Вдова живого мужа

ГЛАВА 4

Федор Головин был настолько ошеломлен рассказом Яна, что минуты две молчал и только потом, придя в себя, спросил:

— А ты ничего не приукрасил?

— Нужно ли мне что-то приукрашивать, когда на подробности времени не остается?

— Ну а дальше? Что с тобой было потом, когда ты приехал в Москву?

— Слава Богу, ничего. Поступил в институт, учился… И уже, грешным делом, думал, что все мои приключения на этом кончились. Не тут-то было! Стоило мне сунуться на Лубянку, как все началось сначала!

— Это когда твою Светлану арестовали?

— Я же говорил, не моя она… Но пошел туда я ради неё и сам влип… Ты даже не представляешь, кто оказался её следователем!

— Кто-то из старых знакомых?

— Конечно, век бы его не знать!.. Черный Паша — бандит с большой дороги — решает теперь судьбы людей!

— Странно, как он туда попал?.. А разве раньше он эти судьбы не решал?

— Ты думаешь, нет никакой разницы?!

— Ладно не нервничай!.. И что же он от тебя хочет?

— Сокровища духоборов, — Ян досадливо поморщился. — У меня такое чувство, что, уходя с хутора, я будто оторвался от некоей пуповины, которая держала меня на одном месте и потому обеспечивала тихую мирную жизнь. Но стоило мне её оборвать, как эта самая жизнь набросилась на меня ровно бешеная собака и стала рвать со всех сторон — ни укрыться от нее, ни кому-нибудь пожаловаться…

— Ты мне объясни вот что, — Головин пригубил бокал. — Даже в замке, когда мы с тобой только познакомились, а ты всего сутки назад оставил столь любезный сердцу хутор, ты никого и ничего не боялся! Что сие означало? Смелость незнания? Отчаяние бедняка?.. А тут какой-то Черный Паша вызывает в тебе прямо-таки священный трепет! Зигмунда Бека не убоялся — а перед ним и не такие сопляки ломались!.. Почему бы тебе его не загипнотизировать, как меня когда-то?

— Не могу! — от волнения Ян даже осип. — Веришь ли, стоит мне лишь подумать о нем, как все в груди обрывается! Я когда на Кубани сбежал от него, сутки ещё озирался: нет ли его поблизости?..

Юноша замолчал и недовольно посмотрел на Головина.

— А ты… будто радуешься?

— Честно тебе признаюсь — радуюсь! Нам с тобой предстоят нелегкие, но прямо-таки захватывающие исследования! Чем больше я себе это представляю, тем лучше понимаю: занимаясь все эти годы политикой, я лукавил сам с собой. Наука — вот мое истинное призвание, моя настоящая любовь!

— А почему ты решил, что и мне твоя наука будет интересна? До сих пор меня привлекала только практика… — из чувства противоречия заявил Ян.

— Элементарная логика! Разве ты не захочешь узнать, как тебе преодолеть страх перед Черным Пашой? Как твой дар в тебе развивается? Нельзя ли увеличить силу излучения магнетических волн?.. Меня заинтересовал ещё один факт, мимо которого ты лихо прогарцевал со всем безрассудством молодости…

— Молодости? Сам-то, можно подумать, старик!

— Не старик. Но и не юноша румяный. Прошло время разбрасывать камни, пора их собирать.

— Граф Головин, как всегда, философствует? Так какой у тебя за пазухой камень… я хотел сказать, факт?

— Давай порассуждаем: однажды тебе удалось увидеть духоборов, или как ты ещё их называл.

— Солнцепоклонников.

— Вот именно… А в другой раз ты попытался их увидеть, но у тебя ничего не вышло…

— Кое-что я все-таки увидел. Правда, смутно, как через густой туман. Потом пробовал ещё несколько раз — ни разу ничего не получилось. Уже подумал было: может, мои способности слабеют? Или дар этот мне ненадолго достался?

— А я думаю, что они на своих границах ставят щит.

— Щит?!

— Называй, как угодно: щит, заслон, преграда… Таких именно мест наши предки боялись, старались стороной обходить, потому что в заговоренном месте человеку всякая чертовщина мерещится: видения, страхи-ужасы… Оттого эти сектанты и живут, никем не найденные, никакому закону неподвластные: людей воруют, беглецов смертью карают. Таких никакой строй не потерпит! Где это видано, чтобы месторождение алмазов государство кому попало разрабатывать позволило!.. Много, говоришь, у них богатств?

— Немерено!

— И что же ты, Черному Паше все это так и выложил?

— Все, да не все! — хитро сощурился Ян.

— Ох уж эти мне крестьяне!.. Кто их обманет, три дня не проживет! Давай, выкладывай, какие знания зажилил?

— У них кроме этого, как ты говоришь, щита, все хозяйство от постороннего взгляда упрятано. Снаружи посмотришь — убогая хатенка к скале прилепилась, а внутрь войдешь, крышку с подвала снимешь — мать моя! Во все стороны под землей ходы разветвляются! Только два из них — выходы наружу, остальные — ещё глубже в землю. Я сразу даже не понял, отчего у этих людей, у пленников, такие бледные лица. Думал, из-за освещения. А потом понял: они же круглый год солнца не видят!

— Почему же один раз тебе удалось за этот щит прорваться? — задумчиво проговорил Федор. — Ты не мог бы вспомнить, когда, в какое время суток это было?

— Конечно, помню: среди ночи. Днем я попробовал себе их представить ничего не вышло, а ночью будто колокольчик в голове звякнул: иди, теперь свободно!

— И все-то чудеса у тебя ночью случаются: то Светлана позовет, то колокольчик зазвенит…

Ян понурился.

— Ты посмеиваешься, а меня это нисколько не радует! Я бы хотел жить, как все нормальные люди, безо всяких там чудес!.. Давай-ка сейчас лучше к Крутько пойдем — у меня весь вечер Светлана из головы не выходит. Зови полового [7], как ты ему пальцами щелкаешь?

— Гарсон! — опять позвал Головин, но на его зов поспешно подошел совсем другой человек.

— Извиняйте, господа, небольшая неприятность: у официанта что-то с сердцем случилось… Я в момент посчитаю, не задержу вас! — его карандаш проворно забегал по бумаге.

Федор посмотрел на товарища.

— Ладно! — сдался тот и предложил: — Я могу посмотреть вашего больного, как, можно сказать, практикующий студент…

— Сделайте милость! — расплылся тот в улыбке. — Я — позвольте представиться — администратор этой ресторации. Мне всякие болезни на работе вовсе ни к чему! И чтобы наши посетители не думали, что их больные люди обслуживают… Но раз господа сами врачи, они понимают… — он торопливо семенил рядом. — А за лечение нашего человека я с вас за ужин денег не возьму! На здоровье, как говорится, за счет нашего заведения…

Обслуживавший их официант-агент лежал на полу и громко стонал:

— Сердце! Сердце!

Кто-то подложил ему под голову пальто и расстегнул рубаху, из-под которой виднелось мокрое полотенце.

— Экий ты, братец, нервный! — склонился над больным Ян и удивился про себя: он невольно копировал сейчас своего учителя Подорожанского. — Внушил себе Бог знает что, вот и мерещатся всякие ужасы… Это пройдет! Успокойся! Видишь, сердце уже не болит.

Он сунул в рот больному таблетку глюкозы — надо же было изобразить хоть какое-то лечение, и приказал окружавшим его работникам: — Положите его куда-нибудь, пусть полчасика полежит. А потом работать! Нечего даром хлеб есть! Правда, хозяин?

Администратор угодливо захихикал.

— Приятно чувствовать себя чародеем? — поинтересовался Головин, когда они наконец вышли из ресторана.

— Я привык, — беззаботно ответил Ян, — потому что лечить людей — моя работа… Независимо от того, хорошие они или плохие.

Когда они постучали в дверь квартиры Крутько, глухой и оттого неузнаваемый голос хозяина спросил:

— Кто там?

— Да ты что, Николай, от друзей закрываться стал? Это же Ян!

На двери лязгнули запоры.

— Ты чего вдруг надумал запираться? Всегда со Светкой двери распахнутыми держали! Сам же говорил: "А кого нам бояться в собственной стране?!"

— Я и сам так думал, да передумал, обстоятельства заставили… А кто это с тобой?

Он вгляделся в гостя.

— Подожди, не говори, я, кажется, и сам узнаю… Головин Федор…

— Просто Федор!

— Это мой старый знакомый, ещё с прикарпатских мест! Я ему так обрадовался, что решил и с вами его познакомить, а тут такая крепость!

— Заходите, товарищи! — Крутько посторонился, пропустил их и опять закрыл дверь на задвижку. — У нас тут, Янек, такое… Чего мне бояться, а вот Светаша… Боится, даже спать не может: вздрагивает, прислушивается и спрашивает: "Это они?" Кто — они? Я говорю: "Нет там никого", а она: "Закрой двери на засов!" Пришлось засов на базаре купить и поставить. Он так громко лязгает! Хотел было его маслом смазать, так, оказывается, её этот лязг успокаивает…

— Где она? — спросил Ян.

— Лежит в постели. Как только её отпустили, пришла — и сразу в ванную. Долго мылась: я даже забеспокоился, не случилось ли беды с нею? Чего греха таить, черная мысль в голову закралась, верите ли, двери стал ломать. А она вышла, с виду такая спокойная, в постель забралась и больше не встает. Я уж и бром ей давал, — Николай понизил голос, — и даже морфий — ничего не помогает! Как закаменела…

Он всхлипнул.

— Да что ты, Коля! — обнял его Ян; этот большой мужественный человек, который всегда восхищал его своей силой и выдержкой, вдруг в один момент сдал, видя изломанной и опустошенной свою юную жену…

— Извините меня! — он взял себя в руки и теперь говорил подчеркнуто спокойным тоном. — Верите ли, я — горячо преданный революции человек, все сделавший ради её победы — вдруг засомневался в правильности своего выбора: стоит ли моей жизни, сил и преданности государство, которое так безжалостно обращается со своими гражданами?

Они прошли за ширму, где на кровати лежала Светлана. В ногах у неё сидел печальный Ванька.

— Коля, — он поднял на Крутько грустные глаза, — вона ничого нэ каже, мовчыть и всэ…

Крутько долгим взглядом посмотрел на жену.

— Светлана, к тебе пришли.

Молодая женщина пошевелилась.

— А-а, братик, — медленно произнесла она, взмахнув ресницами. — Я тебя вспоминала…

— Чего это ты разлеглась? — Ян грубовато-нежно похлопал её по руке. — А кто меня учил не сдаваться? Идти до конца? "Рука бойца колоть устала"?

По её лицу пробежала тень улыбки.

— Молодец, помнишь еще… Захворала твоя учителка, Янек!

— И что у тебя болит?

— Душа, братику, душа… Или что там есть у людей возле сердца?.. Ты не один?

— Это мой товарищ. И хороший врач. Правда, не знаю, может ли он лечить душу… Но диагноз-то ты, Федор, наверняка поставил?

— Тяжелое нервное потрясение, — четко ответил Головин, не принимая насмешливого тона юноши. — Может перейти в горячку.

— Понял. Хочешь сказать, мои шутки не к месту? Ты прав, воспитания мне не хватает… Светка, помнишь, как я тебя от ангины лечил? Ты уже и говорить не могла, только хрипела…

— Помню, — с трудом улыбнулась Светлана. — Руку на лоб положил, что-то пошептал, у горла пальцами пошевелил — а из горла что-то как хлынуло! Какая-то гадость! Я чуть не задохнулась… Нет уж, Янек, дай мне умереть спокойно, без твоих страшных опытов!

— Но ты же после этого выздоровела!

— А теперь я думаю, что лучше было это сделать ещё тогда…

— Светаша, а как же я? — не выдержал невмешательства Николай. — А Ванька? Ты подумала, что будет с нами?

Она с любовью посмотрела на своих мужчин, но вдруг её взгляд потерял теплоту и мягкость, заметался вокруг, будто задуваемое ветром пламя свечи.

— Светка! — кинулся к ней Ян, отстраняя всех. — Скажи мне, что ты хочешь?

— Заснуть… И видеть сны, быть может… Вот в чем вопрос, какие сны приснятся в смертном сне, когда мы сбросим этот бренный шум…

— О чем это она? — оглянулся на товарищей Ян.

— Это "Гамлет" Вильяма Шекспира, — не отрывая взгляда от лежащей, пробормотал Федор. — Мы успели вовремя…

Ян провел рукой перед глазами девушки.

— Светка, а ведь сейчас лето. Жарко. Ты наработалась, устала. Приляг на сено. Отдохни.

Светлана закрыла глаза и блаженно улыбнулась.

— Коники цвирчать! [8]

Она заснула, казалось бы, крепко, но когда Ян стал расспрашивать её, отвечала, как если бы это был обычный разговор двух друзей.

— Что с тобой, Светка? Расскажи братику.

— Я боюсь… Боюсь этих людей.

— Следователя? Его фамилия Гапоненко?

— Нет, Дмитрий Ильич хороший… Но когда он отправил меня обратно в камеру… Я думала, обманул… Я не знала, что это ненадолго. Думала, опять придут другие. И тот, самый противный. Рыжий. Он бил меня по лицу.

Ян почувствовал, как на его плече железной хваткой сомкнулись пальцы Крутько.

— Его фамилия — Сидоркин. По-моему, он даже малограмотный, но это-то и страшно! Раб, который получил хоть маленькую, но власть…

Ян посмотрел на застывшее лицо Николая и подумал, что приснопамятный Сидоркин, возможно, блаженствующий сейчас в кругу любящей семьи, не был бы так спокоен, погляди он на это лицо…

— А что делал следователь Гапоненко? — продолжал настойчиво расспрашивать её Ян, подозревая, что Светлана выгораживает его по ошибке, но она опять проговорила с улыбкой:

— Дмитрий Ильич — хороший!

По лицу её скользнула странная улыбка — как если бы Светка улыбнулась какой-то тайной мысли или приятному воспоминанию. Ян недоверчиво всмотрелся в постепенно исчезающие с её лица признаки душевного волнения: уж не били ли её там по голове? Не пошатнулся ли от нервного напряжения её рассудок? И тут же заставил себя не отвлекаться…

Наконец лицо Светланы разгладилось: исчезли из-под глаз темные круги, на бледных щеках появился легкий румянец. Она спокойно задышала.

— Говоришь, заснуть не могла? — спросил Ян через плечо, не оглядываясь, у Николая.

Тот только кивнул.

— Тогда пусть поспит, не возражаешь?

И на очередной кивок измученного мужа посетовал:

— Ручонку-то с моего плеча убрал бы, а, военврач? Может, я тебе ещё когда-никогда пригожусь?

— Извини! — Крутько отдернул руку и пошевелил занемевшими пальцами, не отрывая глаз от лица любимой жены, спросил: — Что с нею будет?

— Выспится! — притворно грубо бросил Ян. — Ты, Крутько, я вижу, совсем зазнался: я к тебе в гости друга привел, понарассказывал ему, какой ты хлебосольный, а на деле? Хоть бы спирту плеснул, что ли…

Тот наконец пришел в себя и радостно заулыбался.

— Как же я вам рад, дорогие мои! Господи, неужели все осталось позади? Погодите, я сейчас такой стол вам соображу — пальчики оближете!

— Да не суетись ты, я пошутил! — попытался остановить его Ян. — Мы с Федором только что из ресторации: и наелись, и напились… И зашли-то к вам на минуточку, я хотел узнать, как Светка себя чувствует.

— Ян… скажи… когда она проснется?

— Видишь, Федор, какие нескромные вопросы задает мне муж названой сестры?.. Что ж это выходит — мне ещё и приходить, чтобы её будить?

— Значит, все как обычно?

— А вот ловушки мне попрошу не расставлять! Что — как обычно? Я должен знать, когда и как твоя жена просыпается?

— Да ну тебя! Знаете, Федор, я никогда не могу понять: шутит Ян или говорит всерьез? — голос Николая прямо-таки вибрировал от прорывавшейся наружу радости: Светлана выздоровеет, ничего страшного не произошло, а ведь он, чего и греха таить, свой пистолет почистил — иначе какая ему жизнь без Светланы?!

Он расправил плечи и опять стал самим собой: мужественным человеком и хлебосольным хозяином. Он хитро прищурился и подмигнул своим гостям:

— Мужики, я тут один напиток изготовил — забудете, что и пили в вашей ресторации! Если его употребить под хорошее сало, а именно такое прислали нам с Кубани… Иван, за мной, на кухню!

Малыш, заскучавший было в непривычной для него тоскливо-безнадежной обстановке, смеясь, побежал за Крутько.

— Я тут кое-что заметил. — Головин внимательно посмотрел на Яна, ожидая его интереса или вопроса, но хлопец сидел в глубокой задумчивости. — Ты меня слышишь? Почему для тебя оказалась неприятной похвала Светланы какому-то Дмитрию Ильичу?

— Так это же и есть Черный Паша!

— Твой знакомый бандит?

— Офицер ОГПУ, проше пана!.. Шутки шутками, но я не верю в его бескорыстие. Чего это вдруг он к ней хорошо отнесся? Светлана вовсе не наивная дурочка — значит, притворялся он перед нею по-настоящему. Может, просто сдержал слово, которое мне дал — я ему пока нужен! Как бы этот волк не задумал какого-нибудь подвоха…

Николай между тем проворно накрыл стол: это получалось у него споро и красиво — иная женщина могла бы и позавидовать! Обычные кусочки сала были нарезаны так искусно, что просвечивали насквозь и создавали впечатление особого деликатеса. Обычная вареная картошка, но поданная в какой-то невиданной миске — впрочем, Ян знал секрет: её изготовили из бывшей надколотой супницы, острые края которой осторожно оббил и по собственному методу отшлифовал сам Николай — была украшена всего лишь перышками зеленого лука, но одним своим видом вызывала аппетит. Раскинувшийся на тарелке нарезанный соленый огурец с половинкой вареного яйца в центре напоминал диковинный цветок. Словом, в этом доме любили жизнь во всех её проявлениях и украшали всеми имеющимися в наличии средствами…

Ян впервые посмотрел на Крутько другими глазами и подумал, что совсем не знает мужа Светланы. Поддавшись с первой минуты знакомства неприятному чувству ревности и удивления — что могла найти Светка в этом самом обычном с виду мужчине? — он и не старался узнать его получше… Но каково же было удивление Яна, когда, пытаясь прекратить хлопоты Николая, он услышал в ответ:

— Не мешай мне, Янек, свою вину перед тобой заглаживать. Да-да, и не смотри на меня так! Чего уж скрывать: недолюбливал я тебя. И в твое бескорыстие по отношению к Светке я не очень верил, и в её восторженные рассказы о твоих небывалых способностях…

— Ты мне не верил?! — изумился Ян.

— Не обессудь, брат! — развел руками военврач. — Говорю то, что есть! Из песни, как говорится, слова не выбросишь. Да и почему я на слово должен был верить? Нет, такое нужно только видеть…

Они обернулись, услышав смех Федора.

— Видимо, суждено тебе, Янко, в непризнанных гениях ходить! Я, помнится, тоже готов был собственным глазам не верить. Хорошо, если в нашей стране дар этот не станет для тебя тяжким бременем.

Так они сидели. Переговаривались. Пили и закусывали. Бежали минуты, текли часы… И то ли оттого, что на их глазах произошло чудо исцеления и они оказались к нему приобщенными, то ли эта комнатка четы Крутько располагала к общению, то ли они просто устали от суеты и постоянных треволнений, но время шло, а им не хотелось расставаться.

Уснул на диване уставший за день Ванька — они лишь понизили голоса. Тщетно намекала на позднее время выскакивающая из окошечка часов суетливая кукушка… Спустил их с небес тесного мужского общения и единения певучий женский голос:

— Неужели нет за этим столом настоящего рыцаря, который нальет рюмочку бывшей арестантке?

Мужчины разом вскочили из-за стола.

— Сидите-сидите, — царственным жестом усадила их на место Светлана. — Я здесь, с краешку, возле любимого мужа присяду… Долго я спала?

— Четыре часа, — Ян скользнул взглядом по настенным часам.

— А кажется, сутки проспала, — она обвела мужчин смеющимися глазами, поочередно словно отражаясь в глазах у каждого. — И ещё у меня такое чувство, что я долго болела и проснулась выздоровевшей.

— Но ты действительно плохо себя чувствовала, — осторожно заметил её супруг.

— Я все помню, дорогой, — Светлана потерлась носом об его руку.

— Все? А я-то думал, ты обо всем забудешь, — Николай разочарованно посмотрел на Яна.

— Зачем же ей забывать?

— Как зачем? Чтобы забыть! Не знать! Не вспоминать!

— Интересно, — вмешалась в разговор сама пострадавшая, — ты представляешь себе мою память этакой классной доской? Случилось что-нибудь плохое, взял мокрую тряпку — то бишь позвал Яна — да и стер мелом написанное? Ни забот, ни хлопот? Не ожидала от тебя, Колечка!

Крутько растерялся.

— Налетела! Чисто курица на коршуна.

— Да пойми ты, — вмешался и Ян, — если она забудет, что было теперь, то в следующий раз все будет переживать заново, не имея никакой защиты в виде опыта…

— Какой такой следующий раз?! — возмутился Николай.

— В такое время никто не застрахован от повторения, — пожал плечами Ян.

— А тебе бы так хотелось завернуть меня в вату, положить в коробку и спрятать? — ехидно спросила Светлана.

— Да, хотелось бы! — крикнул тот. — Спрятать, запереть, закрыть собой!

Ян с Головиным переглянулись.

— Кажется, Федя, начинается семейный… вечер. Как говорит наш студент Знахарь: пора закивать пятками!

— Простите, мы больше не будем! — захныкала, кого-то копируя, Светлана.

— Пора, любезные хозяева, гостям и честь знать! — решительно поднялся из-за стола Федор. — Я хоть временно холостяк, на работу по утрам хожу, как все женатые.

— Да и мне в институт с утра пораньше… — начал говорить Ян, но резкий стук в дверь прервал его на середине фразы.