Возлюбленная Немезида

ГЛАВА 13

Джекоб стиснул зубы, не позволяя телу напрягаться, так как боялся, что прильнувшая к нему Флоренс почувствует перемену в состоянии его мускулатуры и проснется. Лежать рядом с ней, ощущать ее прикосновение было одновременно счастьем и нестерпимой мукой, издевательством над человеческой природой.

Должно быть, он мазохист, думал Джекоб. Подвергнуть себя такому испытанию! Залезть в постель к женщине, которую он желает больше всего на свете, и удовольствоваться одним лишь лежанием рядом с ней!

Или же он просто сумасшедший.

Его так и подмывало повернуться к ней, притянуть к себе ближе, прижать к своему разгоряченному телу, мгновенно отреагировавшему на ее тепло и нежность.

Странно, но почему тогда ему так хорошо, комфортно? Состояние души совершенно противно состоянию плоти. Подобного блаженства он не испытывал ни с Мириель, ни с другими женщинами. Между ним и Флоренс существует некая связь, которая вряд ли может возникнуть между ним и любой другой женщиной. Это — некое родство, родство душ, гораздо более тесное, чем эфемерные кровные узы, которыми они с ней связаны лишь формально.

Джекоб цветисто выругался про себя. Почему именно она? Чем его покорила Флоренс Тревельян десять лет назад? Теперь Джекоб понял, что тогда, едва увидев ее, даже зная, что она девушка его лучшего друга, он помешался на ней, поддался наваждению, которое продлилось дольше, чем он смел предполагать. О, Флоренс, ну почему я все испортил? — думал Джекоб, рискнув краем глаза взглянуть на ее лицо. Почему он не понимал, что делает, почему не исправил ошибку и в результате потерял ее, а себя обрек на пытку вечно искать ее в других? И она больше никогда ему не поверит, потому что всегда будет помнить про то зло, что некогда разделило их.

Интересно, как бы все сложилось, если бы история их отношений потекла по более гладкому руслу?

Боже праведный, да они бы давно уже были женаты!

Эта мысль потрясла его и заинтриговала. Его одержимость Флоренс настолько укоренилась в нем с годами, что он позволял себе думать о ней только как о чем-то запретном. Она была для него желанным противником, его Немезидой, с улыбкой признался себе Джекоб. В роли собственной жены он ее не представлял никогда.

Интересно, как жили бы они в супружестве? Разумеется, не в разных квартирах, как с Мириель. У них был бы настоящий дом, желанное семейное гнездышко. Конечно, с Флоренс нельзя рассчитывать на обывательское существование в классическом стиле представителей зажиточного среднего класса — "званые обеды, двое детей и породистая кошка". Она — независимая, самостоятельная женщина и никогда не согласится довольствоваться скромной ролью домохозяйки! Она по-прежнему будет работать, у нее, как и у него, будет своя жизнь. Но они будут вместе. И в радости, и в горе…

И будут наслаждаться любовью! — подала голос изнывающая плоть. В любое время, когда захотят. И он никогда больше не будет знать того назойливого зудящего ощущения, будто он обманывает ее. Крадет у нее. Бесстыдно соблазняет, ничего не обещая взамен.

Джекоб опять улыбнулся, удивляясь своей ужасающей старомодности. Наверное, это и побудило его сделать предложение Мириель. Он тогда питал надежду — в сущности, уповая на чудо, — что между ними возникнут отношения, которые он мечтает иметь с Флоренс. Но этого не произошло. Они с Мириель — люди разные. Между ними не было ничего общего, даже когда они жили в браке.

А вот с Флоренс они были бы идеальной парой, размышлял он, закрыв глаза, чтобы живее представлять свою мечту. Даже теперь. Заглушая сомнения, он уверял себя, что их противоречия разрешимы, что они способны побороть взаимную неприязнь, пожениться и жить счастливо. Даже иметь детей.

Боже, это было бы здорово! Частичка Флоренс и частичка его, возрожденные в новой жизни! Он видел в воображении белокурого мальчика, с успехом выступающего на школьной сцене. А может, он пойдет по стопам матери, станет пробовать себя в писательском мастерстве. А вдруг у них родится девочка? Кто из нее вырастет: актриса или писательница? Какие у нее будут волосы: светлые или темные? А может, в ней обнаружатся другие способности и она не будет похожа ни на одного из родителей, а унаследует внешность и дарования кровных родственников Флоренс? Он часто забывает, осознал Джекоб, что Флоренс не урожденная Тревельян; эту фамилию она получила от приемных родителей. Ее ребенок может стать ученым, художником, учителем — кем угодно!

Спустись на землю, Джекоб! — урезонил он себя, осторожно поворачиваясь на бок, спиной к Флоренс. Если немедленно не обуздать полет фантазии, то он начнет претворять в жизнь свои бредовые мечты прямо сейчас.

А мечты Флоренс, наверное, далеки от его. Он отвратительно поступил с ней десять лет назад, да и сейчас ведет себя не лучше. Бесполезно надеяться, что она когда-нибудь простит его. Как бы ни старался он загладить свои грехи, между ними по-прежнему зияет пропасть и ссоры возникают из-за малейших пустяков.

Боже всемогущий, помоги мне! — молился Джекоб, замирая под ее рукой, обвивающей его за пояс.

Она ощущала под пальцами теплую гладкую кожу, обтягивавшую накачанные мускулы и грудную клетку. Отказываясь просыпаться, она продвинула ладонь дальше, чуть ниже, наткнулась на пупочную выемку, жесткие волосы и…

Флоренс резко села на кровати, сонливость как рукой сняло.

— Джекоб! Свинья! Что ты делаешь в моей постели? — гневно вскричала Флоренс, отпихивая от себя незваного гостя. Никакого от него спасу. Для него нет ничего недозволенного. Так и стремится обхитрить ее. Она натянула до подбородка одеяло, словно старая дева викторианской эпохи пред лицом коварнейшего из совратителей.

Правда, у Джекоба вид отнюдь не гнусного подлеца, отметила она, наблюдая, как он медленно поднимается в постели и потирает ладонями лицо, будто его только что вытянули из глубокого забытья.

— Что такое? В чем дело? — вяло и слегка ошалело спросил он, глядя на нее непонимающе, словно невинное дитя. — Я прилег, чтобы наверстать упущенное. — Его неожиданно просветлевший осмысленный взгляд будто пригвоздил ее к кровати. — То, что не доспал, пока бодрствовал за рулем и потом полночи искал для тебя водопровод и прочее.

Как это похоже на Джекоба! Он хамит, а она виновата.

— Напряги свою память, Джекоб, и вспомни, ведь я предлагала поменяться местами. И не раз. Но ты, со своими потугами на пресловутый героизм, каждый раз высокомерно отказывался! — Она раздраженно вздохнула и подтянула под себя ноги, как раз когда Джекоб — наверное, специально, чтобы позлить ее, — вытянул свои. Его демонстративное молчание привело ее в ярость. — Я приготовила для тебя постель. Вот там бы и "наверстывал упущенное"! Если ты забыл, напоминаю: мы договорились не спать вместе…

— Я полагал, речь идет только о сексе; ко сну как таковому это не имеет отношения. — Джекоб вновь откинулся на подушки, не выказывая ни малейшего намерения покидать ее кровать. Флоренс, взбешенная его поведением, опять потянула на себя одеяло и увидела, что он — слава Богу, хватило приличия! — в спортивных трусах. Секундой позже она уже кляла себя за то, что испытала при этом разочарование!

— Не увиливай, Джекоб! — резко сказала она. — У тебя не было оснований игнорировать постель, которую для тебя любезно приготовили.

— Там было холодно. — Он с огорченным видом обхватил себя руками и хохотнул, насмехаясь над собственной откровенностью.

— Наглая ложь! В твоей спальне уже тепло, а простыни и одеяла просушены.

— Я привык ложиться в теплую постель.

Флоренс стиснула зубы, чтобы удержаться от нецензурных выражений. Призвав себя к спокойствию, она заявила:

— В таком случае в будущем думай заранее и, прежде чем отправиться спать, положи в постель грелку с горячей водой… Внизу в буфете есть несколько штук.

— Да, жестокая ты женщина, Флоренс Тревельян, — прокомментировал Джекоб. Откинув в сторону свой конец одеяла, он с ленивой грациозностью поднялся с кровати. — Кто бы мог подумать, что ты, оказавшись в спартанских условиях, пожалеешь для товарища по несчастью несколько эргов своего тепла… Это все, что мне было нужно от тебя. Ничего больше.

Он эффектно потянулся, подмигнул ей и покинул комнату.

Флоренс со стоном зарылась с головой под одеяло и несколько минут ругала Джекоба самыми последними словами.

И она еще хотела найти в нем друга, мрачно думала она, слезая с кровати. Натянув джинсы, она принялась зашнуровывать спортивные тапочки. Для нее стало почти делом чести, осознала Флоренс, следовать в общении с ним нормам цивилизованных человеческих отношений, не опускаясь до мелочных склок и обоюдных упреков, прилагая титанические усилия, чтобы не допустить между ними сексуальной близости, потому что секс — очень зыбкая, опасная почва, чтобы строить на ней взаимосогласие.

Но Джекоб каждый раз все ее попытки наладить непринужденное общение растаптывает варварски, как Аттила, предводитель гуннов. Чудовище, сварливый извращенец, он нисколько не изменился!

Флоренс поправила на себе одежду и пригладила волосы, но спускаться вниз медлила. В минуты подобного душевного волнения она обычно искала спасения под душем или в ароматизированной ванне, но в этих суровых условиях, очевидно, придется обходиться без привычных успокоительных средств. Отсутствие должных удобств действовало на нее угнетающее. Она имела обыкновение принимать ванну по нескольку раз в день и уж конечно же бежала прямиком в душ каждый раз после сна. А здесь что делать?

Похоже, только и остается тешить свое пристрастие к чистоте утренними и вечерними омовениями. Причем в холодной воде в ледяной темной ванной. Потому что Джекоб наверняка, завидев ее с банным мешком в руке, немедленно усядется перед камином, а она из гордости не станет просить его удалиться, чтобы иметь возможность раздеться и понежиться в старой оловянной ванне у огня. А если и попросит, он постарается вернуться пораньше, чтобы застать ее голой.

Флоренс покраснела. А разве она сама не подсматривала за ним сегодня утром, когда он купался в реке? Лицемерка, ханжа!

Она нехотя спустилась вниз, но Джекоба в гостиной не оказалось. Входная дверь была распахнута настежь, и Флоренс, выглянув на улицу, увидела, что он сидит на покосившейся старой скамейке у стены двора, греясь в ярких лучах ласкового утреннего солнца. Вид у него был беззаботный, непринужденный, словно ему плевать на весь мир. Ну да, зачем ему забивать себе голову каким-то распорядком принятия гигиенических процедур и прочими бытовыми мелочами? Он ждет, что вокруг него все образуется само собой, как это всегда и бывало.

Флоренс хотелось выскочить во двор и обрушить на него поток обвинений — неважно каких, лишь бы смутить его покой. Как он может столь беспечно радоваться жизни, когда у нее голова пухнет от забот? Это просто несправедливо. Она перенесла ногу за порог, собираясь с ходу броситься в наступление, но передумала.

Зачем опять портить настроение — и себе, и ему? Пусть Джекоб самодовольная скотина и так далее и готов любую ее оплошность использовать себе во благо, но в общем и целом он ведет себя довольно пристойно и, похоже, старается ладить с ней. Она сама постоянно ищет повод, чтобы поругаться с ним. Флоренс вернулась в комнату и занялась личным туалетом. Через десять минут нервы успокоились, и она вышла к Джекобу.

— Ну что, пойдем прогуляемся в деревню? — весело предложила она. — Вроде бы я видела по дороге сюда пару магазинчиков и почту. — Она виновато улыбнулась. — Хотя, надо признать, настроение у меня было отвратительное и я особо не вглядывалась. Так что, может, это всего лишь плод моего воображения.

— Да, вечерок выдался на славу, — отозвался Джекоб, улыбаясь ей в ответ. — Но мне сдается, я тоже заметил кое-какие признаки цивилизации… — Он встал и потянулся. — Давай сначала обследуем деревню, и, если не найдем там ничего подходящего, позже съездим в Пенрит. В любом случае пивная там наверняка есть. Заодно за кружкой пива с крестьянским обедом обсудим наши дальнейшие планы.

— Как бы мы не опоздали на обед, — заметила Флоренс, живо поднимаясь со скамейки. Она глянула на часы. Надо ж, как поздно. Они проспали недолго, однако добрая часть дня была потеряна. — Медлить, пожалуй, не стоит. Не думаю, что здесь пивные работают круглые сутки!

— И то верно, — согласился Джекоб.

Через минуту они уже бодро шагали по дороге, как надеялись, в направлении деревни.

— Даже если мы и выдумали те магазины, хоть округу посмотрим. День для прогулки просто сказочный, — сказала Флоренс, настроенная на мирную беседу.

День действительно выдался чудесный, и это казалось тем более удивительным, если вспомнить проливной дождь, встретивший их накануне. Ландшафт уже утратил прозрачную чистоту раннего утра, но теплое солнце наградило его новым очарованием. Зеленые краски по-прежнему поражали сочностью, особенно на фоне скромных тонов местных каменных стен, сложенных без раствора.

— Никогда бы не подумал, что здесь так красиво, — поддержал разговор Джекоб, обводя взглядом округу. Они шли по дороге одни, не встречая ни людей, ни машин, что им было даже на руку, поскольку рядом не было ни тротуаров, ни травянистых обочин для пешеходов — только пучки низких кустиков, льнувших к подножию стены.

— Да, — согласилась Флоренс, на мгновение испытав глупое желание сунуть руку в ладонь Джекоба. Как странно, думала она. В постель к ней забраться он не постеснялся, а вот такой простой жест, как взять ее за руку, его смущает. Впрочем, это вообще в духе мужчин. Да и опасно протягивать ему руку, рассуждала Флоренс, поглядывая на его ладонь с длинными изящными пальцами, которой он прикрывал от солнца глаза. Он еще сочтет, будто она предлагает ему себя целиком. На что ее тело согласилось бы с радостью, но вот разум предупреждал, что за этим кроется очередная катастрофа.

— Эй, смотри! Признаки жизни! — вскричал Джекоб, выводя Флоренс из раздумий. Он махнул рукой на скособочившийся блеклый указатель с двумя стрелками. Одна была направлена на еще более узкую дорогу, чем та, по которой они шли, вторая — по направлению их движения. Узкая дорога, судя по всему, вела на ферму под названием Марвуд-Крэг, за которой лежал еще некий Марвуд. Флоренс предположила, что там находится деревня под названием Марвуд-Бек.

— Должно быть, Марвуды — местные аристократы, — рассудила Флоренс, прикидывая в уме, что означают эти названия и что это за ферма. — Судя по всему, они продали коттедж Тревельянам только потому, что это — груда старых развалин.

— Возможно, — согласился Джекоб. — А Тревельяны, будучи не местными аристократами, и не подозревали о том, что приобрели, пока не приехали в свой вожделенный Озерный край на выходные.

А кое-кто из Тревельянов вообще не имеет отношения к аристократии, раздраженно подумала Флоренс, но воздержалась озвучивать свои бунтарские мысли, не желая нарушать данное себе обещание не цепляться к Джекобу по пустякам.

— Но все равно, — как ни в чем не бывало заговорила она, — нам следует зайти на ферму… оповестить их о своем приезде. Может быть, они согласятся поделиться с нами свежим молоком, яйцами и кое-какими овощами. А сами продукты заберем на обратном пути, когда будем возвращаться из деревни.

— Отличная идея, — подхватил Джекоб, когда они уже сворачивали на дорогу, ведущую к ферме. — Свежие крестьянские продукты прямо с фермы. Витамины и так далее. В Лондон вернемся поздоровевшими, румяными, как помидорчики.

Мысль о возвращении в Лондон привела Флоренс в смятение. Она замедлила шаг. Выдвинутая ею идея теперь казалась не столь отличной и соблазнительной. Ей не хотелось, чтобы работники с фермы являлись к ним в коттедж в любое время дня и ночи и заботливые жены фермеров приглашали их с Джекобом на чай и прочие деревенские мероприятия. Им так мало отпущено времени, чтобы побыть вдвоем; она не желает делить его с другими.

Прекрати! Прекрати! — ругала себя Флоренс. Он тебе никто. Просто родственник.

Джекоб тоже остановился и повернулся к ней.

— Пойдем, Фло. Давай уж разберемся сразу… — Он ласково взял ее за руку и повел по убегающей вверх по склону дорожке к ферме. — Если не поторопимся, пропустим обед в пивной!

Ее рука. Он взял ее за руку, думала Флоренс. Она улыбнулась ему и прибавила шагу, чтобы не отставать. Ладонь у него была приятно прохладная, по-приятельски надежная и в то же время чувственная, дарившая ощущение полной близости, почти такое же, как в постели.

Изрытая колеями извилистая дорога еще не успела просохнуть после ночного дождя и местами напоминала вязкое болото. Флоренс, позабыв про свои романтические представления о прогулках рука об руку, теперь искала в ладони Джекоба только опору. Сильный, уверенный в себе, он бесстрашно переводил ее через рытвины и лужи, другой рукой поддерживая за талию и почти отрывая от земли на Труднопроходимых участках.

Он мог бы нести меня на руках, думала Флоренс. С легкостью. Собственно, так он и поступил, когда я упала в обморок несколько дней назад.

Ферма Марвуд-Крэг имела почти столь же нежилой вид, что и их коттедж. Главное здание было сложено из таких же серых известняковых глыб в типичном для этих краев стиле. Хозяйственных построек было больше, на дворе стояла сложная сельскохозяйственная техника, кое-где проржавевшая и разбитая, но в целом обе усадьбы мало чем отличались друг от друга. Когда они подходили к дому, мимо прошествовала жирная серая кошка, направлявшаяся к неухоженному фруктовому саду.

Несмотря на теплый день, главная входная дверь была закрыта. Джекоб громко постучал по двери тяжелым железным кольцом. Минут пять они стояли и ждали ответа.

— Может, ферма тоже бесхозная? — предположил Джекоб, отступая в сторону, к маленькому окну, занавешенному неряшливым тюлем.

— Не думаю, — возразила Флоренс, напрягая слух. Ей показалось, что из-за двери доносится тихое шарканье. — Кошку же кто-то кормит. Иначе она не была бы такая упитанная.

В эту же секунду мрачная дверь распахнулась с визгливым скрипом, и на пороге появилась тщедушная седая женщина. Судя по ее сердитому взгляду, она была не очень рада гостям.

Джекоб принялся вежливо объяснять ей, кто они такие, зачем приехали в коттедж и что привело их на ферму. Флоренс сопровождала его рассказ милой улыбкой, хотя предпочла бы объяснить все сама, и украдкой наблюдала за старушкой, с лица которой не сходило неприветливое выражение.

Жену фермера — или мать — ничуть не подкупили красота Джекоба и его искренне дружелюбный тон. Флоренс поначалу никак не могла понять, в чем дело, но через несколько минут ее осенило: женщину отвращал его голос, тот самый голос, который заставлял сладостно поеживаться многих его поклонниц, да и ее тоже, нехотя признала Флоренс.

Причем, видимо, отвращал не тембр — спокойный и волнующе звучный, — а, скорее, манера речи. Джекоб говорил отчетливо, красиво, с идеальной интонацией. С таким голосом хорошо выступать на сцене, а не перед суровой селянкой, которая на все вопросы продолжала отвечать односложно. Флоренс наконец не выдержала.

— Прошу вас… мы будем очень благодарны, если вы позволите покупать у вас молоко. Мы привезли с собой только сухое и пастеризованное в пакетах, а оно ужасно невкусное — с натуральным не сравнить. — Флоренс показалось, что старушка чуть смягчилась, и она заулыбалась шире. — Разумеется, мы заплатим сколько надо. И за яйца тоже, если у вас есть излишек.

Крестьянка улыбаться не собиралась, но теперь смотрела на Флоренс чуть приветливее.

— Тревельяны, значит? — заговорила женщина, будто и не слышала их просьбу. — Нечасто вы сюда наведываетесь, а? Наверное, в Лондоне все ошиваетесь? — Старушка прищурилась, но, слава Богу, не злобно. — А ты-то не лондонская, — заметила она, обращаясь к Флоренс. — И не из наших краев, это точно. И все-таки ты северянка, верно? — Она небрежно кивнула Джекобу, который из кожи вон лез, стараясь произвести на крестьянку приятное впечатление.

Флоренс, сообразив, что угодила их потенциальной благодетельнице, пустилась в объяснения о своих корнях, подтвердив, что да, она, в отличие от брата, уроженка северных мест и воспитывалась в Йоркшире, но теперь работает в Лондоне. Потом они несколько минут беседовали о Скарборо, где, как оказалось, проживала сестра миссис Паркин — матери хозяина фермы Марвуд-Крэг.

— Что, черт побери, все это значит? — спросил Джекоб, с нескрываемым восхищением глядя на Флоренс, когда они двинулись назад к деревенской дороге, преодолевая выбоины и ухабы. — Я уж думал, все, прогонит нас, а тут ты открыла рот — и на тебе! И яйца, и молоко, и овощи! И все это нам будут доставлять каждое утро прямо домой! — Он протянул руку, помогая ей перебраться через очередную рытвину. — Я всегда подозревал, что ты ведьма. Чем ты ее проняла?

— Акцентом, — ответила Флоренс. Они завернули за угол и пошли по ровной дороге. Джекоб наконец выпустил ее руку. — Я же большую часть жизни прожила в Йоркшире, и, поскольку в актерской школе мне учиться не довелось, северный акцент у меня так и не сгладился…

— Да какой же это акцент, — озадаченно произнес Джекоб.

— Ну, не то чтобы акцент, — согласилась Флоренс, пожимая плечами. — Но в сравнении с твоим отшлифованным королевским английским, моя "грубая, простонародная" речь более привычна слуху миссис Паркин.

— Если б я только знал, — протянул Джекоб и разразился беспорядочным монологом, имитируя наречия всех регионов Британских островов. К тому времени, когда он закончил, Флоренс, держась за живот, едва не рыдала от смеха.

— Тебе бы пародистом быть, — сказала она, когда наконец обрела способность говорить и они продолжили путь. — Жаль, что теперь нет мюзик-холлов и эстрадные представления редко по ящику показывают. А то ты бы стал домашним любимцем.

Джекоб эффектно содрогнулся.

— О, только не это! Да поможет мне Бог! Скорее уж я вовсе брошу сцену!

— Ну, это в тебе говорит снобизм театрального актера, — заметила Флоренс, лукаво погрозив ему пальцем.

— Да, и я горжусь этим! — со смехом отвечал Джекоб. В следующее мгновение он подскочил к ней и, схватив за плечи, повернул к себе лицом.

Оба сразу замолчали, понимая, что ступили на очень опасную стезю. Джекоб смотрел ей прямо в глаза, и Флоренс под его взглядом чувствовала себя, как кролик в лучах автомобильных фар. Она не смела ни шевельнуться, ни отвернуться и вздохнула только тогда, когда Джекоб опустил глаза к ее губам и начал медленно, нестерпимо медленно, склонять к ней свое лицо.

— Не надо, прошу тебя, — прошептала она, не вырываясь, не отстраняясь. Она знала, что на самом деле имела в виду обратное…

Джекоб или решил проигнорировать ее слова, или истолковал их как следовало. Флоренс больше склонялась к последнему предположению. Джекоб, казалось, читает ее, как открытую книгу, хотя ей самой книга эта порой представлялась набором полнейшей абракадабры.

Наконец его губы коснулись ее губ нежно, почти робко. Солнце пекло ей в спину, но она будто провалилась в темноту. В темноту спальни Джекоба, где она льнула к нему, прижималась под простынями. Там было жарко, но источником жара были их тела. И теперь жгучее солнце Озерного края словно воскресило ту ночь.

Вопреки собственным запретам и обещаниям она обняла Джекоба, бороздя ладонями по его спине. Сильный, мускулистый, он, наверное, мог бы раздавить ее, расплющить, но Флоренс не пугала его мощь. Какие бы у них ни были разногласия, физически они созданы друг для друга, и что бы она ни говорила ему — или ни приказывала себе, — все это не имело значения.

Как бы она ни сопротивлялась, любовной близости с ним здесь, среди озер, ей не избежать…