Ворон и роза

ГЛАВА 18

В изящно убранной комнате повисла гнетущая тишина, нарушаемая только тихим тиканьем часов на каминной полочке. Мрачные предчувствия, словно тисками, сдавили сердце Дэниела. Он ощущал под ногами мягкий ковер. Аромат свежесрезанных роз, которые украшали низкий столик, щекотал его ноздри. Только несколько шагов отделяли его от Лорелеи, но стена холодного отчуждения была воздвигнута между ними. Дэниел с тревогой смотрел на бледное, закаменевшее лицо своей жены.

— Ты сегодня встречалась с Жозефиной, — заметил он.

— Да.

— Ты консультировала ее по просьбе Бонапарта?

— Да.

— Но вы еще обсуждали и другие дела. — Действительно, обсуждали.

Ее односложные ответы и холодный взгляд подтвердили все опасения Дэниела.

— Что тебе сказала Жозефина? — заставил себя спросить он.

Лорелея вцепилась руками в ткань платья.

— То, что мне должны были сказать уже очень давно.

Он мысленно ушел в прошлое, вспоминая ложь и полуправду, которые говорил ей за эти месяцы. Так много всего. Чертовски много.

— Расскажи мне, Лорелея.

В ее глазах было столько душевной боли, что Дэниел невольно отвел взгляд.

— И ты все это время знал правду обо мне, не так ли?

— О Боже!

Своим признанием Жозефина решила отравить их совместную с Лорелеей жизнь, а возможно, и разрушить ее. Очень эффективный способ. Он подошел к буфету и налил бокал вина.

— Значит, она все рассказала тебе, сучка. И как много она тебе наговорила? — зло усмехнувшись, спросил Дэниел. «Все? Даже истинную цель моего прихода в приют прошлой весной», — с тоской подумал он.

— Ты не смеешь оскорблять ее, — гневно крикнула Лорелея. — Она единственная, кто поддержал меня, когда я едва не умерла от стыда и горя, узнав, что я — внебрачная дочь Людовика XVI.

Он глубоко вздохнул, испытывая огромную горечь.

— Я собирался все рассказать тебе. Но никогда не подворачивалось подходящего момента…

— Ох! Для тебя и не могло его быть. Ты пришел в приют с целью соблазнить меня, чтобы я вышла за тебя замуж.

Значит, Жозефина не сказала ей всей правды; вероятно, не хотела выдавать себя.

— Бонапарт по твоей просьбе поженил нас, — возразил он.

— Тогда зачем ты пришел в приют? Скажи, зачем?

При мысли о новой лжи ему стало дурно. Но и правды он не мог ей сказать. Отвернувшись, Дэниел заметил на стойке у двери свежий выпуск «Монитора». На первой странице помещалось сообщение, что сегодня вечером устраивается бал в честь триумфального возвращения Бонапарта в Париж.

— У меня были политические причины, — ответил он. — Будь проклята Жозефина.

— Можешь ругать ее сколько захочешь, Дэниел, но я благодарна ей за то, что она без утайки рассказала мне все. Это моя жизнь, Дэниел, и я не могу отворачиваться от правды.

— Не надо наделять ее столькими добродетелями, — проговорил он, повернувшись к ней лицом. — Ее целью было опозорить тебя.

— Опозорить или нет, но я имею право узнать, кто мой отец.

Дэниел посмотрел на ее расстроенное лицо.

— А тебе не приходило в голову, Лорелея, что правду скрывали от тебя из хороших побуждений? Признание твоей подлинной личности грозило бы тебе большой опасностью. Наверняка ты понимаешь это.

— О, прекрати. Ты получил то, что хотел — жену, в жилах которой течет королевская кровь. Без сомнения, ты хотел использовать это в своих корыстных интересах.

— Сейчас республиканское правление, — напомнил он ей. — Какая мне польза от твоей королевской крови? — Поставив свой бокал, он подошел к ней и обнял за плечи: — Ты можешь вспомнить хоть один случай, когда я пытался шантажировать тебя? Хоть раз я использовал для достижения своих целей твою принадлежность к королевскому двору?

Лорелея с сомнением посмотрела на мужа. Но вновь ее лицо стало суровым, и она вырвалась из его рук.

— Нет. Но вот еще что. Я совсем не вижу тебя в Париже. Куда ты ходишь каждый день?

— Мои встречи касаются Жана Мьюрона. Это все, что я могу сказать тебе, Лорелея.

— Опять тайны? — с горечью произнесла она, отвернувшись к окну и глядя на улицу через слегка развевающиеся занавески. — Как ты, должно быть, смеялся надо мной, когда притворился, что потерял память.

Воспоминания о первом обмане словно ледяной водой окатили его, заставив сжаться.

— Да, ты притворялся, не так ли? — обвинила она, снова поворачиваясь к нему лицом. — Это был отличный способ завоевать мою симпатию, мое доверие.

— Я никогда не собирался навредить тебе своим обманом. Я был ранен. Я не мог уйти. Мне нужно было защитить самого себя и тебя.

— А зачем понадобилось знаменитому Ворону помогать мне? Какой хозяин купил твои угрызения совести?

Он медленно проглотил комок в горле, раздумывая над ответом.

— Решение защитить тебя было только моим собственным, Лорелея. Клянусь.

— Отчего ты решил, что прежде всего я подвергаюсь опасности?

— Новость об исповеди аббатисы из Ивердона достигла Парижа, — осторожно сказал он.

— Кто еще об этом знает?

— Отец Джулиан, конечно же. И отец Ансельм. Отец Гастон узнал это от аббатисы.

Она посмотрела на него погасшим взглядом:

— Я догадываюсь об этом. Без сомнения, он послал эту новость в Париж. В этой поездке с ним был Сильвейн.

— Он тоже знает.

— А отец Эмиль?

— Сильвейн говорил мне, что он ухаживал за отцом Гастоном, когда тот болел тифом, и мог тогда услышать правду.

— Будьте вы все прокляты.

— Лорелея…

— Я больше не желаю говорить об этом, — она пересекла комнату и потянула за шнурок звонка, вызывая Грету и других горничных. — Я должна привести себя в порядок к балу в честь возвращения Бонапарта, но ты можешь не сопровождать меня, — она ушла в свою комнату и закрыла дверь.

Дэниел допил свое вино. Сознание заволокло туманом, а ему сегодня как никогда раньше необходима была ясная голова. Куски головоломки не складывались в единое целое. Отец Гастон выдал себя как убийцу, но Дэниел нутром чувствовал, что он действовал не один. Кто-то отдал документы Жозефине. А сокровища короля Людовика спрятаны где-то в приюте, если только отец Джулиан уже не воспользовался ими. Оставалось все еще слишком много неясностей.

Пришел Сильвейн с запиской от Штокальпера и других швейцарцев: сегодня ночью, пока город будет праздновать возвращение Бонапарта, состоится побег Мьюрона.

Дэниел чувствовал, как две силы тянут его в разные стороны. Сердце подсказывало ему остаться с. Лорелеей, исправить зло, причиненное Жозефиной. Но он должен был участвовать в освобождении Мьюрона. Два вопроса, две тайны его сердца, которые сегодня ночью нужно было разгадать.

Люстры отбрасывали целое созвездие огней на сводчатый потолок галереи Дианы. В холле были установлены скульптуры древних римских героев. Здесь, вспомнил Дэниел, Людовик XVI устраивал свои пышные приемы.

Наполеон и Жозефина восседали во главе стола, установленного на помосте. Первый консул был одет в безупречного покроя консульский мундир, красный с золотым. На его жене было узкое, облегающее фигуру, платье золотистого цвета и нитка жемчуга, которая когда-то принадлежала Марии-Антуанетте.

Бонапарт рисковал всем. Сегодня и для прославленного Талейрана, и для изворотливого Фуше, и для большинства присутствующих победа в битве при Маренго была первым триумфом Бонапарта на посту консула Франции.

«Неужели они не видят, — удивлялся Дэниел, — что поддержка Бонапартом Республики была блестящим, шоу? Он не долго будет довольствоваться титулом первого консула. Его аппетиты невозможно утолить. Ему захочется единолично управлять государством. Уже сейчас у Бонапарта манеры и замашки не простого государственного деятеля, а монарха».

Но никто из присутствующих на веселом празднике, казалось, не понимал, что Республика, которую они построили на крови, очень быстро превратилась в военную монархию — империю Наполеона. Бонапарт не переписал историю. Он просто поменял игроков.

Дэниел оторвал взгляд от веселящейся толпы и посмотрел на парадную дверь. Почему Лорелея задерживается?

Он подошел к Сильвейну, который стоял у входа в галерею.

— Подходящая ночь, чтобы улететь на свободу, а? — прошептал Сильвейн.

Дэниел кивнул:

— Если все пойдет так, как мы задумали, наш герой покинет город до рассвета.

Он молил, чтобы Доминик Ларри исполнил свое обещание. Втягивать в это дело хирурга было рискованно, потому что Дэниелу пришлось признаться Ларри почти во всем. Но доктор Ларри не подвел Дэниела. Его гораздо больше заботило благополучие Лорелеи, чем государственные дела, и он согласился помочь. Он должен был прийти утром во дворец и предложить Лорелее экскурсию в госпиталь. Но вместо этого Ларри отвезет ее в порт Сен-Поль в восточной части города, где их будет ждать Дэниел. Они попытаются переправить Лорелею, хочет она того или нет, в самое безопасное для нее место — замок барона Неккера в Коппе.

Боже, как он стремился уехать из Парижа. Дэниелу хотелось увезти Лорелею от этой опустошающей душу и сердце праздной жизни при дворе Бонапарта и города, где за каждым углом притаились убийцы…

Дэниел снова вздрогнул, вспоминая нападение на мосту. Но из этого неприятного инцидента он сделал один важный для себя вывод. Дэниел узнал, что не его одного беспокоит безопасность Лорелеи. Оба — и Сильвейн, и Эмиль — защищали ее.

Обеспокоенным взглядом Дэниел снова осмотрел зал, стараясь разглядеть в толпе гостей знакомое лицо.

— Где, черт возьми, Лорелея? — спросил он Сильвейна.

— Грета, говорила о новом платье — подарке от Жозефины.

У Дэниела от ужаса волосы встали дыбом. Как неосторожно с ее стороны принимать подарки от волчицы, которая чуть не проглотила ее живьем. Своей агрессивностью она заразила и Лорелею, и ему оставалось только надеяться, что ее влияние со временем исчезнет.

Не переставая об этом думать, Дэниел вышел через высокие стеклянные двери на веранду. Воздух благоухал ароматом роз и свежескошенной травы. На этом самом месте восемь лет назад он сражался с ревущей толпой бунтовщиков. Теперь же только в его воспаленном мозгу жили воспоминания об этой бойне и ощущение того, что он шагает по крови.

Но странно, сегодня он уже не испытывал прежней боли. И все благодаря Лорелее. Теперь, когда он будет думать о Тюильри, он станет вспоминать ее, а не восемь сотен убитых швейцарцев. Гнетущая тяжесть вины начинала ослабевать.

И вдруг Дэниел почувствовал себя неуютно от одной мысли о том, что он теряет Лорелею, любовь и поддержка которой именно сейчас были ему так необходимы. Дэниел признался себе, что он живет только для нее и Мьюрона.

Суматоха в самом центре большого зала заставила его вернуться. Раздался женский визг, и танцующие пары отпрянули в разные стороны, освобождая место. С оглушающим звоном разбился бокал.

Болонка Жозефины с резким лаем металась среди собравшихся, Барри, виляя хвостом от радости, не отставал от нее ни на шаг. Лорелея, завернувшись в большую шаль, бежала следом за Барри.

Жозефина вцепилась в подлокотники своего похожего на трон кресла. Она открыла рот, но от ужаса не могла вымолвить ни слова, а Бонапарт в это время громко хохотал.

Заметив свою хозяйку, Фортюне бросилась к помосту. Барри открыл пасть и наклонил массивную голову, чтобы схватить свою добычу. Фортюне вскарабкалась по ступенькам, быстро проскочила под столом и, дрожа всем телом, улеглась на колени Жозефины.

Через несколько секунд Лорелея остановилась у основания помоста и схватила Барри за ошейник. Очаровательно зардевшись, она собрала рукой на шее шаль и присела в реверансе.

— Прошу извинить меня, — произнесла она, взглянув на первого консула и его жену. — Барри сбежал из наших апартаментов, прежде чём я успела остановить его.

— Он самый настоящий зверь, — заявила Жозефина, ощупывая Фортюне, пытаясь найти укусы. — Его бы следовало…

— …похвалить за то, что попытался очистить дворец от паразитов, — усмехнулся Бонапарт, подзывая лакея. — Отведите любимицу моей жены в безопасное место, — приказал он, бросив презрительный взгляд на дрожащую собачонку.

Лакей с Фортюне направился в апартаменты Жозефины. Сильвейн принял из рук Лорелеи Барри и потащил упирающегося пса к выходу из зала. С облегчением вздохнув, Лорелея снова присела в реверансе.

— Генерал, — произнесла она. Ее низкий голос привлек стоявших неподалеку гостей. — Примите мои поздравления по поводу вашей блестящей победы в Италии.

— Благодарю, — ответил первый консул, — еще несколько таких побед, как в этом походе, и мое имя войдет в историю.

— Вы правы, сэр.

Вытянув шею над морем голов, Дэниел мог увидеть сияющую, соблазнительную улыбку на прекрасном лице Лорелеи: улыбку женщины, осознающей свою привлекательность.

Лорелея увидела его. Их взгляды встретились. Глаза Лорелеи неестественно ярко сверкали. С улыбкой на губах она с вызовом посмотрела на Дэниела.

Сердце Дэниела сковало холодом. Он начал пробираться вперед сквозь толпу, но встал Бонапарт и со своего помоста объявил:

— Танцуют все! — он усмехнулся, заметив злобный взгляд Жозефины. — Я гораздо уютнее чувствую себя на поле битвы, но музыканты могут приладиться к моим шагам.

Честь, оказанная Лорелее, вызвала шепот среди гостей бала. Лакей унес ее шаль.

— Красавица, — пробормотал мужчина рядом с Дэниелом. — Наверное, это та маленькая швейцарка.

— Ах, какое платье! — заметил кто-то еще.

— Я думал, что греческий стиль уже не в моде.

— Она вернет его назад, вот увидите.

— Торнон еще поразит нас своими моделями.

— А дорогая Жозефина сразит ее.

Это сказал Люсьен Бонапарт, который смотрел на свою невестку со злобной неприязнью.

Бонапарт повел Лорелею в танце. Дэниел был шокирован. Он слепо пошарил рукой за своей спиной и оперся на балюстраду. Как и все мужчины, находящиеся в Тюильри, он не мог оторвать глаз от Лорелеи.

Его мутило. Ему хотелось кричать. Ему хотелось сорвать с себя сюртук и прикрыть ее.

Вместо этого Дэниел стоял как вкопанный, стараясь ничем не выдавать закипающего в нем гнева.

Новое платье, сказал ему Сильвейн, было подарком Жозефины. Платьем вряд ли можно было назвать отрез шуршащей материи, который покрывал тело Лорелеи.

Ткань была чистейшего белого цвета: Бонапарт предпочитал видеть белый цвет на всех женщинах при его дворе. Но ткань для платья его жены была соткана, должно быть, эльфами, такой прозрачной и невесомой она была. Словно ее вообще не было.

На одном плече ткань стянута брошью, другое же плечо было обнажено. В такт плавным, завораживающим движениям танца слегка волновалась ее упругая грудь, скрытая мягкими складками платья. Лорелея не носила нижнего белья. И под прозрачной тканью отчетливо было видно ее стройное тело.

Дэниел даже мог разглядеть очертания ее ног, обутых, в легкие сандалии, и темный треугольник курчавых волос внизу живота.

Это было сексуально. Это было восхитительно. В этой белой прозрачной вещице, окутывающей туманным облаком ее гибкий стан, Лорелея была более желанна и соблазнительна, чем полностью обнаженная.

Она ухитрилась создать образ загадочный и таинственный, как сон, от которого не хочется пробуждаться.

Дэниел посмотрел на другую женщину, хищным взглядом наблюдавшую за танцующей парой. Жозефина ослепительно улыбнулась ему.

Это было ее рук дело, позорное выставление напоказ его жены. Об этом платье еще долго будут судачить дворцовые сплетники и сплетницы.

Едва справляясь с клокочущей яростью, Дэниел направился к помосту. Жозефина грациозно протянула ему руку, и Дэниел со всей силы сжал ее. Женщина задохнулась от резкой боли, но ни один мускул не дрогнул на ее гладком лице.

— Твоя дорогая жена произвела настоящую сенсацию в своем новом платье, — сказала Жозефина.

— Вижу, — с подчеркнутой медлительностью проговорил Дэниел. — Полагаю, это твои проделки?

— Естественно.

Он заставил себя улыбнуться, не удовлетворив ее желания обнаружить свою ярость.

— Как это мило с твоей стороны, — проворковал он. — Она завладела вниманием всех мужчин, включая твоего мужа, — Дэниел не удержался от соблазна уколоть ее и, склоняясь для поцелуя к холеной белой руке Жозефины, прошептал: — Это ответный удар, моя дорогая. Над настоящей красотой нельзя безнаказанно насмехаться, но не думаю, что ты это понимаешь. Вместо того чтобы выставить мою жену дурочкой, ты добилась обратного эффекта. Взгляни. Взоры всех мужчин в зале прикованы к Лорелее, — он отпустил ее руку и отошел.

Лорелея, с очаровательной улыбкой на губах, кружилась по бальному залу, ее движения, плавные и грациозные, завораживали.

Дэниел вдруг почувствовал глубокую грусть. Он не мог понять ее причину, пока не увидел холодные, осуждающие глаза жены.

Она, в конце концов, потеряла свою невинность. Жозефина, этот двор, этот город просто украли ее у Лорелеи.

Его Лорелея, которая избежала смерти от рук убийц, лечила больных и снова научила Дэниела радоваться жизни, лишилась какой-то ценной части себя, которая делала ее такой удивительно неповторимой.

Грусть перешла в гнев. Приступ леденящей душу ярости был новым для него и болезненным, кровоточащей раной в той части его тела, о существовании которой Дэниел давно забыл. Под звуки музыки он узнал это чувство. Ворон ревновал. Ревность терзала его сердце когтистой лапой.

Дэниел еще никогда так не увлекался женщиной, чтобы стать жертвой этого ядовитого чувства. Ему вдруг захотелось выцарапать всем глаза. Увести Лорелею из зала, спрятать, укрыть ее от похотливых, жадных взглядов.

Ревность делала его опасным человеком.

Но он и вида не подал, когда ринулся в самую середину танцующих и сомкнул руку вокруг запястья Лорелеи. Она удивленно взглянула на Дэниела.

— Прошу меня извинить, — сказал Дэниел, с улыбкой победителя на лице. — Моей жене нездоровится, — он обнял ее за плечи. — Дорогая, нам лучше уйти.

— Я только что пришла, — заявила она, вызывающе подняв подбородок. Свет свечи золотил ее прекрасную обнаженную шею.

Бонапарт бросил на Дэниела понимающий взгляд.

— Напротив, ваша жена очень хорошо выглядит. Но я уже и сам устал от этих танцев, — он галантно склонился над ее рукой, поцеловал и повернулся к Дэниелу: — Прошу, сударь.

Грубо сжимая тонкое запястье, Дэниел потащил ее к выходу.

— Я хочу остаться.

В ее хриплом голосе слышалась тревога.

— О нет, — проговорил Дэниел, едва касаясь ее обнаженного плеча. — Боюсь, что нет, дорогая.

Они вышли через веранду, на которой прогуливались пары и группами стояли военные. Внизу раскинулся освещенный разноцветными огнями сад. Дэниел направился ко входу во дворец, над которым были установлены большие часы.

Лорелея сопротивлялась.

— Ты не можешь насильно увести меня, Дэниел Северин, — презрение в ее голосе превратило ароматный ветерок ночи в ледяную бурю.

— Послушай, — сказал он с преувеличенным терпением. — Ты можешь спокойно уйти со мной или отказываешься и…

— Да. Я отказываюсь, — она вырвалась из его рук и, резко повернувшись, зашагала назад, в сторону бального зала.

Прозрачная ткань струящимися складками обтекала соблазнительные выпуклости ее стройной фигуры.

Дэниел смотрел ей вслед. Этой ночью, как ни в какие другие, ему нужна была ее теплота, нежность, любовь, но не упрямство.

— Не заставляй меня ставить нас перед всеми в неловкое положение, — он про себя сосчитал до трех.

Лорелея не вернулась назад, и он в два шага покрыл расстояние между ними, схватил ее за руку и повернул к себе лицом.

— Ты и так достаточно себя унизила сегодня. Не заставляй меня еще больше усугублять это.

— Тогда прекрати вести себя так, словно я твоя собственность. Я остаюсь.

Она стояла и смотрела на него воинственно и вызывающе. Остановилась группа солдат, наблюдая за происходящим.

— Пойдем сейчас же со мной, — произнес Дэниел доведенным до бешенства голосом. — Или, ей-богу, я потащу тебя.

— Тогда тащи, — парировала она, — потому что это единственный способ заставить меня уйти.

— Мне очень жаль, — прошептал он, потому что действительно так и было на самом деле.

Подхватив ее на руки, Дэниел перекинул Лорелею через плечо.

Когда Дэниел проходил через веранду со своей ношей на плече, послышался женский смех.

— Получил удар, гражданин, — крикнул какой-то мужчина.

А потом, как будто перед ними разыгрывают сцену из спектакля, люди начали аплодировать.

— Парижанам так легко доставить удовольствие, — пробормотал Дэниел.

Шум аплодисментов еще звучал в его ушах, когда Дэниел отослал горничных из их комнат, ногой распахнул дверь в свою спальню и положил Лорелею на кровать.

— Ты проклятый варвар! — она скатилась с кровати и побежала к двери, ее платье как привидение мелькало в лунном свете.

Дэниел бросился к ней, захлопнул дверь и повернул в замке ключ.

— Тебе лучше немного побыть со своим мужем. Нам нужно кое-что решить, Лорелея. Прямо сейчас, — сказал он, засовывая ключ в карман.

Она отступала от него, пока не уперлась в спинку кровати. Лорелея ухватилась за нее и презрительно посмотрела на Дэниела, как на совершенно чужого ей человека.

— Нам нечего решать, — сказала она. — Ты лгал. Я не прощу тебя. Что ты еще можешь мне сказать?

«Что я люблю тебя, — это открытие поразило его сердце и пронеслось сквозь сознание. — Больше жизни, больше свободы».

Еще вчера она бы поверила ему. Сегодня же решит, что это очередная ложь.

Он подошел к камину и взял с полки трутницу. Очень медленно и нарочито осторожно он зажег тонкую свечку, а потом прошел по комнате, зажигая по очереди все свечи, пока не стало светло.

В его душе ярость перемежалась с каким-то страшным возбуждением. Он знал ее как девственницу, партнершу в восхитительной страсти и нежную, жаждущую любовницу. Но только не такой, какою она была сейчас: соблазнительной женщиной, полностью осознающей силу своей сексуальной привлекательности.

Лорелея без выражения смотрела на него, в ее глазах была настороженность. Наконец он повернулся к ней лицом.

Казалось, ему было трудно дышать.

Зря он зажег свечи. Невольно его взволновало так хорошо сидящее на ней это проклятое платье. Ткань обтягивала ее тело, золотом сияло в желтом свете свечей и восхитительно переливалось при каждом ее вздохе.

Его тянуло к ней, как глупое насекомое в шелковую паутину. Дэниел подошел и стал перед Лорелеей, упершись руками в спинку кровати, тем самым лишив ее возможности улизнуть от него.

— Что, черт возьми, с тобой происходит? — требовательно спросил он.

В ее глазах с пляшущими язычками пламени он увидел вызов.

— Я выросла, Дэниел. Стала мудрее.

Он хрипло усмехнулся, хотя его глаза не отрывались от ее пухлых, влажных губ. Дэниел грубо дернул за прозрачную ткань платья:

— Ты называешь это нарядом взрослой женщины? Я называю это платьем шлюхи. Этому научила тебя Жозефина?

— Тебе самому очень нравились уроки Жозефины, Дэниел, — бросила она ему в ответ.

Его сердце превратилось в кусок льда. Значит, и об этом рассказала Лорелее эта сука.

— Ради Бога, — тихо произнес он, — о чем ты думала, когда наряжалась в это платье?

— Я думала, что оно сможет привлечь внимание мужчин к тому факту, что я уже не маленькая швейцарская овечка, которая не видит ничего, кроме своего мужа.

— О да, их внимание ты заполучила, — его взгляд упал на ее грудь и скользнул вниз к темному треугольнику волос. — Бог помог нам, мое внимание ты тоже заполучила.

— Какая досада! — воскликнула она, выскользнув из-под его рук и залезая на кровать. — Но твое внимание мне ни к чему. Оставь меня одну, — ее голос звучал холодно, каждое слово падало как камень в темный колодец.

— Нет, пока мы не покончим со всем этим.

— Тогда тебе придется очень долго ждать. Потеряв терпение, он опустился на одно колено и обнял ее за плечи. Ее кожа под его пальцами была теплой и мягкой.

— Это на меня ты сердишься, Лорелея. Зачем же тебе позориться, выставлять себя на показ, словно ты женщина, потерявшая стыд?

— Ах, — хрипло произнесла она. — Значит, мне это удалось. Надеюсь, каждый из присутствующих обратил внимание на этот факт.

— О боже, зачем тебе это?!

— Все должны убедиться в том, что я женщина легкого поведения — будет, чем аргументировать мой развод.

Ее наивное, отчаянное желание разрушить их брак как удар молота поразило Дэниела. Ему стало нестерпимо больно, что он сам подтолкнул ее к этому.

— Не будет никакого развода, — заявил он. — Я не позволю тебе уйти, Лорелея, нас нельзя разделять.

В его словах было больше правды, чем она могла бы предположить. Каждый раз во время их близости Дэниел чувствовал, что сливается с ней воедино, погружается в ее тепло. Сейчас его рот был совсем близко от губ Лорелеи. Он мог чувствовать ее дыхание, быстрое и легкое, на своей щеке.

«Один поцелуй, — говорил он себе. — Один поцелуй вернет Лорелею — великодушную, непредсказуемую, без которой уже невозможно жить».

Он прижался к ее губам, вкушая знакомую сладость зрелого плода…

Она отпрянула назад:

— Нет. Я не хочу.

— Лгунишка, — возразил он. — Ты хочешь меня.

Он завладел ее губами, и их податливость убедила Дэниела, что он прав. Он отодвинулся назад, чтобы заглянуть в бездонные мечтательные карие глаза.

— Ты научил меня играть в эту игру, Дэниел, — тихо проговорила она. — Но сама я научилась побеждать в ней, — она потянулась к нему и страстно поцеловала.

Тело мужчины заныло от охватившей его страсти. Такой поцелуй был способен вырвать душу мужчины из его тела: поцелуй опытной женщины, поцелуй куртизанки.

К своему стыду, Дэниел понял, что она даже руками не пошевелила, чтобы доставить ему наслаждение. Он слишком пылко реагировал на нее — от простого поцелуя стал мягким как воск.

Дэниел отодвинулся от нее, чувствуя на губах вкус ее губ и тревогу во всем теле от ее чувственного штурма.

— Я шокировала тебя? — с триумфом в голосе спросила Лорелея.

— Ты этого добивалась? — спросил он, наклоняясь к ней и обнаруживая, что его дурманит запах розовой воды и нового шелка. — Хочу предупредить тебя, это очень опасно. Ты играешь с огнем.

— Теперь я привыкла к опасности, — она рассмеялась. — Это у меня в крови.

— Боже, ты заводишь меня слишком далеко.

Дэниел перевернул ее на спину. Ее тело под невероятно тонкой тканью еще больше возбуждало его. Он приник к ее груди, лаская ее языком через шелк, натягивая его так сильно, словно хотел порвать, как будто тем самым он уничтожит отчуждение и непонимание между ними. Его руки скользнули вниз к бедрам и скрытой между ними двери в рай.

— Дэниел, — с удивлением выдохнула она, — я не это…

— Я даю тебе только то, о чем ты просила, для чего ты и надела на себя это платье, — сказал он и грубо, почти кусая, поцеловал ее.

Лорелея с яростью вернула ему поцелуй, бросая вызов. Его руки скользнули между их телами, чтобы освободиться от брюк, а после этого он взял ее с таким исступлением, что у нее смешались все чувства. Женщина извивалась под ним, прижимала его ближе к себе. Ее бурная реакция заставила Дэниела забыть о всяком контроле над собой, и он дал волю своей безумной, неуемной страсти.

Зашуршало разорванное платье, когда он отодвинулся от Лорелеи и поправил свою одежду. Дэниел сел на краешек кровати и, опершись локтем о колено, пригладил дрожащими пальцами взъерошенные волосы.

Чуть повернув голову, он взглянул на Лорелею. Она лежала очень тихо, устремив взгляд в потолок, не делая ни малейшей попытки прикрыть себя.

Ему стало стыдно за свою животную страсть. Он набросил на нее покрывало.

— Зачем ты это сделала, Лорелея? Зачем ты спровоцировала меня?

— Я дочь шлюхи короля Людовика, — как бы между прочим заметила она. — Просто я хотела сыграть эту роль, — она пошевелилась, ее обнаженное плечо блеснуло в свете свечи. Он заметил красные отпечатки на нежной коже, где он впивался пальцами в ее тело. — А ты сыграл свою.

У него тоскливо заныло сердце.

— Нет, о нет! Ты не можешь так думать, Лорелея, ты осталась тем же человеком, каким была до того как узнала правду. Ничего не изменилось.

— Изменилось все. Я — творение преступной, тайной страсти; дочь своих родителей, — она горько рассмеялась. — Что за ирония судьбы? Дочь короля выходит замуж за простолюдина.

Ее откровенные издевательства неприятно поразили Дэниела.

— Не надо так говорить, Лорелея. Умоляю, не надо.

— Мы должны развестись, Дэниел.

Он вскинул голову. Это был его план с самого начала, но как-то получилось, что, даже сам того не сознавая, он отказался от него.

— Лорелея, я говорил тебе, не будет…

— Аннулирование, наверное, подойдет лучше, так как церковь воспрещает…

— Черт возьми, я хочу знать…

— Да? — спросила она, усаживаясь. — Но ведь так и было, Дэниел. Ты все время знал об этом.

— Прости меня. Я должен был сказать тебе о родителях. Видит бог, я хотел это сделать.

— Теперь уже слишком поздно каяться, Дэниел. Он посмотрел на часы. Ему хотелось провести остаток ночи с ней, признаться во всей лжи, что когда-то наговорил ей, но через час ему нужно быть у архивной тюрьмы, чтобы освободить из заточения Мьюрона.

— Пожалуйста, не совершай никаких необдуманных поступков, — сказал Дэниел, потянувшись к ней.

— Типа изнасилования? — бросила Лорелея вздрогнув от его прикосновения.

Она отбросила покрывало и встала с кровати. Разорванное платье болталось у нее на спине, но он не испытывал никакого желания, только глубокое, неприятное сожаление.

— Я пойду спать. Одна, — она остановилась, чтобы достать ключи из кармана его сюртука. Рядом на полу валялся скомканный клочок бумаги, ветром его занесло под кровать. Лорелея повернулась и посмотрела на Дэниела:

— А после этого я собираюсь положить конец нашему браку и зажить своей собственной жизнью.

Лорелея захлопнула дверь своей спальни и повернула в замке ключ. Долго смотрела на дверь. Она ненавидела его за ту власть, которую он еще имел над ее чувствами. Ненавидела за то, что старые раны еще отражались в его глазах потрогали ее сердце. За то, что он скорее умрет, чем признается, что она нужна ему.

Лорелея не могла оставаться с ним. Если она это сделает, то скоро обнаружит себя валяющейся у него в ногах, превратившейся в полное ничтожество. Она будет ничем не лучше своего отца, болтающегося как лист на ветру, неспособного прибиться ни к одному берегу.

Она сняла с себя прекрасное платье. Конечно, она привлекла сегодня к себе внимание Дэниела. Лорелея вспомнила то мгновение, когда он только увидел ее в этом платье. Вихрь чувств: удивление, восхищение и ярость, отразившиеся на лице Дэниела, будет жить в ее памяти все последующие годы. Только на мгновение она почувствовала себя по-настоящему прекрасной, ощутила власть над мужчиной, которую не могла дать ни королевская кровь, ни происхождение, ни титул.

На разорванном шелке все еще сохранялся запах их любви. Любви? Это была похоть и одержимость. Сорвав с себя остатки платья, она направилась к кровати. Она никогда больше не наденет такое платье. Лорелея отбросила покрывало и обнаружила сложенный клочок бумаги. Нахмурившись, она развернула его и подошла к окну, повернув записку к свету фонарей в саду.

«Приходи немедленно, — прочитала она. — Отец Джулиан хочет тебя видеть».

Записка была подписана отцом Ансельмом. Со страхом в душе Лорелея бросилась к шкафу. Ее брюки, рубашка и куртка, свежевыстиранные и выглаженные, лежали на дне ящика.

«Неужели я всегда буду действовать по прихоти других, бросаться на первый же зов?» — размышляла Лорелея. Такова была ее профессия. Тот факт, что она врач, исключал всякую личную неприязнь. Настоятель был болен, может быть, ему стало хуже.

Она натянула на себя привычную одежду и посмотрела на открытую дверь. Без сомнения, Дэниел попытается остановить ее, или, по крайней мере, захочет сопровождать. Она не могла больше встречаться с ним этой ночью. А Сильвейн, вне всякого сомнения, сторожит у входа в их апартаменты.

«Прекрасно», — подумала она, бросив взгляд на окно. Настало время принимать собственное решение и действовать по своему усмотрению. Видит Бог, она должна это сделать.

Из своего рюкзака Лорелея достала веревку, которая сохранилась со времен их побега из приюта. Она обвязала один конец вокруг кованой железной решетки окна и вылезла на карниз. Двор лежал внизу на расстоянии трех этажей, но ее это не испугало. Восхождение на горы в сотни раз выше ей привычно. Лорелея тихо и быстро спустилась на темный двор. Из галереи Дианы доносились взрывы смеха и веселое пение.

Ее сапоги промокли от росы, когда она пробиралась через сад, стараясь держаться в тени. Лунный свет посеребрил воду в выложенных мозаикой прудах, в ночной тиши раздавалось спокойное журчание воды.

На территории древнего монастыря Лорелея отыскала дверь в келью отца Джулиана и тихо постучала.

Открыл отец Ансельм, его изрезанное морщинами лицо освещалось пламенем свечи, которую он держал в руке.

— Лорелея! Входи, дитя мое.

Она старалась подавить живущую в ее груди любовь к человеку, который был для нее отцом, учителем и другом. Постоянно напоминала себе, что он был посвящен в страшный обман, делавший из нее пешку в чужой игре.

— В каком состоянии?

Ее голос звучал сурово, неприязненно. Отец Ансельм нацепил свои очки и внимательно посмотрел на нее.

— У него стало совсем плохо с животом.

Он поставил свечу на тумбочке у койки, и Лорелея взглянула на настоятеля. Удивление и сочувствие перемешались в груди Лорелеи. Он лежал, устремив взор в потолок; глаза остекленели от боли, черты лица заострились и осунулись, на лбу блестели капельки пота. Его тонкие бескровные руки лежали на груди, из которой со свистом вырывался воздух.

— Что с ним такое? — спросила Лорелея.

— Я подумал было, что это отравление некачественной пищей, но никто больше не заболел.

Она вдруг вспомнила, как Дэниел вырвал из ее рук чашку с шоколадом. «Не пей это…»

— Что он ел?

— Немного бульона и разбавленного вина.

— Кто это готовил?

— На кухне монастыря.

Лорелея коснулась запястья отца Джулиана и вздрогнула, почувствовав его нитевидный пульс.

— Какие у него симптомы?

— У него не переваривается пища. Он не ходил в туалет в течение восьми часов.

— Возможно, это язва желудка.

— Я уже об этом думал. Но в его рвоте нет крови.

— Как долго он находится в таком состоянии?

— Ему стало хуже через час после ужина. Лорелея почувствовала себя виноватой. Пока она танцевала и занималась любовью, настоятель лежал, умирая в мучениях.

— Отец, — ей было невыносимо видеть таким слабым человека, который всю свою жизнь был неиссякаемым источником силы и энергии. — Вы слышите меня?

— Лорелея… — его голос прозвучал шуршанием засохшего листа по каменной мостовой. Настоятель поднял дрожащую руку и указал на отца Ансельма: — Оставь нас. Пожалуйста.

Старый каноник кивнул и вышел. Отец Джулиан судорожно вздохнул:

— Никогда не думал… предавать тебя…

— Ш-ш, — сказала она. — Вы тратите свои силы. Здесь неподалеку есть аптека. Я пошлю за слабительным.

— Нет! Должен рассказать тебе о сокровищах. Лорелея плохо расслышала его слова, и их смысл не дошел до ее сознания, потому что она вдруг мысленно перенеслась на поле битвы, в полевой госпиталь, испытывая тоску от того, что люди умирали.

Она порылась в своей памяти. Лихорадки нет. Учащенный пульс. Она прослушала его грудь. Легкие чисты.

Лоб был холодный. Отец Джулиан беззвучно пошевелил губами, потом снова заговорил.

— Моя вина, — прошептал он. — Моя жадность чуть не погубила тебя.

Его слова встревожили ее.

— Отец Джулиан, о чем вы говорите?

— Сок… ровища.

— Сокровища?

— Твой отец, король Людовик, оставил наследство. Я должен был отдать его тебе… по праву принадлежит тебе.

У Лорелеи быстро забилось сердце.

— Отец оставил мне наследство?

Отец Джулиан слабо кивнул:

— Оно… в приюте.

Наконец-то она поняла, что к чему: покушения на ее жизнь, таинственность отца Джулиана; все уловки, чтобы присвоить то, что принадлежало ей. Лорелея не испытывала обиды или гнева от предательства дорогого ей человека, только жалость и неизбежность близкой разлуки. Его тайные деяния обернулись против него самого.

— Отец Джулиан, как вы могли? — прошептала она, испытывая боль разочарования. — Вы же служитель Бога.

— Человек, — сказал он, у него затрепетали веки. — Всего лишь человек.

Ужасная мысль поразила ее.

— Отец Джулиан, вы должны мне сказать. Дэниел знал о сокровищах?

Он сжал губы, глаза закатились от мучительной боли.

— Думаю, что знал. Он обыскал мой кабинет. Она закрыла лицо руками. Наконец-то она узнала, что действительно нужно было от нее Дэниелу, почему он женился на ней.

— Должна… достать сокровища, — сказал отец Джулиан. У него в горле зловеще захрипело. — Они в дароносице.

Святой сосуд был сделан из сплава олова со свинцом, усеян фальшивыми камнями. Едва ли это сокровище.

— Я не понимаю.

— Драгоценные камни принадлежали Марии-Антуанетте.

Она вспомнила вправленные в металл большие и грубо обработанные камни.

— Но они же фальшивые.

— Они настоящие. Необработанные и специально плохо ограненные, — его голос совсем затих. Потом настоятель снова собрался с силами: — Никому не говори. Никому, слышишь?

— Да, отец.

Даже, несмотря на свои путающиеся мысли, Лорелея действовала практично. Она собиралась оставить Дэниела. Ей нужно будет на что-то жить. Сокровища обеспечат ее средствами для того чтобы основать свою собственную врачебную практику в каком-нибудь отдаленном уголке.

— Обещай мне, Лорелея. Это очень опасно.

— Обещаю, отец.

Так она и собиралась поступить. Теперь она знала, что может сделать с человеком жадность.

— Я хочу привести доктора Ларри, — сказала Лорелея, поднимаясь на ноги.

— Лорелея.

Она обернулась и увидела, что в комнату снова вошел отец Ансельм. Когда? Слышал ли он?

— Уже слишком поздно.

Он потянулся в складки своей рясы. На какое-то безумное мгновение ей показалось, что сейчас она увидит оружие в его руке. Боже, теперь, когда все ее мечты и доверие к людям были разбиты вдребезги, она подозревала всех и каждого.

Отец Ансельм достал пузырек с маслом и шагнул вперед, его старое лицо осунулось от горя.

— Per istam sanctam unctinem…

Слова молитвы разнеслись по тихой келье. Отец Джулиан пошевелился. С его губ сорвался слабый звук. Его грудь успокоилась. Лорелея опустилась перед ним на колени и прижала руку к его горлу. Пульса не было. Он умер. Настоятель приюта Святого Бернара умер.

— Я не услышал его последней исповеди, — сказал отец Ансельм.

«Я услышала», — подумала Лорелея. Она пыталась думать о том, каким он был при жизни: строгим, но заботливым; сильным и непримиримым. Но ее горе и воспоминания омрачались его последними словами.

Отец Ансельм привел отца Эмиля. Тот присоединился к их бодрствованию у тела покойного. Его спокойное, непроницаемое лицо не выдавало никаких чувств.

Прошел час, потом два. Отец Ансельм встал.

— Я должен пойти проследить… за приготовлением к похоронам, — проговорил он.

Лорелея кивнула:

— Мы с отцом Эмилем останемся.

Эмиль опустился на колени и стал шарить под кроватью.

— Отец Эмиль, что вы делаете?

Он бросил на нее раздраженный взгляд. Возможно, это было игрой света свечи, но ей показалось, что она увидела вспышку ярости в его светлых глазах. Возможно, он тоже догадался о предательстве отца Джулиана.

— Кто-то должен осмотреть вещи настоятеля.

Отец Эмиль вытащил из-под койки стопку книг, деревянный несессер, покрытый кожей, и большой парусиновый рюкзак.

Лорелея поднесла свечу ближе. Мерцающий огонек осветил эмблему, вышитую на клапане рюкзака: пучок отделанных черными перьями стрел.

Она все поняла.

— О Боже, — произнесла Лорелея, опускаясь на колени рядом с отцом Эмилем, — это же рюкзак Дэниела, который он потерял во время обвала.

— Черт, не могу найти эту проклятую бумажку, — Дэниел нахмурился. — Должно быть, я оставил ее в своем сюртуке.

Вонь от гниющих овощей заполнила всю боковую улочку, ведущую к Шантэрэну.

— Непохоже, чтобы Ворон стал таким неосторожным, — заметил Сильвейн, свет из окна винного погребка осветил его соломенные кудри.

— Я сам себя не узнаю последнее время, — пробормотал Дэниел, думая о ссоре с Лорелеей, которая разыгралась несколько часов назад.

Он вздрогнул, вспомнив, как она заперлась от него в своей комнате. Как ему теперь убедить ее, что он изменился, что он уже не тот человек, который пришел в приют, задумав убийство?

«Ты знал, к чему это приведет. Ты знал, что в конце концов, она все обнаружит, — доносился из глубины его души обвиняющий голос. — Ты должен был все рассказать сам».

— Нам придется обходиться без плана, — сказал Дэниел.

Вместе с Сильвейном они пробрались к реке, стараясь идти в тени деревьев, чтобы миновать жандарма, расхаживающего в начале аллеи и контролирующего все тропинки парка. С бьющимися сердцами, сжав в руках оружие, они прижались к разрушающейся стене темного дома. Мимо прошел жандарм, насвистывая себе под нос и размахивая фонарем.

Воды Сены бились о древние стены Шантэрэн. Париж никогда по-настоящему не засыпал; даже в этот час со стоявшей на якоре баржи доносился смех и пьяные голоса. Дэниел, никем не замеченный, спустился к берегу, колчан со стрелами и лук болтались у него за спиной. Это оружие казалось странным и неуместным в современном городе, где на каждом углу стояли вооружённые мушкетами солдаты.

Сильвейн укрылся за горизонтальным барьером в конце аллеи. Его называли «ловушкой для пьяных», и предназначался он для того, чтобы подвыпившие мужчины не упали в реку.

— Как воняет от воды, — заметил Сильвейн.

— Постарайся не намочить тетиву.

Со стороны реки к ним метнулась тень. Один из находящихся в рыбачьей лодке три раза подряд поднял руку.

— Это Штокальпер, — произнес Дэниел.

— Как раз вовремя, — ответил Сильвейн, посылая ответный сигнал.

Дэниел пытался проникнуться тем же ожиданием, что и юноша. Через короткое время они посадят Мьюрона в лодку и отправятся вниз по реке к порту Сен-Поль, где их будут ждать доктор Ларри с Лорелеей, а потом — в Швейцарию. Оттуда, поддерживаемый объединенными силами, он заставит Бонапарта проявить снисходительность и удержит его от дальнейшего разграбления страны и покушения на независимость Швейцарии.

Но Дэниел мог добиться освобождения Жана Мьюрона одним путем. Прежде чем закончится ночь, он снова будет убивать, омрачая свою душу чужой смертью.

Они надели на себя непромокаемые плащи, высокие сапоги и шляпы, чтобы не намокнуть в вонючей жиже канала, по которому должны были пройти. Ухватившись за железные петли, торчавшие из древней каменной кладки, Дэниел спустился к воде. На стене ползали светлячки, перелетая с места на место по вонючему мху. В реку прошмыгнула крыса и уплыла, оставляя за собой на воде дорожку.

Сильвейн с отвращением фыркнул. Они добрались уже до канализационной трубы — маленькой прямоугольной дыры, которая была зарешечена. Всего несколько часов назад швейцарские патриоты подпилили прутья решетки, проделав отверстие, через которое мог проскользнуть худощавый человек.

У Дэниела уже хлюпала в сапогах речная вода, когда он пролез в дыру. Ему в нос ударила отвратительная вонь канализационных стоков, и он едва не задохнулся. Труба была узкой, явно не предназначенной для того, чтобы по ней можно было продвигаться.

— Все в порядке? — шепнул он Сильвейну.

— Мне плохо.

— Я был бы удивлен, если бы ты чувствовал обратное. Радуйся еще, что в этом здании фактически никто не живет.

Как будто опровергая его слова, вверху раздался металлический скрежет, за которым последовало журчание воды.

— Дерьмо, — сказал Сильвейн.

— Будем надеяться, что нет.

Дэниел вжался в верхнюю часть трубы. Что-то протекло мимо них и выплеснулось в реку.

— Может быть, это кто-то брился и вылил воду? — заметил Сильвейн.

— Может быть.

Туннель опасно поднимался вверх. Ноги Дэниела соскользнули с каменной кладки. Кожа на руках содралась до крови.

— Ты сможешь это сделать? — спросил Сильвейн.

— Пальцы болят. Не смогу… натянуть тетиву. Ты сможешь сделать это и сам, если захочешь.

— Ты так свободно говоришь об этом, Дэниел? Ты легко убиваешь?

— Я уже и сам ничего не знаю, — с неподдельной искренностью ответил он.

Они молча взбирались вверх, пока не достигли серого квадрата окна в стене с толстой решеткой, через которую пробивался тусклый свет.

— Здесь, — выдохнул Дэниел. — Эта решетка.

Вглядываясь между прутьями решетки, он мог видеть только зловещую черноту подвала.

— Здесь есть кто-нибудь? — прошептал Сильвейн.

— Я почти ничего не вижу. Будь готов к тому моменту, когда я сдвину эту решетку.

Упершись коленями в обе стороны трубы, он ухватился за железную преграду и что было силы надавил на нее всем телом. Металл заскрежетал по камням и медленно уступил. Наконец образовался узкий лаз. Дэниел толчками распахнул решетку пошире, приподнял голову и огляделся по сторонам. Вокруг все было темно и тихо.

Большая, со сводчатым потолком, комната была вся завалена заплесневелыми бумагами и книгами, соломой, мешками с отходами и стеклянными бутылками.

— Понятно, — прошептал Дэниел.

Они вылезли из трубы и сняли свои плащи, спрятав их под соломой. Сильвейн шейным платком вытер вспотевшее лицо.

Где-то скрипнула дверь. Сильвейн уронил платок на захламленный пол.

Дэниел услышал, как из колчана извлеклась стрела.

— Этого я беру на себя, — прошептал Сильвейн.

«Молодец», — подумал Дэниел и тоже стал готовить свое оружие.

В комнату ступила какая-то тень. В тишине послышался звук отпускаемой тетивы. Стрела вонзилась в живую плоть.

Человек вскрикнул. Дэниел и Сильвейн бросились к нему, чтобы заткнуть ему рот. Но через несколько секунд, сраженный метким ударом в грудь, мужчина испустил дух.

— Мне плохо, — снова прошептал Сильвейн.

Дэниел наклонился, чтобы обыскать тело в надежде найти ключи. Тошнотворный комок подкатил к горлу. Он устал от смертей и тайных деяний. Ему нужен был открытый, честный бой при свете дня, а не убийства в потемках.

Должно быть, этот парень был маленькой сошкой, потому что его карманы оказались пусты. Кряхтя, Дэниел и Сильвейн оттащили тело в угол огромной комнаты и прикрыли его соломой.

Они выскользнули за дверь и очутились в темном коридоре.

— Здесь еще два этажа вверх, — проговорил Дэниел, всматриваясь в густую темень.

— Откуда ты знаешь?

— Де Вир кое-кому заплатил здесь.

Выругав себя в очередной раз за то, что потерял план этажей, он направился в сторону узкого пролета каменных ступенек. Они продвигались медленно и бесшумно, задержавшись па первой лестничной площадке, чтобы заглянуть в длинный проход, заваленный кипами бумаг.

Со времен Террора это место очень изменилось. В камерах больше не было отчаявшихся мужчин и женщин. Преступления многих из них заключались лишь в том, что в их венах текла кровь древних благородных династий.

Как у Лорелеи.

Воспоминания о ней совсем некстати выплыли из глубины сознания Дэниела. Ее ненависть обжигала ему душу. Дэниел давно знал, чем для него самого обернется обман.

Но теперь, когда Лорелея знала правду, он будет стоять на ее стороне и постарается исправить все ошибки и недоразумения последних месяцев.

Дэниел рисовал в своем воображении, как Лорелея в смятении расхаживает по комнате, планируя свою будущую жизнь, в которой для него нет места. Но ему без Лорелеи уже не будет жизни. Он должен вымолить ее прощение.

Он кивнул головой, подавая Сильвейну знак следовать за ним. На следующей лестничной площадке, куда через полуоткрытую дверь на втором этаже падал сноп света, они услышали разговор охранников.

— …побил меня снова, Фулар. Ты лишил ужина моих малышей, вырвал его прямо у них изо рта.

По деревянному столу зазвенели монеты.

— Ну хватит, Исамбар, играть на моих чувствах. Твои дочки едят как королевы, ты обожаешь их.

— Ну, не больше, чем ты своего мальчишку. Послышался шелест тасуемой колоды карт.

— Скажи-ка мне, он все еще в Сорбонне?

— Да, получает отличные оценки. Нам с женой приходится много трудиться, чтобы оплатить его учебу.

Сильвейн подготовил стрелу. Дэниел последовал его примеру и попытался выбросить из головы все мысли. Впервые за последнее время ему это не удалось. Разум подвел Дэниела, не позволив ему даже на мгновение уйти от действительности, спрятаться в привычном коконе холодной темноты. Он не мог не думать о двух мужчинах, сидящих за приоткрытой дверью; не мог не думать об их детях; не мог лишить их семьи кормильцев.

У Дэниела дрожали колени, когда он поднял свой лук, вложил стрелу и вошел в караульную комнату.

— Месье, — сказал он. — Прошу извинить за вторжение.

Мужчины оторвались от своих карт и с удивлением уставились на вошедших. Охранник постарше оцепенело сидел, прислонившись к спинке стула. Молодой вскочил на ноги и потянулся рукой к эфесу своей шпаги.

— Пожалуйста, не надо, — произнес Дэниел. Сильвейн шагнул и стал рядом с ним. — Наши стрелы гораздо быстрее вашей стали.

Старший охранник оставался неподвижным, только смотрел во все глаза на Дэниела.

— Но вы…

— …просто привидение, — закончил за него Дэниел, увидев по изумлению в глазах мужчины, что тот узнал его. — С этого расстояния я смогу пригвоздить вас к стене.

Молодой охранник сделал глубокий вдох, намереваясь закричать.

— Исамбар, подожди, — остановил его напарник. Он выглядел очень напуганным. — Вы пришли за Мьюроном.

— Да.

Дэниел отошел в сторону. Сильвейн быстро разоружил охранников, отбросив шпаги и алебарды к дверям. Потом он связал им руки и ноги.

Дэниел в это время забрал у Фулара ключи.

— Не думаю, что вы скажете нам, где находится Мьюрон?

— Умоляю, сударь, не спрашивайте. Это будет стоить мне моей работы.

— Займешься армейскими контрактами. Жена первого консула сколотила на этом бизнесе состояние, — посоветовал Дэниел.

Пробормотав извинения, Сильвейн заткнул им рты кляпами. Дэниел взял лампу, и они вышли, замкнув за собой дверь в караульную.

— Теперь нам нужно найти Мьюрона и выбираться отсюда, — сказал Дэниел.

Они попробовали открыть первую камеру. В связке были четыре ключа, третий подошел. Дверь распахнулась. В лицо Дэниела ударил затхлый запах нежилого помещения.

— Жан? — прошептал он в темноту.

Ему никто не ответил. Они заперли здесь оружие охранников.

Дэниел открыл еще четыре двери. Все камеры были пусты. Но в пятой — с тошнотворным запахом испорченной пищи, мочи и кислого вина — из угла, в который не проникал свет лампы, метнулась тень.

У Дэниела подпрыгнуло сердце.

— Жан?

По холодному полу зашаркали шаги, зашуршала бумага и солома.

— Что за черт? Кто это?

— Это Дэниел, — сказал он. — Дэниел Северин. Быстрый вздох, а потом тишина. Напряжение, отягощенное недоверием, недопониманием, многими годами соперничества в далеком прошлом, идеализмом Жана и цинизмом Дэниела, установилось между ними.

— Дэниел… — задрожал в темноте хриплый шепот.

— С тобой все в порядке?

— Да.

— Ты можешь идти?

— Да.

— Тогда пошли. Со мной Сильвейн, Жан. Он из Швейцарии, такой же патриот, как и ты.

Жан помедлил.

— А ты, Дэниел?

— Я здесь. Разве этого мало?

Все трое направились к караульному помещению. Сильвейн высоко поднял лампу, освещая темный коридор. Из-за закрытой двери слышались сдавленные звуки; ножки стула колотили по полу. Охранники пытались освободиться.

— Месье Мьюрон, — с благоговейным трепетом начал Сильвейн. Он протер глаза и заморгал. — Святая Дева Мария, вы же…

— Брат Дэниела, — сказал Жан.

— Наполовину, — насмешливо вставил Дэниел.

— Да вы же похожи как две капли воды.

— За исключением волос Дэниела, — Жан вопросительно посмотрел на своего брата.

— Но ты никому не говорил об этом, — сказал Сильвейн. — Почему?

— Я пришел его спасать не потому, что он мой брат, — ответил Дэниел. — Было бы слишком эгоистично с моей стороны подвергать только из-за этого опасности тебя и остальных. Пошли.

Они спустились в комнату, куда выходила канализационная труба. Несмотря на все бодрые заверения Жана, Дэниел знал, что его брат ослабел после проведенных в заключении месяцев. «Лорелея даст ему что-нибудь от кашля, — пришла ему в голову неожиданная мысль. — Она поставит его на ноги». В сознании Дэниела затеплилась надежда на примирение с Лорелеей и сохранение их брака.

— Боже, мы будем спускаться здесь? — спросил Жан, вглядываясь в узкую шахту.

— Ты лезешь первым, Сильвейн, — сказал Дэниел.

Юноша начал спускаться.

— Теперь ты, Жан, — сказал Дэниел. — Я полезу последним и поставлю на место решетку. Тогда они не догадаются, что мы уйдем по реке.

Жан сделал глубокий вдох и начал спускаться. Из-за двери послышались приглушенные голоса и шаги. Борясь с паникой, Дэниел ухватился за железную решетку.

Шаги быстро приближались.

Уголком глаза Дэниел заметил на полу белый лоскут.

Платок Сильвейна. Он укажет преследователям, как они ушли.

— Не ждите меня, — прошептал Дэниел.

— Что случилось? — спросил Жан.

— Верь мне. Иди. Мне тут нужно еще кое-что сделать.

— Но…

— Уходи, Жан.

Дэниел собирался схватить платок и вернуться к трубе. Но прежде чем он успел дотянуться до платка, дверь открылась. Все, что он смог сделать, это поставить решетку на место и присесть на корточки между двумя стопками старых книг.

— Я ненавижу это место.

Это был голос Фулара. Свет факела осветил место у порога. Из трубы послышался скрежет.

— Что это? — спросил другой голос. «Исамбар», — вспомнил Дэниел. Они вырвались из караульного помещения. Черт бы побрал его вновь обретенную чрезмерную чувствительность. Он должен был убить их.

— Не знаю. Иди, проверь канализацию.

— Канализацию? Не думаешь же ты…

— Просто сходи проверь.

Послышались еще шаги, а потом длинная пауза. Факел осветил комнату.

— Я ничего не вижу. Проклятие, Фулар, теперь мы влипли.

Дэниел замер, молясь, чтобы охранники больше не услышали ничего из трубы, надеясь, что они не заметят тела под соломой. Секунды тянулись бесконечно.

Охранник повернулся, и свет его факела вырвал Дэниела из темноты. Он увидел нахмуренное лицо Фулара, его распахнутые от удивления глаза.

— Это он! — заорал Фулар. Дэниел вскочил и бросился к двери.

— Стой! — крикнул Исамбар.

Дэниел взбежал по ступенькам первого находившегося на пути лестничного пролета и через дверной проем выскочил на площадку. Вслепую он бежал по черному коридору туда, где виднелся клочок серого цвета.

За его спиной слышались крики и топот бегущих ног. Дэниел выбежал к незастекленному окну и легко перепрыгнул на соседнюю полуобвалившуюся стену. Уже совсем близко мелькали горящие факелы. Он бросил взгляд на окно. Через него уже пролезал вооруженный пикой Исамбар.

С ножом в руке, Дэниел приготовился уничтожить своего преследователя. Охранник, который рассказывал о своих дочерях, был молод. Долговязый и испуганный, он нацелил свою пику прямо в Дэниела.

Дэниел в мыслях унесся в свое далекое прошлое, вспоминая других охранников, других швейцарцев, других сражающихся.

Он отвел руку с ножом назад, готовясь сразить Исамбара. Но что-то заставило его остановиться. «Не убивай его, Дэниел». Голос Лорелеи словно донесся до него, разбудил в душе сострадание к совершенно чужому для него человеку. Он удивился тому, как Лорелея его изменила, заставила чувствовать, заботиться о других. Помогла ему поверить в самого себя и в то, что в темной пустоте его души живет что-то хорошее.

За спиной Дэниела раздались шаги.

Его рука дрогнула. Он выругался. «Хватит», — подумал он. Опустив нож, Дэниел повернулся, чтобы бежать.

Тюремные охранники стеной сомкнулись перед ним.