Вкус твоей любви

Курица в папильотках во фритюре: Мишлен на дом

Я до последнего надеюсь, что с моим загранпаспортом что-нибудь не так, или что я забыла про какой-то невыплаченный до конца кредит, и меня не выпустят из страны. Но милая девушка на пограничном контроле ставит печать, и я на негнущихся ногах прохожу в зону duty-free, где мне предстоит следующие полтора часа дожидаться своего смертного приговора. И мне кажется, я просто не переживу этого.

– Предлагаю пойти лечить твою аэрофобию, – чуть ли не подхватывает меня на руки Мишка, когда я, спотыкаясь и шатаясь, бреду среди возбуждённой толпы путешественников.

– Делай, что хочешь, – шепчу я ему бесцветным голосом, буквально ощущая, как кровь отхлынула от моего лица и губ, и мне кажется, что люди начинают смотреть на меня с подозрением.

Вот она, наша спасительная остановка – ресторан «Жареная кура», где у входа стоит улыбающийся и бодрый Фёдор Стариков собственной персоной, правда, выполненной в картоне. Меня уже начинает подташнивать от запаха его кухни, рассчитанной на массового непритязательного потребителя, но Миша уверенно подталкивает меня в спину, и я сразу же плюхаюсь за ближайший от входа столик.

– По три шота Бехеровки, пожалуйста, – диктует мой друг подбежавшей к нам официантке, и через пять минут я уже опрокидываю себе в рот первую рюмку. Со сладкой смесью волшебных трав и специй.

– Между первой и второй, – командует Миша, и я глотаю вторую порцию. – Ну как? – интересуется он, и я мотаю головой в ответ:

– Пока ещё никак.

– Давай третью, – и я выпиваю и эту порцию.

До начала посадки ещё двадцать минут, но мир вокруг волшебным образом преобразился: мой страх куда-то ушёл, или просто растворился в Бехеровке, одной милой маленькой бутылочке просекко и красного бургундского. Я уже с улыбкой смотрю на длинную выстроившуюся к воздушным воротам очереди, а Миша мягко, но твёрдо поддерживает меня за талию, пока в моём рюкзачке позвякивает ещё целая груда стеклянных малышек с лекарством: моё секретное оружие на случай ядерного апокалипсиса, нападения террористов или грозового шторма. Я сажусь у окна, и Миша заботливо, словно младенцу, незаметно откупоривает мне ещё одну бутылочку, и я её выпиваю одним залпом перед тем, как провалиться в блаженно-розовое беспамятство ещё до взлёта.

– Вставай, Яна, – тормошит меня кто-то, и я не сразу соображаю, где я вообще нахожусь. Голова раскалывается, а во рту стоит отвратительный кислый вкус прокисшего пива.

– Пить, – только и могу выговорить я, и мой друг заботливо вставляет в мои трясущиеся руки бутылку с водой.

– За руль сяду я, – не терпящим возражений тоном заявляет Миша, как будто я собиралась с ним спорить.

Мы выходим на улицу в аэропорту Николы Теслы, к парковке, и я вдруг отчётливо чувствую запах степи, камыша и зелени после дождя. Запах Драгана. Аромат Сербии.

Мы едем по трассе мимо бескрайних зелёных холмов и полей, где уже вовсю зеленеют виноградники, а в деревнях толпятся домики с черепичными красными крышами. И я вижу, как алой драконьей кровью в изумрудной зелени разбрызганы маки. Булки.

Мне надо сделать передышку, глоток воздуха, остановку. Но я чувствую, что потом у меня вообще может не остаться сил ни на что.

– Зато ты хотя бы обновила свой загранпаспорт, – словно прочитав мои мысли, успокаивает меня Миша, хотя это последнее, что я собиралась сделать в своей жизни.

Мы приезжаем в Нови-Сад – милый маленький город на берегу Дуная, откуда как раз родом мой Павич. Мой Миша – настоящий Эркюль Пуаро, особенно с этими своими щеголеватыми хипстерскими усиками. Провёл целое расследование и узнал адреса, пароли и явки. Цены ему нет. И теперь мне предстоит явиться к Драгану как снег на голову. Чего не должна делать ни одна девушка в мире: это каждая знает с пелёнок. Женщина – это подарок, ангел, слетевший с небес, а не странный кирпич, упавший мужчине на голову в самый неподходящий момент. И вот теперь я боюсь больше всего на свете оказаться этим самым кирпичом. Чёрствой буханкой хлеба, которой можно убить насмерть. Мы заезжаем в отель, и я чувствую, как страх липким потом начинает покрывать моё тело масляной плёнкой.

Так, надо успокоиться, прогуляться по центру, в конце концов. Поспать. Поесть. Выпить. Хотя даже не знаю, влезет ли в меня алкоголь. Но заснуть я точно теперь не смогу.

– Встречаемся через час в холле, – сообщаю я Мише, и отправляюсь в свой номер, чтобы принять душ, переодеться и немного подумать.

Я смотрю из окна на пряничные разноцветные крыши, и понимаю, что Миша, конечно же, прав: даже если меня здесь никто не ждёт, я, по крайней мере, наконец-то сумела выбраться из своей скорлупы. Не разбившись при этом вдребезги. И ветер новой жизни наполняет мои лёгкие. Я надеваю красное шёлковое платье в горошек: тонкое и летящее, потому что в Сербии на улицах уже давно буйствует поздняя пьяная весна, с тяжёлой листвой и пряным цветением поздних кустарников. А кое-где я уже вижу крошечные зелёные завязи: ещё месяц, и вся страна покроется алыми рубиновыми ягодами спелой черешни, черными аметистами тутовника и лавровишни. И я даже не представляю, как я смогу вернуться в унылую сырость московского промозглого мая. Одна.

Надев удобные кроссовки и повязав на шею тонкий воздушный шарф, я выхожу к Михаилу, который уже весьма увлечённо разговаривает о чём-то с девушкой на ресепшн. И мы отправляемся в город. Маленький и уютный, где в узкие улочки втиснуты столики ресторанов и кафе, а на главной площади рядом с храмом прямо на крыше одного из домов стоит рыцарь в доспехах и смотрит на проплывающих под ним туристов и простых горожан. Мы останавливаемся у небольшого бара, чтобы выпить по бокалу, и я отправляюсь помыть руки. Я прохожу мимо двери, и не могу поверить своим глазам: прямо с небольшой афиши, приклеенной на стекло скотчем, на меня смотрит мой Драган! И даже не зная сербского, я могу точно сказать, что сегодня, двадцать девятого апреля, в двадцать два ноль-ноль состоится концерт «Драган Павич Оркестра» в пабе Lazino Tele. Ничего не соображая, я срываю афишу с двери и бегу к своему другу, размахивая ею над головой.

– Миша! Ты посмотри, он сегодня будет выступать! – кричу я, как сумасшедшая, и чувствую, как моё сердце начинает наконец-то расти и наполняться жизнью, словно сейчас лопнет, как переспелый инжир.

– Отлично, успокойся, Яна, – строгим тоном школьного учителя успокаивает меня мой друг, чтобы привести в чувство. И это срабатывает. – Значит, всё идёт по плану, – философски замечает он. – Вселенная нас слышит. И помогает.

– Только я теперь не знаю, как пережить эти три часа до вечера, – говорю я.

– А ты не думай ни о чём. А просто пей, – пододвигает он мне бокал великолепного сербского rose. Такого же, как в Провансе. А возможно, даже лучше.

Тесный зал паба наполняется людьми, многие стоят и разговаривают на улице, курят, пьют вино и пиво, и топлёные, как молоко, весенние сумерки уже опустились на старинный австро-венгерский городок. Моё сердце колотится, как барабан, готовое прорвать мою туго натянутую кожу. Я вижу, как на сцену выходит он: по-прежнему возвышаясь над густой толпой. Говорит какие-от приветственные слова, резко ударяет по струнам, и бешеная разбитная музыка вырывается из тесного паба, отскакивая от старинных кирпичных стен и наполняя собой весь старый город. Я стою, не в состоянии сдвинуться с места, и Миша шепчет мне на ухо, как змей-искуситель:

– Ну что же, Яна, ты проделала такой долгий и трудный путь. Иди же к нему.

И я делаю первый шаг. Потом ещё один. А затем музыка подхватывает меня и тащит за собой в самую гущу, в толпу. Я иду на запах, на его голос, как весенняя шалая волчица, пока музыка вдруг не обрывается. Раздаются крики, аплодисменты, Драган благодарит всех в микрофон, и тут высокая стройная девушка подходит к нему, и мой серб обнимает её при всех. Всё. Моё сердце-инжир лопается, и мне кажется, моя кожа на груди лопается вместе с ним. Значит, всё-таки, кирпич, – проносится у меня в голове. Я стою, не в силах ни пошевелиться, ни отвести от них взгляда, как вдруг мой шеф замечает меня в толпе. И я срываюсь с места, убегаю прочь, потому что я не переживу, если он поцелует эту девушку в губы при всех.

Я мчусь по тёмным улицам, удаляясь от горящего огоньками центра и шума толпы, и мне кажется, что я кружу по какому-то бесконечному лабиринту, пока вдруг не слышу окрик позади себя:

– Яна! – топот шагов, и кто-то большой и сильный хватает меня, чтобы сгрести меня в тугой комок и прижать к себе. – Яна, то си ти? – и я чувствую, как его тёплые мягкие губы закрывают мои, целуют мои веки, скулы, подбородок, пока я не растворяюсь целиком в его нежных мягких поцелуях, пахнущих лавандовым печеньем, камышом и степью…

Солнце врывается в мансардное окно в спальне Драгана, а мы с ним ещё даже не сомкнули глаз за прошедшую ночь. Наши простыни, влажные от любви, смялись и сбились в комок, пока мой любимый серб снова и снова входит в меня, наполняя мой сосуд до краёв, а мои пересохшие от ночных ласк губы шепчут в ответ:

– Волим те…

– Обожавам те, – шепчет мне в ответ Драган, и я чувствую, как его мощный ствол словно прорастает внутрь меня, становясь всё выше и шире, пока я снова не крошусь мелкими бисквитными крошками в его умелых и сильных руках.

Мои ноги крепким обручем обхватили его стройные бёдра, которые мягкими толчками, как лодка, привязанная у берега, покачивают меня. Только я сейчас – берег, а Драган – лодка, своим острым носом бьющаяся о песок. И я прижимаю его к себе так сильно, как только могу. Я больше никуда не отпущу его.

Но вот волны становятся все выше и настойчивее, вода переливается за борт, и я захлёбываюсь в ней, а по моим щекам текут слёзы.

– Тихо. Све е у реду, – слизывает Драган солёные капли с моего лица, и накрывает меня полностью своим телом, навалившись всей его сладкой душной тяжестью, и я задыхаюсь под ним от счастья.

Спустя пять минут, я сижу уже на его животе, и мягкие ладони ласкают мой лобок, грудь, поглаживаю соски, пробираются за спину и обхватывают мои ягодицы, нежно сжимая их и отпуская, а пальцы пробираются в моё влажное тёплое нутро, и я уже чувствую, как снова начинаю наливаться молочным желанием. Слишком долго я этого ждала. И слишком силён был мой голод. Я ощущаю, как подо мной снова твердеет и становится стальным неутомимый поршень Драгана. Как оливковый пестик, выточенный мастером специально для моей ступки.

– Так значит, ты боишься летать? – спрашивает меня мой любимый, пока мы ещё в состоянии говорить.

– Мои родители погибли в авиакатастрофе, когда мне было десять лет. В дурацкой катастрофе. Которые случаются так редко, – тихо отвечаю я. – Одна в несколько лет. В миллион раз реже, чем автомобильные аварии. И меня вырастила бабушка. Зельда Гофман. С которой я и жила в Суздале до восемнадцати, пока не уехала учиться в Москву.

– Моя ядна девойка, – прижимает меня к себе Драган, и нежно гладит по волосам, пока я продолжаю шептать ему на ухо:

– И поэтому я безумно боялась самолётов. Я не могла с этим ничего поделать. Одна мысль об этом вызывала у меня паническую атаку. Но ещё больше я боялась потерять тебя.

– Твой бывший муж прави магарац. Настоящий козёл, – вдруг говорит он. – Я помню, как он смеялся над этим. А он ведь всё знал.

– Я и пыталась тебе это всё объяснить, – бормочу я, распластавшись на своём мужчине, и прижавшись к нему животом, грудью и щекой.

– Хочешь, я его победити? Убью?

– Нет, я хочу только тебя, – поднимаюсь я на руках, и целую Драгана в губы, в нос, веки. – Желим те, – и сильные руки легко приподнимают меня за ягодицы, и навинчивают сверху тёплой нежной мякотью на свою обтянутую шёлком дубинку.

– Ти си лепа, – бормочет мой прекрасный серб подо мною, пока его ладони расплющивают меня о плоский напрягшийся живот, и он входит в меня снова и снова, протыкая меня своим мощным колом почти до сердца, бешено бьющегося в такт нашим движениям.

На часах уже девять утра, когда я спускаюсь на первый этаж по деревянной лестнице, ведущей сразу же на кухню.

– Добро утро, како си? – вижу я вчерашнюю высокую сербку, которая обнималась с Драганом в пабе.

– Привет, Дара, хорошо. Как ты?

– Лепо. Мой брат тебя не сильно мучает? – спрашивает она, поглядывая на Драгана, обнимающего меня сзади.

– Разве это мучение, – возмущается Драган, целуя меня в шею, и прижимая к себе. – Я думаю, вам надо хорошенько покушать, – решает он. – Сейчас я вам приготовлю что-нибудь вкусное, – и он уже начинает греметь кастрюлями, доставать пакеты из холодильника и нарезать овощи.

Буквально десять минут, и перед нами с Дарой лежат на тарелках свёрнутые конвертиком папильотки из бумаги, с которыми я не знаю, что делать.

– Резати, – предлагает нам шеф, и я делаю хирургический тонкий надрез, обнажая ароматное сочное нутро с кусочками курицы, грибами и травами. – Кушати, – командует Драган. – Тебе сегодня будет нужно много сил, – и он выразительно смотрит мне в глаза, пока его рука под столом уже нежно гладит моё бедро с внутренней стороны.

– Само не за столом, – смеётся Дара, закатывая глаза, а я ем свой завтрак или обед, промакивая мясной сок мягким хлебным мякишем, понимая, что я сама сейчас как этот пористый мякиш готова впитать в себя всю любовь и желание моего любимого до последней капли.

Нарезать куриное филе небольшими кусочками. Шампиньоны порезать каждый на шесть-восемь частей. Взять зелёный лук, помидорки черри и тимьян.

Отрезать прямоугольный лист бумаги для выпечки. На одну из половинок выложить горсть куриных кусочков. Горсть резаных шампиньонов. Положить сверху несколько крупно нарезанных стрелок лука, помидорок, посыпать листиками тимьяна. Посолить, поперчить. Загнуть свободный край бумаги так, чтобы она накрыла часть с начинкой, и подвернуть все три края по периметру внутрь в два сложения. Как наволочку от подушки. Заколоть со всех сторон сгибы степлером, чтобы начинка оказалась плотно завёрнутой в бумажный конвертик.

В глубокой сковороде разогреть растительное масло для жарки, самое простое. Когда раскалится, аккуратно положить в него конвертик плоской стороной. Жарить две минуты. Затем аккуратно прихватив за края, чтобы не порвать и не обжечься, перевернуть на другой бок, и жарить ещё одну минуту.

Выложит в тарелку, сделать надрез и сразу есть. Масло мгновенно приготовит мясо, грибы и овощи, но не впитается в блюдо.

И я никому не расскажу, сколько раз ещё после этого мы с Драганом занимались любовь, и сколько раз я ему шептала «волим те»…