Волк и голубка

Глава 19

Эйслинн проснулась, когда в лицо ударили солнечные лучи, пробившиеся сквозь щели в ставнях. Потянувшись, девушка дотронулась до соседней подушки. Никого. Постель пуста. Одежда Вулфгара тоже исчезла. Значит, он уже уехал.

Эйслинн села и устало закрыла лицо руками, думая о том, что ждет впереди. На мгновение показалось, что она еще спит и видит кошмарный сон, но осторожный стук Майды тотчас развеял иллюзию. Вошедшая мать начала поспешно складывать наряды Эйслинн, но дочь остановила ее:

— Нет. Я возьму только обноски Гвинет. Остальное принадлежит ему. — И добавила с подавленным рыданием: — Для Хейлан, если он пожелает.

Не важно, что Вулфгар подарил платья ей. Если Эйслинн заберет все, они постоянно будут напоминать о Вулфгаре, о том, что было между ними, а это ей совсем ни к чему.

Она позвала Мидерд и, взяв с нее клятву молчать, попросила помочь собраться. Женщина спорила до тех пор, пока не осознала всю меру решимости Эйслинн, и, смирившись, принялась помогать девушке. Сенхерсту было приказано оседлать старую кобылу. При виде дряхлой клячи Майда удивленно охнула и яростно запротестовала:

— Возьми серую кобылу! Нам понадобится сильная лошадь! Путешествие будет долгим!

Но Эйслинн покачала головой и твердо отказалась:

— Или эта, или вообще никакой. По крайней мере ни у кого не возникнет соблазна украсть ее!

— Норманн дал ее тебе вместе с нарядами, которые ты оставила. Они твои! Пусть себе злится, когда увидит, что все исчезло!

— Мне его дары ни к чему, — упрямо возразила Эйслинн. Она почти не взяла с собой еды, что дало Майде повод снова заныть:

— Ты обрекаешь нас на голод! На такой лошади и без еды мы долго не протянем!

— Найдем где-нибудь еще, — заверила Эйслинн, не вступая в споры. Когда они исчезли из виду, Мидерд повернулась и вошла в дом, вытирая горькие слезы.

Сумерки спустились на землю, но Мидерд никак не могла избавиться от печали, леденящей сердце. Она молча наблюдала за Хейлан, хлопотавшей у очага. Мидерд знала, что та лишь обрадуется известию. Непонятно, почему она так откровенно заигрывает с хозяином, ведь сама Мидерд считала Вулфгара человеком чести и не раз замечала, с каким искренним чувством он относится к леди Эйслинн.

Мидерд с отвращением отвернулась, припомнив прошлую ночь.

— Зачем ты пытаешься соблазнить лорда Вулфгара? — внезапно спросила она, крайне недовольная поведением золовки. — Ведешь себя как потаскуха перед хозяйкой этого дома!

— Сомневаюсь, что Эйслинн когда-нибудь станет здесь госпожой, — огрызнулась Хейлан. — Вулфгар ненавидит женщин.

— Неужели мужчина станет ненавидеть женщину, которая носит в чреве его дитя? — взвилась Мидерд.

— Это не любовь, а похоть, — пожала плечами Хейлан.

— И ты позволишь себе валяться в его постели до тех пор, пока не округлишься точно так же, как леди Эйслинн? — изумленно выпалила Мидерд. — Вчера ты танцевала перед ним, как Саломея перед Иродом[5]! Неужели попросишь в награду голову Эйслинн на блюде?

— Если она уйдет, — улыбнулась Хейлан, — Вулфгар будет моим.

— Она ушла, — с горечью бросила Мидерд. — Теперь ты счастлива?

Темные глаза Хейлан удивленно раскрылись, и Мидерд утвердительно кивнула.

— Да, сейчас она уже далеко. Спешит уехать от него. И ничего не взяла с собой, кроме своего ребенка и тощей кобылы, на которой сидит ее мать.

— А он знает? — медленно выговорила Хейлан.

— Узнает, когда вернется из Крегана, потому что я обязательно скажу ему. Леди Эйслинн умоляла меня молчать, но я боюсь за ее жизнь. В лесах развелась тьма волков. Неужели ей суждено стать добычей диких чудовищ или негодяев, которые не задумаются взять ее, не обращая внимания на ее деликатное положение!

— Кто знает, помчится ли Вулфгар за ней вдогонку? — пожала плечами Хейлан. — Она толстеет с каждым днем и скоро так или иначе ему надоест.

— У тебя ледяное сердце, Хейлан. Неужели ты так бесчеловечна, что покоряешься лишь собственным желаниям?

— Я устала от твоих попреков! — негодующе закричала вдова. — И от назойливой жалости к этой девчонке! Она ничего не сделала для меня! И я ничем ей не обязана!

— Если когда-нибудь тебе придется к ней обратиться, — тихо ответила Мидерд, — молю небо, чтобы у нее нашлось больше сочувствия, чем у тебя.

— Не думаю, что такое случится, — высокомерно бросила Хейлан. — Кроме того, ее уже здесь нет.

— Горожанам будет не хватать леди Эйслинн. Кто станет их лечить?

— Леди! Леди! — передразнила Хейлан. — Никакая она не леди и никогда ею не станет! Но я буду половчее! Заставлю Вулфгара любить и хотеть меня!

— Лорда Вулфгара, — сухо поправила Мидерд. Хейлан улыбнулась и возбужденно облизнула губы, словно в предвкушении веселого пиршества.

— Скоро он будет для меня всего лишь Вулфгаром! Тяжело загрохотали копыта. Мидерд поднялась.

— Он вернулся, и я все расскажу ему. И если лорд не помчится за ней, будь уверена, я стану винить тебя в смерти леди Эйслинн, потому что она скорее всего погибнет в этих диких местах.

— Меня?! — вскричала Хейлан. — Я всего-навсего желала, чтобы она исчезла! И она уехала по собственной воле.

— Да, — согласилась Мидерд, — но все выглядит так, словно ты своими руками вытолкала ее из дома.

Хейлан танцующей походкой подплыла к очагу.

— Мне все равно. А сейчас оставь меня в покое! Я рада, что она убралась!

Мидерд молча вздохнула и направилась к конюшне, где Вулфгар со своими людьми расседлывал коней. Она робко приблизилась к Гунну и с опаской взглянула на Вулфгара. Тот говорил о чем-то с Суэйном и не замечал Мидерд, пока она не коснулась его рукава. Вулфгар похлопал Гунна по спине и, все еще смеясь, обернулся к ней и вопросительно поднял брови.

— Милорд, — тихо пробормотала Мидерд, — боюсь, ваша леди исчезла навсегда.

Улыбка Вулфгара померкла, а глаза похолодели.

— О чем ты? — вскинулся он.

Мидерд судорожно сглотнула, трепеща от страха и почти растеряв решимость, но все же собралась с духом.

— Леди Эйслинн покинула вас, милорд, — повторила она, ломая руки. — Вскоре после вашего отъезда сегодняшним утром.

Вулфгар молниеносно подхватил с земли седло и снова положил его на Гунна, заставив животное недовольно фыркнуть. Вновь затягивая подпругу, Вулфгар спросил:

— Она направилась на север? В Лондон, конечно?

— Да, на север, но не в Лондон. Скорее, немного западнее, чтобы найти убежище у северных кланов. Тех, кто еще не склонился перед норманнами, господин.

Вулфгар цветисто выругался и прыгнул в седло. Заметив, что Суэйн готовится последовать за ним, он остановил викинга:

— Нет, Суэйн, я еду один. Прошу остаться и присмотреть за поместьем в мое отсутствие.

Он на прощание оглядел конюшню и нахмурился, заметив в стойле кобылу.

— Она не взяла ни лошади, ни повозки? Ушла пешком? Мидерд покачала головой.

— Миледи оседлала старую кобылу и захватила с собой лишь несколько одеял и немного еды. Они похожи на бездомных саксонок, скитающихся по Англии в поисках жилья. — С грустью вспомнив собственную судьбу, Мидерд встревожено продолжала: — Я боюсь за нее, милорд. Времена плохие, и всюду полно разбойников и диких зверей. Волки…

Она остановилась, не в силах продолжать, и встревожено уставилась на него.

— Не волнуйся, Мидерд, — успокоил ее Вулфгар, наклонясь вперед. — И будь уверена, что ты навсегда заслужила место у моего очага.

Он подхватил поводья, и Гунн поскакал по северной дороге.

Мидерд еще долго стояла, прислушиваясь к топоту копыт. Покачав головой, она улыбнулась. Несмотря на свирепую наружность рыцаря и любовь к битвам, сердце его оставалось мягким, как у человека, перенесшего много боли. Да, он ворчлив, отрицает собственную доброту и часто клянется, что ни в ком не нуждается. Поэтому и избрал участь воина в надежде, что чей-то меч навечно излечит его от постоянных мук; терзающих душу. Однако сейчас он умчался в ночь за ускользающей любовью, словно за охотничьим соколом, когда-то укрощенным, но однажды познавшим волю и отказавшимся возвращаться на руку сокольничего.

Вулфгар, так и не скинувший доспехов, летел вперед. Плащ развевался по ветру. Он снял шлем, и холодный мартовский ветер прогнал сонную одурь. Если Гунн не замедлит бега, он за несколько часов легко покроет расстояние, которое Эйслинн преодолела за целый день.

Яркий месяц появился на черном небе и, казалось, притягивал туманы из болот и топей. Вулфгар постоянно искал взглядом неяркое сияние умирающего огня, пытаясь осознать, что подтолкнуло Эйслинн к внезапному бегству. Он не мог припомнить ничего особенного, что случилось за последние несколько дней. Что довело ее до этого? Почему она недовольна своей жизнью? Но ведь он почти не знал женщин, кроме разве того, что они недостойны доверия.

Эйслинн покрепче привязала поводья к небольшому дереву и погладила вздымающиеся бока животного.

«Жалкие мы создания, — подумала она. — Пища для волков, и больше ничего».

Она потерла поясницу, в которой ощущалась тупая боль, и подошла к огню, где на влажной земле мирно спала мать, закутанная в потрепанное одеяло. Эйслинн вздрогнула, когда холодный ветер зашумел в голых ветвях, и затряслась от страха, едва вдали раздался заунывный волчий вой. Сидя подле небольшого костра, она бесцельно ворошила угли и думала о теплой постели, которую могла бы делить сейчас с Вулфгаром. Эйслинн не хотела останавливаться здесь, в лесу, надеясь достичь небольшого городка в двух часах езды отсюда, прежде чем мать окончательно устанет. Но кобыла захромала, и они не смогли двигаться дальше.

Эйслинн обняла руками колени, задумчиво глядя в мерцающее пламя. Неожиданно зашевелился ребенок. Эйслинн мягко улыбнулась, глотая слезы.

«Младенец! — ошеломленно подумала она. — Сокровище, чудо, сладостная радость, когда два существа сливаются в любви и создают дитя».

Боже, если бы только она смогла убедиться, что Вулфгар действительно принадлежит ей… Но сомнения стали их вечным спутником, а лицо Рагнора постоянно всплывало в воображении. Он с самого начала стоял между ними! Но даже если это ребенок Рагнора, она все равно не покинет его и не позволит отослать прочь. И не вынесет мысли, что придется доживать век в чужой стране. Но теперь, с ее бегством, Вулфгар не станет больше при виде Эйслинн гадать, чье это дитя.

Слезы снова хлынули из глаз, падая на тонкую накидку. «О Вулфгар, — тоскливо вздохнула Эйслинн, — возможно, я смогла бы завоевать твое сердце, будь мы помолвлены с самого начала… и если бы Рагнор не взял меня силой… но сейчас я замечаю, что твои взгляды устремлены не на мой отяжелевший живот, а на куда более изящную фигуру вдовушки Хейлан. Не выношу, когда ты посматриваешь на нее… или похоть, сверкавшая в твоих глазах, только привиделась мне?»

Девушка в отчаянии прижалась щекой к коленям и задумчиво вгляделась во мрак чащи. Но слезы прозрачным маревом застилали глаза, Не давая смотреть. Вокруг все было тихо, словно даже время остановилось навсегда, оставив Эйслинн в некоем чистилище, где не существует ни прошлого, ни будущего. Одно лишь настоящее. Даже звезды исчезли с черного неба, переместившись вниз, и теперь где-то вдалеке сияли две яркие точки. Неожиданно по спине Эйслинн пробежал озноб. Она насторожилась и, сморгнув слезы, пристально уставилась в эти сверкающие огоньки. Только сейчас страх, неумолимый, беспощадный страх закрался в душу девушки, понявшей, что она видит не звезды, а чьи-то глаза. Рядом блеснула еще одна пара, потом еще и еще, пока весь лес не оказался усеянным-этими мерцающими угольками. Волки один за другим подкрадывались ближе: пасти разинуты, языки высунуты… словно звери насмехаются над ее беспомощностью. Бедная старая кляча тревожно фыркнула и задрожала. Эйслинн подбросила в огонь полено, взяла в одну руку горящую ветку, в другую — короткий кинжал. Она насчитала около дюжины мохнатых чудовищ. Волки подползали все ближе, огрызаясь, рыча, словно препираясь, кому первому напасть. Неожиданно громкий вой, разорвал воздух; животные поджали хвосты и подались назад. На свет вышел еще один зверь, раза в два больше своих сородичей. Он спокойно огляделся и, устроившись впереди всей стаи, повернулся спиной к Эйслинн и снова угрожающе зарычал, пока остальные не отступили к краю поляны. Потом спокойно обернулся, и косо посаженные желтые глаза, в которых светилась поразительная мудрость, встретились с ее взглядом. Губы девушки шевельнулись.

— Вулфгар! — сдавленно прошептала она, еще не успев опомниться.

Черный зверь непринужденно лег, словно хорошо обученная собака, привыкшая выполнять приказы хозяина.

Эйслинн опустила палку и сунула клинок в ножны. Волк приоткрыл пасть, будто улыбаясь и подтверждая перемирие, и опустил голову на вытянутые лапы. Но взгляда от Эйслинн не отвел. Девушка прислонилась к дереву, чувствуя себя почему-то в такой же безопасности в этом густом лесу, как в стенах Даркенуолда.

Из темноты раздался волчий вой, и Эйслинн встрепенулась, поняв, что успела задремать. Огромный волк поднял голову и всмотрелся вдаль, но не сделал попытки встать. Эйслинн ждала, дрожа от напряжения. Через несколько минут послышался треск сучьев.

— Вулфгар! — охнула девушка, вскакивая.

Вулфгар увидел живую и невредимую Эйслинн и охранявшего ее зверя. Он шагнул вперед, ведя Гунна в поводу, и девушка с облегчением вздохнула, когда он вышел на свет, — она ведь почти поверила, что слухи верны, — рыцарь настоящий оборотень, обладающий даром превращаться в волка, и обернулся огромным черным чудовищем, так преданно охранявшим ее.

Огромный волк встал, отряхнулся и уставился на Вулфгара золотистыми сверкающими глазами. Прошло немало времени, прежде чем он прыгнул во мрак и с коротким рычанием увел стаю. В лесу все стихло. Эйслинн не спешила прерывать молчание. Наконец Вулфгар вздохнул и без всякой злости, хотя и насмешливо заметил:

— Вы, мадам, — дура.

Эйслинн гордо вздернула подбородок и язвительно парировала:

— А вы, сэр, — негодяй.

— Согласен, — усмехнулся Вулфгар. — Но так или иначе, придется провести ночь на этой уютной поляне.

Он привязал Гунна подле усталой кобылы и скормил обоим из привязанной к седлу торбы несколько пригоршней зерна. Эйслинн смирилась с неудачей и уже не сопротивлялась, когда Вулфгар снял кольчугу и, растянувшись на земле, привлек ее к себе и натянул сверху тяжелый плащ.

Майда неожиданно вскинулась и села, бормоча, что не мешало бы подбросить дров в огонь, но тут же замерла при виде привязанного рядом с клячей Гунна. Старуха бегло обежала быстрыми, как ртуть, глазками поляну и заметила обнявшихся Вулфгара и Эйслинн.

— Ха, — проворчала она, — эти хитрые норманны отыщут теплую постель даже в лесной чаще! — Она заковыляла к своим шкурам, сокрушенно качая головой. — Стоило мне ненадолго отвернуться, и он уже тут как тут!

Майда плюхнулась на шкуры и натянула одеяло на голову.

Эйслинн довольно улыбнулась и поудобнее прильнула к Вулфгару. Майда не желает видеть упрямого норманна, но сердце девушки готово было вырваться из груди. Какое счастье — вновь оказаться в его объятиях, чувствовать прикосновение этих огромных рук, прижимающих ее к крепкому, надежному телу!

— Тебе холодно? — пробормотал он, зарывшись лицом в ее волосы.

Девушка покачала головой, и глаза засияли ярче пламени костра. Но Вулфгар не видел этого и не понимал, как безумно счастлива Эйслинн. Она положила голову ему на плечо, словно они внезапно оказались в их постели в Даркенуолде.

— Ребенок шевелится, — хрипло пробормотал Вулфгар. — Это признак силы.

Эйслинн, мгновенно потеряв уверенность, прикусила губу. Он редко говорил о младенце, а если и делал это, то лишь для того, чтобы немного утешить и ободрить Эйслинн. Однако она каждый раз тревожилась, замечая, что он в немой задумчивости посматривает на ее живот, словно пытаясь уверить себя, что у нее в чреве растет его дитя.

— Последнее время он часто ворочается, — ответила Эйслинн так тихо, что Вулфгару пришлось напрягать слух.

— Хорошо, — кивнул он и, поплотнее закутав их обоих в плащ, запрокинул голову и закрыл глаза.

Эйслинн проснулась с предрассветными лучами, когда Вулфгар зашевелился. Сквозь полуопущенные ресницы она наблюдала, как он встает и идет в лес.

Девушка села, запахнув плащ, и оглядела лагерь. Майда все еще крепко спала, свернувшись клубочком, словно запрещала окружающему миру тревожить ее.

Запустив пальцы в длинные спутанные пряди, Эйслинн потянулась и замерла, пораженная красотой утра. На листьях и траве блестела роса, переливавшаяся радугой в паутине. Птицы порхали в набухающих почками ветвях, и какой-то мохнатый зверек вроде кролика пробирался в траве. Воздух был напоен весенними ароматами, пьянившими, как вино.

Девушка вздохнула полной грудью, радуясь белому свету и всем его чудесам, и подняла сияющее лицо к теплому солнцу. Как сладостно птичье пение! Как красивы капли росы! Но почему ее переполняет такое огромное счастье? Ведь, говоря по правде, она должна быть безутешна, потому что побег не удался. Значит, ей суждено все-таки увидеть Нормандию. Однако сердце, наполненное радостью весны, отказывалось грустить.

Позади раздался шорох шагов Вулфгара, и девушка с улыбкой обернулась. Он на мгновение остановился, смущенный столь приветливым обращением, но тут же подошел ближе и, опустившись на землю рядом с Эйслинн, начал рыться в маленьком узелке, который та взяла с собой перед отъездом.

— Баранья лопатка? Каравай хлеба? — пренебрежительно пробормотал он, покачивая головой при виде скудных запасов. — Хорошо же ты подготовилась к долгому путешествию на север!

— Гвинет зорко охраняет твою кладовую. Считает каждое зернышко и, конечно, подняла бы тревогу, захвати я побольше еды.

Пробудившись от звуков их голосов, Майда поднялась и начала растирать затекшие ноги.

— Прости мое дитя, господин, — язвительно ухмыльнулась она. — Она еще совсем неразумна в таких делах. Все уверяла, что ты посчитаешь нас ворами, если мы возьмем слишком много своей еды.

— Мы смогли бы раздобыть припасы за пределами земель Вильгельма, — рассердилась на мать Эйслинн.

— Вне сомнения, у добрых саксонских родичей? — фыркнул Вулфгар. — Этих героев севера?

— Верные друзья приняли бы нас и приютили, зная, что мы пали жертвой твоего бастарда-герцога, — прошипела Майда.

— Вильгельм — законный король, — взорвался Вулфгар, — и будь прокляты твои верные друзья! Северные кланы берут огромную пеню за проезд по их дорогам, и многие путники, гораздо богаче вас, прибыли на место без гроша.

— Ха, — отмахнулась Майда. — Каркаешь, как простуженный ворон! Время покажет, кто лучше знает саксов, норманнский разбойник или та, в чьих жилах течет чистая английская кровь.

И она, не вступая в дальнейшие споры, побрела в кусты. Вулфгар оторвал ломоть хлеба от каравая и, положив на него кусок мяса, протянул Эйслинн, а сам взял себе порцию побольше и стал задумчиво жевать. Взгляд его остановился на потрепанном платье девушки.

— Ты не взяла ни медных монет, ни золота в дорогу? — И, уже зная ответ, ехидно заметил: — Так и вижу, как какой-нибудь северный владетель с радостью приветствует тебя в своих покоях, но матери твоей придется зарабатывать свой хлеб куда более тяжким трудом. — Тихо рассмеявшись, он вновь жадно оглядел ее и добавил: — Однако, заплати ты полную цену, милая, не сомневаюсь, что с большим трудом могла бы сползти с тюфяка и добраться до скамьи.

Эйслинн, отказываясь отвечать на грубости, запрокинула голову и деликатно облизала пальцы.

— Признайся, милая моя, почему ты сбежала?

Глаза Эйслинн широко распахнулись. Она обернулась к Вулфгару и с удивлением обнаружила, что тот и не думает шутить.

— У тебя было все, о чем может мечтать любая девушка. Теплая постель. Могучий защитник. Сильная рука, на которую можно опереться. Обильная еда и любовь, чтобы было чем заняться в длинные холодные ночи.

— Все?! — охнула наконец опомнившаяся Эйслинн. — Так, значит, у меня есть все? Постель моего отца, лежащего теперь в могиле. Все мои защитники либо пали от меча, либо корчились под кнутом, и теперь, вместо того чтобы обрести защиту, я вынуждена сама оборонять свой бедный народ! И я еще не нашла сильную руку, на которую могла бы опереться. Обильная еда теперь отмеряется порциями из тех запасов, что когда-то были моими.

Голос девушки пресекся, а на глазах выступили слезы.

— А любовь… Любовь? Я изнасилована пьяным негодяем. Попала в рабство к норманнскому лорду. И это моя любовь? Меня приковали к кровати и всячески угрожали.

Она поймала его руку и притянула к своей талии.

— Положи сюда ладонь и почувствуй, как шевелится младенец. Зачатый в любви? Я не могу этого сказать. И говоря по правде, не знаю.

Вулфгар открыл рот, по-видимому, желая возразить, но Эйслинн перебила, отталкивая его руку:

— Нет, хоть раз выслушай и скажи, что у меня есть! Меня унизили, изнасиловали и издевались в том же доме, где я родилась и играла ребенком, отняли все ценное и даже одежду. Я не могу назвать своим самое простое платье, потому что завтра, вполне возможно, увижу его на другой. Мою единственную любимицу, Клеоме, загнали и пристрелили. Так скажи мне, господин мой, чем я владею? Что у меня есть? Вулфгар рассерженно насупился:

— Только попроси, и, будь это в моих силах, я положу к твоим ногам весь мир!

— И даже женишься и дашь ребенку свое имя, Вулфгар? — взглянув ему в глаза, медленно выговорила Эйслинн.

Тот еще больше помрачнел и отвернулся, чтобы закатить в огонь полу-сгоревшее полено.

— Вечная ловушка, — проворчал он, — дабы завлечь в капкан неосторожную добычу.

— Ах, — вздохнула Эйслинн, — ты наслаждался мной, пока я была стройной, но теперь избегаешь ответа. Можешь не рассказывать о своей внезапной страсти к Хейлан. В твоих глазах полыхала похоть, когда она танцевала.

Вулфгар изумленно уставился на нее:

— Похоть?! Но я просто радовался возможности немного развлечься.

— Развлечение, ха! — фыркнула Эйслинн. — Скорее уж приглашение в ее постель!

— Клянусь честью, леди, я не замечал, чтобы ты хотя бы вполовину старалась угодить мне!

— Что? — потрясение охнула девушка. — С таким огромным животом?! И ты желаешь, чтобы я танцевала и на потеху людей разыгрывала из себя дурочку?

— Ребенок — это всего лишь предлог, — угрюмо пробурчал Вулфгар. — Ты так же стройна, как и она, и ничто тебе не мешает. Хоть бы раз в жизни увидеть, как ты нежно тянешься ко мне в постели, вместо того чтобы сопротивляться и жалить меня своим языком.

Эйслинн оцепенела. В фиалковых глазах сверкнула молния.

— Так это мой язык жалит, господин? Лучше уж мне надеть кольчугу, чтобы не залечивать вечные раны от твоих язвительных уколов!

— Я не такой самодовольный петушок, как Рагнор! — хмыкнул Вулфгар. — И никогда не баловал девиц, но с тобой был щедр.

— Может, ты любишь меня, хоть немного? — тихо спросила Эйслинн.

Вулфгар нежно провел ладонью по ее руке.

— Конечно, дорогая. Я стану любить тебя каждую ночь до полного изнеможения!

Эйслинн закрыла глаза и, стиснув зубы, тоскливо застонала.

— Ты отрицаешь, что мои ласки пробуждают в тебе ответную страсть? — осведомился Вулфгар.

— Я твоя рабыня, господин, а разве рабыня спорит с хозяином?

— Ты не рабыня! — раздраженно воскликнул Вулфгар. — Когда я ласкаю тебя, ты таешь в моих объятиях!

Щеки девушки побагровели от смущения, и она быстро огляделась, боясь, что Майда вернется и услышит. Вулфгар весело расхохотался:

— Боишься, что мать узнает, как тебе нравится в постели норманна? — Он слегка нагнулся к ней и, отчетливо выговаривая каждое слово, прошептал: — Ты можешь одурачить мать, но не меня. И не наши любовные игры заставили тебя сбежать.

Эйслинн с яростным криком замахнулась, но он перехватил ее руку и, опрокинув на землю, прижался к девушке всем телом.

— Так, значит, твоя честь запятнана? Именно поэтому после стольких месяцев ты решила исчезнуть?

Эйслинн безуспешно сопротивлялась. Без труда удерживая извивающуюся девушку, он коленом раздвинул ее бедра. Поняв, что не сладит с ним, Эйслинн обмякла. Слезы пробивались сквозь сомкнутые ресницы и бежали по щекам.

— Ты жесток, Вулфгар, — всхлипывала она. — Играешь со мной и издеваешься, когда я отвечаю. Но я ничего не могу с собой поделать. Жаль, что я не холодна и не равнодушна, тогда бы твои прикосновения, возможно, не терзали бы меня так.

Вулфгар опустил голову и легонько поцеловал ее нос, соленые от слез веки. Теплый рот прижался к ее губам, и Эйслинн, не в силах сдержать бурного порыва, ответила на поцелуй.

— Вот оно что! — протянула Майда. — Норманн катается по травке? Господин, не лучше ли вместо этого оседлать коней и отправиться в путь?

И, в восторге от собственных слов, злорадно закудахтала. Вулфгар сел и, пригладив волосы, наградил старуху взглядом, от которого та вполне могла бы упасть на месте бездыханной. Эйслинн отвернулась и начала поспешно отряхивать с юбки приставшие травинки.

Рыцарь поднялся, взнуздал коней и подвел их к женщинам. Кольчугу он прикрепил к луке седла, не желая ничем себя стеснять в этот солнечный весенний день.

Майда запыхтела, пытаясь вставить ногу в стремя, но тут же почувствовала, как ее поднимают за талию и усаживают в седло. Вулфгар вскочил на Гунна и уселся поудобнее, глядя на Эйслинн сверху вниз. Та ответила вопросительным взглядом, и он весело ухмыльнулся:

— Кобыла охромела и не выдержит вас двоих.

— Так мне придется идти пешком, господин? — надменно спросила Эйслинн.

Вулфгар облокотился на луку седла.

— Разве не этого ты заслуживаешь?

Девушка поджала губы и без единого слова начала долгий путь в Даркенуолд. Вулфгар улыбнулся и, подобрав поводья, поехал следом. Сзади трусила Майда на хромой кляче.

Солнце поднялось высоко, и стало припекать, когда Эйслинн уселась на валявшееся у обочины бревно и сняла башмак, чтобы вытряхнуть из него камешек. Вулфгар остановился, подождал, пока она не подняла глаза, и лишь потом сочувственно осведомился:

— Госпожа устала от прогулки?

— Господину было угодно, чтобы я шла пешком, — процедила она.

— Нет, моя милая, ты не права, — с невинным видом отнекивался Вулфгар. — Я просто сказал, что ты это заслужила. Эйслинн поднялась и, краснея, уставилась на него.

— Ах ты, бесчувственное животное!

Она топнула ногой и поморщилась, задев пальцем булыжник.

Вулфгар галантно отодвинулся.

— Поедем, любовь моя. Дорога длинная, а я хотел бы поскорее очутиться дома.

Он нагнулся, и Эйслинн неохотно протянула ему руки. Вулфгар рывком поднял ее в седло перед собой.

Майда, заметив это, злобно проворчала:

— Лучше брести по дороге, чем согревать колени норманна, дочь моя!

Вулфгар искоса посмотрел на женщину и пренебрежительно бросил:

— Хочешь сбежать, старая ведьма? Я с радостью отвернусь и, даю слово, даже не подумаю пуститься в погоню!

Эйслинн издала какой-то странный звук, и, взглянув на нее, оба увидели, что девушка безмятежно уставилась в пространство и лишь уголки губ подрагивают от сдерживаемого смеха.

Вулфгар погнал Гунна вперед. Майда что-то недовольно пробурчала, но не осмелилась спорить и следующие несколько миль хранила молчание.

Слушая мерный топот копыт, Эйслинн почувствовала одолевавшую ее дремоту. Седло оказалось слишком большим, и ей было трудно удержаться на месте. Она ощущала тепло, исходившее от тела Вулфгара, и не могла не заглядеться на его руки. Руки, способные взмахивать огромным мечом. Управлять боевым конем. Дарить нежные ласки женщине.

Эйслинн лукаво улыбнулась при воспоминании о силе, которой природа наделила Вулфгара. Сияя глазами, она откинулась ему на грудь, положила голову на плечо и завернулась в его плащ, доверившись могучим объятиям. Вулфгар не посчитал труд слишком неблагодарным. Податливость ее тела и нежный запах дразнили воображение, однако он не переставал удивляться столь внезапной перемене.

Казалось, прошло совсем немного времени, прежде чем Майда испустила громкий вопль. Эйслинн, пробудившись, встрепенулась, испуганная за мать.

— Вот уже много часов я глотаю лишь пыль, — заныла женщина. — Хочешь, чтобы я умерла от жажды, господин, и ты получил мою дочь в безраздельную собственность, ведь тогда некому будет за нее заступиться!

Вулфгар без лишних слов повернул Гунна к протекавшему невдалеке ручью, снял с седла Эйслинн и помедлил несколько минут, закутывая ее в свой плащ. А затем без особой охоты помог слезть Майде.

— Ха! — огрызнулась старуха. — Тебе еще долго придется учиться хорошим манерам, норманн! Это, конечно, ты наградил мою дочь ребенком, можно не сомневаться!

— Мама! — упрекнула Эйслинн, но Вулфгар пристально глянул на женщину.

— Откуда ты знаешь, старая сводня, что именно я зачал этого младенца, и никто другой?

Майда снова разразилась полубезумным хохотом.

— Ах, если малыш появится на свет с черными локонами, значит, семя Рагнора сильнее твоего, если же на голове младенца вырастут волосы цвета пшеничного поля, тогда это отродье бастарда. Правда, если тонкие прядки будут переливаться утренним солнышком… — Она пожала плечами и ехидно закончила: — Ну что же, тогда отец, конечно, неизвестен.

Вулфгар поспешно отвернулся и отправился поить лошадей. Эйслинн почти с ненавистью посмотрела на восторженно хихикавшую мать. Та побрела к лесу, пока Эйслинн нерешительно смотрела вслед Вулфгару. Он казался сейчас таким холодно-неприступным, что она поняла: лучше близко не подходить. Эйслинн вздохнула и направилась следом за матерью, зная, что должна сначала сама хорошенько все обдумать.

Когда она вернулась, Вулфгар уже ждал и даже успел нарезать мясо и хлеб. Он был no-прежнему сосредоточен и задумчив, и все трое пообедали в молчании. Заметив, как он мрачен, Майда придержала язык, не желая получить оплеуху от норманнского рыцаря.

По дороге домой никто не проронил ни слова, хотя Эйслинн снова дремала в объятиях Вулфгара, находя в этом некоторое утешение. Его тихий голос разбудил ее, когда они приблизились к Даркенуолду. Девушка с усилием выпрямилась, потерла глаза и увидела, что уже темно. Вулфгар спешился и поставил ее на землю. Она огляделась и наткнулась на маленькую фигурку Майды, устало поникшей в седле. При свете факелов, горевших у дверей, девушка заметила, что мать осунулась и выглядит измученной. Она взяла Майду за руку и тихо сказала:

— Пойдем, я провожу тебя в твою хижину.

— Я отведу ее, — покачал головой Вулфгар. — Поднимайся в спальню и жди меня. Я скоро вернусь.

Майда с подозрением взглянула на него, прежде чем исчезнуть в темноте. Эйслинн помедлила, прислушиваясь к замиравшим во мраке шагам Вулфгара. Через некоторое время в домике Майды загорелся тусклый свет. Только тогда девушка повернулась и побрела в зал, а оттуда взошла по ступенькам в спальню.

В комнате горел огонь, разведенный каким-то добрым человеком, не сомневавшимся в успешном исходе поездки Вулфгара, — скорее всего Суэйном, верным и преданным другом. Эйслинн со вздохом уронила грязное платье на сундук и встала перед очагом. Сняв рубаху, она потянулась за волчьей шкурой, но в этот момент дверь скрипнула. Прижав рубаху к себе, она уставилась на непрошеную гостью.

— Значит, ты вернулась, — пробормотала Гвинет, прислонившись к косяку.

— Как видишь, все еще жива и дышу.

— Какая жалость! Я надеялась, ты повстречаешься с голодным волком!

— Если хочешь знать, так оно и было. И он с минуты на минуту должен вернуться.

— А, храбрый бастард! — презрительно бросила Гвинет. — Вечно похваляется своей отвагой!

— Ты так мало знаешь своего брата, Гвинет! — покачала головой Эйслинн.

Гвинет выпрямилась и бесцеремонно шагнула вперед, брезгливо оглядывая девушку.

— Признаюсь, в толк не возьму, почему он мчится в ночь разыскивать тебя, хотя через несколько недель все равно отошлет в Нормандию или другую страну, подальше отсюда. Просто очередная его глупость, и ничего больше!

— Почему ты так его ненавидишь? — спокойно поинтересовалась Эйслинн. — Разве он сделал тебе что-то плохое? Обидел? Оскорбил? Ты исходишь такой злобой, что я отказываюсь понимать причину.

— Еще бы тебе понять, саксонская шлюха, — прошипела Гвинет. — Ты рада раздвигать перед ним ноги и валяться в его постели! Что, собираешься получить от него еще несколько ублюдков?

Эйслинн вызывающе вскинула голову, но проглотила гневные слова. Краем глаза она уловила какое-то движение и, повернув голову, увидела стоявшего в дверях Вулфгара. Он со спокойным интересом прислушивался к разговору. Руки небрежно сложены на груди, на плече висит кольчуга. Заметив, что девушка упорно молчит, Гвинет оглянулась и встретилась глазами с братом.

— Ты пришла порадоваться нашему возвращению, Гвинет? — грубовато осведомился он, закрыв за собой дверь. Норманн пересек комнату, положил кольчугу рядом с платьем Эйслинн и уставился на сестру, ответившую ему холодным взглядом. — Ты не скрываешь своего отвращения к нам. Значит, тебе здесь плохо? — спросил он, подбоченившись.

— Что? В этом убогом домишке? — огрызнулась она.

— Тебя никто не держит. И ни один человек не остановит.

— Никак ты выгоняешь меня, братец? — процедила Гвинет. Вулфгар пожал плечами:

— Просто хотел заверить, что не стану умолять тебя остаться, если ты захочешь нас покинуть.

— Если бы не мой отец, ты нашел бы способ избавиться от меня!

— Верно, — кивнул Вулфгар, язвительно ухмыляясь.

— Что?! Бродячий наемник наконец понял, что быть лордом не так уж выгодно? — ехидно заметила Гвинет. — Должно быть, тебе в самом деле утомительно разбираться с крепостными и вести хозяйство, поскольку раньше не приходилось беспокоиться ни о ком, кроме самого себя. Почему не сознаться, что из тебя вышел плохой хозяин?!

— Иногда я и впрямь устаю. Но уверен, что способен вынести и это бремя, — подчеркнул Вулфгар.

— Бастард пытается доказать, что достоин благородных господ! — презрительно фыркнула Гвинет. — Да это заставит и камни развеселиться!

— Что ты находишь в этом смешного, Гвинет?

Вулфгар улыбнулся и, подойдя к Эйслинн, благоговейно приподнял ее блестящую золотистую прядь. Девушка взглянула на него, и Вулфгар нежно поцеловал локон, лаская ее страстным взглядом.

— Ты, должно быть, считаешь всех нас достойными лишь твоего презрения. Увы, мы всего-навсего люди и, следовательно, несовершенны.

Гвинет, издевательски скривив губы, воззрилась на Эйслинн.

— Некоторые заслуживают большего снисхождения, чем остальные.

— Неужели? — удивился Вулфгар, вздергивая брови. — А я считал, что ты одинаково не уважаешь каждого в этом доме. Кто же удостоился твоего внимания? — Он сделал вид, что задумался, и, положив руку на плечо Эйслинн, разгоряченной и ослабевшей от его близости, поинтересовался: — Может быть, Рагнор? Этот подлец?

Гвинет негодующе выпрямилась.

— Что ты знаешь об истинных рыцарях, рожденных в знатных семьях, жалкий бастард? — отрезала она.

— Очень много, — отозвался Вулфгар. — Я вынужден терпеть оскорбления таких, как Рагнор, с самого детства, и мне прекрасно известны их заносчивость, надменность, дурные манеры. По мне, так они ничего не стоят. Если ты действительно хочешь выбрать стоящего человека, Гвинет, искренне советую тебе заглянуть в его сердце, и тогда увидишь, каков он на самом деле. Ни к чему измерять его достоинства тем, что сделали и что не сделали его предки! Берегись Рагнора, сестра. Предательство у него в характере, и ему не стоит безоглядно доверять.

— Ты просто завидуешь, Вулфгар, — упрекнула Гвинет. Он хмыкнул и провел пальцем по ушку Эйслинн, посылая по телу девушки восхитительный озноб.

— Верь чему хочешь, Гвинет, но не говори потом, что тебя не предупредили.

Гвинет гордо зашагала к двери, но у порога остановилась, окинула их ледяным взглядом и молча удалилась.

Вулфгар негромко засмеялся и схватил Эйслинн в объятия, одной рукой прижимая к себе, другой поднимая подбородок. Когда его губы слегка прижались к ее рту, Эйслинн заставила себя думать о другом, о том, что так его тревожило, и поэтому весьма равнодушно приняла поцелуй. Вулфгар, не привыкший ни к чему подобному, поднял голову и встретился с невинным взглядом фиалковых глаз.

— Что тебя беспокоит? — требовательно спросил он.

— Я не угодила тебе, господин? Чего ты желаешь? Только скажи, и я повинуюсь. Я твоя покорная рабыня. Вулфгар угрожающе свел брови:

— Но ты мне не рабыня! Я уже не раз твердил тебе это!

— Милорд, я здесь, чтобы угождать тебе! Долг рабыни — выполнять приказы хозяина. Хочешь, чтобы я обвила руками твою шею?

Она нехотя протянула руки и обняла его.

— Желаешь моего поцелуя?

Встав на цыпочки, она коснулась губами его губ, но тут же, опустив руки, отступила.

— Надеюсь, ты доволен мной, господин?

Вулфгар разъяренно сорвал с себя тунику и, подскочив к постели, сел на край, чтобы стащить рубаху. Пока он снимал чулки, Эйслинн подошла к изножью кровати, где все еще лежала цепь, и опустилась на пол, тихо охнув, когда холодные камни коснулись голых ягодиц. Вулфгар в изумлении уставился на нее, но девушка ловко продела стройную ножку в кольцо и защелкнула его.

— Что за черт?! — вскричал он и, шагнув к ней, грубо поднял на ноги. Глаза его почернели от гнева. — Что это ты вытворяешь?!

Эйслинн с притворным недоумением подняла брови.

— Разве рабов не приковывают, господин? Правда, откуда мне знать, я была рабыней всего несколько месяцев, с того дня, когда сюда пришли норманны, господин.

Вулфгар выругался сквозь зубы. Нагнувшись, он нетерпеливо освободил ее от цепи, подхватил на руки и швырнул на кровать.

— Ты не рабыня! — прогремел он, обжигая ее взглядом.

— Да, господин, — ответила она, скрывая улыбку. — Как будет угодно, господин.

— Ради всего святого! Чего ты хочешь от меня, женщина?! — завопил Вулфгар, бессильно простирая к небу руки. — Еще раз повторяю, ты не рабыня. Чего же еще тебе надо?

Девушка кокетливо похлопала ресницами.

— Мне не терпится сделать тебе приятное, господин. Почему ты так гневаешься? Я всего лишь выполняю твою волю.

— Да будешь ты слушать?! — взорвался он. — Или мне придется кричать?!

— Как прикажешь, господин, — коротко ответила она и улыбнулась.

Несколько мгновений он смотрел на нее, словно пытаясь понять, чего же все-таки она добивается, но, сообразив, в чем дело, выпрямился и снова стал натягивать одежду. Он уже устремился к двери, но остановился при звуках ее голоса:

— Куда ты направляешься, господин? Я чем-то прогневала тебя?

— Переночую рядом с Суэйном, — проворчал Вулфгар. — По крайней мере он меньше мне докучает.

И с этими словами покинул комнату, хлопнув за собой дверью. Эйслинн снова улыбнулась и натянула шкуры повыше. Обняв подушку, она глубоко вдохнула знакомый запах Вулфгара и мирно заснула.