Ворон и роза

ГЛАВА 6

Месса тянулась так же медленно, как и весеннее таяние снега в горах. Лорелея нервничала. Она перевела взгляд с резной деревянной кафедры на изображение Святого Бернара из цветного стекла за алтарем.

Ей хотелось уйти отсюда и найти Вильгельма. Трактат был закончен. Они отошлют его сегодня в Коппе с Эверардом. Девушка судорожно сжала руки. Она презирала ложь, даже если та была во спасение. Но соблазн достичь своей цели пересилил. Вильгельм сказал, что ее научные поиски не причинят никому вреда. Все человечество только выиграет, если ее теория поможет победить смертельную болезнь. А что касается их поцелуя, то Лорелея сказала себе, что этот момент принадлежит скрывающейся в ней таинственной женщине и нет надобности делиться им со священниками, которым этого не понять.

Каноники принялись читать монотонными голосами молитву. Отец Эмиль, ризничий, поднял дароносицу. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь высокие окна, играли на гранях драгоценных камней большого сосуда.

Служба закончилась пением. Лорелея встала и направилась к выходу из часовни.

Освещенный разноцветными бликами льющегося из окна света, Вильгельм стоял у нефа. Лорелею охватило желание. С каждым днем ее пробуждающаяся страсть к незнакомцу становилась все сильнее. Только от одного его вида ее тело бросало в чувственную дрожь.

Девушка уже направилась было к нему, чтобы поздороваться, но что-то в выражении его лица остановило ее. Хотя мужчина еще и опирался на свою трость, но уже держался достаточно бодро. Даже при мягком освещении его лицо было суровым и недоступным. В его глазах Лорелея увидела непобедимую боль.

— Друзья мои, — произнес он спокойным голосом, который сразу же привлек к себе внимание всех присутствующих, — ваша забота и терпение исцелили меня. Ко мне вернулась память.

Услышав такую новость, Лорелея бросилась к нему:

— Ты вспомнил! О, Вильгельм…

— Нет. Не Вильгельм, — он окинул ясным, холодным, как зимнее небо, взглядом каноников и послушников, которые собрались вокруг, чтобы послушать. — Дэниел. Меня зовут Дэниел Северин.

«Нет, — подумала Лорелея, почему-то вдруг разволновавшись. — Ты — Вильгельм. Мой Вильгельм».

— Дэниел Северин, — прошептал один из присутствующих.

Лорелея внимательно пригляделась к стоявшему перед ней мужчине. Его прежний образ разрушился, а потом сложился в совершенно новый:

— Наконец-то тайное стало явным, — резко прозвучал голос отца Джулиана. — Сознаюсь, что нас выбивало из колеи то, что в приюте живет человек, потерявший память. Пойдемте завтракать, и там вы нам все расскажете.

Лорелея прикоснулась к здоровой руке Дэниела. Мышцы под ее пальцами напряглись.

— Мы не должны давить на него, отец Джулиан.

— Я себя хорошо чувствую, — быстро произнес Дэниел, не отрывая глаз от настоятеля.

Большая возбужденная толпа направилась в трапезную. Утреннее солнце заливало своим светом долину, играя золотистыми бликами на гладкой поверхности озера. Чистый, прозрачный, как горный хрусталь, воздух вливался в грудь Лорелеи.

Дэниел Северин шел ровно, но она знала, что его колено еще болело.

— Что случилось? — спросила она. — Неужели солдаты, которые Прибыли сюда прошлой ночью, узнали тебя? Неужели к тебе сразу вернулась память?

— Не все так драматично, Лорелея. Просто я проснулся сегодня утром со знанием — кто я такой.

— Не похоже, чтобы тебя это обрадовало. Его губы изогнулись в ироничную улыбку.

— Может быть, я пришел в себя благодаря твоим рассказам об изгнанных благородных героях и захватывающих приключениях. Я был немного разочарован, обнаружив, что я всего лишь обыкновенный человек.

«Как гладко и легко он говорит о себе, — подумала девушка. — Словно это удивительное выздоровление для него мало что значит».

— Действительно, — сказал отец Джулиан, который шел по другую сторону от Дэниела. — Но, тем не менее, мы с нетерпением ждем вашего рассказа о том, что вас привело сюда, — его серые глаза холодно сверкнули. — Человек не отважится отправиться в марте через перевал Большой Сен-Бернар без особых на то причин.

За завтраком, поедая сосиски с твердым сыром, Дэниел поведал свою историю. Он не понимал, почему так нервничает, — ложь была его второй натурой уже многие годы.

— Я путешествовал в Берн, — начал он.

— У вас там были дела? — спросил настоятель.

— Да. От имени и в интересах Жана Мьюрона. Он замолчал, положил руки на стол и окинул взглядом своих слушателей. Каждый из них прореагировал на хорошо известное имя. Знакомая зависть вновь завладела сердцем Дэниела. В глубине его души скрывался другой человек, его второе «я», который стремился вселить в швейцарцев хоть каплю того восхищения, какое они испытывали к Мьюрону.

— Вы тоже патриот? — спросил отец Дроз.

Над этим вопросом Дэниел все время размышлял, но так и не смог на него ответить. Вместо ответа он заявил:

— Мьюрон заключен в парижскую тюрьму. За столом послышались возмущенные голоса. — Боже милостивый, — воскликнула Лорелея. — За что?

— Его обвиняют в краже сокровищ из Берна — золота, которое Бонапарт перевозил в Париж, чтобы финансировать свой поход.

— Значит, — проворчал отец Клайвз, — Бонапарт тратит швейцарское золото на свои победы?

— А что он потом будет делать? — нахмурившись, спросил отец Ансельм. — Навязывать свою политику независимым округам Швейцарии?

— О Боже, нет, — пылко воскликнула Лорелея. — Ни один истинный швейцарец не станет терпеть иностранных законов и приказов.

Дэниел увидел, как вспыхнули от возмущения щеки девушки. Лицо было напряжено. Если бы ее отец обладал хоть десятой долей ее воли, то он бы одержал победу над парижской толпой.

В трапезной поднялся шум. Говорили все сразу.

— …Мьюрон — человек чести…

— …Он просто вернул то, что по праву принадлежит Швейцарии…

— …Он патриот, а не вор… Дэниел поднял руку:

— Его обвиняют и в воровстве, и в измене. Но все дело заключается в том, что он невиновен.

Отец Клайвз наклонился через стол и пожал руку Дэниела.

— Вы пришли, чтобы снять с него обвинения?

— Если смогу, — сказал Дэниел, чувствуя себя неловко от крепкого рукопожатия.

Эта идея пришла ему в голову только прошлой ночью. Он почти не надеялся на успех, потому что доказательства против Мьюрона были очень веские. «Черт бы тебя побрал, Жан», — в сотый раз подумал Дэниел.

— Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь, — клятвенно заверил отец Дроз.

— Благодарю вас, — сказал Дэниел.

— А теперь, — все еще скептическим тоном произнес отец Джулиан, — продолжите свой рассказ, месье. Нам бы, хотелось узнать о человеке, который рискует своей жизнью ради Мьюрона…

— Я родился в Лозанне и вскоре осиротел.

— О Дэниел, — сказала Лорелея, испытывая сочувствие. Непонятно по каким причинам, но ей казалось, что у него должна быть большая, шумная семья, в которой все горячо любили друг друга. — Что стало с твоими родителями?

— Моя мать была цыганкой, воровкой лошадей, и, хочу сказать, не очень удачливой. К тому времени как мне исполнилось три года, ее поймали и повесили.

Не веря своим глазам, девушка смотрела, как он спокойно прихлебывал свой кофе. Дэниел говорил об этом без всякого сожаления.

Он почувствовал на себе взгляд ее широко открытых карих глаз, но даже не повернулся в ее сторону, обратив все свое внимание на сидящих за столом мужчин. Опытный наемник, он осмотрел настороженным, цепким взглядом свою аудиторию, пытаясь уловить быстрый вздох, нервное подергивание глаз, судорожно сжатые от напряжения руки, чтобы обнаружить человека, стремящегося уничтожить его. Но он ничего не заметил.

Сильвейн отбросил со лба волосы и почти незаметно кивнул другому послушнику, словно говоря: «А я подозревал, что он из плохой семьи».

— А твой отец? — спросила Лорелея.

— Я ничего о нем не знаю, — произнес Дэниел. На самом деле он знал. Беда в том, что и Жозефина Бонапарт тоже знала. — Я вырос в приюте Санкт-Галлен. Мои воспитатели дали мне только образование, и больше ничего.

— Ты сирота, как и я, — прошептала Лорелея. — О, Виль… Дэниел.

Он натянуто рассмеялся:

— Не трать на меня свою жалость, Лорелея. Я был невыносим и заслуживал порку.

— Ни один ребенок не должен страдать, — страстно настаивала Лорелея. — Это несправедливо. Меня окружали люди, которые любили меня, но суровые учителя издевались над невинным мальчиком.

Он потерял свою невинность в таком юном возрасте, что теперь даже не помнил, была ли она когда-нибудь у него, но Дэниел оставил замечание без комментариев.

— У вас есть какие-нибудь родственники? — спросил отец Джулиан. — Братья или сестры?

— Нет, — ответил Дэниел. — У меня никого нет. — И это была почти правда. — Когда мне исполнилось пятнадцать лет, — продолжал он, — меня направили к ремесленнику — мастеру по изготовлению луков и стрел.

— К ремесленнику? — переспросил отец Джулиан. — Невероятно, учитывая ваше образование.

— Меня готовили к семинарии, — сказал Дэниел. — Но вся беда заключалась в том, что у меня не было к этому призвания, и мои учителя, в конце концов, потеряли всякую надежду. На нового же наставника моя образованность не производила особого впечатления, но он научил меня делать луки и стрелы и пользоваться ими.

— Вы меткий стрелок? — поинтересовался Сильвейн. Как любой истинный швейцарец, парень тоже обучался этому благородному занятию — стрельбе из лука.

— Я не ставил перед собой такой цели, — Дэниел улыбнулся. — Но кое-что умею.

— Вы тоже хотели заниматься изготовлением луков и стрел?

— Нет. Мой учитель был мастером своего дела, но меня оно интересовало постольку поскольку.

Лорелея вздрогнула, У нее было предчувствие, что Дэниел скрывает худшую часть своей жизни.

Она представила его молодым, еще несформировавшимся юношей. Боже, сколько же он выстрадал?

Неужели эти воспоминания до сих пор не дают ему покоя?

— Я ушел добровольно. По правде сказать, сбежал, — уточнил он. — Солгал о своем возрасте и вступил в швейцарскую охрану короля Франции Людовика XVI. Я дослужился до капитана.

— Вы были в Тюильри в 1792 году? — спросил отец Гастон.

— Да, — ответил Дэниел. Память захлестнули нежеланные воспоминания, скользкие от крови и отвратительно пахнущие смертью. — Я был там.

События прошлых лет легли тяжелым грузом на его плечи, от пережитого ужаса и вины за загубленные напрасно жизни ему вдруг стало трудно говорить.

В трапезной повисла тишина. Несколько человек, в том числе и Лорелея, перекрестились.

— Я помню тот день, когда мы узнали об этом, — сказала девушка. — Мне было тогда двенадцать лет, и новости из-за гор меня почти не интересовали, — она отодвинула в сторону тарелку — еда стала безвкусной. — Но я помню, как Эверард привез пакет, а отец Джулиан собрал нас всех в часовне, чтобы сообщить новости, — она вздрогнула, вспоминая резкий голос настоятеля и закипающую в ней беспомощную ярость. — Мы бодрствовали несколько дней. Все эти швейцарцы, убитые…

— Около восьмисот швейцарцев, — сказал Дэниел, — погибло в старинном дворце от рук толпы, собравшейся по звону набата. Ей-богу, в моих ушах до сих пор звучат колокола.

— Но вам удалось спастись, — заметил Сильвейн скептическим тоном и с едва заметной враждебностью. — Как это произошло?

— Я не дезертировал, — сверля глазами Сильвейна, начал Дэниел.

Он прикоснулся к шраму, ведущему к белой пряди волос. В голове, подобно вспышкам молнии, пронеслись воспоминания: оскорбленные шевалье, которые поклялись защищать корону своими саблями; нерешительный король и его обезумевшая жена, которая металась по дворцу, пытаясь спрятать драгоценности и детей; швейцарская охрана, которую заставили стоять без дела, как стену, в ожидании приказов, которые поступили слишком поздно. И под конец дьявольские крики толпы: «Да здравствует нация! Долой швейцарцев!»

Ледяным голосом Дэниел с уверенностью заявил:

— Верьте мне, друзья мои, я бы лучше умер.

— Дэниел, — произнесла Лорелея, — ты не должен так говорить.

— Тише. Не мешай ему, — оборвал ее отец Эмиль. — То был важный для Республики день.

— Вы там были? — резко спросил Дэниел. Полные, гладкие губы отца Эмиля растянулись в улыбке.

— Да. Я не мог смириться с бойней, которую устроили швейцарскому народу.

В глазах отца Эмиля вспыхнула злость. Дэниел видел это уже сотни раз. Он никак не мог отогнать от себя ужас своих воспоминаний. Через ворота Тюильри посыпался на королевский двор град копий и заостренных пик. У него от крика болело горло, когда он приказывал своим людям занять боевые позиции.

— Как случилось, что погибло так много людей? — спросил отец Ансельм. Его лицо, обрамленное седыми волосами, было бледным.

Дэниел пытался справиться со своим волнением, иначе ему не удастся осуществить свой план.

— Мы заняли позицию у подножия центральной лестницы. Сначала наши военные мундиры испугали толпу, — у него болела голова, и он потер переносицу. — На нас были надеты красные ливреи, отделанные золотой тесьмой, Наши мушкеты и мечи вызвали внезапный страх.

— Испуганные люди часто бывают очень опасными, — заметил отец Джулиан.

Дэниел хмуро посмотрел в сторону настоятеля.

— Некоторые патриоты обещали помиловать нас, клялись, что пощадят нас, если мы сложим оружие.

— Никто бы не осудил вас за это, — сказал отец Дроз.

— Мы отказались, — просто ответил Дэниел, пресекая дальнейшие споры.

«Мы — швейцарцы, — закричал он толпе. — Швейцарцы сложат свое оружие только вместе со своими жизнями». Тогда Дэниел был молод, глуп и мог жертвовать жизнью ради чести.

Так они и сделали. По телу Дэниела пробежала дрожь. В швейцарцев полетели крюки, вырывая их сердца под крики обезумевшей, жаждущей крови толпы. Марсельцы и батальон кордельеров[14] требуют, чтобы им открыли ворота замка. Ворота открываются. Вдруг справа и слева поднимается быстрый огонь. Дэниел предпринял вылазку и потребовал пушки. Два орудия заряженные картечью, укрытые от взоров, делают залп. По народу одновременно стреляют и со стороны двора, и со стороны сада, и со стороны города. Вся площадь замка затянута густым облаком дыма: Ворота были отбиты. Преследуемая пулями из швейцарских мушкетов, толпа хлынула на безопасные улицы.

Дэниел поднес к губам кружку с кофе. Боже! Как долго он смаковал сладость победы? Наверное, всего лишь несколько мгновений. Он не мог вспомнить. Последовавшие за этим ужасные события стерли всякое представление о времени.

Первое замешательство быстро прошло. Жители предместий, вооруженные пиками, двигаются, не обращая внимания на ружейный и артиллерийский огонь. Королевскую армию оттесняют в замок. Швейцарцы упорно отстаивают центральную лестницу, но наступление ведется так упорно, что попытки остановить его становятся бессмысленными. Восставшие входят во дворец.

— Нам не удалось повернуть назад бунтовщиков, — сказал Дэниел. — Из дворца, территория которого кишела восставшими, мы направились к Школе верховой езды.

— У швейцарцев все было под контролем. Что же, черт возьми, тогда произошло? — спросил Сильвейн. Забыв о завтраке, он ерзал на краю скамьи.

Дэниел посмотрел на Лорелею. На его губах появилась ужасная улыбка.

— Король Людовик XVI прислал нам приказ, который привел нас к гибели.

«Твой отец, принцесса», — подумал Дэниел, вспоминая, как был тогда зол.

— Это ложь, — заявил отец Гастон. Его лицо пылало. — Король не хотел губить своих отважных людей.

— Тогда он должен был нам позволить выполнить свой долг. Но вместо этого он приказал сложить оружие и отойти к казармам.

Дэниела всего передернуло, когда он вспомнил их позорное бегство через дворцовые сады. В слепой ярости в них палили из ружей гвардейцы национальной армии.

Швейцарцы, которым благополучно удалось добраться до казарм, встретили там пронзительно кричащую толпу. Не удовлетворившись простым убийством, бунтовщики выбрасывали кричащих от ужаса людей из высоких окон, разрубали тела, сдирали с них одежду. Конная жандармерия перешла на сторону народа и подожгла казармы швейцарцев.

Лорелея прикоснулась к его рукаву. Очнувшись от кошмара, Дэниел отдернул руку.

— Прошу тебя, ты не должен расстраивать себя воспоминаниями, — сказала девушка. — Это не…

— Дай ему продолжить, — прервал ее отец Джулиан.

— Меньше двух сотен из нас добрались до казарм. Некоторые сбежали через двор дома Марзан и улицу де ле Шель.

— И вы были среди них? — спросил отец Эмиль.

— Нет. На кухнях шло сражение, — и опять Дэниел услышал хриплые крики поваров и судомоек, моливших о пощаде. — Я пошел узнать, чем могу помочь. — Он посмотрел на дырку от сучка на столе. — Я не смог… Есть у вас вино? — быстро спросил Дэниел. От волнения у него начали дрожать руки.

Кто-то передал кружку монастырского вина. Он быстро опустошил ее, желая, чтобы пьянящая жидкость изгнала всех демонов из его головы.

— Я пытался… — Дэниел вытер рукавом губы, протянул кружку и попросил налить еще вина. — Любой глупец сбежал бы, чтобы спасти свою жизнь, но я…

— Что сделал ты, Дэниел? — мягко спросила Лорелея.

В его ушах зазвучал яростный свист. Как искорки от костра, замелькали перед его взором рубиновые сережки. Твердые маленькие красные капли сверкали в ушах монстра. С пиратской ухмылкой на лице Кретьен Руби удерживал свои позиции рядом с жаровней, из которой торчала обуглившаяся рука.

— Меня одолевало идиотское желание отомстить за товарищей. Я бросился громить бунтовщиков, — произнес Дэниел. — всех, кроме одного. У Руби был меч, который он вырвал у шевалье, и он знал, как с ним обращаться. Борьба была короткой и жестокой.

Дэниел вспомнил, как запах его собственного пота смешивался с запахом крови и горящей плоти. Им постепенно овладевало изнеможение, пока он отражал удары. Потом — крик и лезвие меча, рассекающее его голову.

— Я был ранен и принят за убитого, — продолжил Дэниел. — К тому времени, когда обнаружили, что я жив, королевскую семью уже загнали в здание Национального собрания. Толпа удовлетворила свою жажду крови. Члены коммуны заключили меня в Карм.

— Карм, — повторил отец Гастон, прихлебывая вино.

— Что это за место? — спросил Сильвейн.

— Прежде там был дом кармелитов, но позже это место стало могилой благороднейших мужчин и женщин Франции, — сказал отец Гастон. — Я был там однажды после сентябрьской бойни[15]. Там темно и сыро. Мокрые стены были липкими от благородной крови. Я до сих пор чувствую этот запах. Я ходил туда молиться вместе с мадам Эгийон, — в глазах отца Гастона заблестели слезы. — Крысы и тараканы облепили мою рясу, и я не смог молиться гаком отвратительном месте.

— О, отец, — прошептала Лорелея.

Он отмахнулся от ее сочувствия и посмотрел на Дэниела:

— Как вам удалось бежать?

Дэниел не позволил себе расслабиться и из последних сил пытался контролировать свои чувства. Отец Гастон знал правду о Лорелее. Скорее всего, он был роялистом. Если он каким-либо образом догадался о миссии Дэниела, то мог быть тем человеком, который пытался его уничтожить. Но стал бы каноник убивать ради того, чтобы защитить незаконнорожденную принцессу, которая была пятном на репутации королевского дома Франции?

— Меня должны были казнить быстро, — сказал Дэниел. — Но так уж случилось, что я пробыл там два года. А потом, в один прекрасный день, меня освободили.

Как просто это все прозвучало. Лорелея сжала руки.

— Слава Богу! С тебя сняли все обвинения, потому что ты был невиновен.

— Невиновен? — Дэниел произнес это слово, как ругательство. — Нет, Лорелея. У меня просто появился влиятельный друг.

— И кто же это был?

— Тоже заключенный. Женщина. Ее звали Мари Жозеф Роз, виконтесса де Богарне, — Дэниел с трудом произнес ненавистное имя.

— Я никогда о такой не слышал, — заметил Сильвейн.

Дэниел внимательно посмотрел на своих слушателей. Он увидел всего лишь искреннее любопытство на их лицах.

— Она уже больше себя так не называет. Вся Европа знает ее как Жозефину Бонапарт — жену первого консула Франции.

— Невероятно, — изумленно воскликнул отец Эмиль.

— Она и вправду такая красивая, как говорят? — спросил один из послушников.

Дэниел уже однажды совершил подобную ошибку, решив, что она красива как богиня. Слишком поздно он понял, какая она змея, существо без крупицы совести.

— Она креолка, — сказал он. — Родилась на Мартинике. И нет, она не красива, — Дэниел сжал руки. Только Лорелея, которая сидела рядом, заметила, как побелели его стиснутые пальцы. — Она умна и чертовски обаятельна. И она очень искусно пользуется своим влиянием на людей, своим обаянием, как другие женщины пользуются духами. Это была иллюзия красоты. Эта женщина создала вокруг себя ауру, которая действовала на мужчин словно наркотик.

— Значит, вы были хорошо с ней знакомы? — спросил отец Джулиан.

Интересный вопрос. Дэниел пропустил его мимо ушей.

Лорелея почувствовала какой-то неясный испуг. Какой, должно быть, скучной он находит ее по сравнению с Жозефиной. Девушка живо представила их недавний поцелуй, и ей стало стыдно. Дэниел целовал ее, когда не помнил ничего о своем прошлом, не сравнивал ее ни с какой другой женщиной. А сейчас Дэниел Северин должен бы ужаснуться от того, что Вильгельм увлекся обыкновенной, неухоженной девчонкой с гор.

— Я всегда восхищался мадам Бонапарт, — заметил отец Гастон. — Она посвятила себя возвращению из ссылок благородных людей Франции, чтобы они могли занять принадлежащие им по праву места.

— Ты восхищаешься проституткой, — заявил отец Эмиль. Его грубые, резкие слова вызвали удивленные возгласы присутствующих. — Причина, по которой она решила заняться сливками общества Франции, всем ясна, даже дуракам. Она спала со многими из них.

— Это ложь! — закричал отец Гастон.

Лорелея посмотрела на отца Джулиана. Он недовольно поморщился, но промолчал.

— Это известно каждому человеку при дворе, — крикнул в ответ отец Эмиль. О ней говорили гораздо больше, чем о Марии-Антуанетте.

— Может быть, она и была неосторожной, — уступил отец Гастон. — Но она понимает, как важно восстановить на троне Франции католических королей.

— Их спасет только чудо, — фыркнул отец Эмиль, опорожняя кружку пива. — Голубую кровь выпустили из вен Франции несколько лет назад.

— Если кто и может вернуть все это, так только Бонапарт и его жена, — сказал отец Гастон. — И они это сделают.

Лорелея взглянула на Дэниела. Как зритель на состязаниях по стрельбе из лука, он переводил глаза с одного на другого. Его лицо стало белым, а по вискам струился пот.

— Тебе нехорошо? — прошептала она, прикоснувшись к его плечу. — Давай я отведу тебя в лазарет.

— Я пойду с вами, — сказал Сильвейн, поднимаясь из-за стола.

Дверь в трапезную распахнулась, и на пороге возникли три человека.

— Кто это? — требовательным тоном спросил Дэниел.

— Военные подрядчики, — прошептала Лорелея. — Они уже бывали здесь и ранее. У них всегда такие жадные глаза, и они считают себя хозяевами мира.

Отец Джулиан вышел из-за стола, чтобы поприветствовать прибывших. Они о чем-то тихо поговорили, после чего настоятель вернулся к столу.

— Эти господа привезли порох для армии резерва. Мне нужны крепкие мужчины, чтобы строить укрытия для его хранения.

Мужчины встали из-за стола и разошлись. Настоятель обратился к отцу Ансельму.

— Вы поможете Лорелее управиться с месье Северином?

Направляясь в лазарет вместе с отцом Ансельмом и Дэниелом, Лорелея без всякого интереса посмотрела на сани, уставленные бочками с порохом. Ей почему-то казалось, что война далеко, особенно сегодня. Даже рассказ Дэниела о его тревожном прошлом не заставил девушку позабыть о своих планах. Сегодня она обязательно отошлет свой трактат в Коппе.

Когда они проходили мимо псарни, Лорелея на минутку задержалась у ворот во двор, чтобы приласкать собак, которые так и крутились у ее ног.

— Отец Дроз, — крикнула она сквозь лай и жалобный вой собачьей своры. — Передайте Эверарду, что я должна с ним встретиться до его отъезда.

— Эверард уже уехал, — крикнул в ответ хозяин псарни. — На рассвете, вместе с солдатами. Теперь, наверное, вернется только через несколько недель.

— Уехал! — выдохнула Лорелея, прижима ладони к щекам. Из глаз брызнули горячие слезы. Ждать несколько недель…

Девушка бросила отчаянный взгляд на Дэниела, но тот был занят разговором с отцом Ансельмом и не увидел ее горя. Никем не замеченная, она задержалась у псарни, а потом бросилась к лугу, Лорелеей овладело глубокое чувство потери. Еще вчера Вильгельм был ее другом, Но Дэниел Северин был холодным недосягаемым незнакомцем.

Укрытый толстым платком и с книгой в руках, отец Ансельм дремал в кресле. Дэниелу не терпелось найти Лорелею и объясниться с ней, но ему хотелось сделать это незаметно. К тому времени как старик крепко заснул и даже захрапел, солнце уже стояло в зените.

На псарне Дэниел спросил у отца Дроза разрешение взять с собой Барри. Ему хотелось взять и Красавицу, но хозяин покачал головой.

— Уже подходит срок, — объяснил он. — Со дня на день у нее появятся щенки. — Отец Дроз положил руку на плечо Дэниела: — Я рад, что вы, наконец, выяснили кто вы такой, месье Северин.

— Дэниел. Просто Дэниел.

Он почувствовал себя неловко от того, что ему пришлось воспользоваться именем Мьюрона, чтобы усыпить бдительность и недоверие каноников.

Отец Дроз указал на двор, где мужчины возводили палатки для хранения пороха.

— Держитесь подальше от пороха, Дэниел. Я не очень доверяю этому веществу.

Барри бросился через ворота псарни. Опустив голову, он побежал по плотно утоптанному двору и задрал лапу у столба за главным зданием.

Как только приют скрылся из виду, Дэниел свистом подозвал пса. «Лорелея, — сказал он ему, надеясь, что Барри уже хорошо понимает команды. — Ищи». Пес гавкнул и побежал к склону Мон-Велан. Колено отозвалось резкой болью, но Дэниел быстро последовал за ним.

Пес вел его через заросли сосняка и нагромождения огромных камней. Дэниел бросил осторожный взгляд через плечо. Он надеялся, что сказал о себе достаточно, чтобы выманить убийцу.

Большая часть из того, что он рассказал каноникам, была правдой: ужасные воспоминания о восстании; кража золота из Берна; заточение Мьюрона. Он чувствовал себя виноватым из-за того, что ввел их в заблуждение по поводу своей собственной роли, но эта ложь была необходима.

Дэниел весь напрягся, вспоминая интерес каноников к Жозефине. Заметил ли кто-нибудь, что он выдавливал из себя ответы? «Она и вправду так красива, как о ней говорят?» Воспоминания, вызванные этим вопросом, мучили его, и Дэниел вдруг пожалел, что его амнезия не была настоящей.

Он мог бы рассказать о ней гораздо больше. Он мог бы рассказать, что Жозефина Бонапарт нарядила проституток в Сен-Дени, словно школьниц, в хлопчатобумажные чулки.

Как он ее ненавидел! Ненавидел ее так сильно, что кровь закипала в жилах и мутился рассудок. Ненавидел с такой силой, как раб ненавидит своего господина. Ненавидел за то, что она владела его душой. Дэниел так глубоко погрузился в свои мысли, что едва не просмотрел Лорелею. Барри привел его к пруду. Пес уже давно нашел девушку и теперь лежал рядом.

Дэниел остановился и отвел в сторону сосновую ветку, которая закрывала девушку от его взора. Ему нужна была минута времени, чтобы собраться с мыслями, изгнать навязчивые воспоминания о Жозефине, прежде чем разговаривать с Лорелеей.

Девушка сидела у пруда, куда стекались весенние ручейки. Ее окружали деревья с только что распустившимися клейкими листочками и нежная, зеленая трава. Прижав колени к груди, Лорелея сидела, раскачиваясь из стороны в сторону.

Яркие солнечные лучи освещали ее, придав удивительный блеск ее волосам, окрашивая локоны гранатовым цветом.

Она казалась маленькой, хрупкой и очень уязвимой. Откуда-то из глубины души у Дэниела возникло сильное желание защитить ее. Усилием воли он подавил его. Он не рыцарь в сияющих доспехах, а убийца, который слишком затянул эту игру.

Но ему в голову вдруг пришла совершенно новая и неожиданная мысль. Как он мог даже подумать о том, чтобы лишить ее жизни?

Чувствуя себя неуверенно из-за происшедших в нем самом перемен, Дэниел подошел к Лорелее и сел рядом. Их окружил аромат земли и свежей травы. Девушка упрямо продолжала смотреть на воду.

Впервые она не улыбнулась ему и не прощебетала приветствие. Дэниелу не хватало ее тепла. Ему хотелось положить руки ей на плечи, но он сдержался. Непринужденные дружеские жесты принадлежали таким людям, как Лорелея — хорошим людям, на совести которых не висела смерть их товарищей. Дэниелу необходимо было узнать о смерти Анри Жуно, но он не знал, как ему заговорить о нем, не вызывая ее подозрений.

— Тебе не следовало убегать, — сказал Дэниел. — Ты бы избавила меня от длительной прогулки.

— Ты мог бы и не приходить сюда, — огрызнулась девушка, поворачиваясь к нему. Сердитые глаза Лорелеи были красными от слез. — Я знаю, что веду себя как маленький ребенок. Но мне хотелось отослать сегодня мой трактат, — слова полились из нее, как вино из бутылки. — Теперь мне придется ждать еще несколько недель, а к тому времени ты уже уедешь. Без тебя, одна, я совсем лишусь мужества. Да я уже упала духом. Как дерзко с моей стороны думать, что могу сказать что-то дельное в…

— Я отослал трактат с Эверардом.

— …учить ученых мужей, для которых это дело всей их жизни…

— Лорелея, я послал трактат.

— …заставлять их выслушивать идеи какой-то девчонки…

Дэниел все-таки прикоснулся к ней, и не очень нежно. Он взял ее за плечи и хорошенько встряхнул. В глубине души он догадывался, что не трактат, а его сегодняшние признания повлияли на ее настроение. Но трактат все еще оставался самой главной темой.

— Черт возьми, девочка, выслушаешь ты меня, наконец?

Лорелея удивленно заморгала:

— Не нужно меня так трясти.

Дэниел убрал руки.

— По крайней мере, я привлек твое внимание. Теперь, будь добра, выслушай меня.

— Конечно, Дэниел, — плохое настроение улетучилось так же быстро, как и появилось.

— И не прерывай меня.

— Прости меня.

Четко произнося каждое слово, Дэниел сказал:

— Я отослал твой трактат с Эверардом сегодня утром.

Девушка вытаращила глаза.

— Еще до молитвы. Я встретил Эверарда перед его отъездом. Твои бумаги уже на пути в Коппе, Лорелея. Не удивлюсь, если барон присудит тебе Приз Неккера.

Лорелея сжала руки в кулаки и застучала по земле.

— Ты глупец! Дэниел, как ты мог? Теперь весь мир узнает, какая я идиотка!

— О Боже! Ты сама не знаешь чего хочешь, женщина! Сначала ты убегаешь и дуешься, считая, что упустила возможность послать свои бумаги. А теперь ты ругаешь меня и называешь глупцом только за то, что я сделал именно то, чего ты так долго желала.

Девушка вдруг рассмеялась, обхватила колени руками и снова закачалась. Прежде чем Дэниел смог объявить ее сумасшедшей, она радостно вскрикнула и бросилась на него. В результате они оба растянулись на земле, а в следующее мгновение Лорелея уже была сверху и осыпала его лицо поцелуями.

Тело Дэниела сразу отозвалось на ее неожиданное нападение. Прикосновение ее губ было таким нежным — как крыло бабочки. Ее легкое тело прикрывало его подобно шелковому покрывалу. Дэниел обнаружил, что отвечает на ее искреннее чувство. Его руки медленно обвились вокруг ее хрупкого тела, и он нежно прижал ее к себе.

— Тихо, успокойся, — прошептал Дэниел, едва касаясь губами ее щеки. — Ты резвишься, как щенок.

А потом, вопреки данной себе клятве, он поцеловал девушку долгим, упоительным поцелуем, не преследуя никакой другой цели, кроме желания отведать ее невинности, ее любви.

Рот Лорелеи расцвел под его губами, как бутон цветка под лучами солнца. Она издала радостный вскрик. Ее нежные маленькие руки ласкали его шею, его грудь, его…

— Лорелея! — он оторвал девушку от себя.

Она удивленно взглянула на него:

— Да?

— Мы не должны этого делать.

— Не должны? — смутившись, она села.

— Нет. Я думал, что объяснил тебе это в прошлый раз.

— Так и было. Но ты забыл…

— Я забыл? — едко заметил он. — Да ты же просто напала на меня.

Лорелея вздохнула и отвела глаза, чтобы скрыть свое разочарование. Это нечестно. Он возбудил ее, а потом оттолкнул от себя. Она стояла на пороге открытия какой-то очень важной тайны, но перед ее носом захлопнули дверь.

— Прости, — кротко сказала Лорелея и посмотрела изучающим взглядом в его красивое, не отражающее никаких чувств, лицо. Дэниел Северин. Он был знаком с Жозефиной Бонапарт и, без сомнения, с дюжиной других прекрасных женщин. Теперь он все вспомнил. Должно быть, он испытывает отвращение к облапившей его невоспитанной девчонке.

— Предполагаю, что должна быть благодарна тебе, — она потянулась, к его руке, но вдруг остановилась. — Было очень мило с твоей стороны. Я даже не ожидала, что ты вспомнишь о моем трактате после радости от возвращения твоей памяти.

— Мои воспоминания, — с мрачной улыбкой произнес Дэниел, — болезненны, а не радостны.

Лорелея снова вздохнула и вдруг стала печальной.

— Почему опять вытянутое лицо? — поинтересовался он.

— Не знаю. Когда мы вместе работали над трактатом, каждый следующий день был как событие, которое я с нетерпением ждала. Теперь уже все закончено, и я не знаю, куда себя девать.

— Напиши другой трактат.

Лорелея фыркнула:

— О чем? О вскрытии нарывов?

Дэниел на минуту задумался.

— А если о том инструменте, которым ты слушала мое сердце?

— А, этот, — она пожала плечами. — Он прост как эдельвейс. Любой медик может изобрести такой же. Кроме того, ты выздоравливаешь. Скоро ты уедешь, а без тебя работа будет уже не такая.

Лорелея не чувствовала, пока он не прикоснулся к ее лицу, что у нее по щекам катятся слезы.

— Не надо, Лорелея, — попросил Дэниел.

— О Боже, — испытывая к себе отвращение, прошептала она. — Не смотри на меня, — девушка провела рукавом по лицу, на всякий случай, вытерев под носом. — Когда-то я слышала, что слезы Жозефины могли повлиять на Бонапарта гораздо сильнее целого Совета Пятисот[16], — дрожащим голосом проговорила она. — Но я уверена, что Жозефина даже плачет не так, как я.

— У тебя нет ничего общего с Жозефиной, — сказал Дэниел.

Лорелее показалось, что он слишком быстро определил разницу. Она могла с уверенностью сказать, что ее слезы ввели его в замешательство. Дэниел остался тем же человеком, которого она знала эти несколько недель, но с одним важным отличием. Теперь он знал, кто он такой.

— О, Дэниел. Ты, должно быть, презираешь меня?

— Ради Бога, с чего ты это взяла? Я не презираю тебя.

— Ты должен.

— Ну и почему, профессор? За что?

— Потому что я такая эгоистка, — она оторвала травинку и мяла ее пальцами. — Когда ты был Вильгельмом, то полностью принадлежал мне. У тебя не было никаких воспоминаний о прошлом. Я была твоим прошлым, — девушка выбросила травинку. — Сейчас, когда ты все вспомнил, я потеряла тебя.

— Лорелея…

— Это глупо, да? Думать, что потеряла тебя, когда на самом деле ты мне не принадлежал. Я просто промелькнула в твоей жизни. И вот теперь все закончилось. Ты снова Дэниел. Ты стал тем человеком, каким был до меня. Может быть, у тебя где-то есть любимая.

— Ты ошибаешься, Лорелея. У меня никогда… Барри залаял и вскочил. Завиляв хвостом, пес устремил свой взгляд за озеро, куда-то в лес.

— Кто бы это мог быть? — спросил Дэниел. Его рука дернулась к поясу, пытаясь нащупать оружие.

Лорелея погладила Барри.

— Это, наверное, кролик или серна.

Барри заскулил и принялся скрести лапой землю, но остался рядом с Лорелеей.

— Нам пора возвращаться, — сказал Дэниел и поднялся на ноги. — Отец Ансельм скоро проснется.

Настойчивость в его голосе удивила девушку. Дэниел настороженно осмотрелся по сторонам. Лорелея наблюдала, как он хватался раненой рукой за выступы екал и ветки деревьев, когда спускался по крутому склону к приюту. Его рука и другие раны заживали. Можно было снимать гипс.

Пора было выявить убийцу. В этот вечер, лежа на своей кровати и наблюдая, как темнеет за окнами, Дэниел надеялся, что заставил нервничать своего врага. Очень скоро должна последовать новая попытка уничтожить его. Возможно, даже сегодня после наступления темноты.

Кто же это будет? Отец Гастон, все еще остающийся верным королевскому дому Франции? Отец Эмиль, в глазах которого за завтраком отражалась ненависть к жителям Парижа тех далеких лет? А может быть, защитником незаконнорожденной принцессы будет Сильвейн, которого мало волнует Франция, зато очень сильно интересует Лорелея?

Дэниел бросил долгий взгляд на коричневый пузырек с опием, который стоял на тумбочке рядом с кроватью. Прогулка в горы была ошибкой. Ему не удалось поговорить с Лорелеей об Анри Жуно. Дэниел даже на шаг не приблизился к тому, чтобы приоткрыть завесу, скрывающую тайну его трагической гибели.

Мышцы пылали от усталости, а колено горело от боли. Но он должен перебороть желание успокоить боль и одновременно — свои чувства.

Черт, он не должен был таскаться в горы за этой девчонкой-сорванцом. Пусть бы сидела наедине со своим плохим настроением. Но там, где дело касалось Лорелеи, Дэниел уже не мог рассуждать здраво. Он полез в горы затем, чтобы осушить ее слезы.

Зачем? Почему он чувствовал себя ответственным за ее переживания и за ее жизнь? Дэниел думал над этим вопросом весь вечер, пока у него не разболелась голова, но так и не сделал для себя никаких выводов.

За окнами уже стояли сумерки. Лорелея обещала прийти сразу после ужина, но ужин уже давно закончился. Она, должно быть, забыла или отец Ансельм дал ей какое-нибудь задание в связи с приходом армии резерва.

Его взгляд бродил по полутемной комнате, угадывая очертания низенькой печки, кресла, где часто спал отец Ансельм, ровного ряда коек и столика у его кровати. Что-то удивило его в расстановке предметов на столе. На нем лежали шахматы отца Гастона, но фигурки находились в беспорядке. Кто-то свалил их на пол, а потом расставил, как попало. Чернильница тоже отсутствовала. Дэниел поднялся и поискал ее под кроватью. Чернила были разлиты, и на полу красовалась клякса цвета грецкого ореха.

Дэниел сел на край кровати, сдерживая рвущийся наружу гнев. За окном стало совсем темно, а дрова в печи почти догорели. Кто-то обыскал комнату. А еще хуже — сюда направлялся Бонапарт. Дэниелу и Лорелее необходимо было уехать до его прихода. У Жозефины в армии наверняка есть шпионы, которые доложат ей, что Дэниел не выполнил своего задания.

С тяжелым сердцем он лег в постель, набросил на себя одеяло и уставился в густую темноту.

За дверями лазарета послышались легкие шаги. Рука мужчины крепко сжала под одеялом рукоятку перочинного ножа, который он накануне наточил на точильном камне, украденном с кухни. Сквозь полуприкрытые веки он наблюдал за дверью. Угли в печке отбрасывали на пол слабый оранжевый отсвет.

Дверь с тихим скрипом отворилась. Проклятие. Свет слишком слабый.

Дэниел притворился спящим. Его охватило мрачное предчувствие, словно к телу прикоснулась змея, но он оставался неподвижен. Ворон был обучен подавлять свой страх.

Шаги зашелестели по комнате, ближе, ближе…

Дэниел поборол в себе желание вскочить: Слишком поспешные действия могут спугнуть нападающего. И у Дэниела слишком слабое оружие.

Грудь и подмышки вспотели. Темное пятно, приближающееся к нему, было безмолвным и зловещим как смерть. Оно промелькнуло мимо окна, на мгновение перекрыв жалкие потоки меркнущего света. Мрачная тень направилась к кровати. Дэниел почувствовал, как от страха пересохло во рту. Все его существо стремилось действовать. Но он выжидал. Пусть негодяй зайдет в ловушку.

Фигура склонилась над столиком у кровати. Дэниел увидел, как тускло сверкнул металл. Нож. Нужно действовать сейчас! Прошипев ругательство, Дэниел спрыгнул с постели. Сделав стремительный выпад, он ударил пришедшего по голове своей загипсованной рукой. Человек упал. Нож со звоном отлетел под кровать. Дэниел бросился на темную фигуру и услышал хриплое, прерывистое дыхание своего противника. Он схватил хрупкие руки и уперся коленом в грудь, судорожно вдыхающую воздух.

Что-то не так. Тело под ним было крепким, но еще и очень нежным. Вместо церковного ладана Дэниел вдохнул чистый весенний аромат. Лорелея. Отбросив ее в сторону, Дэниел поднялся, чувствуя невыносимую горечь. Его взгляд помутился от ярости.

Лорелея была первой женщиной, которой он поверил. Как последний дурак, он лелеял ее фальшивую невинность и поклялся защитить от дьявола. Ее предательство не должно удивлять его. Она была из Бурбонов — дочь своего отца.

Наконец девушка восстановила дыхание и обрела способность говорить.

— Дэниел, что…

— Оставь это, принцесса, — прорычал он. Его голос хлестал, как кнут. — У меня всего лишь один вопрос к тебе. Нож — это такая грязная работа. Почему ты не воспользовалась своими познаниями в медицине и не отравила меня?