Война Поппи

Глава 23

Поппи

God of Wine” — Third Eye Blind

Две недели спустя…

Пальцы Коннора скользят по моей талии, танцуют под моей рубашкой. Я улыбаюсь. Мне его не хватало. Этих прикосновений. Ощущений. Это просто сон, Поппи. Его теплые губы целуют изгиб моей шеи, а рука обнимает меня за талию, притягивая мое тело к себе. Мои сомкнутые веки дрожат, и я борюсь с собой, чтобы вновь не заснуть. Я не хочу отпускать этот сон, он кажется таким реальным. Все было правильным. Таким нужным. Я до сих пор чувствую на себе его руки и губы.

Я открываю глаза, потому что стышу стоны Брэндона рядом со своей шеей. Он ерзает и держится за меня все крепче.

— Не надо, — бормочет он во сне, его дыхание глубокое и неровное. — Не оставляй меня… — шепчет он, и его губы прижимаются к моим плечам.

Между нами ничего не произошло с того дня, как я пошла делать маникюр с Хоуп. Напряжение было почти невыносимым и временами неловким, но мы с ним оба знаем, каково это — пересечь черту. Иногда лучше гадать, что могло бы быть, чем знать наверняка…

Но как же я жажду этой связи. Мне не хватает всего этого. Секса. Влечения. Нужды. Брэндон дышит так глубоко, что его дыхание касается моей кожи. И она покрывается мурашками, а между ног зарождается неоспоримое желание. Мною овладевает чувство вины. И вот я здесь, не зная, за что именно я должна испытывать вину: за то, что вижу во сне Коннора, лежа в постели Брэндона, или потому что лежу в постели Брэндона и вижу во сне Коннора.

Я люблю их обоих. Они навсегда часть меня.

Хоуп твердит, что Коннор мертв, будто это должно как-то оправдать мои чувства к Брэндону и смягчить чувство вины, но это не так. Если такое и происходит, то смерть просто увековечивает человека. Она берет все, чем они были, и сохраняет это в камне, оставляя их неприкосновенными и несравненными навечно. Но мы с Брэндоном не застыли в камне. Мы здесь, живем, дышим. Мы то, что осталось.

Кусая губу, поворачиваюсь к нему лицом. Крошечный луч света от уличного фонаря просачивается сквозь окно, и какое-то время я наблюдаю за тем, как Брэндон спит. Есть что-то интимное в том, чтобы наблюдать за тем, как кто-то, кого ты так сильно любишь, спит. Его веки трепещут. Ноздри раздуваются, и он быстро перекатывается на спину. Его грудь неравномерно вздымается и опускается. Я буквально вижу, как он борется со снами, которые, кажется, преследуют его все чаще и сильнее. И единственное мое желание — это забрать их у него. Его лицо вздрагивает, и я разрываюсь, не зная, будить его или нет. Он выглядит таким невинным и уязвимым, и то, как тени ложатся на его лицо, на впадину на его груди… Я сглатываю, медленно приближаясь к нему. Просто хочу прикоснуться… только на мгновение.

Я провожу кончиками пальцев по его теплой руке, по его боку, почти невесомо очерчиваю тату с опоссумом и наклоняюсь к его лицу.

— Я люблю тебя, — шепчу я, потому что хочу, чтобы он знал, но только на уровне подсознания, а сейчас он именно там и находится — потерянный в закутках своего подсознания. Я близка к нему, жар его тела окутывает и проникает в меня, и я не могу устоять, аккуратно касаясь его губ, дотрагиваясь до подбородка.

Не понимаю, что делаю. Я напугана и растеряна. Неуверена. И как только страх хватает меня за горло, как раз когда я собираюсь отодвинуться от него, его рука взлетает к моему затылку, пальцы запутываются в моих волосах, его губы полуоткрыты, а горячее дыхание рвется наружу, обжигая меня.

Он притягивает меня ближе, одной рукой крепко обвивая мою талию, и прижимает меня к своему твердому телу. Мой разум и тело вступают на тропу войны, рациональность борется с основной первобытной потребностью. В этот момент мне нужно то, что он заставляет меня чувствовать.

Его пальцы скользят под моей рубашкой. Тепло его ладоней проникает под мою кожу, и я в отчаянии втягиваю носом воздух. Когда мои губы приоткрываются, его язык скользит по моему, воспламеняя что-то жгучее, что явно отсутствовало с тех пор, как он в последний раз целовал меня. Будто он обвивается вокруг моей одинокой души и возвращает ее к жизни осколками своей собственной. Он откидывает мою голову назад и целует меня, пока я не понимаю, где начинается он, а где я, и я не хочу, чтобы он останавливался. Я жажду держаться за это тепло, за него самого, но смогу ли? Он действительно тот человек, за которого можно ухватиться?

Задыхаясь, я отрываю свои губы от его губ, но все еще прижимаюсь к нему. И сквозь тьму мы смотрим друг на друга.

— Брэндон, я..

— Тише, Опоссум, — он притягивает меня к себе на грудь и кладет ладонь на мою щеку, крепко сжимая меня в объятиях. Я чувствую, как его губы касаются моих волос, и его рука на моей талии напрягается, прежде чем он расслабляется подо мной.

Через несколько минут его дыхание выравнивается. Он заснул, а я осталась бодрствовать.

И вот я лежу, в неподвижности и тишине, мои пальцы скользят по его татуировкам, и все, о чем я могу думать, это то, как сильно я хочу его любить.

— И как только они будут готовы, вы просто заполняете их вот здесь. — Я наблюдаю за тем, как Дорис печатает записку. — Потом нажимаете отправить, и все готово, — она смотрит на меня из-за компьютера и улыбается.

Мои ноги убивают меня от постоянной беготни по Хэдли Корт. Сегодня мой второй день, и я уже знаю о трех бывших мужьях Дорис, двух детях и больше, чем мне нужно знать, о ее фантазиях относительно Тома Харди.

Я рада снова выйти на работу, благодарна за это обретение цели, но есть одно «но». Так много парней, которые приходят сюда, напоминают мне Брэндона. Раненые, больные, сердитые. Вы будете удивлены, сколько всего посттравматическое стрессовое расстройство может сотворить с человеком. ПТСР меняет их темперамент и даже личность. Так много этих мужчин пережили развод, потому что их жены не cмогли с этим справиться. И мне становится плохо от этого знания. Живя с Брэндоном то короткое время, что у меня есть, я понимаю это напряжение. Беспокойство. Страх…

Иногда Брэндон бодрствует, и я думаю, может быть, в этот день все изменится. Может быть, он смог преодолеть это. Он — тот самый старый-добрый Брэндон, и эта проклятая война оставила его, но потом он снова срывается. И это тяжело. В такие моменты я не вижу выхода. Всепоглощающая тьма, кошмары, гнев. Это вихрь эмоций, маятник настроений. Назад и вперед. И это может сказаться на человеке.

— Не так уж плохо, да? — спрашивает Дорис, ухмыляясь.

— Нет, довольно прямолинейно.

Она смотрит на часы.

— Ну, тебе пора идти, дорогая, если ты не хочешь сегодня вечером поиграть в бинго со мной и Мэри?

Я выключаю компьютер и беру свою сумочку из-за стола.

— Спасибо, но лучше как-нибудь в другой раз.

Она отмахивается от меня.

— Ты молодая девушка. У тебя есть дела поважнее, чем играть в бинго с кучкой старых кляч.

— Дорис…

Она подмигивает мне.

— Кроме того, — она хватает свою сумочку и вытаскивает блестящую серебряную фляжку, — я люблю хорошенько выпить в пятницу вечером. Становлюсь немного шумной. Не знаю, готовы ли вы ко всему этому. Но Том Харди, с другой стороны… — дикая ухмылка растягивается на ее лице.

Я смеюсь, машу рукой на прощание и выхожу в коридор. Солнце начинает садиться, а пасмурное небо почти не согревает за день воздух. На меня накатывает легкая дрожь, когда я обхватываю себя за талию и иду по тротуару, думая о пациентах, которых встретила сегодня, особенно о Дэвиде Брайтоне. Многое в его истории напоминает мне Брэндона. Мистер Брайтон потерял своего лучшего друга в результате взрыва придорожной бомбы. Он был единственным выжившим. И он очень озлоблен на мир. Сегодня он накричал на одну из медсестер, потому что она «смотрит» на него. Дорис сказала, что все ненавидят, когда он появляется, потому что он невероятно сварливый, но я вижу что-то под всем этим гневом и печалью. Может, это потому, что я где-то глубоко внутри вижу Брэндона, не знаю. Но я полна решимости заставить этого человека улыбнуться.

Думаю, может, спросить, не хочет ли Брэндон пойти поесть сегодня вечером. Возможно, пригласить Хоуп, просто чтобы посмотреть, как они вдвоем это сделают, но в ту секунду, когда я открываю дверь в квартиру, все, что я чувствую, это напряжение. Брэндон сидит на диване, уставившись в пол, расставив ноги и уперев локти в бедра. Бутылка виски зажата в одной руке. Он даже не удостаивает меня взглядом, когда я закрываю дверь и громко роняю ключи на полку. Я прочищаю горло. И все еще ничего.

— Брэндон.

Он поднимает голову и устремляет глаза на меня. На его щеке небольшой порез, из свежей раны сочится кровь. Его холодные, пустые глаза не отрываются от моих, когда он подносит виски к губам и делает несколько больших глотков. Он роняет бутылку на стол, и та опрокидывается.

— Привет, пос, — бормочет он, откидываясь на подушки дивана.

И это… плохо. Очень. Он выпил большую часть этой бутылки. Я могу сказать по остекленению в его глазах, что он более чем пьян. И, судя по состоянию его лица, он только что вернулся с боя. Каждый раз, когда он возвращается после драки, он злится и пьет. И когда он становится таким, ничто не может стряхнуть с него эту ярость. Она оседает на его плечах, как тяжелый шерстяной плащ. И, осмелюсь сказать, иногда мне кажется, что он наслаждается этим. Я ходила на цыпочках вокруг этой темы, пока могла. Эти бои не идут ему на пользу. Только ухудшают его положение, каким бы оно ни было.

Я хватаю бутылку виски со стола и сердито смотрю на него, а затем отправляюсь на кухню и выбрасываю бутылку в мусорное ведро. Я чувствую, как он наблюдает за мной. Когда я выхожу из кухни, его глаза сужаются.

— Это чертовски помогает, — выплевывает он, невесело смеясь.

— Брэндон, пожалуйста, скажи мне, что ты понимаешь, что у тебя есть проблема? Это как… — я указываю на мусорное ведро, — помогает?

— Господи, Поппи, — он откидывает голову назад и проводит рукой по лицу. — Все, что ты делаешь, так это ведешь себя как чертова сука.

— Потому что я забочусь о тебе, Брэндон. И это… это должно прекратиться.

— Это дорога с односторонним движением, Опоссум, — он отталкивается от дивана и проходит прямо мимо меня, даже не оглядываясь назад. Отсюда я могу разглядеть ухмылку, прокрадывающуюся на его лице, когда он открывает кухонный ящик — тот, где он держит свою травку.

— Нет. Нет. Нет, — я влетаю в кухню, хватаю его за рубашку и пытаюсь оттащить его от стола, закрываю бедрами шкафчик и едва не зажимаю ему руку. — Тебе это не нужно.

В его глазах мелькнула искра гнева, примерно на секунду. Он делает шаг вперед, хватает меня за талию и швыряет о холодильник. Тот качается назад, все внутри ходит ходуном, когда он ударяется о стену, а затем снова с грохотом оседает на пол. Я упираюсь ладонью в его грудь, его учащенное сердцебиение бьется о мою руку.

У меня перехватывает дыхание в легких, а пульс стучит в висках. Я чувствую, как напряжение проникает в каждую его мышцу.

— Брэндон, отпусти меня, — шепчу я. — Пожалуйста, — я сглатываю, пытаясь успокоить сердцебиение, но где-то в глубине моего разума звучит темный голос, шепчущий, что это та часть Брэндона, которую я не знаю. Часть его, которой я не могу полностью доверять. Часть его, которая на самом деле пугает меня.

Кривая улыбка касается его губ, и на какое-то мгновение он становится почти тем Брэндоном, которого я знаю, но он погребен под таким гневом и ненавистью, что его трудно разглядеть.

Он наклоняется так близко ко мне, что его теплое дыхание обдувает мою шею, а губы касаются мочки уха.

— Разве ты не этого хочешь, Поппи? — в его словах звенит жестокость, которую я ненавижу, и хотя я ни на секунду не верю, что он причинит мне боль, он заставляет меня нервничать.

Мое сердце бешено бьется, и как бы мне этого ни хотелось, но я должна сказать ему.

— Ты меня пугаешь, Брэндон.

Он щурит глаза, встречаясь со мной взглядом. Спустя мгновение он тяжело вздыхает. Мне понятно, что он сознательно пытается ослабить хватку. Он зажмуривается и опускает голову. Мы оба не двигаемся. А когда он, наконец, поднимает голову и смотрит на меня, в его глазах бушует буря эмоций, которая ждет выхода. И я понятия не имею, когда и где это произойдет.

Он дотрагивается до моего подбородка и касается моей щеки, вдыхая меня, словно я единственный кислород, который необходим ему для выживания. Я думала, что его жестокость и гнев, его ненависть и ярость перейдут в этот поцелуй, но это не так. Этот поцелуй почти благоговейный, заставляющий меня чувствовать, что я для него все.

— Прости, — шепчет он мне в губы, и его руки дрожат, когда он поглаживает мои щеки и горло.

Я ищу в его глазах хоть что-то, какой-то ответ, почему все так запуталось и так сложно.

— Все в порядке… — я сглатываю, пока мой взгляд скользит по его губам. Я ловлю себя на том, что хочу, чтобы он снова поцеловал меня, потому что я жажду утешения, которое нахожу в нем. Я хочу, чтобы Брэндон заставил меня забыть обо всем, что происходит в данный момент. Только он и я. И даже если мой разум кричит мне, что это неправильно, мое сердце знает Брэндона, моя душа признает в нем часть меня, в которой я так отчаянно нуждаюсь. И именно поэтому сейчас я медленно приближаюсь к нему, и мои губы касаются его губ в поцелуе.

Его пальцы впиваются мне в талию, он поднимает меня, и я обхватываю ногами его бедра. Поцелуй становится более интенсивным и страстным. Его пальцы путаются в моих волосах, и мы врезаемся в стену, пока он несет меня по коридору, не прерывая поцелуя, от которого мы не способны оторваться. Мы врезаемся в дверной косяк его спальни, и вскоре после этого я приземляюсь на его кровать, пружины матраса скрипят под тяжестью, когда он падает на меня сверху.

Брэндон отрывает свой рот от моего, напряженно глядя на меня и удерживая меня своими массивными руками. Мышцы его челюсти напрягаются, а выражение его лица становится растерянным. Он закрывает глаза и опускает голову.

— Все не так, — выдыхает он со стоном.

Меня охватывает стыд. И я пытаюсь оттолкнуть его от себя, но он не шевелится, только опускает свое лицо в нескольких дюймах от моего, его глаза все еще закрыты.

— Я хочу тебя больше, чем хотел что-либо или кого-либо в своей жизни. Но ты заслуживаешь лучшего, чем такой пьяница как я. Все не должно быть так, — рычит он.

Мне все равно, что он пьян. Я просто хочу быть его убежищем, местом, куда он уходит, когда демоны становятся слишком реальными. Что бы это ни было, оно обладает силой, которую невозможно объяснить или рационализировать. Он пьян и одержим, и я хочу, чтобы он забрал меня с собой.

— Я хочу тебя, — это все, что я могу сказать ему.

Он стискивает зубы, и когда его глаза вспыхивают, начинается буря. Я хочу, чтобы меня унесло его ветром. Я желаю погрузиться в уничтожение, поглощающее его, окунуться в его изменчивый гнев. Я жажду этого.

— Повтори еще раз, — говорит он мне, хватая подол моей рубашки.

— Я хочу тебя..

Он медленно поднимает ткань, его пальцы скользят по моей коже, оставляя после себя покалывание. Я поднимаю голову, когда он стягивает с меня рубашку и швыряет ее в сторону комнаты, а я лежу перед ним, и вокруг меня клубится тьма. Почти безмолвный стон срывается с его губ, когда его взгляд скользит по моему полуобнаженному телу. Хотя в том, как он смотрит на меня, есть что-то благоговейное, между нами балансирует скрытое течение первобытной потребности и жестокости. Это притяжение настолько сильное, что я почти пьянею и не могу дышать, моя грудь тяжело вздымается.

Его пальцы скользят по моей талии, и он наклоняется, касаясь губами моей шеи так нежно, что я вздрагиваю. Я хочу чувствовать тепло его кожи на своей, ровный стук его сердца. Я хочу, чтобы то, как его тело чувствует, укоренилось в моем. И все же есть это легкое сомнение и страх перед тем, что это сделает с нами.

— Ты такая чертовски красивая, — выдыхает он мне в рот.

И в этот момент ничто не способно оставить происходящее. Эта плотина вот-вот рухнет.

Он обхватывает мое лицо, целуя меня с таким невыносимым трагическим насилием и отчаянием. И я хватаюсь за него. Мои пальцы хватают его за густые волосы, цепляясь изо всех сил, потому что мы тонем. Прямо здесь. Прямо сейчас.

Моя рука проскальзывает под его рубашку, его теплая кожа обжигает мою ладонь, и я стягиваю с него, мешающую мне ткань. С каждой секундой мы ускользаем все дальше, теряясь в объятиях друг друга. Рука Брэндона грубо блуждает по моему телу, скользя вниз по бокам, пока он не хватается за верхнюю часть моих джинсов, срывая их с моих бедер, и он опускается на кровать. И в тот момент, когда я полностью обнажена перед ним, он делает глубокий вдох.

Это борьба. Моральная война, которая велась между нами двумя, сколько я себя помню.

Я вдыхаю, мои глаза встречаются с ним, и я позволяю своим ногам медленно раздвинуться.

И тут меня накрывают невероятная тяжесть и тепло его тела. Кожа к коже. Его рот нависает над моим, долгий, отчаянный вздох слетает с его губ, когда я чувствую, как он прижимается ко мне. Я отчаянно нуждаюсь в этом, в этой связи, в этой потребности наполнения, и в то же время я в ужасе. Схватив его за плечи, я подталкиваю его, заставляя войти в себя одним из самых медленных и мучительных движений, которые я когда-либо испытывала.

Он со стоном опускает голову, его пальцы впиваются мне в бедра. Мои же цепляются за его плечи, заставляя его погрузиться в меня еще глубже, и теперь все изменилось. Эмоции и необузданная потребность принадлежать кому-то поглощают нас обоих, и мы падаем. Мы падаем вниз. И я бы солгала, если бы сказала, что это не было душераздирающе красиво. Два человека, которые не должны были принадлежать друг другу, из-за смерти теперь не могли принадлежать никому другому.

Его пальцы обвивают мои запястья, и он удерживает мои руки над головой. Все, что я могу делать, это наблюдать за ним. За его лицом. С каждой секундой выражение его лица становилось все более напряженным. Каждый вздох. Каждое последнее прикосновение и поцелуй, каждый стон проникают в меня, пока не остается ничего, кроме меня и него, прильнувших друг к другу, тонущих в этом трагическом блаженстве и выражающих то, что невозможно передать, через движения наших тел.

Мы оба лежим, скользкие от пота и задыхающиеся, бесполезными телами на матрасе, моя голова покоится на его груди, его пальцы лениво перебирают мои влажные волосы.

Если честно, я хочу просто остаться здесь. Прямо в этой постели. В настоящем моменте. В темноте ночи, потому что сейчас мы в порядке.

В этот самый момент мы оба цельные, но я знаю, что так будет не всегда.