Вино фей

Глава 17. Размышления

В отличие от всех домочадцев, Черити не принимала участие в обсуждении загадки изрезанного портрета. Отчасти потому, что не знала, что предположить, а отчасти потому, что была поглощена загадкой появления в её комнате полевого букета. Кто мог принести его?

Странно, что цветы почти точно повторяли букет, что она видела на шкатулке миссис Стэнбридж. Но Черити помнила, что когда она говорила об этой гравюре жене пастора, рядом стоял граф Клэверинг. Господи, не его ли это дурные шутки? Окно её комнаты было расположено на высоте добрых восьми футов, но если залезть на фундамент, то проникнуть в комнату труда не составит. Над окнами нависала тень огромного дуба, и в его тени можно было незаметно подойти достаточно близко к дому.

Но зачем? Он хочет подшутить над ней, как над мисс Клэр Стивенс? Черити сердито поджимала губы. Что за испорченная душа? Но, полно, он ли это?

Меж тем время бала в Фортесонхилле неумолимо приближалось.

Черити была уверена, что после изрезанного портрета Джин снова сляжет в постель с мигренью, однако этого не произошло. А вскоре Черити поняла, почему. Мать и дочь в понедельник уехали к мадам Дидье и провели у модистки, по меньшей мере, четыре часа, о чём зло сплетничала по округе Элизабет Марвелл.

Черити вновь задумалась, может, стоит всё же поговорить с леди Дороти? Зачем тратить сколько усилий в погоне за человеком с подлым нравом, который, однако, при всей своей дурной натуре всё же достаточно честно заявил об отсутствии у него всяких намерений? Но она в который раз покачала головой. Черити слишком хорошо знала тётю, чтобы заранее понять, что услышана не будет. Вот миссис Флинн отнеслась бы к её словам без всякого предубеждения, и, разумеется, прислушалась, подумала Черити.

Но кто мог изрезать портрет? Право, кроме Филипа Кассиди, оскорблённого расторжением помолвки, никто на такое не решился бы, но Кассиди не приходил к ним с самого дня разрыва. Впрочем, по злобе или, точнее, из дурного желания пошутить, это могли сделать и субботние гости. Мало ли что взбредёт в голову той же Бетти Марвелл или девицам Фортескью? Однако кузен уверяет, что утром в воскресение портрет был цел, а значит, это не они.

Тут, аккурат к обеду во вторник, вернулся из Фортесонхилла кузен Селентайн, нагруженный двумя подстреленными бекасами и толстым домашним гусем. Он пояснил, что бекасов убил сам, а гуся ему едва ли не силой всучила экономка Фортесонхилла миссис Уилсон.

— Ты отлично стреляешь, племянничек, — заметил сэр Тимоти, но Флинн возразил, что он как раз настрелял меньше всех.

— Лучше всех стреляют Фрэнсис и Филип Кассиди, дядюшка, а я — мазила, — рассмеялся он.

Филип Кассиди был, как знали все, действительно великолепным стрелком, но все промолчали, а Флинн, поняв, что нечаянно сболтнул о верёвке в доме повешенного, смущённо умолк. Впрочем, он тут же, как ни в чём ни бывало, начал рассказ о труппе, приглашённой в замок, и о приготовлении сцены. Спектакль будет в галерее менестрелей, сообщил он, там повесили роскошный занавес, и зал почти не отличить от театра. Кузен также зло насплетничал, что приме театральной труппы, которая играет главную героиню, не меньше сорока лет, но на вид не дашь и двадцати пяти.

— Впрочем, я, наверное, не прав. Истинный возраст актёра можно узнать только в ратное время, а так как дамы не участвуют в военных кампаниях, им можно и вовсе не иметь возраста.

— А мистер Клэверинг любит театр? — поинтересовалась леди Хейвуд.

Кузен Селентайн на миг задумался, потом несколько шутовски кивнул.

— О, да, он очень восприимчив к актёрской игре. Один раз, помню, на сцене до того натурально чокались, что его потянуло в буфет. Он и меня вытащил. Там мы и просидели до конца первого акта.

Черити прыснула. Мимика кузена была до того забавна, что невозможно было внимать ему без смеха.

— Он говорит, что времена Гаррика, Кэмбла и Кина прошли. И сегодня актёры играют королей так, словно боятся, что кто-то может сыграть туза и побить их. Раньше на сцену не допускали женщин, а ныне все актёры играют, как женщины. Но крайняя чувствительность даёт посредственных кривляк, считает его сиятельство, средняя — плохих актёров, и только её отсутствие создаёт великих артистов.

— Он считает, что в основе актёрского мастерства должно лежать полное бесстрастие? — удивилась Черити.

— Да. Иначе гамлетовский накал страстей за три сезона просто разобьёт сердце артиста, кузина.

Черити задумалась, её странно изумило сходство их мнений с его сиятельством. Она тоже считала, что актрисы, вечно падающие в обмороки и не умеющие изобразить любовь без воплей и судорог, — просто бездарны.

Но тут миссис Фудс, появившись на пороге столовой, сообщила леди Дороти, что пришли от модистки, и дамы поднялись из-за стола, даже не притронувшись к десерту. Черити, с тоской глянув на кусок творожной запеканки, пошла за Вирджинией. В гостиной Джин и леди Дороти, едва пригубив кофе, исчезли в верхних покоях.

Черити не стала дожидаться мужчин и пошла к себе, однако пробыть одной ей довелось не более четверти часа. В двери постучали и, едва она откликнулась, к ней в комнату просунулась творожная запеканка на фарфоровом блюдце, потом — рука в алом сукне, а после возник и весь кузен Селентайн Флинн.

— Я заметил, дорогая кузина, что вам не дали времени основательно пообедать, но разве это справедливо: оставаться голодной из-за чужих нарядов?

Черити было немного досадно, что он так хорошо прочитал её взгляд в столовой, но шутовская физиономия кузена не позволяла сердиться на него. Она рассмеялась, поблагодарила кузена и начала есть. Флинн же неожиданно стал куда серьёзнее и, присев на оттоманку, заговорил, отчётливо и тихо.

— На основании рекомендаций моей дорогой матушки, коим я обычно доверяю, а также ряда иных аттестаций и собственных наблюдений, я заключаю, дорогая кузина, что вы вполне способны понять мою озабоченность. Нелепые поступки моей сестрицы Джин не идут ни в какое сравнение с опасностью, которой она подвергается.

Черити оставила недоеденную запеканку и с испугом посмотрела на кузена. Он имеет в виду Клэверинга?

— Что вы сами думаете по этому поводу? — напрямик спросил он. — Согласитесь, не каждый день в приличных домах кромсают портреты. Это не похоже на вандализм, это ненависть. Или, воля ваша, нечто и того похуже…

Черити осторожно перевела дыхание. Он, выходит, имел в виду тот воскресный случай.

Она тяжело вздохнула.

— А вы точно уверены, что ещё утром в воскресение портрет был цел?

— Да, накануне вечером, в субботу, сразу по приезде я просто увидел портрет на стене, но я шёл за вашим камердинером, в его руке был подсвечник, свет быстро исчез со стены, и мне было не разглядеть в темноте картины. Наутро же я рассмотрел портрет перед завтраком достаточно неторопливо и основательно. Я подумал, что художник обладал большим чувством юмора. Я сам во многом фигляр, — усмехнулся Флинн своей самоаттестации, и подмигнул кузине, — и потому понимаю хорошие шутки. Но во всём дальнейшем мне видится нечто совсем не шуточное.

— Да, я тоже испугалась, — согласилась Черити, — но кроме Филипа Кассиди, ни у кого в городе не было никаких оснований злиться на кузину. У неё был роман с мистером Фредериком Крайтоном, однако, если там кто на кого и затаил зло, то, скорее, Вирджиния на него. Ведь он так и не посватался. Но он умер. А чтобы кто-то ещё… Хотя, конечно, с приездом в город милорда Клэверинга многие девицы стали ревновать друг к другу, а у Вирджинии репутация признанной красавицы. Но проникнуть в чужой дом, рискуя попасться на глаза слугам…

— Кровь… — рассмеялся вдруг Селентайн. — Вы — настоящая аристократка, кузина.

— Что? — удивилась Черити. — Почему?

— Потому что только аристократка считает, что госпоже невозможно быть незаметной для слуг. Одержимый ненавистью человек вполне может не марать рук сам, кузина, а нанять для грязного дела лакея. Лакей же в стандартной ливрее, особенно в доме, где слуг два десятка, пройдёт тенью и никем не будет замечен. То же самое можно сказать и о камеристках. Но портрет Вирджинии висел на высоте пяти футов от пола, до потолка оставался фут. Сам он высотой тоже около пяти футов, а изрезан был точно по изображению. Либо низкорослый человек поставил внизу стул или табурет, либо он был на пять дюймов выше меня, а мой рост — шесть футов. Вы знаете столь высоких людей в округе?

Черити покачала головой.

— Пожалуй, нет, но портрет ведь просто могли снять со стены — он держится на двух гвоздях, изрезать, а после — повесить на прежнее место. Я рассматривала его, когда он сох, и переставляла, правда, без рамы, но едва ли деревянная рама тяжелее десяти фунтов. С этим справился бы кто угодно. Любая горничная. Я даже подумала на Сесили Кассиди, но она по парадной лестнице незамеченной бы не прошла, — Черити задумалась. — А вот её камеристка — вполне…

— Тут вы ошибаетесь, Черити, — возразил Флинн, — портрет действительно висит на двух гвоздях, но они вбиты на высоте восьми футов. Как я уточнил, чтобы повесить его, из подвала приносили лестницу, снять его можно и без лестницы, но чтобы снова повесить, надо было поднять полотно на высоту девяти футов, а это без лестницы или стула не сделаешь.

— Пусть так, — согласилась Черити с кузеном, — но если был нанят лакей, его уже не найти. Не пойман — не вор. Надо искать господина. Но вы, как я поняла, были на охоте с мистером Кассиди. Это вы устроили так, чтобы Филип был приглашён в Фортесонхилл?

— Как вы догадливы, кузина, — усмехнулся Флинн. — Я. Так вот, прежде всего я хотел поближе присмотреться к бывшему жениху моей кузины. Этот молодой человек показался мне опасным: он кажется недотёпой, но очень хорошо обращается с оружием. Он вроде не блистает остроумием, но молчит, что, как минимум, доказывает отсутствие глупости. Вы хорошо его знаете?

Черити отрицательно покачала головой.

— Нет. Он любит собак и лошадей, проводит два часа в день в пабе, всегда кажется полусонным, но руками гнёт конские подковы. Однако помню, когда мы играли детьми, он всегда защищал младшего Стоуна. Тот в детстве сломал ногу и плохо бегал. Над ним смеялись, но Филип вступился и запретил прогонять его. Кассиди — сын самого богатого человека в округе, но он никогда не был высокомерен. Что до этой истории… Я скорее поверила бы, что он способен придушить саму Джин, чем испортить её портрет. Он был в отчаянии после того, как Вирджиния расторгла помолвку, но не зол, а, скорее, убит этим.

— То, что мы называем отчаянием, — отозвался Флинн, — часто всего лишь мучительная досада на несбывшиеся надежды.

— Да, — спокойно согласилась Черити, — он был убит именно крушением своих надежд. Но мог ли он нанять лакея для дурной шалости? Нет, — резко сказала она, — никогда в это не поверю.

Селентайн покачал головой.

— Это совсем не дурная шалость, дорогая сестрица. Но почему вы не верите, что это мог сделать Филип Кассили даже руками лакея?

Черити подняла на кузена глаза и несколько минут молчала. Потом проговорила:

— Филип не мог не понимать, что на него первого падёт подозрение. Все слишком очевидно, чтобы быть правдой. В день после разрыва с Джин я встретила его в парке. Он был таким несчастным, совсем сломленным. Причинённая ему боль обычно заставляет благородного человека избегать делать больно другим, а Филип всё же благороден. Я не помню за ним низких поступков. За покойным Крайтоном — сколько угодно, а за Филипом — нет. — Черити взглянула прямо в глаза Селентайну. — Но почему вы говорите, что это не дурная шалость, кузен?

— Потому что я солдат, сестрица. — Селентайн Флинн наклонился к Черити, — и знаю: если пуля свистит у твоего уха — глупо нагибаться: она уже пролетела мимо. Те, кто выживают, чуют пулю в стволе наведённого на них ружья.

Слова эти испугали и насторожили Черити. До того она не придавала изрезанному портрету особого значения, но сейчас взглянула на всё иначе. Однако, никаких предположений у неё всё равно не возникло.

— А вы, как я заметил, почти не разговариваете с кузиной Вирджинией? — поинтересовался между тем Селентайн.

— Нам не о чем говорить, — пожала плечами Черити и неожиданно для Флинна спросила, — а вы не знаете, кузен, что держит здесь милорда Клэверинга и его сестру? Ведь всё это началось с их приезда. Если бы не граф, я думаю, Вирджиния никогда не разорвала бы помолвку с Филипом. Они скоро уедут? — в её голосе прозвенело нервное нетерпение.

Флинн посмотрел на неё с удивлением.

— А вы ждёте его отъезда? Насколько я понял, о нём пока не говорят.

— Мне кажется, я могу быть с вами откровенна, кузен. Его сиятельство говорил со мной… — Черити вздохнула. — Если я правильно его поняла, он достаточно определённо сказал об отсутствии у него всякого желания вступать в брак. Но мне показалось, — Черити немного замялась, — что он рассчитывал на то, что я доведу его слова до сведения домашних. А я не могу этого сделать. Мои слова будут неправильно истолкованы. Я ничего не могу сказать кузине и тёте.

— Вообще-то у Клэверинга есть намерение жениться, — рассмеялся Селентайн, — такое намерение у любого мужчины когда-нибудь да возникает, и Фрэнсис не исключение. Он обязательно женится, но не сейчас, разумеется. Просто женщин с детства учат охотиться на мужей, а мужчины не любят чувствовать себя дичью и начинают избегать женское общество, а расспросы заботливых родителей о намерениях в отношении той или иной девицы их только злят. Клэверинг всегда был очень осторожен. А вам, как я посмотрю, мой друг не очень-то по душе. Почему?

— Он не кажется мне серьёзным человеком, — голос Черити прозвучал несколько принуждённо. Меньше всего ей хотелось говорить о Клэверинге, и она задала кузену вопрос, который возник у неё ещё в начале разговора. — А почему вы сказали, кузен, что художник имел чувство юмора?

Флинн несколько секунд смотрел на неё в немой задумчивости, удивляясь резкой смене темы и явному нежеланию кузины говорить о графе, потом ответил:

— Портрет — это плоскость, сжавшая в себе трёхмерность, мисс Черити. Если портрет изображён с устремлёнными на нас глазами, отойдя в сторону, мы увидим, что голова словно повернула лицо в нашу сторону. Художники рисуют такие глаза святым, ибо взгляд святого несёт святость, а тут живописец пошутил: взгляд кузины, зеркально-пустой, передавал пустоту. С левой стороны лестницы мне показалось, что она смотрела на меня словно из гроба… — кузен говорил медленно и не спускал глаз с сестры.

— А мне показалось, что с ненавистью. И тоже слева, — Черити побледнела при воспоминании об этом.

— Возможно, каждый из нас приписал этому пустому взгляду собственное наполнение. Ну да, ладно. Всегда к вашим услугам, мисс Тэннант-Росс.

Кузен поднялся и ушёл.

Последней мыслью Черити было сожаление. Селентайн Флинн не пригласил её танцевать в Фортесонхилле. А ей, что скрывать, этого очень хотелось.