Верный клинок

ГЛАВА 4

Формально герцог Тарский, правитель свободных герцогств Мейтана и Тары был вассалом хоккатийской короны. На деле ему никто был не указ. Но у него было две дочери на выданье, а потому он принял напросившегося в гости холостого короля и его свиту. Пара коротких разговоров между гостем и хозяином укрепила желание обоих породнится. А потому будущий тесть короля безропотно оплачивал все развлечения молодых дворян. Атристира Раэл тоже взял с собой, пусть мальчику пока и рано было участвовать в большинстве веселых затей, но и киснуть во дворце ему незачем. К тому же, после некоторых проведенных Раэлом реформ, столице полезно было выпустить пар и побурлить немного, пока король и его свита путешествуют.

Иллюзий об отношениях с герцогом Раэл не строил. Он знал, что будущий тесть сказал о нем однажды так:

— Король Раэл не без странностей, но в моих глазах корона Хоккаты затмевает их. Пожалуй, без короны его можно было бы принять за блаженного. Что же до его идей о благах народа — повзрослеет, наиграется, поймет, что не все достойны его высочайшей заботы.

Раэл делал вид, что не слышал этого, герцог Тарский делал вид будто не знает, что королю его слова известны. Не самое сложное коленце, которое выкидывают любители политических интриг.

У герцога Тарского было две дочери. Старшая была некрасива, бледна и болезненно застенчива. Возможно она была глупа, а может быть умна — утверждать одно или другое было невозможно, она предпочитала молчать. Младшая была полной ее противоположностью — она была так ярка, что смотреть на нее было больно. Раэл побаивался ее, и это девушку забавляло. Выбор был сложен, ибо Раэл не знал, кого ему следует выбирать: жену или королеву.

Утром его привлекала мысль о тихой Женевьев, о спокойном быте за дверями покоев, вечером Магдала завладевала его мыслями, она кружилась в танце, кокетничала и всегда пребывала в центре внимания.

— Если я женюсь на Женевьев, — думал он, возвращаясь после полуночи в свои покои, — двор превратится в монастырь. Если женюсь на Магдале, не видать мне спокойной семейной жизни!

Атристир предложил ему кинуть монету. Приемы и балы посещать ему еще было рано, но каждый вечер он приходил, чтобы пожелать брату спокойной ночи. Обычно они сидели вдвоем у камина около получаса, плечом к плечу пока Атристир не начинал клевать носом.

Раэл откинулся на спинку в кресле и прикрыл глаза.

— Магдала не даст мне покоя, — жалобно сказал он, пока слуга стаскивал с него бальные туфли. — А Женевьев… знать бы точно умна она или глупа…

Атристир пожал плечами. Его мало беспокоил женский ум, всех девчонок он считал скучными плаксами. В девять лет это простительно даже принцу, тем более что он не был связан словом ни с кем. Отец не успел заключить помолвку, Раэл не желал решать за брата.

Господин Теней пришел, едва Атристира увели спать. Был он не один, а с внушительной бутылью вина.

— Красное карнийское, — сказал он, поднимая бутыль повыше. — Кое-где ценится дороже человеческой жизни. Вижу, ты никак не можешь определится кого назвать супругой? Буду откровенен, передо мной этот вопрос сам понимаешь, никогда не стоял.

Раэл усмехнулся, потянулся за бутылью.

— Атристир предложил мне бросить монетку.

— Может сработать, — ответил Господин Теней, — усаживаясь на королевскую кровать. — Особенно если принять во внимание то решение, которое кажется наиболее привлекательным пока монета в полете.

— О, — рассмеялся Раэл. — Тогда я выберу Женевьев.

— Так за чем де дело стало?

Раэл вздохнул.

— Она была бы хорошей женой какому-нибудь рыцарю с небольшим замком, но не королю.

— Почему именно эти две девицы?

— Приданое.

— Не думал, что ты так нуждаешься в средствах.

— С того болота прибыли немного, но земли входящие в приданое граничат с землями дяди. И на них пропадают люди. Несложно понять куда. Герцогу Тарскому нет дела до смердов. Мне есть.

Господин Теней выпрямился, спросил нарочито спокойно:

— Не боишься? Они и так притихли. На твой век может хватит.

— Затаились. Не боюсь. Я все еще слышу по ночам, как кричала там Айлирин. Как плакала тетушка. Как называла меня трусом… Кем была Госпожа Лишенных Теней до того, как стала этим существом?

— Не называй ее госпожой чего-либо, — ответил Тень. — Это оскорбляет истинную Госпожу. Что же до того, кем она была при жизни… большим пауком.

— Им и осталась, — заметил Раэл.

— Несомненно. Ты ее заинтересовал, Раэл. Она любит людей неординарных.

Господин Теней встал, подошел ближе, положил руку на спинку кресла, помолчал, будто собираясь с силами.

— Все мыслящие существа во всех мирах абсолютно свободны в своих решениях. И сами отвечают за их последствия.

— Я знаю, — сказал Раэл.

— Если ты попадешься ей, дитя, лучше покончи с собой. Я не хочу видеть тебя вампиром. И тебе тоже не понравится.

Раэл поднялся с кресла, переступил босыми ногами по каменному полу. С удивлением заметил, что перерос Господина Теней.

— Я учту… — горло пересохло. — Ваше пожелание, Господин. И, так полагаю, пожелание Госпожи Света?

Тень хмыкнул. Сложил руки на груди.

— Поверь мне, смерть лучше вечной пустоты.

— Я верю…

— За это стоит выпить, — ответил Тень.

Они выпили. Одной бутылью дело не ограничилось. Сложно сказать, можно ли считать обильные ночные возлияния с супругом Госпожи Света молитвой, но проблема выбора одной из двух невест разрешилась на следующий день.

Раэл встал с постели ближе к полудню. Тень, уходя, милостиво лишил его радости похмелья, и голова у молодого короля не болела. Впрочем помимо вина у него были и другие поводы мучится головной болью, к примеру, предстоящая женитьба.

Герцог Тарский делал все, чтобы наживка не разочаровала короля, и развлекал гостящих у него Раэла и Атристира с истинно королевским размахом. Его колебания в выборе невесты герцог воспринял как доказательство блестящего умения торговаться.

Раэл об этом не думал. Магдала, с ее водопадом темных волос, с узкой талией, затянутой в корсаж, с высокой грудью, будила в нем желание. Пожалуй, не будь он от природы довольно флегматичен, и не будь у него иных целей, кроме того, чтобы потешить тело, он выбрал бы ее.

Окрестности замка герцога были весьма живописны, и верховые прогулки доставляли Раэлу удовольствие. С довольно высокого холма неподалеку можно было разглядеть дядюшкин замок, становившийся, кажется все темнее и темнее с каждым днем. Дочери герцога, обе, сопровождали его.

И с каждой он беседовал, то задыхаясь под лавиной колкостей и кокетства Магдалы, то изнывая от скуки, слушая благопристойные ответы Женевьев.

Они возвращались уже назад, шагом, сзади спереди двигалась свита, от идущей бок о бок с королем Магдалы пахло терпкими духами. Дорогу им преградила горстка крестьян. Они упали под копыта Раэловой лошади, завыли, принялись ловить и целовать край его плаща. Конь заволновался, попытался встать на дыбы.

— Ваше Величество! Умоляю, защитите! Только на вас вся надежда!

— Что случилось, — спросил Раэл тщетно пытаясь перекричать жалобщиков. Наконец его услышали. Толпа отшатнулась, конь успокоился, только всхрапывал. Раэл похлопал его по шее, подбадривая. — Вот теперь я готов слушать.

Вперед вышла женщина, упала на колени.

— Ваше Величество! Вы наша последняя надежда! Господину нашему до нас дела никакого и нет! А люди пропадают!

— Куда же они деваются? — спросил Раэл.

— Проклятые смерды, — сказала Магдала, гарцевавшая на резвой кобылке позади него. — Вонючие уроды, испортили всю прогулку.

Она тронула лошадку, вкрадчиво шепнула Раэлу, опаляя дыханием ухо.

— Ваше Величество, стоит ли селянскими бреднями портить такой прекрасный день? Отец ждет нас, сегодня будут танцы…

— Я господин им, прекрасная Магдала, к кому же идти с жалобами как ни ко мне? — раздраженно и удивленно спросил Раэл, и обратился к селянке. — Поднимайся, добрая женщина, и рассказывай по порядку.

Она подняла голову, и Раэл понял что женщина довольно стара, хоть и держится прямо.

— Они ночью приходят, Ваше Величество, — заговорила она тихо, глухо, медленно. — Приходят, черные тени с горящими глазищами, иных убивают на месте, иных забирают с собой, а давеча внучка моя вернулась. Обезумела.

— Проводи меня к ней, — приказал Раэл.

Магдала за его спиной возмущенно вздохнула.

«Будь я проклят, если след злодеяния не приведет меня в дядюшкин замок, — подумал он. — Этак, глядишь и жениться не придется».

Он тронул коня, двинулся за селянами по тропинке.

— Ваше Величество, — крикнула вслед ему Магдала. — Это земли моего отца, позвольте вашему верному вассалу самому решать как обходится с живущими на его земле.

Раэл спросил, ни к кому не обращаясь.

— Вы обращались к герцогу?

Идущая у стремени селянка ответила спокойно.

— Его Светлость изволил приказать не беспокоить его по таким мелочам.

Король обернулся к сестрам.

— Возвращайтесь домой милые дамы, и передайте отцу, что теперь эти добрые люди под моей опекой.

— Это нарушение всех приличий и законов гостеприимства! — Магдала фыркнула, и с места пустила коня в галоп.

— Разрешите мне сопровождать вас, Ваше Величество, — тихо произнесла Женевьев. — Я немного сведуща в лекарском деле, и возможно смогу быть полезной.

— Как пожелаете леди, — с поклоном ответил ей Раэл.

Их свита разделилась. Одна часть отправилась вслед за Магдалой, другая — за Женевьев и королем. Они ехали бок о бок, молча, но постоянно украдкой поглядывая друг на друга. Наконец король нарушил молчание.

— Весной здесь должно быть красиво. Да и сейчас, на исходе лета есть на что полюбоваться.

— Я хорошо знаю эти места, Ваше Величество, — улыбнулась дочь герцога. Впервые в ее речи и улыбке проскользнуло что-то живое, настоящее. — Я часто гуляю здесь. Кажется, я знаю здесь все!

Она обвела сияющим взглядом раскинувшийся вдоль тропинки лесок. В ее серых, не слишком красивых глазах отразилось небо.

— Вы любите лекарское дело, Женевьев?

— Да, — ответила она. — Я знаю себе цену, и понимаю, что в жены я не гожусь… Я могла бы пойти в жрицы, но это не то, чего я хочу от жизни.

Они снова замолчали. Потом Раэл облегченно вздохнул.

— Вы все же умны!

Женевьев рассмеялась.

— Именно поэтому отец приказывает мне держать рот на замке, когда я рядом с посторонними мужчинами. Красивым женщинам ум еще прощают, но таким дурнушкам, как я…

— О, — сказал Раэл. — Я достаточно высокого о себе мнения, чтобы не переживать по поводу того, что рядом со мной умная девушка.

Он помолчал немного и добавил:

— Отчего-то же вы мне открылись?

Женевьев опустила голову.

— Не знаю ничего о вашем уме, но думаю, что вы добрый и справедливый государь. Мы прибыли.

Их кони ступили на узкую улочку, обрамленную с двух сторон невысокими домами.

Девушка, сошедшая с ума, сидела на скамье в темной, покосившейся мазанке, которая была не лучше и не хуже других в этом селе. Маленькое окошко, затянутое бычьим пузырем давало слишком мало света. Раэл, зашедший первым, споткнулся о горшок, и едва не получил в лоб черенком падающей метлы.

— Прошу простить меня, добрый господин мой… — проскрипела старуха, бабка девушки.

Раэл обернулся, подал руку шедшей за ним Женевьев. У нее была широкая ладонь с маленькими пальцами. Теплая и твердая. Они подошли ближе к несчастной, стало видно, что девушка измождена, грязна, и что она прикована цепью к тяжелой деревянной скамье.

Вслед за ними в единственную комнату вошла хозяйка. Сразу стало тесно.

— Малевин, — позвала она, стоя за спиной короля. — Малевин, внученька.

Девушка подняв голову, ощерилась, показывая недостаток передних зубов. Потом глядя прямо на Раэла захохотала, указывая на него пальцем.

— Ты играешь, глупый мальчишка? Играешь со мной? Играешь, играешь, играешь, играешь, играешь?

Старуха, ее бабка, тут же упала на колени, уткнулась Раэлу в ноги.

— Не вините ее господин мой, она сумасшедшая, она вас оскорбить не хотела, не могла…

Женевьев углядев в углу ведро с водой, зачерпнула в ковш, и выплеснула девушке в лицо. Она захлебнулась, прервалась, хватанула ртом воздуха, потом заплакала.

— Холодная вода, — объяснила Женевьев, — самый простой способ остановить истерику.

Она опустилась на холодный, грязный мокрый пол, пачкая свой охотничий костюм коричневого бархата. Отвела руки девушки от лица.

— Тихо, милая, тихо…

Она дрожала. Раэл вскинул ей на плечи свой камзол. Женьвьев вытерла лицо девушки его рукавом. Девушка затихла.

— Что случилось, милая?

Девушка посмотрела на Женевьев сонным, но осознанным взглядом.

— Ничего, — глухо сказала она. — Просто там в замке живет смерть. И тот кто встретится с ней, не сможет остаться в своем уме.

— Ты можешь рассказать, что именно там происходило?

Девушка мелко мелко затряслась.

— Они едят людей. Пустоглазые едят обескровленные тела, те, что без теней — пьют кровь…

— Они не… — Женевьев запнулась, бросила на Раэла быстрый взгляд. — Тронули тебя?

Несчастная захихикала.

— Нет! Нет! Им этого не нужно…

Женевьев отвернулась, пробормотала:

— Да, глупо, чуть что трястись над девичьей честью. Когда все гораздо страшнее.

Потом обернулась к Раэлу.

— Мне кажется, вы понимаете, Ваше Величество, о чем идет речь…

— А вы? — спросил Раэл.

Женевьев провела по лбу тыльной стороной ладони.

— Кое-что мне известно.

В полутьме мазанки единственным светлым пятном было ее бледное, незначительное лицо, и выбившиеся из-под охотничьей шляпки русые волосы. «Может все-таки жениться?» — подумал Раэл.

Он обернулся к застывшей в углу старухе.

— Следите за своей внучкой хорошенько, — и развязав висевший на поясе кошель, вытащил оттуда горсть монет. — Этого хватит?

Селянка снова повалилась на колени. Ее внучка мелко захихикала.

— Да да! Следите за мной! Следите! Я ведь ключ, ключ, ключ, ключ…

Раэл вздрогнул. И подхватив Женьев под локоть, и выскочил на свежий воздух, по дороге сова задевая и метлу, и горшок.

На свежем воздухе Женевьев с королем быстро переглянулись, сказали одновременно:

— Что вы знаете о… — и замолчали.

Перевели дух, и снова вдвоем:

— Нам надо поговорить…

Женевьев сказала, отряхивая юбку:

— За селом весьма живописный овраг.

— Отлично, — выдохнул Раэл. — Покажете мне окрестности?

— Это великая честь для меня, Ваше Величество, — присела она в поклоне.

Овраг действительно был довольно живописен, но ни король, ни его спутница не обращали внимания на обнаженные корни, причудливо свивающиеся змеями там, где размыл землю весенний ручей.

— Вам нужны личные земли вплотную к дядиным? — в лоб спросила Женевьев.

Раэл хмыкнул, помог девушке спешиться.

— Я рано сказал, что вы умны, леди Женевьев.

— Берете свои слова обратно?

— Наоборот, — весело ответил король. — Теперь я готов свидетельствовать об этом перед Светом и Тенью. Теперь ваш ум просиял передо мной во всем блеске

Он нес чушь, и прекрасно это понимал.

Женевьев отстранилась, рассмеялась. Долго поправляла рукава блио.

— То есть все эти разговоры о лишенных тени красноглазых злодеях имеют под собой почву?

— Вы сочтете меня сумасшедшим, — доверительное сказал Раэл, — но я видел их своими глазами.

— И вы хотите… Бороться с ними?

— Да.

— Не боитесь?

— Ужасно боюсь. Вы так легко поверили мне?

Девушка просто кивнула:

— Отец разрешает мне ездить по селам, помогать людям. Я много странного стала замечать последние годы.

Раэл взял ее руки в свои, удивленно сказал:

— Какие маленькие ладони. И мягкие.

Женевьев в ответ пожала его правую руку, энергично и довольно сильно.

— Эти руки готовы помогать вам чем угодно, только скажите. Не смотрите, что они малы и нежны на вид. Я умею зашивать раны, готовить настои…

— Выходите за меня замуж, — сказал Раэл, быстро, на одном дыхании, будто в холодную воду прыгая.

— Хорошо… — спокойно ответила Женевьев.

Пожалуй, больше всех порадовались женитьбе короля Атристир и отец невесты. Последний даже простил королю его неприличное поведение. Ведь он смог пристроить ту из дочерей, которую выдать замуж было сложнее всего. А для Магдалы всегда сыщется достойная партия.

Раэл получил то, что хотел — земли вплотную к дядюшкиным, и тихие вечера в личных покоях. Днем они с супругой почти не виделись, но Женевьев, казавшая такой скромницей, непринужденно взяла бразды правления двором в свои руки и избавила Раэла от тысячи мелких забот.

С Артистиром она тоже легко нашла общий язык, он звал ее сестрицей, давал расчесывать вечно сбивающиеся в колтуны волосы, и сидел по вечерам у ее ног. Женевьев сдружилась и со Светлейшей матерью, легко и быстро взяла на себя обязанности по помощи лечебницам и приютам города.

Милостыни она не подавала, как и Раэл. Оба считали это пустой тратой денег. Побирушек и калек ловили, отмывали и пристраивали к делу, кто на что был горазд… Раэл, наблюдая за женой-хлопотуньей, часто думал о том, что если кто и опережает время так это Женевьев, с ее спокойной, чистой и прагматичной любовью к людям. Она не знала ничего ни о других мирах, ни о науках и философах будущего, но это не мешало ей действовать по их заветам. Легко любить не замечая недостатков, отмытых и благодарных, но Женевьев понимала людскую природу со всем ее несовершенством. Принимала и не жаждала переделать на свой вкус. Прекрасно зная что вчерашние побирушки и мелких карманники, и продававшие тело женщины не особенно рады жизни в приютах и благодельнях, не рады труду и простой пище. Что они предпочли бы ловить золотые монеты, которые кидали им дамы и рыцари, выходя из дверей храма, да пить вино из фонтанов на перекрестках и площадях. Этого теперь не было.

Король и королева заботились о своем народе, но не всегда так, как народ того желал.

— Лучшая королева из всех возможных, — говорил Тень. И Раэл был с ним совершенно согласен…

Однажды Женевьев вернулась из храма раздраженная и обиженная, сказала, что одна из матушек запретила ей подходить к больным. Разве это справедливо? У нее большой опыт…

Она обнял Раэла и с детской горечью заплакала ему в плечо.

— Действительно странно! — сказал Раэл.

К вечеру неожиданная забота жрицы о королеве, которая давно была для них своей, стала понятна. Тень, мельком взглянувший по дороге в покои короля на королеву, сказал:

— Поздравляю, Ваше Величество! О поле ребенка и его тени пока ничего сказать не могу, но…

И Раэл почувствовал как разливается в груди тепло.

Господин Теней похлопал его по плечу.

— Никогда не видел у тебя более дурацкой улыбки.

А на следующей день в столицу прибыл напуганный, трясущийся от слабости гонец и сообщил о черном море, охватившем нескольких деревень на границе с дядюшкиными землями. Раэл счел это объявлением войны.

***

Битву они проиграли. Его сияющие рыцари, нищие младшие сыновья нищих баронов и графов, больше никто за Раэлом не пошел, были разгромлены. Никому не было дела до дрязг между королем и его дядей. Раэл сам виноват — вел себя на совете как мальчишка, но что-то злое, жесткое подгоняло его. Он требовал там, где даже королям надлежало просить, и укрепил лордов и герцогов в желании утереть сопливому мальчишке нос. Это был саботаж, великолепно запланированный и исполненный безукоризненно. Раэлу хотелось топнуть ногой и показать язык. Абсолютизм! Просвещенный абсолютизм! Пора заканчивать с этой вольницей.

У него не было времени становится первым среди равных, вести за собой, давя авторитетом… Ему нужно было разобраться с темной заразой в замке дяди, и для этого все средства были хороши.

Месяц они шли к границе, останавливаясь на охоты и пиры. В его спешно собранной с бору по сосенке армии не было дезертиров, только пустоголовые болваны, которым желание поохотиться или задрать юбку паре селянок было важнее дела короля.

Раэл стиснув зубы предавался отчаянию. Он чувствовал себя слабым, никчемным, бесполезным существом, неспособным даже совладать с горсткой рыцарей, вчерашних мальчишек.

И с присланным ему на помощь, чтобы откупиться, ополчением, не меньше чем наполовину состоящим из отребья, он тоже совладать толком не мог.

— Я слишком поспешил, — вцепляясь себе в волосы по вечерам перед сном в палатке, говорил он. — Мне нужно было набраться сил.

Но злость толкала его вперед. Там, в приграничных деревнях умирали от мора, там твари без сердца и сострадания пили кровь из людей. Его людей.

Он принимал один гейс за другим, требовал того же от своего окружения, стараясь хотя так привнести немного дисциплины в свой сколоченный как попало отряд, являвшийся злой карикатуры на армию.

И первый же бой они проиграли. Позорно проиграли. И Раэл попал в плен.

Все было просто.

У лишенных теней было огнестрельное оружие. Которого этот мир прежде не знал. И его люди вылетали из седел, убитые иномирским оружием. Но его, Раэла, будто бы что-то хранило. В горячке боя он слишком поздно догадался что именно. Большое войско пустоглазых, уродливых существ, лишь отдаленно напоминавших людей. И ни у одного из них не было тени.

И вдруг ход битвы будто замедлился. Раэл переводил дух, опираясь на щит. Стоны раненых уносились в бледное, голубое небо. Потом стоны прекратились. Где-то совсем близко закаркали вороны.

Пустоглазые, лишенные тени увязли средь трупов людей и коней, двигались пугающей безупречностью неживого механизма из плоти и костей.

Раэл понял, как он измотан. Сердце его билось короткими толчками, ноги налились свинцом, кираса давила на плечи с такой силой, словно он держал на них небесный свод.

Пот стекал по его лицу, струился по всему телу, Раэл еле держался на ногах. Пальцы сжали рукоять меча, словно в судороге, и ему непросто было заставить себя разжать их и достать флягу, висящую на поясе. Он сделал несколько глотков, и теплое кислое вино обожгло горло. Вокруг него не было ни одного живого человека.

Под ним убили коня, и Раэл пробирался вперед с мрачной бессмысленной решимостью, будто сам был мертвецом, покорным чужой воле. Он и сам не заметил, что остался один, от усталости орудуя мечом только на инстинкте. Он видел, как один из мертвецов опустился на колени, стал жадно жрать лежавшее перед им тело, по кусками выковыривая его из доспехов. Раэл проткнул его мечом. Еще десяток пустоглазых стояли рядом, хмуро глядя на Раэла. Король подобрал чью-то секиру, кромсал и кромсал тех, кто попадался ему под руку. Они не сопротивлялись, только заставляли двигаться в определенном направлении.

До его измененного сознания едва дошло, что он стоит посреди вражеского войска на свободном пятачке земли, где тихо, словно в оке урагана.

Там стояла она…

Как всегда прекрасная, как всегда безупречная, безумно страшная. Сейчас воительница, секунду спустя — самая соблазнительная женщина, какую Раэл когда-либо видел. Бледное лицо, большие глаза, кроваво алые губы, темные, струящиеся водопадом волосы. Совершенно бесстыдное платье — с голыми плечами, с соблазнительно открытыми белыми, круглыми коленями…

На шее сверкает амулет в виде песочных часов. Ногти алые, длинные.

Она протянула к нему руки, унизанные кольцами, спросила:

— Ты что-нибудь знаешь о наслаждении, Раэл?

— Ничего. Что тебе надо?

— Показать тебе, насколько ты зашорен, например. Смирная лошадка, ослик идущий за морковкой. Как и вы все, не знающие ни истинного счастья, ни истинной свободы…

Он покачал головой, отступил назад, запнулся о чье-то тело, завалился на спину, похожий в своих доспехах на большого жука. И как жук мог только шевелить беспомощно лапками.

— Ты боишься меня? — спросила лишенная тени, улыбнулась, показала клыки.

— Боюсь, — одними губами прошептал Раэл.

— Я хочу твоей крови, — ласково сказала она. — Хочу твою душу. И тебя… в целом. Отчего с тобой возятся, что есть в тебе особенного, кроме короны?

— Ничего, — ответил Раэл искренне. — Я трус, бездарь, и неудачник.

— Сколько самоуничижения, — рассмеялась госпожа лишенных теней. Раэл вспомнил об обещании, которое давал господину теней. О том, что лучше умереть, чем… Рука нашарила что-то острое. Одним движением красавица подняла его, и глумливо улыбаясь, отряхнула, поправила съехавший куда-то шлем. Расстегнула его доспехи одним неуловимым движением, заставила скинуть пропотевший поддоспешник.

— Давай разбираться вместе, от чего Тень так трясется над тобой, мальчик. Может пророчить себе в преемники? Глупость!

— Глупость, — согласился Раэл.

— Мне все равно, — решила наконец госпожа лишенных теней. — Ему придется распрощаться со своими планами. Так или иначе.

На ней не было доспехов. Теплое тело, мягкая грудь, которой она прижалась к его груди вызвала почти невозможное, болезненное чувство.

— Ну! — шепнула она, глядя в глаза. — Поцелуй меня.

Он никогда до этого не чувствовал ничего подобного ни с одной женщиной. Чтобы от одного прикосновения потерять гову, чтобы от ее дыхания на коже забыть где он и кто он…

Всем и она дарит такое наслаждение в последний час? Должно быть всем.

Да имеет ли это значение? Вот стоит он, Раэл, король, бездарь, трус, глупец. Возвращаться с позором в столицу? Нет, есть выход. Тень говорил… да мало ли что говорил Тень? Что он знает обо всем это?

О позоре, о том, как теперь Раэлу смотреть в глаза отцам и женам своих подданных? Лучше умереть, раствориться в небытие, не быть, не чувствовать.

В конце концов, чем небытие хуже бытия, всего этого, грязи, страха, болезней. Лишенные тени не болеют, не умирают от старости. Может быть, такая жизнь не так уж плоха?

Ладони госпожи лишенных теней скользили по его телу, все ниже и ниже. Раэл застонал, опустился на землю.

Женщина последовала за ним, шепнула, опаляя дыханием кожу:

— Здорово, правда? Такое торжество над смертью… куда там шелковым простыням, ароматным свечам, и чем вы там, люди любите украшать свое соитие. Небойся, я не откушу тебе голову, когда все закончится.

Где-то застонал раненый. Раэл дернулся.

— Тихо, тихо, — шепнула она. — Ему уже не поможешь. Давай лучше позаботимся о тебе…

Она снова прижалась грудью к его груди, распустила шнуровку, выгнулась.

Он воткнул ей под ребра подобранный только что кинжал.

***

Пахло чем-то кислым и старым тряпьем. Кто-то тихо скулил у него за спиной:

— Не хочу умирать, не хочу не хочу…

Раэл застонал, попытался перевернуться с живота на спину. Левую ногу точно обдало жидким огнем. Рука тоже не слушалась.

Скулеж прекратился, Раэл услышал тоненький голосок:

— Ваше Величество! Вы как?

— Пока что жив, — прохрипел он, с трудом разлепив глаза.

Перед внутренним взором снова пронеслись отдельные, не связанные между собой картины самой, должно быть позорной битвы в истории. Он снова и снова видел как падают с коней его рыцари. Как иномирское оружие с легкостью пробивает доспехи. Какой он дурак!

— Что это было! — снова тихий голосок за спиной. — Что за колдовство?

Раэл, наконец сумев сделать над собой усилие, перевернулся на бок, уставился на говорившего. Чей-то оруженосец, имени Раэл так вспомнить и не смог.

— Ты не ранен?

Мальчишка-даже младше Артистира — шмыгнул, вытер нос грязным рукавом черно-красной котты.

— Нет, ваше величество. А вас лекарь рассматривал, сказал сломана нога и еще ребра…

— Да, — сказал Раэл. — Я это чувствую. Кто еще выжил?

Мальчишка снова всхлипнул.

— Не знаю! Мне еще в начале боя в голову прилетело, я того…

Врет, безучастно подумал Раэл, рассматривая вполне целую голову оруженосца. Скорее всего прятался в обозе.

Ну и правильно! Не всем же быть такими идиотами, как их король.

— Здесь есть вода? — перебил он мальчика, опустившего голову, запинающегося и уже начавшего путаться во вранье. Он видел, как погиб баронет Томлен, Раэл тоже это видел, и это произошло совсем не в начале битвы.

— Вода есть, — обрадовался мальчик. — И хлеб еще.

Раэл прикрыл глаза, прислушался к себе. Голова болела, слегка тошнило.

— Есть я сейчас не рискну. Ты можешь принести воды?

Оруженосец тут же вскочил, зашаркал по покрытому полусгнившей соломой полу, вернулся с медным кувшином и деревянной чашкой с руках.

Налил воды, напоил короля, придерживая его голову. Перед глазами поплыли разноцветные круги, но все же стало легче.

— Ты молодец, — сказал Раэл, и заметив недоуменный взгляд оруженосца, объяснил. — Молодец, что выжил.

Мальчишка уронил кружку, прижался щекой к королевской руке, слава Госпоже, к правой, неповрежденной, горячо зашептал:

— Я трус, я трус! Никто меня по голове не бил, я за телегой прятался, меня потом подобрали, я сдался, даже не боролся… я… не сопротивлялся.

— Я знаю, — сказал Раэл. — Это поправимо. Ты еще успеешь совершить что-нибудь героическое. Непоправима только смерть.

Мальчик отвернулся.

— Спасибо, Ваше Величество, — прошептал он.

Раэл сам не заметил как задремал, свалился в черное беспамятство, в котором были только крики умирающих и звуки, которым не было названия — жужжание, стрекот, вой, свинцовый дождь, перед которым все они были беззащитны.

Очнулся он оттого, что почувствовал прикосновение к лицу чего-то твердого, жесткого, щетинистого. Распахнул глаза, долго не он понять что это перед ним. Потом понял.

Это был паук с женской головой. Нет… женское тело до пояса, а потом — паучьи ноги. Восемь отвратительных ног. Одна из них — на лице Раэла.

В маленькой камере массивному паучьему тело было тесно. Мальчишка забился в самый дальний угол, свернулся там в комок.

— Твой маленький трусоватый слуга обгадился, — сообщила Госпожа Лишенных Теней.

Сверкнули алым глаза.

Раэл попытался приподняться, снова закружилась голова.

— Я очень хорошо его понимаю, — доверительно сообщил он, вяло отмахиваясь от паучьей лапы. Руки не слушались, в ушах шумело.

— Мне нравится в тебе одна черта, дорогой мой королек. Ты не умеешь отступать, — сказала женщина. Ее паучьи ноги окутал темный, непроницаемый туман, сгустившийся похожий больше всего на маслянистую, горючую жидкость, которую собирают под присмотром жрецов рыбаки с поверхностей водоемов, и используют для освещения в храмах.

Теперь вместо паучьих ног и раздутого брюха у нее было обычное тело, длинная черная юбка.

— Даже теперь, — продолжала она, опускаясь на солому, и демонстрируя изящные белые ножки с черном пене кружев. — Даже теперь, когда ты потерял все, когда ты ранен, слаб, безоружен, ты готов сражаться.

Раэл вспомнил давний разговор с Господином Теней. Разговор о том, что если Раэл окажется в плену, то лучше покончить с собой, чем лишиться тени, стать вампиром.

Женщина пересела к нему поближе, коснулась прохладной рукой воспаленного лба. Голова перестала болеть.

— Послушай, — вкрадчиво сказала она. — Ты разве не видишь сам, что они лгут?

— Кто? — едва шепнул Раэл.

— Те, кому ты поклоняешься, те, кто якобы всех нас создал? Разве они создали хорошие миры? Справедливые? Честные? Разве мало в них жестокости и бед?

— И ты их преумножаешь…

Она рассмеялась.

— Что мне до людей, до твоих подданных-однодневок? Вот мои дети, те, кто освободились от лишних, ненужных, даже вредных чувств…

Раэл поморщился.

— Да, да, — прошептал он, — ты права, наверное права. Только тогда и жить-то незачем. Без всех этих чувств.

Она изящно пожала плечами.

— Я уничтожу этот мир. Несправедливый, нечестный. Не только твою маленькую никчемную тень первого мира, но все, включая и Госпожу Света, так милостиво одаривавшую всех маленькими солнцами… Но как ими распоряжаетесь вы? На что размениваете это сияние?

Рука ее коснулась груди Раэла, скользнула под рубашку.

— Я почти всемогуща, мой милый. Я могу свести тебя с ума, хоть страхом, хоть наслаждением, могу съесть тебя, или выпить твою кровь… но твою душу не получу, если ты мне сам ее не отдашь.

Раэл устало прикрыл глаза. В ушах снова зашумело. Это существо еще долго говорило. О выборе, о справедливости, о добре и зле, и нечеткой между ними границе.

— В конце концов, разве не Госпожа Света меня такой сделала? Жаждущей крови, питающейся чужой плотью и кровью… я лишь пошла дальше — поняла, что можно питаться еще и душами…

— Нет, — сказал Раэл. — Ты сделала все с собой сама. Мы делаем все с собой сами. Если бы было по-иному, — он закашлялся, приподнялся, сбрасывая ее руку с груди, снова замутило, все перед глазами поплыло. — Если бы было по-иному, не будь у нас свободы воли, тогда я был бы на твоей стороне. Но это ты лишаешь воли, разве нет?

Слишком длинная речь лишила его последних сил. Он впал в забытье, что-то среднее между сном и бодрствованием. Ему было очень жарко, очень липко, и странно, и страшно. Бесформенные тени обступали его со всех сторон, он отбивался о них, погружаясь в липкую жижу, забивавшую нос и рот.

И где-то далеко далеко, над всем этим ужасом тускло мерцал свет, маленькая звезда, к которой Раэл стремился. И однажды, сумев достигнуть, вынырнул из кошмара.

Не сразу.

Вначале он стал различать голоса. Очень много безразличных голосов, механических, в которых ничего не было… и один женский, тихий, довольно приятный.

— Нет, — говорила она — передайте госпоже, что он еще не пришел в себя. Мне нужен еще отвар симмипилоиса, и еще обезболивающего, и еще молока…

Раэл тянулся к этому голосу. Больше ему не к чему было тянутся здесь. Ему казалось будто это Женевьев рядом. Может быть его спасли? Нет… кто бы сумел кроме Господина Теней, а ему сюда хода нет… в деле уничтожения вампиров он может полагаться только на людей, но люди подводят его. По крайней мере Раэл подвел.

Холод прошел по позвоночнику. Надо перестать сражаться за жизнь. Надо умереть. Тень говорил, что лучше умереть, чем стать одним из вампиров. Но желание тела жить, выкарабкаться из вязкой чернильной густоты было сильнее доводов разума.

В комнатке, в которой он очнулся тоже не было окон, но было гораздо чище. И пахло не гнильем, а лекарственными травами, и чистой, выстиранной, выглаженной тканью. А на таком же узком топчане, как у Раэла, спала, свернувшись клубочком девушка в простом холщовом платье.

Раэл узнал ее сразу. Ту безумную девушку, Малевин, которую совсем недавно они и Женевьев навещали в тесном деревенском домишке. Сейчас она не выглядела безумной, просто очень уставшей.

Он тихо позвал ее:

— Малевин?

Девушка открыла карие, чистые глаза. Совсем не безумные. Раэл запомнил ее черноглазой. Должно быть тогда, в безумие, зрачки ее расширились и поглотили радужку. А теперь она была в себе, и довольно обаятельна.

— Как ты здесь оказалась?

Девушка подошла ближе, опустила ладонь тыльной стороной королю на лоб. Раэл напрягся. Он не любил, когда к нему прикасались.

— Жар спал, — сказала она.

— Это хорошо, ответил Раэл. — Но как ты здесь оказалась?

Девушка вернулась к своей кровати, села, достала шитье. В комнате было довольно светло хотя видимого источника света Раэл найти не сумел.

— Госпоже нужны и обычные люди среди слуг, — вздохнула она. — Кто-то, кто сможет охранять замок днем. Здесь хорошо платят. Кроме того им надо питаться кровью. И вроде как кровь довольного жизнью и здорового человека что-то вроде лакомства…

Раэл хмыкнул.

— Сколько я здесь лежу?

— Около месяца.

Он прикрыл глаза принялся считать. О том, что Женевьев непраздна, они узнали не быстро, уже месяцам к трем… два месяца месяца ушло на подготовку похода, еще месяц они шли сюда, еще месяц он валяется здесь, чурбаном…

— Меня не пытались освободить?

— Переговоры идут, — охотно поделилась Малевин. Она оказалась удивительно осведомлена. — Брат ваш, Атристир приезжал, с дядей вашим собачились. О лишенных тени, конечно, никто не знает…

— Прям так и собачились?

— Страсть! — заверила его Малевин. — Но супротив силы госпожи никто пойти не может. Еще вот что я знаю… что леди Женевьев, ой, прошу прощения, королева, разродится раньше срока. Что жрицы стараются протянуть сколько могут…

Одна надежда на Тень. Поможет ли он? Сочтет ли нужным вмешаться?

— Ты не хочешь помочь мне сбежать? — спросил Раэл.

Она шепнула:

— Хочу. Я потому к вам в служанки и напросилась. В благодарность за доброту. Вы не подумайте, я все помню…

У него еще в достатке было времени, чтобы обговорить все с Малевин. Раэл обнаружил, что когда он стоит, его трясет, у него все двоится перед глазами если он делает над собой усилие и слишком долго ходит. И все же, с каждым днем он становился все сильнее. Уже наступила осень. Дожди, дожди… скоро путешествовать пешком да и верхом станет сложно.

Бежать надо сейчас.

— Где твоя бабка? — спросил Раэл у Малевин как-то раз, во время своего однообразного похода от одной стены до другой.

Девушка опустила глаза.

— Она умерла. Я потому сюда и вернулась.

— А как ты снова разум обрела?

— А я его и не теряла! Госпожа… она много что с разумом сделать может. Страшного и прекрасно.

— Прекрасного?

Малевин усадила короля на свою кровать, доверительно шепнула на ухо:

— Перед тем как забрать душу, она исполняет любое желание. Только не на самом деле, в голове…

— Понятно.

— Я должна была вас запугать. Чтобы вы не совались в замок.

— Вышло ровно наоборот.

— Значит именно этого она и хотела.

Малевин встала, отвернулась, сделала вид, будто поправляет убогую королевскую постель.

— Я вас хорошо запомнила. И леди Женевьев тоже. Вы были такой красивый!

— Я? — удивился Раэл. О внешности своей, угловатой и нелепой он иллюзий не питал. Разве что глаза хороши, миндалевидные, темно-синие. Он тряхнул головой. Нашел о чем думать.

— Я вас выведу, — спокойно сказала Малевин.

— И пойдешь со мной?

— Да…

Это все вышло очень легко. Очень, очень легко, и не боли у Раэла голова, он наверняка бы задумался, отчего все так легко у них вышло, отчего никто не проверил, кто скрывается под плащом, кто уходит из замка на рассвете вместе с лекаркой, тащит за ней мешки и корзины, якобы в лес, собирать лекарственные травы.

Через сутки или чуть больше, Раэл ковылял как мог быстро, борясь с дурнотой и головной болью, они вошли в ворота замка тестя. И тот бросился в ноги своему королю:

— Простите, государь, что не поверил вам, что не верил вам и Женевьев!

Это имя смогло прояснить туман в голове.

— Что Женевьев? Как она? Как…

Кто-то взял его под руку, он благодарно оперся о крепкое плечо.

— Она здесь. Лекари не велели ей путешествовать, но она осторожненько, всю дорогу лежала…

Раэл обернулся на голос:

— Атристир! Братец! Ты так вырос!

Они обнялись. Атристир сказал:

— Крепко тебе досталось. Тебя пытали?

— Нет, — шепнул Раэл. — Там было кое-что другое…

Атристир спокойно кивнул, не требуя объяснений.

— Проводи меня к Женевьев…

Раэл оглянулся. Малевин куда-то пропала. Атристир увлек его подальше под своды замка, от которого Раэл, оказывается отвык.

Женевьев он нашел в ее старой девичьей комнате, в окружении жриц и служанок, без головного убора, с обрезанными коротко волосами — должно быть пожертвовала в храм… Открытая шея в колечках и завитушках коротких локонов сделала ее такой маленькой, хрупкой и беззащитной. Вперед выдавался только живот.

— Здравствуй, — сказал Раэл. И попытался улыбнуться, сделал шаг вперед, спрятал лицо в ее маленьких теплых ладонях. Слышал, как шелестят юбки служанок и жриц, покидающих комнату.

А ночью Раэла разбудила жрица, сказала хриплым шепотом:

— Молитесь, Ваше Величество, иных средств нет…

Он встал, с удивлением понял, что не болит больше голова. Жрица полила ему из кувшина, подала полотенце.

В маленькой девической комнатке, с недовышитым гобеленом на больших пяльцах, со статуэткой Госпожи Света, она сидит за веретеном, это домашняя, а не храмовая статуэтка. Русая коса спускается на пол, это волосы Женевьев.

И на девичьей, узкой кровати она — тоненькая и слабая. Раэл чувствует запах боли, страха и крови. Здесь много женщин, здесь происходит таинство, здесь нет места мужчине, а она просит:

— Останься, прошу тебя, останься.

Одна из повитух кладет руку королю на плечо.

— Выдержите? Обычно мужчины ждут в другой комнате…

Раэл отвечает грубовато:

— Что я крови не видел?

Повитуха начинает:

— Это совсем не то, Ваше Величество…

Испуганная девочка на кровати вдруг превращается в строгую королеву.

— Оставь. Я хочу, чтобы он был рядом со мной.

Часы тянутся, тянутся, Женевьев сама командует родами в перерывах между забытьем и мучительными схватками.

— Я не смогу родить, — говорит она, когда ее ставят на ноги, давят на живот, помогая ребенку опуститься. — Я предлагаю иссечение. Спасем хотя бы его.

На виске ее капелька пота. Раэл целует ее в висок.

— Нет, нет. Нет, Женевьев. Если кого спасать то тебя. Слышишь? Ты мне важнее. Я люблю тебя.

Он впервые сказал ей об этом, о своей любви, в которой прежде был не уверен. Теперь, пройдя сквозь боль страх, кровь и пот, и найдя ее в боли, и страхе, крови и поту, он полюбил бы ее даже если бы не любил раньше…

Женевьев прижалась к его груди, задышала, как загнанное животное. И снова все начиналось сначала. Где Тень? Он ведь сумел бы помочь…

Женевьев шептала:

— Это как в сказках да? Как в сказках… король-отец возвращается с войны, королева-мать на сносях ждала его, ждала его, ждала, дождалась… На него она взглянула… ты не помнишь? Что было дальше?

— Нет, — отвечал Раэл, поудобнее перехватывая это тонкое тельце, чтобы помочь, и не причинить боли. — Это не сказка, любовь моя… У нас все будет по-другому.

За окнами забрезжил рассвет, когда в комнату, воздух в которой вдруг стал вязким и густым, будто расплавленное стекло, вошла Госпожа Лишенных Теней.

Она улыбнулась, и он узнал в ее улыбке черты своей спасительницы, Малевин.

— Ты сам пригласил меня в этот дом, королек. И я пришла.

— Где Малевин? — спросил он настороженно, прижимая жену к груди.

Она прошла в самый угол, соблазнительно покачивая бедрами. Теперь на ней было надето черно-зеленое платье, дорогое, вышитое по подолу маленькими паучками. Госпожа Лишенных Теней обогнула стоявших перед ней без движения застывших, словно мухи в янтаре служанок, повитух, и жриц, уселась за веретено. Насмешливо скопировала позу домашней статуи Госпожи Света.

И спросила, как ни в чем не бывало:

— Вы хотите чтобы ваш ребенок родился здоровым?

У Женевьев подогнулись колени, Раэл едва сумел ее удержать.

— Да, да, — горячо прошептала она. — Больше всего на свете!

— Не смей! — Крикнул Раэл. — Не смей, тварь! Женевьев, я приказываю тебе…

И вдруг обе женщины рассмеялись, очень похоже рассмеялись. Женевьев от смеха резко согнулась, он крепче прижал ее к себе…

— Здесь твои приказы не имеют силы, королек, — сказала Госпожа Лишенных Теней. — Помолчи.

И Раэл почувствовал, что челюсти его намертво склеились. Госпожа Лишенных Теней подошла ближе, коснулась пальцем подбородка Женевьев, заглянула ей в глаза:

— Этой высшей драгоценностью каждый человек распоряжается сам. Ни короли, ни жрецы, ни иные господа, ни супруги, не имеют власти над чужими душами. Над телами и разумами сколько угодно. Кроме одного случая…

Внутренности Раэла крутило от страха. «Какой же я трус», — с тоской подумал он. Одновременно с Женевьев они произнесли:

— Да, забирай!

— Нет, возьми мою, их не трогай!

Госпожа Лишенных Теней хлопнула в ладоши.

— Люблю иметь дело с благородными и безмозглыми людьми!

Если бы потом, после всего, что случилось, Раэл мог бы видеть кошмары, именно эта сцена виделась бы ему каждую ночь, так он по крайней мере думал позже. Госпожа Лишенных Теней стояла так близко, что он видел зрачки в ее глазах, нечеловеческие, похожие на паутину.

— Надеешься на своего дружка, королек? Он не придет, он угодил в ловушку, выход из которой найдет не скоро. Ты, и весь этот мир, — Госпожа Лишенных Теней сжала руку в кулак. — Все здесь в моей власти, милый мой.

Она протянула вперед руки, левую — к Женевьев, правую к Раэлу. Руки удлинились, похожие на двух белых извивающихся змей. Они, минуя все преграды — одежду, и плоть, и кости, прошли насквозь их тела, и вернулись обратно, и в каждой ладони сияло по маленькому солнцу. Сияющие звезды, и с левой ладони звезда будто бы двойная. Раэлу позже казалось, что именно в этот момент он поседел, когда понял, что значит эта двойная звезда.

Госпожа облизнулась.

— Отданные в страдании, в жертвенном порыве души — самые ценные, — сказала она.

И Раэл ощутил сосущую пустоту в груди.

— Ненавижу… — сказал он, и сам почувствовал, как нелепо стало это слово, ничего не значащее, пустое слово, и что ненависти нет, и любви, и страха. И его, Раэла тоже больше нет. Женевьев повернула к нему лицо, и на нем было написано то же самое.

Женевьев прикрыла глаза.

— А теперь… — сказала Госпожа, и осеклась, ее лицо исказила гримаса. — Не может этого быть!

Она прижала кулаки к груди, съежилась, прошипела:

— Но ты от меня не уйдешь, придешь… по зову души. А сейчас я нужна в другом месте. Вот тебе мой дар, Раэл, пойми что я милосердна — они уйдут без мучений.

Потом почернела и… исчезла. И воздух перестал быть густым и вязким, и забегали служанки, и Женевьев через час разрешилась от бремени… Ребенок был мертв. И Женевьев ушла вскоре. Он закрыл ей глаза, и остался один. С пустотой в груди, с тишиной в разуме.

«Я исполню свой долг» — думал он, машинально гладя умершую жену по волосам. — «И умру»

Одна из жриц, подруг Женевьев, попыталась разжать сведенные судорогой пальцы, выпутать их из волос покойницы, и взглянув в лицо короля, испуганная, отшатнулась.

— И дождавшись, умерла… — сказал Раэл. — Так там было в этой сказке. Короля она ждала, и дождавшись — умерла.

Он встал и вышел за дверь. И тени у него больше не было.

Он просидел в комнате без окон около трех дней. Не шевелясь, почти не дыша и не моргая. Иногда в дверь стучали, он кричал, чтобы его оставили в покое. В соседней комнате постоянно кто-то был. Ходил, дышал, разговаривал, отвлекал от мыслей. Раэл теперь чувствовал мерцание, биение чужих душ даже сквозь каменную кладку и дубовую дверь. И с каждым днем становился все чувствительнее.

Боялся, нет, это не то слово…предполагал — что ему захочется крови, как тем вампирам из крепости. Нет. Не хотелось. В какой-то из дней понял — вероятно ритуал превращения человека в вампира был не завершен. Ведь сказала же она — придешь по зову души.

Потом, из пустоты и вязкости мысленного безмолвия выскользнуло еще одно: что с Господином Теней? Про какую ловушку говорила эта… паучиха? Сейчас Раэл не чувствовал ничего, никаких позывов, никаких стремлений. Но если бы он был нормален, чтобы он сделал?

Он встал, подошел к секретеру, достал бумагу и перья. Написал, очень аккуратно. Черные буквы на белом, каллиграфически четкие, принесли с собой тень удовлетворения:

«Мне следует узнать, что с Тенью. Мне следует покончить с вампирами. Мне следует отречься от престола».

Мысли текли вяло. Раэл снова взялся за перо.

«Мне следует уме…»

Дрогнула рука. Это слово вдруг ускользнуло из памяти. Что следует сделать, когда месть свершится? У… перестать быть, да. Кажется Тень говорил, что вампиры не могут наложить на себя руки. Вот оно.

Порванная бумага и клякса поверх выписанного плана действия не давала сосредоточиться. Пришлось переписывать заново, на новом листе.

Это позволило ему более четко мыслить. По всей видимости лишенным теней удобно, когда все четко, все аккуратно, все по правилам. Уже на пороге комнаты Раэл понял что не хватает еще чего-то.

Вернулся назад, дописал чуть выше написанного:

«Мне следует помыться. Мне следует переодеться»

Потом долго сидел, прислушиваясь к собственному телу, ловя отголоски чувств. Дописал.

«Мне следует поесть».

Поесть ему принесли почти сразу, по приказу лекаря — что-то вязкое, полужидкое. В самый раз после трехдневного голодания. Вместе с пищей в его убежище ворвались Атристир и солнечный свет. Раэл понял, что люди ему теперь неприятны, и солнечный свет тоже. Но и то, и другое — вполне терпимы.

Атристир сказал:

— Брат, мне очень, очень жаль!

Раэл кивнул. Ему не было жаль ничего. Он поел и ждал, пока слуги притащат и установят ванну, наберут нее воду.

Атристир сказал:

— Дворянское собрание в гневе. То, как поступил дядя…

Раэл снова кивнул.

— Нам пора в столицу.

Ему не было дела до дворянского собрания и гнева. Рядом со столицей — крупнейшее место пересечения миров. Если Тени можно помочь, то только оттуда. Воззвав прежде к Госпоже Света в главном храме столицы. Если она, его, вампира, вообще услышит.

К третьему дню путешествия среди людей Раэл притерпелся ко всему, что ему теперь, в бездушном состоянии причиняло неудобство. Он даже нашел некоторые положительные стороны нынешнего бесчувствия. Он больше не страдал, не переживал, не чувствовал боли от потери жены и сына, страха тоже больше не было. Его не отвлекали суетные мысли.

И благодаря этой полной сосредоточенности он мог сделать для страны больше чем раньше. Проблема в том, что ему, на самом деле, ничего не хотелось. Он не чувствовал ни голода, ни усталости, но научился напоминать себе о том, что людям надо есть и спать. Ел, не чувствуя вкуса, с трудом нащупывая в теле признаки насыщения, и лежал ночью с закрытыми глазами, притворяясь спящим.

В городе их уже ждали, и на улицы высыпали все, кто мог: женщины, дети, ремесленники… Раэл хотел тихо проскользнуть во дворец, избегая любопытных взглядов, но пришлось медленно ехать по улицам, ведущим на главную площадь, к дворцовым воротам.

Он почти не различал человеческих лиц, все они вдруг слились в одну массу, но чувствовал их настроение, видел мерцание их душ… Были в этой толпе те, кто его любил, и те, кто ненавидел, но большинство вышло просто поглазеть.

Женщина бросилась под копыта его коня:

— Верни мне сына, король! Верни мне сына! Почему ты здесь, а никто больше не вернулся?

Перед внутренним взором Раэл вдруг замелькали картинки. Лицо парня лет двадцати, простое, с крупным носом… Он кажется помнил его немного, новобранец из ополчения, которым от Раэла откупились городские старейшины. Пока он осознавал то, что умеет теперь если не читать, то видеть мысли, женщину увели.

Светлейшая мать ждала его у ворот, обняла, и эти объятия были похожи на ожог. Светлейшая мать отстранила его, взглянула в глаза, и поняла, что с ним случилось.

— Мальчик мой! Как же так?

— Я приду ночью и расскажу, — ответил король.

Она выпустила его из объятий, долго смотрела ему вслед. Раэл запомнил этот взгляд, сумел понять, что в нем — сострадание.

И потом был совет, и Раэл понял что больше не нуждается в том, чтобы кричать, требовать послушания, приказывать, и чувствовать себя глупым мальчиком перед толпой умудренных опытом и жизнью мужей… Еще одна сторона вампирского состояния — он умел теперь управлять людьми.

Атристир не отходил от него ни на шаг, болтал, болтал постоянно, но раздражал пожалуй, меньше всех. И отвязаться от него никак не получалось. Что ж, младший брат достоин того, чтобы знать правду. Может быть, когда придет время, именно Атристир поможет Раэлу достойно уйти?

В храме их уже ждали. Раэл вдруг понял, что каменные стены давят на него, что светлый лик Госпожи нестерпимо светел, что он обжигает ставшие такими чувствительными глаза. Верховная Жрица Хоккаты вероятно знала об этом…

Они прошли в сад, в беседку, Атристир сопел за правым плечом ничего не понимая.

В беседке был накрыт легкий ужин. Светлейшая мать накинула на плечи плед из беличьих шкурок, и вручила Раэлу кружку

— Пей, мой мальчик.

— Что это?

— Кровь. И немного вина.

Раэл отставил кружку на низкий столик.

— Я не буду это пить.

— Это единственное, что примет твой организм, мальчик. Назад пути нет.

— Если я не стану пить кровь, я… умру?

— Нет. Рано или поздно начнешь бросаться на людей.

Раэл прикрыл глаза.

— Это животная кровь. Ты ведь ешь, то есть ел мясо.

Он нерешительно сделал глоток. И понял, что к нему возвращается подобие жизни. И почувствовал горечь поражения, и свою потерю. Этого он чувствовать не хотел. Жрица подала ему платок. Раэл вытер слезы, с удивлением посмотрел на платок. Он плакал, как оказалось, кровью.

— Атристир… — позвал Раэл.

— Да, брат? — голос его дрожал и душа была в смятении.

— Теперь, когда ты все знаешь… я могу рассчитывать на то, что когда я закончу свои дела, ты меня убьешь?

— Нет, — выкрикнул Атристир. Он выбежал из беседки, под мелкий дождь, но далеко не ушел.

— Откуда вы столько знаете о вампирах? — спросил Раэл жрицу.

Морщины на ее лице будто стали глубже, она отвернулась, принялась поправлять платок на голове, долго молчала.

— Мой возлюбленный был одним из них… вас. Несколько месяцев боролся со своей природой, а потом ушел к Паучихе. А я — в храм.

— Значит борьба возможна?

Жрица посмотрела ему в глаза.

— Да.

Раэл кивнул. Понял что глотка крови хватило хорошо если на пять минут. Но больше пить не стал.

— Она, Госпожа Лишенных Теней…

— Я называю ее Паучихой.

— Паучиха сказала, что Тень в ее ловушке. Как мне помочь ему, как мне хотя бы его найти?

— Я знаю, — ответила жрица, — в какой из миров он отправился.

— Я иду с тобой! — сказал вернувшийся в беседку Атристир.