Война Поппи

Глава 17

Поппи

“Radioactive” — Madilyn Bailey

Професииональное лечение посттравматического стрессового расстройства помогает облегчить симптомы, которые беспокоят. Врач или терапевт заставит вас пережить травматический опыт в контролируемой среде, чтобы проработать эмоции, которые могут помочь уменьшить влияние события на вашу жизнь.

— Что это? — спрашивает Брэндон, проходя мимо меня на кухню. Я отвлекаюсь от текста, наблюдая, как он достает кружку из шкафчика. Его волосы еще влажные, а к бедрам прилипло потрепанное полотенце, и я не могу позволить себе бродить взглядом по очертаниям его спины, наблюдая, как его мускулы напрягаются при малейшем движении.

— То, что я нашла на днях, — отвечаю я, закрывая книгу и поднимая ее, чтобы он смог увидеть название "ПТСР — преодоление боли", и наблюдаю за его реакцией. Он бросает взгляд на обложку, закатывает глаза и машет рукой в воздухе.

— Ничто из этой книге не поможет мне справиться с этим дерьмом.

— Брэндон, — я вздыхаю и бросаю книгу на диван. — Тебе нужна помощь, понимаешь? И этот бойцовский ринг тебе не помогает. Совсем. Все, что он делает, лишь усугубляет ситуацию.

Он пожимает плечами, поворачиваясь ко мне спиной.

— Просто дай мне кого-нибудь ударить.

— Кого-то ударить… Господи, Брэндон. Серьезно? — я указываю на потрепанную боксерскую грушу в углу комнаты. — Ударь эту штуку, почему нет?

Он оборачивается, широко раскинув руки.

— Им чертовски хорошо платят. Мне чертовски хорошо платят. Все довольны.

— Ты несчастлив, Брэндон, — я сглатываю, ожидая, когда его гнев вырвется на поверхность. Может, мне не стоило этого говорить, но это правда.

Он хватается за край стойки. Мышцы его челюсти постоянно сжимаются.

— Все хорошо настолько, насколько это возможно, Поппи. Мне больше ничего не нужно. Я, блять, не хочу большего.

— Как ты можешь не хотеть большего? — я обвожу взглядом унылую квартиру.

Его подбородок опускается на грудь, а прядь темных волос падает на лоб. Наступает неприятно напряженная тишина, прежде чем он поднимает голову, и его грустный взгляд встречается с моим.

— Потому что это те карты, которые мне раздали на руки, блять, — шепчет он.

— Перестань, Брэндон, — я качаю головой. — Просто прекрати это! — слова звучат гораздо резче, чем я хотела бы. Мое сердце колотится и отдается набатом в виски, а грудь сжимает. Я тянусь коснуться его, скользя пальцами по его руке.

— Перестань в это лезть.

Его брови сходятся, а глаза становятся жесткими и холодными.

— Каждый раз, когда закрываю глаза, я вижу его. Каждый мой поступок заставляет меня чувствовать себя виноватым, потому что он не может этого сделать. Если хочешь двигаться дальше, будь моим грёбаным гостем, но я так не могу. — Я чувствую ненависть, наполняющую его крошечную квартиру.

Я пытаюсь бороться со всхлипом, подступающим к горлу. Стискиваю зубы, сглатываю и делаю вдох.

— Не смей так со мной поступать! — делаю шаг к нему.

Он отталкивается от кухонного стола и направляется в коридор.

— Не пытайся исправить меня, Поппи. Ты будешь горько разочарована.

Дверь в его спальню захлопывается, а я остаюсь посреди гостиной, чувствуя, как внутри бушует гнев. Часть меня хочет ударить его или вмазать по стене, или… Я бью по боксерской груше, но она едва двигается. Боль пронзает руку, когда я ее встряхиваю. Я смотрю на кровавые отпечатки пальцев и пятна, пытаясь понять, что же я делаю. Мне так хочется, чтобы Брэндон стал Брэндоном. Я хочу, чтобы он понял, что он что-то значит. И заставить его почувствовать любовь и заботу о нем. А когда он вот так уходит…. Моя голова идет кругом, я в замешательстве, но даже сейчас, все, чего я желаю, — чтобы все стало лучше, для нас обоих.

Я иду в его комнату и медленно толкаю дверь. Он сидит на краю матраса, опустив голову, и смотрит на смятую фотографию в рамке рядом с его кроватью.

Я чувствую болезненный спазм в груди. Брэндон Разрушитель — такой несокрушимый, но совершенно разбитый.

Не говоря ни слова, я заползаю на кровать и проскальзываю позади него, обвивая руками его широкое тело. Он пахнет знакомо, и есть что-то успокаивающее в познании мира, который кажется таким чуждым.

Я смотрю через его плечо на фотографию, на которой запечатлены они с Коннором.

— Он затащил тебя в армию, — я смеюсь. — Боже, ты закатил истерику. Помнишь? — я беру фотографию из его рук, заставляя себя смотреть на Коннора. Заставляю себя неотрывно смотреть на него, напоминая себе, что он мертв. Все в прошлом. Он больше не мой. Эта боль оседает в груди, заставляя мое сердцебиение затихнуть на секунду.

— Да. Этот глупый ублюдок был полон решимости, — он качает головой. — Я ненавидел каждую минуту тренировок. Остался только потому, что отказался оставлять его там одного.

— Честно говоря, я была шокирована тем, что тебя не выгнали. Я даже поспорила с Коннором на сотню фунтов, что ты не продержишься и трех недель.

— Маловеры, — он фыркает. — Я отдам ее тебе. Я был близок к тому, чтобы уйти, когда они заставили нас сидеть в той грязной канаве два дня подряд, пока лил бесконечный гадкий дождь, — он качает головой.

— Это… — я опускаю подбородок ему на плечо и скольжу по его руке, прежде чем переплести наши пальцы. — Вот что нам нужно сделать. Помни его. Мы не должны отпускать его, Брэндон, только боль. Только боль, а не его.

— Война испоганила меня задолго до того, как Коннор умер. Это просто… подтолкнуло меня к краю. Я злюсь на всех и вся, — он поворачивается ко мне лицом, и я прикасаюсь лбом к его лбу. Его брови хмурятся, но взгляд смягчается, а мозолистые кончики пальцев касаются моей щеки. — Кроме тебя.

— Я не хочу исправлять тебя, Брэндон. Я просто хочу тебя понять, — слезы затуманивают мое зрение, поэтому я закрываю глаза. Его грубые пальцы продолжают скользить в ласке по моему лицу, и чем дольше они это делают, тем больше я поддаюсь навстречу его прикосновениям, потому что это безопасно, это понимание и ощущение близости к дому, которое я никогда больше не смогу почувствовать.

— Поверь мне, ты не хочешь меня понять, — шепчет он.

Я открываю глаза и смотрю на него, пытаясь отчаянно поймать его взгляд. Когда-то — не так давно — я знала этого мальчика как свои пять пальцев. Но теперь в Брэндоне есть грани, которые я никогда не видела прежде, включая жестокость и гнев человека, которого я боюсь, и который едва ли способен на контроль.

— Я просто хочу понять, через что ты проходишь. Я знаю тебя, Брэндон, — провожу пальцем по его плечу. — Я тебя знаю.

Наступает тишина, и большим пальцем он нежно касается моей нижней губы.

— Боже, черт возьми, хотел бы я все еще быть тем парнем, которого ты знала, опоссум, правда.

— Ты такой и есть, — шепчу я. — В глубине души ты такой.

Я верю в это. Правда верю.