Возлюбленная Немезида

ГЛАВА 3

Снедаемая обидой и негодованием, Флоренс на протяжении многих лет упорно гнала от себя приятные воспоминания о Джекобе, убеждая себя, что тот единственный раз, когда они были вместе, — плод ее чрезмерно живой фантазии, иллюзия, игра больного воображения. Думать так было гораздо спокойнее и удобнее во всех отношениях.

Но от правды не убежишь, и теперь пришло время признать, что единственный случай их любовной близости, даром что нежданный-негаданный, был счастливейшим событием в ее жизни. И оттого эта близость казалась еще более непристойной, а ее последствия стали источником нестерпимых душевных мук. Инициатива принадлежала Джекобу, причем, зная, что он преследовал корыстные цели, она и сама не понимала, как могла испытать такое неописуемое блаженство. С беднягой Дэвидом, с грустью думала Флоренс, все было куда прозаичнее.

А ты можешь представить, чтобы Рори оказался столь же блестящим сексуальным партнером? — гнусно нашептывал некий тайный голос. Она задумывалась о возможности завязать более тесные отношения со своим соседом, который формально считался ее возлюбленным, но переступить черту пока не решалась, хотя знала, что симпатичный, чуткий, добрый Рори, наверное, мог бы составить счастье любой женщины, которая доверилась бы ему. Тем не менее ее, однажды познавшую исступление ураганной страсти, не очень-то прельщала перспектива тихой безмятежной идиллии.

Ошеломленная горькой правдой, Флоренс поднялась и, чтобы успокоиться, стала мерить шагами фургон, стараясь не думать об обнаженной фигуре своей ненавистной "Немезиды", принимавшей душ за тонкой перегородкой.

В тот вечер они с Джекобом остались одни. Все остальные обитатели дома, включая Дэвида, отсутствовали — по какой причине, она, убей, не помнит: событие, изменившее ее жизнь, вытеснило из памяти все сопровождавшие его обстоятельства. Джекоб держался с подозрительным дружелюбием, был на редкость сговорчив, и после пары бокальчиков дешевого бодрящего вина они неожиданно взглянули друг на друга в совершенно ином свете. По крайней мере, ее взору Джекоб предстал совершенно другим. Теперь-то Флоренс знала, что он просто претворял в жизнь свой тайный коварный замысел.

Сидя на коврике в своей комнате перед пылающим камином, она вдруг подняла голову и увидела, что Джекоб смотрит на нее огненным взглядом, который обжигал сильнее, чем жар камина. Она открыла рот, собираясь заговорить, но Джекоб поднес палец к ее губам. Теперь, анализируя случившееся десять лет назад, Флоренс искренне полагала, что, заговори кто-нибудь из них в тот момент, очарование мгновения было бы нарушено и ничего бы не произошло. Она осознала бы, что готова уступить мужчине, который, в сущности, был всегда с ней груб, питал к ней беспричинную ненависть и всячески старался поссорить ее с любимым. Но никто из них не заговорил, и Джекоб, убрав палец, завладел ее губами, ладонью поддерживая ей голову, чтобы она не уклонялась от поцелуя.

Он целовал ее искусно, с наслаждением, но не властно. Его энергичный язык будто уговаривал ее подчиниться ему. И когда он наконец оторвался от ее губ, она судорожно вздохнула. Но не оттого, что ей не хватало воздуха. Она жаждала продолжения.

— Ты даже не представляешь, как давно я мечтал об этом, — пробормотал Джекоб, все еще зарываясь пальцами в ее волосы; его светло-синие, как цветки барвинка, глаза едва не ослепляли ее своим блеском. Флоренс и слова не успела вымолвить в ответ, а он уже вновь целовал ее, лаская губами лицо, подбородок, шею.

Заглушив в себе голос разума и чувство вины, Флоренс обняла его, ладонями исследуя сквозь футболку линии его спины и плеч. Джекоб был худ, но чутьем пробудившейся в ней женщины Флоренс распознала таившуюся в его членах силу и грацию. Не отдавая отчета своим действиям, она запустила руки под его футболку и стала массировать гладкую бархатистую кожу.

— О да, — проурчал он и, чуть отстранив Флоренс от себя, тоже занялся ее футболкой. Она подняла руки, помогая ему раздеть себя. Он расстегнул бюстгальтер, и в следующую секунду она уже почувствовала на своих грудях его ладони, теплые губы, подвижный язык, ласкающий соски.

Это было так не похоже на ее любовные игры с Дэвидом, так волнующе — особенно потому, что она позволила себе недозволенное. В каждом движении Джекоба, в каждом прикосновении его губ и рук чувствовалось что-то бесовское. Время словно растянулось, искривилось, перевернулось. Казалось, он целую вечность целует и ласкает груди, и вместе с тем она и опомниться не успела, как он уже осторожно опрокинул ее на спину, укладывая на коврике, и расстегнул сначала пуговицу, затем молнию на джинсах, без мальчишеской неуклюжести быстро освобождая ее от одежды.

— Нет, нет, нет, — мягко возразил Джекоб, когда она, вдруг с ужасом осознав, что лежит перед ним совсем голая, попыталась сесть и прикрыть свою наготу. Вновь вынудив ее лечь на спину, он занес обе руки девушки ей за голову и, прижимая их к полу одной ладонью, другой неторопливо бороздил по ее телу. Флоренс закрыла глаза, зная, что Джекоб продолжает смотреть на нее, и, когда его пальцы скользнули ей между ног, ища подтверждение тому, что она достаточно возбуждена, Флоренс затрепетала, словно камыш на ветру. — Ты так очаровательна, — произнес Джекоб, еще ниже склоняясь над ней.

Она ожидала, что теперь он отпустит ее и разденется сам, но Джекоб продолжал нежно теребить ее интимную плоть. Флоренс тихо вскрикнула от потрясения и изумления. Беспомощная, не в состоянии контролировать себя, она извивалась и выгибалась, чувствуя, как в ней нарастает восхитительное исступление. Спустя еще целую вечность сладостных терзаний, она задрожала в экстазе, освобождаясь от скопившегося напряжения, и Джекоб, прильнув к ее губам, поцелуем заглушил вырвавшийся у нее счастливый всхлип.

Продолжая целовать ее, глубоко, горячо, страстно, он еще раз довел ее до оргазма и только потом дал свободу рукам Флоренс и разделся сам.

Она, разморенная пьянящим пресыщением, открыла глаза, лениво рассматривая обнаженного Джекоба, пристраивавшегося на коврике рядом с ней. Он обладал мускулистым гибким телом и в данный момент был крайне возбужден, но она больше не стыдилась ни своей, ни его наготы. Проказливо хмыкнув, она смело протянула руку к его разгоряченной плоти.

— О да! — блаженно простонал он, выгибаясь и подбадривая ее движением бедер. Флоренс улыбнулась, наслаждаясь проявлением его чувственности столь же полно, сколь несколько минут назад упивалась своей.

Но вот оба почувствовали, что пора от объятий и волнующих прикосновений переходить к более тесной близости. Флоренс подладилась под Джекоба, и оба, удовлетворенно вздохнув, слились, срастаясь друг с другом в единый организм.

Физические ощущения были сказочные, но Флоренс потрясло другое. У нее было такое чувство, будто она наконец вернулась домой из долгого, долгого путешествия. Казалось, кроме этой комнаты, этих объятий, этого мужчины, ничего вокруг не существует. Никогда прежде не чувствовала она себя столь целостной, спокойной, преисполненной согласия с миром.

— Нет! О нет! — простонала Флоренс, возвращаясь в реальный мир с жутким ощущением разбалансированности. За что такая несправедливость? — думала она, рассматривая в зеркале Джекоба свои полные слез глаза. Почему ей было так хорошо, так восхитительно прекрасно с мужчиной, который в любое другое время выказывал к ней полнейшее пренебрежение? Который, возможно, до сих пор презирает ее. С какой стати у нее такая идеальная физическая совместимость с Джекобом Тревельяном?

— Ненавижу тебя, — пробормотала Флоренс, подбирая брошенную Джекобом рубашку. Зарывшись в нее лицом, она вдыхала запах здорового мужского пота, который был результатом тяжелого съемочного дня, но еще сильнее бил в нос густой древесный дух его одеколона. Этот знакомый терпкий аромат окончательно вывел ее из равновесия. За десять лет вкусы Джекоба не изменились. Он уже тогда культивировал в себе пристрастие к дорогим благовониям, хотя похвастать богатством в ту пору не мог. Помнится, он как-то заявил, что лучше уж пожертвует хлебом насущным, чем станет использовать лосьон с неблагородным запахом.

— Тщеславная свинья! — фыркнула Флоренс, отшвырнув в сторону рубашку. Ей было стыдно за свою впечатлительность. От одного его запаха в голове закружился целый вихрь эротических видений. Она вновь представила, как он плещется в воде у раковины, но теперь уже не в своей уборной, а в доме на Блейнхейм-роуд, в ее комнате, облаченный лишь в мерцающие отблески каминного огня, золотившего его обнаженную спину и ягодицы.

Какого черта ты там делаешь, Джекоб? — молча вопрошала она, вновь меряя шагами помещение фургона. Может, это отвлекающий маневр? Ведь пока он в душе, она не имеет возможности задавать свои коварные вопросы. А когда он выйдет, то непременно выяснится, что ему надо срочно бежать на какую-то важную встречу. Или у него еще что-нибудь запланировано.

— Только попробуй уклониться от интервью. Я такое про тебя напишу… — пригрозила Флоренс отсутствующему Джекобу, затем бухнулась на стул и стала делать заметки.

Едва ей удалось принять благопристойный вид и обрести хладнокровие, как дверь душевой распахнулась и показался Джекоб в джинсах и с полотенцем на плечах.

— Извини, что так долго, — виновато сказал он, потирая затылок. В его взгляде, обращенном к Флоренс, сквозило раскаяние, но она подозревала, что он просто притворяется, — тем более что он мог с легкостью изобразить кого и что угодно. — Просто сегодня был такой тяжелый день, что у меня, кажется, даже мозоли на мышцах. Массаж бы сейчас сделать, но, полагаю, ты не согласишься помять мне спину, а, Флоренс?

— Вряд ли, — надменно бросила она, стараясь не смотреть на лоснящуюся от влаги широкую грудь и мускулистые руки. Ее полное имя в его устах прозвучало до странного волнующе. — Мы можем продолжать? — Она взяла наизготовку карандаш, демонстрируя свое желание вновь приняться за работу.

— Послушай, уже, должно быть, вечереет, — сказал Джекоб, скидывая с плеч полотенце. Он взглянул на часы, лежавшие на туалетном столике. — Я умираю с голоду! — Он взял со спинки стула черный свитер красивой вязки и стал натягивать его на себя. — В студии кормят неплохо, но я, когда работаю, есть не могу. Взвинчен очень, — добавил он, протаскивая через ворот голову. — Может, поедем поужинаем где-нибудь вместе в городе? Заодно и расспросишь меня, пока будем есть. — Просунув руки в рукава, Джекоб вновь с вызовом взглянул на нее. — Ты на своей машине? Или на такси приехала? А то мне выделили автомобиль с шофером. С удовольствием возьму тебя с собой, если есть желание. — Если у тебя хватит смелости, подразумевал он, сообразила Флоренс.

— Даже не знаю… Подумать надо, — ответила она, сбитая с толку не столько его неожиданным предложением, сколько признанием — если, конечно, она не ослышалась — в том, что он испытывает страх перед камерой. Уж этого она от него никак не ожидала. — Что значит "взвинчен"? Ты хочешь сказать, что нервничаешь перед съемками?

Джекоб застенчиво улыбнулся.

— Я знаю, ты считаешь меня воплощением наглости и высокомерия, и твое отношение вполне объяснимо после того, что произошло между нами. — Он отвернулся и стал шарить под креслом, откуда вскоре извлек пару кроссовок. У Флоренс создалось впечатление, что он попросту прячется от нее, поскольку, видимо, открытое упоминание о прошлом сказывалось на его душевном равновесии таким же образом, что и съемки. — А я ведь всего лишь человек, простой смертный, — продолжал Джекоб, плюхаясь на канапе, чтобы надеть носки и обуться. — Меня терзает смертельный страх перед каждым выступлением — будь то телеспектакль, художественный фильм или театральное представление. И даже репетиции. Разницы никакой: у меня каждый раз поджилки трясутся.

Флоренс на мгновение овладело странное непонятное желание защитить, утешить его. Она глубоко сопереживала Джекобу, поскольку сама испытывала неуверенность каждый раз, когда сдавала очередную работу. Порой она даже не могла определить, что написала: интересную, умную статью или набор чистейшей бессмыслицы. В такие минуты ей страстно хотелось, чтобы кто-нибудь обнял ее и добрыми словами развеял все сомнения и страхи. Она представила, как поцелуями успокаивает Джекоба, провожая его под объективы камер или на театральную сцену.

Нет! О Господи, только не это! Что со мной происходит? — в панике думала она, радуясь, что Джекоб, занятый укладыванием вещей в портплед, не замечает ее смятения. Нет, ужинать с ним она не поедет. Это исключено. Слишком уж она восприимчива к нему сегодня, чтобы пытаться удержаться на расстоянии.

— Вообще-то, если тебе это может служить утешением, я бы сказала, что на твоей игре это никак не отражается. — Чтобы скрыть замешательство, она тоже стала убирать в свою сумку блокнот с карандашом и диктофон. Очень уж неадекватно реагирует она сегодня на Джекоба. Это ее тревожило и приводило в трепет. Она едва соображала, не чувствовала почвы под ногами и в целом была искренне и откровенно напугана.

— Вот как? Надо признать, меня удивляет, что ты видела мои работы. — Джекоб натягивал кожаную куртку и при этом не сводил глаз с Флоренс, отчего она разволновалась еще больше. — Я готов был предположить, что ты принципиально не смотришь вещи, в которых я играю.

— Не настолько уж я мелочная и ограниченная, как тебе кажется, Джекоб. По-моему, глупо вредить себе, чтобы досадить другому. Как бы я к тебе ни относилась, факт остается фактом: актер ты хороший.

На лице Джекоба отразилось искреннее удовольствие, и вдруг, к ее неописуемому изумлению, он сконфуженно потупился — всего лишь на долю секунды. Невероятно. Джекоб Тревельян, которого она всегда считала непревзойденным образчиком заносчивости и самонадеянности, смущался, как самый завзятый скромник, когда отдавали должное его таланту.

Но, видимо, скромность все же была чужда его натуре: он быстро оправился от замешательства.

— Спасибо, Флоренс, — масленым голосом протянул Джекоб со знакомой дразнящей ухмылкой на лице. — Для меня твоя похвала очень много значит. Я бы даже сказал, что ценю твое мнение выше других. Если уж моя игра нравится человеку, который меня не выносит, значит, я действительно занимаюсь своим делом. — Он улыбался, но глаза его полнились подозрительным блеском.

Флоренс совсем растерялась. Они оба стояли — и довольно близко друг к другу. Ей казалось, что они балансируют на грани какой-то пропасти. Соблазн кинуться к нему и прижаться губами к его губам был настолько велик, что она едва не уступила своему желанию. Будто всю жизнь только и мечтала о нем. Борьба снедавших их страсти и ненависти, казалось, завязалась в обоих еще задолго до того, как они осознали свои чувства, и их бескровные ссоры десятилетней давности были лишь ее первым внешним проявлением.

— У меня есть все основания ненавидеть тебя, Джекоб, — отвечала Флоренс, отступая от края пропасти, — но за десять лет я научилась без предвзятостей оглядываться на прошлое, и оно меня больше не волнует. Ну что, пойдем? Если позволишь, я все-таки поспрашиваю тебя в машине. Вечером я, к сожалению, занята. Только что вспомнила… Ужинаю сегодня с одним человеком.

Флоренс было стыдно своей трусости и непрофессионализма. Но, как выясняется, она просто недооценила Джекоба и его воздействие на нее. Или же ее чувство к нему, несмотря на их взаимную вражду, с годами только окрепло.

— Если не успею выяснить всего, что намеревалась, мы могли бы договориться еще об одной встрече. — Вспомнив в последний момент, что у нее и впрямь запланирован ужин — в компании Рори, которым она бессовестно прикрылась, чтобы досадить Джекобу (!), Флоренс окончательно разозлилась на себя.

— Как тебе угодно. У меня примерно неделя свободного времени, потом снова работа на студии. — Слова прозвучали резко, отрывисто, будто он сердился, то ли на нее, то ли на себя. Или на ее "одного человека". Точного ответа Флоренс не знала. Вполне вероятно, он просто раздосадован тем, что его чары не возымели должного действия, или недоволен собой за то, что ожидал — надеялся? — добиться от нее согласия. А может, в его гневе виноват Рори: Джекоб ревнует. Хм. Это что-то новенькое. — Если, конечно, у тебя найдется время для меня, — добавил он, обдав ее арктическим холодом леденяще голубых глаз.

Как всегда, в своем амплуа, устало думала Флоренс. На любой выпад в свой адрес отвечает едким сарказмом.

— Разумеется, что-нибудь придумаем, — раздраженно бросила она, теперь уже негодуя на Джекоба: отказываясь от предложения поужинать с ним, она стремилась причинить ему боль, а он всего лишь разозлился.

Флоренс не раз доводилось ездить в лимузине, и она надеялась, что Джекоб это поймет по тому, как уверенно она скользнула на заднее сиденье.

— Хорошо о тебе заботятся, — заметила она, когда автомобиль тронулся с места и помчался к центральным воротам студии.

— Я у них ведущий актер, — бесстрастно отвечал он, словно пряча под маской невозмутимости свой гнев. — Успех фильма зависит главным образом от меня, а ездить приходится много. Вот они и вынуждены создавать мне условия для успешной работы.

— Как-то: лимузин с шофером, огромный гонорар, всеобщее поклонение, исполнение любого твоего желания? — Джекоб Тревельян, судя по всему, ничего другого и не ожидал.

— Разумеется, неплохо иметь дополнительные льготы, — мягко и даже удрученно отозвался Джекоб, очевидно не желая больше пререкаться с ней. — Но для меня самое главное — роль. Если от нее за милю несет дешевкой, меня никакими льготами не купишь.

— Не сомневаюсь. — Флоренс стиснула зубы, стараясь не обращать внимания на его длинные стройные ноги в джинсах, почти касавшиеся ее коленей, скрытых под тканью брюк. Джекоб сидел очень близко к ней, ближе, чем это было необходимо на таком просторном сиденье. Очередной тактический прием: пытается вывести ее из равновесия, посягая на ее личное пространство. Как бы отодвинуться от него незаметно?

Проблема разрешилась сама собой, когда глянцевый черный лимузин выехал за ворота. У обочины дороги собралась небольшая толпа молодых женщин, среди которых затесались и две постарше. Они с надеждой смотрели на машину. Одна девушка даже держала в руках рекламный плакат с портретом Джекоба. К немалому изумлению Флоренс, он постучал по стеклу, отделявшему их от водителя, давая тому знак остановиться.

— Я быстро, — сказал он Флоренс и, не дожидаясь ответа, вышел из машины, чтобы поболтать с поклонницами.

Старается произвести на меня впечатление? — размышляла Флоренс, наблюдая за Джекобом. Он раздавал автографы, а потом, проявляя беспримерное терпение и благодушие, позволил сфотографировать себя в компании почитательниц. Джекоб, которого она знала в юности, тоже не преминул бы зарекомендовать себя в ее глазах отличным парнем. Однако, судя по его раскованной манере общения, он уже знаком со многими из этих девушек. Очевидно, подобные остановки для него не редкость.

Минут через десять Джекоб, помахав на прощание толпе верных воздыхательниц, вновь сел в лимузин и они покатили дальше.

— Значит, мечты сбываются, а, Джекоб? — небрежно заметила Флоренс, когда Джекоб занял свое место на заднем сиденье. Она захлопнула блокнот, в котором записывала свои впечатления о его поведении. — Прямо настоящий фан-клуб. Хотя, полагаю, это не первый случай. — Ей стоило немалых трудов удержаться от презрительной усмешки. — В университете за тобой тоже вечно тянулся шлейф неутомимых обожательниц, а сейчас так сам Бог велел.

— Что касается обожательниц, помнится, Фло, было время, когда и ты удостаивала меня вниманием, — невозмутимо парировал Джекоб, в то время как лимузин набирал скорость. Он бросил на нее пронизывающий взгляд и посмотрел назад, в сторону ворот студии, хотя затемненные стекла машины скрывали его от глаз поклонниц.

— От ошибок никто не застрахован: каждый хоть одну да совершил за свою жизнь, — ответила она, с трудом контролируя вновь всколыхнувшийся гнев. — И я буду крайне признательна, если ты перестанешь звать меня "Фло". Я уже не та, что была раньше, Джекоб. Надеюсь, я повзрослела и научилась быть более разборчивой.

— Конечно-конечно! — пробормотал он. Студия наконец исчезла из виду, и Джекоб вновь повернулся к ней — глаза, как голубое стекло, взгляд снисходительный.

Флоренс готова была вспылить, но в последний момент с ясностью осознала: Джекоб только этого и добивается. Будь она проклята, если доставит ему такое удовольствие. Досчитав до десяти, она мило улыбнулась ему.

— Извини. Я опять вынуждаю тебя ссориться, да? — Она передернула плечами. Придется играть по его правилам. Благо, это не так уж сложно. — Непростительная ошибка для профессионального журналиста, верно? — Она стала убирать в сумку блокнот с карандашом. — Давай завтра еще раз попробуем, ладно? Обещаю, что буду настроена конструктивно.

К великому удовольствию Флоренс, вид у Джекоба был не менее потерянный, чем у нее минуту назад.

— Да я тоже хорош, — повинился он, натянуто улыбаясь. Как ни странно, улыбка у него получилась потрясающе сексуальная. — Устал за день, вот и срываюсь. Но если хочешь, — он кивком указал на ее сумку, из которой все еще торчал блокнот, — я буду счастлив ответить на твои вопросы прямо сейчас.

Флоренс насторожилась. Джекоб — актер. Почему она постоянно забывает об этом? Любое его слово, движение может быть рассчитано просто на внешний эффект.

— Что ж, ладно, — промолвила она, сознавая, что, возможно, совершает глупость, покупаясь на его самоуничижение. — Что ты чувствуешь, встречая столь восторженные знаки внимания поклонников? — Флоренс опять раскрыла блокнот и взглянула на него из-под полуопущенных ресниц.

— Да страшновато как-то становится, — искренне отвечал он. — Хотя, если говорить по чести, почитатели у меня появились относительно недавно. До этого меня вообще никто не замечал. — Джекоб повернулся к ней; лицо его было серьезно. — Встречи с ними тешат не только самолюбие. Титул кумира налагает на актера огромные обязательства. Я не имею права играть плохо. Всегда должен работать на пределе своих возможностей. Это особенно касается роли Неистового Джека. Этот образ требует глубокого понимания; чтобы сделать его хорошо, приходится много копаться, обсасывать каждую, на первый взгляд незначительную, деталь. Потому что публика надеется увидеть нечто неординарное, выдающееся. Мне бы не хотелось их разочаровать.

Неужто ты и впрямь так сильно изменился, Джекоб Тревельян? — думала Флоренс, быстро записывая. С каких это пор ты стал таким внимательным, рачительным? Особенно по отношению к людям, которых едва знаешь?

Спокойнее, Фло! Опять ее заносит. Как можно приписывать благородные чувства человеку, который способен только изображать их? И тем не менее…

Ища подтверждения правомерности его притязаний на "глубокое осмысление образа", Флоренс задала еще целый ряд вопросов технического характера, касавшихся, преимущественно, методов актерского мастерства в применении к роли Неистового Джека Дарвиля.

Джекоб отвечал охотно, пространно, сопровождая свой рассказ грациозными выразительными жестами. Казалось, он полностью вжился в роль, влез в шкуру своего героя, и это было так не похоже на равнодушного ко всему и всем Джекоба, которого она знала десять лет назад. Если он и сейчас играет, думала Флоренс, стараясь не выказывать волнения, то этот спектакль выдержит критику самого строгого зрителя.

Флоренс внимала ему с восторженной улыбкой, хотя предпочла бы сохранять чопорный отстраненный вид, как во время их последней встречи. Но это было невозможно. Джекоб изображал веселые и грустные перипетии полной драматизма жизни своего героя так живо и захватывающе, что, чем дольше она сидела на заднем сиденье лимузина, тем сильнее в ней укоренялось ощущение, будто она переместилась во времени и воочию лицезреет знаменитого распутника и героя войны, следуя за ним тенью.

Зачитывая наизусть диалоги, воссоздавая характерные особенности поведения своего героя, Джекоб на ее глазах перевоплощался в благородного волокиту Джека Дарвиля. Вместо короткой стрижки и повседневной одежды 90-х годов Флоренс видела растрепанные локоны и щегольской наряд денди начала века. В его манерах сквозило лукавство искусного соблазнителя, сдобренное хорошим, умным юмором. В сущности, Джекоб играл самого себя. Он был классическим двойником Джека Дарвиля.

Наконец Джекоб откинулся на спинку сиденья и озорно подмигнул ей, вопросительно склоняя набок голову.

— Ну что скажешь, Флоренс? Как по-твоему, удастся мне поразить публику или я предстану на экране очередным идиотом в пунцовом тряпье?

В голове крутилось с десяток готовых осторожных реплик — палочка-выручалочка журналиста, но прятавшаяся в ней очарованная зрительница не раздумывая отмела их все.

— Потрясающе! Ты будешь великолепен, Джекоб, — ответила Флоренс, испытывая легкое головокружение. И невыразимое счастье. Ей не терпелось посмотреть "Возлюбленную Немезиду" на экране.

Джекоб, скрестив ноги, пристально взглянул на нее. В плавно движущемся лимузине неожиданно все замерло. Флоренс казалось, что у нее даже сердце остановилось. Она невольно затаила дыхание, нервы зазвенели.

Если он сморозит сейчас какую-нибудь глупость, думала она, все будет кончено. Они вернутся к тому, с чего начали, и она не сможет написать о нем ни единого положительного слова.

— Хотелось бы надеяться, — тихо промолвил он. — Очень хотелось бы.

О нет! Нет, нет, нет! Не позволяй мне чувствовать! — умоляла Флоренс свое предательское сердце, с грохотом метавшееся в грудной клетке; тело пылало, словно в огне. Вопреки данным себе клятвам, вопреки разуму, она желала Джекоба, желала страстно, до боли, как желала — вдруг осознала она — всегда. И что еще отвратительнее, это было не просто физическое влечение. То, что она испытывала, было столь немыслимо и кощунственно, что даже не поддавалось определению.

Оставшуюся часть пути они ехали в приятном молчании, изредка перекидываясь парой дружелюбных фраз. Флоренс это было только на руку. Она попыталась продолжить интервью, раз или два спросила что-то, и Джекоб любезно удовлетворил ее любопытство, но вид у него был очень усталый. В промежутках между репликами она сосредоточенно черкала в блокноте чепуху, надеясь, что Джекоб думает, будто она записывает свои наблюдения. И все это время тщетно старалась успокоить разбушевавшиеся нервы.

Помни про его подлость, твердила она себе. Не забывай, что он собой представляет на самом деле. Человек не может так кардинально меняться. Ты не имеешь права увлекаться им теперь, даже если тогда любила. Обойди его стороной. У тебя своя жизнь, в которой ему нет места.

Она взглянула на Джекоба. Тот дремал — глаза закрыты, складки вокруг губ разгладились. Почему же жизнь без него представляется полной безысходности и муки?