Влюбленный холостяк

Глава 19

Усталость заявила о себе и Люсьену.

Долгое время он сопротивлялся ей, не желая понапрасну тратить эти редкие и драгоценные минуты с женщиной, которая была решительно настроена дать их ему как можно меньше. Он получил огромное удовольствие от процесса соблазнения, но не особенно радовался этому. Он торжествовал, что она не потребовала быть сверху для неестественной демонстрации женской власти, хотя и не отказался бы от этого в любое время, когда их посетит желание. Наслаждался переполнявшими его ощущениями… лимонно-лавандовым ароматом, исходившим от ее волос, прикосновением ее тела, которое он сжимал в объятиях, изумительно скроенным, бесконечно желанным телом, распростертым под ним на толстом ковре. Чего еще может желать от жизни мужчина?

Он погрузил лицо в ее волосы, прижавшись губами к ее шее, целуя и покусывая ее кожу. Он любил ее молочную белизну, ее шелковистость, чуть солоноватый вкус. Она замурлыкала от удовольствия. Он обнял ее, расслабился и погрузился в сон.

Перед его мысленным взором мелькали образы, пока он опускался в небытие. Осуждающие глаза Нериссы… усмешки братьев, объявляющих ему, что король издал указ, вынуждающий его жениться на Эве де ла Мурье… сама Эва, умело расправляющаяся с двумя грабителями, свернувшаяся в его объятиях в карете, отрицающая свое влечение к нему с великолепным притворством, которое больше всего ранит ее саму.

И вновь ему приснился кошмар.

Дуэльная площадка. Эва тоже тут, в утренней дымке, трава блестит от росы. В ее руке платок, отсчитываются шаги. Люсьен резко повернулся, когда счет закончился, и сделал выпад шпагой, надеясь изменить финал, который был предрешен, как путь солнца на небе. Раз за разом он повторял этот танец смерти — так было каждую ночь в течение всех этих недель, — зная, что это сон, зная, что результат будет тем же, что бы он ни делал… ужасный, беспощадный и жестокий финал.

А вот и его противник, одетый во все черное, в маске и капюшоне. Он должен быть призраком, так как ни одно земное создание не может драться с таким несравненным мастерством. Ни один смертный не мог бы так играть с ним, оттягивая момент наступления неотвратимой смертной боли. И ни один живой боец не способен так легко пробить его защиту и запросто проткнуть рапирой рубашку, кожу, кости, одним ударом пронзить сердце и круговым движением превратить его в кровавый кусок пульсирующей, умирающей плоти.

Ощущая страшную боль, он упал на колени, в горле чувствовался соленый привкус крови, наполнявшей рот, просачивавшейся сквозь сжатые зубы. Он вытянулся на влажной траве, ловя ртом воздух. Задыхаясь. Умирая. И когда он в последний раз через силу открыл глаза, то увидел Смерть, торжествующе возвышавшуюся над ним… она тянулась к капюшону, чтобы наконец снять его и открыть свое ужасное лицо.

— Люсьен!

Он проснулся от собственного крика. Сердце бешено колотилось. По спине стекал пот. На него смотрели встревоженные зеленые глаза.

Эва. Джинджермер. Гостиная.

Он провел рукой по лицу. Это не сон.

Она рядом с ним на теплом, залитом солнцем ковре, волосы спадают на плечи, лицо белое как мел. Он сел, прижав ладони к глазам, пытаясь прогнать страшные видения. Он почувствовал рядом с собой какое-то движение, а потом тонкие, но сильные руки Эвы несмело обняли его плечи. Он уронил свою пылающую голову ей на грудь.

— Боже, тебе всегда снятся такие ужасные кошмары? — спросила она с дрожью в голосе. — Я несколько минут пыталась тебя разбудить. Ты-то уж точно знаешь, как напугать человека, Блэкхит!

Он был не в силах ответить. Сердце по-прежнему выпрыгивало из груди, ему не хватало воздуха, чтобы говорить. Его голова покоилась у нее на груди, а ее осмелевшие руки заботливо обнимали его. Ему хотелось, чтобы это мгновение никогда не кончалось.

— Послушай, Блэкхит… прости меня. Я и не знала, что даже большим злым волкам снятся кошмары. Все хорошо. Я с тобой. Тебе нечего бояться.

— Не оставляй меня. Она прижала его к себе.

— Я никуда не ухожу. Успокойся. Просто дыши глубже, и все будет в порядке.

Он сделал, как она сказала, хотя кошмар и без того быстро таял, унося с собой страх. Кошмар не вернется, пока он снова не заснет. Пока смерть, которую он предвещает, наконец не придет наяву. Постепенно он успокоился, и его охватило чувство страшной усталости. Но ему не хотелось двигаться. Еще немного, не сейчас. Его никто так не обнимал, не успокаивал, не проявлял к нему такую нежность с тех пор, когда его давно умершая мать последний раз держала его на руках много лет назад…

Это было ощущение, в котором он был готов утонуть.

— Не хочешь рассказать о своем кошмаре? — мягко спросила она, немного отстранившись и посмотрев в его лицо с искренним беспокойством.

— Хочу, но сначала… сначала я должен убедиться в том, что рядом жизнь, продолжение моего существования. — Он чуть отклонился, чтобы положить ладонь ей на живот. — Меня утешает, когда я знаю, что наш ребенок живет.

Ее лицо исказил ужас.

— О, Блэкхит, ведь тебе не приснилось, что он умер…

— Нет. Ничего такого.

Она смущенно посмотрела на него, затем откинулась назад, опершись на локти, чтобы ему было удобно держать руку на ее пока плоском животе. Люсьен закрыл глаза. По крайней мере ребенок, который сейчас почивает под его ладонью, останется, когда его не станет, сохранит его имя, будет его продолжением. Эта мысль согрела его. Он медленно убрал руку и сжал пальцы в кулак, пытаясь сохранить на ладони испытанное ощущение.

— А теперь я расскажу тебе о моих снах, Эва. Но неужели тебе и впрямь это так интересно?

Она пожала плечами, но даже этот небрежный жест не смог скрыть тревогу и сочувствие, светившиеся в ее широко поставленных зеленых глазах. На этот раз она не стала скрывать свои чувства, хотя некоторое привычное усилие все же предприняла.

— Интересно? Конечно, нет. Но, в самом деле, Блэкхит, нельзя же будить мирно спящую женщину своими стонами и позволять ей жить дальше, ничего не объяснив.

— Значит, тебе интересно, — проговорил он с усталой улыбкой.

— Ну конечно же, интересно, глупый ты человек. Давай начинай. Поведай мне о своих демонах, а я, может быть, как-нибудь расскажу тебе о моих.

— Давай тогда передвинемся поближе к камину. Мне холодно.

Камин жарко пылал, вырывавшиеся из него языки пламени прогоняли даже зимние сквозняки, змеившиеся по полу. Их чай остыл, поэтому Люсьен налил им вина из стоявшего поблизости графина. Она села рядом с ним, скрестив ноги и выпрямив спину; дальше, чем ему хотелось бы, и ближе, чем он ожидал.

Ему очень хотелось придвинуться к ней.

Ему больше всего хотелось лечь рядом с ней на спину, положить голову ей на колени и наслаждаться тем, что она рядом.

Но нет. Он не воспользуется благоприятным моментом. Он не станет использовать толику сочувствия, проявленного к нему, чтобы она почувствовала себя неудобно.

Он устроился поудобней и начал рассказывать.

Она слушала, не перебивая, не подтрунивая, не насмехаясь. Он поведал ей обо всем… такого он не мог допустить перед родственниками, так как был старшим братом, главой семьи и должен был блюсти свое место в семейной иерархии. Но перед Эвой ему не нужно было ничего блюсти. Ему нечего было скрывать, нечего доказывать, не было причин что-либо недоговаривать, потому что она была ему ровней, и он это понимал.

Наконец он закончил свой рассказ, допил вино и сидел, устало глядя на потрескивающий перед ним огонь.

— Каждую ночь я вижу один и тот же сон, — тихо сказал он. — Первый раз я не обратил на него внимания, сочтя бессмысленным кошмаром, и быстро забыл о нем. Но потом он пришел вновь. И вновь. Я стал видеть его каждую ночь, и вскоре сама необходимость спать стала для меня страшной пыткой.

Через некоторое время я понял, что этот сон, видимо, должен сбыться. Я не мог позволить себе умереть, зная, что двое близких мне людей еще не обзавелись семьями. Памятуя о любви и счастье, которые мои родители обрели в своем браке, я хотел того же и для своих родных. Да, я устроил так, что Гаррет и Чарлз оказались связанными брачными узами. Эндрю как раз познакомился с Челси, и я воспользовался ситуацией. Я безобразно поступил с ними. Грубо. Но я был в отчаянии. Мне удалось заставить Эндрю жениться, как и его братьев, и осталась только моя милая Нерисса. — Он провел ладонью по лицу. — Все услышанное тобой о деле с испанским имением правда. Мои намерения были добрыми, но методы — непростительными. Я надеялся, что разлука заставит сердце Перри тосковать… тосковать достаточно сильно, чтобы он вернулся в Англию с предложением к моей сестренке. Я понимал, что играю с судьбой, но прежде мне уже доводилось выигрывать у нее, и я был полон решимости выиграть и в этот раз. Я должен был выполнить свою клятву, у меня не было выбора… я обязан был свести их.

Эва ощутила его боль, словно она была ее собственной. Она посмотрела на него. Благородный профиль вырисовывался на фоне пламени, пустой взгляд устремлен в огонь.

— Клятву? Какую клятву?

Он взглянул ей в глаза, и она вдруг увидела в этих спокойных черных глазах совсем не того человека, каким он хотел заставить считать себя других, человека с такой широкой душой, с таким достойным и честным сердцем, что Эве стало не по себе.

Он отвернулся и снова стал смотреть на огонь, его лицо было совершенно неподвижным.

— Я помню, как мать рожала своего последнего ребенка. Я тогда был мальчишкой, но до сих пор не могу этого забыть. — Его глаза не мигая глядели на огонь. — Она без труда родила всех нас, но с Нериссой что-то не заладилось. Ее усилия, старания, сила… ничто не помогло. Повитуха же не могла ничего сделать. Отец обезумел от горя. Он послал за доктором, но и тот оказался бесполезен, не смог ее спасти. — Блэкхит поставил бокал рядом со своим коленом. — Порой, когда я один, в окружении лишь своих воспоминаний, я словно все еще слышу ее крики.

Эва слушала не шевелясь. Герцог по-прежнему смотрел на огонь. На его лице были такое страдание, такая боль, что Эва бессознательно потянулась и взяла его руку, холодную, несмотря на то что они сидели рядом с камином.

— Ты насмехаешься над любовью, которую мужчина может питать к своей жене, Эва, но мои братья в этом очень похожи на нашего отца. Он любил мать больше жизни. Он так любил ее, что каждый ее крик, каждая слезинка были его собственными. Он обезумел оттого, что не мог помочь ей. Он пытался скрыться, убежать, чтобы не слышать криков боли, которые лишь усиливали чувство беспомощности. Бросился по лестнице в башню…

На этом месте Блэкхит замолчал, и Эва сжала его руку, боясь того, что он расскажет дальше.

— Я обнаружил его лежащим на холодных каменных ступенях, которые ведут туда, где сейчас находятся мои собственные покои. У него была сломана шея, а слезы еще не высохли на щеках.

— Боже милостивый.

— Видимо, он оступился в спешке. Я обнимал его, пока он не окоченел, пока моя кормилица спустя много часов не нашла меня, потому что, думалось мне, раз я наследник герцогского титула, то могу все в мире, даже удержать в нем жизнь. Но конечно, это было мне не по силам. — Он покачал головой. — Как и удержать жизнь в матери, которая умерла вскоре. — Он едва заметно улыбнулся. — Мне было десять лет.

Десять лет.

У Эвы сжалось сердце, и ей захотелось обнять его — этого человека, которому не удалось до конца порадоваться детству, которого сделали взрослым, герцогом самым жестоким способом, какой только можно вообразить. Утешить, как сделала бы мать, которой он лишился. Неудивительно, что он старается все держать в своих руках. Будучи ребенком, он не смог спасти любимых родителей. Неудивительно, что он пытается справиться с этой несправедливостью, подчиняя все вокруг своей воле. Разве можно его осуждать за это?

Он по-прежнему смотрел на огонь, глаза были совершенно пустыми, в них не было ничего, кроме воспоминаний, которые все еще преследовали его. Не думала Эва, что в его душе скрываются такие ужасные демоны, что он может испытывать такие муки, что он может заставить себя поведать о них кому-то другому… тем более ей. Но он смог, и то, что она узнала, заставило ее смягчиться, наполнило сочувствием, странным желанием защитить его, оградить от того, что он ей рассказал. Он смелее, чем она. Он скроен из более крепкой материи. Глаза наполнились слезами, и она отвернулась, тайком сморгнув их.

— Черт возьми, Блэкхит, ты будишь во мне желание обнять тебя и рыдать от всего сердца над судьбой маленького мальчика, которым был ты, над страданиями, через которые ты, должно быть, прошел, — потрясенно сказала она, стараясь найти твердую почву для своих внезапных и непривычных чувств.

— Если тебе этого действительно захочется, я не против.

— Ты хочешь, чтобы я тебя обняла?

— Я бы очень хотел.

Она придвинулась к нему и осторожно, как бы примериваясь, положила руки ему на плечи. Они были настолько широки, что она не смогла их обхватить. У нее сжалось сердце при мысли о том, какими они, должно быть, были маленькими, когда на них вместе с титулом герцога навалились тяжесть обязанностей и забота о четырех родных душах.

— Мы похоронили их в один день, — продолжал он ровным, спокойным голосом. — И когда я смотрел, как их гробы опускают в могилу, я дал обет отцу и матери, что стану моим братьям и сестре лучшим в мире родителем, Я поклялся, что любой ценой обеспечу их будущее, что всегда буду заботиться о них, что их счастье будет для меня превыше всего — даже герцогства, если понадобится, потому что я люблю их и они все, что у меня осталось.

— Но ты зашел слишком далеко.

— Да, я перестарался. Я был самоуверенным. Я слишком серьезно относился к своей клятве и к своему долгу. Что касается братьев, то здесь можно было праздновать победу, но сестренка… тут меня постигла неудача. Вместо счастья я принес ей горе. Вместо любви я принес ей боль. Я… разбил ей сердце.

Эва обнимала его.

— Мне бы очень хотелось прогнать твою боль, Блэкхит. Мне бы очень хотелось, чтобы тот маленький мальчик, каким ты был, мог радоваться детству.

— Я уже не так сильно страдаю, Эва. Это случилось так давно… хотя, по прошествии стольких лет, мне все еще трудно проходить то место на ступенях, где я обнаружил тело отца. Думаю, память о прошлом остается навсегда.

— Да, — сказала она, вспоминая о своем, — она остается навсегда.

Они долго сидели рядом, сблизившиеся в страдании и сочувствии, ее руки лежали у него на плечах, огонь едва слышно потрескивал в камине.

— Я помогу тебе выяснить правду о лорде Брукхэмптоне, — наконец проговорила Эва. — Но, пожалуйста, не езди во Францию. Теперь это очень опасно для англичанина.

— Я должен.

— Твоей жизни может угрожать опасность.

— Какое это может иметь значение, когда мои дни и так сочтены? Нет, Эва, лучшее, что я могу сделать в то время, которое мне осталось, — это поправить то, что натворил. Я не могу жить с тем, что сделал с сестрой и с человеком, которого она любит.

— О, Блэкхит, не стоит так храбриться, это верная смерть!

— Горе сестры для меня смерть. Я должен сделать это, Эва. Она покачала головой.

— Подумать только, мы сидим здесь и разговариваем, как… как друзья, а вовсе не как противники. И я искренне сожалею о судьбе мальчика, каким ты когда-то был.

— Моя дорогая Эва, вовсе не плохо иметь сердце.

— Сердца бесполезны, их лишь разбивают. И все же… Ты, похоже, без колебаний раскрываешь мне свое, прекрасно зная, что я могла бы с удовольствием раздавить его каблуком. Почему ты рассказываешь мне все это, Блэкхит? Мне кажется, я неподходящая персона для подобных исповедей. Я не считаю, что заслуживаю твоего доверия. Я… я смущена и чувствую за собой вину.

Он чуть раздвинул ее руки у себя на плечах, чтобы повернуться и взглянуть на нее. Его глаза казались очень глубокими, и она подумала, что никогда не сможет выбраться из этой глубины.

— Почему? Что бы ты ни думала о поле, к которому я принадлежу, у меня нет иллюзий о природе твоего.

— Не понимаю, отчего ты мне так доверяешь?

— Я не нуждаюсь в твоем доверии для того, чтобы доверять тебе. Я доверился тебе, поверил. В ответ я получил твое сочувствие, может, даже посеял семена дружбы. Я ничего не прошу у тебя, за исключением того, чтобы ты не судила обо мне на основе своих болезненных представлений о мужском племени. Я ничего не прошу, кроме того, чтобы ты смотрела на меня как на личность, а не просто как на очередного мужчину, который заслуживает лишь твоего недоверия, ненависти и презрения. — Он улыбнулся и дотронулся до ее подбородка. — Несмотря ни на что, я не такой изверг, каким порой кажусь другим.

«О, Блэкхит… я так страстно хочу верить тебе, — подумала Эва. — Хочу, чтобы у нас были такие же отношения, как у твоих невесток с их мужьями… чтобы ты меня любил, восхищался мной, был привязан ко мне, и, конечно, быть уверенной в том, что ты никогда не изменишь мне с другой женщиной, не отмахнешься от меня, когда тебе на глаза попадется кто-нибудь еще, не прогонишь, если я перестану тебе нравиться. Но, пожалуйста, не жди того, чего я пока не в силах дать. И, пожалуйста… докажи, что я ошибаюсь в мужчинах».

У нее запершило в горле, и она крепче обняла его.

«Умоляю, Блэкхит, докажи, что я ошибаюсь».

У нее щипало в глазах. И только почувствовав, как он нежно смахнул слезинку с ее щеки, она поняла, что делает то, что считала немыслимым для себя.

Плачет.

Перед мужчиной.