Вечное

Глава восьмидесятая

Услышав торопливые шаги на лестнице, Сандро понял: что-то не так. Он в этот момент занимался документами и настороженно поднял взгляд. Роза заложила пальцем страницу книги, которую читала. Мать вытерла руки полотенцем для посуды, и тут в дом ворвался Массимо. Его жидкие волосы растрепались, сам он пребывал в панике.

— У нас есть хоть какое-то золото? — спросил он с округлившимися от тревоги глазами.

— Золото? — недоверчиво переспросила Джемма. — Ты сошел с ума?

— Подумай, дорогая. У нас должно быть хоть что-то. А твои драгоценности? Обручальное кольцо?

— Ничего не осталось, сам знаешь. Обручальное кольцо я пожертвовала на сбор для войны в Эфиопии, а остальное мы потом продали.

— У нас должно быть где-то золото! — Отец бросился к Розе. — А у тебя что-нибудь есть? Возможно, подарки Дэвида?

— Нет, мы и мое обручальное кольцо продали. У меня не осталось ничего ценного. Но что стряслось?

— Община к полудню вторника должна собрать пятьдесят килограммов золота. Если мы не успеем, нацисты увезут двести евреев.

Джемма от ужаса ахнула:

— Что ты такое говоришь? Это немыслимо!

Роза медленно встала.

— Нацисты хотят заключить сделку? Пятьдесят килограммов золота? За людей?

— Да, и нельзя терять время. — Отец сглотнул тяжелый комок в горле, адамово яблоко дернулось вверх-вниз на худой шее. — Мы говорили с ювелиром, Анджело. Он сказал, что пятьдесят килограммов золота — это примерно двенадцать тысяч колец.

Рука Джеммы взлетела ко рту.

— О нет!

Роза пришла в ярость:

— Это банальное вымогательство! Откуда бы нам взять столько золота?

Сандро молчал, изо всех сил стараясь держать себя в руках. Он знал: община не соберет столько золота за такой короткий срок. Ни у кого не было ни денег, ни тем более золота. После того как нацисты оккупировали Рим, все стало только хуже. Евреи гетто каждый день пытались раздобыть продовольствие, многие голодали. В тесных каморках свирепствовал туберкулез, младенцы, которых принимала Джемма, рождались мертвыми. Все молились о спасении, считая дни, когда же Штаты, которые вели бои к северу от Сицилии, войдут в Рим.

— Зачем им столько золота, Массимо? Почему именно сейчас?

— Им нужны деньги на военные нужды. Джемма, некогда обсуждать. Давайте искать золото. — Отец прошел к застекленному шкафчику возле кровати, где раньше хранилась фамильная менора и старинные подсвечники.

— Но расскажи, как так вышло? — спросила мать, следуя за ним.

— Капплер вызвал нас с Фоа и Альманси на виллу Волконской. Он выдвинул нам свои требования. — Отец принялся рыться в шкафу, где хранились его бумаги и одежда.

— Массимо, ты встречался с Капплером?

Сандро охватил страх. Жестокого главу СС Капплера знали все, его штаб-квартира располагалась на Виа-Тассо, где людей избивали, пытали или еще что похуже. Поговаривали, будто крики мучеников разносились по всему району.

Роза застыла неподвижно, в глазах отражался ужас.

— Папа, как немцы будут выбирать эти две сотни? И куда потом их увезут?

— Я больше ничего не знаю. Помогите искать! Может, найдется сережка или какая-то безделушка, амулет, пусть даже маленький. — Отец стал рыться в шкафу, выбрасывая бумаги и рубашки. Роза и Джемма принялись ему помогать.

Сандро смотрел на них и знал, что поиски не принесут плодов. Он не понимал, что делать. Сандро считали гением, но у него не было ответов. Он не представлял, кого из них немцы могут увезти из города. Знал только, что Элизабетта в безопасности.

— Помогай, Сандро! — прикрикнула мать. — Шевелись!

Глава восемьдесят первая

К утру понедельника весть о том, что нацисты требуют золото, разлетелась по гетто, и всех охватила паника. Президенты Фоа, Альманси и отец Сандро всю ночь обзванивали семьи, прося сделать пожертвования. Они обратились и к городским властям Рима, но получили отказ. Площадь перед синагогой заполонила толпа: люди ждали, когда откроются двери, чтобы отдать то немногое золото, которое у них было.

Внутри синагоги царила суета. Фоа и Альманси в своих кабинетах продолжали обзванивать граждан, а Сандро с отцом организовали в Зале Совета пункт сбора пожертвований. Они передвинули стол для заседаний так, чтобы по одну сторону стояли дарители, а по другую — сборщики, среди них ювелир Анжело Антиколи с двумя помощниками, которые должны были взвешивать золото и проверять его качество, а также Ренцо Леви — ragioniere — бухгалтер, ему предстояло вести учет каждого пожертвования. В обязанности Сандро входила перепроверка расчетов; он устроился в конце стола, разложив перед собой остро заточенные карандаши и бумагу, словно для самого важного экзамена в жизни.

— Итак, начинаем, — сказал Массимо, и голос его был пронизан властностью, какой Сандро в нем никогда не слышал.

Внизу открылись двери синагоги, мужчины и женщины поднялись на второй этаж и выстроились в очередь, чтобы сделать пожертвования. Это были евреи из гетто, ведь они жили ближе всех. С искаженными страхом лицами, в потрепанной одежде, они принесли свои скудные дары в кошельках или сумках, держали их в стиснутых кулаках. Некоторые снимали с себя звезду Давида или другие ожерелья, иные вынимали из ушей маленькие золотые серьги. Один старик достал изо рта вставную челюсть с золотыми зубами.

При каждом пожертвовании сердце Сандро словно воспаряло. Все у стола наблюдали, как взвешивают каждое кольцо, брошь или цепочку, проверяют качество, выписывают квитанцию и перепроверяют расчеты. После нескольких пожертвований кто-нибудь обязательно спрашивал, сколько уже собрали золота, и Сандро начал объявлять цифры.

Отец здоровался с людьми, стоявшими в очереди. Мать с Розой тоже пришли помочь. Сандро и остальные сборщики выражали благодарность каждому, сколь бы его вклад ни был ничтожен. Община была сплоченной, Сандро знал здесь всех. Асколи, Сермонетта, Пиперно, Пьяцца, Соннино, Лиментани, Фиорентино, Фунаро, Кавилья, Ди Тиволи, Дель Монте, Сабателло…

Сандро рос вместе с ними, и до того, как расовые законы отняли у них жилье и средства к существованию, они были лавочниками, жестянщиками, пекарями, торговцами, кожевниками и лоточниками. Они вместе ходили в школу, вместе ходили за покупками и на богослужения. Они были его друзьями и соседями, и он с ужасом думал о том, что двести из них могут куда-то увезти.

Время шло, и первоначальный восторг начал стихать. В очереди осталось только несколько человек, последней оказалась женщина с медальоном. Простой подсчет намекал Сандро, что если они будут собирать золото такими темпами, то на сбор необходимого количества у них уйдет целый месяц. Он перестал объявлять счет, поскольку это лишь усиливало всеобщую тревогу. Семьи гетто отдали все, что имели, но имели они слишком мало.

Сандро мрачно переглянулся с отцом, который стоял вместе с Джеммой и Розой. Никто не произнес ни слова, но жуткая правда и так была очевидна. Повисло мертвенное молчание. Лица у всех стали напряженными — смертельный срок подходил все ближе.

Отец подошел к Сандро и прошептал ему на ухо:

— Голову выше! Ради всех нас…

Сандро натужно улыбнулся.

— Мне надо уйти, сынок. Через пару часов вернусь.

— Куда ты?

— Потом расскажу. Продолжай трудиться и верь.

Глава восемьдесят вторая

Запыхавшись от быстрого шага, Массимо добрался до Ватикана и поспешил по величественной Виа-делла-Кончилиационе. На площади Святого Петра собралась толпа, и среди людей Массимо заметил Эмедио, который ждал его перед базиликой. Массимо позвонил ему, рассказал о требовании Капплера и попросил помощи.

Массимо с развевающимся галстуком бросился к Эмедио; тот рванулся ему навстречу, ряса святого отца взметнулась в воздух. Они встретились на полпути, крепко сжав друг друга в объятиях чуть дольше, чем нужно, как порой поступают мужчины в трудную минуту.

Массимо разжал руки.

— Спасибо, что пришел.

— А как иначе! Мне жаль, что вас постигла такая беда.

— Это ужасно, но мы стараемся изо всех сил. Спасибо, что откликнулся, Эмедио. — Массимо запнулся. — Прости, может, лучше называть тебя здесь отцом Террицци?

— Нет, не стоит. — Эмедио тепло улыбнулся. — Пойдемте. Знаю, время уже на исходе.

— Да, верно. — Массимо посмотрел на часы: было уже пять минут третьего.

— Сюда. — Эмедио указал налево от базилики, и они зашагали в сторону колоннады Бернини. — Говорят, Альманси и Фоа уже обратились к Его Святейшеству с просьбой о помощи. Полагаю, они только что ушли.

— Что он сказал? Поможет ли Ватикан?

— Надеюсь, да, но меня в такие дела не посвящают. Я рад, что вы позвонили. Порой неофициальным путем можно добиться большего, особенно у нас в Ватикане. Дипломатия здесь на первом месте.

— Именно так я и подумал. — Массимо прибавил шагу, чтобы успевать за длинноногим Эмедио. — Буду благодарен за любую помощь. Пятьдесят килограммов — это огромное количество золота.

— Да, знаю. Идемте сюда. — Эмедио провел его под колоннадой Бернини. — Мы направляемся в Collegium Teutonicum — Тевтонский колледж[121].

— В сам Ватикан? — Массимо прежде не доводилось бывать в стенах Ватикана.

— Не совсем. Тевтонский колледж располагается за его стенами, как и Тевтонское кладбище, и Священная канцелярия, где я работаю.

— О… — Массимо был по-прежнему взволнован происходящим; они торопливо прошли под аркой, у которой стояли швейцарские гвардейцы[122] в боевом облачении. — Так что ты задумал?

— Я хочу представить вас монсиньору Хью О’Флаэрти. Он помог многим иностранным евреям укрыться в монастырях и обителях. А некоторым даже перебраться в Ватикан.

— Евреи живут в Ватикане? — переспросил изумленный Массимо. Они миновали небольшое кладбище, расположенное на травянистом холме, в окружении вытянутых кипарисов и изящных пальм.

— Да, — кивнул Эмедио. — В Священной Коллегии живет много евреев. В Ватикане более тысячи комнат, но заняты только двести или около того. Монсиньор О’Флаэрти также разместил евреев в квартирах по всему городу, они живут там свободно.

— Как ему это удается? — Массимо торопился, стараясь идти в ногу с Эмедио. Они направлялись к величественному строению мягкого золотистого цвета, возвышающемуся примерно на шесть этажей. Два яруса сводчатых арок отмечали вход, путь к которому пролегал через великолепный внутренний двор с ухоженной зеленью.

— Монсиньор О’Флаэрти занимает в Ватикане должность scrittore — секретаря, но он делает все, что считает необходимым, по собственной инициативе. Между нами говоря, сомневаюсь, что это было бы возможно без молчаливого одобрения Его Святейшества. Монсиньор создал тайную сеть padroni di casa[123], они помогают ему — это около пятидесяти священников и студентов-теологов.

— Но как же он снимает квартиры?

— Пользуясь фальшивыми именами и фальшивыми документами.

Массимо подумал, что это гениально.

— А где он берет деньги?

— У богатых меценатов, желающих оказать содействие. У него много знакомых в высшем обществе, потому что он великолепный гольфист. Он даже учил играть графа Чиано, зятя Муссолини.

— Но как же немцы? Как ему удается выходить сухим из воды?

— Опасность велика. — Эмедио встревоженно нахмурился. — Капплер лично нацелился на монсиньора, но наш отец Хью О’Флаэрти предан своему делу. Выходя на задание, он всегда маскируется, за что мы прозвали его Алым Первоцветом Ватикана[124].

От прилива надежды сердце Массимо воспарило.

— Кажется, он невероятный человек. Думаешь, он поможет?

— Не могу ничего обещать, но полагаю, вы сумеете его убедить.

— И я так считаю, — согласился Массимо, хоть сам и мучился сомнениями. Они подошли ко входу в Тевтонский колледж, около которого небольшими группками собрались священники и монахини. В одном из арочных проемов стоял монсиньор в низко надвинутой черной шляпе, круглых проволочных очках и черной мантии с красной отделкой. Примечательно, что сложен он был как спортсмен мирового класса и рост его составлял около ста девяноста сантиметров.

— Вот монсиньор О’Флаэрти, — указав на него, сообщил Эмедио.

— Он такой невероятный!

— Как и вы, Массимо.

— Ну разве что в глубине души.

— Но ведь важно именно это, верно?

Глава восемьдесят третья

Сандро перепроверил данные о золотом ожерелье, которое принесла семья Де Вероли, поблагодарил их за пожертвование и вручил квитанцию. Они были последними в очереди. Других дарителей просто не осталось.

Мать и Роза продолжали улыбаться, но Сандро видел, что улыбки натянуты. Все присутствующие не знали, куда девать глаза, избегая смотреть друг на друга. Служащие за столом принялись кто перекладывать бумаги, кто стряхивать пыль. Анджело кашлянул — и больше ничто не нарушало тишину. В помещении будто сгустился мрак, казалось, сам воздух приобрел вес, который можно измерить на весах ювелира.

Поэтому, когда появились новые дарители, все разволновались. Сандро поднял взгляд и увидел Беппе, Марию и Марко. У него перехватило горло — приход семейства Террицци тронул его до глубины души. Взгляды Марко и Сандро встретились, и Сандро увидел, что лучший друг смотрит на него с состраданием.

Джемма и Роза бросились обнимать Террицци.

— Мария, Беппе — спасибо вам! — сказала Роза, утирая глаза под очками.

Мария обняла ее.

— Мы очень хотим помочь.

Суровое лицо Беппе смягчилось.

— Нам очень жаль, Джемма. Возмутительно, что такое происходит в Риме.

До этой минуты Сандро не понимал, как сильно скучал по своему лучшему другу. Увидев Марко, он вспомнил прежние, добрые времена, общее прошлое, катание на велосипедах, гонки по улицам, как они прогуливались вместе по Риму с тех самых пор, когда были еще детьми.

Джемма подвела всех Террицци к столу.

— Сандро, посмотри, кто пришел, — сказала она, пытаясь успокоиться.

— Марко… — начал было говорить Сандро, но ему не хватило слов. Он поднялся, обошел стол и обнял старого друга.

— Я скучал по тебе, брат. Мне тоже жаль, что все так получилось. И прости меня за то, что я сказал тем вечером.

— Спасибо тебе. — Сандро, искренне растроганный, отпустил Марко. — И насчет Элизабетты… Хочу, чтобы ты знал: я никогда…

— Все это уже неважно, — мягко оборвал его речь Марко, сжимая руку Сандро; глаза его блестели. — Мы с тобой — ты и я — лучшие друзья. Мы говорили так прежде, но я забыл о нашей связи. Теперь я рядом. Мы вместе.

Сандро, охваченный похожими чувствами, моргнул. Его старый друг повзрослел.

— Спасибо.

— Вот, держи. — Марко снял с шеи золотую цепочку с маленьким распятием, которую Сандро помнил еще с детства.

Мария тоже сняла с шеи цепочки: одну с филигранным распятием, другую с corno[125] — рожком.

— И мои возьми тоже.

Беппе протянул толстый конверт, затем снял с шеи цепочку с распятием и золотым медальоном с изображением святого.

— Надеюсь, деньги пригодятся, если потребуется купить еще золота.

Сандро взял конверт и драгоценности.

— Спасибо всем вам.

Глава восемьдесят четвертая

Марко вместе с родителями вышел из синагоги; они пробивались сквозь заполонившую площадь толпу — обезумевшие от тревоги люди собрались здесь группами, утешали и обнимали друг друга. Марко сочувствовал им всем сердцем, стыд за то, что он носил форму фашиста, накрыл его глубокой волной. Он никогда не простит себе причиненный им вред.

Внезапно на площадь выехал черный лимузин с шофером — невероятное зрелище в гетто. Автомобиль остановился, все головы повернулись к нему, и Марко с родителями переглянулись, увидев, что из задней двери лимузина выходит не кто иной, как Массимо, на лице которого застыло нетерпеливое выражение.

Он закрыл дверь лимузина, поспешно кое с кем поздоровался, но тут увидел семейство Террицци. С распахнутыми объятиями он бросился к ним.

— Беппе, Мария, Марко! Вы здесь?

— Конечно. — Отец Марко обнял Массимо. — Мы примчались, как только узнали. Мы поздоровались с Сандро и внесли пожертвования.

— Спасибо, я вас так люблю! Эмедио тоже очень помог. Посмотрите, что у меня есть… — Массимо сунул руку в карман и извлек оттуда пригоршню золотых цепочек, которые стекали у него между пальцев. — Это от друзей монсеньора О’Флаэрти. Один из них даже попросил своего водителя меня подвезти.

— Браво, Массимо! — восхитились родители Марко. Сам-то он смотрел на драгоценности, боясь, что их вес не слишком велик в сравнении с непомерным количеством золота, которое требовали нацисты.

— Мне пора! — взглянув на часы, Массимо спрятал цепочки в карман.

— Удачи, — пожелал ему Марко, выдавив улыбку.

Глава восемьдесят пятая

К ужину зал в «Каса Сервано» был полон, Элизабетта с самого утра хлопотала на кухне. Меню, в котором значилось единственное блюдо, стало привычным, а после начала оккупации с продуктами стало совсем туго. Сегодня подавали spaghetti alle vongole — спагетти с моллюсками. Элизабетта приготовила спагетти, почистила моллюсков и порубила свежий чеснок, орегано и петрушку.

Кухню окутали клубы пара, Элизабетта утерла лоб: она стояла у видавших виды котлов с кипящей водой, один предназначался для варки пасты, второй — для моллюсков. На третьей конфорке ждал тяжелый сотейник для соуса, где медленно нагревалось оливковое масло — но не слишком сильно, чтобы не сжечь чеснок. Самое главное, верно рассчитать время; Нонна всегда твердила, что spaghetti alle vongole — это блюдо, которое умеют готовить правильно лишь немногие лучшие повара.

На кухню влетела Антония, новая официантка, — миловидная девушка с широким лицом, темными глазами и кудрявыми волосами, которые она заплетала в косу. Она была беженкой, недавно перебравшейся в Рим, ее руки загрубели от сбора пшеницы.

— Две порции, Элизабетта! — Антония убрала тарелки с подноса и подскочила к плите. — Я усадила гостей за седьмой столик, пришел тот знаменитый немецкий барон. Ну, знаешь, из завсегдатаев.

— Барон фон Вайцзеккер. — Элизабетта опустила две порции пасты в кипящую воду, в котел для варки на пару бросила моллюсков, прибавила огонь под сотейником с оливковым маслом и насыпала в него свежий чеснок.

— Точно. Он тут еще с одним наци. Я такое услышала — ни за что не догадаешься!

— Что? — рассеянно спросила Элизабетта, помешивая деревянной ложкой спагетти. Судя по запаху, доносившемуся из котла, посолила она правильно — не слишком сильно.

— Немцы пригрозили евреям. Ежели к завтрему гетто не отдаст им пятьдесят килограммов золота, они заберут у них двести человек.

Элизабетта в ужасе посмотрела на нее. Она сразу же подумала о Сандро.

— Быть не может! Ты точно все правильно поняла? Ты так хорошо знаешь немецкий?

— Я и раньше это слышала. Думала, просто сплетни.

До Элизабетты никакие слухи не дошли — она весь день провела в ресторане.

— Дай-ка мне свой поднос. Я сама их обслужу.

— Зачем?

— Увидишь. — Элизабетта забрала у нее поднос, а когда спагетти сварились, слила кипяток и выложила пасту на тарелки. Сверху поместила моллюсков, сбрызнула горячим оливковым маслом с чесноком, все перемешала и посыпала свежей петрушкой. Она поставила тарелки на поднос и поспешно покинула кухню.

Барон фон Вайцзеккер сидел за столом с другим офицером в форме. Сам Вайцзеккер был в костюме, а не в мундире, как заведено у немцев, однако по своему обыкновению прицепил на лацкан нацистский значок.

Элизабетта прямиком направилась к их столику.

— Добрый вечер, барон фон Вайцзеккер. Рада вас видеть. Сегодня у нас одно из ваших любимых блюд.

— До меня дошли слухи, Элизабетта! Alle vongole! — Фон Вайцзеккер улыбнулся, показав ровные зубы. Он обожал Италию. У него была аристократическая внешность: жидкие белокурые волосы с проседью, близко посаженные глаза под нависшими веками, породистый нос и тонкие губы.

Элизабетта поставила перед ним тарелку.

— Buon appetito, барон.

— Grazie. Великолепно оформлено. Петрушка такая свежая.

— Спасибо. Я выращиваю зелень для ресторана в своем садике.

— Ну конечно! Все просто идеально. — Фон Вайцзеккер указал на своего соседа по столу, крепкого немца со шрамом на левой щеке. — Элизабетта, это оберштурмбаннфюрер Капплер.

— Приятно познакомиться, господин Капплер. — Элизабетта про себя содрогнулась. Ужасающий Капплер служил главой гестапо, и если он поблизости, значит, вести о гетто, скорее всего, правдивы.

— Рад знакомству, — сухо кивнул Капплер.

Фон Вайцзеккер вмешался:

— Элизабетта, я как раз говорил оберштурмбаннфюреру, что в «Каса Сервано» готовят самые вкусные блюда в Риме. Нонна делала лучшую пасту, а ты — весьма достойная ее протеже.

— Благодарю. Buon appetito, господин Капплер. — Элизабетта с исходящей паром тарелкой потянулась через стол и сделала вид, будто споткнулась. Тарелка взлетела в воздух, перевернулась и приземлилась вверх тормашками на колени Капплера.

Тот, скривившись, подскочил.

— Ох! — Брюки его в промежности были перепачканы горячим маслом — казалось, будто он обмочился; даже если бы Элизабетта это спланировала, и то не вышло бы лучше. Он стряхнул пасту со штанов, и раковины застучали по полу.

— О нет! — отпрянул фон Вайцзеккер. Остальные гости ресторана вытянули шеи, пытаясь рассмотреть происходящее, и по ресторану прокатился встревоженный ропот.

Элизабетта задушенно ахнула:

— Господин Капплер, простите! Я такая неловкая!

— Тащи тряпку, Элизабетта! — приказал фон Вайцзеккер.

— Да, синьор, — пробормотала она и умчалась в кухню.

Закрыв ресторан, Элизабетта поспешила в гетто; площадь перед синагогой заполонила толпа, обезумевшие от горя люди собирались группами, обнимались и беседовали. Синагога была открыта, в двери то и дело входили и выходили мужчины. Свет струился в высокие витражные окна, и те на фоне ночного неба сияли оранжевым, желтым, зеленым и голубым.

Элизабетта обшарила взглядом толпу в поисках Сандро, но не нашла его. Она заметила молодую пару в поношенных коричневых пальто и направилась к ним.

— Извините, — начала она, — можно ли спросить, что здесь происходит? До меня дошли ужасные слухи, будто евреи собирают золото для передачи немцам?

— Это правда, — ответила женщина, на чьем лице отпечатался страх.

— Просто кошмар… — Ее муж покачал головой, поджав губы, и те спрятались в густой бороде. — Каждая семья внесла свой вклад, но в наше время мало у кого есть ценности или деньги.

— Я бы тоже хотела помочь. — Элизабетта достала из сумочки конверт со своей выручкой за день. — Золота у меня нет, но вот деньги.

— Вы так добры! Вы можете отнести свой вклад в синагогу, на второй этаж. Поищите адвоката по имени Массимо Симоне.

Элизабетта не подала виду, что разволновалась. Если отец Сандро здесь, значит, и сам он тоже в синагоге. Ей очень хотелось с ним увидеться, вот только она сомневалась, что и Сандро не против. С тех пор как она оставила supplì у его порога, он не давал о себе знать.

Элизабетта вручила конверт мужчине.

— Лучше вы ему это передайте, хорошо?

— Как пожелаете. — Он взял конверт. — Как вас зовут? Я сообщу там ваше имя для записи.

— Не нужно, спасибо. — Элизабетта повернулась и поспешила прочь из гетто.

Глава восемьдесят шестая

До роковой минуты оставалось всего несколько часов. Изможденные Сандро с семьей, президенты Фоа и Альманси, Анжело Антиколи со своим помощником, бухгалтер Ренцо Леви и секретарь Розина Сорани собрались в Зале Совета. Столько времени они собирали золото буквально по крохам. Их надежды взлетали и обрывались, но они упрямо звонили по телефону, стучались во все двери, разыскивали каждого члена общины, прося о пожертвовании. На собранные деньги они купили еще пятнадцать килограммов золота.

И вот они стояли вокруг стола и ждали оглашения результатов — получилось ли у них достичь цели. Анжело положил на весы оставшуюся серьгу. Коромысло еле слышно скрипнуло; все затаили дыхание.

Анжело с ухмылкой выпрямился.

— Готово!

Все разразились ликующими криками. Сандро обнял отца. Женщины расплакались, тоже бросившись обниматься. Альманси и Фоа обменялись рукопожатием, сияя от радости. Анжело, его помощник и Ренцо похлопывали друг друга по спине.

Вопреки всему им удалось добиться успеха, и быстрее, чем ожидалось. На столе стояли десять ящиков, полных золота, по пять килограммов в каждом. У Совета осталось достаточно денег, чтобы положить 2 021 540 лир в сейф общины в синагоге. Прошлым вечером Ватикан предложил ссудить им недостающую сумму, но община надеялась справиться собственными силами.

— Сынок… — Отец отпустил Сандро, глаза его блестели за стеклами очков. — Какой ты молодец.

— Ты тоже, папа.

Фоа кашлянул, прочищая горло.

— Благодарю всех за ваш титанический труд. Мы справились вместе. Это доказательство любви, силы и могущества нашей общины.

Альманси кивнул:

— Я позвоню в Ватикан и поблагодарю папу, но я очень горд, что мы не опустили руки. Однако у нас еще есть время, поэтому я бы пока не спешил объявлять наши чудесные новости общине. Как бы мне ни хотелось облегчить страдания людей, считаю, что нам все же следует продолжать сбор, чтобы подстраховаться. А еще, сдается мне, нужно позвонить господину Капплеру и попросить отсрочки. Я не хочу, чтобы он думал, будто мы справились слишком легко.

— Весьма мудро. — Фоа повернулся к отцу Сандро: — Массимо, вы согласны?

— Да, по всем пунктам. Если мы скажем немцам, что выполнили их требование, они просто попросят еще, и мы вернемся к тому, с чего начали. — Он повернулся к Сандро: — Что скажешь, сынок?

— Согласен, — ответил тот, польщенный, что его мнением поинтересовались.

Дело кончилось тем, что нацисты продлили срок, а когда пришло время, Фоа, Альманси и Массимо повезли золото на виллу Волконской. По какой-то причине Капплера там не оказалось, и их отправили в его резиденцию на Виа-Тассо — что им совсем не понравилось. Там немцы сначала заявили, что золота не хватает, но после протестов произвели взвешивание заново и были вынуждены уступить.

Евреи Рима спаслись.

Глава восемьдесят седьмая

Перед рассветом небо в сельской местности окрасилось у горизонта теплым золотисто-оранжевым оттенком, который, редея, постепенно остывал до синевы. Серп луны светился тонкой, едва заметной белой дугой, словно на негативе. Марко с отцом и другими партизанами только что заняли огневую позицию. Они лежали на животе, приподнявшись на локтях, вдоль пустынной грунтовой дороги под склоном крутого холма. Они ждали в засаде немецкую колонну, которая должна была пройти здесь через полчаса.

Марко смотрел в прицел винтовки, наведенной на холм. Вчера поздно ночью отец узнал о конвое, так что партизаны собрались мигом. Они прятались за насыпью у дороги, а позади них раскинулась заброшенная лимонная роща. В воздухе разливался запах гнилых плодов. Над головой Марко кружили пчелы.

Отец, затаившийся рядом, посмотрел на него:

— Когда все начнется, ты, Марко, главное, голову пригибай.

— А ты кого больше боишься, немцев или мать?

— Еще спрашиваешь… — усмехнулся отец.

Марко показалось, что они близки как никогда.

— Ты тоже поберегись, папа.

— Я выжил в Капоретто и что угодно переживу.

Марко удивился, ведь отец никогда Капоретто даже словом не упоминал.

— Готовься. — Отец снова прицелился. — Идут.

— Откуда ты знаешь?

— В груди отдается вибрация.

Замолчав, Марко тоже это ощутил. И вскоре с дальнего склона холма донесся тяжелый гул двигателей. Партизанам сообщили, что конвой состоит из трех грузовиков с тентом, которые сопровождают два армейских «кюбельвагена»[126] — один впереди, второй позади. Грузовики тяжело взбирались по дальнему склону, двигатели ревели.

Марко сосредоточился, поправляя прицел. Шум моторов усилился, Марко ждал приказа открыть огонь — его должен был отдать отец. План боя у партизан был такой: не стрелять до тех пор, пока вся колонна не окажется на спуске.

Марко посмотрел в прицел и напомнил себе, что следует набраться терпения.

В следующий миг на вершине холма показался «кюбельваген». Марко сглотнул тяжелый комок в горле и пригнулся. В «кюбельвагене» сидели четыре немца. Автомобиль стал спускаться, набирая скорость.

Сердце Марко бешено заколотилось. На холм взобрался грузовик с двумя солдатами в кабине. Он ехал сразу за «кюбельвагеном». Показался второй грузовик, затем и третий.

У Марко пересохло во рту. Еще один «кюбельваген» с немцами взобрался на холм. Колонна быстро спускалась по длинной дороге на склоне.

Внезапно партизаны, что затаились у подножия холма, швырнули на дорогу целую россыпь quattropunti. Немецкие машины набрали слишком большую скорость и не могли остановиться. Первый «кюбельваген» налетел на шипы. Колеса у него тут же лопнули и стали спускать.

— Огонь! — крикнул отец. Марко и партизаны открыли стрельбу.

Застигнутые врасплох немцы в «кюбельвагене» едва успели потянуться за оружием и тут же были убиты.

Первый грузовик, слишком тяжелый и сильно разогнавшийся, не сумел затормозить и врезался в «кюбельваген». В ту же кучу угодил второй грузовик. Третий попытался свернуть.

Холмы с обеих сторон дороги преграждали немцам путь. Водитель второго «кюбельвагена» хотел было развернуться, но сила инерции увлекла авто в общую кучу.

Партизаны обрушили на колонну град пуль. В воздухе разливался дым. Немцы попытались открыть ответную стрельбу, но их осыпали шквалом выстрелов.

Марко и партизаны продолжали стрелять. Нацисты выпрыгивали из грузовиков и тут же падали замертво. Вскоре никто из них уже не пытался сопротивляться.

— Прекратить огонь! — крикнул отец, давая знак партизанам. Они остановились. Одного из ребят ранили в руку, но отряд не потерял ни единого бойца.

Бой был окончен. Адреналин схлынул, и Марко тут же затрясло. Он опустился на землю и положил винтовку. Окинул взглядом кровавую бойню. Quattropunti сделали свое дело. Партизаны победили.

Отец присел рядом с ним, обняв его за плечи. Оба хранили молчание. Партизаны помчались к дороге и нырнули под тент грузовиков — посмотреть, что внутри.

Немцы — кто уже мертвый, кто еще умирающий — лежали повсюду, застыв в жутких позах. Невидящие глаза смотрели в небо. Мундиры вермахта почернели от крови. Над бойней вился дым, и запах пороха перебил аромат цитрусов.

Марко не мог оторвать глаз от жуткой сцены. Этот бой вышел совсем не таким, как в Порта Сан-Паоло. Теперь Марко был рядом с убитыми им же солдатами. Он видел их лица: это были такие же парни, как и он. Совсем недавно они были его союзниками. Его друзьями. Рольф…

Да, они победили, но Марко охватило отчаяние. Он верил в фашизм, а они — в нацизм. И все же он был жив, а они мертвы. По сути между ними не было никакой разницы. Все они были молодыми ребятами, которые заблуждались.

Марко молился, чтобы эта война оказалась последней, но знал: этому не бывать. Мужчины порой ошибались и часто сбивались с пути. Ему казалось, он понял нечто такое, что отец знал уже давно, но оба не проронили ни слова.

Начался восход, и золотые лучи солнца пробились между кипарисами и лимонными деревьями. Отец и сын невольно повернулись посмотреть.

Марко не сводил взгляда с солнца, пока у него не заболели глаза.

Глава восемьдесят восьмая

Элизабетта спешила на работу. Она тревожилась из-за Сандро и всю ночь не сомкнула глаз. В газетах не было никаких новостей о том, что нацисты требуют у евреев золото, по радио тоже ничего не сообщили. Элизабетта поинтересовалась у двух мужчин на улице, не знают ли они, успели ли евреи к сроку, но ни один из них не понял, о чем она говорит.

Она заметила прохожего — маленького старичка в темном костюме и кипе, традиционном еврейском головном уборе. Она догнала его и тронула за локоть.

— Простите, синьор, можно вас спросить?

— Конечно, юная леди.

— Вы не знаете, удалось ли гетто собрать золото?

— Да, — ответил он, и изрезанное морщинами лицо осветилось улыбкой. — У нас получилось.

— Слава богу! — И Элизабетта от счастья обняла его.

Вроде бы он и не возражал.

Глава восемьдесят девятая

Настал канун Рош ха-Шана. Сандро с отцом с утра пораньше отправились в синагогу, вместе с секретарем Розиной они наводили порядок в Зале Совета. Сандро был счастлив и горд, что евреи из гетто преодолели испытание. Отец сумел справиться с невероятно сложной задачей, и Сандро им восхищался как никогда.

Внезапно откуда-то с площади донесся рокот моторов. Сандро посмотрел на отца; глаза Розины тревожно вспыхнули. Все трое поспешили к окнам и в ужасе посмотрели на улицу.

К дверям синагоги подкатили танки с длинными стволами, за ними ехали полные немцев «кюбельвагены» и два больших грузовика с тентом.

Розина испуганно вскрикнула.

— О нет! — Сандро охватил страх.

— Что они делают? — спросил отец, вцепившись в подоконник.

Они смотрели, как нацисты в мундирах вермахта выпрыгивают из транспорта, вытаскивают из грузовика козлы и оцепляют площадь. Подъехал черный автомобиль с нацистскими флагами, из задней двери вышли немецкий офицер и явно встревоженный президент Фоа. На площади за оцеплением начала собираться толпа.

— Идемте. — Массимо повел всех за собой, и они торопливо спустились по лестнице на первый этаж, где и встретились с вошедшими в двери синагоги Фоа и нацистом.

Взбудораженный Фоа указал на немца.

— Это гауптштурмфюрер Майер из СС. Господин Майер, позвольте вам представить…

— Нет времени расшаркиваться, — резко оборвал его Майер. — Нам нужно обыскать синагогу на предмет радиоаппаратуры. Мы считаем, что вы, евреи, поддерживаете тайные контакты с правительством Бадольо.

Фоа тут же вставил:

— Люди господина Майера утром обыскали мой дом в поисках подобных доказательств. Конечно, ничего не нашли. Я заверил его, что ни у кого из нас нет таких контактов.

— Конечно, нет. — Отец Сандро повернулся к Майеру: — Вам незачем обыскивать синагогу. Это место богослужения. Здесь нет никакого радиооборудования или чего-то подобного. Просто возмутительно!

Сандро, испугавшийся за отца, прикусил язык. Немецкие солдаты с автоматами уже ворвались в двери и встали позади Майера, демонстрируя смертельную угрозу.

— В сторону! — велел Майер и прогавкал приказы на немецком.

Солдаты наставили оружие на Сандро с отцом и Розину.

Массимо расправил плечи.

— Не нужно угрожать нам, господин Майер. Я лишь намеревался объяснить…

— В сторону!

Они повиновались, и тогда Майер отдал еще один приказ, солдаты опустили оружие. По следующей команде они заполонили святилище, побежали по проходам в своих черных сапогах и принялись обшаривать резные деревянные сиденья. У каждого сиденья имелся запертый деревянный ящичек с молитвенниками, и немцы разбивали крышки прикладами автоматов.

Охваченные ужасом, потрясенные, Сандро и остальные наблюдали за происходящим. Несколько нацистов бросились к ящикам для подаяния, те тоже были заперты, но и их сломали. Другие помчались к противоположной стороне синагоги, по ступенькам взобрались на биму и бросились к ковчегу, где за парчовой занавеской хранились свитки Торы и другие священные книги.

Сандро вцепился в руку отца, и они ошеломленно и недоверчиво смотрели, как нацисты отдернули полог, за которым скрывались святыни. Они взяли два свитка и с резкими криками швырнули их на пол.

Отец Сандро ахнул:

— Господин Майер, это же вандализм! Солдаты находятся в священном месте, куда допускаются лишь раввины! Там нет никакой радиоаппаратуры.

Фоа встревоженно вытаращил глаза:

— Так нельзя, господин Майер! Это нарушение еврейского закона, я не могу позволить…

— Молчать! — рявкнул Майер. — У меня приказ обыскать синагогу сверху донизу. Вы проиграли войну и теперь находитесь на военном положении. Заткнитесь. Или отправитесь на Виа-Тассо.

Сердце Сандро бешено колотилось в груди, он бросил полный ужаса взгляд на лестницу, кишащую немцами, которые бегали по ней туда и сюда.

— А теперь все поднимаемся наверх! — Майер указал на лестницу, Сандро и остальные прошли за ним на второй этаж, где им открылось жуткое зрелище.

Немцы в конференц-зале рылись в книжных шкафах, швыряя книги и бумаги прямо на пол. Обнаружив запертую картотеку, они взломали ее и принялись изучать содержимое.

Другие солдаты принесли картонные коробки и начали упаковывать туда документы.

Массимо нахмурился:

— Господин Майер, это записи общины. Почему их конфискуют? Вы упоминали только обыск.

— Мы более внимательно просмотрим документы вне этих стен. — Майер указал на шкафы у дальней стены. — Что там за тома в переплете, Фоа?

Тот ответил не сразу:

— Протоколы заседаний Еврейского совета и бухгалтерская документация.

Майер быстро отдал приказ на немецком, солдаты сгребли содержимое тех шкафов и поместили его в коробки.

— Что это за картотека, Фоа?

Морщинистое лицо Фоа вытянулось.

— Имена, адреса и родословные членов нашей общины.

Майер снова отдал приказы, и солдаты принялись упаковывать картотеку.

— Я знаю, что в вашей общине есть сейф, Фоа. Где он?

Фоа покорно вздохнул:

— У меня в кабинете.

— Показывайте. Синьора, пожалуйста, останьтесь здесь. Остальные — за мной.

Фоа направился к себе в кабинет и открыл дверь, за ним последовали Сандро с отцом. В комнате стоял письменный стол, заваленный бумагами, деревянный шкаф и книжный стеллаж с книгами, фотографиями и серебряной менорой с гравировкой. Сандро никогда раньше здесь не бывал.

Фоа открыл дверь шкафа, за которой скрывался черный сейф.

— Вот он.

— Отоприте.

— Ключ у меня в столе. — Фоа открыл ящик стола, достал маленький золотой ключ и отпер им сейф.

Майер заглянул внутрь.

— Сколько здесь денег?

— Около двух миллионов лир.

— Выйдите. Мне нужно позвонить. — Майер указал вынужденным молчать евреям на дверь, и Сандро переглянулся с отцом. Тот никогда еще не выглядел таким сердитым. Немцы вокруг них рылись в шкафах, изымали документы, бумаги и картотеку. Сандро изо всех сил вслушивался, пытаясь разобрать, что говорит по-немецки Майер, но у него ничего не вышло.

Через пару минут Майер открыл дверь и указал на сейф.

— У меня новый приказ от оберштурмбаннфюрера Капплера: конфисковать эти деньги. Возьмите небольшую коробку и все упакуйте.

Фоа от ужаса так и разинул рот.

— Но это наши деньги… Мы собрали их, когда у нас потребовали золото.

Вмешался Массимо:

— Господин Майер, у вас нет законных оснований для изъятия собственности общины. Вы называете это конфискацией, но это обычный грабеж — преступное деяние.

Майер зло зыркнул на него:

— Отказываетесь повиноваться? Я доложу о вас оберштурмбаннфюреру Капплеру, Симоне.

Сандро дернулся, испугавшись за отца.

— Господин Майер, — выпалил он, — мой отец адвокат, он лишь пытается защитить общину.

— Господин Майер, пожалуйста, я согласен… — Фоа схватил со стола коробку с корреспонденцией, но Майер выхватил ее у него и вывалил письма на ковер.

— Убирайтесь вон, мы сами разберемся! — Майер снова указал им на выход, и они посторонились, а он принялся отдавать приказы солдатам, которые притащили еще несколько коробок и начали сгружать туда все обнаруженное в кабинете Фоа.

Все утро Майер и солдаты перетаскивали документы общины, досье, протоколы и бухгалтерские записи в грузовики с тентом, стоявшие на площади. Сандро с отцом, Фоа, Розина и прочие присутствующие — среди них Джемма и Роза — в ужасе наблюдали за грабежом.

Сандро вдруг подумал, что сегодня Рош ха-Шана, еврейский новый, 5704 год[127]. Сандро надеялся, что тот будет лучше. Но теперь опасался, что худшее еще впереди.

Позже в тот же день Сандро с родителями и Розой сидели за кухонным столом и доедали скудный обед, состоявший из spaghetti с разбавленным соусом pomodoro. Увидев, как нацисты громят его синагогу, священный молитвенный дом, Сандро разволновался. Мысль о том, что никак нельзя остановить немцев, была невыносима. Если фашисты разрушили гетто, то нацисты вознамерились и вовсе его уничтожить.

Роза покачала головой:

— Должна сказать, что, увидев все эти танки, я испугалась по-настоящему. Нам надо спасаться. Мы ведь знаем тех, кто может помочь: Эмедио или монсиньор О’Флаэрти.

— Ты серьезно? — неуверенно спросил Сандро.

— Да, совершенно серьезно. Другие пустились в бега, даже раввин Золли. Почему нам нельзя? Может, это последний шанс.

— Что ж, — вздохнул Массимо с очень встревоженным видом. — Признаюсь, произошедшее заставило меня очнуться. Немцы… наслаждались, пока грабили синагогу. Эта отговорка про радио лишь предлог, чтобы запугать нас и обворовать. Причем ими руководила не только жадность, но и ненависть. Я всегда считал, что в Риме мы в безопасности, и даже не предполагал, что мы попадем в оккупацию. Жаль, я должен был это предусмотреть. — Он взглянул на жену, затем на Сандро и Розу. — Послушайте, мы с матерью все обсудили. И решили, что вам обоим следует залечь на дно.

— Что? — возмутилась Роза. — А ты и мама?

— А мы останемся и положимся на Господа.

Сандро покачал головой:

— Мы не можем без вас уйти.

Мать коснулась его руки.

— Можете и уйдете. Я не могу, и твой отец тоже должен остаться. Но мы не хотим дальше подвергать вас риску.

Роза взяла ее за руку.

— Мама, вы окажетесь в ловушке.

— Для нас это не ловушка, мы здесь нужны. Я в гетто — единственная акушерка. Сама знаешь, роды в наши времена сложные, женщины сплошь больны из-за недоедания. У меня есть пациентка, она родит со дня на день — Сесилия, живет за углом. Это ее первый ребенок, а у нее пневмония. Я не могу ее бросить.

— Ну а потом? — нахмурилась Роза. — Потом сможешь уйти?

— Нет. После нее Реджина, а за ней — Клара. Обе на девятом месяце. Просто в гетто слишком много женщин, которым я нужна.

Сандро повернулся к отцу:

— А ты, папа?

— Я останусь с вашей матерью. — Массимо сумел овладеть собой и даже улыбнулся. — Не могу отвернуться от тех, кто в нужде. У многих евреев в гетто нет даже того малого, что есть у нас. Они не могут спастись бегством, даже если б захотели. Они ждут от меня помощи. Я останусь и буду помогать Фоа и прочим…

— Тогда и мы останемся, — оборвала его Роза. Теперь она была так же решительно настроена остаться, как прежде хотела сбежать.

Сандро понимал сестру.

— Да, мы все останемся.

Отец посмотрел ему в глаза:

— Ты уверен, сын?

— Да. — До этой минуты Сандро и не подозревал, какие чувства его обуревают. — Мы — евреи из гетто. Наше место здесь, с нашей общиной.

Отец протянул ему руку ладонью вверх.

— Давайте помолимся…

Глава девяностая

Сандро с отцом и президентом Фоа стояли в храме; плотники ремонтировали ящики, портнихи сшивали разорванные портьеры, а уборщики мыли пол. Нацисты устроили тут большой погром, и Сандро все утро разыскивал оставшиеся бухгалтерские книги, пытаясь сообразить, как общине платить за ремонт, ведь немцы отняли у них все деньги.

Внезапно с площади донесся рев моторов подкативших к синагоге машин, и Сандро испугался. Он, его отец и Фоа повернулись к открытым дверям, работа встала. Все в синагоге остолбенели, увидев нацистов, которые подъехали на «кюбельвагенах».

Фоа покачал головой:

— И что им теперь нужно?

— Наверное, все ценности. Библиотеки, argenterie[128], — ответил Массимо.

Сандро повернулся к нему:

— Неужели мы не можем остановить их, папа?

— Можем попробовать. — Отец повел его за собой, и они пошли по проходу навстречу двум немецким офицерам, которые как раз входили в синагогу впереди отряда вооруженных солдат. Оба офицера были безбородыми и румяными, без оружия и даже в мундирах вермахта не выглядели вояками. Сандро они на вид показались учеными, как профессора, с которыми он познакомился в Ла Сапиенце.

Отец подошел к ним, но руки не протянул.

— Господа, я Массимо Симоне, а это — президент Фоа и мой сын, Сандро. Какова причина вашего визита?

Высокий немецкий офицер поджал тонкие губы.

— Мы из штаба рейхсляйтера Розенберга, это подразделение вермахта, которое отвечает за сбор культурных ценностей и редких книг. Мы востоковеды, я — профессор с кафедры иврита Берлинского университета. Насколько нам известно, у вас имеются два важнейших архива: Biblioteca della Comunità — библиотека еврейской общины и Biblioteca del Collegio Rabbinico Italiano — библиотека итальянского раввинского колледжа. Мы хотели бы взглянуть на эти книги.

— Для чего?

— У нас имеется научный интерес.

Массимо покачал головой:

— Невозможно. Это тайные архивы, они находятся в частном владении…

— Покажите нам архивы. — Офицер указал на солдат у себя за спиной. — А вздумаете отказаться, мы применим силу.

— Если вы настаиваете, — резко отозвался Массимо.

Фоа добавил:

— При обращении с такими ценными книгами следует соблюдать определенные меры предосторожности.

Офицер фыркнул, словно оскорбившись:

— Мы знакомы с процедурой обращения с подобными предметами. У нас при себе имеются тканевые перчатки.

Фоа, Массимо и Сандро поднялись с немцами по двум лестничным пролетам и вышли на третий этаж. Сандро еще ни разу здесь не бывал: вход туда был запрещен. Лестница выходила в небольшой конференц-зал с круглым столом красного дерева и стульями. Позади стола располагалась большая комната с наполовину застекленной стеной, и Сандро видел, что находится внутри. Помещение с книжными стеллажами и шкафами с документами, с окнами, закрытыми зеленоватыми шторами, которые не пропускали солнечный свет, больше походило на зал редких книг, чем на архив.

Фоа направился туда.

— Как я уже говорил, необходимо соблюдать предосторожности…

— Позвольте мне представить факты, — прервал его высокий немец. — Насколько нам известно, Biblioteca della Comunità — один из ценнейших архивов в Европе. Говорят, там хранятся редкие тексты, иллюстрированные свитки и манускрипты времен римских императоров, а также оригинальные рисунки самых первых пап. Это правда?

— Да, — неохотно признал Фоа, подходя с немцами к библиотеке.

— А правда ли, что в совокупности эти ценности представляют собой артефакты и историю раннего иудаизма и раннего христианства?

— Да, — вздохнул Фоа, доставая из кармана связку ключей.

— Есть ли каталоги этих сокровищ?

Фоа указал через стекло.

— На книжной полке слева, хотя мы еще не все описали.

— Мы изымаем каталоги.

— Что? — отшатнулся Фоа.

— Но вы же сказали, что хотите только полистать. Вы не можете конфисковать ничего из архива, — вмешался Массимо.

— По сути, каталоги не являются частью архива. Ведь это указатели, вами же составленные. Сейчас мы войдем в библиотеку. Вы остаетесь здесь. — Двое офицеров вошли в библиотеку и закрыли за собой дверь.

Сандро, его отец и Фоа стояли по ту сторону стекла и наблюдали. Один из немцев подошел к каталогам, а другой начал внимательно рассматривать книги. Сандро ощутил себя таким беспомощным, и мысль об этом была невыносима. Отец явно вскипел: он разнервничался, его тонкая кожа покрылась пятнами, а взгляд не отрывался от нацистов.

— Катастрофа, — простонал Фоа. — Нельзя позволить им разграбить архив. Они все переправят в Германию. Если они украдут эти ценности — для общины, да и для всей итальянской культуры, они будут потеряны навсегда. Это наше достояние.

Массимо кивнул:

— Мы дадим им отпор, обрушимся всей силой закона. Сегодня же подготовлю документы для суда, чтобы запретить им изъятие любых ценностей. Прошение отдам на подпись Альманси, ведь только Союз еврейских общин может распоряжаться архивом.

Фоа кивнул:

— Нам нужна поддержка. Отправлю письмо в Ватикан. Наверняка им небезразлична судьба архивов. Questura и правительство Бадольо должны быть заинтересованы в том же.

— Мы можем даже позвонить в Ла Сапиенцу и другие университеты, — вмешался Сандро. — В их интересах оставить архивы в Риме. Они имеют огромную образовательную ценность.

— Верно, — воодушевился Фоа. — Когда приступим?

— Немедленно! — хором отозвались Сандро с отцом.

Глава девяносто первая

Марко шел по тротуару, спеша выполнить поручение начальника. Он завернул за угол, и путь ему преградила огромная толпа. Стоя к нему спиной, они, похоже, высматривали что-то на той стороне улицы. Настроение у людей было самое мрачное, они топтались на тротуаре и проезжей части. Движение было перекрыто — весьма необычно для этого оживленного района.

Марко догадался: там что-то происходит. На другой стороне улицы находилась штаб-квартира carabinieri — карабинеров, военной полиции Рима. Он распихал толпу, и ему открылось ужасное зрелище. Немцы окружили здание, нацистов там собралось не меньше сотни. Перед штаб-квартирой стояли грузовики с тентом, машин было около пятнадцати, вереница из них растянулась еще на пару кварталов. Рядом были припаркованы и «кюбельвагены». Выставив козлы и оцепив строение, немцы охраняли свой транспорт.

Потрясенный Марко увидел, как из штаб-квартиры вышел отряд немцев, ведя три десятка карабинеров в наручниках. Он не понимал, что происходит. Невозможно представить, чтобы карабинеры учинили что-то противозаконное. По толпе пролетел сердитый ропот, люди осыпали нацистов ругательствами и показывали непристойные жесты. Солдаты затолкали карабинеров в грузовик.

Марко продолжал ошеломленно смотреть: вот из здания вывели еще одну партию арестантов. Немцы посадили их в следующий крытый грузовик и выводили все новых и новых людей. Как только в машину отправляли одну группу заключенных, грузовик их увозил, подъезжал следующий, выводили новую группу карабинеров, и все повторялось опять.

Марко с ужасом понял, что немцы арестовали всю полицию. До сих пор даже мысль об этом казалась невероятной. Это была крупная операция в самом сердце Рима, но нацистам удалось застать итальянцев врасплох. В Палаццо Венеция он ничего об этом не слыхал. Партизаны тоже ничего не знали.

Марко опасался за любимый город и за соотечественников-римлян, которые теперь будут совершенно беззащитны перед оккупантами. Люди в страхе, прижав руки ко рту, наблюдали за происходящим. Одни грязно ругались, другие плакали, третьи в отчаянии отворачивались.

На пятистах арестованных Марко сбился со счета. Вряд ли много карабинеров осталось внутри, если хоть кто-то вообще остался. Он помчался домой, чтобы рассказать отцу.

Глава девяносто вторая

Сандро вместе с Розой и матерью, а также другими убитыми горем людьми стоял за ограждением, которое немцы возвели вокруг площади. Вход в синагогу охраняли вооруженные солдаты, воплощая собой ужасающую смертоносную силу. Немцы изымали содержимое еврейских архивов и библиотеки — около десяти тысяч бесценных томов и артефактов. Попытки противостоять грабежу юридически ничего не дали, ведь нацисты были неподвластны любому закону. Ни одно учреждение не вмешалось: ни Ватикан, ни правительство Бадольо, ни Questura, ни Ла Сапиенца.

Отец Сандро, а также Фоа и Альманси были внутри синагоги, они отчаянно пытались воспрепятствовать нацистам. Но Сандро знал: это бесполезно. Оставалось лишь одно утешение: в последние дни, догадавшись, что законные методы ни к чему не приведут, отец и сотоварищи взяли дело в собственные руки. Они спрятали кое-какие из наиболее ценных артефактов у себя дома или в садах, а также передали их некоторым доброжелателям по всему Риму. А еще осушили микву — ритуальную купальню — и наняли плиточника, чтобы спрятать ценности в ее стенах.

Но нынче утром, проснувшись, жители гетто внезапно обнаружили напротив синагоги на путях кольцевой троллейбусной линии на набережной Ченчи поезд с двумя большими товарными вагонами. Вокруг поезда установили еще одно ограждение. Его охраняли вооруженные солдаты, они же перенаправляли уличное движение с обычно оживленного бульвара. На поезде была эмблема немецкой национальной железной дороги, поэтому все знали, откуда и куда он едет. Нацисты наняли международную транспортную компанию Otto & Rosini для перевозки архива в Германию, и работники этой компании упаковывали библиотеку в синагоге.

Отец Сандро вышел из синагоги и пересек площадь. С высоко поднятой головой он прошагал мимо немецких солдат; если Массимо и боялся, то не подавал виду. Сандро восхищался отцом. В эти темные времена тот укрепил авторитет, община стала считать его своим лидером.

Отец с мрачным выражением лица подошел к ограждению вокруг площади, и люди, галдя, бросились к нему, наперебой засыпая вопросами:

— Массимо, неужели они заберут наши архивы? Книги принадлежат общине!

— Мы заплатили им золотом! Что еще они у нас отнимут?

— Ты можешь им помешать? Это же кража посреди белого дня!

Массимо жестом призвал их к спокойствию:

— Друзья, у меня печальные новости. Мы не смогли предотвратить конфискацию, хотя старались изо всех сил. — Он помолчал, глядя на людей, которые роптали и стенали, а затем продолжил: — Однако мы предупредили их, что в случае продажи любого экспоната коллекции после того, как он покинул страну, мы будем обращаться в судебные инстанции. Немцы заверили, что не намерены этого делать. Кроме того, мы официально потребовали после войны вернуть ценности…

Все разом заговорили, перебивая друг друга, и тут из дверей синагоги вышел рабочий транспортной компании с коробкой в руках. За ним еще один, и еще. Рабочие направлялись к вагонам, относя туда в коробках хрупкие книги и древние манускрипты, словно обычные кастрюли и сковородки.

Вдруг с верхнего этажа синагоги, из открытого окна, вылетела книга. Томик раскрылся в воздухе, старинные страницы затрепетали, будто оборванные крылья птицы.

Массимо так и подскочил.

— Нет, она же порвется! — закричал он и помчался к синагоге, протягивая руки; Сандро хватал ртом воздух. Удивительно, но отцу удалось поймать книгу на лету.

Собравшиеся восторженно ахнули и зааплодировали.

Немцы, непонятно по какой причине, внезапно швырнули из другого окна еще одну бесценную книгу. Массимо развернулся, бросившись ловить и ее. Он успел вовремя, до того, как томик упал на мостовую. И тут сверху полетела еще одна книга.

Восторженные крики толпы стихли: немцы продолжали швырять из окон старинные книги, причем все быстрее и быстрее. Отец в своем костюме с развевающимся галстуком бегал туда-сюда. Он стремился поймать все книги, но усилия его пропадали втуне. В мгновение ока редкие тома дождем сыпались из окон. Отец едва не падал, с трудом пытаясь удержать уже пойманное.

— Хватит, папа, остановись! — просил потрясенный Сандро. Нацисты устроили унизительную забаву. Люди разразились гневными криками. Солдаты в ответ наставили на них оружие. Ситуация становилась взрывоопасной. Нужно было что-то предпринять.

— Синьор! — обратился Сандро к одному из солдат. — Позвольте мне забрать отца, хорошо?

— Давай, — нахмурился тот, махнув стволом автомата.

Сандро пролез под ограждением, поспешно подскочил к отцу и забрал у него несколько книг. — Перестань, папа…

— Этим книгам сотни лет! — задыхаясь, простонал Массимо, очки у которого съехали набекрень.

— Прекрати. — Сандро с отцом отдали книги, которые поймал Массимо, перевозчику, тот как раз подошел с коробкой. Немцы все так же выбрасывали архив из окон. Из томов вылетали страницы, медленно проплывали по воздуху и, словно мусор, опускались на землю.

Сандро взял отца за руку, и они поспешили обратно к ограждению. Вокруг них драгоценные книги падали на мостовую и разбивались о камни, корешки лопались. Толпа бросилась вперед, пытаясь подобрать выпавшие страницы.

Солдаты, наставив на людей автоматы, кричали по-немецки. Толпа, плача и молясь, в страхе затихла. Сандро торопливо завел отца за ограждение, мать и Роза тут же принялись хлопотать вокруг него, поправлять ему очки и галстук. Массимо быстро взял себя в руки, и люди окружили его, снова забрасывая вопросами.

У дальнего края толпы Сандро заметил девушку, которая стояла отвернувшись. Темные локоны блестели на солнце, на ней было красивое синее платье в клетку, как когда-то носила Элизабетта. Сердце Сандро мигом подскочило к горлу, и он решительно направился к ней.

— Элизабетта? — позвал Сандро, но тут девушка обернулась и оказалась вовсе не Элизабеттой.

— Простите?

— Извините… Я принял вас за другую. — Сандро попятился в толпу. Мог бы и сам догадаться. Он прогнал Элизабетту, так что вряд ли она о нем вспоминает. Она его разлюбила.

Сандро вспомнил тот вечер в Ла Сапиенце, когда они целовались под звездами. Он задумался: написала ли она ту книгу, о которой мечтала?

Отмахнувшись от этих мыслей и стараясь выбросить ее из головы, Сандро направился к семье.

Глава девяносто третья

Он стоял у кровати Розы, волнуясь за сестру. Уже больше недели ей нездоровилось: болел живот. Она почти ничего не могла есть. Красивое лицо исхудало и побледнело, а глаза потеряли блеск.

Мать потрогала ее лоб ладонью.

— Дорогая, у тебя слишком высокая температура. Пора нам отправляться в больницу, пока ты еще можешь ходить.

— Я скоро поправлюсь, — слабо сказала Роза.

— Нет, тебе нужно лечиться.

Сандро был с матерью согласен.

— Но чем она болеет, мама?

— Нельзя поставить правильный диагноз без анализов. Причин может быть множество.

— Что же делать? Папы не будет до позднего вечера.

Массимо остался в синагоге наводить порядок после разграбления архивов.

— Мы с тобой сами ее отведем. Не хочу ждать папу. Оставим ему записку. — Мать с целеустремленным видом выпрямилась, поджав губы.

— Хорошо, идем, — кивнул Сандро.

— Нет, мама, не стоит, — покачала головой Роза. — Тем более после комендантского часа. Сандро, скажи ей. Комендантский час…

— Не волнуйся. Если нас остановят, мы объясним, что тебе срочно требуется помощь врача.

— Как будто им не все равно, — пробормотала мать.

Пока Розу осматривали, Сандро с матерью сидели в зале ожидания. Ей очень обрадовался доктор Сальваторе Кристабелло, один из бывших коллег Джеммы. Он покосился, хоть и сдержанно, на ее поношенное коричневое платье и изменившийся облик. Сандро догадался, что когда-то стройная мать стала изможденной, а мельком заметив свое отражение в стекле окна, понял, что он — тоже.

К ним вышел доктор Кристабелло, профессионал с редкими седыми волосами и в бифокальных очках, одетый в белоснежный халат. Выражение его дружелюбного лица было очень серьезным.

— Как она? — Джемма вскочила ему навстречу, а за ней и Сандро.

— Она поправится, показатели в норме, но требуется госпитализация. Полагаю, дело в желудочно-кишечном тракте — вероятно, паразиты. Такое теперь часто встречается, учитывая плохое питание.

— И я решила так же.

— Мы поставили ей капельницу, взяли анализы крови и мочи. Результаты будут через некоторое время, так что пока вы можете пойти домой и поспать.

— Я бы хотела остаться, если можно.

— Хорошо. Полагаю, смогу тебя незаметно провести.

— Спасибо, Сальваторе. — Мать повернулась к Сандро и взяла его за руку. — Иди домой, милый. Побудь с отцом.

— Но я тоже хочу остаться. А папе мы написали записку.

Вмешался доктор Кристабелло:

— Сандро, я могу потянуть за кое-какие ниточки и провести твою мать в палату Розы, но тебя не выйдет.

— Ладно, — неохотно согласился Сандро.

— Молодец, — похвалила его мать и поцеловала в щеку.

Сандро вышел из больницы, которая находилась всего в нескольких шагах от Понте-Честио — моста, ведущего к Трастевере и Элизабетте. Сандро вдруг захлестнула сильная тоска по ней. Он дивился, как ему удалось так долго прожить без нее. Сил сопротивляться не было. Сердце подсказало ему дорогу: он свернул направо, перешел мост и оказался в Трастевере.

Сандро с трудом узнавал местность. Улицы были пустынны, рестораны и магазины закрылись. Окна в домах затемнены на случай воздушного налета. Повсюду валялись мусор и щебень, от цветочных горшков остались лишь обломки. Шпалеры стояли голыми, без цветов, сломанные перекладины цеплялись за стены. Уцелели лишь навесы из плюща — единственного растения, которое в уходе не нуждалось, а значит, за ним никто не присматривал. Как за Сандро.

Сандро шагал будто в бреду, и ноги сами несли его к любимой. Он станет умолять принять его и приютить, обнимет крепко, и они наконец будут вместе, как задумал Господь до того, как вмешались люди, фашисты и нацисты, ненависть, законы и несправедливость. Он приближался к ее дому, безмолвно молясь о том, чтобы его мечта сбылась и он наконец-то был с ней.

Сандро свернул на ее улицу, вокруг не было ни души. Он дошел до ее дома — двухэтажного строения, покрытого золотистой штукатуркой, сиявшей будто солнце. Свет не горел, ставни были закрыты. Наверняка Элизабетта спит.

Он вспомнил, как Марко пел ей серенаду, но Сандро не умел петь. У него не было песен, не было больше ничего. Отчаяние захлестнуло Сандро, и он понял, что ему нечего ей предложить: у него нет образования, он больше не гений, нет даже здоровья. Казалось, с него содрали кожу до костей, осталась лишь сама его суть, жаждущая ее.

Сандро рухнул коленями прямо на брусчатку. Он склонил голову, согнувшись пополам, и слезы, которые он сдерживал, обожгли ему глаза. Сандро, охваченный горем, сломался, неспособный двигаться.

— Сандро?

Он мог бы поклясться, что слышит голос Элизабетты, зовущий его по имени. Голос, который он так давно любил, доносился откуда-то сверху, возможно, с самих небес. Наверняка у него галлюцинации, он по-настоящему обезумел.

И все же Сандро поднял голову.

Глава девяносто четвертая

Перед тем как лечь спать, Элизабетта с кошками отправилась на крышу; в руке она несла свечу в банке. Днем, пока она работала в ресторане, шел дождь, так что цветы в супницах чувствовали себя неважно: у них не имелось дренажа. Пришлось слить воду, чтобы не сгнили корни. Наверняка именно по этой причине бесценные супницы и не использовали в качестве цветочных горшков.

Поставив банку со свечой на стол, она принялась за работу, наклоняя супницы, чтобы вода стекала прямо на пол. Ньокки и Рико пробирались по крыше, аккуратно переставляя изящные лапки и обходя лужи. Они втягивали носиками воздух, считывая информацию, доступную лишь кошачьим, ведь способности животных, особенно кошек, намного превышают людские. И тем более это было верно для Рико и Ньокки — гениальных созданий даже среди им подобных.

Элизабетта подошла к супнице Capodimonte и заметила, что Ньокки направляется к узкому бортику, который проходил по периметру крыши. Она не любила, когда кошки ходили там, очень боялась, что они могут упасть.

— Ньокки, пожалуйста, слезай, — попросила Элизабетта, но та и не думала отказаться от своих намерений, даже таких опасных. Слишком она была сильна духом и самоуверенна.

Элизабетта осторожно подошла к краю, опасаясь стать причиной того самого бедствия, которое хотела предотвратить. Она опустилась на колени и протянула руку, однако нахалка Ньокки лишь отвернулась, продемонстрировав ей пушистый didietro[129].

Элизабетта глянула вниз и удивилась, увидев перед домом мужчину. Он был высоким и худым, со светлыми волосами, на которых блестел лунный свет. Несмотря на темноту, чутьем она догадалась, кто это. Элизабетта задумалась: на самом ли деле видит Сандро, или это ей снится наяву? С чего бы ему торчать посреди ночи у нее перед домом?

И тут мужчина упал на колени.

— Сандро? — ахнула Элизабетта.

— Элизабетта? — Сандро поднялся, глядя на нее. — Это правда ты?

— Да! А это правда ты?

— Где ты? Почему ты наверху?

— Почему ты внизу? — взволнованно закричала Элизабет. — Иди ко мне! Пройди два дома вниз по улице и обойди сзади, там есть переулок.

— Я сейчас! — И Сандро побежал.

Элизабетта вскочила на ноги и поспешила к пожарной лестнице. Через несколько минут она увидела, как по переулку мчится тень Сандро, устремляясь к ней, и в ее сердце вновь вспыхнула любовь, которую она так долго к нему питала.

— Я люблю тебя! — воскликнул Сандро.

— Я тоже тебя люблю! — Душа Элизабетты наполнилась счастьем, а Сандро тем временем добрался до пожарной лестницы, ухватился за нижнюю перекладину и взобрался на первую площадку. Он взлетел по ступенькам, Элизабетта потянулась к нему, а он подхватил ее на руки, перенес на крышу и поцеловал — раз, а потом еще раз.

Элизабетта обняла его и поцеловала в ответ — горячо, страстно. В его объятиях растаяли вся ее боль, страх и тревога, в душе Элизабетты вспыхнула радость, и тут он поставил ее на ноги, посмотрел на нее с улыбкой и взял ее лицо в ладони, словно какую-то драгоценность, хрупкую, как старинный фарфор.

— Я так по тебе скучал, Элизабетта.

— Я о тебе тревожилась.

— Мы выжили. Кажется, худшее позади.

— Слава богу, — быстро отозвалась Элизабетта, словно боялась, что они не успеют все наверстать.

— Слыхала о золоте?

— Да, я приходила — отнесла деньги.

— Деньги? Но почему ты не сказала мне?

— А как же supplì — они тебе понравились?

— Какие supplì? Ты о чем? — Сандро погладил ее по щеке.

— Я так рада, что ты пришел! Не могу поверить, что ты и правда здесь, у меня на крыше.

Сандро восхищенно огляделся вокруг.

— Что это за место? Какой чудесный запах! Что тут есть? Цветы? Растения? Кажется, пахнет базиликом!

— Я выращиваю тут травы…

— Перцы? Помидоры? Еда! — Сандро отпустил ее и повернулся к кусту помидоров. Он схватил плод и, смеясь, его надкусил. — Боже, как вкусно! Так вкусно, слезы наворачиваются! Ты выращиваешь всю эту еду? И базилик? Обожаю свежий базилик! Я по нему скучаю!

— Да, вот. — Элизабетта отщипнула веточку базилика и сунула ту в петлицу его пиджака. — Не хуже любого цветка.

— Лучше! А эти цветы? Пахнет как в раю! Боже мой, Элизабетта, это рай! Оазис! Ты просто мечта!

Элизабетта потянулась к нему, вновь целуя его и ощущая вкус томата на его губах и языке; Сандро обнял ее, целуя в ответ, разжал руку и бросил помидор на крышу. Тело Элизабетты в жажде обладания сминали его ладони, его пальцы, такие же голодные, как и он сам.

— Послушай, Элизабетта, — мягко произнес Сандро. — Можем мы сегодня забыть прошлое, отбросить все, что было раньше, и все, что случится потом? Я не знаю, что ждет нас в будущем. И предложить тебе мне нечего, только мою любовь, такую сильную, что таится в глубине моего сердца, самого моего существа. Это все, что у меня есть, любимая. Готова ли ты ее принять? Дашь ли мне взамен свою любовь? Подаришь ли мне этот вечер?

— Да, да, да…

Сандро целовал ее, и Элизабетта со всей страстью целовала его в ответ, а когда пришло время, отвела к кушетке с мягкой обивкой и подушками, скрытой под навесом из глицинии, которая окружала их, словно благоухающая комната из цветов. Даже когда легли, они не перестали целоваться, и Сандро, занявшись с ней любовью, показал всю свою нежность и пыл, а Элизабетта приняла этот дар и подарила ему свой в ответ.

А потом они уснули в объятиях друг друга, под звездами, среди цветов, растений и кошек.

Глава девяносто пятая

Сандро проснулся, держа Элизабетту в объятиях. Он ощутил на ногах холодные капли и понял, что начинается дождь. Оба лежали нагими на кушетке, их прикрывал навес из глициний. Небо до сих пор было темным, правда, Сандро не представлял, который час. Свеча в банке еще не догорела. Ему не хотелось уходить, но отец дома тревожился за Розу.

— Элизабетта? — тихо позвал он, но та не шелохнулась. Сандро отодвинулся, быстро оделся и собрал ее одежду. Подошел к шезлонгу и поднял любимую на руки, прижав к груди.

Она что-то пробормотала во сне, зарывшись лицом ему в шею, и Сандро понес ее вниз по пожарной лестнице, а кошки отправились следом. На первой площадке была приоткрытая дверь, он вошел в маленькую спальню, опустил Элизабетту на кровать и укрыл одеялом. Окинул взглядом ее комнату — та оказалась под стать его ожиданиям: аккуратной и красивой, с письменным столом и комодом у стены.

Сквозь приоткрытую дверь проникал слабый свет, и Элизабетта отвернулась. Сандро задержался ненадолго, впитывая взглядом каждую ее частицу, желая запомнить навеки.

Ее платье Сандро бросил на спинку стула, а потом поискал на столе карандаш, чтобы написать ей записку. Там он заметил блокнот, который оставил у двери Элизабетты в день ее рождения. Сандро открыл его, думая, что блокнот сплошь исписан ее почерком, но страницы оказались пустыми. Он написал Элизабетте записку, вернулся к кровати и нежно поцеловал любимую в щеку. От ее волос все еще веяло ароматом глицинии.

— Я люблю тебя, — прошептал Сандро, и Элизабетта что-то невнятно пробормотала.

Он ушел, затворив за собой дверь. Спустился по пожарной лестнице, а добравшись до низа, ухватился за последнюю перекладину и спрыгнул на землю. Дождь зарядил сильнее, и Сандро с новыми силами торопливо зашагал по переулку. Он пронесся по темным улицам Трастевере, пребывая в собственном мире, — это был рай, куда попадают юные влюбленные, место, где не существует комендантского часа и нацистов.

Он помчался к дому, взбежал по лестнице в квартиру и, открыв дверь, обнаружил отца, который задремал в кресле прямо в своем поношенном костюме и при галстуке. Свет не горел, на коленях у Массимо лежала газета. Сандро подошел к нему.

— Папа? — позвал он.

Отец тут же открыл глаза.

— О… Должно быть, я задремал. Как Роза? — встревоженно спросил он. — Я бы приехал в больницу, но комендантский час… А где мама?

— С Розой все хорошо. У нее что-то с кишечником, и мама решила остаться в больнице.

— Ладно. — Отец нахмурился. — Я думал, ты придешь раньше. Ты так долго был в больнице?

— Нет. — Сандро не стал раздумывать. — Я был у Элизабетты, и, прежде чем ты что-то скажешь, я люблю ее, а она любит меня. Как только отменят расовые законы, мы поженимся.

Отец поднял седую бровь:

— Мазл тов[130].

Сандро недоверчиво моргнул:

— Ты не возражаешь?

— После всего, что мы пережили? Я устал от этой войны. Если любишь ее — женись. Ты замечательный сын. Ты должен быть счастлив. — Отец раскрыл ему объятия, и Сандро, который был тронут до глубины души, его обнял.

— Спасибо, папа.

— А теперь идем спать.

Так они и поступили, и Сандро заснул под шум дождя, крепко и покойно. Но прошло всего несколько часов, и их с отцом разбудил стук в дверь.

Глава девяносто шестая

Сандро проснулся. Он не сразу понял, что кто-то стучит в дверь. Сандро уснул так крепко, что у него разболелась голова. Всего несколько часов назад он был с Элизабеттой в ее саду на крыше.

Он вскочил с кровати, включил свет и поспешил к двери. Отец поспешно направился следом, заправляя дужки очков за уши. Сандро начал догадываться: творится что-то неладное. Внизу плакали мальчики Понтекорво. Снаружи раздавались крики на немецком. Грохотали по мостовой сапоги. Вдалеке ревели двигатели грузовиков.

Сандро повернул ручку, и как раз в этот миг дверь открылась. В квартиру ворвались два немца в касках — длинный и коротышка, вооруженные автоматами.

— Mani in alto![131] — крикнул коротышка, направив оружие на Сандро с отцом.

Сандро задохнулся от страха. Они в ужасе подняли руки, оба стояли в одних трусах. Несмотря на свой страх, Сандро пытался сообразить, что происходит. Он не знал, чего хотят немцы. Возможно, это все из-за ссоры с Майером? Но шум снаружи намекал: пришли не только за ними.

Коротышка держал автомат на изготовку. Его каску и шерстяную куртку усеяли капли дождя. Высокий подошел к телефону и перерезал провода, а затем начал обыскивать квартиру.

Сердце Сандро бешено забилось. Он не смел взглянуть на отца. По крайней мере, мать и Роза были в безопасности.

Коротышка покопался в кармане куртки, достал смятый лист бумаги и молча протянул им.

Сандро с отцом, все еще держа руки поднятыми, посмотрели на бумагу. Это оказался список всех жильцов их дома, с указанием возраста и даты рождения. Должно быть, его составили по документам общины, конфискованным в синагоге. Имена Сандро и отца стояли рядом с именами матери и Розы.

— Wo? — Коротышка указал на их имена. — Wo? Wo?

Сандро знал, что по-немецки это означает «где». Нацист спрашивал, где его мать и Роза.

— Todt, — быстро ответил он, что означало «мертва».

— Was ist?[132] — Высокий ткнул пальцем в сторону кровати Розы, которую втиснули рядом с кроватью Сандро.

Сандро быстро сообразил:

— Todt — обе, на прошлой неделе.

— Hier![133] — Коротышка протянул Сандро еще одну бумагу.

Сандро и его отец в ужасе прочитали:

У Сандро задрожала рука, державшая листок. Их везли в трудовой лагерь.

— Zwanzig minuten! — крикнул коротышка, и немцы ушли, захлопнув за собой дверь.

Сандро потянулся к отцу, и они крепко обнялись. Никогда еще отец не казался ему таким худым и хрупким. Сандро хотелось плакать, но он взял себя в руки.

— Слава богу, мама и Роза в больнице. Они в безопасности.

— Да, но мы же договаривались с Капплером. — Отец, разволновавшись, отстранился от Сандро. — Мы выполнили свою часть сделки.

— Значит, они заберут двести человек? Вот, значит, что происходит?

— Наверняка. Они не соблюли условия сделки. Повели себя недобросовестно. Это существенное нарушение закона.

— Но что мы можем поделать? Надо идти. Мы не можем тут спорить о законности их действий.

— Но ведь есть закон. Есть понятие чести. Мы встречались с самим Капплером.

— Папа, нужно собираться. На юридические дискуссии нет времени. Закон нам сейчас не поможет. Теперь закон — это немцы. — Сандро поспешил к своей кровати.

— Мы заключили устный договор, сынок. — Отец стоял неподвижно, качая головой. — Мы выполнили свою часть договора. Это явное нарушение.

— Папа, пора одеваться. — Сандро положил удостоверение личности и одежду в рюкзак, а отец подошел к шкафу и достал рубашку.

— Полагаю, Альманси и Фоа позвонят Капплеру. Ему придется нам многое объяснить, это уж точно.

— Не забудь удостоверение личности. — Сандро сложил в рюкзак стаканы и продуктовые карточки. — Остальное я захвачу.

— Интересно, как Капплер будет оправдываться. Это ведь просто немыслимо.

— Ключи я взял. — Сандро достал их из ящика и положил в карман. — Мы оставим дверь незапертой для мамы и Розы.

— Ну конечно, вмешается Ватикан. — Отец надел рубашку и покачал головой. — Со временем справедливость восторжествует. Нас выпустят из трудовых лагерей. Слово Капплера нерушимо.

Сандро вырвал страницу из блокнота и взял карандаш, вдруг подумав, что это уже вторая записка, которую он пишет за сутки. Он начал было выводить имена матери и Розы, но вспомнил, что сказал немцам, будто те мертвы. Вместо этого Сандро написал:

Он отложил карандаш.

— Готов? — спросил Сандро отца.

— Почти. — Тот затянул галстук. — Положи записку в банку с чаем, так мама ее точно найдет. Она ведь так любит чай, сам знаешь.

— Хорошая идея, — сказал Сандро, удивляясь ходу мыслей отца. Вряд ли мать бросится заваривать чай, когда вернется домой и обнаружит, что они пропали.

Он оставил записку на столе.

Глава девяносто седьмая

Проснувшись, Марко увидел отца: уже одетый, тот склонился над его кроватью.

Почему-то в спальне горел свет.

— Что такое, папа?

— Вставай, нам пора. — Отец был мрачен. — Немцы что-то затевают в гетто.

Марко сразу же подумал о Сандро. Он откинул одеяло и вскочил. Слышно было, как мать молится в родительской спальне.

— То-то вчера вечером было слишком тихо. — Отец поджал губы и покачал головой. — И как я не догадался, что они что-то замышляют…

— Остальные придут? — Марко подошел к стулу, взял штаны и быстро натянул.

— В свое время. Мы ближе всех, так что пойдем первыми. Немцы оцепляют гетто. Они выставили караулы возле синагоги, на Виа-дель-Портико-д’Оттавия, Виа-ди-Сант-Анджело-ин-Пескерия, Пьяцца Костагути и Пьяцца Маттеи.

От страха в груди Марко все сжалось. Семья Сандро жила недалеко от Пьяцца Костагути. Он накинул рубашку и застегнул пуговицы.

— Колонна немецких грузовиков едет по набережной Ченчи.

Марко быстро обулся.

— И много их?

— Около тридцати, с ними сопровождение. А будет еще больше.

Отец вышел из комнаты, и Марко бросился за ним.

— О нет. Это огромная операция.

— Да, и грузовики пустые. Нацисты набьют их людьми. — Отец и Марко спустились по лестнице.

— Как такое могло случиться? Евреи отдали им золото, они заключили сделку.

— Похоже, сделка была лишь уловкой, чтобы потянуть время. Они и не собирались соблюдать условия.

— Что? Но почему?

— На организацию столь крупной операции требуется время. Должно быть, они ее давно планировали. Вот почему арестовали карабинеров. — Отец спустился по лестнице и направился в кладовую, Марко шел за ним по пятам.

— Ты считаешь, они заберут двести человек?

Отец открыл дверь в кладовую и включил свет, но ответа не последовало.

— Папа? Они все равно заберут двести человек?

Отец посмотрел на него с выражением, которого Марко никогда у него не видел: на его лице отпечаталась смесь печали, гнева и решимости.

— Сынок, сдается мне, для двухсот человек грузовиков слишком много.

— О чем ты? — с бешено колотящимся сердцем спросил Марко. — Что ты хочешь сказать?

— Похоже, что нацисты заберут всех евреев. Они вывезут всех из гетто, как в Германии. Это rastrellamento[134].

Марко выругался себе под нос.

— Нет! Не может быть! Всех?

— Всех. — Отец потянулся к полке, где за банками они прятали пистолеты.

И без того потрясенный Марко онемел от ужаса. Но затем испытал еще более мрачное чувство — чистую ярость.

Отец достал два пистолета, один спрятал себе в карман, а второй протянул Марко.

— Он заряжен.

— Идем, — сказал Марко, беря пистолет.

Глава девяносто восьмая

Марко с отцом взбежали на Понте-Фабричио. Лил сильный дождь, их головы и плечи сразу промокли. Они поднялись на вершину моста, и им открылся вид на гетто. Зрелище их ужаснуло и разъярило.

На том берегу собрались сотни немцев. От остального Рима гетто отгородили козлами. Длинная вереница крытых грузовиков перекрыла набережную Ченчи. Повсюду стояли «кюбельвагены». Нацисты выставили охрану у подножия моста, где собралась толпа.

Марко понял: отец был прав. Это точно rastrellamento — облава на евреев из гетто. Слишком много немцев, слишком много грузовиков и слишком много возни — иное просто невозможно. Не верится, что кому-то, пусть даже нацистам, может сойти подобное с рук — и это в Риме, прямо под носом у Ватикана!

Марко с отцом спустились по мосту и, замедлив шаг, приблизились к обезумевшей от горя толпе. Мужчины и женщины утешали друг друга, обнимались, молились и плакали. Марко изо всех сил старался держать себя в руках. Моторы грузовиков ревели, работая на холостом ходу и извергая выхлопные газы. Нельзя допустить, чтобы Сандро и его семью затолкали в кузов и увезли в трудовой лагерь.

Марко прошептал отцу:

— Нужно что-то делать!

— Нет. Будем ждать.

— Чего? Нельзя просто стоять здесь! — Пальцы Марко обхватили рукоятку пистолета в кармане.

— Не надо. Из-за тебя нас всех поубивают. Потерпи.

Вдруг с северной стороны гетто, оттуда, где жил Сандро, донесся выстрел.

— Нет! — испуганно вскрикнул Марко.

Отец бросил на него взгляд. По толпе пробежала волна страха. Женщины охали, мужчины на все лады костерили нацистов. Какой-то старик качал головой, его мутные глаза заливали слезы. Женщина со всхлипом закрыла лицо руками.

— Папа, я, кажется, придумал…

— Что?

— Идем.

Глава девяносто девятая

Сандро вместе с отцом вышел из дома, прихватив с собой небольшую сумку с вещами и хлебом. Пьяцца Костагути была полна немцев: держа овчарок на коротком поводке, они выкрикивали приказы, подталкивали испуганных людей, заставляя строиться в шеренги. Крики и плач доносились и с других улиц. Где-то уже стреляли.

Сандро с отцом встали в ряд, что протянулся поперек площади. Нацисты навели на них автоматы, лица их было не разглядеть из-за касок. Под проливным дождем перепуганные насмерть семьи прижимались друг к другу.

Отец вздрогнул. Сандро подавил в себе ужас. В том же ряду он заметил других жильцов их дома. Понтекорво со своими тремя мальчиками — Джакомо, Карло и Датилло, который все время плакал. Ланзаны с девочками, Амелией и Аидой, и мальчиками, Альваро и Джузеппе.

Нацисты выгоняли людей из домов. Семья ДиКонсильо — Эстер с шестилетней Адой, Марко, которому всего четыре, малышка Мирелла, той не было и года. Семья Сабателло — Джованни с Грациеллой, Летицией, Италией и Франко. Восьмилетняя Лиана.

Сандро увидел кое-кого из своих учеников, на их юных лицах отпечатался ужас. Семьи прижимались друг к другу. Мужья утешали жен. Матери укрывали детей от дождя, словно наседки, расправившие крылья. Все держали в руках чемоданы и небольшие сумки. Их заставляли ждать, пока другие евреи под дулами автоматов становились в шеренгу.

Сандро понял, что нацисты не считают людей. А значит, они заберут не только двести человек. На Пьяцца Костагути собралось куда больше.

Он огляделся и пришел к ужасающему выводу. Похоже, нацисты увозят всех евреев из гетто. Немыслимый кошмар, но это было очевидно. Мужчины, женщины, дети, все без исключения. Старые и молодые, трудоспособные и немощные, которых выносили на стульях члены их семей. Доказательства были повсюду. Это rastrellamento — облава.

Сандро поборол страх. Нельзя ему поддаваться. Нужно спасать отца и спасаться самому. Он боролся с паникой, пытаясь найти способ сбежать.

Сандро внимательно осмотрелся. Их шеренга стояла лицом к югу, в сторону Виа-дель-Прогрессо. Нацисты, вероятно, погонят их по этой улице, а затем выведут на Виа-дель-Портико-д’Оттавия, где расположен главный вход в гетто. На набережной Ченчи наверняка стоят грузовики, которые их и увезут. Вот почему воздух, даже под дождем, пронизан механическим гулом.

Сандро лихорадочно размышлял. Должен быть выход! Несколько солдат стояли в карауле на Виа-Аренула, отрезая улицу, что вела на север. Он сосчитал, сколько их было. Десять. Слишком много…

Впереди лежала небольшая узкая улица — Виа-ин-Публиколис, которая выходила на Виа-дель-Пьятто. В дальнем конце Виа-ин-Публиколис на посту топтался одинокий немец, но других поблизости не было. Солдаты на Пьяцца Костагути не смотрели в ту сторону. Да и никто не смотрел. Все внимание было приковано к Виа-дель-Прогрессо.

Сандро не сводил глаз с часового на Виа-ин-Публиколис. Вереница семей продвинулась вперед, но он взял отца за руку и незаметно придержал. Они продолжали стоять на месте, пропуская других.

Отец вопросительно посмотрел на него. От дождя стекла его очков покрылись каплями, редкие волосы прилипли к голове.

Сандро слегка покачал головой: «Нет». Он гадал, смогут ли они с отцом одолеть немца. Шанс был невелик.

И все же он был.

Глава сотая

В окно палаты стучал дождь; Джемма проснулась на стуле у койки Розы. Выспалась она на удивление чудесно, ведь в больнице прошлым вечером их обеих накормили — и это была первая хорошая еда за очень долгое время. Она с облегчением увидела, что дочь по-прежнему мирно спит, а лицо ее немного порозовело.

На пороге с мрачным видом возник Сальваторе. Белый халат доктора немного помялся — смена его уже подошла к концу. Он поманил ее за собой в коридор, Джемма тут же встала и вышла.

— Что случилось, Сальваторе? Готовы результаты анализов?

— Нет, у меня ужасные новости. — Сальваторе уверенно взял ее за плечо. — Нацисты устроили облаву в гетто. Она идет с самого утра.

— Что? — переспросила ошеломленная Джемма. Слезы навернулись ей на глаза. Она покачала головой. — Нет! Rastrellamento? Не может быть, просто не может! Массимо и Сандро дома. Мне пора бежать.

— Нет, Джемма, не надо, здесь гораздо безопаснее. У нас есть план.

— О чем ты?

— Немцы уже едут сюда. Они хотят забрать еврейских пациентов. Мы собираемся перевести Розу в другую палату, причем немедленно.

— Нет! — потрясенно ахнула Джемма.

— Нужно действовать быстро. Мы устроим еврейских пациентов в изоляторе…

— Что? — отшатнулась от него Джемма. — Подготовить все для нацистов?

— Неужели ты нас так плохо знаешь? — мягко упрекнул Сальваторе, сочувственно посмотрев на нее. — У Джованни есть план, как спасти Розу и всех остальных.

— Как? Что за план? — Джемма поняла, что он имеет в виду доктора Джованни Борромео, заведующего больницей. Джованни был великолепным врачом и профессором медицины, но ей хотелось узнать подробности.

— Позволь, я все объясню.

Глава сто первая

— Вот что я придумал… — Марко вместе с отцом пересек обратно Понте-Фабричио. — Со стороны набережной Ченчи немцы выставили кордон. Именно там стоят грузовики. Туда они всех и поведут. Так?

— È vero[135]. — Отец спешил, не обращая внимания на дождь. Они добрались до Тиберины, пробежали мимо бара «Джиро-Спорт» и миновали Понте-Честио.

— Значит, нужно зайти с северной стороны гетто, с Пьяцца Костагути. С противоположного конца, подальше от основного сборища. Там тоже будет охрана, но не такая сильная.

— Понятно. Немцы будут заняты на южной стороне гетто, а не на северной.

Они свернули направо и побежали по набережной Ангильяры, вдоль западного берега Тибра.

— Да, и на севере живут Симоне. Если немцы выгнали всех из дома, то Сандро с семьей будут именно там.

Отец огляделся, с его темных кудрей капала вода.

— Прибавим-ка ходу…

Марко побежал быстрее. В домах вдоль реки зажигались огни. Скоро зазвонят телефоны. Людей разбудят ужасные новости.

Его сердце мерно стучало. Ноги упорно двигались. Дыхание стало ритмичным. Капли дождя омывали его лицо, затуманивая зрение. Марко стряхнул их и продолжил мчаться вперед.

Он бежал вровень с отцом, бок о бок.

Глава сто вторая

Сандро не сводил глаз с одинокого немца, охранявшего выход на Виа-ин-Публиколис. Вереница людей продвинулась довольно далеко вперед. Они с отцом были прямо у поворота на нужную улицу.

Сандро посмотрел на нацистов, сопровождавших их шеренгу. Те стояли в отдалении, недалеко от начала строя. В его сторону они не смотрели.

Он снова бросил взгляд на Виа-ин-Публиколис. Тот немец тоже отвернулся. Пришла пора действовать.

Сандро подал отцу знак, сжав ему руку. Взглядом указал Массимо направление. Они шагнули в сторону Виа-ин-Публиколис.

Но тут к одинокому караульному подошли еще двое солдат. Один из них зажег сигарету, прикрывая ее от дождя.

У Сандро обмерло сердце. Теперь бежать было слишком рискованно. Он быстро подтолкнул отца обратно к другим семьям.

Сандро принялся искать другой способ бегства. Нужно придумать какую-то уловку. А если сказать нацистам, что он оставил включенным газ на плите? Газ зажигали во время готовки, а сейчас как раз время завтрака. Нацисты побоятся пожара, который может все здесь спалить.

Он решил, что ничего не выйдет. Нацисты, скорее всего, не дадут им обоим вернуться в квартиру, только Сандро. А он боялся бросать тут отца.

Шеренга становилась все длиннее, растянувшись почти на всю площадь. Сандро окинул взглядом другие семьи. Он знал их всех. Дедуля Анджело Форнани с сыном Альберто и маленьким шестилетним внуком, тоже Альберто. Бабушка Тереза Кампаньяно с Вито и крохой Донато. Аугусто Капон, пожилой господин, чья дочь вышла замуж за лауреата Нобелевской премии, физика Энрико Ферми.

В строй подтолкнули семью Скади, но Маттео Скади с трудом управлялся со своей старой матерью, Аурелией, она была совсем дряхлая и часто несла что в голову взбредет. Сейчас ей вздумалось костерить на чем свет стоит нацистов, и Маттео попытался заставить ее замолчать, зажав ей рот. Сандро с отцом и другие в тревоге обернулись на них.

Солдаты бросились к Маттео и Аурелии и оторвали их друг от друга. Аурелия еще громче стала ругать нацистов. Маттео умолял ее замолчать. Вдруг один из солдат ударил старушку прикладом по голове. Брызнула кровь. Она упала на булыжники, забилась в конвульсиях, а потом застыла.

Маттео закричал, жена схватила его за плечи, отворачивая от мучительного зрелища. Аурелия была мертва.

У Сандро на глаза навернулись слезы. Массимо в ужасе закрыл рот ладонью. Шеренга отпрянула, дети заплакали громче. Дождь заливал тело старушки, и ее кровь вместе с дождевой водой впитывалась в щели между булыжниками. А солдаты просто через нее перешагнули. Так и бросили ее лежать там.

Сандро, потрясенный и напуганный, отвел взгляд. Он лихорадочно размышлял. Нужно что-то придумать. Нужно уносить ноги.

И как можно скорее.

Глава сто третья

Джемма поспешно вытолкнула каталку с Розой в больничный коридор. Немцы были уже на подходе. Согласно плану Джованни, Розе и другим еврейским пациентам дали успокоительное, чтобы они вели себя как можно тише. Джемме оставалось надеяться, что все пройдет как надо. На кону стояла жизнь Розы.

Джемма старалась не думать о том, что происходит в гетто. Она молилась лишь, чтобы Массимо позаботился о Сандро и о себе. Она не могла покинуть больницу, пока не спрячет Розу. Джемма разрывалась между своими детьми, им обоим грозила смертельная опасность.

А ведь Сандро прошлым вечером хотел остаться с ней. Если бы Джемма согласилась, он был бы здесь, в безопасности. Вчера она едва поцеловала его на прощание. Джемма попыталась вспомнить, что сказала ему напоследок. Вроде бы просто «молодец». А нужно было сказать: «Я люблю тебя». Почему она не сказала сыну, что его любит?

Джемма свернула направо, в другой коридор, который располагался возле ее старого отделения акушерства и гинекологии. Долгие годы она в нем работала. Вот знакомые белые стены, выкрашенные свежей краской. Натертая до блеска плитка на полу. Доска объявлений с плакатами лекций: Джемма обычно бывала слишком занята и не ходила на них. Тогда у нее было предназначение, но по сравнению с происходящим сегодня все было неважно.

Вся больница приступила к делу, воплощая в жизнь план Джованни. Монахини и медсестры обустраивали изолятор. Искали пациентов-евреев и переводили туда. Персонал работал как единое целое, ведь, когда приходит беда, врачи и медсестры справляются с ней лучше всех.

Она повернула налево и встала в очередь вместе с другими врачами, монахинями, медсестрами и санитарами. Здесь были знакомые доктора из отделений эндокринологии и ревматологии, монахини и медсестры из родильного отделения. Все они переводили евреев в изолятор. Джемма была польщена тем, что оказалась среди них.

Подошел их черед, и Джемма перевезла Розу в изолятор, на кровать у окна. Роза крепко спала, и Джемма поцеловала ее в лоб, стараясь держать себя в руках. Бог даст, она целует дочь не в последний раз.

Джемма помогла перевести остальных пациентов в изолятор, и, когда тот заполнился, врачи отправились на обход, а медсестры вернулись к своим обязанностям. Все шло по плану Джованни, который велел всем делать вид, будто в больнице — самый обычный день.

Она стояла вместе с сестрой Анной Доменикой перед закрытой дверью изолятора. Заслышав шаги, они обернулись и увидели, что к ним направляется Сальваторе с самым мрачным видом.

— Синьоры, пора, — сообщил тот, подойдя к ним. — Немцы внизу, их пара десятков. Они беседуют с Джованни. Он расскажет им легенду, которую мы сочинили, и задержит, насколько сумеет. Сестра Леонида сейчас печатает список пациентов. Все имена будут вымышленными. Она тоже потянет время.

Джемма подавила испуг. Мысль о немцах в больнице приводила ее в ужас.

— Джемма, нам нужно тебя спрятать.

— Конечно. — Джемма так тревожилась за Розу и остальных, что о себе и не подумала. — Может, в кладовку?

— Нет, они будут искать везде.

— Что же делать? Может, притвориться пациентом в изоляторе?

— Нет, ты нам пригодишься.

— Но если меня найдут, они по моей одежде и исхудалому виду поймут, что я еврейка.

Тут вмешалась сестра Анна Доменика:

— Если будешь делать все, как я велю, Джемма, они ничего не поймут.

Глава сто четвертая

Марко с отцом мчались вверх по Понте-Гарибальди. На спуске с моста они припустили быстрее. Дождь порывами хлестал Тибр. Небо затянуло тучами.

Рим просыпался. На улицах появились люди, они прятались под зонтами; начал ходить транспорт.

Марко боялся, что им не хватит времени. Он прибавил ходу, и отец тоже. Они добрались до подножия моста и побежали по Виа-Аренула, главной дороге к северу от гетто.

Отец оглянулся, его широкая грудь вздымалась.

— Нам не поспеть, Марко. Сделаем по-другому. Бежим по Виа-дель-Пьянто.

— Ладно.

— И все равно времени может не хватить.

— Нужно хотя бы попытаться.

— Конечно.

Глава сто пятая

Джемма и Сальваторе стояли у закрытой двери изолятора. Согласно плану Джованни, Сальваторе притворялся главным врачом отделения, а она переоделась в хабит[136] сестры Анны Доменики. Маскировка вышла превосходная: объемные черные складки монашеского одеяния скрывали нездоровую худобу Джеммы, а строгий плат и покров прятали ее волосы.

К ним направлялись Джованни и немецкий офицер в сопровождении отряда солдат. Джемма задохнулась от страха, и даже вид ее старого друга Джованни не успокаивал. Ему было около сорока лет, у него были редеющие седые волосы, большие миндалевидные темные глаза, седые усы и умиротворяющая улыбка. Немец — грузный мужчина с квадратной челюстью, в залитом дождем плаще — возвышался над ним.

Джованни указал на немца.

— Господин Вебер, познакомьтесь, пожалуйста, с доктором Кристабелло и сестрой Анной Доменикой.

— Рад познакомиться с вами, господин Вебер, — сказал Сальваторе, протягивая тому руку.

— Я тоже. — Вебер пожал ее.

Джованни кашлянул.

— Доктор Кристабелло, господин Вебер и его люди пришли арестовать наших еврейских пациентов. Я объяснил, что мы не отмечаем в картах вероисповедание больных. Его отряд обыскал палаты. Они не нашли ни одного еврейского пациента. Ваш изолятор для пациентов с синдромом «К» — единственное непроверенное место. Однако я сообщил ему, что синдром «К» чрезвычайно заразен.

— Спасибо, доктор Борромео. — Сальваторе повернулся к немцу, держась исключительно профессионально. — Господин Вебер, я отвечаю за изолятор и…

— Расскажите-ка мне об этом вашем синдроме «К».

— Если говорить доступным обывателю языком, синдром «К» — это смертельно опасный и хорошо передающийся вирус. Если вы или кто-то из ваших людей войдет в изолятор, вы непременно заразитесь. Кроме того, если зараженный солдат принесет вирус в свою часть, он заразит всех, кто окажется поблизости.

Джемма держала рот на замке. Синдрома «К», разумеется, не существовало. Это была гениальная уловка, придуманная Джованни, который сыграл на гермафобии[137] нацистов. Название псевдовируса было шуткой для своих: буква «К» здесь означала фельдмаршала Кессельринга, командующего немецкими войсками в Риме.

Вебер кивнул, плотно сжав губы.

— Как распространяется вирус?

— Воздушно-капельным путем — самым смертоносным способом передачи. Мы пришли к выводу, что он поражает мозг. Первые симптомы проявляются уже через пару дней. Пациента начинают терзать мучительные головные боли, затем наступает паралич и, наконец, смерть. — Сальваторе откашлялся, прочищая горло. — Мы подозреваем, что синдром «К» солдаты привезли к нам из Африки. Вам известно, что итальянцы там воевали. Ливия, Эль-Аламейн, Бенгази. Мы можем только представить, с какими микробами они оттуда вернулись, а штамм «К» чужд для европейца. Он настолько смертоносен, что ни один врач не заходит в палату. Даже семьям этих пациентов не разрешается их навещать.

— И как же вы их лечите? — спросил Вебер, когда солдаты, стоявшие позади него, обменялись встревоженными взглядами.

— Есть одна пожилая монахиня, которая вызвалась помочь. Она входит только в соответствующей маске и халате, но для защиты этого мало. У нее уже начались головные боли. Скоро она сама станет пациенткой.

— Да вы просто трус, доктор!

Сальваторе и глазом не моргнул.

— Я должен думать о благе больницы. Мы не можем позволить себе терять врачей. Идет война, нам не хватает кадров. Честно говоря, этим беднягам все равно ничего не помогает. Через две недели они умирают в страшных муках.

Вебер нахмурился:

— Я хотел бы убедиться лично.

Сальваторе не шелохнулся.

— Молю вас: не входите туда. А взглянуть можно через окно.

Вебер заглянул в палату через стекло. Холодные голубые глаза немца обшарили все помещение, в том числе и койку Розы. Сердце Джеммы забилось сильнее. Секунды тянулись часами.

— Да они просто спят, — фыркнул Вебер.

— Поверьте, они умирают. Им просто вкололи морфин.

— Там есть евреи?

— Не имею представления. Это католическая больница. Мы лечим больных. Мы обязательно передадим вам список фамилий пациентов. Полагаю, секретарь готовит его прямо сейчас.

— Мне уже сообщили, но все тянется слишком долго. У меня приказ: арестовать пациентов-евреев, независимо от того, насколько они больны. — Вебер нахмурился, а солдаты у него за спиной стали тревожно переглядываться.

Сальваторе сложил руки на груди.

— Приказ… Понимаю. Однако вынужден предупредить, что ваши люди погибнут, выполняя его. Стоит ли убивать их ради одного еврея, который все равно умрет? Не обвинит ли вас ваше начальство, если само заразится синдромом «К»? Что будет с вами в этом случае?

Вебер замолчал, задумавшись.

Джемма затаила дыхание.

Солдаты беспокойно топтались на месте.

Вебер кивнул:

— Мы уходим, доктор.

— Разумный выбор, господин Вебер.

Глава сто шестая

Сандро усиленно размышлял, но план побега не придумывался.

Повсюду толпились нацисты с оружием и собаками. Выхода не было. Их же расстреляют. Все больше людей под дулами автоматов становились в строй. Никого не сочли слишком юным или слишком старым.

Сандро пытался подавить панику, гадая, на самом ли деле их отвезут в трудовой лагерь. Он не понимал, как дети или младенцы будут работать. Все дома опустели. Сандро подвинулся вперед: в шеренгу встала семья Спиццичино. Сеттимия, Аделаида, Аллегра и Альберто с детьми Энрикой, Франкой и малышом Марио, который только начал ходить.

Взгляд Сандро упал на отца, который стоял рядом, склонив голову от дождя. Струйки ручейками стекали по затылку, показалась розовая кожа. Шея так исхудала, что было непонятно, как он вообще держит голову.

Сандро обнял отца, и тот посмотрел на него сквозь заляпанные дождем очки.

— Я люблю тебя, папа, — просто сказал Сандро.

— Я тоже тебя люблю, сынок, — слабо улыбнулся отец. — Это ведь они у нас не отнимут, правда?

— Не отнимут, — отозвался Сандро.

И подумал: «Даже если отберут все остальное».

Глава сто седьмая

Она помчалась к выходу из больницы, отчаянно мечтая добраться до Массимо и Сандро. Черное одеяние развевалось позади: Джемма так и осталась в монашеском хабите для маскировки. Она не успела попрощаться с Розой, ведь та все еще находилась под действием успокоительного, но Джемма была уверена, что дочь в безопасности, — уловка с синдромом «К» сработала.

Подойдя к парадной двери, Джемма распахнула ее и бросилась под ливень. Со стороны Трастевере доносился гул тяжелых двигателей. Бар «Джиро-Спорт» был закрыт. Она побежала вверх по Понте-Фабричио к гетто. На подъеме моста Джемма никого не заметила. Холодный дождь промочил ее покров. Из гетто слышались беспорядочные выстрелы. Сердце Джеммы бешено колотилось от ужаса.

Она побежала вверх по мосту так быстро, как только могла. Одежда, намокая, становилась все тяжелее; Джемма выбилась из сил. Она добралась до вершины моста Понте-Фабричио, и от ужаса у нее перехватило дыхание.

Нацисты оцепили все гетто. За ограждением под дулами автоматов, словно серые тени под дождем, выстраивались мужчины, женщины и дети. Они тесно жались друг к другу, а нацисты загоняли их в грузовики, перегородив набережную Ченчи.

Джемма поняла, что среди них могут оказаться Массимо и Сандро. Она была слишком далеко — под ливнем не разглядеть.

От страха слезы вновь навернулись ей на глаза. Внутри у нее будто что-то щелкнуло. В больнице ее готовили к нештатным ситуациям, но к таким — никогда. Такого ужаса она и представить не могла. Массимо и Сандро забирают? И всех евреев гетто? Всех, кого она знала?

Джемма помчалась вниз по мосту, подбежала к толпе зрителей и протиснулась вперед. Мужчины и женщины быстро расступились перед ней, осеняя себя крестным знамением.

Джемма продолжала идти, захлебываясь рыданиями. Ей казалось, она теряет рассудок. Не верилось, что подобное происходит на самом деле. Нужно добраться до Массимо и Сандро!

Наконец Джемма пробилась к ограждению, у которого стояли в карауле вооруженные немцы.

— Массимо, Сандро! — Джемма ухватилась за козлы и попыталась их оттащить.

Нацисты развернулись к ней.

И подняли автоматы.

Глава сто восьмая

Марко с отцом добрались до Виа-дель-Пьятто, узкой, мощенной булыжником улицы на северной стороне гетто. Они остановились отдышаться. Здесь не было выставлено поста, только одинокий немец охранял проход, повернувшись к Пьяцца Костагути. Марко коснулся пистолета в кармане. Он уже подумывал прикончить нациста, но отец придержал его за руку.

— Не надо. Мы опоздали. Смотри.

Марко посмотрел в сторону площади. Там, за солдатом, вереница людей уходила к погрузочной зоне на южной стороне гетто.

— Планы изменились.

— Что?

— После того как немцы задержали карабинеров, они увезли их в Collegio Militare — Военное училище, — перед тем как отправить на север. Сейчас они занимаются тем же. Немцы — рабы привычек. Да и нигде, кроме Военного училища, нельзя держать под охраной такое количество людей.

— Верно, — кивнул Марко. Работая в Палаццо Венеция, он много раз бывал в Collegio Militare. Министерство обороны обучало там своих офицеров, а красивый внутренний двор училища не раз использовался для проведения особых церемоний. Марко даже представить не мог его переполненным сотнями убитых горем гражданских.

— До Военного училища, если бежать через Понте-Мадзини, — пятнадцать минут. Если рванем прямо сейчас, успеем до прибытия грузовиков.

Марко был не согласен:

— Наверняка так, но я хочу вернуться ко входу в гетто. Я хочу увидеть Симоне своими глазами. Еще есть шанс, что их не заберут.

— Ни малейшего шанса, сынок.

— Но я знаю Сандро. Он придумает, как сбежать.

— Не в этот раз. — В глазах отца светилась боль. — Заберут всех.

— Я хочу увидеть Сандро. — Марко говорил искренне. — Мне очень нужно.

— Хорошо, значит, возвращаемся. — Беппе повернулся, и они пустились бежать по Виа-Аренула, через Понте-Гарибальди и на набережную Ангиллара. Немецкие грузовики неслись по улицам Трастевере, забирая евреев и там.

Марко с отцом мчались все быстрее, их подгоняло отчаяние. Они были отличными спортсменами и выносливыми велосипедистами. Они преодолевали километр за километром по проселочным дорогам и городским улицам. Никогда прежде они не требовали от своих тел так много. Никогда им это и не требовалось.

Они неслись и летели. Грудная клетка вздымалась от напряжения, но Террицци не обращали на это внимания. Бедра горели, но они этого не чувствовали. Их нес ветер. Они сжигали энергию.

Они мчались навстречу дождю и буре.

Глава сто девятая

Джемма попыталась отодвинуть козлы, и нацисты направили на нее автоматы. Один из солдат угрожающе замахнулся прикладом.

Она невольно пригнулась, а толпа тут же разразилась возмущенными криками:

— Стойте, это же монахиня!

— Нельзя в нее стрелять!

— Бог покарает вас, нацистские свиньи!

Немец снова замахнулся на нее прикладом, но кто-то из толпы успел отдернуть Джемму назад. Приклад пролетел мимо головы, зато угодил в предплечье. Джемма вскрикнула от боли — та ее ошеломила.

Зрители с ужасом смотрели на происходящее, крича на солдат, а они грозили толпе оружием.

Мужчины протащили Джемму обратно сквозь толпу. Слезы лились у нее из глаз, от рыданий сотрясалось все тело. Думать она могла лишь о Массимо и Сандро. Джемма хотела было вернуться к ограждению, но ее подвели к краю моста и усадили.

— Как ваша рука, сестра? Не сломана? Эти ублюдки вам ее сломали?

— Отпустите меня! Мне нужно вернуться! — Джемма покачала головой, всхлипывая. — Массимо! Сандро!

— Нельзя, сестра. Они вас застрелят. Оставайтесь здесь.

Вдруг Джемма увидела две фигуры, бегущие по мосту, и безошибочно узнала их очертания. Это были Беппе и Марко. Они остановились, услышав ее крики, затем повернулись.

— Джемма? — Беппе, ничего не понимая, направился к ней.

Глава сто десятая

Марко, Беппе и Джемма стояли на Понте-Фабричио и смотрели, как нацисты творят свое черное дело. Под дулами автоматов они направляли вереницу людей к грузовикам, грозя спустить на арестантов собак. Отцы пытались защитить детей, которые рыдали от ужаса. Жены прижимались к мужьям и плакали. Старухи закрывали ладонями лица. Инвалидов и немощных несли на руках или на деревянных стульях.

Нацисты грузили их как скот. Когда кузов наполнится, грузовик поедет по набережной Ченчи в сторону Военного училища.

Марко, Беппе и Джемма стояли обнявшись и молились, чтобы среди этих людей не оказалось Массимо и Сандро. Они онемели от страха, наблюдая, как семьи одна за другой забираются в грузовики и машины уезжают на север. Казалось, очередь со временем начала уменьшаться, а Массимо и Сандро все не было видно.

Наперекор всему Марко воспрял духом. Может быть, Массимо и Сандро сбежали, как Джемма и Роза, и прячутся где-нибудь в безопасном месте…

Но тут они увидели отца и сына Симоне, идущих бок о бок под дождем. Джемма застонала от страха, и Беппе крепко ее обнял.

— Сандро! — крикнул Марко и замахал руками.

Услышав его, Сандро повернулся, заметил Марко и кивнул. Массимо, который шел с ним рядом, слабо им помахал, душераздирающе подняв ладонь, а потом отца и сына заставили забраться в грузовик.

Джемма лишилась чувств, Беппе поднял ее на руки и понес домой.

Марко остался смотреть на происходящее. Сандро с отцом увозили, а он ничем не мог им помочь. Никогда в жизни он не ощущал такой злости и беспомощности. Глаза его налились влагой.

Немцы до отказа забили людьми кузов грузовика, куда поднялся Сандро, и опустили брезентовый полог, будто преступление можно скрыть обычной тканью.

Марко видел, как грузовик покатил по набережной Чечни, набрал ход и исчез из виду, направляясь вместе с остальными к Военному училищу.

Из глаз Марко, словно дождь, полились слезы.

Глава сто одиннадцатая

Элизабетта спала как младенец, и снилось ей, что они с Сандро женятся. Она видела себя в красивом белом платье, Сандро — в темном костюме, вокруг них собрались гости, улыбающиеся и счастливые, даже Нонна.

И родители Элизабетты тоже пришли, они смотрели на нее и довольно улыбались, причем были вместе, как пара. Ее мать была очень хороша, и отец по-богемному привлекателен, с подстриженной бородой и живыми искрящимися глазами, не затуманенными выпивкой.

И Марко был в этом сне — мрачный и красивый в темном костюме, он был дружкой жениха и некоторым образом ее другом тоже. Элизабетта всегда будет любить Марко, а он — ее, и они с Сандро и Марко всегда будут любить друг друга, как любили с тех пор, как себя помнили.

Ньокки и Рико наблюдали за ней из собственного облака — а края крыши нигде даже не было видно, зато повсюду росли высокие кусты помидоров, перца, базилика и орегано, белые розы взбирались по шпалерам, розовые бугенвиллеи покрывали стены, фиолетовые и белые глицинии ниспадали с благоухающей беседки, стоявшей среди кипарисов и высоких, клонившихся к земле пальм.

В ее сне любовь была садом, который она взрастила для Сандро.

Элизабетта проснулась одна в своей постели. Наверное, Сандро отнес ее сюда, а потом ушел. Ей стало жаль, что она с ним не попрощалась, и все же ее окутала теплая волна любви. Она вспомнила, какими на вкус были его поцелуи, как он касался ее тела… Комнату заливал приглушенный серый свет; Элизабетта потянулась почесать Ньокки подбородок. Та повернула голову, чтобы хозяйка не пропустила ни одного местечка, ведь умница кошка уже поняла, что люди в раздумьях часто отвлекаются.

Вдруг снаружи послышался женский крик. Ньокки повернулась на звук, Рико тоже проснулся. Элизабетта вскочила, накинула халат и торопливо поднялась по лестнице на крышу. Она подошла к краю и с ужасом уставилась на то, что творилось на улице внизу.

Немцы забирали ее соседей, семью Диорио: Микеле Диорио, его жену Августу и двоих маленьких девочек. Микеле пытался защитить супругу, а малышки плакали, пока их заталкивали в крытый грузовик. Внутри, прижавшись друг к другу, стояли другие люди.

Элизабетта ахнула. Было совершенно непонятно, что происходит, она знала лишь одно: Диорио — евреи. Со стороны набережной Санцио доносился грохот двигателей грузовиков, гулко отдававшийся в дождливом воздухе.

Элизабетта вспомнила о Сандро, и ее охватил страх. Она поспешно спустилась к себе, быстро оделась и вышла за дверь.

Глава сто двенадцатая

Марко с отцом оставили Джемму у них дома вместе с Марией и помчались по набережной Санцио. Крытые грузовики выехали из гетто по направлению к набережной Ченчи, а затем свернули налево к Понте-Маццини.

Марко бежал по набережной Санцио вместе с отцом, оставив Джемму в доме с матерью. Крытые грузовики выезжали из гетто, направляясь по набережной Ченчи и поворачивая налево на Понте-Маццини.

Наконец показалось Военное училище — громоздкое прямоугольное здание, нижний этаж которого был выложен серым камнем, а второй покрыт более светлой штукатуркой. Прямоугольные окна были закрыты решетками с крестами, отчего Пьяцца делла-Ровере приобрела мрачный вид; всего в километре оттуда находилась базилика Святого Петра в Ватикане.

Марко гадал: что же сейчас творится за стенами Святого Престола? Он надеялся, что Эмедио и другие не сидят сложа руки. Он молился, чтобы папа вступился за евреев. Прежде никто и пальцем не пошевелил, даже после принятия расовых законов. Евреев бросили на произвол судьбы.

Марко, охваченный ужасом, бежал дальше.

Глава сто тринадцатая

Элизабетта бежала по Трастевере, повсюду были немцы на мотоциклах. По всему району искали евреев. Ставни домов и магазины сегодня остались закрытыми. На улицах ни души. Она торопилась в гетто. Элизабетта мчалась, перепрыгивая через лужи, и наконец добралась до Тиберины. Перебежав через Понте-Честио, она свернула налево и пронеслась мимо бара «Джиро-Спорт». Свет внутри не горел, заведение было закрыто. Марко и его семья наверняка уже все знают.

Обезумевшая от горя, Элизабетта побежала дальше. Только бы не rastrellamento, молилась она, надеясь, что не опоздала. Она стала взбираться на Понте-Фабричио. Дождь хлестал ее по лицу, платье промокло насквозь.

Оказавшись на вершине моста, Элизабетта увидела жуткое зрелище. Перед гетто выставили ограждение. Нацисты принуждали мужчин, женщин и детей забираться в крытые грузовики, которые, заполнившись, сразу отъезжали. Испуганная Элизабетта помчалась по мосту туда. Перед ограждением стояла толпа. Элизабетта принялась подпрыгивать, надеясь хоть мельком увидеть Сандро. Но его она не заметила.

Тогда она обратилась к старушке, которая стояла рядом:

— Боже мой, что происходит? Это… rastrellamento?

— Да, — мрачно ответила женщина. — Только что моего старика-приятеля затолкали в грузовик, как скотину какую-то.

У Элизабетты оборвалось сердце.

— Нет, нет, это неправда! Они же не всех забирают? Так нельзя!

— Говорю тебе, хватают всех без разбора. Я стою здесь все утро. Они забирают каждого, кто им под руку попадется. Вывозят все гетто.

Элизабетта старалась не поддаваться панике.

— Мой парень живет на Пьяцца Костагути. Жителей северной стороны уже увезли?

— Не знаю. Мой тебе совет: иди в Военное училище. Туда немцы всех везут. Может, твой парень уже там.

Элизабетта повернулась и пошла прочь.

Глава сто четырнадцатая

Сандро изучал внутренний двор Военного училища, пытаясь придумать способ сбежать. Он никогда здесь не бывал, но уже начал понимать, что к чему. Здание было великолепным, оно состояло из двух этажей, внутри располагались классные комнаты с окнами от пола до потолка, каждое венчала затейливая резьба. Просторный мощеный двор по периметру опоясывала сводчатая колоннада, и пять передних изящных арок сверху украшал девиз на латыни: Romana virtus romae discitur — «Римская доблесть познается в Риме».

За красотой строения таился ужас, для которого его использовали. Классы заполнили перепуганные люди, те, кто не поместился внутри — такие как Сандро и его отец, — находились во дворе. Они ютились под арками, пытаясь спрятаться от дождя. Сидели группками, прикрывая головы куртками, одеждой или газетами. Женщины держали на руках детей и кормили младенцев. Мужчины стояли в кругу и молились, поскольку был Шаббат.

Немцы болтали у пропускного пункта у ворот или расхаживали по двору, размахивая оружием и запугивая арестантов. То и дело подъезжали новые грузовики, и во дворе, и без того переполненном, скапливалось все больше перепуганных мужчин, женщин и детей. Родственники, друзья и соседи узнавали друг друга и со слезами на глазах обнимались.

— Пожалуйста, отдохни немного, Сандро. — Отец сидел под аркой, прислонившись к стене здания.

— Со мной все нормально.

— На что ты смотришь?

— Просто смотрю.

— Хорошо, что мама с Розой в больнице. Осталось лишь молиться, чтобы они были целы и невредимы. Пожалуйста, присядь.

— Я не устал, папа. — Сандро окинул взглядом двор, гадая, нашла ли Элизабетта его записку. При мысли о том, что ему придется бросить ее, Розу и мать, сердце у него разрывалось.

— Синьор, я не еврейка! — крикнула женщина, пробираясь сквозь толпу к охранникам у входа.

Сандро видел, как она переговорила с нацистами, а затем подошла к группе людей, выстроившихся слева. Он понял, что немцы освобождают случайно попавших в облаву гоев.

Сандро моргнул. Может быть, все-таки есть выход?

Глава сто пятнадцатая

Элизабетта промчалась по Понте-Фабричио и направилась к Военному училищу. Сердце ее колотилось прямо в горле. Думать она могла об одном лишь Сандро. Она добралась до Тиберины и свернула к набережной Санцио.

В голове у нее бурлили вопросы. Когда он ушел? Почему она не проснулась? Элизабетту окутало чувство вины. Если бы она не спала, то убедила бы его остаться. Задержала бы его! И тогда Сандро был бы сейчас с ней, в безопасности.

Элизабетта запнулась и чуть не упала, но сумела удержаться и побежала дальше. Нужно добраться до него. Узнать, можно ли ему помочь. Нужно сказать ему, что она его любит и всегда будет любить. Элизабетта изо всех сил помчалась под дождем.

Глава сто шестнадцатая

Марко с отцом добрались до Военного училища; вход охраняли вооруженные немцы. За ограждением собралась убитая горем толпа. Мужчины и женщины размахивали в воздухе записками, надеясь связаться с близкими, что томились внутри.

— Послушай, Марко… — Отец притянул его к себе, он тяжело дышал, грудь вздымалась. — Оставайся здесь, а я пойду на ту сторону. Надеюсь, кто-нибудь из наших будет здесь.

Марко понял, что отец имеет в виду их товарищей по партизанскому отряду.

— Я тоже поищу.

Отец ушел, а Марко обвел взглядом толпу, но не увидел ни одного партизана. Он пробился вперед и там подслушал разговор двух солдат, которые стояли по ту сторону ограждения и болтали между собой на немецком языке. Немец слева говорил, что любит cervelatwurst[138], а нацист справа предпочитал bratwurst[139], хвастаясь, мол, его жена никогда их не пережаривает.

Марко пришла в голову идея. Он подошел к солдату справа — у того были узкие карие глаза и усыпанное подростковыми прыщами лицо.

— Верно говоришь, друг, — сказал Марко по-немецки. — Ненавижу пережаренные сардельки.

Солдат удивленно посмотрел на него:

— Здорово говоришь по-немецки!

— Я немец. Вырос там, но еще в детстве меня перевезли сюда. Я с севера, из Оснабрюка. — Марко знал об этом городе по рассказам своего приятеля Рольфа. — Прекрасный город. Мы часто ездили в Бремен на выходные.

— Я из Кельна, — ухмыльнулся немец, но Марко ничего не знал о Кельне, поэтому сразу перешел к делу:

— Меня мать послала. Надеюсь, вы мне что-то подскажете. У одной из ее подруг есть знакомый еврей, которого забрали сюда. Куда их отсюда отправляют? Просто скажите мне что-нибудь, чтобы я ее успокоил. Сами знаете, какими ворчливыми бывают матери.

Солдат кивнул:

— Из Италии их отправят в трудовой лагерь на севере.

— Когда?

— В понедельник утром, около девяти.

Марко не подал виду, что встревожен. Он и не думал, что отправка состоится так быстро.

— Пожалуйста, окажи мне еще услугу? Можно мне как-нибудь поговорить с одним парнем? Его зовут Сандро Симоне.

Немец фыркнул:

— Нет, это запрещено. Там около тысячи евреев, так что я все равно его не отыщу.

— Я отыщу, если пропустите.

— Ха! А у тебя есть яйца, приятель! — Немец подошел к своему другу, и тут Марко услышал женский крик из глубины толпы:

— Сандро, Сандро!

Марко обернулся и увидел под дождем ее: подпрыгивая, она размахивала в воздухе запиской. И как он сам не догадался, что она придет? Даже с мокрыми, прилипшими к лицу волосами Элизабетта выглядела красавицей.

— Элизабетта!

— Марко?

Он направился к ней, и Элизабетта поспешила ему навстречу. Растроганный ее слезами, Марко обнял подругу.

— Сандро здесь? — спросила она, всхлипывая, когда он ее отпустил.

— Да, с отцом. Его мать у нас.

— Что будем делать? — Элизабетта вытерла глаза.

— Пойдем к нам домой, там все обсудим.

— Нет, сначала я хочу передать ему записку. Поможешь?

— Попробую, но, даже если я смогу уговорить охранника ее взять, они его все равно не найдут.

— Найдут. У него базилик в петлице пиджака. Я вставила его туда прошлой ночью.

У Марко пересохло во рту. Он не знал, когда Элизабетта и Сандро настолько сблизились, но даже дураку было ясно, что она сильно влюблена.

— Тогда давай записку сюда.

— Спасибо. — Элизабетта протянула ему скомканный листок бумаги. — Там написано, что я его люблю.

— Я так и подумал, cara, — сказал Марко, скрывая боль.

Глава сто семнадцатая

В кухне Террицци за столом собрались Марко с родителями, Элизабетта и Джемма. Мария подала булочки с вареньем; все уже допивали по второй чашке эрзац-кофе. Марко и Беппе сменили промокшую одежду, а Мария одолжила дамам свои платья: Элизабетте темное, а Джемме — в цветочек. У последней глаза за очками без оправы были совсем опухшими. Руку Джеммы покрывали синяки, и на плечо ей приладили мешочек со льдом. Бар «Джиро-Спорт» был закрыт — впервые после похорон Альдо.

— Итак, давайте все обдумаем вместе, — с тяжелым вздохом начал Беппе.

— Да. — Мария обняла поникшую Джемму. — Не будем терять надежды. Я все утро молилась.

— Спасибо, Мария, — всхлипнула Джемма. Она была такой грустной в этом веселеньком платье, что казалась сломанным букетом. Она объяснила, как врачи спасли Розу и других евреев с помощью трюка с синдромом «К». В других обстоятельствах это показалось бы им забавным.

Мария добавила:

— Я позвонила Эмедио и попросила его выяснить, как можно помочь Массимо и Сандро. Он сказал, что поговорит с власть имущими.

Джемма вытерла слезы под очками.

— Невыносимо думать, что Массимо и Сандро окажутся в трудовом лагере. Об этих лагерях ходят жуткие слухи.

Беппе похлопал Джемму по руке.

— Мы этого не допустим. Мы их освободим.

— Вы попытаетесь? — с надеждой спросила Джемма. — Правда?

— Конечно. Мы придумаем как. — Отец взглянул на Марко. — Скажи, сын?

— Да, — без колебаний отозвался Марко. Он вспомнил, как Сандро заталкивали в грузовик, как Массимо ему помахал, и ощутил укол боли.

— Беда вот в чем… — Беппе допил кофе. — Военное училище слишком хорошо защищено, охрана слишком надежная, вряд ли Массимо и Сандро смогут оттуда выбраться. Просто катастрофа…

Джемма поникла, уголки ее рта опустились.

— В понедельник утром их отправят поездом на север. — Беппе задумчиво нахмурился. — Однако поезд не сразу покидает страну, по пути есть остановки. У партизан с севера можно узнать, где он будет останавливаться, и устроить на одной из станций засаду.

— Ничего не выйдет, папа, — покачал головой Марко.

— Знаю. Погибнет слишком много невинных, к тому же невозможно выяснить, в каком вагоне будут перевозить Массимо и Сандро.

— Жаль, их не отправят в трудовой лагерь в Италии — например, в Фоссоли. Там у нас был бы шанс.

Отец озадаченно моргнул:

— В Фоссоли есть лагерь, сынок?

— Транзитный лагерь — для временного размещения. Нацисты отправляют туда военнопленных. Мой шеф из Палаццо Венеция приглядывал за строительством. Его построили в прошлом году, он всего в шести километрах от станции Карпи. Последнее, что мне о нем известно, — там построили новую секцию.

— О, я знаю Фоссоли! — оживилась Джемма. — Это рядом с Карпи, маленьким городком возле Модены. Я выросла в Реджио, мои родители держали acetaia, они делали balsamico[140].

— Верно, это там.

Беппе поджал губы.

— Это неважно. Их туда не отправят. Евреев увозят из Италии.

Элизабетта резко вскочила.

— Мне пора.

Джемма озадаченно посмотрела на нее:

— Куда ты?

— Зачем? — встревоженно нахмурилась Мария.

Марко тоже поднялся.

— Одна ты не пойдешь. Это опасно.

Беппе тоже поднялся.

— Никто из вас никуда не пойдет без меня.

— Идите оба, если хотите. — Элизабетта упрямо стиснула зубы, схватила сумку и поспешила к лестнице. — Но действовать буду я.

Глава сто восемьнадцатая

Кабинет, в который проводили Элизабетту, был отделан с большим вкусом: парчовые шторы, стулья, обитые дамасской тканью, повсюду стеллажи с книгами в кожаных переплетах, на стенах — тосканские пейзажи маслом в тяжелых золоченых рамах. Она попросила Марко и Беппе дождаться ее на той стороне улицы, поскольку с бароном фон Вайцзеккером ее связывало личное знакомство, он был завсегдатаем в «Каса Сервано». Она знала, что барон к ней расположен, и надеялась воспользоваться его симпатией, чтобы помочь Сандро и Массимо. Элизабетта придумала план, поделилась с Марко и Беппе, и те согласились, что дело может выгореть. Это был первый шаг.

Вайцзеккер, чья седая шевелюра была уложена волосок к волоску, поднялся ей навстречу из-за украшенного резьбой письменного стола. При виде Элизабетты глаза Вайцзеккера под набрякшими веками сверкнули оживленно, хоть и несколько озадаченно. Одет был барон, как всегда, элегантно: в темный костюм с серым шелковым галстуком. В Вайцзеккере чувствовалась аристократическая стать, и раньше Элизабетта застеснялась бы своего скромного происхождения, но война все изменила. Положение в обществе потеряло для нее свою ценность, теперь она понимала, что на войне имеет значение лишь один класс — выжившие.

— Входи и присаживайся, Элизабетта. — Он улыбнулся ей, продемонстрировав красивые ровные зубы, и указал на стул напротив своего стола.

— Благодарю. — Элизабетта присела, и барон тоже опустился в свое кресло.

— Я привык видеть тебя с подносом с закусками, а не за письменным столом, — пошутил он.

— Верно. — Элизабетта натянуто улыбнулась. — Спасибо, что согласились выслушать меня.

— Не за что. Так чего же ты хотела?

— Для начала — извиниться за то, что случилось во время вашего последнего визита в ресторан, происшествие с господином Капплером. Простите, я такая неловкая.

— М-да? — приподнял седую бровь Вайцзеккер. — Сомневаюсь, что это была случайность.

Обезоруженная Элизабетта не сразу нашлась с ответом.

— Вы правы, барон. Мы с вами давно знакомы. Нонна всегда считала вас джентльменом. Господин Капплер — совсем не такой.

— Благоразумие велит мне держать собственное мнение при себе. — Вайцзеккер поджал губы. — Итак, для чего ты хотела меня видеть?

— Я пришла, чтобы просить вас об услуге, барон. Сегодня в гетто устроили облаву на евреев. Их увезли и доставили в Военное училище. Среди них мой друг, Сандро Симоне, и его отец — Массимо.

Вайцзеккер помрачнел, но перебивать не стал.

— Сандро — гений математики, его отец — уважаемый адвокат. Возможно ли как-то забрать их оттуда?

— Нет, — нахмурился барон, откидываясь на спинку кресла. — Вы ошибаетесь, у меня иные должностные обязанности. Я — посол Германии при Святом Престоле, член Министерства иностранных дел. Я дипломат и поэтому должен сглаживать противоречия, а не создавать их.

— Но вы должны что-то предпринять. Вас так уважают, вы важная персона. У вас есть на них влияние. Пожалуйста, помогите Симоне. Умоляю! — Элизабетта подалась вперед, не в силах скрыть тревогу, но Вайцзеккер и бровью не повел.

— Не могу, даже если бы хотел. Это просто вне моих полномочий.

— Но то, что произошло сегодня, — просто ужасно! Это неправильно, преступно! И вы, барон, это знаете. Вы не можете одобрить подобное. Нельзя так обращаться с римскими евреями. Уверена, папа не…

— И еще раз: у меня нет полномочий, которые позволили бы их отпустить.

Элизабетта сглотнула тяжелый комок в горле, стараясь держать себя в руках. Если она не добьется успеха — все будет кончено.

— Тогда у меня есть просьба попроще. Если вы не в силах освободить Симоне, быть может, у вас получится отправить их в трудовой лагерь в Италии, а не за границу? В Фоссоли есть такой лагерь. Это рядом с Карпи, недалеко от Модены.

— Повторяю, ты ошибаешься. — Вайцзеккер развел руками. — Лагерь в Фоссоли — вовсе не трудовой. Это транзитный лагерь, перевалочный пункт перед высылкой.

— Но ведь туда отправляют итальянских евреев, правда?

— Да, но только временно.

— Насколько я знаю, в лагере строят новую секцию. Наверняка в строительстве участвуют заключенные, верно?

— Понятия не имею. — Вайцзеккер с любопытством склонил голову. — Откуда ты все это знаешь?

— Порасспрашивала тут и там. Я должна помочь Сандро и его отцу. Пожалуйста, барон, не могли бы вы отправить Симоне в Фоссоли? Они будут помогать на стройке. Они оба сильные и дельные.

— Какая тебе разница, куда их отправят — в Фоссоли или за границу?

— Если их отправят в Фоссоли — это даст мне больше времени, чтобы подать прошение об их освобождении. Буду обращаться к кому только смогу. Среди наших завсегдатаев много важных людей — таких, как вы. И я каждого намерена просить о помощи. Если Сандро и его отца увезут в Фоссоли, у меня останется шанс, а если за границу — нет. — Она помолчала. — А еще у меня в Карпи есть друзья. Мы покупаем у них бальзамический уксус для ресторана. Вам он так нравится. Нонна покупала только лучшее. Так что, если Сандро отправят в Фоссоли, может, я смогу его там навестить.

— Ты ставишь меня в ужасное положение.

— Знаю, но ничего не могу поделать. — На глаза у Элизабетты навернулись слезы. — Я люблю Сандро, а он любит меня.

Вайцзеккер нахмурился, но ничего не ответил.

— Я обращаюсь к вам как к джентльмену, барон. У нас ведь с вами сложились свои отношения, верно? Основанные на взаимном уважении… Если вы откажетесь выполнить мою просьбу, как вы сможете потом смотреть мне в глаза?

Вайцзеккер приподнял бровь, мягко усмехаясь.

— Ты берешь «Каса Сервано» в заложники?

— Да, — без улыбки ответила Элизабетта. Она поняла, что соотношение сил между ними совсем немного, но изменилось. Теперь она противостояла ему, а не умоляла. — Если вы мне откажете — больше никогда не будете ужинать у меня в ресторане.

Глава сто девятнадцатая

Беппе вместе с Марко и Элизабеттой, которые шли позади него, поднялся к себе в квартиру. Войдя на кухню, он увидел такое, от чего у него перехватило дух, — так он разозлился. Стефано Преттиани — здоровенный, будто медведь, громила из ОВРА — держал Джемму, прижимая к ее горлу нож. От страха она вытаращила глаза. Мария сидела в кресле; от ужаса бедняжка онемела, а за спиной у нее, опустив ей на плечо руку, стоял Кармине Веккио.

Головорез ухмыльнулся:

— Добро пожаловать домой, Беппе.

Беппе подавил разгоревшуюся в груди ярость. Чутье подсказывало ему, что нужно действовать осторожно.

— Отпустите женщин. Деритесь со мной.

— И со мной, — добавил Марко.

Темные глаза Кармине сверкнули злобой.

— Наконец-то я тебя прищучил, Беппе! Теперь возьмусь за все твое семейство! Ты прячешь еврейку. Она получит по заслугам!

— Нет! — закричал Беппе, но Стефано вдруг полоснул ножом поперек горла Джеммы, перерезав его.

Глаза Джеммы вспыхнули от боли. Из жуткой раны хлынула кровь. Послышался омерзительный булькающий звук.

Беппе с ревом ринулся на Кармине и Стефано. К нему на подмогу бросился Марко. Стефано отпустил Джемму, и та, истекая кровью, рухнула на пол.

Закричав от ужаса, Мария и Элизабетта кинулись к ней. Беппе врезал Стефано по роже. Бандит отшатнулся, из носа у него хлынула кровь, нож он выронил.

Марко ударил головой Кармине, и тот упал, оглушенный. Марко принялся колошматить его, но тут Беппе заметил, что Кармине сунул руку в карман. Беппе догадался, что там у него пистолет, и рванулся к нему. Пистолет с ужасающим грохотом выстрелил.

Вцепившись в уши Кармине, Беппе приложил его головой о стену, и бандит потерял сознание. Падая, он успел выстрелить еще раз.

Беппе схватил с пола нож Стефано и всадил его глубоко в грудь Кармине. У того глаза полезли из орбит.

Тем временем Марко занялся Стефано, а тот лупил его в ответ — все сильнее и сильнее. Наконец Марко дрогнул и пошатнулся. Стефано развернулся к выходу, надеясь удрать.

Беппе бросился на него, схватил здоровяка и швырнул в стену головой вперед, сбивая с ног. Удар оглушил громилу. Подоспел Марко и снова ему врезал, отбросив назад.

Стефано уже не сопротивлялся. Он со стоном повалился на пол, из разбитого носа хлестала кровь.

Беппе взял стул, подошел к нему и стал колошматить стулом по голове до тех пор, пока не показалась черепная кость. Стефано затих без движения, и Беппе с грохотом уронил стул.

— Беппе! — закричала Мария, стоявшая позади. — У тебя кровь! Ты ранен!

— Со мной все нормально, — отмахнулся Беппе, но теплая кровь булькала у него в горле. Он помнил этот медный привкус со времен Великой войны.

— Папа, нет! — широко распахнув глаза, закричал Марко.

— Не волнуйся. — Беппе опустил взгляд и увидел, как на груди у него причудливыми цветами распускаются багровые пятна. Он ничего не чувствовал, но знал, что быстро теряет кровь.

— Беппе! — Мария бросилась к мужу.

Беппе рухнул на колени. У него наступал шок. Беппе успел увидеть рану — он все понял. В Капоретто от таких ран умирали.

— Не покидай меня, Беппе, — всхлипывала Мария.

Он хотел было утешить ее, но упал на бок.

Она присела рядом и перевернула его на спину. На лицо ему капали ее слезы.

— Люблю тебя, жена, — пробормотал Беппе, захлебываясь в крови.

— Папа! — Убитый горем Марко тоже присел рядом. — Нет!

Беппе взял сына за руку.

— Позаботься о матери.

Он закрыл глаза, поняв, что душа вот-вот его покинет и устремится в руки Господа. Он верил, что вскоре увидится с Альдо; оба они погибли за правое дело — это его утешало.

Он перестал цепляться за свою земную жизнь, за годы, что ходил по мостовым Рима и каменистой почве Абруццо. Дни, дарованные ему Богом, подошли к концу; каждый из них он провел в Италии, стране, которую любил, за которую проливал кровь, — стране страстей и чувств, столь же славной и бурной, как человеческое сердце.

Его душа вознеслась к высшей и лучшей жизни.

К той, что никогда не закончится.

Глава сто двадцатая

На кухне Террицци лежали четыре покойника. Вид у них был жуткий, и Марко, как бы он ни был охвачен горем, пришлось пошевеливаться. Он позвонил Эмедио и рассказал брату ужасные новости, тот сразу пришел и стал успокаивать мать. Затем Марко позвонил Арнальдо — старому боевому товарищу отца. Арнальдо приехал на машине, помог завернуть тела Кармине и Стефано в одеяла, вывез на окраину города и утопил в Тибре. Этот план придумал Марко; по иронии судьбы он воспользовался случаем: карабинеров в городе не было, а нацисты были очень заняты, безжалостно истребляя евреев.

После Марко позвонил Нино Венути — местному гробовщику. Тот согласился не выдавать правды о смерти его отца. Всем сообщат, что Беппе Террицци, бывший профессиональный велогонщик и известный всем хозяин бара «Джиро-Спорт», внезапно скончался у себя дома от сердечного приступа. Прощание с покойным состоится в понедельник, тело будет лежать в открытом гробу, облаченное в костюм, скрывающий раны. Заупокойная месса и погребение пройдут на следующее утро, никто и не заподозрит, что случилось на самом деле.

Марко предпочел бы, чтобы Джемму хоронил еврейский гробовщик, но нацисты всех забрали. Пришлось и ее поручить заботам Нино, который прибыл в дом Террицци с двумя помощниками — такими же, как он, лысеющими стариками в черных костюмах.

— Боже! — Нино в ужасе оглядел кухню.

Чтобы не размякнуть, Марко отвел взгляд.

— А как же dottoressa Симоне? Я говорил вам — она еврейка. По телефону вы сказали, что сделаете все для нее как надо.

— Мы похороним ее завтра утром, как положено по иудейским законам. У нас есть простой сосновый гроб и участок поблизости от еврейской секции в Верано. Боюсь, в еврейском квартале ее хоронить слишком опасно. Свидетельство о ее смерти я подделал. Больше в подобных обстоятельствах мы ничем помочь не можем.

Мария подняла на него полные слез глаза:

— Спасибо, Нино. Джемма была нам очень дорога.

— Примите мои глубочайшие соболезнования, Мария. — Нино кивнул на тело Джеммы. — А теперь, если позволите, мы с помощниками займемся синьорой Симоне.

— Мы уже с ней попрощались, — кивнула Мария, но они с Элизабеттой снова разрыдались, увидев, как Нино с помощником подошли к Джемме с черным бархатным мешком, отделанным золотистой тесьмой. Они расстелили его на полу, расстегнули молнию и осторожно положили внутрь тело. Застегнув мешок, они разместили тело Джеммы на полотняных носилках и понесли его вниз.

Марко кашлянул.

— Я хочу попрощаться с папой, пока его не забрали.

Мать, всхлипывая, посмотрела на него:

— Сейчас не нужно. Они еще дадут нам время проститься.

— Верно, — кивнул Эмедио, приобнимая ее, и Марко понял, что не успел рассказать им о своем плане.

— Извини, мама, но я не смогу задержаться на прощание и, возможно, не вернусь на похороны.

— Что? — ошарашенно переспросила мать. — Ты о чем? Ты обязан пойти! Это же похороны твоего отца!

— Не могу. Похоже, Элизабетта убедила барона фон Вайцзеккера отправить Массимо и Сандро в Фоссоли, а не за границу. А значит, мне нужно поспеть туда раньше их поезда. И выезжать прямо сегодня.

— О нет… — Мария совсем пала духом. Нижняя губа у нее дрожала, и Эмедио крепче обнял мать. И все же она кивнула, соглашаясь. — Отец бы понял.

— Да, он бы понял. Мы с ним как раз обсуждали это по пути домой, до того как… — договорить Марко не сумел.

— И Джемма тоже. Ты почтишь ее память, помогая Массимо и Сандро. — Она нахмурилась, вытирая слезы. — Но ты же не поедешь в Фоссоли один? Разве Арнальдо не отправится с тобой?

— Нет, ему надо разобраться с Кармине и Стефано.

— Я с ним поеду, — вмешалась Элизабетта, и все посмотрели на нее.

Марко покачал головой:

— Нет, Элизабетта. Это рискованно.

— Значит, рискнем вместе.

Марко долго смотрел на нее, а затем повернулся — с лестницы донесся звук шагов, это поднимались Нино с помощниками.

Гробовщики вошли в кухню с носилками и еще одним черным бархатным мешком. Мать снова тихонько заплакала, и они положили мешок на пол рядом с телом Беппе. Его уже собирались поместить в мешок, но Марко шагнул вперед.

— Позвольте мне это сделать, — услышал он собственные слова.

Нино с сочувствием на него посмотрел:

— Не стоит, Марко. Мы справимся.

— Я сам. — Марко подошел к отцу, опустился рядом с ним на колени, приподнял большое отцовское плечо и передвинул его на бархатный мешок. Затем проделал то же самое со вторым плечом, понемногу перемещая тело.

Отец был тяжелым, но Марко не отступал. Он бережно передвинул тело отца, затем натянул на него мешок. Прикрыв тело тканью с обеих сторон, Марко до половины застегнул молнию снизу.

Он слышал, как плачут мать и Элизабетта, как молится Эмедио, но Марко сосредоточился на своей задаче. Только когда его слезы закапали на бархат, он понял, что плачет. Марко застегнул молнию до самого отцовского подбородка.

Марко в последний раз посмотрел отцу в лицо. Беппе Террицци был крупным мужчиной с резкими чертами, загрубевшая под солнцем кожа носила следы возраста, на губе все еще виднелся шрам — в детстве его укусил волк. Глядя на этот шрам, Марко понял, что у Беппе было большое сердце, — оно боролось и любило одинаково яростно, а значит, они с отцом должны были время от времени неизбежно сражаться, но и любить друг друга столь же сильно.

Марко знал, что из трех сыновей Террицци именно он был больше всех похож на отца, и именно потому Беппе возложил на него столько надежд. Ведь столь же много он требовал от себя.

Марко поцеловал отца в лоб, ощутив еще исходящее от кожи тепло.

— Я люблю тебя, папа, — сквозь слезы прошептал он.

Марко знал, что отец его услышал.

Глава сто двадцать первая

Роза всхлипнула, слезы наконец унялись. В больницу пришла Мария — рассказать ей, что мама умерла, и Беппе тоже, а отца с Сандро увезли немцы. Новости ошеломили Розу, и она погрузилась в тоску и скорбь. Мария ее утешала, они даже поплакали вместе, и Роза немного приободрилась. Весть о гибели Джеммы дошла до доктора Кристабелло, сестры Анны Доминики и остальных коллег; все они заглянули выразить Розе соболезнования. Даже сейчас монахини в черных одеждах, резко выделяющихся на фоне белых стен, сочувственно смотрели на Розу, проходя через ее палату.

Роза вытерла слезы, пытаясь постичь свою утрату. Она даже не попрощалась с матерью, но все рассказывали ей удивительную историю о трюке с синдромом «К» и том, как ее мать переоделась в одежды сестры Анны Доминики.

Мама рисковала жизнью, чтобы спасти жизнь дочери; Роза очень ее любила. Ей хотелось, чтобы Дэвид был здесь, но он тоже где-то рисковал собой. Она так боялась за него, что ей снова захотелось плакать.

— Мне очень жаль. — Мария держала ее за руку, ее глаза опухли и покраснели. На ней было черное платье без украшений; Роза вспомнила, как она пожертвовала свое золотое распятие, чтобы помочь евреям выполнить требования нацистов, но все это оказалось жестокой ложью.

— Ужасный день.

Роза прижала к глазам платок, который дала ей Мария.

— И папа, и Сандро тоже…

— Я не хотела тебя тревожить, ты так больна. Но понимала, что нужно сообщить новости как можно скорее.

— Спасибо, это для меня очень важно. — Роза высморкалась, глаза жгло. В груди словно разверзлась дыра, во рту пересохло. У нее все еще был жар, но собственное здоровье ее сейчас не беспокоило.

Мария сжала ее руку.

— Не могу представить, что твоей матери больше нет, и Беппе. Немыслимо.

— Жаль, что это случилось с Беппе. — Роза никогда не была так близка с Марией. Семьи давно дружили, но отныне их навеки связала общая трагедия. Волна отчаяния захлестнула ее: она вдруг поняла, что ни за убийство матери, ни за убийство Беппе никого не настигнет правосудие. Война прокладывала путь самым чудовищным преступлениям и покрывала их.

— Беппе пытался спасти Джемму. Он умер так, как хотел бы умереть: как воин.

Роза похлопала ее по руке.

— Он был замечательным человеком, настоящим исполином, мой отец тоже его любил.

Мария кивнула, натянуто улыбнувшись.

— Марко совершенно опустошен. Ему очень тяжко, ведь мы уже потеряли Альдо.

— Это верно. — Роза с болью в сердце вспомнила Альдо. — Я благодарна Марко, что он пытается спасти Сандро и моего отца. — Она помолчала, в голове от горя все расплывалось, будто в тумане. — Но кто помогает Марко, если Беппе нет?

— Элизабетта.

— И все? — Роза не скрывала отчаяния. Должен же быть хоть какой-то способ помочь. Она начала подниматься, но пошатнулась — от слабости у нее закружилась голова. — Может быть, я уговорю доктора…

— Нет, тебе нужно поправляться. — Мария потрепала ее по руке. — После выписки Эмедио подготовит тебе фальшивые документы и найдет жилье в Ватикане.

— Как же я брошу отца и Сандро в беде?

— Ты должна — ради них самих. — Мария с горящим взором подалась вперед. — Твой отец и Сандро тебя любят, если ты окажешься в безопасности, им будет легче.

— Откуда они узнают, где я?

— Марко доберется до них и найдет способ с ними связаться. Подумай о матери, Роза. Я сама мать и знаю точно: она хотела бы, чтобы ты жила той жизнью, которую даровал тебе Господь. Если ты уцелеешь, это и будет ей наградой. — Мария упрямо вскинула подбородок, в глазах у нее стояли слезы. — Живи в память о ней!

Роза внимала Марии затаив дыхание. Она почти слышала, как те же слова произносит ее мама.

— Роза, я знаю, мы исповедуем разные религии, но и ты, и я верим в справедливого и любящего Господа. Я знаю, это Он нас соединил, и теперь мы будем друг другу семьей. — Мария посмотрела на Розу: ее глаза полнились страданием, но в них светилась любовь. — И подумай о своем отце. Мы не раз пили с ним вино у нас в баре. Какой тост он произносит чаще всего?

Роза знала ответ:

— Лехаим.

Мария кивнула:

— За жизнь…

Слезы наполнили глаза Розы. Теперь казалось, что поплакать будет правильно, и она дала им пролиться.

Глава сто двадцать вторая

Элизабетта стояла рядом с Марко на вокзале в ожидании поезда на Карпи. Ужасные события этого дня ее подкосили, а ему было еще хуже. Оба хранили молчание, Элизабетта никогда не видела Марко таким угрюмым.

Его глаза оставались сухими, но мрачный взгляд все метался, словно не мог найти покоя даже на мгновение. Обычно прямая спина Марко ссутулилась, словно под непосильным грузом.

Вокруг на платформе мужчины и женщины беседовали, курили, читали книги и газеты. Элизабетта присмотрелась к заголовкам, но новостей о rastrellamento не заметила. Ватикан до сих пор не сделал никакого заявления, и Элизабетта уже начала опасаться, что и не сделает.

Элизабетта гадала: действительно ли им с Марко удастся спасти Сандро и его отца? У Марко был план, однако он им с Элизабеттой пока не поделился, а она не стала настаивать, ведь у него случилось такое горе.

Похоже, Марко был партизаном, следовательно, у него, в отличие от Элизабетты, имелся боевой опыт. Это девочек в Балилле учили крутить обручи, а мальчиков — стрелять из винтовок.

Она взглянула на часы, тревожась, что поезд еще не подошел. Повернулась к расписанию, которое висело на доске под стеклом.

— Посмотри, Марко. Ведь поезд уже должен отправляться… Еще десять минут назад. Может, что-то случилось?

Марко даже не взглянул на расписание.

— Не знаю. Хочешь, спрошу у кого-нибудь?

— Нет, и так сойдет. — Элизабетта заметила, что он даже не повернул головы в сторону расписания поездов. Ей тут же вспомнился его корявый почерк с кучей ошибок.

— Ну вот и поезд. — Марко указал на пассажиров, устремившихся к вагонам, а потом они с Элизабеттой присоединились к толпе. Он помог ей подняться по ступенькам, а затем вскарабкался сам. В вагоне было жарко, грязно и накурено. Они нашли два места и сели.

Поезд тронулся, отъезжая от перрона, и Элизабетта выглянула в окно — тоже чумазое. После полудня небо потемнело, в Карпи они должны были приехать только к позднему вечеру.

Марко поерзал на сиденье.

— Тебе лучше бы поспать. Ночью не до того будет.

— Я не устала.

— Еще как устала.

— А ты откуда знаешь?

— Я знаю, какой вид у тебя бывает, когда ты устаешь. У тебя глаза становятся как щелочки. Ты щуришься.

Неужели он прав? Она посмотрела на него, но Марко разглядывал других пассажиров, которые болтали, курили или читали. Поезд ритмично загрохотал, набирая ход, и вскоре Рим остался позади.

— Закрывай глаза, Элизабетта. Как приедем, я тебя разбужу.

Однако Элизабетта не могла спать и знала, что Марко тоже не до сна.

— Соболезную. Жаль, что так вышло с твоим отцом.

— Спасибо.

— Если хочешь, можем поговорить об этом. Я знаю, как ты его любил. Он был замечательным человеком.

Марко посмотрел на нее:

— И твой отец тоже. Теперь я это знаю.

Элизабетта ничего не поняла.

— Ты о чем?

— Помнишь тот вечер, когда мы собирались вдвоем поужинать? Мы столкнулись с тем рыжим типом, который на тебя накричал? Он еще сказал, что руки твоему отцу сломали фашисты?

— Да… — припомнила Элизабетта и с любопытством посмотрела на него. В тот вечер она вернула Марко кольцо.

— Он говорил правду. Отец мне все рассказал.

— Серьезно? — недоверчиво переспросила Элизабетта и нетерпеливо поерзала на сиденье. — Так что именно произошло?

— Твой отец закрасил фашистский лозунг в Трастевере. За это они и сломали ему руки. Мой па его предупреждал, и Людовико даже уехал из города, но вернулся слишком быстро. — Марко понизил голос. — Видела тех громил из ОВРА, которые убили отца и Джемму? Это они и были.

— Боже… — содрогнулась Элизабетта. — Я и понятия ни о чем не имела…

— Твой отец не хотел, чтобы ты знала. Так сказал тот человек. Людовико врал, чтобы тебя защитить.

— Я даже не подозревала, что он меня обманывает. Я ему верила. — От сожаления у Элизабетты заныло в груди. — Как же я ошибалась…

— Нет. Конечно, ты верила своему отцу. Ты ведь его любила.

— Но совсем не ценила. Мне казалось, я хорошо его знаю, но это было не так. Я горжусь им, только вот поняла это слишком поздно.

— Еще не поздно. Ты можешь всю жизнь им гордиться. Здорово, что ты все узнала, пусть хотя бы сейчас.

Элизабетта, охваченная болью, покосилась в окно, на проносящийся за ним деревенский пейзаж.

Марко с хрипом кашлянул.

— Те же самые чувства испытываю и я, думая об отце. Я всегда буду им гордиться.

На глаза Элизабетты навернулись слезы, но она сумела их удержать. Ей стало очень горько за отца, за Марко, за его отца, за Джемму. За Сандро и Массимо. За Нонну. За всех евреев гетто. За Рим.

— У меня есть план. Подробности расскажу, когда приедем на место. Тебе нужен Сандро, значит, я его для тебя вытащу. — Марко не сводил с нее взгляда. — Ты ведь любишь его, правда?

— Да.

— И я его люблю. Я бы тоже его выбрал. — Марко помолчал. — Но это не значит, что я не люблю тебя.

Элизабетта посмотрела на него.

Марко нерешительно ей улыбнулся:

— А теперь поспи, cara.

Глава сто двадцать третья

Сандро с отцом весь день провели во дворе. Дождь перестал, но небо все еще было пасмурным и хмурым. Люди сбивались в кучки, их терзали голод, жажда и страх. Сандро наблюдал за ними весь день, и наконец у него созрел план.

— Вставай, папа.

— Зачем?

— Я тут кое-что придумал. — Сандро протянул ему руку и поднял отца на ноги.

— Что?

— Гляди, немцы отпускают всех неевреев. — Сандро указал на переднюю часть двора, где нацистские офицеры разместили охрану. Там выстроилась короткая очередь из гоев и Mischlinge — так немцы называли метисов, полуевреев-полугоев, — которых собирались отпустить.

— Мы не можем притвориться гоями. Я член Совета общины, моя фамилия — во всех списках.

— Знаю, но ты послушай… — Сандро склонился к отцу. — Я наблюдал за происходящим весь день, здесь наши друзья и соседи. Я подмечал тех, кто здесь, но потом понял, что ошибаюсь. Надо искать тех, кого здесь нет.

— Что ты имеешь в виду? — Отец заинтересованно поднял голову.

— Знаешь, кого я не видел? Маттео и Джованни Ротоли. Их здесь нет.

— Тех, что жили напротив?

— Да.

Массимо пожал плечами:

— Должно быть, когда пришли немцы, их не было дома.

— Точно. — Сердце Сандро забилось быстрее. — Маттео и Джованни здесь нет, так что мы можем прикинуться ими. Маттео ведь не еврей, просто женат на еврейке — Ливии. Значит, Джованни, его сын, еврей лишь наполовину. Если нацисты найдут Маттео и Джованни Ротоли в каком-нибудь списке, они сочтут их Mischlinge. Мы можем выдать себя за них. Мы знаем о них все.

— Верно! — Отец заулыбался, расправляя плечи. — Нужно попробовать!

— Иди за мной. — Сандро пробился сквозь толпу, отец шел позади. Они добрались до выхода, где за трибуной стоял немецкий офицер.

— Чего вам? — Немец в фуражке хмуро взглянул на них.

Сандро изо всех сил старался держать себя в руках.

— Синьор, меня зовут Джованни Ротоли, а это мой отец, Маттео. Я — Mischlinge, а мой отец — гой, он итальянский католик. Мы живем на площади Костагути, нас забрали случайно.

— А раньше чего молчали?

— Мы были в одном из классов. Пожалуйста, мы не должны здесь находиться.

— Покажите удостоверения личности.

— В спешке мы оставили их дома. — Затаив дыхание, Сандро смотрел, как немец роется в бумагах на трибуне. Солдаты позади него выстраивали гоев в очередь на освобождение. Расстояние между гибелью и спасением исчислялось жалкими сантиметрами.

— А, вот… Ротоли. — Нацист указал на фамилию Ротоли в бумагах, затем поднял взгляд. — Отлично. Вставайте в очередь, да побыстрее. Топайте.

Сандро с трудом скрыл облегчение. Он повернулся взять отца за руку, и они вместе обошли другого солдата, который присматривал за очередью на освобождение.

— Встать в строй! — велел немец, а затем присмотрелся к Сандро. — Эй ты, что это у тебя в петлице?

Сандро опустил взгляд на свою куртку. В петлице висел поникший базилик из сада Элизабетты. Она вручила ему веточку вчера ночью.

— Просто базилик.

— Где ты его взял?

— Моя девушка подарила, — ответил недоумевающий Сандро.

— Ха! Она передала для тебя записку. Ты Сандро Симоне?

Сандро замер при звуке своего настоящего имени. Его отец в ужасе оглянулся.

Немец за трибуной повернул к ним голову.

— Симоне? Ах ты, грязный еврей, прикинулся Ротоли! — Он выдернул Сандро из очереди, а затем занес руку, чтобы его ударить.

Сандро, защищаясь, закрылся локтем.

Но удар уже был нанесен.

Глава сто двадцать четвертая

Марко и Элизабетта вышли в Карпи, на маленькой станции с заброшенным зданием вокзала, больше смахивающим на навес, открытый с трех сторон. Горела всего одна тусклая лампочка без абажура под потолком, в воздухе витали запах конского навоза и странный кислый аромат, возможно, бальзамического уксуса. Марко достал из рюкзака фонарик и компас.

Элизабетта огляделась.

— Вот уж правда глухомань.

— Здесь только виноградники, как и говорила Джемма. — Марко охватила мимолетная грусть, но он от нее отмахнулся. Предстояло выполнить сложное задание, и Джемма первая бы пожелала ему удачи.

— Так в какую сторону нам идти?

— Подожди. — Марко сверился с компасом и зашагал вперед, поманив Элизабетту за собой. — Сюда. Транзитный лагерь в Фоссоли, это на северо-востоке, в стороне от Карпи.

Элизабетта пристроилась рядом, Марко подсвечивал фонариком путь. Они шли по грунтовой дороге, по обе стороны от нее не было ничего — ни домов, ни виноградников. Примерно в двух километрах впереди виднелся Карпи — небольшое скопление огней и темных черепичных крыш.

Элизабетта оглянулась.

— Так что же дальше?

— Нужно как можно ближе подобраться к транзитному лагерю, посмотреть на местности обстановку и разнюхать, как там все устроено.

— Сколько нам идти?

— Наверное, час. Может, меньше.

Они пошли дальше и через некоторое время оказались у перекрестка, где был указатель со стрелками, направленными в разные стороны.

— Смотри, знак, — кивнула на него Элизабетта.

— Вижу.

— Фоссоли прямо.

— Туда мы и идем. — Марко шагал дальше, вдыхая деревенский воздух: тот напоминал ему об Абруццо, откуда были родом его родители.

Они с семьей время от времени приезжали туда навестить бабушку и дедушку. Отец всегда рассказывал, как они с матерью влюбились друг в друга и переехали в Рим, вся жизнь казалась им грандиозным приключением.

— Марко, почему ты не говорил, что не умеешь читать?

У него пересохло во рту. Щеки обдало жаром.

— Стыдиться тут нечего.

Марко не знал, что ответить. Стыдиться, конечно, было чего. Он шел прямо, и Элизабетта не видела выражения его лица.

— Марко?

— Я умею читать.

— Прости, но сомневаюсь, — сочувственно, а вовсе не обвиняюще сказала Элизабетта, отчего ему стало только хуже.

— Умею.

— Тогда что написано на том указателе?

— Мне он не нужен. Я полагаюсь на компас. Я прекрасно умею по нему ориентироваться.

— Просто скажи, что там написано.

— Там написано, что мы идем в правильном направлении.

— Ты же знаешь, я спрашиваю о другом. Там были названия городов поблизости и расстояние до них.

— Ладно, признаюсь: я читаю не так хорошо, как ты или Сандро. Ты прочла много книг, а он гений. Я тоже умный, просто не такой умный, как вы.

— Еще какой.

— Вовсе нет. — Марко хотелось верить, что она права, но это было не так. Его выдало чертово расписание поездов.

— Ну хватит, Марко, ты очень умный. Я тебя знаю, вижу, на что ты способен. Да взять хоть сегодня.

— Сегодня умер мой отец.

Элизабетта коснулась его руки.

— Ты сочинил историю для гробовщика, придумал план для Арнальдо. Ты здорово говоришь по-немецки и одурачил того солдата. Он даже согласился передать Сандро мою записку.

— Он согласился только потому, что ты красивая. Даже немцам нравятся красивые девушки. — Марко покачал головой. — Сомневаюсь, что он отдал ее Сандро.

— Я хочу сказать, ты очень умный.

— Тогда в чем дело? — выпалил Марко, ведь и он тоже задавал себе этот вопрос снова и снова. — Почему мне так трудно читать?

— Расскажи, что происходит, когда ты читаешь.

Уязвленный Марко вздохнул:

— Не знаю.

— Что ты видишь на странице?

— Какую-то белиберду.

— Может быть, дело в плохом зрении? Может, тебе нужны очки?

— Нет, вижу я хорошо. — Этот вариант Марко уже отмел.

— Что происходит, когда ты пишешь?

— Я не знаю, что писать. Не знаю, как это должно выглядеть.

— Уверена, что смогу тебе помочь.

— А я уверен, что нет. — Марко зашагал быстрее. — Давай я лучше расскажу тебе план. Это сейчас самое главное.

Марко и Элизабетта добрались до Фоссоли, отыскали виноградник и улеглись на живот между рядами винограда, скрывшись за густым кустарником. Транзитный лагерь располагался прямо напротив, но достаточно далеко, чтобы их не заметили. Огни лагеря, неестественно яркие во мраке деревенской местности, освещали ночное небо. Обзор был свободным, поскольку виноград уже собрали, а землю между рядами обработали.

Марко, проводя рекогносцировку, изучал транзитный лагерь в бинокль. Лагерь представлял собой длинный прямоугольник, вытянутый вдоль Виа-деи-Грилли с востока на запад и окруженный забором, в три ряда обмотанным колючей проволокой. Не было ни сторожевых вышек, ни будок охраны. Тюремные бараки — длинные кирпичные строения с маленькими квадратами окон — располагались рядами на восточной стороне лагеря перпендикулярно дороге. В одном ряду было десять бараков, а всего рядов — восемь. В центре лагеря лежал проход, который шел параллельно Виа-деи-Грилли.

Марко перевел бинокль на западную сторону лагеря, где располагались небольшие строения, — очевидно, штаб и казармы для охраны. За лагерем с юго-западной стороны, вдоль Виа-Ремезина, находилась строительная площадка, похоже, там немцы возводили новую секцию. Они вырыли котлован под фундамент, выложили его досками. Рядом с настилом и лопатами, кирками, совками и другими инструментами были сложены кирпичи, доски и прочие строительные материалы.

Марко снова наставил бинокль на лагерь. Уже стемнело, заключенных не было видно, похоже, они ушли в бараки. Немцы охраняли периметр лагеря, часовые стояли у каждого восьмого столба. Кое-кто из караульных наблюдал за обстановкой, другие курили. Один направился к южным воротам, исчез в темноте и вскоре появился снова, застегивая ремень: похоже, ходил отлить.

— Что видно? — прошептала Элизабетта.

— Лагерь, всякие детали. Чего-то такого я и ждал.

— Можно посмотреть?

— Ага. — Марко протянул ей бинокль, и Элизабетта поднесла окуляры к глазам.

— Какой он большой…

— Да не очень.

— И охраны много.

— Не так уж и много.

— Уверен, что все получится? — Элизабетта нахмурилась, опустив бинокль.

— Угу, — ответил Марко, хотя уверен он вовсе не был. — Давай я пойду один. Говорю же: это слишком опасно.

— Нет, я хочу с тобой. Для успеха тебе нужна я!

— Я могу и другой план придумать. Точно идешь?

— Да. — Элизабетта снова подняла бинокль.

Немного выждав, они стали в свете луны подбираться к лагерю, пересекли виноградник и лошадиное пастбище. Вскоре заметили большую acetaia с небольшим каменным домиком, амбаром, курятником и двумя сарайчиками. Пробравшись сквозь ряды винограда к этим сараям, Марко включил фонарь и посветил внутрь.

В первом стояли бочки из-под balsamico, которые воняли перебродившим уксусом, а в другом — сложенные джутовые мешки. Марко с Элизабеттой выбрали последний сарай и вошли внутрь. Воздух там был затхлый, с низких стропил свисала паутина.

Марко подсветил мешки фонарем.

— Можем поспать здесь. А на рассвете уйдем.

— Ладно. — Элизабетта уселась на земляной пол, опершись спиной о мешки. — Я так устала, что могу и сидя заснуть.

— Я разбужу тебя, когда пора будет выдвигаться. Я никогда не просыпаю. — Марко сел с ней рядом, выключил фонарь, и их окутала темнота. Вскоре его глаза привыкли к освещению. В маленькое окно пробивалась лунная дорожка.

Элизабетта ничего не ответила.

Посмотрев на нее, Марко обнаружил, что она уже спит. Он вздохнул, а затем окунулся в собственные страхи и сомнения. Им предстояла опасная задача, шансов на успех было мало. Марко готов был отдать свою жизнь за Сандро и Массимо, но никогда не простит себе, если что-нибудь случится с Элизабеттой. Он задумался, не улизнуть ли, пока она спит, не провернуть ли все в одиночку, но ему нужна была подмога. А уж в какую ярость придет Элизабетта…

Он откинулся на мешки, закрыл глаза и мысленно прорепетировал свой план. Завтрашний день был очень важен, и чем больше Марко об этом думал, тем меньше вспоминал о смерти отца и Джеммы.

Глава сто двадцать пятая

Элизабетта шла по Виа-Ремезина, покачивая бутылкой вина, которую несла в руке. Над виноградниками жужжали пчелы, в воздухе пахло перебродившим уксусом и свежевскопанной почвой. Стояло солнечное воскресенье, отличный денек для юной девушки, желающей навестить бабушку и дедушку: такова была легенда. Это был следующий шаг их плана, и его успех зависел только от нее. Элизабетта почистила платье и причесалась, ведь ей нужно было выглядеть превосходно. Марко в овраге наблюдал за ней в бинокль.

При виде солдат с собаками возле лагеря ей стало не по себе. Несколько немцев охраняло группу заключенных, которые трудились на стройплощадке на задворках лагеря. Рядом стояли грузовики с перепачканными грязью шинами, тут и там лежали доски и инструменты. Элизабетта подошла к стройке, и собаки залаяли на нее.

Охрана и заключенные смотрели, как она проходит мимо. Узники вскоре снова занялись делом, а немцы улыбались или подмигивали ей. Один даже послал Элизабетте воздушный поцелуй, и та в душе передернулась, но помахала ему в ответ.

Она шагала дальше, неустанно напоминая себе, что должна сыграть важную роль. Узнав, как отцу сломали руки на самом деле, она обрела новые силы. Больше Элизабетта его не стыдилась, напротив, она им гордилась. Он пожертвовал собой в борьбе с фашистами. И теперь, внося свой вклад в борьбу с нацистами, она еще больше ощущала себя его дочерью.

Элизабетта дошла до конца стройплощадки, прошагала вдоль обочины лагеря и свернула направо на Виа-деи-Грилли, направляясь к главному входу. Немцы, что сновали в штаб и обратно, останавливались посмотреть, как она идет мимо, они улыбались и махали ей. Элизабетта тоже улыбнулась и помахала в ответ. Ворота были открыты для проезда машин на стройку, и группа солдат выскочила наперерез Элизабетте, приветствуя ее на немецком и ломаном итальянском.

Она улыбалась, махала им и смотрела в глаза как можно большему числу солдат, поскольку ей требовалось, чтобы ее запомнили. Она никогда не умела флиртовать, но в этом не было необходимости: немцы, похоже, истосковались по женскому вниманию. Внезапно один из псов, оскалившись, бросился на нее.

Элизабетта испуганно отскочила назад.

— Ой!

— Прости, прости, фрейлейн! — залопотал немец на ломаном итальянском. Он отругал пса, и тот затих. — Он очень дружелюбный! Хочешь погладить?

— Вот уж нет, спасибо, — скорчила забавную мордочку Элизабетта. Немцы, явно ею очарованные, рассмеялись.

— Живешь поблизости, мисс?

— Нет, тут бабушка с дедушкой живут. Иду в гости! — Элизабетта была рада, что сумела произвести на них впечатление. — Ну, мне пора. До свидания.

— Может, еще к нам заглянешь?

— Постараюсь, — ответила Элизабетта, зная, что вернется куда раньше, чем они думают.

Глава сто двадцать шестая

Уже почти наступила полночь. Марко и Элизабетту, которые плашмя лежали в овраге, окутала темнота. Марко смотрел в бинокль, наблюдая за лагерем. Заключенных развели по баракам. На стройплощадке царила тишина. Немцы охраняли периметр лагеря.

— Ну что там? — спросила Элизабетта, выглядывая из оврага.

— Ничего. — Марко наблюдал за солдатами: кто рассматривал свои ногти, кто чистил мундир, кто курил одну сигарету за другой. — Просто торчат там и глазеют на одни и те же виноградники ночь за ночью. Это поможет нам, когда придет время. Им до смерти скучно.

— Вот почему они так обрадовались мне сегодня.

Марко опустил бинокль.

— Не поэтому. Ты красивая девушка, идешь с вином. Об этом мечтает каждый мужчина.

— Мужчины так любят вино?

— Нет. Мужчины обожают женщин, которые так любят вино. — Марко снова посмотрел в бинокль. — Но ты молодец. Такая храбрая!

— Спасибо.

— Дальше будет сложнее, к тому же не исключено, что барон фон Вайцзеккер все же не отправил сюда Сандро с отцом. Если он нас подвел, нам крышка.

— А мне кажется, отправил.

— Почему?

— Я делаю лучшую пасту в Риме.

Марко улыбнулся, влюбляясь в нее снова. Его сердце болело за Элизабетту, и он боялся, что это чувство навсегда останется с ним.

Он украдкой покосился на нее в лунном свете, но она безотрывно смотрела на лагерь.

Глава сто двадцать седьмая

На следующий день Марко c Элизабеттой спрятались в овраге, замаскировавшись под кустарник. Уже наступил вечер, а они все еще ждали, когда же появятся Сандро и его отец.

Если поезд вышел из Рима этим утром, то Симоне должны уже приехать, если, конечно, они были в том поезде.

Марко старался не падать духом. Элизабетта стала совсем молчаливой. Он направил бинокль на Виа-Ремезина, что вела от станции Карпи. На дороге никого не было видно.

Пока что по ней и по Виа-деи-Грилли проезжали только повозка с мулом, фермер на лошади и старый грузовичок из acetaia.

Он повернул бинокль налево, к транзитному лагерю. Все выглядело как обычно: вдоль забора по периметру стояла охрана.

Несколько солдат охраняли стройплощадку, на ней трудились заключенные. Никаких приготовлений к приему новых узников не велось, и это тревожило Марко.

Он наблюдал и ждал, но вот наконец заметил, как что-то движется по Виа-Ремезина в сторону лагеря. Вскоре он рассмотрел, что это было: несколько «кюбельвагенов», немецкий конвой.

Должно быть, они едут из Модены или откуда-то еще. Возможно, именно потому и произошла задержка.

Сердце Марко бешено забилось. Машины подъехали ближе. Стало видно, что позади них тащится процессия измученных мужчин, женщин и детей.

— Идут! — Марко не отрывал бинокль от глаз.

— Видишь Сандро? — разволновавшись, спросила Элизабетта.

— Пока нет. — Марко наблюдал за чередой семей, бредущих по дороге. Они уныло цеплялись друг за друга. Он вглядывался в лица, надеясь отыскать Сандро или его отца. Головы покачивались и проплывали мимо — шевелящаяся людская масса.

Тут Марко заметил Сандро: он шел, приобняв Массимо, который слегка прихрамывал.

— Вот он!

— Слава богу! Дашь посмотреть?

— Пока нет. Боюсь потерять его из виду.

«Кюбельвагены», а за ними и строй узников повернули за угол ко входу в транзитный лагерь. Немцы открыли ворота и пропустили машины. Другие солдаты подбежали к несчастным семьям и с оружием и собаками погнали арестантов внутрь.

Марко видел, как они проходят на территорию лагеря. Вскоре настал черед Сандро и Массимо, которых тоже заставили войти. Нацисты поторопили оставшихся и заперли ворота. Люди столпились перед бараками, неосознанно сбившись в кучу. Собаки лаяли и рвались с поводка, пугая детей. Матери укачивали младенцев, отцы взяли на руки малышей постарше.

Нацисты с оружием в руках отделяли мужчин от женщин и детей, отправляя их в разные стороны лагеря. Жен и мужей отрывали друг от друга, они плакали. Дети взывали к отцам и дедушкам. Их принуждали разойтись под дулом пистолета или грозя прикладом автомата.

— Что там происходит?

— Немцы разделяют мужчин и женщин.

— А Сандро?

— Они с отцом ждут, пока их отправят в барак. — Марко нужно было увидеть, в какой именно барак пойдут Симоне. Вскоре их направили к третьему бараку с востока и заставили встать перед ним в шеренгу. На строении висела белая табличка. Надпись Марко не смог прочитать.

— Пожалуйста, дай посмотреть…

— Ладно. Он стоит у третьего барака с конца слева. — Марко отдал ей бинокль. — На каждом бараке белая табличка. Какой номер у их барака?

Элизабетта взяла бинокль.

— Вижу его! У него все еще мой базилик! Интересно, ему передали мою записку?

— Какой номер у их барака?

— Пятнадцатый. Жаль, мы не можем пойти туда прямо сейчас.

— Только когда стемнеет. Надо придерживаться плана.

— О нет! У него что-то с лицом, — простонала Элизабетта. — Наверное, его били…

При мысли об этом Марко охватила ярость.

Пришла пора действовать, он с нетерпением ждал наступления темноты.

Глава сто двадцать восьмая

Луна скрылась за облаками, и в полной темноте Элизабетта и Марко стали пробираться вперед. Одежда у них была темная, что помогало раствориться во мраке. Они помчались через пастбище к восточной стороне лагеря. Вокруг — ни виноградника, ни оврага, где можно укрыться. Окутанные одной лишь завесой ночи, они были уязвимы.

Пригнувшись, Марко и Элизабетта подобрались к лагерю. Они остановились у высокой пинии, что росла возле задних ворот, поблизости от барака Сандро.

В лагере царила тишина. Узников заперли в бараках, в этот час они спали. Охранники, как обычно, стояли на своих постах. Элизабетта не видела под касками лиц, но ей и не было нужды их запоминать. Главное, чтобы они помнили ее — деревенскую девушку с бутылкой вина.

У пинии Элизабетта и Марко разделились, не произнеся ни слова. Им и не требовалось ничего говорить, план был известен. Она осталась за деревом, а Марко побежал к стройплощадке с западной стороны лагеря. По периметру стройки не было ограждения, и ночью ее никто не охранял. На столбах висело несколько фонарей, но они не горели.

Элизабетта пряталась за стволом пинии. С минуты на минуту Марко доберется до стройки. Там он разожжет небольшой пожар, а пока тот разгорится, Марко успеет вернуться к ней.

Ей нужно было отсчитать пять минут, а потом приниматься за дело. Сердце глухо билось в груди, но Элизабетта заставила себя медленно считать. Она изо всех сил старалась держать себя в руках. Она сделает что угодно для спасения Сандро.

Элизабетта не видела Марко, но верила, что тот подоспеет вовремя.

Она отсчитала две минуты, потом три, четыре и, наконец, пять.

Пора.

— Эй, там! — позвала Элизабетта ближайшего к ней солдата, с улыбкой выступая из-за дерева. Тот поднял автомат, и все ее тело пронзил страх. — Это же я! — махнув ему, воскликнула она.

Немец опустил оружие, и Элизабетта вздохнула с облегчением, вспоминая немецкие фразы, которым ее научил Марко.

— Я тебя помню, красавчик. А ты меня?

— Natürlich[141], — ответил тот приглушенно. Он оглянулся, проверяя, не смотрит ли кто на них.

— Ты мне больше всех понравился. Мне нужен мужчина. — Элизабетта боролась со страхом, изо всех сил вспоминая немецкий. — Мне так одиноко.

Солдат застыл, не отвечая и не двигаясь.

Элизабетта затаила дыхание. Она не знала, что делать. Придется импровизировать. Она задрала юбку спереди, безошибочно выдавая свои намерения.

— Пожалуйста, ты мне больше всех понравился. Мне нужен мужчина. Мне так одиноко…

Солдат повернулся в сторону другого часового, а затем быстро крикнул ему что-то по-немецки. Элизабетта молила Бога, чтобы он не выдал ее. Второй солдат лишь кивнул: значит, не выдал. Немец направился к задним воротам лагеря, затем вышел за них, расстегнув ремень, словно собирался помочиться.

Элизабетта снова отошла за дерево, глядя на приближающегося солдата. Сердце гулко билось в груди. Она бросила взгляд в сторону стройки. Огня пока видно не было. Ей оставалось лишь надеяться, что Марко успеет к ней вовремя.

Жуткая фигура немца, подсвеченная сзади, надвигалась на нее. Элизабетте захотелось кричать, но она выдавила непристойный смешок. Тень немца становилась все больше. Слышно было, как он хихикает от возбуждения. Звякнула пряжка ремня, потом молния штанов.

Элизабетта изо всех сил старалась не поддаваться панике. Немец уже почти подошел к ней, бормоча что-то на своем языке. Нужно было протянуть руки ему навстречу, но она слишком перепугалась. Марко нигде не было видно.

Солдат грубо обнял ее. Крепко поцеловал вонючим от сигарет ртом. Полез рукой под платье, подбираясь по бедру к трусикам.

Элизабетта пыталась не сопротивляться. Немец засунул свой язык ей в рот. У Элизабетты на глаза навернулись слезы. Солдат повалил ее и прижал к земле. Элизабетта отползла от него и остановилась. Немец решил, что она его дразнит. С хихиканьем он стал подбираться ближе. Схватил ее за руку, подтянул к себе и взгромоздился на нее всем весом.

Вдруг голова его запрокинулась. Тяжесть чужого тела исчезла. Над немцем возник Марко, который держал солдата за голову.

Тот от страха выпучил глаза. Марко ловко свернул ему шею, с хрустом ломая позвонки.

Элизабетта, заглушая крик ужаса, откатилась в сторону.

Немец рухнул замертво.

Глава сто двадцать девятая

Марко зашагал к задним воротам лагеря. На лицо он надвинул каску мертвого солдата. Форма пришлась ему впору; на подходе к лагерю он застегнул ремень, будто только что помочился. Другой часовой открыл ему ворота, Марко еле слышно его поблагодарил. Он вошел в лагерь и направился на место мертвого немца, заступая на пост.

Марко покосился в сторону стройки, молясь, чтобы пламя разгорелось быстрее. Он разжег огонь за грудой кирпичей рядом с электрическим проводом, поблизости бросил горючий растворитель и промасленные тряпки. Пожар никто не заметит, пока не полыхнет, и нацисты решат, что это результат чьей-то халатности, а не намеренный поджог. Марко не хотел, чтобы это выглядело как диверсия, иначе лагерь оцепят караулом.

Марко стоял за бараком Сандро, внутри было тихо. Пока что все шло как надо. К Элизабетте он подоспел вовремя. Та перепугалась, но с задачей справилась. Марко покосился в сторону пинии — за ней Элизабетта пряталась, приходя в себя.

Посмотрел в сторону стройки. За горой кирпичей виднелся слабый оранжевый огонек. Наверное, загорелись тряпки. Сейчас полыхнет.

Марко повернулся, обошел барак Сандро и заглянул в окна, как это делали часовые. Заглянул в первое окно, затем во второе. Во мраке еле виднелись спящие фигуры, что лежали на грубо сколоченных деревянных кроватях, стоявших в ряд. Он надеялся найти Сандро, но было слишком темно.

Марко прошел мимо третьего окна и услышал храп — отчетливый звук человеческого дыхания, и у него защемило сердце. Ему хотелось спасти каждого из узников.

Марко вернулся на свой пост. Взглянул на стройку. Огонь стал сильнее. Никто из немцев в ту сторону не смотрел.

Марко вспомнились слова отца: «Война ждет своего часа».

Сначала Марко хотел прогнать мысли об отце, но потом решил воспользоваться воспоминаниями, чтобы собраться с духом. Уж конечно, отец пребывал рядом с ним в эту минуту и присматривал за сыном. Все, что Марко узнал о добре и зле, справедливости и несправедливости, — он узнал от отца.

И сегодня Марко молился о том, чтобы ему удалось восстановить справедливость.

Глава сто тридцатая

— Пожар! — закричал один из немцев. Часовые переполошились. Все головы в касках повернулись к стройке, в сторону костра, от которого уже занялись растворитель и тряпки. Оранжевое пламя взметнулось в небо, облизывая ночной воздух.

— Пожар, пожар! — показывая на огонь, подхватил Марко, который безупречно владел немецким. Все часовые покинули свои посты и побежали туда, куда он указывал.

Марко помчался к бараку Сандро и распахнул дверь. Узники барака скорчились в ужасе, но нельзя было давать им понять, что он не настоящий нацист. Нельзя рисковать, неизвестно, как поведут себя люди. Нельзя допустить, чтобы что-то пошло наперекосяк.

— Назад! — рявкнул Марко по-немецки. Он лихорадочно высматривал Сандро и его отца. Пленники сбились в кучу, съежившись от страха. Наконец Марко заметил у стены Сандро и Массимо, который пытался нацепить очки.

— Вы двое, а ну сюда! — Он бросился к ним, схватил Сандро за одну руку, а Массимо за другую, потащил их к двери и выглянул наружу, желая убедиться, что никто не заметит их ухода. Все солдаты были на стройке, пытались погасить пожар. Некоторые били его одеялами, другие тащили воду. Нельзя было терять время.

— Сандро, Массимо! — прошептал Марко, выводя их на улицу. — Идемте со мной. Быстрее!

— Марко? — У Сандро отвисла челюсть. Он взял отца за руку. — Папа, он нас выведет.

— Но я не могу идти! Моя нога… — Массимо хромал. — Еще больнее, чем раньше.

— Нам уже пора. — Марко бросил взгляд в сторону стройки. Пламя взметнулось высоко, немцы пытались с ним справиться. Огонь полыхал все сильнее. Никто в их сторону не смотрел.

Массимо удрученно повернулся к сыну:

— Идите без меня, сынок. Я слишком медленно хожу. Мне за вами не поспеть.

— Я без тебя не уйду, — покачал головой Сандро.

— Нужно. Иди. Я тебя люблю.

— Пожалуйста, Массимо… — Марко лихорадочно озирался.

— Забирай его, Марко. — Глаза Симоне-старшего блестели. — Ради меня. Умоляю…

— Нет, — стоял на своем Сандро, но Массимо выдернул из его руки свою руку и бросился обратно в барак.

— Папа!.. — Сандро рванулся за ним.

— Сандро! Пошли! Быстро! — Марко схватил друга за руку, не оставляя ему выбора. Все немцы были заняты тушением пожара. Пока что им не до беглецов, но это ненадолго.

Марко потащил Сандро к выходу, распахнул ворота и закрыл их за собой. Не отпуская Сандро, он повел его к пинии. Из-за ствола вышла Элизабетта и подбежала к ним.

— Сандро!

— Элизабетта? — потрясенно спросил тот.

Но времени на разговоры не осталось.

Марко, Сандро и Элизабетта помчались в темноту.

Глава сто тридцать первая

Сандро со слезами на глазах бежал прочь от транзитного лагеря. За одну руку его держала Элизабетта, за другую — Марко, увлекая вперед. Отец остался в лагере, и Сандро терзала невыносимая боль. От груза вины подкашивались ноги. Он знал, что должен идти с Марко и Элизабеттой, но ему хотелось только развернуться и бежать обратно.

— Отец… — Сандро не сумел закончить.

— У нас нет выбора.

— Надо было его заставить…

— Нет.

— Хоть попытаться…

— Нет, Сандро. Он бы не смог бежать. Надо еще час мчаться без остановки через пастбища и виноградники. Он бы не выдержал.

— Они ведь не станут ему мстить?

— Они проверяли ваши фамилии перед отправкой в бараки?

— Нет, просто посчитали по головам.

— Значит, они не знают, кто сбежал. Твой отец очень умен. Он сам о себе позаботится.

Элизабетта стиснула его руку, придавая Сандро сил бежать дальше. Слезы текли по его щекам. Вокруг сгустилась тьма. Он едва перебирал ногами. Дышалось с трудом. Сердце колотилось от напряжения. Он изо всех сил старался не отставать.

— Cлушай, Сандро, — сказал Марко на бегу. — Немцы поймут, что часовой пропал. Труп они найдут быстро. Обыщут весь лагерь и дома в Фоссоли и Карпи. Нельзя тут задерживаться.

— Да, точно, — тяжело дыша, отозвался Сандро.

— И на вокзал Карпи нам нельзя. Они того и ждут.

— И куда мы?..

— На юг, на вокзал в Модене. Последний поезд на Рим через час пятнадцать минут. Мы подгадали время побега, чтобы успеть на поезд. Если пропустим его, нам придется где-то скрываться всю ночь.

— Ладно. — Сандро все уяснил. Нужно успеть на поезд. Вопрос жизни и смерти.

— Вряд ли солдат из Фоссоли отправят в Модену. У них нет лишних людей.

— В Модене тоже могут быть немцы.

— Знаю. Мы приготовили тебе фальшивые документы. Теперь тебя зовут Джованни Лонги.

— В честь нашей синьоры Лонги. — Сандро вспомнил свою учительницу математики, это было словно вечность назад.

— Мы захватили тебе одежду. На вокзале мы разделимся. Ведите себя так, будто мы незнакомы. Вы с Элизабеттой поедете вместе. Притворитесь парой.

Элизабетта посмотрела на Сандро:

— Мы и так пара.

Марко задыхался.

— Я буду за вами приглядывать, но вы сами по себе.

— Немцам в Модене сообщат о побеге?

— Наверняка да. Надеюсь, они решат, что мы спрячемся в окрестностях Фоссоли, а не попытаемся прорваться в Модену. Так что эффект неожиданности на нашей стороне. Побежим на юг через поля, и все будет хорошо.

Элизабетта сжала руку Сандро.

— Это все придумал Марко. Как вывести тебя из лагеря, вообще все.

— Вот уж нет. — Марко покосился на них. — Просто Элизабетта готовит отличную пасту.

— Что? — спросил запыхавшийся Сандро. — Спасибо, Марко. Не знаю, как смогу тебе отплатить.

— Позаботься о ней, вот и все.

Глава сто тридцать вторая

Элизабетта взяла Сандро за руку, и они пошли по булыжной мостовой Модены в сторону железнодорожного вокзала. Марко шел на квартал впереди них; мимо проходили мужчины и женщины. Сандро переоделся в белую рубашку и темные брюки Марко, подпоясанные ремнем, и очистил обувь от грязи. Он выглядел прекрасно, если не считать вздувшейся полосы на правой щеке, которая осталась от удара немца.

Элизабетте было не по себе оттого, что они бросили Массимо в лагере; Сандро мрачно молчал. Марко впереди присоединился к людям, направлявшимся в здание вокзала — длинное прямоугольное строение с арками на фасаде. Она знала, что ему будет трудно найти нужную платформу, ведь Марко не сумеет прочесть расписание поездов. Элизабетта надеялась, что он сам догадается или спросит кого-нибудь.

Элизабетта и Сандро перешли улицу и тоже вошли в здание вокзала. Потолок был сводчатым, помещение большим, на дальней стороне виднелись двери, которые вели к платформам и путям. В зале оказалось всего несколько путешественников с саквояжами и газетами. И, к счастью, ни следа немецких солдат.

— Давай проверим, какой у нас поезд, Джованни, — сказала Элизабетта, назвав Сандро фальшивым именем на тот случай, если кто-то их услышит. Он поджал губы — наверняка нервничал, и она крепче стиснула его руку.

Сандро взглянул на расписание.

— Наш поезд с минуты на минуту прибудет на седьмой путь. Мы как раз вовремя.

— Хорошо. — Элизабетта оглянулась и увидела, что Марко удаляется к выходу на платформу. — Давай подождем снаружи, ладно? Вечер чудесный, а билеты купить можно и в поезде.

— Хорошая идея. — Сандро улыбнулся, они вышли на улицу и направились на платформу седьмого пути. Вдалеке с грохотом показался поезд; круглый луч света от его фонаря стремительно приближался. Пассажиры оживились и выстроились в неровную линию.

Элизабетта была счастлива. Им с Сандро оставалось лишь сесть в поезд и вести себя как влюбленная пара, которой они и были. Они почти добрались до дома.

Вдруг со стороны вокзала, покуривая сигареты, вышли два немца. Элизабетта заметила их краем глаза, но улыбаться не перестала. Сандро, должно быть, тоже их увидел. Он отвернулся и будто окаменел.

Элизабетте стало за него тревожно. В порыве чувств она его поцеловала. Сандро, который явно такого не ожидал, поцеловал ее в ответ и вскоре тоже вспыхнул страстью. Она прижалась к нему со всей любовью.

— Я люблю тебя, — пробормотал Сандро, разжимая объятия.

— Я тоже тебя люблю, — отозвалась Элизабетта.

Поезд, скрежеща двигателем, въехал на станцию, колеса замедляли ход. Пассажиры, которые направлялись в Рим, выстроились в очередь на посадку. Элизабетту и Сандро обступила толпа. Она не спускала глаз с Марко: тот держался сбоку и немного позади, притворяясь, будто читает газету. Элизабетта знала: он заметил солдат и не сядет в вагон, пока не удостоверится, что они с Сандро в безопасности.

Немцы подошли к платформе — видимо, тоже собирались ехать этим поездом. Они непринужденно болтали и курили, но Сандро таращился прямо перед собой, неестественно расправив плечи. Элизабетта встревожилась из-за него и посмотрела на Марко. Они переглянулись, и она поняла: Марко тоже волнуется. Вдруг он бросил газету на скамейку.

Пассажиры встали в очередь и начали продвигаться вперед, на посадку. Элизабетта и Сандро тоже направились следом, причем Сандро смотрел строго вперед. Немцы встали позади них, хохоча в голос, будто говорили о чем-то смешном. Элизабетта не понимала о чем, а Марко, который знал немецкий, был слишком далеко.

Сандро продолжал смотреть прямо перед собой. Элизабетта погладила его по руке, пытаясь успокоить. Марко стал подбираться ближе к ним, на ходу снимая рюкзак.

Элизабетта знала, что там Марко держит пистолет.

Очередь еще продвинулась вперед.

Элизабетта подошла ближе к поезду, и Сандро тоже. Немцы шагали следом, и тут один из них заговорил с Сандро.

Глава сто тридцать третья

Марко сунул руку в рюкзак. Пальцы обхватили рукоятку пистолета. Он заставил себя не спешить. Немцы стояли позади Сандро и Элизабетты. Один из них что-то говорил Сандро, пытаясь привлечь его внимание.

Сандро неестественно застыл.

Марко подошел поближе, чтобы услышать, о чем они говорят.

Первый немец хихикал.

— Твоя фрейлейн вмазать тебе? — спросил он Сандро на ломаном итальянском.

Сандро на негнущихся ногах повернулся. Он не улыбался. Во рту у него пересохло.

— Нет… э-э-э… я ударился, когда…

— Он со ступенек свалился, — влезла Элизабетта, расплывшись в озорной ухмылке. — Если б я ему вмазала, синяк был бы побольше.

Немцы расхохотались. Сандро попытался улыбнуться, но вышло неубедительно. Марко положил палец на спусковой крючок.

Первый немец подмигнул Элизабетте:

— Не верю! Это она била!

— Вот так! — Второй замахнулся, притворяясь, что хочет ударить Сандро, тот от страха инстинктивно вздрогнул.

Первый перестал улыбаться.

— Боишься?

Другой солдат смерил Сандро пристальным взглядом:

— Покажи удостоверение личности.

— Конечно. — Сандро сунул руку в карман, достал фальшивое удостоверение и протянул немцу, но рука его заметно дрожала.

Элизабетта напряглась.

Марко по-прежнему держал палец на спусковом крючке.

Фашист и не подумал пошевелиться и взять документ. Вместо этого он смотрел на дрожащую руку Сандро, продлевая мучительный момент.

Из двери вагона выглянул проводник.

— Поднимайтесь, поднимайтесь!

Немец наградил его суровым взглядом:

— Задержите поезд. Мы еще не готовы ехать.

Кондуктор нервно кивнул и скрылся из виду.

Нацист отнял взгляд с дрожащей руки и посмотрел Сандро в глаза:

— Похоже, ты очень испуган. Что-то скрываешь? Что натворил?

Сандро сглотнул комок в горле.

— Ничего…

— Сомневаюсь. Врешь ты все. — Немец вырвал удостоверение у Сандро, пролистал и хотел было вернуть, но, как только Сандро потянулся за удостоверением, нацист отнял его, явно забавляясь.

Рука Сандро задрожала, зависнув в воздухе.

Марко навел на немцев пистолет, не доставая тот из рюкзака.

Нацист прицелился в Сандро.

— Ты идешь с нами.

Марко вынул пистолет.

Немец мгновенно перевел оружие на Марко, прицелился и нажал на спусковой крючок.

— Нет! — Сандро бросился под пулю, и та угодила ему в грудь.

Рубашка Сандро словно взорвалась и тут же окрасилась кровью. Он попятился, руки безвольно упали.

От ужаса Элизабетта закричала.

Марко моментально выстрелил в обоих солдат. Те замертво упали на платформу.

— Нет! — Элизабетта кинулась к Сандро: тот лежал на платформе, истекая кровью. Она упала на него, сжала в объятиях и разразилась слезами, крича и всхлипывая.

Марко в ужасе подбежал к Сандро. Голубые глаза друга, застыв, смотрели в небо. Тело было абсолютно неподвижно. Сандро уже с ними не было, а из смертельной раны в груди еще вытекала кровь.

Сердце Марко словно разрывалось на части. Его лучший друг погиб, отдав за него жизнь.

— Нет, нет, нет! — плакала Элизабетта, прижавшись щекой к груди Сандро. Все ее лицо было перепачкано его кровью.

Марко, охваченный горем, заставил себя думать трезво. Поезд поспешно уехал — очевидно, машинист хотел избежать неприятностей. Пассажиры с платформы устремились в здание вокзала. Он только что прикончил двух немцев. Скоро придут другие.

Нужно было уводить Элизабетту. Куда и как — Марко не знал. Он убрал пистолет, надел рюкзак и принялся в отчаянии озираться по сторонам.

Загрохотали рельсы. Показался товарный поезд, который шел в южном направлении. Паровоз темной тенью несся к станции. Он уже приближался, но ехал слишком быстро, без остановки в Модене. Это был их единственный шанс.

Марко схватил Элизабетту за плечи.

— Нужно идти!

— Я не могу его тут бросить! Нет!

— Нам пора! Сейчас же! — Марко оторвал Элизабетту от Сандро и перекинул ее, плачущую и кричащую, через плечо. Он спрыгнул с платформы вместе с ней и поспешил через пути.

Навстречу им с ревом несся товарный поезд, он грозно гудел, предупреждая всех убираться с дороги.

Марко присмотрелся к вагонам. Сначала шли деревянные, с закрытыми дверями, но дальше к ним был прицеплен угольный вагон с открытым верхом и лестницей сбоку.

С грохотом подлетел паровоз, на подъезде к станции он слегка замедлил ход. Марко крепче прижал к себе Элизабетту. Ветер, грязь и дым летели ему в лицо.

Марко приготовился. Элизабетта закричала. Поезд взревел гудком. Вагон с углем приближался.

Марко вместе с Элизабеттой бросился к лестнице.

Глава сто тридцать четвертая

Поезд во тьме мчался на юг, Марко и Элизабетта лежали на горах каменного угля. Он обнял ее, и она зарыдала, содрогаясь всем телом. Рев поезда заглушал ее плач. Мимо проносился город за городом.

Их обдувал ветер, разнося повсюду частицы угля, залепляя им глаза и забивая ноздри. Уголь перепачкал одежду и покрыл их руки, окрасив в черное, словно в знак траура.

Марко смотрел на небо, мучаясь от потери друга. Облака скрыли луну и звезды. Сверху нависла лишь непроглядная тьма. Марко гадал, где кончается эта чернота и кончается ли она вообще, как и само горе, которое не имело конца и края, — оно было безмерным, безграничным и со всех сторон окружало его.

Элизабетта плакала, и Марко страдал вместе с ней, ведь он поехал в Фоссоли, чтобы вернуть ей Сандро. Она любила Сандро, а Сандро любил ее, они принадлежали друг другу. Марко хотел пожертвовать собой ради Сандро, но план провалился. Вместо этого Сандро погиб ради Марко. Умер не тот человек, и Марко это знал.

Он посмотрел на черное и пустое небо.

Закрыл глаза и увидел ту же пустоту.

Он плакал вместе с Элизабеттой до самого Рима.

Глава сто тридцать пятая

Марко сидел за столом на кухне, он был совершенно разбит. Угольная пыль покрывала всю его одежду и щипала глаза. Мать поставила перед ним очередную чашку кофе. Он рассказал ей, что произошло в Модене, и она расплакалась вместе с ним. Вид у Марии был совершенно опустошенный и измученный, она все еще не сняла черное платье, которое надела на поминки мужа.

Эмедио тоже сидел за столом и молча плакал. Элизабетта по-прежнему рыдала в ванной комнате.

Мать присела рядом, коснулась его руки.

— Пей кофе, Марко.

— Не хочу, спасибо.

— Ты сделал все, что мог. Не вини себя. Сандро бы точно не стал тебя укорять. Он тебя любил.

Эмедио, такой же опустошенный, кивнул:

— Мне очень жаль, брат.

Марко пригубил кофе, но тот не в силах был смыть угольную пыль во рту — это раздражало и постоянно отвлекало. Горе, вина и ярость слились в комок, который застрял в глотке. Марко посмотрел на брата, сидевшего на противоположном конце стола.

— Как мило, Эмедио. А ты будешь молиться? Молиться за Сандро.

Тот недоуменно моргнул:

— Ну конечно.

— И что это дало? Чем помогли твои молитвы Сандро? Чем они помогли Массимо и другим евреям? Или папе, или Джемме?

— Марко, ты расстроен…

— Да, расстроен. Почему никто ничего не делает? Если бы все не сидели сложа руки, Сандро был бы жив. Папа и Джемма тоже. Массимо был бы с нами. Это безумие! Почему никто их не остановит? — Марко, кипя от гнева, вскочил. — Не надо молиться, брат! Не сочувствуй мне! Папа сражался за то, во что верил! И я тоже! Я бы убил всех немцев до единого голыми руками! Сандро погиб, потому что никто ничего не сделал!

— Нет, — успокаивающе сказал Эмедио. — Тебе нужно отыскать любовь и Бога…

— Не будь таким наивным! — взорвался Марко. — В мире не осталось никакой любви, только ненависть! Где был Бог, когда пуля пронзила сердце Сандро? Почему Бог не забрал меня? Я молил Его об этом!

— Не говори так, Марко! — ахнула мать.

— Послушай, брат. — Потрясенный Эмедио посмотрел на него. — Сандро сделал выбор — он решил спасти тебя. Бог был там, прямо в нем. Сандро дарил любовь, а не ненависть. Не предавай его сейчас. Не отвечай ненавистью на его любовь.

Слова Эмедио ошеломили Марко. Он замолчал. И устыдился, что кричит на мать и брата в поминальный вечер отца. Их лица, искаженные страданием, говорили ему, что он неправ.

Марко снова опустился на стул. Он был растерян, опустошен, раздавлен.

Он опустил голову на руки. Взгляд уткнулся в пятно, темнеющее на половицах. Это была кровь отца.

Позади открылась дверь ванной, оттуда вышла Элизабетта в свежем платье, она была совершенно разбита.

— Я хочу домой, — тихо сказала она.

Глава сто тридцать шестая

Элизабетта, окаменевшая от горя, поднялась по лестнице в свою спальню. Марко проводил ее домой, но они не обменялись ни словом. Они вдвоем оказались в аду, но каким-то образом тот был у каждого свой.

Она добралась до спальни, отперла дверь и закрыла за собой. В комнате сгустилась темнота, только в окно проникал луч луны, настолько слабый, что казался призрачным.

Замяукали Ньокки и Рико — отчасти приветствуя хозяйку, отчасти упрекая. Рико остался сидеть у подножия кровати — темной тенью, словно уголь в том поезде.

Ньокки Элизабетта видела хорошо, ее белый мех переливался в лунном свете.

Элизабетте хотелось заплакать, но слез не осталось. Только пустота и разрывающая грудь боль, словно ей тоже прострелили сердце. Поступок Сандро, который нырнул прямо под пулю, ее потряс — а между тем он был ожидаем. Таким уж был Сандро, как всякий мужчина. И Марко тоже. Каждый из них отдал бы жизнь за другого и за нее, вот почему Сандро так поступил.

Она начала расстегивать платье, подошла к своему креслу и заметила на столе раскрытый блокнот. Странное дело… Элизабетта включила свет и увидела записку, там говорилось:

У нее перехватило дыхание. Слезы снова навернулись на глаза. Она провела пальцами по строчкам, чтобы почувствовать отпечатавшиеся на бумаге буквы. Взяла блокнот и прижала к груди. Элизабетта знала, что тоже будет любить Сандро всегда. Любовь не пройдет оттого, что его не стало.

Она вдруг поняла, что идет к черному ходу. Поднялась по пожарной лестнице в сад, пересекла его и опустилась в свой шезлонг с блокнотом, по-прежнему прижатым к груди. Закрыла глаза, полные слез, и вдруг услышала в небе над головой шелест хлопающих крыльев.

Она посмотрела наверх и увидела, что под луной летают сотни скворцов, их силуэты поворачивались, кувыркались, объединяясь в немыслимые изящные фигуры. Она знала, что это называется мурмурация — природный феномен, обычное для этого времени года явление, и все равно это было удивительно. Их прилет в эту душераздирающую ночь был похож на знак от Сандро, такой же верный, как записка, которую она прижимала к груди.

Она наблюдала, как скворцы, летая по небу, образуют вытянутые параболы и эллипсы — математические фигуры, которые он так любил. И тогда Элизабетта поняла: Сандро по-прежнему с ней и всегда будет с ней, даже если он наверху, а она — внизу, он — в небесах, а она — на земле, среди растений, цветов и животных.

Вместе они — это земля и небо, весь мир.

И этот мир полон любви и потерь.

Глава сто тридцать седьмая

Марко с матерью и Эмедио стояли в проходе открытой усыпальницы, где находилась гробница его отца. Шли похороны. На них явились почти две сотни скорбящих, места внутри на всех не хватило, и многим пришлось выйти на солнце. От полуденной влажности и жара людских тел аромат венков, что выстроились вдоль стен, стал еще удушливее. От него у Марко чуть голова не пошла кругом. Всю прошлую ночь он не сомкнул глаз; хоть он и был совершенно измотан морально, уснуть не представлялось возможным.

Отца хоронили в одной из серых мраморных гробниц, что размещались внутри усыпальницы по обе стороны прохода, уложенные в пять ярусов. Каждая занимала квадратный метр, а глубина составляла три метра. Впереди крепилась бронзовая табличка с выгравированным именем покойного и датами жизни, которые Марко не сумел прочитать. Мемориальная доска его отца была еще не готова, поэтому Нино прикрепил туда лист бумаги с именем покойного. Марко все не мог отделаться от ощущения, что отец заслуживает гораздо большего. Склеп напомнил ему картотеку в Палаццо Венеция.

Рядом с Марко, опершись на Эмедио, стояла мать, которая проплакала всю заупокойную мессу. Марко почти не слушал проповеди, хотя в нужный момент преклонял колени и говорил вместе со всеми, когда требовалось, а затем нес покров с гроба отца и принимал соболезнования от скорбящих. Среди них были партизаны, ветераны Великой войны, старые друзья отца по велоспорту, соседи, завсегдатаи бара, торговцы, персонал больницы, бывшие фашисты и tifosi.

Последние, называя отца его полным именем — Джузеппе Террицци, произносили о нем памятные речи, показывали фото и рассказывали о рекордах Беппе.

— Он мог бы стать одним из великих, — сказал какой-то фанат.

— А он таким и был, — выпалил Марко и замолчал, боясь сказать что-то не то.

В последнее время он только и делал, что говорил что-то не то. Его план провалился. Из-за него погиб лучший друг. Элизабетта пришла сегодня на похороны, и Марко оценил это, но так и не сумел посмотреть ей в глаза. Он не знал, как жить дальше. Он оплакивал Сандро, своего отца, Джемму и Альдо. В его скорбящей душе все эти потери накладывались одна на другую, и он загибался под их весом.

После кладбища в баре «Джиро-Спорт» состоялся поминальный обед, во время которого Марко едва мог ворочать языком. Он присутствовал там только телом, все делал механически. Мало ел, потом помогал убирать со столов, а когда все закончилось, понял, что ему нужно. Он подошел к матери и положил руку ей на плечо.

— Мама, можно я пойду расскажу Розе?

Марко шагал по больничному коридору. Он так долго носил военную форму, что в гражданском костюме ему было не по себе.

Марко вдруг подумалось, что костюм — это просто другая форма, форма успешного человека, а раз так, то он будет носить ее, как актер свой наряд. Успеха он ни в чем не добился. Марко потерпел неудачу, и теперь ему придется сказать Розе, что ее брат мертв, а отец остался в лагере.

Он дошел до конца коридора, до закрытой двери со стеклянным окном. Он уже рассказал доктору Кристабелло о Сандро и Массимо, и того это очень огорчило. Доктор Кристабелло объяснил ему, что в больнице все еще придерживаются легенды о синдроме «К» на случай возвращения немцев.

Марко посмотрел в оконце на двери: Роза отдыхала на кровати у окна. Он взялся за ручку, но остановился, увидев в стекле собственное отражение. Он казался призраком, запертым в раме. Как сообщить ей, что из-за него убили Сандро? Нужно найти в себе силы ради нее. Рассказать Розе о храбрости и самопожертвовании ее брата.

Марко открыл дверь.

Глава сто тридцать восьмая

Массимо приободрился, подумав, насколько ему повезло с невысоким ростом. Из транзитного лагеря людей везли в деревянном товарном вагоне, в котором раньше транспортировали скот. С одной стороны вагона откололась доска, и получилось небольшое отверстие — Массимо прижался к дыре носом, жадно вдыхая свежий воздух. Нежданная удача, ведь в вагоне стоял тошнотворный смрад, поскольку людям пришлось мочиться и испражняться по углам.

Поездка была сущим кошмаром, в полнейшей темноте. Массимо не ел уже несколько дней, как и остальные. От жажды кружилась голова. Колени пару раз подгибались, но упасть было некуда, а вывихнутая лодыжка постоянно пульсировала от боли. Дети уже перестали просить еды и воды, только младенцы все еще плакали, разрывая всем сердце. Один малыш рядом с Массимо умер у матери на руках.

Он дремал стоя, но время от времени выглядывал в дыру и видел, где они едут, — в основном это была сельская местность, затем показались горы, несомненно, это были Альпы.

Массимо не знал, куда их везут, но решил, что на север, поскольку становилось все холоднее. Пассажиры вагона привыкли к более теплому климату и были одеты слишком легко. Массимо снова подумал, что ему повезло, поскольку он не лишился пиджака и был единственным мужчиной в галстуке, — все, что у него осталось от былого достоинства.

Ритмичный стук колес начал затихать. Массимо догадался, что они подъезжают к южной границе Польши. Похоже, их везут в трудовой лагерь, поскольку до него дошли разговоры, будто туда отправляют и других евреев из гетто. Он обрадовался: появилась надежда, что там будет еда и питье. Возможно, нацисты дадут им отдохнуть перед работой. По слухам, лагерь этот назывался Освенцим.

Массимо рассчитывал, что в лагере понадобятся услуги адвоката. Он решил дать знать властям о своей профессии. Был уверен, что даже немцы поймут, как он полезен, и отправят его заниматься счетами, учетными книгами или чем-то вроде того. Он всегда умел обратить любой недостаток в преимущество. И этот раз не станет исключением.

Пассажиры заметили, что поезд замедляет ход; в вагоне поднялся нервный шум, полились испуганные слезы. Семьи прижались друг к другу, но Массимо снова подумал, что он везунчик: его-то семье удалось не попасть в трудовой лагерь. Сандро успел сбежать из Фоссоли как раз вовремя. Мертвого охранника немцы обнаружили, но кто сбежал, так и не выяснили. На следующее утро Массимо и других евреев согнали на станцию в Карпи, там погрузили в товарные поезда и отправили на север.

Стоило Массимо подумать, что Сандро, Джемма и Роза остались в Риме, его охватывало облегчение — теперь они вне опасности, в больнице или у Террицци. Как отец, он мог быть спокоен только тогда, когда знал, что его семья цела и невредима. Еще он знал, что может рассчитывать на Беппе, тот обязательно позаботится о Сандро, Джемме и Розе, пока сам он не вернется из Освенцима.

Массимо надеялся, что время в лагере пролетит быстро. Даже если ему придется заняться ручным трудом, он выдержит. Он пережил фашизм, переживет и нацизм. Война закончится, и вся их семья снова встретится в Риме, где Симоне жили уже несколько веков.

Поезд с грохотом остановился. Массимо прильнул глазом к дыре — посмотреть, что происходит. Стояла темнота.

Но где-то вдалеке виднелся свет.

Глава сто тридцать девятая

На кухне ресторана Элизабетта трудилась одна — она явилась слишком рано, до прихода остальных. Она готовила пасту «волосы ангела» и сейчас добавила в тесто яйца и разминала его. Пластичная масса размягчалась и согревалась у нее в ладонях, почти как живое существо — человеческое сердце, которое Элизабетта сформировала собственными пальцами.

Она горевала по Сандро, но все держала в себе. Элизабетта не могла перестать думать о том, какая жестокая ему выпала смерть. Не могла смириться, что пришлось бросить его на той станции. Порой ей вспоминались счастливые времена: когда они сидели вместе в Ла Сапиенце или впервые поцеловались на берегу реки. Но приходили ли ей на ум радостные события или печальные, она все равно плакала. И то, что счастье и печаль могут служить одинаковой причиной для слез, ей казалось парадоксальным.

Элизабетта сыпанула на тесто еще муки и продолжила замешивать. Работать-то все равно нужно. Она каждый день приходила в ресторан, выпрашивала у поставщиков товары, торговалась на черном рынке и вела бухгалтерские книги. Страдания, как поняла Элизабетта, — это часть войны, часть жизни. Страдали все. Мужчины, женщины и дети из гетто пока не вернулись. Она скучала по Массимо, Джемме, семейству Диорио, которые прежде жили на той стороне улицы, по своим еврейским клиентам — все они исчезли в тот день. У нее не хватало духу вернуться в гетто. Там царила невыносимая пустота.

Она почти закончила месить. Элизабетта старалась не слишком увлечься мыслями, а то тесто станет слишком жестким. После смерти Сандро немцы стали сильнее притеснять людей, сделались более суровыми. Каждый день выпускали новые указы. Аресты и избиения посреди белого дня на улице превратились в обыденность. Все молились о спасении, веря, что к зиме в Италию войдут союзники, но уже почти наступило Рождество. С каждым днем прибывало все больше беженцев, переселенцев и голодающих.

Она отряхнула с рук муку и подумала о Марко. Только он один и понимал, как ей плохо, да и ему приходилось не легче. Онемев от горя, он исполнял свой долг в баре «Джиро-Спорт» — так же, как и она. Марко заглядывал к ней в ресторан пару раз в неделю, Элизабетта стала учить его читать. Они начали с его имени и усердно тренировались. Она не понимала, почему у него выходит так плохо, но знала, что он старается изо всех сил.

Элизабетта вытерла руки о посудное полотенце, направилась в крошечный туалет при кухне и закрыла за собой дверь. Натягивая трусики, она обратила внимание на их белизну.

Месячные так и не пришли.

У нее никогда не было задержек.

До сих пор.

Глава сто сороковая

Месяцем позже Элизабетта вышла из кухни, вытирая руки о фартук. Она направилась в зал: тот был пуст, только Марко в одиночестве сидел за столом, за которым готовился к уроку. После закрытия ресторана на ночь у них с Марко был свой распорядок. Он приходил под конец рабочего дня, Элизабетта выдавала ему лист с упражнениями по чтению и письму, а потом, пока она убирала на кухне, он их выполнял. Обычно, написав упражнение, он уплетал тарелку пасты, приготовленной днем, но сегодня его любимого блюда, spaghetti a cacio e pepe — спагетти с перцем и сыром пекорино романо — ему не досталось.

Элизабетта подошла к столу: Марко склонился над листом с заданием. На нем был шерстяной свитер и брюки, свет от лампы падал на темные густые волосы. Марко сосредоточенно водил карандашом, закусив кончик языка, как когда-то в школе.

— Как дела? — спросила Элизабетта, садясь напротив него.

— Уже закончил.

— Показывай!

Марко развернул к ней листок, чтобы она могла прочесть написанное. Буквы были крупными, но разборчивыми:

— Браво! — обрадовалась Элизабетта. — У тебя получилось!

Марко, польщенный, улыбнулся.

— Долго пришлось повозиться, верно?

— Это неважно. Мы ведь не на гонке.

— Гонки куда легче, — фыркнул Марко. — Письмо — это сущая пытка! Я тут еще кое-что написал.

— Уже? Дай-ка посмотрю.

— Держи. — Марко достал из рюкзака лист бумаги и положил перед ней. Там крупными, несколько неловкими буквами было написано:

— Что это, Марко? — ахнула она.

— Прочитать? Я могу. Мне помогала мама. — Марко посмотрел на нее очень серьезно, впиваясь в нее своими темными глазами. — Элизабетта, я люблю тебя и всегда любил. Знаю, ты выбрала Сандро, и я тоже его любил…

На Элизабетту нахлынула волна горя и вины, словно она предавала Сандро уже тем, что выслушала предложение от Марко, но перебивать его она не стала.

— Скажу честно: в прежние времена я ненавидел быть на вторых ролях после кого угодно, даже после него. Но все изменилось. Это были самолюбие и гордость, а не любовь. Теперь все это неважно. Я не против быть для тебя вторым, если в итоге стану твоим мужем.

Элизабетту захлестнуло столько эмоций, что она не в силах была в них разобраться. Слова Марко нашли отклик в ее сердце. Столько всего произошло с тех пор, как он попросил ее выйти за него замуж в Апельсиновом саду. Она выбрала Сандро, а не его, и носила ребенка от Сандро, хотя этого еще никто не замечал. Элизабетте было очень неловко, она не представляла, как сообщить ему о своей беременности.

Элизабетта взяла себя в руки.

— Послушай, ты не все знаешь…

— Я знаю, что ты беременна.

— Что? Но как?!

— Я смотрю на тебя с самого детства. Я замечаю все изменения. Платье стало туго сидеть на талии, лицо округлилось, появились щечки и подбородок. — Марко потянулся к ее руке, погладил пальцы. — Думаешь, я бы не увидел? Еще как увидел бы. Я смотрю на тебя всю жизнь.

Элизабетта не знала, что ответить. Она стыдилась, и все же наконец ее состояние заметили, и Марко ее понял.

— Это ребенок Сандро.

— Ну конечно, cara. Я помню, что ты была с ним в ту ночь. Ты мне сама рассказала. — Марко нежно ей улыбнулся. — Знаю, тебе будет нелегко, ведь он погиб совсем недавно, но мы можем помочь друг другу. Мы оба его потеряли, и мы оба его любили. Вот о чем я думаю, и мне становится легче. Это придает мне сил, дарит надежду на будущее.

Сердце Элизабетты наполнилось счастьем.

— Но разве не тяжело тебе будет растить ребенка Сандро?

Марко сжал ее руку и посмотрел ей в глаза:

— Я хочу растить ребенка Сандро. Никто лучше нас с тобой не воспитает этого малыша.

Элизабетта будто онемела. Марко всегда был таким, он постоянно ее удивлял, а сейчас казался более зрелым, даже мудрым.

— Разве не этого хотел бы Сандро, Элизабетта? Чтобы мы с тобой поженились, любили друг друга и воспитывали его ребенка как нашего собственного? — Глаза Марко сияли, он смотрел на нее нежно, но настойчиво. — Клянусь, я буду любить ребенка Сандро так же, как любил его самого. В память о нем.

Марко обуревали чувства, и Элизабетта поняла, что он открыл ей свое сердце и душу.

— И знаешь, что еще у меня на уме, Элизабетта? В каждой паре есть тот, кто ждет. Однажды я сказал тебе, что буду ждать тебя вечно, но тогда у меня не вышло. Я был нетерпеливым. Гордым. Много о себе мнил.

Элизабетта улыбнулась, удивляясь тому, что Марко сумел в таком признаться.

— Теперь я изменился, изменилось все. Я стал другим даже в глубине души. Все, что случилось, сломало меня. Я потерял брата, отца, лучшего друга — черт возьми, Элизабетта, я проиграл войну. Я ошибался в Муссолини и много в чем еще. Это научило меня смирению. — Марко встал, подошел к ней и опустился на одно колено. — Послушай. Я буду тебя ждать. Буду ждать столько, сколько потребуется. Я верю, что однажды ты полюбишь меня так, как люблю тебя я. Возможно, не сейчас, и даже не тогда, когда родится ребенок, но когда-нибудь это произойдет. И я умею ждать.

Элизабетту захлестнула волна любви к нему, а Марко, не отводя от нее взгляда, сунул руку в карман и достал кольцо с бриллиантом, которое уже дарил ей прежде. Свет лампы упал на драгоценный камень в оправе, и тот сверкнул.

— Пожалуйста, на этот раз прими кольцо. Пожалуйста, стань моей женой. Я люблю тебя всем сердцем. — Марко по-прежнему смотрел ей в глаза. — Ты выйдешь за меня?

И Элизабетта с замиранием сердца ответила:

— Да.

Глава сто сорок первая

Мария сочла, что блюда к свадебному застолью удались: rigatoni с соусом pomodoro, обжаренный на гриле ягненок с запеченным картофелем и свежей морковью, петрушкой, базиликом и томатами из сада Элизабетты. Собрались только самые близкие, и Мария с радостью принимала гостей в зале бара «Джиро-Спорт», который по такому случаю закрыли на весь день.

Роза пришла в красивом синем платье, она сидела рядом с Эмедио — именно он провел чудесную церемонию в церкви. Эмедио благословил трапезу и налил в бокалы игристое вино, но тут все растерялись, не зная, кому же говорить тост, ведь у Элизабетты не было родителей, а Беппе погиб.

— Простите… — Мария поднялась с места, разглаживая нарядное платье. — Наверное, я должна что-то сказать. Ну кто-то же должен — в такой-то день. Не умею я произносить речи и тосты. Никогда в жизни не доводилось. Но кому-то из старших придется. — Она помолчала, собираясь с мыслями. — Беппе тоже не любил речей. Я знаю, что бы он сказал сегодня, но не стану этого говорить. Он сказал бы коротко. Я так не могу, зато могу по-простому. Скажу, что думаю, вот и все.

Все смотрели на Марию, подбадривая ее улыбками. Возможно, ей стоило заранее обсудить с ними свою речь, но она сомневалась, что у нее хватит смелости для тоста в день свадьбы. Как выяснилось, смелости не хватило, но она все равно поднялась.

— Я смотрю на всех, кто собрался за этим столом по такому чудесному поводу — венчанию молодых, Марко и Элизабетты. Они любят друг друга. Мы за них счастливы! Мы любим Марко и рады, что Элизабетта вошла в нашу семью.

Марко и Элизабетта — идеальная пара — улыбнулись. Марко был очень красив в темном костюме и галстуке. А Элизабетта просто сияла в свадебном платье, которое подарила ей Мария, — она сама выходила в нем замуж за Беппе. Элизабетта носила его с гордостью, что порадовало Марию. Прошлое было забыто.

— Месса была чудесная, Эмедио. Мы благодарны Господу, что Он благословил эту семью. Сегодня мы счастливы. — Мария помолчала, набираясь отваги для дальнейших слов. — И все же, глядя на тех, кто собрался за этим столом, я вижу глаза, полные слез. Дрожащие улыбки. Мы ранены в самую душу. Мы страдали. Мы потеряли столько любимых. Беппе, Альдо, Массимо, Джемму, Сандро, Нонну, Людовико, Серафину, наших друзей и соседей. Мы их очень любили. Мы их потеряли. Нам их так не хватает. Здесь нет их — но есть мы. И не будем притворяться, что праздник не отдает легкой горечью.

Мария заметила, что Роза опустила глаза, пытаясь держать себя в руках. Роза жила в Ватикане, а Массимо так и не вернулся из лагеря, и о нем не было никаких вестей.

Мария кашлянула, прочищая горло.

— Не все из вас хорошо меня знают. Я всегда на кухне. И в баре я на кухне, и у себя дома там торчу. Кажется, вообще оттуда не выхожу — хоть на втором этаже, хоть на первом.

Все захихикали — Мария такого и не ожидала.

— Я не знаменитый шеф-повар и не мастак готовить пасту, как наша Элизабетта, моя замечательная невестка.

Элизабетта улыбнулась ей.

— Да и «Джиро-Спорт» — это бар, а не ресторан. Меня и поварихой-то взяли, потому что платить не нужно было.

Все снова засмеялись, и Марию это обрадовало. Она поняла, что произносить речь — значит просто общаться с людьми и говорить им правду; эта мысль ее приободрила, и она продолжила:

— Так вот, я лишь простая кухарка, как любая мать, любая женщина. Каждый день, перед тем как что-то готовить, я открываю холодильник и смотрю, что у меня есть. И всегда чего-то не хватает — тех ингредиентов, которые очень нужны. Все время чего-то недостает. А во время войны — уж тем более. И потому каждый день, перед каждой трапезой, я задаю себе один и тот же вопрос. Что я могу приготовить из того, что есть? — Мария кивнула, чувствуя, что говорит верные слова. — Я задаю себе этот вопрос всякий раз перед тем, как приступить к готовке. Так было всегда, даже когда мальчики были маленькими. Что я могу приготовить из того, что есть?

Марко, Элизабетта и Роза внимательно слушали. Эмедио хмурился: он переживал за нее или, возможно, пытался угадать, к чему она клонит. Мария и сама этого не знала, но говорила от чистого сердца. Она не знала, удастся ли ей донести свою мысль.

— И все равно каждый день, во время каждой трапезы, я беру все ингредиенты, которые у меня имеются. Любые обрезки или остатки, все кусочки. Варю из того, что осталось, и еда всегда получается лучше, чем я ожидала. Это удивляет меня все время. Каждое блюдо. Только вы, пожалуйста, не думайте, я не заношусь. Мы знаем, что все это — заслуга Бога. Это с его помощью я каждый раз в конце концов получаю блюдо, которым можно гордиться.

В голове у Марии прояснилось, нервозности как не бывало.

— Так и жизнь скорбящих. У нас нет того, чего мы хотим. Нет того, что нам необходимо. Нам этого так не хватает. Не хватает наших любимых. Нас постоянно терзает боль.

У Марии задрожали губы; она засомневалась, что сможет продолжить, но все же проглотила комок в горле и взяла себя в руки.

— Но я смотрю на собравшихся за этим столом — и вижу чудесные ингредиенты. — Она любящим взглядом окинула Марко, Элизабетту, Эмедио и Розу — всех по очереди. — Я вижу ингредиенты, которые очень хорошо сочетаются с другими ингредиентами. И знаю, что если мы будем держаться все вместе, как сейчас, то с Божьей помощью приготовим прекрасное, вкусное блюдо, которое напитает нас всех взаимной любовью друг к другу.

Тут все заулыбались, а на глаза Марии навернулись слезы — скорее счастливые, чем печальные. Она сказала ровно то, что хотела.

Мария подняла бокал.

— Я произношу тост за моего любимого сына Марко и его новоиспеченную жену Элизабетту. Мы любим их, с уважением относимся к их браку и семье, которую они создали сегодня. Пусть их будущее будет настолько прекрасным, что удивит даже их самих. За Марко и Элизабетту!

И все подняли бокалы.

Глава сто сорок вторая

Изумленный Марко с такой же изумленной Элизабеттой стояли у застекленного окна детского отделения. По ту сторону стекла находился их крошечный розовый сын, который родился посреди ночи, опередив свой срок. Малыш спал под белым одеяльцем, черты его лица удивительно напоминали Элизабетту в миниатюре. Сложением он больше походил на Сандро, и Марко охватила глубокая грусть оттого, что друг не дожил до рождения сына. Он знал: Элизабетта думает о том же, они не раз это обсуждали. Из-за рождения ребенка их общее горе снова всколыхнулось, хотя теперь и смешалось с радостью.

— Сын. — Марко положил ладонь на стекло, глядя на младенца.

— Сын, — со счастливым вздохом повторила Элизабетта. — С ним точно все будет хорошо? Он здоров? Доктор так и сказал?

— Да, он здоров. Он просто такой же нетерпеливый, как я.

— Ты рад, что он родился?

— Очень. Нет никого счастливее меня, cara. — Марко поцеловал ее, и Элизабетта прильнула к его плечу.

— Ничего, если мы назовем его Алессандро?

— Конечно, — согласился Марко. — Алессандро Террицци. Замечательное имя.

Элизабетта прижалась к нему крепче, и Марко притянул ее к себе. Они были одни в этом крошечном коридорчике без окон наружу, но с улицы сюда все равно доносились смех и радостные крики, ведь сегодня праздновала вся Италия. Именно в этот день в Рим вошли союзники, и весь город ликовал. Война для Рима наконец-то закончилась.

Марко усмехнулся:

— Более исключительного дня рождения и не придумаешь, правда?

— Весь Рим празднует, что он родился, — засмеялась Элизабетта. — Я так благодарна тебе, Марко.

— И я. — Марко обхватил ее обеими руками и крепко притиснул к себе.

Тут в Ватикане зазвонили колокола собора Святого Петра, и толпа у больницы разразилась радостными криками, воплями и пением, все это сопровождалось ревом двигателей машин, грохотом грузовиков и танков.

Элизабетта с улыбкой разжала объятия.

— Наверное, они на набережной. Может, хочешь пойти посмотреть? Рассказать всем о малыше?

— Ты уверена? — спросил Марко, разрываясь надвое. — Я могу остаться с тобой.

— Пожалуйста, иди, мне нужно отдохнуть. — Элизабетта погладила его по щеке. — Я люблю тебя.

— И я тебя люблю.

— Отправляйся и отпразднуй за нас обоих, ладно?

— Мама, у нас мальчик! — Марко обнял мать посреди переполненного бара.

— У меня внук! Рим свободен! Слава Господу! — во всеуслышание закричала Мария, раскрыла объятия, схватила Марко и покрыла его лицо поцелуями. Посетители разразились восторженными воплями и аплодисментами.

— Позвони Эмедио и Розе, хорошо? А мне пора.

Мать снова поцеловала его, и Марко поспешил на улицу, где присоединился к ликующей толпе, что захлестнула Тиберину; он поддался чувствам, счастье затопило все его существо. Война для Рима закончилась, колокола собора Святого Петра все еще празднично звонили. Солнце заливало все золотом, украшая город, будто благословляло его с небес.

Марко вместе с толпой перешел через Понте-Фабричио; люди размахивали флагами, символами победы, все пели, кричали и целовались. Кто-то разлил spumante, и все засмеялись. Народ возликовал, завидев американцев на джипах, грузовиках и танках, заполонивших набережные Санцио и Ченчи.

Толпа устремилась к американцам, но Марко поспешил по набережной Ченчи в сторону гетто, его влекла совершенно другая сила. Он вошел в гетто и направился на Виа-дель-Портико-д’Оттавия, где продолжался радостный праздник, вот только Марко никого не узнавал. Кошерный мясник, пекарь и все другие знакомые лавочники исчезли, их увезли отсюда во время rastrellamento. Роза и большинство евреев Рима по-прежнему скрывались, опасаясь за свою жизнь. О Массимо ничего не было слышно, как и о других семьях, угнанных в лагеря в тот день. Делла Рокка, Террачино, ДиКавис, Сермонетта, Тоскано… Никто не знал, вернутся ли они когда-нибудь, и все боялись, что нацисты сотворили с ними самое ужасное.

На глаза Марко навернулись слезы, сердце ныло. Он вдруг понял, что ноги сами несут его туда, куда надо, и вскоре Марко уже стоял на Пьяцца Маттеи с ее прекрасным Фонтаном черепах. Вокруг источника толпились люди, пели, танцевали и радовались, но Марко молчал, вновь охваченный горем.

Он посмотрел на дом Сандро, задержав взгляд на окне третьего этажа, где раньше жил его лучший друг. Окно было открыто, комната пуста, но Марко видел его совсем не таким, как сейчас. Для него оно было прежним, как в те времена, когда оба были мальчишками, а он приезжал сюда на велосипеде и кричал…

— Сандро! — закричал Марко, и слезы покатились по его щекам. Мысленно он увидел, как Сандро машет ему рукой и кричит в ответ, и тогда Марко понял, зачем сюда пришел: ему нужно было дать другу обещание. Не отрывая взгляда от окна, он шепотом поклялся:

— Сандро, у тебя родился сын, его назвали в твою честь. Клянусь, я буду любить его как родного и воспитаю так, чтобы он знал тебя и чтил. Обещаю, что буду заботиться об Элизабетте так, как заботился бы ты, и любить ее всем сердцем.

Марко утер слезы, по-прежнему глядя в окно на третьем этаже дома, что стоял тут веками, в центре города, что ведет счет на тысячелетия, у реки, что текла с незапамятных времен и в будущем тоже будет здесь течь. Теперь Марко понял: каким бы величественным ни был Рим, он лишь сторонний наблюдатель славных и ужасных дел, которые творят люди, так живет мир — сейчас и всегда.

Война пребудет вечно, но и мир тоже.

Вечна смерть, но вечна и жизнь.

Вечна тьма, но вечен и свет.

Вечна ненависть, но превыше всего — любовь.

Глава сто сорок третья

С довольной улыбкой Марко стоял в фартуке за барной стойкой. Утро выдалось спокойное, светило солнце, клиенты уже занимали столики снаружи для завтрака. Марко полюбил управлять баром, и он уже внес первый взнос за другой ресторанчик в Трастевере. Он переименовал бар «Джиро-Спорт» в «Террицци» и мечтал основать сеть заведений под этим именем, которые будут обслуживать tifosi в память о его отце. Он был не только истинным сыном Лацио, но и сыном Беппе Террицци.

Как выяснилось, Марко оказался превосходным бизнесменом, так что вскоре они скопили достаточно денег и смогли переехать в собственную квартиру. Его проблемы с чтением доктор диагностировал как «словесную слепоту», иначе — дислексию, неврологическое заболевание, которое не имело ничего общего с умственными способностями. Когда Марко узнал диагноз, ему сразу полегчало, к тому же доктор прописал ему упражнения, благодаря которым навыки чтения значительно улучшились.

Марко бросил взгляд на берег реки: там, около Тибра, малыш Сандро играл с друзьями. Его светло-каштановые волосы за лето выгорели, несколько прядей золотились на солнце, этот мальчишка — самый высокий и худой в своем классе — телосложением напоминал заточенный карандаш, в точности как его отец.

Сердце Марко наполнилось покоем, мысли текли свободно. Он сдержал клятву, что дал Сандро: любил Элизабетту всем сердцем, а Сандро-младшего считал собственным сыном. Сандро и Марко были очень близки, хотя они с Элизабеттой еще не сказали мальчику, кто его отец. Они собирались это сделать, но право решать, когда же придет время, Марко оставил за женой.

Годы войны опустошили страну, и пусть те времена остались позади, память всегда была с ним. Марко каждый день думал о своем отце, об Альдо, Сандро, Массимо и Джемме, чью могилу он перенес на еврейское кладбище. Роза и Дэвид теперь жили в Лондоне со своими двумя детьми, время от времени они приезжали в Рим в гости. Мать по-прежнему трудилась на кухне, она радовалась внукам и хранила память о погибших.

Массимо так и не вернулся, а мир узнал об ужасах холокоста. Евреев римского гетто, которые подверглись rastrellamento 16 октября 1946 года, увезли в Освенцим. Из тысячи двухсот мужчин, женщин и детей, высланных из города в тот день, выжили только шестнадцать человек — пятнадцать мужчин и одна женщина, Сеттимия Спиццичино. Нацисты и дальше организовывали свои облавы, но все-таки из двенадцати тысяч евреев Рима выжили, спрятавшись в Ватикане, монастырях, католических школах и чьих-то домах, около десяти тысяч человек.

Марко не переставало тревожить, что не состоялось никакого большого суда, наподобие Нюрнбергского, где бы осудили убийц, устроивших расправу в гетто. Военный трибунал в Риме судил подполковника Капплера, тот получил пятнадцать лет тюрьмы за вымогательство золота у евреев. Его также приговорили к пожизненному заключению за другое преступление — массовое убийство, которое было совершено по его приказу в Ардеатинских пещерах[142]. Марко с удивлением узнал, что Капплера в тюрьме постоянно навещал монсиньор Хью О’Флаэрти, которого Капплер так старался уничтожить. Монсиньор и нацист свели знакомство, и со временем Капплер принял католическую веру.

— Ты разрешил ему играть у реки, Марко? — Хитро усмехаясь, рядом появилась Элизабетта.

— А почему бы и нет? Мы же играли. — Марко обнял ее, притягивая к себе. Сегодня жена надела его любимое платье — в желтую клетку. Элизабетта была прекрасна как никогда, ведь у нее шел уже третий месяц беременности. Оба радовались, что у Сандро появится братик или сестричка. Марко было все равно, какого пола будет ребенок, лишь бы любил велосипеды.

— Но как ты его дозовешься, если что-то случится?

— Ничего не случится. И вообще, я ждал, когда ты придешь. У меня для тебя сюрприз. — Марко поцеловал ее в щеку, затем взял большую коричневую сумку, что лежала поблизости, достал из нее толстый пакет и положил на столешницу. — Кажется, это твое.

— Моя старая рукопись? Как забавно! — улыбнулась Элизабетта, погладив титульную страницу. «Болтливая девчонка». Где ты ее откопал?

— В подвале, в одной из коробок из твоего старого дома. Ты говорила, что написала книгу, но мне ее никогда не показывала.

— Она не удалась.

— Вот уж не верю. Ты же говорила, что хочешь стать писательницей.

— Все девчонки об этом мечтают. — Элизабетта пожала плечами, но Марко заметил, как в ее прекрасных глазах мелькнула искра искушения.

— А ты разве уже не мечтаешь?

— Нет, я слишком занята, да и ребенок скоро родится.

— Но ведь ты бываешь в ресторане только по утрам, к тому же я буду помогать больше. Я точно знаю, с чего тебе нужно начать. — Марко снова залез в сумку, достал оттуда старую пишущую машинку в тонком черном чехле из плотного картона и водрузил на каменную столешницу.

— Моя «Оливетти»? — изумленно рассмеялась Элизабетта.

— Да, я только что ее забрал. Машинку починили. — Марко снял чехол, и на солнце блеснула черная крышка. Он улыбнулся про себя, вспомнив, как в свое время Сандро уговаривал его подарить Элизабетте блокнот. Марко вспомнил о его совете, и ему пришла в голову эта идея, так что друг все еще ему помогал.

— Ну и зачем ты отдал ее в починку?

— Чтобы она стала как новенькая. Я купил ленты и бумагу. Разве ты не хочешь снова писать?

— Не говори глупостей, — отмахнулась от него Элизабетта, но Марко догадался, что ее нужно лишь подбодрить.

— Почему бы и нет?

— Я уже и не знаю, о чем мне писать.

— Ты просто боишься. Но не надо, не бойся. Помнишь, как ты забралась на перила балкона в Палаццо Браски? Или как рулила машиной моего шефа? Тогда ты тоже боялась, но справилась, как всегда. Просто рискни. — Марко кивнул на старую рукопись. — Кроме того, если ты написала одну книгу, напишешь и другую. Ты все время читаешь и постоянно говоришь о новой писательнице. Как ее зовут, ту, которая еще премию получила?

— Эльза Моранте. Она получила премию Виареджо[143].

— О чем она пишет?

— О семье и о любви.

— А как насчет другой писательницы, постарше, которой дали Нобелевскую премию?

— Грация Деледда.

— О чем она писала?

— О семье и о любви.

Марко усмехнулся, но промолчал.

Элизабетта улыбнулась ему в ответ:

— Хочешь сказать, я должна писать о семье и о любви?

— Если тебе это нравится — то да. — Марко снова закрыл машинку чехлом, сверху положил рукопись и вручил все это Элизабетте. — Начинай прямо сейчас. Я присмотрю за Сандро. Ты станешь еще одной великой итальянской писательницей.

— Это не так-то просто.

— Ты справлялась с задачами посложнее. Иди наверх и поработай. Там тихо. — Марко перенес сад Элизабетты на крышу бара «Террицци». Вся семья, включая Ньокки и старикана Рико, с удовольствием выращивала там свежую зелень и цветы. — Ты просто начни, и посмотрим, что получится. А я прослежу, чтобы пацан не свалился в Тибр.

— Возможно, так я и сделаю, — просияла Элизабетта. — Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, — сказал Марко и поцеловал ее еще раз. Довольная Элизабетта пошла наверх, а он смотрел ей вслед, думая про себя: «Спасибо за совет, Сандро. На этот раз я к нему прислушался».