Влюбленный холостяк

Глава 24

Он вошел в дом. Лед в волосах таял и стекал за шиворот, когда он шел к кабинету.

Он был в таком смятении, что даже не мог сосредоточиться на своих мыслях. Никогда… никогда с того момента, когда он нашел много лет назад отца мертвым на холодных ступенях башни, не ощущал он такой потерянности, не был так близок к тому, чтобы… заплакать. Он взял бутылку коньяка, бокал и тут же поставил его на место — так сильно задрожали руки.

Лишь величайшим усилием воли он смог удержаться от того, чтобы вскочить, раздернуть шторы и в последний раз увидеть Эву, садящуюся в карету. Да он и так живо представлял все: Эва, его жена, его герцогиня, шагая взад-вперед, ожидает, когда карета будет готова, в руке хлыст для верховой езды, которым она нетерпеливо постукивает по ноге; Все, что ему оставалось, это не пойти снова к ней и не разозлить ее еще сильней своими неумелыми попытками достичь примирения. Он уже попытался и ничего не смог поделать. Он добился лишь того, что она возненавидела его еще сильнее.

Ну и черт с ней. Он всю жизнь жил без нее, сможет и теперь. Он сможет. Черт побери, он ведь герцог Блэкхит, и ему не пристало гоняться за женскими юбками, выставлять себя дураком и унижаться! Боже, если бы его друзья увидели его сейчас… как бы они потешались!

Он налил себе коньяку, выпил его залпом и повернулся спиной к окну, чтобы не было соблазна смотреть на ее отъезд. Но коньяк не облегчил его боли, которая не позволяла сидеть на месте, путала мысли, не давала делать что-либо, кроме как шагать взад-вперед по комнате и ругаться.

Люсьен в очередной раз потянулся к бутылке, когда услышал под окном стук копыт и звон сбруи. Звук стал громче, потом начал ослабевать, а затем и вовсе растаял за воем ветра. Люсьен допил коньяк, а после этого с застывшим лицом подошел к окну и раздвинул шторы.

Под окном были видны свежие следы колес. У него в горле возник вязкий комок, который он тщетно попытался проглотить.

Она уехала.

В карете было пронизывающе холодно. Эва сидела неподвижно, словно статуя, приказывая себе не дрожать, гоня из мыслей образ Люсьена.

Ей хотелось плакать. Дать волю слезам. Конечно, она сама виновата. Она поверила ему, мужчине. И как только она начала верить, он ее предал. Она, похоже, так ничему и не научилась.

Она не лучше, чем он.

Эва поудобней устроилась на сиденье, спрятав руки в тяжелых складках плаща и глядя на иглы снега, секущие темное стекло. Колеса хрустели по покрывшей землю ледяной корке. Не гонится ли за нею Блэкхит? Она поборола желание посмотреть в заднее окошко. Лучше бы гнался… он нужен ей как мишень для гнева, а гнев нужен, чтобы прогнать подлую мыслишку о том, что он все же любит ее.

Чушь! Он не жалеет ее ни капли. Все, о чем его заботы — это драгоценный герцогский титул и власть, которую он носит на плечах словно мантию, которую он самоуверенно навязывает всем, чья жизнь пересекается с его жизнью. Контроль. Все связано с контролем, не правда ли?

Вдруг Ротуэлл закричал на лошадей, затем карета накренилась, колеса на какое-то пугающее мгновение заскользили по покрытому льдом настилу моста, соединяющего берега узкого морского залива. По мере приближения к морю ветер усиливался. Эва чувствовала, как он раскачивает карету, и ей стало не по себе. Вернуться. Она прикрыла глаза, прикоснулась к ним кончиками пальцев, стараясь не слышать голоска, настойчиво звучавшего у нее в ушах. Вернуться, поговорить с ним, постараться взглянуть на вещи с его позиций…

Нет! Она не станет унижаться, не даст ему другого шанса — ни одного! — одержать над нею верх, ощутить насмешливое торжество, если она приползет назад с поджатым хвостом. Она доберется до трактира, выспится и, может быть, завтра утром, когда остынет голова, когда она будет способна думать, а не только чувствовать, решит, что делать дальше. Сейчас же она хотела только одного — убежать…

Колеса снова заскользили по льду, и Эва выглянула из окна. Они находились очень близко от моря. Эва видела его темный, пугающий простор, расстилающийся за кромкой берега. Ветер, срывающийся с неутомимых бесконечных волн, бил в борт кареты.

У нее в душе росла тревога. Наверное, стоит сказать Ротуэллу, чтобы он развернулся и поехал по другой дороге.

А может, следует подумать о возвращении к Блэкхиту.

Она вскрикнула, когда карета вдруг резко накренилась, и услышала отчаянные крики Ротуэлла, испуганное ржание лошадей, а затем медленным, страшным движением весь мир начал переворачиваться вместе с экипажем, который завалился набок. Эву бросило на дверь. Лопнули стекла, послышался отвратительный скрежет. Эва с трудом поднялась на ноги и нащупала дверь там, где только что был потолок.

Ветер немедленно снова захлопнул ее, чуть не отдавив Эве пальцы и бросив ей в лицо пригоршню снега. Ротуэлл, который, должно быть, слетел с облучка, пытался успокоить лошадей, одна из которых билась на земле, а другая была готова в любой момент пуститься наутек.

Эва злилась на себя теперь сильнее, чем на Блэкхита. Она должна была это предвидеть. Верхом она справилась бы намного лучше.

К черту все. Она лучше пойдет в деревню пешком! Опершись о края двери, она подтянулась и высунулась наружу. Ветер немедленно сорвал с нее капюшон, бросив ей в лицо пропитанный солеными брызгами снег и пронизав холодом. Она старалась удержать равновесие, ноги были еще внутри кареты… и то, что она увидела, наполнило ее сердце ужасом. Менее чем в десяти футах слева от нее открывался край обрыва. Ротуэлл, который только что выпряг устоявшую на ногах лошадь, старался успокоить ту, что лежала на земле, запутавшись в упряжи, и билась в попытках встать.

Он поднял глаза и увидел Эву, появившуюся над бортом кареты и готовую спрыгнуть на землю. Конюх вскинул руку, чтобы остановить ее.

— Ваша светлость, пожалуйста, не двигайтесь! Я помогу вам спуститься, как только освобожу лошадь!

Но с Эвы было достаточно. Она подтянула ноги и приготовилась прыгнуть… как раз в тот момент, когда лошадь, бившаяся на земле, смогла встать на ноги и рванула. Перевернутая карета резко дернулась вперед. Эва не удержалась на ногах и полетела через борт.

Она сильно ударилась о землю, и ее потащило вниз, под обрыв.

Эва закричала. Она ломала ногти, когда, скользя на животе, пыталась схватиться за ледяные выступы. Камни отламывались и катились вслед за ней, глухо ударяясь о склон обрыва. Она лихорадочно искала, за что ухватиться, била ногами, пыталась вцепиться в лед тем, что осталось от ногтей.

Бах!

Она ударилась о выступающий обломок скалы, ощутив искрящуюся вспышку боли в тазу, в районе поясницы, внизу живота. Боль захлестнула ее сознание, лишила даже возможности вздохнуть. Далеко внизу кипело море. Мимо нее прокатились несколько последних камней. Эва лежала — снег обжигал ее обнаженные ноги — и ощущала, что ее тело сочится кровью в сотне мест.

— Помоги мне… — Она подняла лицо навстречу ветру, мокрый снег теперь превратился в мелкую крутящуюся снежную пыль. — О милостивый Боже, помоги мне…

Но поняла, что уже слишком поздно.

Для нее.

Для ребенка.

И для того, чтобы вернуть все назад.

Она прижалась лбом к обледеневшему камню и, когда по щекам покатились слезы, провалилась во тьму.