Вино фей

Глава 10. Расторгнутая помолвка

Леди Дороти готовила дом к приёму гостей.

Снимались ковры, полировались полы, обсуждали блюда и рассчитывали порции, нанимали оркестр и заказывали цветы. Черити же снова посвящала дни шитью, чтению, одиноким конным променадам и прогулкам в клуатре храма, где через два дня после визита Клэверинга ей довелось встретиться с пастором Энджелом Стэнбриджем.

Она сразу окликнула священника.

— Мистер Стэнбридж, помните, — замялась Черити, — я спрашивала вас о людях с зеркальными глазами? Вы сказали, что это живые мертвецы. Но вы тогда сказали, что есть и другие. Какие другие?

Пастор несколько минут вспоминал, о чём был тогда разговор, потом кивнул.

— Да, вспоминаю, я тогда сильно шокировал свою супругу. Но дело в том, Черити, что зеркала не всегда прячут пустоту. Они могут маскировать и тайники, отвлекая внимание любопытных от потаённых сокровищ. Зеркала тешат наше самолюбие, и мы редко думаем, что там, за зеркалом? Сильные и умные ставят зеркало впереди себя — тебе кажется, что ты видишь глубину зеркала и себя в ней, но самого главного, того, что за зеркалом, можешь и не заметить. Ведь самое важное и истинное, в чём каждый искренен, что составляет зерно и соль жизни, происходит тайно, на виду же лишь оболочка, скорлупа, в которую человек прячется, чтобы скрыть душу.

— Но разве это не лицемерие — прятать свою сущность?

Пастор усмехнулся.

— Чрезмерная откровенность столько же неприлична, дитя моё, как чрезмерная нагота. Никогда не позволяй видеть себя насквозь. Прячь свое сердце от бессердечных. Каждая жизнь держится на тайне, и недаром говорит писание: «В устах глупых сердце их, уста же мудрых в сердце их». Да, скрывать что-либо от людей опасно, но ещё опасней ничего от них не скрывать. И потому остерегайся переносить вести из одного дома в другой, разглашать откровенные застольные речи и семейные разговоры. И эта скрытность — мудра и целомудренна, дитя моё. Душа нуждается в покровах не меньше тела. Подлинно мы наги только пред Богом.

Черити задумалась.

— Тайник за зеркалом? Странно. Я видела людей, скрывавших свои мысли, но я читала их, как книгу, но были люди, которые, казалось, ничего не скрывали, а я не могла понять их. То, что говорится прямо, понимается порой хуже намёка.

Пастор Энджел рассмеялся.

— Ты так невинна, Черити, что можешь порой сказать страшные вещи, — священник вздохнул. — Что же, Бог долго не давал проступить твоей красоте и это промыслительно. Дурнушки часто умнее прочих: у них в отрочестве остаётся куда больше времени для учения и размышлений, чем у их красивых сверстниц, — он покачал головой. — Что же, крошка Черри, если можешь, будь умней других, только никому об этом не говори.

— Такой совет мог дать только тот, кто сам умней других, — рассмеялась Черити и тут же стала куда серьёзней. — А скажите, почему мистер Клэверинг у Кассиди пригласил танцевать только меня? Он же не мог не понимать, что не на шутку может осложнить мне жизнь. Но что ему до меня? А если он хотел подразнить всех остальных, то зачем? Он не похож на фигляра.

Пастор опешил и несколько раз сморгнул.

— При чём тут фиглярство? Клэверинг же не слеп. Для мужчины нет ничего прекраснее, чем нежная девушка, обладающая мирным духом. Там, где красота, и доказывать нечего — ни графу, ни конюху.

— Но там было много молодых красавиц.

— Две, — хмыкнул пастор, — ты и мисс Клэверинг. У его сиятельства и выбора-то не было.

Черити с укором вздохнула, глядя в искрящиеся смехом глаза священника.

— Вы хотите сказать, что моя кузина и мисс Кассиди некрасивы?

Священник завёл глаза в небо и усмехнулся.

— Женская красота — вещь причудливая, как поэзия, крошка Черри, и ей также трудно дать определение. Могу лишь сказать, что я венчаю молодых уже двадцать пять лет, и не устаю удивляться тому, сколь затейливы человеческие вкусы и сколь нелепы предпочтения. Но могу сказать, что красиво любое женское лицо, одухотворённое живой мыслью и добродушием. К сожалению, лица мисс Кассиди и мисс Хейвуд этим не украшены. А мистер Клэверинг показался мне весьма неглупым мужчиной. Из чего же ему было выбирать?

Черити ничего не ответила, лишь взглянула на пастора с немым укором. Она недоумевала.

— Я думаю, Черити, — продолжал священник, — что ты должна быть очень осторожной. На тебя привыкли смотреть как на нечто незначительное, и то, что из грубого кокона вдруг выпорхнула прекрасная бабочка, многим придётся не по нраву. Кстати, — помрачнел мистер Энджел, — не очень доверяй и этой компании — мистеру Крайтону, Джорджу Арбетноту, Энтони Хэйвуду и, увы, моему, сынку.

Черити вскинула глаза на пастора.

— Вашему сыну? — переспросила она, уточняя.

— Льщу себя надеждой, что он просто ещё не созрел духом, но пока его суждения по многим вопросам огорчают меня. Юношеские бунты естественны, лишь бы они не затягивались. Я был бы рад оторвать его от этой компании, но пока это не в моих силах. Но я молюсь об этом. Каждый день молюсь.

Черити улыбнулась пастору. Её растрогали его слова. То, что он, такой мудрый и сведущий, признавался ей в своей слабости, говорило о настоящем доверии, а его предупреждение было подлинной заботой о ней. Почти отцовской. Хотя, подумала она, на месте пастора она не молилась бы о вразумлении сынка, а задала ему трёпку. Вожжами на конюшне.

Привыкнув доверять и пастору, и миссис Стэнбридж, Черити ощутила, что священник искренен с ней, а вот миссис Кассандра — нет. Что до Остина, то Черити услышала вполне достаточно от Вирджинии. Ей она уж точно поверила: Джин могла что-то неправильно понять из разговора, но придумать такое — не могла. Ума бы не хватило.

Черити подлинно решила избегать и Остина, и Энтони. Да всех остальных тоже. Это означало, что она оставалась совсем одна. Впрочем, а что всерьёз изменилось? Разве она не провела в одиночестве годы? Просто горько было думать, что человек, впервые в жизни пригласивший её танцевать, столь дурного мнения о ней, но разве это худшее, что ей довелось пережить?

Вернувшись домой с чёрного хода, Черити натолкнулась на Лиззи и по одному её виду, блестящим глазам и загадочной улыбке поняла, что случилось нечто из ряда вон выходящее. И ничуть не ошиблась.

— Вы слыхали, мисс, что тут происходит?

Черити даже не успела спросить, что именно, как Лиззи выпалила:

— Мисс Вирджиния заявила, что никогда не любила мистера Кассиди и ни за что не выйдет за него замуж. Только что сказала, и получаса не прошло!

Известие это Черити не понравилось. Сердце её сжалось дурным предчувствием.

— Она это сказала самому мистеру Филипу Кассиди или сэру Тимоти?

— Отцу сказала, а леди Дороти теперь уже целиком на её стороне. Они всё утро спорили, леди Дороти уговаривала мисс Вирджинию повременить да подумать, не торопиться, но та и слушать ничего не хотела, кричала, что терпеть не может Филипа Кассиди, он, мол, чурбан неотёсанный, совершенно не светский человек и урод к тому же. Не нужен он ей, говорит, и всё тут. И представьте, мисс, и диадему, и кольцо помолвочное — все на постель бросила, велела отдать миссис Кассиди и сказать, что никогда не выйдет за её сына. Потом они вместе пошли к мистеру Хейвуду, и всё ему сказали.

Черити знала, сколько усилий стоило сэру Тимоти заключить этот союз, и поморщилась.

— А что сказал сэр Тимоти?

— Расстроился очень, тоже долго уговаривал мисс Вирджинию подумать да подождать. А та знай себе кричит, что не собирается ждать, пока эта чертовка Сесили окрутит Клэверинга. Сэр Тимоти ей пытался сказать, что разрыв помолвки с такими людьми, как Кассиди, до добра не доведёт. Они непременно отомстят, поползут дурные слухи, неприятностей не оберёшься, быть беде, говорит. Да только мисс Джин и слышать ничего не хотела, кричала, мне нужна свобода, а всё остальное — чепуха и вздор. Вот сэр Тимоти, куда деваться-то, и пошёл к сэру Бенджамину. То-то скандал будет! — Лиззи, излагая подробности, вся лучилась.

— Вряд ли, Лиззи, — попыталась урезонить её Черити, — всё обойдётся.

— Как бы ни так, — дерзко возразила Лиззи Элтон, — ведь мисс Джин столько раз клялась мистеру Филипу в любви, а теперь — на тебе! И чтобы он спустил ей подобное? Да не бывать такому!

— Может, мистеру Кассиди понравилась приезжая леди, и он и сам будет рад расторгнуть помолвку? — пожала плечами Черити.

— Кому-кому, а ему едва ли, он ещё вчера сказал Джону Ковентри, своему груму, что после свадьбы они в Лондон поедут с супругой его, Вирджинией. Стало быть, на верность мисс Джин рассчитывал. А тут такое…

Черити, не будь она так расстроена, позабавилась бы тому, как из мелкой мозаики случайно брошенных в присутствии слуг слов господ — те умудряются складывать весьма верное изображение. Но сообщение Лиззи подлинно не порадовало её, хоть до того она считала, что брак мистера Кассиди и Вирджинии едва ли будет удачен. Однако разрыв помолвки порождал множество нелепых слухов, рвал отношения между семьями, сеял вражду. И это всё только ради погони за графом Клэверингом и его деньгами? Тем самым Клэверингом, о которого можно порезаться в кровь…

Черити нахмурилась и спросила Лиззи, не приходили ли письма из Бата на её имя?

— Нет, мисс, вы уже спрашивали. Я смотрела, из Бата ничего не было.

Черити действительно каждый день справлялась о почте, но письмо от мисс Стивенс не приходило.

К удивлению многих в семье, хуже всего к разрыву помолвки отнёсся кузен Винсент. Поняв, что после отказа Джин выйти замуж за Филипа пятьдесят тысяч приданого мисс Кассиди растают для него, как утренний туман над рекой, он был явно рассержен. Мисс Сесили Кассиди была самой богатой девицей в округе, не считая графской сестрицы. Но Винсент за один лишь вечер насмотрелся на неё достаточно, чтобы понять, что мисс Клэверинг явно цены себе не сложит, и на брак с ней никогда всерьёз не рассчитывал. Но чтобы из дурного каприза собственной сестрицы он потерял пятьдесят тысяч?

Винсент долго уговаривал Вирджинию, спокойно и сдержанно объяснял ей, насколько выгоден для неё брак с Филипом Кассиди, разъяснял, что разрыв помолвки вызовет скандал и породит большие сложности для их семьи, но ничего не добился. Джин не желала ничего слушать. Она только качала головой, затыкала уши и повторяла, что ни за что не выйдет за Филипа и требовала, чтобы брат оставил её в покое.

— Уж не мнишь ли ты, — без обиняков спросил её Винсент, — что тебе удастся покорить графа Клэверинга? Это же пустые мечты.

Этот вопрос основательно разозлил Вирджинию.

— Я попросила бы тебя, братец, не лезть не в своё дело, — в ярости отчеканила она.

— Ошибаешься, деньги семьи — это моё дело. При этом Клэверинг покуда на тебя и внимания-то не обращал, если не считать позавчерашних дежурных комплиментов. С чего ты решила, что если ты порвёшь с Филипом, что-то изменится?

— Убирайся отсюда, — прошипела Вирджиния, — ты просто глупец и ничего не понимаешь.

Винсент пару минут молча глядел на сестру, потом, подлинно поняв, что говорить с ней бесполезно, вышел. Вирджиния швырнула ему вслед подушку. Черити, ставшая невольной свидетельницей этой сцены, вздохнула. Она недолюбливала Винсента Хейвуда за холодность натуры и расчётливость, но сейчас не могла не признать, что он абсолютно прав.

Энтони Хейвуда разрыв помолвки оставил равнодушным. Мисс Кассиди больше не интересовала его, а желание сестры понравиться его сиятельству он находил разумным, но едва ли осуществимым. Но так как он не высказал своего мнения Вирджинии — ему вслед подушка не полетела.

Вечером этого дня, когда Черити привычно отдалась успокаивающему её шитью, в доме появился гость — она услышала шаги на гравийной дорожке у парадного и, сидя у окна, подняла глаза.

Пришёл Филип Кассиди. Лицо его, с высоким лбом и горбатым носом, было напряжено и хмуро. Не было сомнения, он уже знал о расторжении помолвки и пришёл поговорить с Вирджинией. Сердце Черити сжалось. У неё не было никаких оснований питать симпатию к Филипу, но было слишком заметно, сколь он убит случившимся.

Черити вздохнула и, оставив шитье, ибо уже смеркалось, вышла в парк, окружавший дом. Она размышляла, приведёт ли разрыв между Филипом и Вирджинией к ссоре между Вирджинией и Сесили, и как всё это скажется на дальнейшем общении между домами. В доме Кассиди для неё самой не было ничего привлекательного, ни Сесили, ни Филип приятны ей не были, но сердце Черити отяжелело.

Она бродила по парку около получаса. Неожиданно сзади неё раздался хриплый голос и она, резко обернувшись, увидела Филипа Кассиди.

— А вот и мисс Тэннант-Росс, — Филипп слегка шатался, точно пьяный, но винных паров вокруг него не было. — Я только во вторник и узнал… а то все Дурнушка Черри. Вы уже знаете? — он махнул головой на дом Хейвудов, и это странное движение напомнило Черити быка, отгоняющего слепней.

— Да, мистер Кассиди.

— Она сказала, что полюбила другого. Здорово, да?

— Нет, мистер Кассиди, это весьма дурно, — тон Черити был твёрд.

— Дурно? Ну, да, выходит, я в дураках.

Черити уверенно покачала головой и даже усмехнулась.

— Нет, мистер Кассиди. Вы просто ошиблись.

Он бросил на неё тяжёлый взгляд из-под бровей.

— Я и говорю, что я глупец.

— Глупец делает глупости, а ошибиться может каждый. При этом я не думаю, что разрыв с мисс Хейвуд — ошибка. По крайней мере, с вашей стороны. Я уверена, что скоро вы и сами это поймёте.

— Вы хотите сказать, что в дураках может остаться и она? — неожиданно трезво и чётко отчеканил он. Губы его раздвинулись в загадочную и кривую усмешку. — А почему?

— Нельзя подавать ложную надежду. Нельзя обманывать доверие. Нельзя играть словами и тем более чувствами. Это никому не прощается.

Филип смерил её долгим взглядом, потом невесело усмехнулся, покачал головой и пошёл к воротам.

Черити проводила его взглядом. Филип впервые предстал перед ней живым — отвергнутым женихом и несчастным человеком, и Черити невольно вспомнила слова пастора Стэнбриджа о том, что самое важное и истинное в человеке происходит тайно. Она ощутила боль Филипа и пожалела его. Но смогла ли утешить?

Неожиданно Черити вспомнила слова Лиззи о том, что Вирджиния очень изменилась с того воскресения, когда впервые увидела Клэверингов. Самой Черити во время их разговора с кузиной после визита Клэверингов тоже показалось, что Джин не такая, как всегда. Но до сих пор она была уверена, что это связано с тем, что Вирджиния, совсем не влюблённая в Филипа, решила, что брак с графом Клэверингом сулит ей много больше, чем брак с Филипом.

Но сейчас, вспомнив свой короткий и злой разговор с Джин и вдумавшись в слова Филипа, она поняла, что кое-что просмотрела. Вирджиния никогда не придавала особого значения словам и лгала легко, точнее легкомысленно, но похоже, на этот раз она сказала Филипу чистую правду.

Трезвый расчёт, если бы речь просто шла о более выгодном браке, велел бы ей, как верно заметил сэр Тимоти, не выпускать из рук воробья, пока не пойман орёл. В поступке же Вирджинии с расторжением только что заключённой помолвки — никакого расчёта не было. И если заключение помолвки Черити считала неразумным и поспешным, то её разрыв — опрометчивым, недальновидным и глупым.

Но сам поступок говорил о весьма многом. Неужто Вирджиния влюбилась в его сиятельство милорда Клэверинга? Черити снова задумалась. Раньше она бы сказала, что Вирджиния и любовь — вещи почти несовместимые. Но Черити знала только любовь-муку, любовь-жертву, любовь-заботу. «Что я могу дать тебе?» — этим единственно верным вопросом подлинной любви Джин никогда даже не задавалась. Она не была способна на жертвы и не готова думать о ком-то.

Но ведь есть и другая любовь, любовь-страсть, любовь-опьянение, любовь-безрассудство, и такая любовь вполне подходила Джин. И не исключено, что именно она сейчас обуревала Вирджинию, толкая на нелепые поступки. И разрыв с Филипом был, похоже, первым в череде этих глупых шагов.

Ох, быть беде. И ведь недаром раскололось это проклятое зеркало. Если бы Черити имела хотя бы некоторое влияние на кузину, она постаралась бы поговорить с Вирджинией, но она знала, что её слова будут восприняты в штыки и их просто не услышат. К тому же, она сказала бы только то, что уже пытался сказать Винсент, а раз так — в неё тоже полетела бы подушка, только и всего.

Сэр Тимоти вернулся от Кассиди бледный и несколько испуганный, однако близким он сказал, что вернул леди Изабелл её подарки невесте и объяснился с Бенджамином Кассиди.

Черити поняла, что он многого не договорил.