Ведьма по назначению

Рассвет только-только тронул верхушки сосен. Сонные птицы робко тренькали в густых зарослях леса, пробуя на слух звонкость нарождающегося утра. Где-то средь глухого бора раздалась первая дробь проснувшегося дятла. Туман еще клубился между вековых елей и кучных кустов, но прямая, как стрела, просека уже почти очистилась от его молочно-серого савана.

Телега, запряженная могучим сивым мерином, катила по наезженному большаку, то и дело подпрыгивая на колдобинах. На передке — застеленной драным кожухом доске — сидел дебелый дед. Кнутовище в его натруженных, загорелых почти до черноты руках казалось неуместным тоненьким прутиком. Ему бы дубину потолще — в самый раз. Заросшее топорщившейся во все стороны седой бородой лицо, однако, излучало добродушие. Синие, не утратившие молодого задора глаза смотрели на окружающий мир с мудростью и всепониманием.

За его спиной, примостившись среди поклажи, ехала молодая стройная девица лет двадцати. Ее золотисто-русая длинная и толстая в руку коса, увешанная яркими амулетами, покоилась на высокой груди. Лоб украшал тонкий венчик с височными кольцами. Белая кожа, большие темные глаза, при прямом попадании солнечных лучей приобретающие глубокий загадочно-фиалковый цвет, прямой нос, с едва заметной благородной горбинкой, придавали ей очаровывающую красоту и выдавали высокое происхождение.

Платье из тонковыделанного отбеленного льна, вязанная из дорогой шерсти безрукавка и даже сапожки из мягкого сафьяна набористо расцвечивала бисерная и шелковая вышивка.

На коленях девушки удобно устроился большущий огненно-рыжий кот, который с настороженным любопытством оглядывал окрестности.

— Так, стало быть, вы на место Бьянны к нам назначены? Стало быть, ведьмовской ковен так порешил, чтоб, значит, вам тут проживать? — обернулся к девушке дед.

Тэя только кивнула на его слова. А что говорить? И так все ясно.

— И кот у вас, значится, ученый имеется? А у Бьянны-то ворон был. Хороший, умный. За порядком не хуже самой ведуньи следил и все ей немедля докладал.

Тэя снова промолчала.

— Да-а, — протянул после минутной паузы дед, — недолго у нас Бьянна-то лесом ведала. Всего-навсего двадцать с небольшим лет. Но людям справно помогала. Зла не творила. Зверье всякое оберегала. Душой за всю округу болела. А сколь народу спасла — без счету. И меня вот однажды … тож у смертушки из костлявых лап выдернула … было дело. Да-а. А сама вот не убереглась. Ей от роду всего-то чуть больше сорока лет и было, но точила ее странная тоска-кручина проклятущая. Извела нашу голубушку, измотала … а потом и болезнь эта странная …

Старик замолчал надолго, уставившись в мелькавшую перед телегой дорогу.

Тэя зябко поежилась. Понимала — трудно ей на новом месте придется после такой-то хозяйки. Пока у людей в доверие войдет. Пока лес к ней привыкнет, а она к нему. После прежних-то ведьм завсегда так: люди чужака невесть сколько проверять будут и место к новому хозяину не скоро привыкнет.

А Бьянну люди и впрямь любили. В последние несколько дней даже частички собственной энергии добровольно отдавали, чтобы жизнь ей продлить. А такое не всякая ведьма заслужит.

Ее странная болезнь всех удивляла: ведьмы-то и не болеют почти, и живут намного дольше простых людей. Разве что сами от жизни устают и снимают с себя всякую защиту. Тогда все людские горести и беды, с которыми страждущие помощи к ведунье приходят, иссушают силы и она умирает, передав знания наследнице своего надела.

Тэя тоже получила знания Бьянны. Через необычные уроки и специальный амулет, который ей вручили вместе с документами, метлой — символом ведьмовской силы — и прочими необходимыми в ее профессии вещами. И надо сказать, она была поражена могуществом умершей ведьмы. Знания эти во многом были необычными и секретными. Такому в их Школе не учат. К примеру, никто из ведьм не мог перемещаться в пространстве мгновенно. Для этого применяли метлу или превращались в птиц. Бьянна же могла. А теперь и Тэя — тоже. Но о многих своих умениях, переданных Тэе, ведьма почему-то просила не распространяться.

Тэя, как и все выпускницы ведьмовской Школы этого года, уже получила распределение и должна была ехать в далекий медвежий угол, на самую границу с территориями нелюдей. Но завещание Бьянны перевернуло ее судьбу.

Девушка вспомнила, как несколько дней назад вызвала ее Верховная волхвица к себе в кабинет и молча протянула сложенный вдвое желтый лист пергамента.

С удивлением прочла ведунья, что умирающая Бьянна попросила назначить на свое место именно ее — Тэю. Почему? Она не знала, а Верховная не сочла нужным объяснить. Только выдала документы и многоразовый пропуск на портальное перемещение из столицы до Залеска и обратно, на случай, если у Тэи возникнет неотложная нужда в совете или в помощи ковена.

Не одна молодая ведьма мечтала об этом назначении. Бьянна болела несколько лет и давно должна была выбрать себе замену да пожить с ней, чтобы та освоилась, приняла вотчину в свое управление. Но знаменитая ведунья до последнего откладывала, все тянула чего-то. Вот и дотянулась — теперь Тэя сама должна со всеми лесными духами разбираться и в доверие к ним входить. А лесные духи — не домашние. С лешим да кикиморами знакомство запросто не сведешь. Тут уж как примут.

Залеск, в который переместилась Тэя через портал, — большой торговый город. Он устроился на перепутье четырех основных трактов Чернолесья. Окруженный со всех сторон вековым заповедным лесом, он был единственным большим городом Кархуановой пади (так называлась эта часть Чернолесья), из которого можно попасть в любую часть страны.

Далеко на западе, над острыми верхушками сосен и кедров, виднелись заснеженные вершины Гномьего Кряжа — там проходила граница Чернолесья. Бывалые люди говорят, что лес и за горами тянется, покуда взгляда хватит. Но охотников проверить не находилось: за ними начинались враждебные территории нелюдей. Там, сказывают, даже драконы водятся и титаны с циклопами. Хотя кто его знает: трепачу соврать, что высморкаться. Но многочисленные виды оборотней там точно были. Тому многолетняя с ними война свидетель.

Самым большим ведьмовским наделом Чернолесья ведала Бьянна, а теперь вот и пришедшая ей на смену Тэя. Ее владения начинались сразу от западных ворот города. А дальше раскинулись по непроходимому заповедному лесу, по безлюдным гористым просторам, поросшим колючей шубой сосен, кедров и лиственниц, — хозяйством деда лесовика, кустичей, Листина с женушкой и прочих лесных духов во главе с Лешим. По тихим лесным речкам, озерам да топким болотам — вотчиной кикимор, болотников и мавок с дядькой водяным. И тянулись они до самых заснеженных вершин Гномьего Кряжа.

Вялка, широкая тихоструйная река, извилистой сверкающей на солнце лентой рассекала Кархуанову падь на две неравные части. По ее обрывистым берегам раскиданы деревни, жители которых были охотниками, рыбарями, сплавщиками плотов. А еще эти края славились сильными ведуньями. В здешних суровых и диких лесах, далеких от густонаселенных районов Чернолесья, редкая деревушка не могла похвастаться опытной травницей или знающей знахаркой. Но во главе местного клана доморощенных ведуний неизменно стояла сильная ведьма, назначенная Верховной коллегией волхвиц. Оттого и слеталось сюда немало народу в поисках помощи, здоровья или мудрого совета.

И самой знаменитой из всего ведьмовского сословия Чернолесья была, несомненно, Бьянна, живущая в Кархуановой пади. Ее бывшее подворье стоит неподалеку от большака, и мимо отходящей к нему развилки никак не проедешь.

Кархуановка — самая ближайшая к нему деревня. Вот уж повезло ее жителям так повезло: что ни день — новый приезжий. Бывало и управители мира сего пожаловать изволили. А что? Не люди что ли? Нужда она, знаешь ли, не тетка родная, она так изломать может, не токмо к ведьме, к самому дьяволу за помощью в преисподнюю полезешь.

Беззастенчиво пользовались жители Кархуановки тем, что сильная ведьма недалеко от деревни живет. Людям же пришлым и поесть, и поспать где-то надобно. Потому и трактир здешний поболее, чем у соседей, и гостиный двор посолидней. Да и рыбари с охотниками то ж свой доход с того немалый имеют.

Одно слово: знающая ведьма у деревни — к добру.

К полудню стало жарко. Тэя уже давно сняла безрукавку и засунула в котомку. Комарье тучей вилось над телегой, но не могло пробиться к вожделенной добыче сквозь защитное заклинание, наложенное молодой ведьмой.

— Остановите, пожалуйста, — попросила девушка разомлевшего на солнцепеке и что-то тихо мурлыкавшего себе под нос возницу.

— Дак до развилки-то к подворью еще ехать и ехать, — удивился старик. — Чего зазря ноги-то бить, коли со мной добраться можно?

— Ничего, — ответила ведунья, спрыгивая с телеги, — мы пешком пройдемся. Благодарствую. — Тэя отвесила селянину чинный поклон и, подхватив дорожную сумку, скрылась за густым ельником.

Кот, мелькнув на прощание огненным хвостом, тоже исчез кустами.

Старик только вздохнул: «Трудно придется тебе, девонька, ох, как нелегко. После прежней-то ведуньи тако хозяйство принимать — забота великая. К тому ж сама — молодая да красивая. Такую обидеть, что комара задавить. Мало ли какого лиходея в лесу встретить можно. А девка, несмотря что ведьма, все ж не всесильная. Не мужик-ведьмак, однако, и не боевой маг, поди …

Да и полюбить опять же может — тож человек. Это у деревенских — мама, папа уму-разуму научат, а она одна-одинешенька … в лесу-то. Кто подскажет, ежели что?

Оттого, видать, и не выходит из ведьмовской-то любви ничего путного, и большинство из них под конец навсегда остаются одинокими».

Скрип телеги затерялся среди деревьев. Тэя постояла еще с минуту и двинулась напрямки к своему новому дому. Ей не нужно было искать дороги: ее вело особое чутье.

Лето только вошло в силу. Лес полон жизни. Тэя, не напрягаясь, различала голоса его жителей. Вон белка шебуршит по коре острыми коготками. Сорвалась с верхней ветки кедра и опустилась на более толстую — нижнюю. Притихла. Дятел вновь оповестил округу дробной россыпью о своем присутствии. Вдали сквозь заросли орешника продирается кто-то большой и сильный. Наверное, олень или лось.

Тэя все дальше уходила от дороги, углубляясь в лесную чащу. Мягкий настил под ногами пружинил, скрадывая ее шаги. Руки бережно раздвигали ветви кустов и деревьев. Ноги сами выбирали местечко для следующего шага, чтобы, не дай боги, не наступить на росток или грибницу. Ведунья обходила натянутые кружева паутины или ловко пригибалась, дабы не нарушить работу пауков-ткачей.

Так она шла не меньше часа. Смешанный лес сменился сосновым бором-беломошником. Прозрачным и звонким, в котором пролетевшую птицу или скачущую по ветвям белку видно за сотню метров. Тэя знала: отсюда он тянется до самых гор, но она захватила лишь самый краешек и вскоре должна выйти к ельнику, а там и к дубраве.

Никто бы не мог сказать, что в лесу творится что-то неладное. Но ведунья чувствовала его сердцем, а оно подсказывало — лес грустил и чего-то ждал. Напряженно и взволнованно. Не ее ли?

— Ну и чего ты все хмуришься? — не выдержал Рыж. — Погляди на все это с другой стороны. Ковен недалеко. Да и рядом работают старые опытные ведьмы. Ежели что — есть к кому за помощью обратиться. Залеск рядышком. Опять же вотчина тебе досталась не из последних: Бьянна радивой хозяйкой была. Дело свое крепко знала.

— В том-то и дело, Рыж, — вздохнула Тэя, — здесь все ее помнят. И меня по ее делам судить будут. А я не она. Лучше бы мне по первому назначению в тот захудалый да самый дальний надел отправиться, чем после хорошей владелицы свои порядки устанавливать.

— Всем не угодишь. Значит, сразу по-своему все делать придется. Пусть видят — ты сильная и независимая. И правила прежней ведуньи тебе не указ. Тогда и относиться к тебе будут с уважением, и подладятся под твои требования быстро. Запомни: у местных нужда в тебе, а не у тебя в них.

— Это я понимаю …

— А раз понимаешь, то и нечего сопли размазывать. Ты что зря семь лет в Школе оттрубила? Хорошо же, что не к черту на рога занесло. Мы ж в самом центре цивилизации, так сказать, обосновались. Вот и радуйся …

— Я и радуюсь, — неуверенно проговорила Тэя.

— Оно и видно …

Разговор не клеился, и дальше шли молча. Рыж, распушив хвост, важно вышагивал чуть впереди — вроде как почетный караул. На их пути то и дело встречались густые черничники и целые поля брусники.

«Урожай в этом году знатный будет, — по-хозяйски отметила про себя Тэя, — и шишек, и грибов, и ягод тьма уродилась».

Еще через час вошли в хмурый ельник, а перебравшись через широкий ручей, оказались в заповедной вековой дубраве. Вскоре и смешанный лес, приветливый и хлопотливый, встретил их шумным птичьим гомоном.

Вдруг Тэя резко подняла руку, останавливая кота. Небольшая полянка, на которую они только что вышли, обдала крепким земляничным духом, настоянным на полуденном зное. Налетевший ветерок заставил травы поклониться ведунье в пояс. Белые мотыльки, поднявшись было над зеленым ворсом травяного ковра, вновь опустились и первозданный покой воцарился над всей округой.

Но ведунья не шелохнулась, не сделала шага, только прищурив глаза, зорко оглядела поляну. Потом присела на корточки и внимательно вгляделась в траву под ногами. Залом обнаружился всего в паре пядей от ее ног. Несколько скрученных колосьев овсяника торчали вверх корнями, а верхушка прикопана.

— Вот и началось, — тихо прошептала ведьма.

Поднялась и уверенно прошептала несколько слов. Трава на поляне застыла, словно ее внезапно захватил в плен сильнейший мороз. Еще через миг белесая пелена поднялась от земли и в ней четко обозначились кривые стежки, по которым несколько часов назад бегал старый дедко лешак со своими внучатами, заговаривая и путая травы.

Тэя усмехнулась: хорош, силен здешний Леший. Такого в помощники — лад в лесу обеспечен.

Девушка достала из котомки угощенье: кусок сала да крутосваренное яйцо. Положила на широкий упругий лист лопуха и оставила на краю лесной опушки. Потом отвесила поклоны на все четыре стороны и легко сняла с поляны чужое заклятие. Повела над поляной рукой, и вновь послышалось пение птиц и стрекот цикад. Взлетели мотыльки, травы склонились в благодарном поклоне: не прояви ведьма милосердие — век на сей полянке ничего путного не выросло бы. Токмо репей да крапива со злым вейником.

За поляной начался настоящий бурелом. Поваленные и уже полусгнившие деревья заросли мхом, сосновый молодняк вперемежку с лиственницей и елью создавали непроходимый лабиринт. Папоротник распустил лапы — не обойдешь.

С громким хлопаньем на одну из ветвей ближайшего дерева уселся старый ворон. Черное оперение птицы отливало металлическим отливом, фиолетовым по спинке и зеленоватым по кончикам крыльев. Перьевая борода свешивалась на грудь.

Ворон слегка наклонил голову и внимательно посмотрел сначала на Тэю, потом на застывшего кота.

— А говорили: ворон улетел, — разочарованно проворчал Рыж.

— Говорили: мавки лесовика любили, — прокаркал ворон и вновь уставился на Тэю.

— Ты что ж, батюшка, грубишь-то? — заступилась за своего фамильяра ведьма. — Вот как у вас, оказывается, принято людей встречать-привечать. А мне сказывали: Бьянна ласкова да приветлива была. И ворона ее добрым словом поминали. Умен, баяли, да заботлив. Врали, поди. Разве рачительный хозяин станет, людей не узнавши, дерзить да лаяться?

Ворон переступил с лапы на лапу, раскрыл клюв, но тут же захлопнул и промолчал.

— Ты уж проведи нас, будь добр, до избы-то, — попросила Тэя. — Там и поговорим.

Ворон тяжело снялся с ветки. В буреломе тут же обозначилась неприметная с виду тропа. Завиляла меж выворотней, прячась за широкими папоротниками, заструилась змейкой меж раскидистых елочек.

Тэя, переглянувшись с Рыжем, поспешила за низколетящим вороном.

По заповедному лесу пришлось идти еще несколько верст. Величавые сосны и густой ельник вновь сменились дубравой, потом смешанным лесом из кленов, липы, орешника и диких яблонь с грушей вперемежку с хвойными деревьями.

Здесь лес стал более приветливым и светлым. Березка поздоровалась, взмахнув кудрявыми косами, ветла помахала вслед роскошными рукавами нарядного листвяного платья. Узкая стежка сменилась широкой тропинкой. А там впереди и забрезжил просвет большой поляны.

Тэя облегченно вздохнула. Ворон летел быстро, и им пришлось почти бежать, чтобы не отстать: тропа за ними исчезала тут же. Конечно, Тэя и сама могла найти дорогу, но она не хотела начинать с конфликтов. Ворона тоже можно понять: утрата прежней жизни — для него сильный удар. Он мог улететь: его служба человеку окончилась со смертью прежней ведуньи. Но ворон остался. Значит, верно говорили: ответственный и умный.

Рыж недовольно пыхтел рядом: ему, разумеется, не в радость решение старого ворона. Оно и понятно — делить службу и дружбу с ведьмой-хозяйкой никому не охота.

К подворью выскочили с размаху и замерли в удивлении. Вместо обещанного Верховной волхвицей крепкого сруба да ухоженного подворья, на них смотрела темными, хмурыми провалами маленьких оконцев старая развалюха с покосившейся соломенной крышей. Скособочившийся забор-прясло из длинных жердей. Заросший сорной травой и крапивой двор, огород в буйном бурьяне. Несколько старых замшелых плодовых деревьев в саду и потемневший от времени и дождей сруб колодца под трухлявой двухскатной крышей. Из-за хаты выглядывал угол почти развалившегося сарая для скота. Вот и все их новое хозяйство.

Ворон подлетел к хибаре и уселся на скособоченную распахнутую дверь с широкими щелями между досок. Она медленно качнулась под его тяжестью и со страшным скрипом открылась еще шире.

— Э-э-э, — протянул Рыж, — бывало и хуже.

— У кого? — мрачно уточнила Тэя.

— Не у нас.

— Ладно, умник, пошли осваиваться.

Во двор вошли под пристальным наблюдением ворона.

Тэя сбросила с плеча котомку. Встала посреди двора и поклонилась, касаясь пальцами земли на все четыре стороны.

— Здравствуй, батюшка дворовой, мы к тебе с добром, и ты прими нас, не чурайся. Выйди на слово.

Минуту Рыж и девушка стояли не двигаясь. Потом от сарая к их ногам покатился мохнатый бурый ком, и через мгновение перед ними встал маленький старичок-дворовичок. Ушки остренькие навострил, носом-картошкой пошмыгал да и уставился на новых хозяев хитрыми глазками-бусинками.

Тэя присела и протянула на ладони кусочек хлебца. Дворовик хмыкнул, но хлеб взял.

— Как зовут-величать тебя, хозяин двора?

Дворовой молча схрумкал краюху и взглянул из-под лохматых бровей на ворона. Тэя терпеливо ждала: скажет свое имя дворовой — быть ладу. Он и за скотинкой приглядит, и Лихо со Злыднем от ворот прогонит.

— Боско, — наконец проговорил старичок и прищурился, — а тебя как добрые люди кличут, ведунья?

— Люди Тэей кличут, — тут же отозвалась девушка, — коли нужда во мне обнаружится.

— Что ж, Тэя, будешь соблюдать обычаи — уживемся. Нет — не обессудь, — старичок развел руками, потом снова обернулся лохматым комочком и укатил восвояси.

Ведунья облегченно вздохнула. Прошлась по двору, заглянула в колодец. Бросила и колодезному духу несколько крошек. За углом избенки обнаружился навес и старая растрескавшаяся глинобитная печь. В таких деревенские женки летом хлебы пекут да щи варят.

Тэя скинула белое платье, переоделась в простую рубаху, с обережной вышивкой по вороту, плечам и рукавам. Надела синюю нижнюю юбку, а сверху расшитую девичью поневу. Повязала платок на голове и принялась за хозяйство. Вечер уже не за горами, а ей еще многое успеть надобно. Первым делом чисто вымыла струганный стол, потом замесила тесто для будущего каравая. Огонь добыла живой — от трения двух специальных палочек. Затопила печь.

Спать ей сегодня под навесом придется: вечером свежеиспеченный каравай в дом занести надобно и угощение для домового на ночь оставить. А рано поутру станет известно, принял ли ее домовой и какое житье-бытье ждет ее в этом доме.

В дальнем конце заросшего огорода и неухоженного сада стоял вековой дуб. К нему и поспешила Тэя после неотложных хлопот. Под раскидистыми толстыми ветвями обнаружила она старое кострище и круг из почерневших от времени идолов-чуров. На ветвях дуба колыхались многочисленные полоски разноцветной пряжи, лоскутки материи, замки и даже бубенчики. От всего этого многообразия веток уже и видно не было. Тэя в волнении провела пальчиками по людским памяткам-оберегам. Сколько добра успела сделать за свою недолгую жизнь Бьянна, и каждое дело осталось на ветвях дерева ярким подарочком-напоминанием.

Чуть поодаль заметила она и могильный холмик, уже успевший зарасти травой. Тэя подошла, постояла с минуту в почтительном молчании. Потом оборвала траву и обложила холмик камнями. Их она нашла на берегу мелкой речушки, именуемой просто «Ручей» и протекавшей по дну узкого глубокого оврага сразу же за полянкой с дубом. На ее тесном бережке обнаружилась и банька.

За хлопотами вечер подкрался незаметно. Уже в потемках Тэя вынула хлеб из печи. Положила на вышитый рушник. Рядом примостила солонку. Перед тем как войти в избу, обмела порог и внешние углы приготовленным голиком, шепча заговор от кумушницы. Потом закопала его за оградой. Рыж первым вбежал в жилище прежней ведьмы. Следом в его темноту шагнула ведунья без страха и сомнений. Косые лучи месяца, проглядывающие через маленькое слепое оконце, едва разгоняли тьму. Ведунья поклонилась на все четыре стороны, держа перед собой хлеб и соль. Посреди низкой горенки стоял стол, на него и опустила она подношение. Домовому оставила припасенное во фляге молоко и краюху ржаного хлеба.

— Не погнушайся, батюшка-домовой, угощением. Прими нас на постой. Будем вместе жить да добро делить.

Вышла, тихонько притворила двери и отправилась спать под навес.

Ворон, улетевший куда-то сразу после ее знакомства с дворовым, так и не вернулся. Может, и вовсе пропал. Посмотрел на новую ведьму, попрощался с могилкой своей хозяйки да и исчез навсегда.

Тэя улеглась на широкую лавку. Кузнечики старались вовсю. Им вторили лягушки с речки. Где-то страшно ухнул и захохотал филин. Тенью пролетела сова, беззвучно взмахивая крыльями. Рыж вспрыгнул на лавку и примостился под боком. Сегодня и он был непривычно молчалив. Обычно с ним сладу нет, а тут притих.

Усталость наконец взяла свое, и вскоре Тэя заснула. Сон ее был крепок и спокоен. Она уже знала — здесь ее место.

***

— Тэйка, вставай!

Рыж со всего маху грохнулся на грудь Тэи и принялся перебирать лапами, цепляя рубаху острыми когтями.

— Чего буянишь, неуемный? — раздраженно смахнула его с себя ведунья. — Рано еще, даже не светает.

— Рано ей, — не принял во внимание ее раздражение кот, — а кто скотинку обиходит? Кто подоит, покормит да на выпас отпустит? Кто отощавшему и оголодавшему котейке молочка парного нальет? Хозяйка называется. У тебя уже и опара должна подойти, и плюшки-пирожки в печи румяниться.

— Ага, — сонно пробормотала ведунья, — а еще нужно некоторым хвостатым кое-что надрать и пинком куда подальше отправить, чтобы спозаранку не орали и хозяйке спать не мешали. Мне, между прочим, этой ночью работать …

— Глаза-то открой, — не проникся ее словами Рыж.

— Ну чего тебе, заполошный? — со вздохом проговорила Тэя, поворачиваясь на бок и открывая непослушные глаза.

Перед ее взором открылась картина, от которой сон как рукой смело. В зарождающемся рассвете, среди клубов влажного тумана, проступали очертания добротного сарая. Над головой — крепкий навес из свежеструганных досок. Печь, вчера потрескавшаяся и полуразвалившаяся, сегодня щеголяла побеленными и расписанными боками. Сад, словно плывущая в клубах тумана эскадра, широко раскинул ветви-паруса молодых сильных деревьев. На тех яблонях, что стояли поближе, ведунья даже различила большие, но еще не созревшие плоды.

Тэя вскочила и обернулась. Взгляд уперся в новый и крепкий сруб пятистенка. В сад выходило два окна, украшенных резными и расписными наличниками. Рядом — невысокое, в три ступени, узорчатое крыльцо.

Ведунья медленно обошла дом. Забор — крепкий, чуть выше груди частокол из сосновых кольев. Двор — ровный травяной ковер с дорожками из камня к парадному крыльцу, колодцу, с обновленным срубом и крышей, да к сараям, в которых уже копошились куры и мычала корова. Вдоль забора раскинули ветки кусты сирени и жасмина, у окон — яркие палисадники-цветники. С левого края, под раскидистым кленом, — крытая беседка, перевитая диким виноградом и плющом.

Тэя растроганно осмотрелась и медленно вошла в дом, срубленный совсем недавно из душистой сосны. Ее встретили просторные сени с лестницей на чердак. В самом дому одна просторная комната, разделенная надвое большой печью с лежанкой. В печном углу домашняя утварь. В запечном широкая деревянная кровать с периной под расшитым покрывалом да горкой пуховых подушек. Рядом большой кованый сундук. В красном углу древние чуры. По стенам полки с расписной утварью. Вдоль стен лавки под цветастыми половиками, посреди стол под белой ажурной скатертью. А на столе испеченный ею вечером каравай, пышный, с цельной не треснутой коркой.

Девушка опустилась на лавку и тихо расплакалась. Приготовила для нее Бьянна и добротный дом, и богатое подворье, и амулеты особые, невероятно сильные — обо всем позаботилась. Так не всякая мать для своего ребенка расстарается. Не зря о ней добрая слава по всему Чернолесью идет.

А дом принял, значит, новую хозяйку, и домовой снял морок-заклятие. Прошла Тэя проверку у домовых духов.

***

Два месяца прошло с той поры, как приняла Тэя удел Бьянны. Трудных месяца, беспокойных.

Пришлось Тэе на деле доказывать, что и она не из мягкого теста сделана. Что круто замешен ее нрав, да и природный дар с ведьмовской выучкой не подвели.

Вересень — жаркая пора. Крестьянам нужно успеть хлеба дожать, лесными дарами запастись. А там и праздники осенние честь по чести справить.

Погода в начале месяца, несмотря на прошедшие дожди, стояла не по-осеннему теплая. Но солнечные дни уже становились короче. Деревья приоделись в пестрые наряды, сосны да кедры потемнели и нахмурились. И становилось как-то по-особенному грустно от величественной красоты природы, понимания, что скоро все вокруг погрузится в глубокий зимний сон. Но вместе с тем эта грусть перемешивалась с затаенным в душе восторгом перед последующим чудом ее обновления.

Как и предсказывала Тэя, грибов да ягод в лесу уродилась — бери не хочу. Сельчане в лес с лукошками да коробами потянулись. А у Тэи забот прибавилось. За болотниками да кикиморами глаз да глаз нужен, не ровен час, уволокут кого — беды не оберешься.

Да и вправду сказать, много всякого люда в лес об эту пору ходит. Попадаются среди них и такие, кому лес — чужая кладовая. Пришел, нахапал, что хотел, веток почем зря наломал, ягодники вытоптал, а там хоть травушка не расти.

Вот и учат таких несмышленых хозяева-то лесные уму-разуму. Но иной раз и заиграются. В болотах топят или из лесу совсем не выпускают, пока не помрет бедолага глупый под какой-нето корягой.

Прежняя ведунья-то местную нечисть в руках крепко держала. У нее, бывало, не забалуешь, а вот какова новая, еще совсем молодая хозяйка, на выдержку? Осенняя страда покажет.

Тэе нравилось уходить в лес на несколько дней, оставляя хозяйство на Рыжа или Грая.

Старый ворон пропадал неизвестно где несколько недель, но потом вернулся и как ни в чем не бывало устроился на прежнее жительство. А Тэя и не возражала: такому помощнику только радоваться. Рыж поначалу хорохорился да обижался, а потом смирился. Теперь они с Граем даже беззлобно подтрунивали друг над другом.

Сегодня ведунья вышла на очередную проверку своих угодий. Лес встретил ее привычной какофонией звуков, криков, скрипов и шелестом листвы с травами. Тэя неспешно шла по одной из тропинок и предавалась раздумьям, не особо глядя по сторонам.

Неожиданно что-то захлестнуло ее ногу и с силой дернуло в сторону. Тэя не устояла и повалилась лицом вниз. Хорошо, что у нее мгновенная реакция, выработанная на бесконечных боевых тренировках, иначе ходить ей с разбитым носом.

Ведьма быстро вскочила на ноги и огляделась. Никого. Привычные звуки разбавляли лесную тишину. Кругом царило спокойствие и умиротворенность, словно ничего и не произошло всего секунду назад.

— Кхе-кхе, — раздалось за спиной Тьянны.

Девушка резко обернулась. Прямо перед ней, на ветке близстоящего дерева, сидел маленький, похожий на засохшую ветку старичок.

Леший!

— Здравствуй, дедко, — поклонилась в пояс ведунья. — Чего озоруешь?

— Дак чего ж не пошутить, коли охота есть? — миролюбиво проговорил Леший. — Да ты не серчай, не держи зла-то. Я ж для пользы. Чтобы не забывала боевой выучки.

По его тону Тэя сразу поняла, что не зря дедко Леший все это затеял.

— А что случилось-то?

— Водяной сказывал: за Круглым болотом надысь кто-то безобразил. Чуть пожар не устроил. Хорошо болотники подсуетились — сухой торфяник с мокрой тиной смешали, не дали огню в корень уйти. Иначе лихонько нам бы пришлось.

— Да кто ж такое сотворить-то мог? Чтобы на сухом болоте костер развести да еще и без присмотра оставить — нужно совсем уж дурнем быть.

— А я о чем? Чужак в лесу объявился! Не знает ни леса, ни его законов.

— Ты, дедко, у своих-то поспрошал? С какого дерева шишка?

— Говорю — чужак. Не видел его никто. Словно морок на нем какой-то странный. Как будто он от всего живого прячется. Я уж и белок, и сорок с филинами в дозор направил. Эти ничего не пропустят. Ан, нет — словно в воду канул. Ничего.

— Как так?

— А вот так, голуба. Не видно его. Как уйдет с какого места, так только опосля и различить можно, что был здесь кто-то. Сколь живу, а такого дива еще ни раз не видывал.

Ты уж, девонька, постарайся. Найди лиходея-то. Не ровен час, натворит делов — век не расхлебаем.

— Само собой, — тут же отозвалась Тэя. — Где, говоришь, его последние следы видели?

— У Старой Гряды. Там, где дорога на Мертвый город сворачивает. Вот в аккурат у первых идолищ.

— Что там было?

— Веток наломал. Да странно так: все вершки с сосен да кедров снес. Стоят, родимые, как будто кто им головы порубил. Ажно жутко.

— Разберемся, — проговорила Тэя и ударила посохом по земле.

Леший только уважительно головой покачал: была ведьма — и нет ее.

Старая Гряда — цепь невысоких каменистых холмов, разделяющих Кархуанову Падь на две половины: собственно Кархуанову Падь и Краснощелье.

Тэя стояла на спине огромного валуна и осматривала лес. Действительно, как и говорил Леший, неподалеку обнаружилась небольшая группа кедров и сосен со сломанными кронами. Их словно гигантским ножом срезали.

Ведунья прикрыла глаза и бросила магический поисковик. Волны разошлись широким веером. Просканировали всю округу, и в одной из глубоких ложбин Гряды обнаружился слабый след чужой магии.

— Вот ты где, голубчик, — прошептала Тэя и направилась прямиком к логову безобразника.

— Э-э-э, — протянул Леший (он только что примчался вслед ведунье верхом на беркуте). — Может, кого из магов вызовем? Мужики они того … этого … не серчай, конечно … но посильнее ведуньи-то будут.

Ведьма только усмехнулась краем рта и молча продолжила идти дальше. Леший, шумно сопя, засеменил рядом.

Узкий лаз в пещеру был завален костями мелких грызунов. Тэя облегченно вздохнула.

— Вот, смотри, дедко Леший, кого нам в лес занесло. Вы потому и не смогли его распознать, что ни разу такого зверя не видели. Это виверн.

— Это что еще за чудо-юдо такое? — шепотом спросил Леший, заглядывая в темноту лаза.

— Полузмей-полудракон. Он огнем не дышит, как дракон, а плюется огненными сгустками. Вместо передних лап у него нетопыриные крылья с когтями. Виверны очень ядовиты. Превосходные охотники, но в отличие от драконов, не разумны и разговаривать не могут. Но умеют становиться невидимыми, применяя слабенькую магию, — заученно ответила Тэя, цитируя учебник.

— И с какого переляку к нам такую зверюгу занесло? — вздохнул Леший. — Учинит тут лиха …

— Не учинит, — решительно прервала его ведунья. — Маленький он еще. Сейчас мы его изловим и передадим в школу магов. Пусть изучают.

— Тода что ж … ежели изловим … А как?!

— А вот как.

Тэя приманила из-под земли крота и попросила его пошебуршать у входа.

— Сожрет ведь! — возмутился Леший.

— Виверн сейчас только на маленького зверька и пойдет. Большого-то он испугается … вы же, дедко, не захотите приманкой стать, — с улыбкой пояснила она свои действия. — А с кротом ничего не случится. Обещаю.

Тэя потянула Лешего за собой и укрылась за ближайшим валуном.

Крот завозился, зашуршал палой листвой, даже веткой сухой по камню постукал. Вскоре из пещеры донесся глухой всхрап, шорох осыпавшихся камней и тяжелые шаги. Зверек тут же нырнул за камни и скрылся в норке. Леший на всякий случай отбежал подальше и прошептал, округлив глаза, словно плошки:

— Ты это … тикать отсель надоть … пока не поздно.

Но Тэя не только не убежала, она еще и к самому входу подошла и на корточки присела.

«Сдурела девка, — решил дедко и, превратившись в пенек, замер, — авось, басурман чужеземный не почует!»

Из зева пещеры все явственней слышались чье-то фырканье и сопение. Еще через минуту в темноте загорелись красные глаза, и вдруг огненный шар расцвел ярким пламенем и полетел к входу. Тэя тихо рассмеялась и легко нейтрализовала атаку.

— Ну, тише, тише, малыш, — проговорила она негромко, протягивая руку. — Иди сюда. Не бойся. Здесь тебя никто не обидит.

— За всех не говори, — проворчал про себя леший — Ишь, заворковала, ровно мать над дитятей неразумным.

Из пещеры показалась шипастая голова. Монстр понюхал воздух, вытянув шею.

— Давай, давай. Видишь, здесь никого нет, — позвала Тэя.

Виверн шумно выдохнул и несмело сделал шаг вперед. Потом еще один. А вскоре совсем вышел из своего убежища и опять остановился в нерешительности. Он был размером не больше крупной собаки. Совсем еще маленький. Ему от роду было не больше недели, от силы двух.

Тэя безбоязненно подошла к нему и погладила по пластинам, вставшим на голове дыбом. Зверь резко повернул голову и щелкнул острыми, как бритва, зубами, едва не отхватив Тэе кисть.

Леший, увидя это, чуть не лишился сознания, а ведунья лишь пожурила:

— Не хулигань.

Потом вытащила из кармана тонкую веревку и накинула ее на шею монстра. Шепнула несколько слов, и летучая ящерица покорно уселась возле ее ног, словно и впрямь была вышколенной собакой.

— Ну вот и молодец, — похвалила ведунья ящера. — Дедко, идите сюда. Он не тронет, я его магией связала.

Леший обернулся, но близко подойти не захотел. Виверн с любопытством уставился на него, принюхиваясь.

— Ишь, драконяка, уже примеривается, чего бы отхватить. Ногу или руку, — воскликнул со страхом Леший и взвился проворной белкой на дерево. — А вот шиш тебе — не догонишь!

— Да он познакомиться хочет, — рассмеялась ведунья.

— Да кто ж его знает? — упорствовал Леший. — Мы не грамотные, как некоторые, мы чужинских языков не знаем. Ты вот что, девонька, давай-ка, уводи его из лесу подобру-поздорову. Нече тут зверье пугать …

Тэя промолчала, только стукнула посохом по земле и исчезла. Уже из дому послала вестника в академию боевых магов, а вечером за Вьюшкой (так она назвала виверна) прибыли через разовый портал маги-старшекурсники во главе с магистром. Они подробно расспросили Тэю, где и как был пойман столь редкий в этих краях зверь. Побывали в его пещере и, поблагодарив, ушли вместе с ящером.

— Эх, — притворно вздохнул Рыж, глядя на место, где только что была воронка портала, — зря ты Вьюшку отдала, Тэйка, определенно зря. Нужно было им вместо виверна Грая отдать. От ящера хоть какая-то польза.

— Какая же от него польза? — возмутился ворон. — Он же монстр!

— На цепи бы сидел … дом охранял … А с тебя что возьмешь? Ты только ворчать и можешь. Пользы тьфу — на мышиный чих! Нет … нужно было тебя отдавать … продешевила хозяйка…

Ворон в сердцах каркнул во все горло и улетел, а Рыж довольно растянулся на лавочке у печи и замурлыкал тихонько какую-то одному ему известную песенку.

***

Пока Тэя налаживала отношения с духами и местной нечестью, лето окончательно выдохлось. Опустилось устало на придорожный камень и замерло в предчувствии скорой кончины. Куталось по утрам в тонкое кружево туманов. Покрывало голову косматыми черно-бурыми шапками туч. Плакало ливнями о былой молодости. Чахло.

Весть о приезде новой ведуньи быстро разнеслась по округе. И потянулись к ней люди за помощью, которой у простых знахарок да травниц не получишь.

Постучалась однажды в ее калитку молодая супружеская пара. Мужчина — крепкий, высокий, с особой грацией и ловкостью в движениях, видать, из рубщиков и сплавщиков леса. Но в его глазах не было жизни, и сам он какой-то потухший и осунувшийся, словно точила его какая-то странная болезнь.

Его жена — тоже высокая и красивая. Быстрая и решительная. Такие, как она на деревенских посиделках первые затейницы да шутницы. Но с ними не забалуешь: вмиг по лбу колотушкой отхватишь, под общий смех и скабрезные шуточки.

Женщина была тяжелой, но, пожалуй, еще и сама этого не знала.

Тэя на них только взгляд бросила и сразу поняла — порча.

Пригласила супругов под навес, в котором специально для вот таких встреч лавки да стол стояли. Сама уселась напротив и попросила рассказать, с какой-такой бедой-кручиной они к ней пожаловали.

Мужчина понуро взглянул на жену, предоставляя ей самой все рассказать. Сразу видно — не хотел он к ведьме идти, решив, как все мужчины, что это будет признанием его слабости.

Да только жена-то верно причину его нездоровья разгадала и поняла, что окромя сильной ведуньи им никто не поможет.

— Расскажите, что у вас случилось? Как вас зовут? И с чего все началось? — задала первые вопросы ведунья.

— Стародубцевы мы … он Бойко, я Елька. Живем в Заречье … а началось все еще два года назад.

Женщина замолчала, собираясь с силами.

— Живете с матерью, со свекровью, значит, — не стала дожидаться Тэя продолжения. — Как Бойко дома — она сама доброта … а как сын уходит — все кладовые на замок и ты голодная до самого вечера ходишь.

Бойко встрепенулся и с недоумением посмотрел на жену. Та только голову опустила.

— Рассказывать об этом ты не хочешь, понимаешь: тогда свекровь совсем со свету сживет. И так на тебе вся черная работа по дому и хозяйству.

Елька бросила на мужа кроткий взгляд.

— Ее все в деревне боятся. На язык больно острая. Взглядом в землю вогнать может, — вздохнула Елька. — Охотники да рыбаки наш дом за версту обходят. Посмотрит вслед — не жди удачи. Коровы, опять же, доиться перестают … у нас у самих их три … и ни одна молока не дает …

Но хуже всего, — Елька носом шмыгнула и прижала к глазам краешек платка. — С Бойко — беда. Хмурится, слова из него не вытащишь. Злиться стал, по малейшему поводу в ярость приходит … и главное, сам понимает, что неспроста это, а сделать ничего не может. Совсем извелся … с лица спал … людей сторониться начал, словно бирюк какой …

— Порча на вас сильная, — не стала скрывать Тэя. — Я сейчас обереги вам дам. На первое время хватит. Но этого мало. Порчу снять необходимо, иначе дитя потеряешь …

Елька от неожиданности даже ахнула, а Бойко впервые на Тэю прямо взглянул.

— Мы ж … у нас же столько времени ничего не получалось, — призналась Елька.

— Знаю, — отозвалась ведунья. Потому и обереги для вас сильные сделаю. Чтобы до новолуния хватило. А как народится месяц, в ту же ночь идите к ближайшему роднику. Да молча. Ни на что внимания не обращайте. Как бы вас не окликали, кто бы вам ни встретился, ни заговорил, ни поздоровался — не отвечайте. Да смотрите, назад ни в коем случае не оборачивайтесь. Что бы вы ни услышали, что бы за вашими спинами ни происходило — идите прямиком к роднику и там в воду свои обереги бросьте да трижды умойтесь со словами, которым я вас научу.

А после сразу же на новое место переезжайте. Своим домом живите. Иначе все сызнова начнется, даже еще хуже прежнего.

Тэя ушла в дом и через полчаса принесла два небольших амулетика, вырезанных из осины.

— Носите не снимая, — напутствовала она молодую пару. — Да не забудьте: не оглядывайтесь и ни с кем не разговаривайте той ночью.

Залесский родник — особенный. По преданию, когда-то во времена войны с оборотнями жила в этих краях женщина. Была она сильной знахаркой, умела травами лечить, кровь заговаривать, болезни в дерево изводить.

Однажды напали на деревню волколаки. Мужчин истребили, за женщин и детей принялись. Добрая женщина собрала детишек, сколько успела, и, вознеся горячую мольбу богине Живе, превратила их в елочки, а сама родником меж их корнями заструилась.

Волколаки истребили всех жителей деревни, скот порезали, избы пожгли … с тех пор и стоят вокруг того родника ели. Давно выросли дети, превратившись в могучий и хмурый ельник. В народе бытует поверье, что ни один злой человек не может чувствовать себя спокойно под сумрачным пологом того леса. А вода в роднике и по сей день исцеляет от разных болезней.

После посещения Тэи Стародубцевы не стали ждать новолуния, а сразу же переехали в новую избу. По деревенскому обычаю, избы рубились всем скопом и возводились в один день.

В ночь новолуния молодая семья отправилась к роднику. Как только люди угомонились и улицы опустели, они вышли из избы, тесно прижавшись друг к другу. По деревне шли, как и наказывала Тэя, не оглядываясь по сторонам. Их путь пролегал мимо дома матери Бойко. Как только они поравнялись с калиткой, их окликнул ее заботливый голос:

— Добрый вечер сынок, сыношенька. Умываться идете?

О том, что они были у ведуньи, никто в деревне не знал — о том Тэя их строго предупредила. Бойко промолчал, лишь сильней прижал к себе жену.

— Что же ты, родимый, и с матерью не поговоришь? — снова окликнула их старуха.

Но они молча и быстро пошли дальше. Как вышли за околицу, за их спинами послышался цокот копыт и громкой фырканье, грохот колес, как будто кто-то ехал прямо на них на огромной телеге, запряженной не простыми конями, а черными, как ночь, гномьими тяжеловозами.

У супругов даже дыхание сбилось от ужаса. Кони приближались, телега громыхала, вот уже и горячее дыхание жеребцов спинами чувствуется. У бедной пары ноги от ужаса подкашивались, но они упрямо шли вперед, не оглядываясь и не произнеся ни слова. Грохот накрыл их с головой и пронесся дальше.

Все успокоилось, но лишь на мгновение.

Внезапно поднялся сильный ветер. Он сбивал с ног, поднимал тучи пыли, бросался в лицо пригоршнями опавшей листвы. В его вое слышался жуткий хохот и скрежет зубов, словно сюда слетелись все бесы преисподней.

Бойко и Елька упрямо шли вперед. Теперь они точно знали — пути назад нет. Вскоре показался и ельник. Темной стеной наплывал он на дорогу. Несмотря на ураган, беснующийся вокруг, мохнатые лапы вековых деревьев даже не пошевелились и верхушки не гнулись.

Как только вошли под полог ельника, ветер стих. Но через мгновение под ногами что-то подозрительно зашевелилось и зашипело. Елька едва не закричала от ужаса: в траве, шипя и извиваясь, ползала сотня змей. Они свивались в клубок. Поднимали головы и смотрели на супругов страшным остановившимся взглядом. Их блестящие тела скользили по ногам, путали траву и не давали сделать и шагу.

Бойко решительно подхватил Ельку на руки и, резко выдохнув, шагнул прямо в змеиный выводок. Темень вокруг стояла такая, что на расстоянии вытянутой руки ничего не разглядишь. Но Бойко упрямо шел вперед, и вскоре они почувствовали поток свежего ветерка. Потом увидели просвет между деревьями и вышли на крохотную полянку, в центре которой и бил долгожданный родничок.

Нечисть, казалось, совсем сошла с ума. Рев, визг, топот и хлопанье крыльев — все смешалось в ужасной какофонии.

Опустившись перед родником на колени и, не обращая больше никакого внимания на творящееся вокруг безумие, Бойко и Елька сняли с себя обереги и бросили в воду. Она замутилась, поглощая в себя порчу, и тут же очистилась. Амулеты исчезли.

Супружеская пара принялась умываться, громко проговаривая слова заговора. Шум вокруг них начал смолкать и вскоре совсем затих. Послышались привычные звуки ночного леса. Мир и покой разлились по округе, словно и не творилось здесь еще мгновение назад адское сумасшествие.

…

Через несколько дней в калитку Тэи кто-то постучал. Ведунья вышла на стук и увидела смущенного Бойко. В руках он держал молодой дубок.

— Позволь, ведунья, посадить дерево у тебя в саду и повязать памятку-оберег, — смущенно попросил мужчина.

Тэя только кивнула и отошла в сторону. Бойко посадил деревце напротив могучего дуба Бьянны, по другую сторону ее от могилы, и повязал яркую ленточку, которую, видимо, его жена сняла со своей косы.

Воющий камень

Ветер жизни иногда свиреп.

В целом жизнь, однако, хороша.

И не страшно, когда черный хлеб,

Страшно, когда черная душа…

Мелкий противный дождь с ночи сыпал и сыпал частой, больше похожей на туман изморосью. Тэя возилась под навесом у глинобитной печи. Грай сидел на жерди, укрепленной в кольцах цепи, свисающей с крыши навеса. На ней летом ведунья сушила пучки лекарственных трав.

— Тэйка, слышь? Скачет кто-то, — лениво помурлыкал Рыж, поднимая голову с лап. Он уютно устроился на печке и грелся от ее тепла.

— Давно слышу, — проговорила Тэя, вытирая руки о фартук. Потом сняла его и бросила на лавку. — Конь не воинский. Устал. Парень, видать, из дальней деревни.

— Гр-ра! — крикнул ворон и тяжело снялся с жерди. Взлетел над крышей дома и полетел навстречу всаднику.

Тэя неспешно вошла в дом, накинула на голову платок, надела безрукавку. Тут и всадник из-за раскидистых и по-осеннему нарядных лип показался. К забору подъехал, но не спешился. Несколько минут в нерешительности топтался верхом, словно решал: не вернуться ли обратно? Но потом соскочил с седла, набросил удила на частокол и толкнул калитку.

Тэя наблюдала за ним через оконное стекло. Древний заговор, что сторожил вход, не то что в дом, но и во двор-то не каждого пустит. Да и сама ведунья не со всяким разговоры разговаривать станет. Тут уж, как говорится, с чем притопал, таков и привет слопал.

Хлипкая на вид калитка меж резных столбов — древних чуров-оберегов — преграда, которую не любой преодолеет. Встанет меж образами древних богов человек, который со злобными помыслами к ведьме заявился, и ни туда и ни сюда — как к земле прирастет. И стоять так может не один час. Пока ведьма не увидит, что прочувствовал он всю пагубу своих недобрых намерений и раскаялся. Бывало, иной и до ночи, и всю ночь стоял. А чтобы не выл, не молил зря о прощении, понапрасну словами-то не сорил, на него ведьма немоту насылала. Так и получал человек науку бесплатную, еще и ворота не миновав.

Другой-то, который по стоящей потребности к ведьме пришел, соколом во двор пролетит. А она уж и без лишних разговоров знает, с чем пожаловал. Беседы долгие не разводит: с порога все, что нужно, выложит. На путь верный наставит, судьбу предскажет, а то и выправит оную словом особым. Случалось и такое: задержит посетителя и не один день над ним выть да скакать станет. Женская ведьмовская ворожба она шумная да ярая. Не всяк, кто к ней прикоснется, скоро забудет.

Нынешний-то посетитель-то во двор без заминки прошел, но снова остановился в нерешительности. Тэя тяжело вздохнула, и сама на крыльцо вышла. Строго, без слов на парня посмотрела. А он заробел.

Высокий, косая сажень в плечах, сила в руках не меряная. Медовые курчавые волосы на высокий чистый лоб свешиваются. Брови темные, а глаза — синь небесная. От одного его взгляда девки, небось, дышать перестают. Вот и пользовался до поры Ивко красотой да удалью молодецкой. Пока не встретил на ярмарке красу ненаглядную, единственную. Девушка из другой деревни была, но это не остановило Ивко. Ходил к ней за несколько верст. Битвы с тамошними парнями выдерживал. Да только не смотрела на него Цвета: горда и строга была, как ни одна другая. Еще сильней запала в душу парню. Начал соколом кружить вокруг да около. И совсем уж сватов заслать решился, да пропала неведомо где девица. Вторую неделю всей деревней сыскать не могут. Изошлась тоской душа парня, и решился он к ведьме на поклон идти. Но стоит теперь и рта открыть не может, потому как чувствует — есть и за ним вина немалая.

— Входи уж, чего топчешься? — пригласила Тэя.

Парень повинно склонил голову, сминая в руках шапку. Переступил с ноги на ногу, но не двинулся с места, словно прирос.

— С девками-то ты храбр. А как ответ держать, так и хвост поджал? — сурово сдвинула брови ведунья.

— Не со зла я, — прошептал парень.

— Понятно, что не со зла, — усмехнулась недобро Тэя. — Все не со зла, да только горючими слезами шутки ваши выходят. Зачем другим обещался? Зачем заветными словами, как шелухой ореховой, сорил? Девичьими сердцами, как скоморох кольцами, жонглировал? Думал век молодцем гарцевать, без узды да хомута вольным жеребчиком? Да нашлась и на тебя управа. Вот теперь и изведай, что другие по твоей вине чувствуют.

— Не за себя прошу, — повалился парень на колени. — Цвету найди, всеми богами заклинаю. Если не хочет за меня идти, прячется где — так тому и быть. Словом больше не задену, взгляда в ее сторону не брошу. Лишь бы жива была.

Промолчала Тэя. В дом вернулась. Взяла с полки особую чашу. Воды ключевой полуночной налила да шепоток по краю бросила. Затуманилась вода, пошла рябью. Долго смотрела в черную глубину ведунья. Потом воду через порог в сад вылила.

Парень с колен так и не поднялся. Вышла к нему ведунья, он только голову поднял и впился в нее вопрошающим взглядом.

— Жива она, но не вольна. Теперь домой езжай. Постараюсь помочь … если успею.

Он тяжело поднялся с колен и, шатаясь, как пьяный, вышел за калитку. На коня не сел — в поводу повел. Тэя смотрела ему вслед, пока не скрылся за деревьями. Вздохнула.

— Рыж, мне, может, задержаться придется, так вы с дедками-то за домом да за хозяйством приглядите.

— Не впервой, чай. Не боись. А что узнала-то? Где Цвета?

— Сама еще не разобралась. Сердце бьется. Но мысли тихие, словно запертые в чем.

— Проклятье?

— Нет. Таких сильных знахарок я поблизости не чувствую. Скорее заклятие.

— Так поспешать надобно. Сейчас полнолуние. Твоя сила любую перебьет. А после заклятия не снять.

— Знаю.

Тэя открыла большой кованый ларь, стоявший у ее кровати. Достала черную юбку в пол. Черную рубаху без вышивки. Низко повязала черный платок, пряча под ним волосы и лоб. На плечи накинула черный плащ с глубоким капюшоном. Взяла в руки ведьмовской посох. Вышла за ограду подворья, стукнула посохом оземь и исчезла.

Деревня Зяблиха, в которой жила Цвета, стоит на крутом берегу Вялки. Нынешний день ее жителей был таким же, как и все прочие. Охотники да бортники об эту пору завсегда в лесах промышляют. Рыбаки по утренней зорьке на промысел ушли. Мужики-пахари своими хозяйственными делами занялись. Хозяйки коров да коз с овцами на пастбище выгнали. Молодухи загоношились: постирать, прибрать, детей присмотреть. Да мало ли у деревенских-то забот?

Но как только солнце оторвалось от самого высокого пика Гномьего Кряжа, привычный деревенский уклад был нарушен необычайным происшествием: с восточной стороны в деревню вошла ведьма. Черное одеяние и посох в руках — недобрый знак. Сердятся, знать, духи на жителей деревни, раз их хозяйка сама заявилась.

Навстречу незваной гостье с неистовым лаем выкатилась орава косматых разномастных псов. Заметались волкодавы у ее ног. Визжали от ярости, прыгали и выли, клацая зубами, но ведьма на них не обратила внимания. Шла посреди дороги. Хмуро смотрела прямо перед собой.

Ребятня, как водится, первой ведьму увидела и новости по всей деревне разнесла:

— Ведьмачка, ведьмачка пришла!

Начали появляться и взрослые. Но они с большой осторожностью из-за приоткрытых ворот посматривали. На улицу не выходили. Матери ловили детей да за крепкими заборами прятали: не ровен час, ведьма сглазит.

В таких глухих деревнях дома — крепости. Прячутся люди за высокими крепкими заборами не от вредности: волколаки в этих крах когда-то почти каждую ночь промышляли. Скотину резали да и людьми не гнушались. Или зверь какой, медведь-шатун, к примеру, в деревню наведается.

Да и по нынешний день нет-нет, а заведется в округе пришлый лиходей-душегуб, а то и целая шайка.

Вот и обосновалась в памяти народной примета: «Чем крепче ворота, тем меньше забота». Запоры-то да обережные знаки на высоких оградах по-особому сделаны. Древние защитные знаки, от далеких предков доставшиеся, от любого врага спасти способны.

Да и по совести сказать: государь со своими стражниками далеко, а лихого люда на окраинах любого государства и без оборотней достаточно. Осторожность она еще никому вреда не приносила.

Но иногда случается и интересные люди в деревню наведываются. По большаку (почему-то выбрав этот длинный и неудобный путь) иной раз и торговые обозы ходят. Из-за Гномьего Кряжа купцы дорогие да редкие товары везут.

Тэя прямиком в дом Цветы направилась. В прикалиток посохом стукнула для приличия. Подождала минуту, а затем широкая дверь сама пред ней распахнулась.

Во двор, мощенный деревом, ведьма вошла неспешно. Остановилась, обводя взглядом постройки, стоявшие полукругом. Дом на высоком подклете. По его верху — крытое гульбище, на которое выходят три двери и множество окон с резными наличниками. Семья у Цветы, видать, зажиточная да не малая. Рядом с домом большой сарай и конюшня, дальше — крытый дровяник и стайка, куда загоняют на ночь многочисленную скотину.

Из избы на гульбище вышел старик, с седой бородой, остриженной лопатой. Взглянул на Тэю без боязни, глаз не пряча. Но застыла в тех глазах боль неуемная. Тоска да печаль неизбывная.

С облегчением вздохнула ведунья: в своем доме у Цветы ни врагов, ни завистников нет. Поклонилась старику первой, показывая, что не принесла недобрых вестей и пришла без злого умысла.

Дед сошел по крытой лестнице, встал перед Тэей, широко расставив ноги, руки за расшитый пояс заткнул. Бывший охотник, на медведя да кабана, видать, не раз с одной рогатиной ходил. Ему ли бояться какой-то девки-ведуньи?

И Тэя не стала перед ним таиться:

— Жива внучка-то. Да поспешать надобно — силы теряет.

У старика опустились плечи, а на глазах блеснула слеза. Подошел к лавке у стены и тяжело уселся на нее, опираясь рукой. Тэя осталась стоять. Знала: и в дом не позовут, и хлеб-соль не предложат, разве что сама войдет и за стол сядет. Тогда уж хозяйка расстарается: стол честь по чести накроет, да только она не возьмет ничего. Потому как заказано ей в чужом дому что-то со стола брать, если не хочет вреда принести. И за этим строго следить будут.

— Где она?

— Пока не знаю. Но недалеко. Может, завидовал ей кто? Подруга какая?

— Красивая — Цветка-то. И хозяйка, каких мало. Как не завидовать? Женихи пороги обивать стали, как ей только четырнадцать исполнилось. Да одна она у мово старшего сына. Остальные дети — пятеро сыновей. Вот и берег да холил ее. Не хотел против воли отдавать.

— А кто в знахарках у вас?

— Дак Кузнечиха. Дальше по улице живет. Избенка под дранкой. Издалече видать.

Тэя кивнула и вышла со двора. Дед стоял у калитки и долго смотрел ей вслед.

Избу Кузнечихи Тэя и впрямь сразу приметила. Тын, плетенный из ивовой лозы, во дворе коза да куры. Сама изба лишь на три венца из-под неполотой травы видна. Окна-волоконца в землю спрятались. Дранковая крыша землю царапает. Такие избы-полуземлянки в далекую старину строили. И топились они по-черному.

Тонкий дымок выдал хозяйкино присутствие.

«Бобылка, — с ходу определила Тэя. — Плохо».

Во двор ведунья вошла не спросясь. Лохматая собака голову подняла, вместо лая хвостом вильнула и в будку убралась, от греха подальше.

Вход в полуземлянку обозначился тремя крутыми ступенями, вырезанными в дерне и обложенными камнем. Дверь открыта — знать, Кузнечиха избу после топки проветривает.

— Есть кто дома? — звонким девичьим голоском спросила Тэя.

— Входи! Порог-то не застаивай!

Тэя, низко наклонившись, нырнула в темноту. Постояла минуту, приспосабливаясь к полумраку. Небольшая, со скромным убранством коморка. Курная печь в углу. Под потолком пучки трав. На столе у печи котел, из которого валит пар. Кузнечика, некрасивая, сухая, как жердь, сорокалетняя баба стояла над ним и, тихо нашептывая, бросала по щепотке в зелье какой-то порошок.

Тэя не мешала, догадалась по запаху и желтоватому пару, что знахарка готовит сильное приворотное зелье.

Бросив последнюю щепоть, Кузнечиха отряхнула руки и подняла голову. Увидев Тэю сильно смутилась, но глаз не опустила и выдержала ее прямой взгляд.

А Тэя потянула за нить, окунулась в темноту чужого зрачка и полетела в прошлое Кузнечихи, как в омут упала:

… Город, в котором когда-то жила Кузнечиха с матерью, звался Кордонным. И стоял он на границе с гномьими территориями. Рядом с городом находилась сторожевая крепость, в котором разместилась одна из больших застав стражей-пограничников.

… Тощая неуклюжая девчонка с острыми, как у кузнечика, коленками и локтями, выглянула из-за забора. Огляделась воровато и, не увидев никого из своих врагов, осторожно выступила из своего укрытия.

— Родейка, Родейка — голова, как бадейка! К кузнецу ходила, нос укоротила!

Тут же раздалось со всех сторон!

— Кузнец нос укоротил, да хвост Родейке приварил! У Родейки плечики, что ножки у кузнечика!

Вокруг девчонки собрались соседские мальчишки и принялись хватать ее за полы платья и рукава.

— Кузнечиха — молотиха, прыг да скок — знай свой шесток!

Девчонка бросилась на обидчиков с кулаками. А они и рады: повалили на пыльную дорогу и принялись швырять в нее гнилыми яблоками, крича обидные дразнилки.

Родейка лежала, сжавшись во вздрагивающий от ударов комочек, и шепотом проклинала своих обидчиков.

Вдруг задиры смолкли и бросились врассыпную. Родейка отняла от лица замызганные в гнилье руки и увидала мелькавшие по дороге пятки ребятни. Потом подняла глаза на своего избавителя и обомлела. Перед ней, опираясь на клюку, стояла ведьма и смотрела на нее жуткими черными глазами.

— Пойдем-ка со мной, — прошамкала старуха, а заметив ужас на лице девочки, добавила, — да не боись, научу, как обидчикам отпор дать.

Родейка подумала, подумала и согласилась. Пусть лучше старая ведьма в котле сварит, чем жить так, как она живет. С тех пор как погиб ее отец и матери пришлось идти в работницы к богатому купцу, Родейка была предоставлена сама себе. Поначалу все было хорошо: и ребята в игры зазывали, и девчонки с ней дружили. Но проснулась у Родейки тайная страсть, с которой не могла она бороться, как ни старалась. Где бы она ни была, с кем бы ни играла — не могла устоять перед кражей мелких и никому, по сути, ненужных вещиц. То старую заколку у подружки стянет, то кость игральную, уже треснутую, у мальчишки тиснет. И как бы ни обещала себе, как ни божилась, что больше никогда и ни у кого ничего не украдет, а не могла избавиться от пагубной привычки. Вот и стали ее сторониться да дразнить.

Старая ведьма привела девчонку к себе в избу, чаем с пряниками напоила, расспросила о том, где и с кем живет, а потом научила нехитрым шепоткам-наговорам.

Сначала не поверила Родейка, что простые слова могут кому-то за обиду отомстить, но проклятушки выучила.

Ведьма, провожая ее со двора, пригласила приходить, не стесняться. И про урок не забыть, а набраться храбрости и проверить, как работают ее шутки-заговоры.

Наутро Родейка вышла из дому и уселась у ворот на лавочке.

— Эй ты, Кузнечиха — воровиха, по траве скакала — у муравья дохлого жука украла! — из-за забора прокричал дразнилку соседский мальчишка Бранн.

Но Родейка даже головы не повернула. Сидела и спокойно лузгала семечки, выковыривая их из огромной шляпы подсолнуха.

Обычно Родейка после дразнилок сразу во двор убегала и не выходила на улицу, пока не убедится, что поблизости никого нет. Но не сегодня. Странное поведение соседки удивило Бранна, и он выскочил на улицу, чтобы еще сильней задеть девчонку.

— Воровка, воровка, хороша твоя сноровка. По городу шла — у быка хвост увела!

Родейка еще ночью решила, что проверит ведьмовские заклинания, и теперь только ждала удобного момента. Как только мальчишка подбежал поближе, она посмотрела на него в упор и негромко проговорила:

— Шип тебе на язык! Чтобы три дня ни слова, ни полслова сказать не мог!

И Бранн словно подавился следующей обзывалкой. Замотал головой, как молодой бычок. Рот открыл, а голоса-то и нет. И язык у него внезапно опух, посинел, как будто и впрямь занозу вогнал.

Родейка от удивления сама рот открыла да так и сидела, пока Бранн домой не убежал.

Этот день был самым радостным в ее жизни. Все, кто хотел ее обидеть, наказаны были. У кого ноги отнимались, кого тошнить начинало, кто из уборной целый день выйти не мог, а кто икотой до вечера давился.

Через несколько дней бывшие обидчики стороной Родейку обходить стали, безошибочно сопоставив свои внезапные хвори с нападками на нее.

И зажила с тех пор Родейка — лучше не бывает. К ведьме каждый день бегать стала. Та охотно учила ее своей науке. Но не было в них добра и света. Умело разжигала старуха в сердце девочки ненависть и злобу на людей. Пользовалась ее одиночеством и обидами.

К четырнадцати годам заневестилась Родейка. Да только парни на гульбищах городских стороной ее обходили: недобрая слава — хуже отравы. А Родейка к тому времени уже многое умела. И порчу, и болезни навести, сглаз на ребенка кинуть, ссоры с ненавистью в семью какую подпустить. Лихо да Кумушница стали ее лучшими подругами. Злыдни и Сухотка — постоянными спутниками. Все больше замыкалось сердце девушки, все больше темнела ее душа. Уже не могла она прожить без недобрых дел: завладели ее душой и телом темные бесовские силы.

Однажды черная ведьма призналась, что давно ее приметила и в ученицы взяла намеренно. Что немного осталось ждать Родейке: скоро она передаст ей все свое умение.

Но этого не случилось. Пришла однажды Родейка к своей наставнице, а ее дома не оказалось. И в доме пусто, как будто и не жила здесь никогда старая лиходейка. Соседи сплетничали: ночью из дома ведьмы громы слышались и молнии полыхали такие, что страшно было на улицу выглянуть. Видать, ковен-то ведьмовской терпение от ее черных дел потерял и уничтожил чародейку за все ее злодеяния.

Осталась Родейка одна, постепенно стали ослабевать чары старой ведьмы. Добро, глубоко запрятанное в сердце девушки, начало понемногу вытеснять черные мысли. Перестала Родейка смотреть на окружающих с прежней ненавистью и завистью.

Мать у Родейки молодая еще была, лет-то всего тридцать с небольшим. С дочерью у нее в последние годы совсем отношения разладились. А тут словно отошла девочка, душой помягчела. Обрадовалась женщина, что дочь больше не чурается ее, не грубит и не перечит на каждое слово. Злыми несправедливыми напраслинами не бросается, вот и решила открыться дочери, что любит одного мужчину и что хотят они пожениться.

Через неделю и свадьбу справили. Скромную, без лишних гостей. Да только не принесла она счастья в Родейкину семью.

Как увидала пятнадцатилетняя девушка материного избранника, да так и обомлела. Красавцем оказался ее отчим необыкновенным. И силен, и статен. Медовые кудри ремешком по челу перехвачены. Рубаха от силушки богатырской на груди трещит. Глаза, что омуты синие, а в них смешинки бесенятами скачут.

Как в воду опущенная ходила Родейка по дому. От тайной любви все больше замыкаясь в себе и снова от матери отстраняясь. А Руда счастливых глаз с молодого мужа не сводит, ничего вокруг себя не замечая. Каждое его слово на лету ловит. И он отвечает ей взаимностью. На падчерицу и глазом не поведет, словом лишним не окликнет.

Совсем измаялась Родейка. Похудела да почернела от зависти к материнскому счастью. И в конце концов, не выдержала. Подсунула отчиму приворотное зелье, варить которое ее еще старая ведьмачка научила.

Стал задумываться отчим, хмуриться да от жены сторониться. Сам не поймет, что его гложет. На падчерицу глаз поднять боится. Борьбу с внезапно вспыхнувшей страстью постоянно ведет. Но совесть и понимание, что не может так поступить с девушкой, словно путы скрутили, вздохнуть не дают, голову туманят. Как во сне ходил мужчина, из дому стал подолгу пропадать, с женой ссориться, да к хмельной браге прикладываться.

А Родейка ждала. Думала: вот еще немного и бросится Стовр к ее ногам, и тогда уж она сама признается матери в их любви. Пусть-ка почувствует, как это быть обманутой, да отвергнутой. Пусть узнает, что Родейка по ее милости столько лет чувствовала. Как сжималось ее сердце, понимая, что не нужна собственной матери. Что за своими заботами не видела она ни горестей, ни обид дочери.

Но время шло, а отчим все больше нелюдимым да грубым становился. К Родейке подойти не решался и к жене всякий интерес потерял. Руда извелась совсем, да и Родейка осознавала, что должна первый шаг сделать, чтобы не было у мужчины выбора.

И однажды решилась. В ту пору вересень стоял. Все, кто способен был, на уборку хлебов нанимались и на несколько дней из дому в поля жить уходили. Руду всегда с большой охотой принимали: была она работницей спорой да умелой.

Отчим же из плотницкой деревни в город пришел. Избы да бани рубил. На работу с рассветом уходил, но ночевать всегда возвращался домой. В тот день закончил он баню ставить и по этому поводу хмельной домой заявился. А Родейка ему в ковш с брагой еще зельица щедро плеснула, а как совсем захмелел да спать увалился, и подсунулась под бок.

Наутро опомнился Стовр, а сделать с собой уже ничего не может. Совсем голову замутило проклятое зелье. Не видел вокруг ничего, словно в омут нырнул. Пока жены рядом не было, не выпускал из рук молодую любовницу.

Вернулась хозяйка домой, а там уж беда-разлучница гнездо свила. Ходит дочь счастливая, глаз бесстыжих не опускает. Дерзко смотрит, словно мстит за что. А муж совсем спиваться стал — без памяти домой идет, а как увидит Родейку, словно чумной становится.

Смолчала Руда — от людей стыд да позор спрятала. Но в скорости новая беда в дом нагрянула: оказалось, что понесла дочь от любви своей греховной. Такое бесчестье ни пережить, ни забыть невозможно.

А Родейка, понадеявшись, что теперь-то любимый от нее никуда не денется, перестала поить его зельем. Думала, что слова его ласковые да поцелуи жаркие уже от сердца идут. Что забыл он про Руду, а ее полюбил по-настоящему. Что прогонит он жену, а с ней навсегда останется.

Но как только прошло действие дурман-травы, очнулся Стовр и понял что натворил. Перед женой повинился и вознамерился из дому навсегда уйти. Но Руда по-своему решила: собрали они вещи и вместе ушли куда глаза глядят.

Осталась Родейка ни с чем, да еще и дитя, растущее под сердцем, скоро все увидят. Поплакала, поплакала, да делать нечего. В городе оставаться — от людей совсем житья не будет. Припомнят все ее злодеяния и не простят. Однажды ночью подожгла она свою избенку да и пропала невесть где.

Пять месяцев бродила Родейка от деревни к деревне, пока уж совсем в медвежий угол не забрела. Зиму в охотничьей заимке кое-как перемогла. Но и там не было ей покоя. Не хотел отпускать ее душу злодейский дух, которого подселила ей сгинувшая где-то ведьма. Совсем извел видениями. Приходил по ночам в образе Стовра или матери. Со злобными криками да обвинениями ломились к ней те, кому она гадости успела сделать. Стучали в окна и двери заимки злыдни да кикиморы, едва с ума не свели. А потом и сам бес к ней явился и предложил сделку: она ему душу еще нерожденного дитя отдаст, а он отпустит ее живой из леса.

Сварила тогда Родейка зелье из злых трав и вытравила ребенка. Девочка родилась мертвой. Родейка утопила ее посиневшее тельце в безымянном лесном озере.

А ранней весной пришла в Зяблиху и поселилась в брошенном доме, в котором когда-то старик полоумный жил.

Да только обманул ее бес: не нашла Родейка и тут покоя. Перебралась из озера в реку ее дочь-мавка. Приходит к ней по ночам, стучит в окна, в тепло просится. Вот и пристрастилась Родейка с тех пор вину свою да судьбу горькую брагой заливать. Но дел своих темных так и не бросила: злой дух не позволил. Все так же наводит она порчу, лихо да кумушниц в дома добрых людей напускает, да злые зелья варит.

В один из недобрых дней увидала она Ивко, что к Цвете пришел, и залилось ее сердце злобой лютой. Уж очень похож был парень на Стовра. И волосом медовым, и статью молодецкой, и синью глаз веселых. Задумала через него отомстить бывшему любовнику. Цвету со света сжить — пусть Ивко век мучается…

… Вынырнула Тэя из памяти Кузнечихой и захотелось ей вымыться, как будто в сточную канаву только что угодила. А из пустых глаз знахарки на нее смотрели чужие, злые глаза, полные ярой ненависти ко всему чистому и доброму.

Поняла Тэя, что не сможет оставить все как есть, но теперь не время. Нужно Цвету сначала спасти. А злыдень уверился в своей силе, подумал, что отступила перед ним молодая да неопытная девчонка и разразился в лицо ведунье громким торжествующим хохотом.

— Так где, говоришь, девушку-то запрятал? — тихо спросила Тэя.

— Вспомни, ведунья, какой день-то сегодня. Негоже красной девице такой праздник пропустить, — с усмешкой проговорила не своим, а грубым мужским голосом Кузнечиха.

И Тэя, не проронив больше ни слова, вышла из землянки. Облегченно вдохнула по-осеннему холодный, напоенный влагой воздух. Встряхнулась всем телом, словно хотела избавиться от налипшей грязи.

Грай сидел на коньке крыши, а как только увидел ведунью, устроился на ее плече.

Осеннее равноденствие, отмечаемое в народе две недели, считается одним из основных праздников. Собран урожай. В избах на почетном месте стоит праздничный сноп. Каждый день этих двух недель люди чествуют богов. Вот и нынче был особый день богини любви и домашнего благополучия — Любы. А еще и праздник всех незамужних девушек. Соберутся они на вечерних гульбищах за околицей. Станут хороводы водить, с парнями в горелки играть. А как стемнеет, разведут особый костер-краду, в котором сожгут принесенные дары: бусы из рябины да ленты из кос. Начнут играть шуточные обрядовые свадьбы. А главной на этом празднике будет нарядная березка — символ девичьей чистоты и невинности.

Вздрогнула Тэя, поняв наконец страшный бесовской замысел. Поспешила за околицу.

На поляне, перед невысоким пологим холмом, на котором высилась ограда древнего деревенского святилища с идолами-чурами богов и узорчатым расписным храмом, росло несколько берез. Тэя по очереди обошла деревья, внимательно присматриваясь к каждому. Наконец подошла к двум березкам, которые стояли немного в стороне. Еще издали ведунья заметила, как по-осеннему желтые листочки одной из них трепещут невпопад с дуновением ветра. Понурой и одинокой казалась она рядом со своей подруженькой, поникли ее веточки, как обессиленные руки. А Грай уже сидел на ее ветвях, первым заметив ее необычность.

Остановилась ведунья перед березами, собираясь читать контрзаклинание, но тут громко каркнул ворон, и Тэя резко отпрянула в сторону, оттолкнув бросившуюся на нее сзади Кузнечиху. Та с разбегу ухватилась за березу и застыла на долгое мгновение. А дерево медленно опустило почерневшие ветви, его листья скукожились и опали разом, словно их опалило невидимым пламенем.

— Окаменей, злыдень! — громко выкрикнула ведунья и ударила посохом по спине Кузнечихи.

В тот же миг возле погибшей березы встал черный валун, по очертанию похожий на скрючившуюся в судорогах женщину. А рядом с камнем лежала без сознания девушка.

С тех пор лежит у околицы Зяблихи черный камень, а люди иногда слышат, как в особо темные ночи воет кто-то внутри него леденящим кровь голосом.

А на ветвях молодого дубка, который рос в усадьбе ведуньи, появилась еще одна ленточка, которую принесли Ивко и Цвета после своей свадьбы.

Подкидыш

Небо потерялось среди черных туч. Всполохи молний, громовые раскаты, шум хлещущих струй дождя, завывание холодного ветра — все смешалось в одном жутком круговороте.

По широкому лугу в направлении леса, чернеющего на его краю, бежала женщина. Волосы выбились из-под ее платка, липли к лицу, закрывали глаза. Мокрая юбка цеплялась за ноги, путалась и мешала бежать. Но женщина не могла убрать волосы или подтянуть отяжелевший от воды подол: она обеими руками поддерживала огромный живот.

За ее спиной раздавались крики преследователей и свирепый лай псов. Еще немного, и она, не выдержав, упадет, и тогда, настигнув, псы накинутся. Вцепятся клыками в ее измученное тело, а потом подоспеют и люди … а может, и не люди вовсе. Потому что разве может быть человек так жесток?

Беглянка хрипела, выбиваясь из сил. Глаза застилала кровавая пелена. Только бы хватило сил добежать до леса, и она будет спасена. Люди не войдут в чащу в наступающих сумерках да еще в такую страшную грозу.

До первых деревьев она добралась уже ползком. Жуткая боль скрутила все тело. Мученица судорожно хватала ртом воздух, скрюченными пальцами цепляясь за мокрую траву. Еще немного, всего несколько шагов, и густой подлесок скроет ее от глаз преследователей.

Громкий злобный вой раздавался совсем рядом. Псы разочарованно метались возле самых кустов, но войти под полог леса не решались. В это время здесь не было места живым: ночью лес переходил во власть нечисти и нежити.

Несчастная тяжело поднялась на дрожащие от напряжения ноги. Боль на время отступила, и она поторопилась уйти подальше в чащу. Шла, спотыкаясь и ничего не видя перед собой. В воспаленном мозгу металась лишь одна мысль: спрятаться, забиться в какую-нибудь нору и… умереть. Она не хотела больше жить, но и боялась той смерти, которую ей приготовили люди. Пусть ее смерть будет легкой и спокойной. Она заслужила ее всей своей страшной жизнью. Заслужила.

Боль вновь пронзила измученное тело, и роженица, ослепнув от сжавших ее судорог, не устояла на ногах, споткнулась и покатилась в глубокий, поросший редким кустарником, овраг.

Через минуту шорох дождя и затихающие раскаты грома разорвал жуткий крик, потом все затихло, а еще через миг послышался слабый писк. Женщина еще нашла в себе силы прижать дочь к сердцу, но потом ее руки замерли, а младенец так и остался лежать, прижатый к мертвой груди.

… Старый матерый волк вышел из кустов и остановился, принюхиваясь. Пахло свежей мертвечиной и теплым живым духом младенца. Он еще был жив, хотя его сердце уже едва билось. Волк подошел ближе. Его пасть наполнилась сладкой слюной, вызванной предвкушением. Человеческий детеныш. Не часто удавалось побаловать себя такой редкой добычей.

Но неожиданно что-то необычное почудилось волку в запахе младенца. К его чистому человеческому аромату примешивался странный незнакомый дух.

Волк недоуменно фыркнул. Медленно приблизившись, потянулся носом и еще раз понюхал воздух. Сомнений не было: у ребенка был какой-то свой неповторимый запах.

Вцепившись зубами в шею младенца, волк осторожно потянул его к себе. Мертвые руки матери крепко сжимали почти насмерть замерзшего детеныша, но все же волку удалось его вытащить. Положив на мокрую траву, волк облизал дрожавшее и посиневшее от холода тельце. Перекусил пуповину и, мягко прихватив зубами, скрылся с ним в ночном лесу.

***

… Огонь пылко целовал крутые бока большого закопченного котла, и тот отвечал на горячие ласки довольным бульканьем.

Тэя стояла перед очагом и помешивала ведьмовское варево. Рыж тихо мурлыкал, удобно устроившись на теплой спине печи. Грай еще утром улетел куда-то по своим делам, и кот скучал. Он уже привык к шутливым пикировкам с черной птицей.

Бабье лето подошло к концу. Осенняя и, кажется, последняя в этом году гроза отгрохотала дробным набатом и умчалась дальше, воя и скрежеща ветвями деревьев. Воздух, чистый и хрусткий, как первый ледок, приятно холодил разгоряченное у печи лицо ведьмы.

Внезапно она уловила отголосок чьего-то присутствия.

Волк?!

Чуть погодя, Тэя узнала его — умного, матерого вожака большой стаи, которая промышляла в здешних краях.

Что ему понадобилось так близко от ее подворья?

Тэя быстро отставила варево и поспешила в конец огорода. Став у кромки Ручья, вгляделась в густую поросль кустов на другом берегу.

Волк вышел из-за деревьев и остановился на границе узкой поляны, сплошь заросшей густой крапивой. В его зубах повисло безжизненное тельце младенца. У Тэи от изумления остановилось дыхание. Волк сурово взглянул в лицо ведьмы и громко фыркнул. Потом бережно положил ребенка на траву и тихо растворился среди почерневших от дождя зарослей.

Тэя тут же бросилась через речку, даже не почувствовав быстрых струй ледяной воды. Подхватила ребенка и прижала к себе, прикутав полами кофты. Потом, не разбирая дороги, бросилась в избу. Уложила девочку на кровать, прикрыла мягкой накидкой из беличьего меха.

Растопила печь, применив магию для скорости. Достала с полки баночку с медвежьим жиром. Взяла ребенка на руки и вдруг принюхалась. Странная примесь к чистому человеческому запаху, удивила. Но мешкать было нельзя. Потом разберемся — решила ведунья и принялась быстро и осторожно натирать ребенка пахучим целебным снадобьем. Завернула в мягкий беличий мех и уложила на печную лежанку, поверх груды звериных шкур.

Когда пламя в печи достаточно прогрело камень, ведьма обмазала ребенка замешанным на особой воде, принесенной на рассвете из трех ключей, ржаным тестом, оставив открытыми только нос и рот. Уложила на деревянную, украшенную причудливой вязью старинных заклинаний лопату.

Рыж тем временем встал под распахнутым настежь окном.

Ведьма сунула ребенка в пасть печи, жаркую, но уже освобожденную от углей.

— Что ты, ведьма, творишь? — спросил замогильным голосом Рыж.

— Тесто пеку, хворь из дитяти в него извожу, — ответила распевным наговором Тэя.

— Пеки, пеки, да не перепеки, — отозвался кот и помчался вокруг избы.

Тэя вынула лопату и прошептала:

— Тесто-тестечко, возьми хворобу, перенеси на черную худобу. На березу кудрявую, на сухую осину, на красную рябину.

— Ведьма, ведьма, что творишь? — снова спросил через окно Рыж.

— Тесто пеку, хворь из дитяти в дым извожу! — ответила ведунья и сунула лопату в печь.

— Пёком пеки, на дым хворь изводи, — бросил Рыж и опять помчался вокруг дома.

Тэя вынула лопату и зашептала:

— Дым Дымович, ты кум огня, службу добрую сослужи, хворь у дитяти забери. Унеси ту хворь сквозь трубу туда, где птицы не летают, люди не ходят, звери ни троп, ни дорог не знают.

В третий раз засунула она лопату в жаркое чрево печи, а Рыж еще раз спросил:

— Ведьма, ведьма, что творишь?

— Тесто пеку, хворь из дитяти на воду извожу! — отозвалась Тэя

— Тесто пеки, на воду хворь изводи, — снова заунывно прокричал кот и остался у окна.

После этого ведунья вынула лопату с ребенком и брызнула ключевой водой на подсохшую корочку с наговором:

— Теки, вода-водяница, сверху донизу, уноси болезни в мать сыру землю. Сухотку, ломотку в болота топкие. Там вам до веку быть, болотных пиявок кормить, на сушу дорогу забыть.

Затем разломила подсохшее тесто и вынула ребенка. Запеленала в чистую холстинку и уложила на свою кровать, а тесто разделила на три части. Одну вынесла за ограду и закопала в лесу под осиной. Другую отнесла к речке и пустила по течению. Третью бросила на перекрестке трех тропинок и позвала заговором ворон, чтобы они склевали крошки.

Когда же вернулась домой, то так и застыла у порога: Рыж лежал возле ребенка вытянувшись во всю длину и грел его своим телом. При этом выражение глаз у кота было столь растерянным и удрученным, что ему было в пору посочувствовать. А девочка, выпростав ручонку из пеленки, крепко ухватила его за шерсть. При этом ноготочки на ее пальчиках странно изогнулись, напоминая коготки. А ушки стали очень похожи на кошачьи, только с маленькими кисточками на кончиках.

Тэя не глядя села на лавку.

Куалми! Девочка была оборотнем-рысью.

Но как она оказалась в этих краях?! Приказ правителя однозначен: оборотни — враги, и поступать с ними нужно соответственно. Без жалости и долгих раздумий. Да ни один добропорядочный гражданин Чернолесья не рискнет замолчать присутствие в своих краях подобного кошколака. Все понимали, чем это может грозить. Оборотни всех видов и сословий — чума. Раз проглядишь, потом опомниться не успеешь, как они заполонят всю страну.

Но помощников ведуньи, похоже, совершенно не волновало, кем оказался их подкидыш.

— Мда-а, — протянул неведомо когда вернувшийся домой Грай и теперь сидевший на спинке кровати, скептически склонив голову набок, — папа из тебя, прямо скажем, никудышный.

— Сам попробуй, пернатый, — негромко рыкнул на него кот.

— Не-а, — невозмутимо парировал ворон, — я ей скорее в прадедушки гожусь. Но боюсь, малышка не примет этого во внимание и при первом же удобном случае, вместо того чтобы слушать сказки на ночь, попытается меня схарчить.

— А я ей помогу, если не заткнешься!

— Ты бы ей песенку какую-нето промурлыкал, что ли, — не унимался ворон.

— Тебе надо, ты и пой, — все больше раздражался Рыж.

— От моего голоса в лесу кикиморы дохнут. Это мое секретное оружие против всякой нежити …

— Довольно! — оборвала их перебранку Тэя. — Я в лес. Грай, посмотри: нет ли кого постороннего поблизости. Рыж, отвечаешь за девочку головой.

— Ты что, оставишь меня с ней одного?! — воскликнул возмущенным шепотом кот. — А если она проснется, что мне тогда делать?

— Лапку ей пососать дашь, за неимением других, более подходящих, органов …

— После обряда она еще долго спать будет, — перебила неунимающегося ворона Тэя, — а я быстро вернусь.

Ведунья вышла на задворки усадьбы и встала на краю глубокого сухого оврага, заросшего только травой и круто ответвлявшегося от того, в котором протекала речка. Сжала в руках тугой моток пряжи из черной собачьей шерсти. Глубоко вздохнула и вдруг бросилась вниз, свернувшись клубком. На дно оврага она ступила уже мягкими звериными лапами. Повела носом, принюхиваясь. Волчий запах еще не успел выветриться, и Тэя, ведомая им, помчалась по следу. Через Ручей перебралась в самом узком месте, перепрыгнув с одного берега на другой. Здесь запах чувствовался еще резче.

Бежать пришлось больше часа. Ночной лес жил своей жизнью. Черные от сырости стволы деревьев смазывались, пролетая мимо. Выступали из темноты и исчезали за спиной безмолвными свидетелями.

Наконец она уловила запах, который искала, и помчалась вперед, подстегиваемая страшной догадкой …

***

Весна босоногой девчонкой бежала по земле. Восторженно смотрела на мир синими глазами озер. Смеялась, радуясь солнцу, звонким голоском быстрых ручьев, пела щебетом перелетных птиц, рядилась в яркие зеленые одежды полей и рощ, вплетала в косы голубые ленты рек.

Лес дрожал всем телом в нетерпении. Он ждал свою нареченную — Весну. Дождался. Прижал к сердцу, не отпустил, и робкая нежная зелень тонкой паутинкой улеглась на его руки-деревья.

— Карр-р! Кар-раул! — орал не своим голосом Грай, вылетая из-за острых верхушек елей, росших вдоль дороги, ведущей к усадьбе Тэи.

— Ты чего орешь? На тебя что какая-то подслеповатая гарпия набросилась? — тут же подколол его Рыж. — Видать, бедняга сослепу не разобрала, что легче подошву от сапога проглотить, чем твое столетнее тело расклевать.

— Тэя, скорее вызывай караул! — не слушал его Грай, кружась на ведуньей, которая возилась на свежевскопанных грядках. — Оборотни в стране! В количестве пяти штук. Едут прямо сюда. Караул! Немедленно вызывай стражников!

Тэя, распрямляясь, отбросила со лба выбившуюся из косы прядку волос.

— Погоди, Грай. Разобраться нужно …

— Чего разбираться?! Чего разбираться-то? Они по нашей стране, как по главной улице собственной столицы разгуливают, а ты разбираться будешь? Кому говорю: посылай тревожного вестника, непутевая!

Но Тэя, вместо, того чтобы послушаться ворона, направилась к калитке. Вышла за тын и остановилась в ожидании.

Через пару минут из-за зазеленевших нарядными сердечками лип, которые росли вокруг небольшой поляны перед подворьем ведуньи, выехал маленький отряд хорошо вооруженных людей.

Их было пятеро, сильных, закаленных в дальних странствиях и прокопченных у ночных костров путников. Плотные шерстяные плащи скрывали крепкие кольчуги. Мечи, притороченные к седлам, большие боевые луки и колчаны, полные стрел, висевшие за широкими плечами, говорили всякому, кто попадался им по пути, что эти суровые странники смогут за себя постоять.

Но не грозный вид мужчин встревожил Тэю, а личины оборотней-куалми, проглядывающие сквозь сильный морок. Вряд ли кто из простых людей был способен отличить их от настоящих людей. Разве что попадется на их пути боевой маг или сильная ведьма.

— Мир этому дому, — с сильным акцентом проговорил один из мужчин, тот, что был побелее ликом, приближаясь к жилищу ведьмы.

— И вам здравствовать, — кивнула ведунья, зорко следя за приезжими.

— Позвольте, госпожа, заночевать у вашего жилища. Скоро ночь, а мы плохо знаем здешние места.

— Отчего ж не позволить, располагайтесь, — легко согласилась Тэя. — Речка вон там, в овраге. — Она рукой указала направление. — А остальное у вас с собой.

Ведьма кивнула на убитого оленя, перекинутого через седло одного из путников.

Вскоре на поляне, чуть в стороне от тына, ярко пылал костер. Тушка оленя была освежевана, насажена на вертел и подвешена над жаркими углями, которые выкатили из большого огнища.

Воины расположились вкруг на подстеленных кошмах и, лениво переговариваясь, потягивали питье из маленьких меховых бурдучков.

Тэя, под неодобрительное ворчание ворона, который уселся на одной из ветвей липы, принесла путникам несколько пучков местных трав для заправки бульона, кипевшего в походном котле.

— Что же вы, молодцы, из любопытства по свету мыкаетесь, али дело у вас какое? — поинтересовалась она, после того как была приглашена разделить с ними трапезу.

— Дело у нас, ведунья, — отозвался самый старший из путников.

Его смуглое лицо было почти скрыто под густой бородой и нависшими на глаза косматыми бровями.

— Что же ищете в наших краях? Может, я и помогу чем? — спросила Тэя, хотя уже знала, по чью душу явились эти гости.

— Жрица у нас пропала. Давно. Украли ее прямо из храма много лет назад.

Ведунья оглядела мужчин, решая, что же ей делать. Затем кивнула, принимая решение, и произнесла:

— Пойдем.

Мужчины разом вскочили на ноги. Тэя повела их к окраине леса.

Сумерки навалились на лес тяжелым гнетом. Закатное солнце выкрасило небо и верхушки деревьев кровавыми мазками.

Ведьма шла к могиле давно погибшей женщины, и страшные видения, которые она видела много лет назад, острыми иглами вновь терзали ее сердце.

Маги, которые шли за ее спиной, виноваты в том, что случилось с той бедной женщиной. Не уберегли они свою повелительницу. Не защитили. Молода еще была она и неопытна, а маги были чересчур заняты своими проблемами и не обращали никакого внимания на девочку, используя ее силу только для обрядов.

Потому и смог выкрасть ее темный маг Джарлат, служивший двадцать лет назад при дворе короля. Соблазнил мороком да речами сладкими. А как заполучил источник необычной оборотнической силы, так и открыл ей свою сущность мерзкую. Стал проводить над бедной жуткие магические опыты. Выкачав весь резерв, темный маг не придумал ничего лучшего, как выдворить ее из своей страшной Черной башни.

Несколько лет скиталась несчастная по Чернолесью, скрывая свою подлинную сущность. Добраться до дома она не могла, вот и прирабатывала где только можно. Однажды встретила человека, который показался ей добрым и порядочным. Он приютил ее, работу дал, а там и жениться пообещался. Но только пустыми были его обещания. Понесла она от него и потому скрывать свою истинную природу уже не могла. Как узнал он, что она оборотень, испугался и выгнал из дому. А с оборотнями в Чернолесье один разговор. Загнали ее люди, как бешеную собаку затравили.

Но Тэя была уверена: ни одно существо не заслуживает такого жуткого обращения, потому и спасла дочь оборотня от смерти.

Во всей этой страшной истории одно только и радует: нет больше темного мага. Заточили его в собственной Черной башне. Говорят, что так и сгинул, проклятущий, вместе со своей лабораторией.

Маги храма, в котором жила прежде куалми, не смогли отыскать ее по горячим следам. Когда же Джарлат выкачал из нее всю магическую силу, то незримая нить, связывающая их тайный древний орден с богами, была прервана. Осиротели они без жрицы, однобокой стала их энергия. А та необыкновенно могучая сила, которая бывает лишь при соединении двух начал — мужской и женской, была утеряна навсегда. Вечный баланс мироздания оказался нарушен.

Тэя хмыкнула недовольно: мужчины. Присвоили себе право решать, что есть истина, а что — лишь слабая женская блажь. Разделили единое, вот мир теперь и расплачивается за самонадеянность.

Очень давно, еще в древние времена, несправедливо поступили и местные шаманы со своими ягами.

Выгнали, выдавили из селений женщин-ведуний мужчины-маги. Власти захотели безраздельной и поклонения льстивого.

Но ведуны владеют лишь грубой силой, способной только подавлять, разрушать и подчинять, а ягини-ведуньи могут воспроизводить, рождать, создавать и умиротворять. Нельзя было разрывать эту связь, потому что вместе они создавали равновесие.

Ушли яги в леса и унесли с собой древние знания, ритуалы, подвластные только им. И теперь умирает их сила, не подпитываемая мощной мужской энергией. Иссякает, как пересыхающий родник.

А мужская магия без мягкой энергии женщин становится все более грубой и жестокой. Не ищет она компромисса с духами и природными энергиями, а подавляет и подчиняет себе. И природа бунтует, не желая порабощения. От этого слабеет мир, не способный противостоять разрушению. Скоро совсем поглотят человеческие сердца ненависть и зависть. Болезни и скудоумие поработят рассудок людей. Настанет день Черной власти.

А кто в этом виноват? Мужчины.

Тэя все больше распалялась в женской обиде. Нет, не выдаст она пришлым магам тайну девочки, которую спасла холодной осенней ночью. Ковен волхвиц присмотрит за ней, а как придет время, передаст древнее знание о женской магии. Уберегут ее ведуньи от грубого мужского влияния и не позволят им исчерпать этот драгоценный родник редкостной силы. Еще в тот раз, как только подняла она младенца на руки, поняла, что не простое дитя подарила им Всесильная Мать, а необыкновенно могущественную магиню. И пусть Боги решают, права ли она сейчас. Раз решились мужчины разделить первозданную силу, так пусть же и получают по заслугам.

Спустившись в овраг, Ведунья молча указала на могильный холм и каменную глыбу, стоявшую у его изголовья.

Маги обступили холм и начали медленно шептать заклинания. Трепещущий, едва заметный огонек поднялся из могилы, подлетел к старшему магу, осветил бледным светом его руки и растаял.

Мрачными и неразговорчивыми вернулись путники к своему костру. А наутро, едва рассвело, уехали, коротко попрощавшись с Чаяной.

Как только скрылись оборотни за липами, на дубке Тэи тихо зазвенели колокольчики, которые еще осенью повесила на его веточку Верховная волхвица.

Мертвый город

Темная летняя ночь душным одеялом накрыла лес. Тонкий серп месяца застыл над острыми зубьями крон кедров и сосен.

Тэя стояла перед зажженной свечой. В ее руках была древняя ритуальная чаша. Темная жидкость черным зеркалом отражала слабый отсвет свечи. Ведьма тихо шептала заклинание. Эта ворожба была спонтанной. Ее словно кто-то подтолкнул заглянуть в чашу предсказаний. Странные видения предсказывали ведунье, что скоро к ней постучатся двое магов и с приходом этих людей ее жизнь изменится навсегда.

Они пришли через месяц. Старый колдун и его ученик — молодой, но уже опытный воин-маг.

Старик направился прямиком к ведунье. Ученик не глядя по сторонам, последовал за ним.

— Приветствую тебя, Тэя Деатьен.

Тэя очень удивилась: мало, кто знал ее фамилию, ведьм принято называть только по именам, но виду не подала. Склонила голову в ответном приветствии и распахнула перед мужчинами ворота. Маги проехали во двор и спешились.

Тэя быстро собрала на стол под навесом за домом и пригласила магов к ужину.

— Чем могу помочь, магистр? — спросила ведунья после того, как гости утолили жажду и голод ее угощеньями.

Старик вздохнул и полез в походную холщовую сумку, которую даже за столом не снял с плеча. Пошурудив там узловатыми скрюченными пальцами, он вытащил свернутый в рулон пергамент и передал его Тэе.

"Всем ведьмовским и магическим ковенам, а также отдельным их членам, оказывать подателю сего всестороннюю помощь, в какой бы форме она не понадобилась. Разъяснений не требовать. Подчиняться беспрекословно. За отказ — отлучение от ковена и стирание всех магических способностей.

Верховные магическая и ведьмовская Коллегии".

Прочтя документ, Тэя только кивнула и бросила взгляд на молодого мага, но увидеть его реакцию ей не удалось. Лицо воина было невозмутимым и отрешенным. Он спокойно пил медовый отвар, поза была расслабленной, словно его вовсе не касались дела старого магистра.

— Завтра ты поедешь с нами в Мертвый город, — проскрипел архимаг. — Нам понадобятся твои особые способности.

— Это какие же? — удивилась Тэя.

— Там все поймешь, — загадочно ответил старик и поднялся из-за стола. — Спать мы будем под навесом во дворе, так что не беспокойся. Выезжаем на рассвете. Будь готова.

***

Над болотом повисло тусклое серое марево. Его рваный саван низко стелился над травой, медленно колыхаясь, цеплялся за кочки, повисал неопрятными прядями на тощих сосенках.

Архимаг и его спутники ехали по древней заброшенной гати, зыбкой и непрочной, уже почти не различимой в болотной жиже.

Молодой воин скинул широкий и теплый плащ-епанчу — становилось жарко.

Тэя с интересом рассматривала его лицо: мужественное и в то же время очень пластичное. Широкие брови, волевой подбородок, тонкий прямой нос… и неожиданно мягкие, чуть-чуть полноватые и чувственные губы. Карие глаза с усмешкой встретили взгляд юной ведуньи, а она невольно смутилась, хотя была далеко не робкого десятка и могла постоять за себя, отбрив любого наглеца едкой шуткой.

В дальнейшем Тэя наблюдала за воином лишь когда он не мог этого заметить. Высокий и стройный, сильный и гибкий, как все представители лесных народов, в нем угадывалась внутренняя сила и твердая уверенность в себе. С таким не страшно встретить врага. Он никогда не предаст и не бросит на произвол судьбы. И все же… в нем чувствовалась какая-то загадка… тайна, которую непременно хочется разгадать…

Ехали весь день, сделав лишь небольшой привал для перекуса на небольшом островке с кривыми сосенками и густой болотной травой. Никто не нарушал молчания. Вечер подступал со всех сторон, таясь, как хищник, за кустами и хилыми стволами деревьев, выползая из-за мокрых кочек темными тенями болотных духов.

Молодой воин ехал хмурясь и все чаще напряженно поглядывал по сторонам. Старый же ведун не обращал внимания на изломанные сросшиеся ветви сосен с квелыми бурыми иглами, затянутыми густой паутиной, на их покрытые серо-ржавым налетом стволы. На тревожное безмолвие, не нарушаемое ни щебетом птиц, ни осторожным шагом зверья.

Он прочно сидел в седле, низко опустив голову, и спокойно покачивался на спине своей старой лошади, словно его вовсе и не беспокоила напряженная тишина.

Но его ученик был родом из Лесного народа, он сердцем чуял боль хворого леса. Юдвана тяготил вид чахлых больных деревьев, неприятный запах затхлой застоявшейся воды болота. В висках воина гулко стучала кровь: опасность! Он чувствовал ее всем своим существом. В немом покачивании осоки, в тягучих плавных движениях тумана, в тусклом мраке надвигающегося вечера.

Ведьма, впрочем, тоже не проявляла особых признаков беспокойства, а ведь это были ее угодья. И воин старался заглушить тревогу, подчиняясь спокойствию и невозмутимости своих спутников.

Внезапно старый маг очнулся, повернулся к юноше с девушкой и указал на выступающий из туманной мути темный силуэт небольшого островка.

— Заночуем там.

Сказал и снова погрузился в глубокую задумчивость.

Юдван давно привык к такому общению. Учитель всегда был резок и немногословен. Тэя же словно и не заметила ничего особенного, только слегка подбодрила свою гнедую лошадь, направляя ее к острову.

Как только выбрались на сухое место, Юдван тут же принялся разводить костер, собрав по острову хворост. Маг обошел стоянку по кругу, и наложил охранное заклятие. Ведунья отлучилась куда-то ненадолго, а вернулась с целым лукошком грибов и туеском с лесной малиной.

Поужинали умело приготовленными девушкой грибами с корнями рогоза, запеченного в углях. Спать легли вокруг костра, и Юдван долго смотрел на быстро заснувшую Тэю. Ее лицо освещалось пламенем, и его изменчивые блики изменяли облик ведуньи причудливой игрой, делая ее то задумчивой, то равнодушной, то спокойной, то трогательно-беззащитной.

Постепенно и Юдван погрузился в сон, но посреди ночи его разбудило неприятное ощущение чьего-то присутствия. Маг мгновенно открыл глаза, приподнялся на своей лежанке и замер от неожиданности: прямо перед защитным контуром на корточках сидел странный человек. Он был чудовищно безобразен, словно вышедший из горячечного кошмара мертвец. Лишенная волос голова, неестественно вытянутой формы, искаженные черты лица, пустые глазницы. На бескровных губах застыла напряженная и жуткая улыбка. Ночной визитер был неподвижен, как каменное изваяние. Он, не отрываясь, смотрел прямо на сидевшую пред ним Тэю черными провалами глазниц.

Юдван было дернулся к девушке, но его словно сковала чужая воля. Несколько минут прошло в немом противостоянии ведуньи и чудовища. Юдван не шевелился и не сводил с них глаз.

Юная ведьма не отводила взгляда. Жуткий гость тоже не сдавался. Но вот что-то незримо изменилось, и странный пришелец, словно призрак, медленно растворился в ночном мраке. Юдван облегченно выдохнул. Он только теперь понял, как сильно испугался за Тэю.

— Глупец, — вдруг раздраженно проскрипел учитель. — Она хозяйка этих мест. Никто не причинит ей зла. А тебе нужно было подойти и спросить, зачем приходил хозяин Мертвого города. Он не является без причины.

— Я не хотел им мешать, — попытался оправдаться Юдван.

— Почему-то я так и подумал, — саркастично усмехнулся старик и развернулся на другой бок. — Спи. Больше нас никто не потревожит.

— Хозяин дал разрешение на ваше пребывание в его городе, — как ни в чем не бывало проговорила Тэя, снова укладываясь на свое место, словно и не слышала тихий разговор мужчин. — Но, боюсь, это будет единственный раз.

Маг, его ученик и их невозмутимая спутница покинули остров сразу же после нехитрого завтрака. Полусгнившая гать, как только въехали в лес, сменилась почти исчезнувшей лесной дорогой. Ведунья вела магов в самое сердце безбрежного леса, ни разу не поинтересовавшись о конечной цели их путешествия.

Утро выдалось солнечным и ярким. Сквозь истончившийся туман проглядывал близкий лес. И сегодня он не был необитаем. Он оказался полон жизни. В кронах вековых деревьев верещали птицы. Где-то в глубине слышался рев голодного тигра. Ему вторил глухой треск сучьев под напором кабанов, спешивших на кормежку.

Все это Юдван слышал своим чутким охотничьим слухом, который нельзя было утратить ни при каких обстоятельствах. Он был рожден Лесным человеком… Охотником. Вдобавок к острому слуху, у него было отменное зрение, позволяющее видеть ночью ничуть не хуже, чем днем. К тому же он обладал превосходным нюхом, под стать звериному.

Эти особенности передались ему от прародителя-зверя. Его род происходил от духа-тотема могучего пещерного медведя.

Деревня его народа стояла среди глухой горной долины, дорогу в которую знали очень немногие. Но двадцать лет назад в их дом пришел маг. Юдвану тогда исполнилось всего пять лет. Старик явился поздним вечером и, предъявив родителям ритуальный знак Ордена магов, заявил, что забирает мальчика в ученики. Ранним утром следующего дня Юдван навсегда покинул родную долину.

С тех пор они и не расставались. Всегда вместе — магистр и его ученик.

Но сегодня ему предстоит начать собственный путь. И каким он будет, зависит только от него самого. Юдван тяжело вздохнул. Ему уже двадцать пять — возраст, когда ученик предстает перед коллегией магов и выбирает свой дальнейший путь. У юноши на этот счет никогда не было никаких сомнений — он выбрал дорогу учителя. После этого первого самостоятельного задания он примет обет безбрачия, станет независимым Охотником — магом Света, чтобы всю дальнейшую жизнь сражаться с силами Тьмы.

Юдван глубоко погрузился в невеселые тягучие думы. Сумрачно и неспокойно было на его душе. А примерно через час он не выдержал и обратился к Тэе:

— Почему ты, хозяйка этих мест, не проявила ни капли тревоги по поводу вчерашнего состояния болота и окружающего его леса? Я не понимаю: неужели тебя не тронуло то, что творится вокруг нас?! Эти безжизненные…

Тэя обернулась к Юдвану и улыбнулась:

— Это территории Хозяина Мертвого города. Они никогда полностью не оправятся от войны, которая случилась тут много веков назад. Хозяин не слишком доволен нашим вторжением. Меня он еще готов терпеть, но волхвы… когда-то именно они лишили его магической силы, разрушили город и древние святилища. После этого он вынужден жить неприкаянным духом и стражем этих мест. Так что, я думаю, такой лес будет сопровождать нас до конца путешествия…

Тэя пожала плечами и отвернулась. Юдван раздраженно насупился и больше не проронил ни слова. После нескольких минут молчания Тэя вдруг тихо добавила:

— Я тебя понимаю, Юдван. Но это всего лишь морок. Так Хозяин выражает свой протест против вашего присутствия. Другого ему не дано. Но как только мы уберемся восвояси, в лесу станет намного лучше.

К полудню среди каменных россыпей и перемежающихся с ними болот древняя дорога стала угадываться лучше. Но к мертвому городу Амуроду, видимо, уже давно никто не ходил, и колючие заросли дикой ежевики, огромные папоротники, буреломы все еще хорошо ее маскировали. Изредка по сторонам старинного пути стали попадаться вырезанные лики страшных существ, выглядывающих из-за замшелых стволов деревьев. Это были идолы древних богов давно исчезнувшего с лика земли народа. Уродливые, с раскрытыми в немом крике ртами и с жуткими выпученными глазами.

Старый маг мерно покачивался на спине спокойной серой лошадки, его голова низко склонилась к впалой груди. Казалось, старик заснул, укачавшись неспешным конским шагом.

Вдруг конь под его учеником вздрогнул и нервно мотнул головой. Фыркнул настороженно и заплясал на месте.

Магистр встрепенулся, затряс посохом, на котором громко зазвякали колокольчики.

— А вот и духи Амурода пожаловали, — проговорил он, не оборачиваясь. — Сердятся. Мы нарушаем их сон. Теперь уже близко.

Через полчаса путешественники выехали на невысокую и лысую каменистую гряду, с которой открывался вид на заброшенное городище.

Посреди небольшой долины, лежавшей прямо перед ними, высилась длинная, выгнутая горбом гора. Она была сжата со всех сторон бескрайним болотом и топорщилась могучими деревьями. Но все они были мертвы. Лес-покойник. Как и город, прятавшийся меж его сухих, голых, без коры и листьев деревьев-великанов.

Расплывшиеся от дождей и времени валы городища заросли дремучей малиной и ежевикой. Сквозь их плети то там, то тут проглядывали кривые четырехгранные зубья каменного частокола. Внутри ограды торчали голые стволы чахлых берез и осин, выросших когда-то по краям обвалившихся строений, из которых еще торчали скользкие и замшелые каменные опоры. Полное запустение и мертвая тишина. Не слышно птиц, не свистит ветер в голых мертвых ветвях. Казалось, — здесь умерло само время.

И только в самом сердце безжизненного города зеленели могучие дубы. Они стояли небольшой рощицей в центре давно покинутого людьми Амурода.

"В роще и находится древнее капище и портал", — понял ученик мага.

Даже с такого расстояния он чувствовал враждебность и зло, исходящее от святилища. Юдван невольно поежился от охватившего его озноба — это место было дурным. Здесь чувствовалась старовременная чужинская Сила.

В полном молчании спустились с гряды. Вдоль единственной полузаросшей дороги, ведущей с хребтины к селищу, торчали из земли замшелые идолы-хранители. Проехали первый ряд каменной городской изгороди, клонившейся то в одну сторону, то в другую. За ней обнаружился обвалившийся ров. Трава чахлым ковром тянулась вверх по его некогда крутым, а теперь обрушившимся пологим склонам, но ее заглушал мох и прелая хвоя. Скелеты мертвых деревьев ощетинились навстречу пришельцам кривыми ветвями, словно застывшие в межвременье стражи.

Миновав полуразвалившиеся ворота со столбами-идолами, чей враждебный и замороженный взгляд следил за каждым движением нарушителей спокойствия, старый магистр и его спутники въехали в городище. Колдун повел коня прямо к заповедной роще.

Вокруг капища стояли другие стражи — зверолицые, рогатые, птицеголовые, с пучеглазыми человечьими личинами… оскаленные в немом крике… жуткие.

В священную рощу вошли пешком. Осторожно, ощупывая взглядами каждый кустик и заросший пожухлой травой валун. Духи-хранители, проявившись, шипели и огрызались, но под ярким широким лучом, исходящим от посоха архимага, нехотя отползали в стороны. А как только странники вошли в магический круг, обозначенный обтесанными круглыми и замшелыми камнями, тут же исчезли. Посреди капища стоял огромный потускневший от времени алтарь из черного с золотыми прожилками гранита. На нем не было ничьего лика, только странные письмена, почти затерявшиеся в черно-зеленом мхе. Застывшее в веках творение чьих-то рук, древнее послание из стародавних времен.

В десяти шагах от алтаря, на огромном плоском валуне, Юдван разглядел большой выложенный гранитными плитами круг, разделенный на несколько треугольников. В центре схождения треугольников располагался четырехугольный гранитный камень с выемкой посередине. По бокам выемки какими-то непонятными знаками были обозначены контуры человеческих ладоней.

— Достань амулет, который тебе оставила Бьянна, — обратился к ведунье старик.

Тэя потянула за серебряную цепочку и вынула из-за расшитого ворота сорочки небольшой странной формы медальон.

— Встань в круг, — продолжил приказывать маг.

Тэя подчинилась, сама с любопытством ожидая, что же произойдет дальше.

— Теперь положи ключ в выемку центрального камня.

Тэя выполнила указание.

— Расположи руки по обе его стороны и замри.

Тэя сделала так, как сказал маг. Несколько минут ничего не происходило, и она уже подумала, что из этой затеи ничего не выйдет, как вдруг медальон начал быстро накаляться и изменять свою форму. От рук Тэи к нему протянулись яркие сияющие лучи, и руки девушки начали просвечиваться, как это бывает, если смотреть на них при слишком ярком свете.

Еще через минуту земля в круге из гранита начала таять и заполняться серым туманом. Он потек, словно разлитое молоко, и вдруг встал стеной с одной стороны круга.

— Иди, — проговорил старый маг ученику. — И да пребудет с тобой сила Света.

Юдван шагнул в туман и вдруг обернулся. Тэя на мгновение оторвала взгляд от своих рук, и их глаза встретились. Печальная улыбка и мягкая глубина его глаз — последнее, что она увидела. Потом Юдван сделал шаг назад и растворился в мутном мареве портала.

— Разрывай контакт! Закрой портал!

Резкие слова мага вернули Тэю в действительность. Она поспешно оторвала руки от камня и вынула амулет из его выемки.

— Замечательно! — довольно воскликнул старик. — Ты смогла! Просто замечательно! Значит, все оказалось именно так, как мы и предполагали.

— О чем это вы?

— Это не важно, девочка, — тут же отмахнулся маг. — Важно, что ты оказалась достойной преемницей своей… хм, да. Теперь давай-ка подумаем, как нам все это упростить. Таскаться сюда каждый раз чересчур хлопотно… и опасно… К тому же все равно никто кроме тебя не сможет этого повторить… так что… попробуем сделать так, как предлагал Броньслав.

— Броньслав? Верховный архимаг коллегии?

— Да-да, он самый!

Старый маг нетерпеливо кружил вокруг портала и возбужденно потирал руки, восхищенно посматривая на Тэю. Было видно, что он что-то задумал, но не знал, как приступить к делу.

— Прежде всего, я хочу знать, что здесь только что произошло, — решительно заявила Тэя — Я понимаю, что активировала портал. Догадываюсь, что раньше это делала Бьянна. Но почему она не использовала его все время? Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: Бьянна не хотела открывать портал по первому же требованию вашей коллегии.

Куда ведет этот портал? И как Юдван вернется обратно?

— В том-то все и дело: портал должна открыть ты сама. У Юдвана есть артефакт, подобный твоему, но он может лишь послать сигнал. Ты же, получив его, должна будешь открыть проход. К сожалению, все завязано на тебе.

— Допустим. Но почему Бьянна не сотрудничала с вами?

Старик замялся на мгновение, но потом кивнул, словно решился и ответил:

— Возможно, коллеги осудят меня за эти слова, но я выполню последнюю просьбу Бьянны. Когда-то она ушла из своего мира и не хотела, чтобы ее нашли. Она затерялась в пространстве и времени. Мы до сих пор не знаем, кем она была на самом деле. Передавая сигнальный артефакт нашей коллегии, она поставила единственное условие: ты должна сама решить, что делать с ключом. Это не простой портал, Тэя, это переход в иные миры.