Роскошный дом на одной из больших улиц Петербурга наконец-то начинал провожать разъезжающихся после очередного бала гостей. То был знаменитый клуб, где так часто и так блистательно устраивались маскарады, балы да встречи членов клуба, которых насчитывалось тогда до пятисот человек. В тот день прошёл бал по случаю окончания зимы, будто с наступающей весной этого нового 1792 года наступит и новая жизнь.
Камердинеры стали ходить ко комнатам и коридорам курить смолкой — конусообразным предметом из бересты, набитым смолой, которая была зажжена угольком да давала пахучий дым. Парадные залы освежили раскалённым кирпичом, который положили в медный таз с мятой. И этот мягкий аромат с наслаждением вдохнули оставшиеся ещё на беседы молодые господа.
Так, сидя на софах у окна, Алексей, Николай и Антон отдыхали после бала, попивая чай да читая принесённые утренние газеты…
— Ой, ты гляди, — удивился Николай, видя новую статью. — Уже два года прошло, а войну со шведами так и не могут забыть. А, Лёшка? Твой отец поди всё ещё в ярости на русских?
— Не знаю, — улыбнулся тот, отдыхая откинувшись на спинку софы. — Мало волнует его мнение. Моё он знает.
— А помните, как нам повезло тогда? Корабль наш от Ревеля вот-вот бы и мог попасть в те военные разборки у Кронштадта, — припомнил Антон. — А ведь тогда шведам сопутствовала удача! Правда, много потеряли в том бою, а честь не уронили!
— Ну и чего добился наш Густав? — удивился Алексей. — Мой отец так его поддерживал, вот теперь вся их группа получила урок гордости. Лишь императрица русская оставалась спокойная. Показала им всем, кто настоящий победитель.
— Лестно слышать это из твоих уст, Лешка, как от человека, почти всю жизнь прожившего в Швеции, — похвалил Николай. — Хотя государыня тебя не зря приняла, увидела, что свой ты.
— Больше ничего там не пишут? — поинтересовался Антон. — А то я тут объявления нашёл интересные.
— Ну так читай, — заинтересовался Николай, и тот встряхнул газетой:
— Подле Новогородского трактира, в дома княгини Мещерской, что противу соляных лавок, продаются из Тулы привезённые соловьи и другие певчие птицы, также тульские самовары и сахарные щипцы.
— Зачем нам это? — засмеялся Николай, на что Антон вполне серьёзно пояснил:
— А я сразу про тебя, Лёшка, подумал. Дядя твой оставил дом, так ты мог бы богато его обставить. В доме сей княгини часто продают роскошные вещи.
— Какой дом? — усмехнулся Алексей. — Руины он мне оставил, а не дом. Всё своё распродал перед смертью, поскольку знал, что не жилец. А руины никто брать не захотел. Я, как единственный местный наследник, получил счастье обрести его землю с руинами.
— Так вот куда ты вчера ездил и вернулся молчаливый, — догадался Николай. — Хорошо, что к балу сюда успел.
— Так пропускать бал последний не хотелось. Жаль, что клуб разорён и закроется, — жалел Алексей. — Да и чувствовал, что подвох какой-то с наследством тем и домом… Руины, господа, руины!
— Обождите же, — остановил беседу Антон. — А ты новый дом построй. Ведь средствами тебя батюшка пока не обделил.
— Да зачем мне дом? Скоро сошлют с турками или поляками воевать, — махнул рукой Алексей и встал к окну. — Просыпается Петербург… Пора наверное и нам в путь.
— О! Ещё одно объявление! — воскликнул воодушевлённо Антон и сел прямее. — На Литовском канале, близ ямских кузниц, в доме Недосекина, у жильца продаются две девки!
— Тебе девок мало при дворе? — оглянулся с недовольством Алексей, на что Антон подивился:
— Так ты то одну, то другую оприходуешь, мне и шанса нет. То фрейлина Лиза к тебе ходит, то Катя, то Анна, а тут ещё прибывшая баронесса фон Менгден заявила, что и она твоя.
От его слов Николаю стало смешно, а Алексей начинал раздражаться:
— Вы мне друзья или как? Я же говорю, не был я с ними! По крайней мере, фрейлин точно не трогал! Про баронессу не помню.
— А? — с удивлением улыбался Николай, на что Алексей сел обратно на софу и вздохнул:
— А кто не гулял со мной тогда в Швеции? Вы оба там были. Не помню, с кем и где находился. Может баронесса и была, но теперь у неё нет шанса.
— Но ведь во дворце видели в твоей спальне девиц, фрейлин да не просто видели, спал ты с ними да с нагими, — не понимал Антон.
— Я уже тогда пытался сказать, убедить, что всё не так. Ну не настолько я был пьян, чтоб не помнить такого! Вы друзья или нет? Верить должны! — снова раздражался Алексей.
— Ладно, забудь, — махнул рукой Николай и засмеялся. — Всё это интрижки придворные. Знаком я с такими. Не раз попадался и я. Так ничего не докажешь, а славу ловеласа заслужил.
— Спасибо, успокоил, — кивнул Алексей, а Антон насторожился:
— Погоди, ты это что сказать хочешь? Ты ещё с Парижа воздерживаешься? Ты хранишь той певичке верность?!
Но Алексей молчал и смотрел в сторону, что дало Антону повод убедиться в своих догадках:
— Господи, да ты с ума сошёл! Создал себе идеал, ангельский образ, который воспеваешь в каждой букве каждого слова своих песен… А она может того не стоит! Ты же даже имени её не знаешь!
— Ах, Энтони, — улыбнулся Николай. — Ты так серьёзен. Это всего лишь муза! Разве плохо? Посмотри, чего Лешка смог из-за неё добиться… Песни какие поёт, да так, что все плачут.
— Плачут, потому что грустные. Пара песен только нормальные, где поётся о внешности сей музы, — пробубнил Антон. — Жалко мне тебя, Лёшка… Зря ты… Столько девиц по тебе сохнет.
— Да не хочу я всех этих девиц… Не хочу больше такого, — пожал плечами задумчивый Алексей. — Иного хочется… Чего-то иного. А они все, взгляни сам…. развратные, пустые, безмозглые…
— А мы, кстати, за эти два года тоже многого достигли! — сменил скорее тему разговора Николай, вернув добрые улыбки друзей. — Все дослужились столь скоро до кавалергардов. Нам ли унывать о чём-то?
— А пойдёмте в трактир? — предложил вдруг Алексей.
— Наконец-то! Я всё боюсь, ты и пить бросишь! — вскочил Антон, отбросив газету в сторону, и с радостным смехом друзья вскоре покинули клуб…