Война Поппи

Глава 44

Поппи

“Hallelujah” — Jeff Buckley

Прошлой ночью я не спала. Звонила Брэндону и Финну, но не осмелилась позвонить Хоуп. Не хочется, чтобы она узнала, что была права. Не хочу слушать, как она ворчит на меня, чтобы я уходила, потому что я не хочу. Я отказываюсь отказываться от него. Так не поступают с тем, кого любят. Просто не поступают.

В четыре утра Финн наконец написал мне, что с Брэндоном все хорошо. Я звонила ему на работу. Очевидно, ее уже нет. И это нормально. Если он ненавидел свою работу, то она ему не нужна. Нам она не нужна. Но уже девять вечера, а Брэндон так и не позвонил. Ни слова. Один вдох.

Голова болит от смеси беспокойства и гнева, и как раз когда я направляюсь на кухню, чтобы взять лекарство, раздается звонок в дверь.

— Поппи. — Хоуп кричит как через лес. — Поппи!

— Отлично, — бормочу себе поднос и глотаю парацетамол.

— Я знаю, что ты дома. — Дверная ручка дребезжит. — Открой дверь, или мне придется разбить окно твоей спальни и залезть внутрь.

Со стоном я щелкаю замком и открываю дверь.

— Вот, — Хоуп протягивает мне куртку и хватает меня за руку, вытаскивая на дорожку. — Надень это. Поехали. — Она щелкает пальцами.

Что за…

— Ну пошли, ладно?

— Надеюсь, я никуда не уйду.

Она поворачивается, выпячивает бедро и кладет на него руку.

— Мы едем в «Яму», и ты хочешь знать, почему, потому что ублюдочный Брэндон должен драться минут через двадцать.

— Что?

— Да, давай пошли, ладно?

Мое сердце колотится в груди, кровь течет по мне, зажигая все тело.

— О, я убью его.

— Ага, ага. Давай.

Пятнадцать минут спустя мы пробираемся через переполненный бар. Я и забыла, как отвратительно пахнет внутри. Пиво, моча, несвежие сигареты и дешевый лосьон после бритья. В ту секунду, когда я открываю дверь в подвал, рев толпы почти оглушает меня. Выключатель. Выключатель. Выключатель. С каждым шагом я спускаюсь, мой пульс колотится. Хоуп хватает меня за плечи, когда мы достигаем низа.

— На самом деле не убивай его. Может, всего несколько хороших ударов по голове, а?

Глядя на нее, я вырываюсь из ее рук. Я никогда не видела этого места таким многолюдным. Стенка на стенку. Люди стоят плечом к плечу. Кричат. Поднимают тосты друг за друга.

Микрофон потрескивает, и включается обратная связь.

— Отсутствуя на ринге четыре месяца, он вернулся с удвоенной силой. — Ларри делает паузу для драматического эффекта, и все сходят с ума. — Брэндон «Разрушитель» Блейн!

Я прокладываю себе путь сквозь людей, извиваясь под потными руками. Проталкиваюсь мимо группы мужчин в кожаных куртках, а затем оказываюсь прямо на краю ринга. И вот Брэндон стоит посередине, его руки заклеены скотчем, волосы растрепаны. Он расхаживает, как животное в клетке, тигр, жаждущий крови. С каждым взволнованным движением я мельком вижу монстра, желающего и готового вырваться наружу. И я не хочу, чтобы зверь его достал.

Я забираюсь между изношенными веревками. Мужчины кричат и свистят, а Брэндон хлещет ударами по сторонам, его ноздри раздуваются, как у разъяренного быка, и тут его зеленые глаза останавливаются на мне. Я подхожу прямо к нему, у меня кружится голова от страха и гнева, и я останавливаюсь, глядя на него снизу вверх.

— Убирайся нахер с этого ринга, — говорю я дрожащим голосом.

Толпа освистывает. Смятая пивная банка приземляется в нескольких сантиметрах от моих ног.

— Уберите девчонку с ринга, — кричит кто-то из зрителей.

— Уйди, Брэндон, — повторяю я снова, потому что меня сжимает за горло вполне реальный страх. Это все разрушит. И я не могу этого допустить.

— Забирай свою гребаную суку… — Позади меня раздается голос: — Вон с ринга. — Я поворачиваюсь и смотрю на парня, подпрыгивающего на носках, его руки заклеены скотчем и он готов обрушить на Брэндона град ударов.

Я оборачиваюсь, Брэндон совершенно неподвижен. Его челюсть сжимается, и он хрустит шеей из стороны в сторону. Я уже однажды видела этот взгляд — в ту ночь, когда он ударил меня. В ту ночь он чуть не убил двух парней. Он проходит мимо меня, приближаясь к своему противнику.

— Финн, — говорит он низким и хриплым голосом. Следующее, что я помню, Брэндон наносит удар другому бойцу, и кровь брызжет на мою майку.

— Ччто ты только что сказал ей?! — кричит Брэндон, хватает парня за волосы и с громким треском отбрасывает его голову назад о бетон.

Парню удается поднять руки перед лицом, в то время как Брэндон избивает его торс безжалостными ударами. Его мышцы скручиваются и напрягаются под каждым беспощадным ударом.

Кто-то хватает меня за талию, перекидывает через канат.

— Ты в порядке? — спрашивает Финн, оттягивая меня от ринга. Толпа приходит в бешенство, но даже несмотря на их аплодисменты, я каким-то образом все еще могу различить звук кулаков Брэндона, бьющих по лицу этого парня, тошнотворный удар костей о бетон.

Как же я ошибалась.

Брэндон всегда был таким диким существом, вышедшим из-под контроля, и, возможно, он прав. Может, я пыталась засунуть его в идеальную коробку не потому, что хотела, чтобы он изменился, а просто потому, что я хотела, чтобы он смог отпустить чувство вины. Все, чего я когда-либо хотела, это чтобы он был счастлив. И я понимаю, что иногда мы думаем, что помогаем кому-то, и все, что мы делаем, это накладываем пластырь на пулевое отверстие.

Чувствую себя ужасно. Сбитой с толку. Глупой.

— Поппи, — Хоуп проводит рукой по моему плечу. — Только не надо винить себя.

Дело в том, что я не должна была выходить на этот ринг. Я была так зла и напугана и… устала. Я просто так устала.

Хоуп глушит машину, но я качаю головой.

— Нет.

— Я не позволю тебе ходить туда одной, он взбесится.

— Хоуп, нет. — Я смотрю на нее, открываю дверь и выхожу из машины. — Я позвоню тебе утром. — Закрываю дверь и иду по тротуару, вверх по лестнице, делаю вдох и вставляю ключ в замок. Я понятия не имею, чего ожидать, когда захожу внутрь, но когда это делаю, я останавливаюсь на полшага, ключи все еще в моей руке, а дверь открыта.

Брэндон сидит, прислонившись спиной к дивану и положив руки на колени. В одной руке он сжимает бутылку виски. Его пальцы покрыты кровью, на щеке появляется темно-красное пятно. Но то, что разбивает мне сердце, — это слезы на его лице.

Я видела Брэндона сумасшедшим. Я видела его молчаливым. Я даже видела его грустным, но не помню, чтобы он когда-либо плакал. И это меня пугает.

Его остекленевшие глаза смотрят прямо на меня, но он, кажется, не замечает меня.

— Брэндон… — Я закрываю за собой дверь, перебирая ключи в ладони.

Он делает несколько больших глотков. Я осторожно подхожу к нему, опускаюсь перед ним на колени.

— Брэндон, — шепчу я его имя, потому что даже не думаю, что он сейчас здесь, и я боюсь того, где он находится, боюсь его напугать.

Его глаза медленно встречаются с моими. Как будто его израненная душа умоляет меня о помощи, а я понятия не имею, как ему ее дать.

— Опоссум, — шепчет он.

И по какой-то причине нежность в его голосе ломает меня еще больше. Я смотрю ему в глаза… горе поглощает меня, потому что до боли очевидно, что воспоминания, терзающие разум Брэндона, могут быть неизлечимой болезнью, он умрет с ними. Они такая же часть него, как он часть меня.

Я протягиваю руку и обнимаю его за щеку. Он закрывает глаза, наклоняясь ко мне.

— Прости, — говорит он и снова делает глоток. Я это ненавижу. Я ненавижу, что он чувствует, что должен извиниться передо мной.

— Тебе не за что извиняться. — Беру его за руку и чувствую его потную ладонь. — Пойдем спать. Давай.

С усилием он встает, спотыкаясь и несколько раз врезаясь в стену по пути в ванную. Я открываю краны и даю воде нагреться, прежде чем помогаю ему выбраться из окровавленной одежды. Он садится на край ванны и просто смотрит на меня, как будто мир заканчивается прямо здесь.

— Прости, — шепчет он, и я все еще вижу слезы в его глазах.

— Шшш. — Я опускаю мочалку под горячую воду и смываю кровь и пот с его лица, с шеи и груди, с рук. Я вытираю его, и мы ложимся спать.

Я ложусь, и он кладет голову мне на грудь. Я кладу ладонь ему на щеку, проводя пальцами другой руки по его густым волосам. И на мгновение мы остаемся в тишине, в оглушительной тишине. Я слушаю глубокий вдох и выдох, боль отдается с каждым прерывистым вдохом.

— Ты же знаешь, что тебе нужно выбраться, — говорит он, нарушая молчание. — Спастись.

Я качаю головой, и слезы, которые я отчаянно пытаюсь сдержать, вырываются на свободу.

— Мы не говорим об этом.

Он обхватывает рукой мой живот, держа так крепко, как будто боится, что я исчезну.

— Я превращаю все, к чему прикасаюсь, в дерьмо. Я — яд.

Так говорил ему отец. Это то, что Брэндону говорили всю его жизнь. Во что он был приучен верить. И как объяснить тому, кто не может любить себя, кто не может увидеть свою ценность, как объяснить этому человеку, что он — целый мир?

Это невозможно. Я могу произнести эти слова десять тысяч раз, но Брэндон никогда их не услышит. Он не может, потому что некоторые вещи просто не могут пробиться сквозь тьму.

Я продолжаю проводить пальцами по его густым волосам, пока его дыхание не выравнивается, а напряженные мышцы не расслабляются. И вот я лежу, держась за того, кого так ужасно боюсь потерять, и где-то в своем беспокойстве мне удается заснуть.

У меня горят легкие. Я не могу дышать. Я не могу сделать вдох! Я открываю глаза, не в силах сосредоточиться, я вцепляюсь в руки, яростно сжимающие мою шею. Темно. Мне не видно. Я не могу сосредоточиться. Я задыхаюсь, выгибая спину и брыкаясь, ударяя рукой по всему, что давит на мое горло. Пятна усеивают мое зрение, а затем, внезапно, давление исчезает, и я отчаянно втягиваю в себя полные легкие воздуха, бросаясь с кровати на пол.

— О боже, — шепчет Брэндон. Я вижу его на кровати, смотрящего на свои руки. — Я… — Запустив обе руки в волосы, он складывается вдвое, с его губ срывается прерывистый крик. — Блять!

Меня так сильно трясет, что когда пытаюсь встать, я чуть не падаю в обморок. Я хватаю джинсы с пола и натягиваю их, борясь со слезами. Борясь со всем тем, что внутри меня говорит, что нужно бежать от него.

— Поппи.

— Все в порядке. — Я поднимаю на него взгляд и киваю. — Все в порядке. Я в порядке. Я просто собираюсь… — Я обхожу край кровати и останавливаюсь. Морт прижимается к моей ноге. — Я просто переночую у Хоуп. Но все в порядке. — Я выхожу из комнаты, хватаю сумочку и бегу к двери, закрывая ее за собой.

Только когда я добираюсь до входа на станцию метро, я звоню Хоуп. И только когда она обнимает меня, я полностью ломаюсь. Я хочу быть сильной для него, но у каждого есть свой переломный момент.