Ворон и роза

ЭПИЛОГ

Замок Коппе. Август 1801 года

Потерев ноющую спину, Лорелея оторвалась от своих записей и отложила перо.

— Что означает в переводе с латыни «false ech»? — крикнула она мужчинам, которые сидели в соседней комнате.

Ответа не последовало. Как всегда, мужчины были поглощены своими спорами о новой швейцарской федерации.

Она решила отложить свою работу. Академия в Берне пригласила ее прочитать лекцию о своих исследованиях по проблеме лечения тифа. По традиции, лекция должна была читаться на латыни.

Сегодня слова совершенно не складывались в нужные фразы, и работа утомила Лорелею. Ее нерожденный ребенок тихо зашевелился; еще несколько недель ожидания, и он появится на свет. «Мне приходится думать за двоих», — улыбнулась Лорелея. Она встала и обвела взглядом роскошный кабинет в своих апартаментах в Коппе. Над ее столом в рамке висела грамота «Премия Неккера». Барон нашел ее идеи о лечении тифа такими многообещающими, что наградил ее пожизненной стипендией, чтобы она могла продолжать свое обучение в замке Коппе.

Лорелея вспомнила, как она по крупинкам собирала и записывала свои наблюдения за больными тифом. Но никогда бы она сама не решилась поделиться своими идеями с крупными учеными. На премии стояло ее имя, но она не забыла, какое деятельное участие в ее работе принимал Дэниел. Успех принадлежал им обоим.

Из окна открывался вид на Женевское озеро и покрытые снегом горные вершины. В саду благоухали розы. По дорожкам сада прогуливалась, Жермин де Штайль, глубоко погруженная в беседу с крупным щенком. Пес был очень похож на Барри, а Жермин всем объявила, что предпочитает его компанию обществу мужчин.

Лорелея прошла в смежную комнату. Лицом к камину сидели четверо мужчин, на столике стояла наполовину опустошенная бутылка бренди, а по полу у их ног были разбросаны карты и документы.

Лорелея приветствовала собравшихся. Мужчины встали. Барон Неккер поклонился, копна его седых волос колыхнулась над темно-красным сюртуком.

— Мадам. Как продвигается ваша лекция?

— Никак, — ответила Лорелея.

Жан Мьюрон, который после томительного тюремного заключения уже немного оправился, подстриг волосы и теперь стал менее походить на Дэниела, улыбнулся ей.

— Тогда иди выпей с нами, — он притворился, что сердится на отца Ансельма, который в этот момент обернулся к Лорелее. — Старина каноник сегодня уж слишком много спорит. Ты нам поможешь успокоить его?

Она нежно улыбнулась отцу Ансельму. Мягкий климат и роскошь Коппе пошли ему на пользу, он поправился и с головой погрузился в мир швейцарской политики.

— У меня характер мягкий, как у ягненка, — заметил он. — Но я на всякий, случай приму успокаивающее.

Четвертый мужчина подошел к Лорелее и, наклонившись, поцеловал ее в щеку. Как всегда, от его улыбки у нее забилось сердце, а прикосновение его губ пробудило волну желания.

— Ты пролила чернила на моего сына, — проворчал Дэниел, поправляя ее перепачканный передник.

— Дочь, — поправила она, поглаживая рукой округлившийся живот. — И она не дает мне работать.

Дэниел прижал ее голову к своему плечу:

— И правильно делает. Ты и так слишком много работаешь.

— О чем это вы здесь спорите? — поинтересовалась Лорелея, осторожно опускаясь в кресло.

Дэниел отвел взгляд, но барон Неккер произнес:

— О милиции. Там все еще нет руководителя.

Лорелея потянула Дэниела за рукав:

— Значит, ты им еще ничего не сказал?

— Не сказал о чем? — спросил Жан.

Устало вздохнув, Лорелея достала из стола письмо и передала его Жану.

— Это письмо Бонапарта — то самое, что он прислал в приют с консульской охраной.

Дэниел вспыхнул:

— Я не знал, что ты сохранила его.

— Я тоже, — поддержал его Мьюрон. — О чем, черт возьми, там говорится? — он развернул письмо и вслух прочитал: «Я всегда считал, что карфагеняне подло поступили с Регулом. Он был так же хорош, как его слово, и в вашем слове я тоже не сомневаюсь. Вы открыли путь к победе при Маренго. Вы открыли мне глаза на нужды преданной нам Швейцарии. За это благодарю вас.

По приказу первого консула Республики все обвинения против вас были сняты. Швейцарии нужен Ворон — человек, который по-своему является ее истинным патриотом, — в качестве великолепного начальника полиции, стоящего на страже швейцарского нейтралитета. Я знаю, что и здесь Ворон не подведет меня».

Жан оторвал взгляд от письма.

— Боже, — Дэниел, — проговорил он. — Никогда не знал другого человека, так стесняющегося своей славы. Одним только словом ты мог прекратить все наши споры. А что это за история с Регулом?

Дэниел пожал плечами. Лорелея знала, что он до сих пор испытывал неловкость за оказанную лично ему честь.

— Это длинная история.

После этих слов он повел Лорелею в ее личный кабинет, бросив на ходу через плечо:

— Регул в какой-то степени тоже был моим братом. Но для него обстоятельства сложились не так благоприятно, как для меня.

Дэниел тихо прикрыл за собой дверь кабинета. Улыбка, которой он одарил жену, наполнила сердце Лорелеи любовью, одновременно тихой и неистовой, сумасшедшей и нежной, и такой же вечной, как горы Швейцарии.

— О Дэниел, — проговорила она, — значит, ты не сердишься, что я показала им письмо.

— Больше никаких секретов, Лорелея, — ответил он, прикоснувшись губами к ее губам так легко, как капельки росы к лепестку розы. Потом его поцелуй стал крепче, настойчивее, обещая длиться вечно. — Только ты, любовь моя, и вся жизнь.