Властелин сердец

Глава двенадцатая

Отправляясь на вечеринку к Глории Нэш, мы оделись особенно элегантно. Я залезла в черное, расшитое бисером платье, купленное в Париже по сумасшедшей цене; оно было с открытой спиной, остававшейся одним из моих последних козырей. Льюис, в смокинге, с черными блестящими волосами выглядел просто потрясающе: он походил на юного принца, в котором было что-то от фавна. Пол, также в смокинге, имел вид скучающего сорокалетнего богача, что только подчеркивали его светлые волосы с легкой проседью на макушке и ироничный блеск глаз. Я уже мысленно смирилась с неизбежной потерей нескольких бусин с платья, вызванной теснотой в «ягуаре» и зажатостью между двумя смокингами, когда Льюис торжественно поднял руку и сказал:

— Я кое-что приготовил для тебя, Дороти.

Я вздрогнула, а Пол заговорщицки захихикал.

— Это настоящий сюрприз, Дороти. Пойдем за ним.

Льюис прошел в сад, сел за руль «Ролса», что-то там нажал, и машина, издавая тихое, мерное урчание, мягко тронулась с места и остановилась рядом со мной. Льюис вышел из «Ролса», обошел его вокруг и с глубоким поклоном открыл дверцу. У меня не было слов.

— По крайней мере, он сдвинулся с места, — со смехом сказал Пол. — Не удивляйся. Залезай скорее. Водитель, отвезите нас, пожалуйста, к дому мисс Глории Нэш, кинозвезды, на Сансет-бульвар.

Машина тронулась. Хотя нас разделяло стекло, в зеркале заднего обзора я поймала взгляд Льюиса — по-детски счастливый, возбужденный, зачарованный — взгляд юноши, страстно желавшего доставить мне удовольствие. Бывали моменты, когда жизнь совершенно меня обескураживала. Я отыскала в этой огромной клетке старомодное переговорное устройство и поднесла его к губам:

— Алло, водитель, какое чудо движет этой махиной?

— Я потратил весь свой недельный отпуск на ремонт. И не напрасно.

Я повернулась к Полу.

— За последние три дня он мне все уши прожужжал о своем «Ролсе», — улыбаясь сказал Пол. — Можно подумать, что ему не больше двадцати.

Он тоже снял трубку переговорника.

— Водитель, прислушайтесь к моему совету. Вам следует постараться очаровать хозяйку сегодняшней вечеринки. Ваше безразличие может быть дурно истолковано.

Льюис только пожал плечами. Я отчаянно надеялась, что этим вечером все будут со мной крайне любезны, и мой преступник не вздумает выкинуть что-нибудь дикое. Последние десять дней я только и делала, что готовилась к сегодняшней поездке, описывая Льюису будущих гостей — моих друзей и коллег — в самом выгодном для них свете, и представляя Голливуд, эти джунгли порока, как сияющий рай трепетной любви. Когда с его губ срывалось язвительное замечание в тот или иной адрес, я тут же выдумывала какую-нибудь бесценную услугу, оказанную мне данным лицом года три назад; короче говоря, я вполне могла впасть в полный идиотизм или сойти с ума, если, конечно, еще не сошла.

Глория Нэш встретила нас у дверей своего «крохотного» тридцатидвухкомнатного особнячка. Все было на высоте: прожекторы в саду, ярко освещенный бассейн, внушительные жаровни-барбикью и вечерние туалеты. Сама Глория Нэш являла собой смазливую воспитанную блондинку. К несчастью, она родилась на десять лет (по меньшей мере) раньше меня и самым любезным образом непрестанно напоминала мне об этом фразами типа «Ах, Дороти, как тебе удалось сохранить такую фигуру? Потом непременно поделись со мной своим секретом» или взглядами, полными «искреннего» изумления, словно то, что я в свои сорок пять держалась на ногах без посторонней помощи было каким-то волшебством. В этот вечер она избрала второй вариант, и под ее удивленным взором я чувствовала себя воскресшим Тутанхамоном. Она тут же потащила меня «приводить в порядок мою прическу», словно я в этом нуждалась. На самом же деле так выглядел один из самых занудных и неизменных голливудских ритуалов — женщинам полагалось собираться маленькими группками, орудовать расческами и каждые десять минут пудрить носы. По дороге Глория с любопытством болтала о Льюисе и засыпала меня вопросами, большинство из которых я просто игнорировала. В конце концов это стало ее раздражать, она позволила себе несколько намеков, которые я снова пропустила мимо ушей, а когда мы уже покидали ее очаровательный будуар, перешла в наступление:

— Знаешь, Дороти, ты мне страшно нравишься. Да, да. Помню, еще ребенком я видела тебя в фильме… э-э-э… Ну неважно, кто-то же должен тебя предупредить. О Льюисе говорят страшные вещи.

— Какие?

Кровь замерла у меня в жилах. Я едва не выкрикнула этот вопрос.

— Фу, какая ты настойчивая… Ну ладно… Должна сказать тебе, что он безумно соблазнительный.

— Нас с ним ничего ТАКОГО не связывает, ответила я. — Так что за вещи?

— Ну, говорят… ты же знаешь, что здесь за люди… говорят, что ты, Пол и он…

— Что? Что я, Пол и он?

— Ты везде с ними обоими, и поэтому неизбежно…

Наконец я поняла, что она хочет сказать, и вздохнула с облегчением.

— И это все? — игриво произнесла я, словно отвечая на детскую шутку (а ее намек на оргии выглядел именно так в сравнении с чудовищной правдой). — О, всего-то! Это ерунда.

И оставив ее с отвисшей челюстью, я отправилась в сад посмотреть, не умудрился ли Льюис зарезать во время перемены блюд кого-нибудь виновного лишь в том, что ему не понравилось мое вечернее платье. Он спокойно беседовал с одной из голливудских сплетниц-журналисток. Успокоившись, я с головой окунулась в вечеринку, которая неожиданно удалась. Я встретила нескольких своих старых поклонников, и они, каждый на свой манер, отпускали столько комплиментов моему наряду и фигуре, что я поневоле увидела в своей больной печени путь к омоложению. Следует сказать, что я никогда не ссорилась со своими бывшими любовниками, при встрече они смотрели на меня с легким упреком и говорили: «Ах, Дороти, тебе стоит лишь захотеть, и…», а потом предавались воспоминаниям, которые я далеко не всегда разделяла, поскольку память моя явно портилась с годами. Пол, улыбаясь, наблюдал за моей игрой с ними на расстоянии, и пару раз я перехватила взгляд Льюиса — Глория вела упорную осаду. Но я решила больше о нем не беспокоиться. Я хотела получать удовольствие. Для себя. За последние дни я уже достаточно понервничала. Мне хотелось шампанского, аромата калифорнийской ночи и искреннего смеха добрых, храбрых, красивых голливудских мужчин, убивающих только на экране.

Я резвилась, как жаворонок, и была уже немного навеселе, когда, час спустя, ко мне присоединился Пол. Рой Дэрдрайдж, король вестернов, рассказывал мне, как еще пять лет назад я разбила ему сердце, и, теряя реальность под воздействием чувств и изрядных доз мартини, с мрачной враждебностью поглядывал на Пола, который воспринимал это с полнейшим равнодушием. Пол взял меня за руку и отвел в сторону.

— Тебе весело?

— Ужасно. А тебе?

— Мне тоже. Видеть, как ты смеешься, пусть даже издалека…

Нет, что ни говори, мужчины просто очаровательны. Я решила выйти за Пола завтра же, ведь это так много для него значило. Однако я подавила порыв немедленно сообщить ему об этом, поскольку твердо придерживалась правила: никогда не произносить вслух ничего важного на вечеринках. Я ограничилась тем, что, воспользовавшись щедрой тенью магнолии, запечатлела на его щеке нежный поцелуй.

— А как там поживает наш малыш? — спросила я.

— Глория смотрит на него, как коккер-спаниэль смотрит на кость. Она ему просто шагу не дает ступить. За его карьеру можно больше не беспокоиться.

— Да, если он не успел кого-нибудь убить, — тут же подумала я.

Я решила пойти и посмотреть, как он там, но опоздала: со стороны бассейна донесся сдавленный крик, и сразу, как это бывает в романах, мои волосы встали дыбом, несмотря на сдерживающий их лак.

— Что это? — в ужасе возопила я. Но Пол уже побежал к месту происшествия, вокруг которого кольцом собирались любопытные. Я закрыла глаза. Открыв их, я увидела перед собой безразличное лицо Льюиса.

— Бедняжка Рина Купер. Она мертва, — спокойно произнес он.

Рина Купер была именно той сплетницей, с которой он разговаривал час назад. Я с ужасом посмотрела на него. Слов нет, Рина не являла собой образец доброты и человеколюбия, но в своей мерзкой профессии слыла одной из лучших.

— Ты же обещал мне, — сказала я. — Ты же обещал…

— Что обещал? — удивленно спросил он.

— Обещал никого не убивать без моего согласия. Ты — предатель, и слово твое гроша ломаного не стоит. Ты убийца от рождения, и мне стыдно за тебя, Льюис. Это просто ужасно.

— Но… это не я, — сказал он.

— Говори это кому-нибудь другому, — резко ответила я, мотнув головой, — но только не мне. Кто же еще?

Появился немного расстроенный Пол. Он взял меня под руку и спросил, почему я так бледна. Льюис невозмутимо стоял рядом, глядя на нас почти что с улыбкой. Я едва не ударила его.

— Бедная Рина, у нее был острый сердечный приступ, — сказал Пол. — Уже десятый за последний год. Врач не мог ничего поделать: она слишком много пила, а ведь он предупреждал ее.

Льюис развел руками и наградил меня чуть ли не насмешливой улыбкой несправедливо обвиненного. Я вздохнула с некоторым облегчением. В то же время я отлично понимала, что до конца дней своих не смогу прочесть в газете ни одного некролога, не заподозрив его.

Вечер, разумеется, был безнадежно испорчен. Бедняжку Рину увезла «скорая помощь», а вскоре разъехались и остальные гости. Я, немного подавленная, снова оказалась дома с Льюисом. С видом защитника и опекуна он протянул мне стакан алка-зельцера и настоял на том, чтобы я шла спать. Я позорно повиновалась. В это трудно поверить, но мне было стыдно за себя. Странная вещь мораль; она так часто меняется… Мне не выработать твердых моральных принципов до самой моей смерти… от острого сердечного приступа, разумеется.