Вознесение

Глава 13 Лила

Мрачно и загадочно. Полагаю, это типично для Самаэля.

— Ладно, хорошо, тогда я сделаю всё возможное, чтобы помочь тебе найти этого Сеятеля.

Проблеск движения привлёк моё внимание. Я инстинктивно потянулась к ножу. Но существо, выбравшееся из тьмы, было вовсе не опасным. На деле это оказалась маленькая девочка, сжимавшая небольшой деревянный поднос с увядшими бутоньерками.

Девочка была босой и одетой в старое серое платье. Она была бледной и осунувшейся, её карие глаза казались огромными на лице. Одна сторона её подбородка опухла, и это говорило мне, что когда-то она работала на спичечной фабрике. Я работала там в детстве, но недостаточно долго, чтобы сера так повлияла на меня.

Она бросила на Самаэля нервный взгляд.

— Бутоньерки!

Он убрал меч в ножны и снова пошёл вперёд, полностью игнорируя её.

— Подожди, Самаэль, — сказала я.

Он замер, стоя спиной к нам и сливаясь с тенями в поднятом капюшоне.

Я наклонилась, чтобы посмотреть на цветы. Маргаритки, агростеммы, колокольчики, наперстянка — распространённые, но красивые цветы. Сами бутоньерки были плохо сделаны, ленточки казались потрёпанными и завязаны неуклюжими, развязывающимися узлами. Но колокольчики были неплохим акцентом, и в целом создавалось милое впечатление.

— Сколько тебе лет? — спросила я у девочки.

— Десять, — она была размером с шестилетку… наверное, отчаянно недоедала. Её запястья выглядели так, будто были готовы переломиться в любой момент.

— Как тебя зовут?

— Ханна.

Я выпрямилась, чувство вины пронизывало меня. Я теперь не могла пройти мимо с фруктовым пирогом в сумке, ведь так?

Я полезла в сумку, достала пирог и развернула.

— Ты голодна?

Она уставилась на пирог широко раскрытыми глазами, точно не могла поверить, что он настоящий.

— Мне лишь надо знать, какой он на вкус. Остальное — твоё, — я отломила себе небольшой кусочек, затем передала ей остатки. Она сжала свой поднос одной рукой, затем широко улыбнулась, взяв пирог из моей руки.

Мой желудок громко заурчал, и я засунула в рот краешек фруктового пирога. Сладкий, кремовый, песочная корочка… все эти вкусы взорвались у меня во рту. «Рай». Я обернулась и увидела, как Самаэль пристально наблюдает за мной. Я пожала плечами.

— Я воровка, а не святая. Освальд дал его мне, и я понятия не имею, получу ли я ещё такой. Мне надо было узнать, какой он на вкус.

Маленькая девочка восторженно уставилась на свой пирог, едва не выронив поднос. Затем она затолкала его себе в рот. Несколько крошек упали на поднос. Только тогда я заметила тёмный синяк под одним её глазом.

Мой взгляд скользнул к подносу с увядшими цветами. Тот, с кем она жила, наверное, избивал её, если она приходила домой с пустыми руками. Но у меня ничего для неё не было, кроме пирога.

— Самаэль. Ты же хотел купить бутоньерки, верно?

Он повернулся ко мне, нахмурившись. В его светлых глазах проступило непонимание.

— Ты из ума выжила?

Девочка уставилась на меня, всё ещё жуя.

— Ну ты же хотел их. Для нашей свадьбы. Их можно высушить, знаешь ли. Дадим их дружкам жениха. Думаю, тебе понадобятся они все. И конечно, ей надо продать их, иначе у неё будет очень плохая ночь. Так что, похоже, вы наткнулись друг на друга по счастливому совпадению.

Самаэль нахмурил лоб, и лунный свет отражался от его светлых глаз. Он озадаченно изучал меня. Затем он резко повернулся и зашагал к девочке.

Он запустил руку под плащ и достал небольшой мешочек, в котором наверняка было столько монет, сколько она за всю жизнь не заработает. Я подумала, что он наверняка понятия не имел, что и сколько стоит, но я не собиралась подсказывать. Он собрал все бутоньерки в одну руку и уставился на них.

Маленькая девочка выронила свой поднос и раскрыла мешочек с деньгами.

— Бл*дский ад. Это дохерища денег!

Переговорщик из неё ужасный. Я присела, опускаясь на её уровень.

— Тебе стоит знать, что он граф, и если кто-то скажет тебе, что граф — ужасный убийца, то вспомни об этом и скажи, что он не такой уж плохой. У его поступков имеются свои причины.

Она прижала монеты к груди, уставившись на меня широко раскрытыми глазами. Затем она убежала обратно в тень, забыв про поднос.

Повернувшись к Самаэлю, я обнаружила, что он озадаченно уставился на бутоньерки.

Я забрала одну из его рук.

— Давай я сама. Помогу тебе немножко прихорошиться.

— А мне надо прихорашиваться? — проворчал Самаэль. — У меня сложилось впечатление, что у меня идиотское лицо с неземной красотой. Кажется, именно так ты выразилась.

Мои щёки пылали.

— Как я и сказала, ты был первым, кого я увидела за долгие месяцы. Честно говоря, лицо у тебя средненькое. Посредственное. С моей точки зрения, твои черты практически не запоминаются. Просто блёклое лицо и воплощение скуки, — пожалуй, это самая нелепая ложь, что я произнесла в своей жизни, и я сама удивлялась, как не рассмеялась.

Вместо смеха Самаэль стиснул зубы. Воздух словно сделался холодным и разреженным.

— Средненькое, — он выплюнул это слово как проклятье. — Посредственное.

Ну естественно, в отношении себя самого у него не было ни капли чувства юмора. Я задевала его за живое, и это вызывало у меня восторг. В конце концов, он уже посчитал меня ничуть не интереснее любой другой полуголой женщины. Сразу после того, как мы поцеловались. Это чрезвычайно оскорбительно, и он заслуживал того, чтобы его помучили.

Я закончила прикреплять цветок к его плащу.

— Я не отступаю от своих слов. Вот. Теперь в тебе наконец-то есть что-то интересное.

Воздух вокруг нас сделался ещё холоднее. Его глаза сощурились, и Самаэль на мгновение притих. Ветер играл с его тёмными волосами.

— Думаю, ты хочешь меня. Однажды я заставлю тебя признать это.

— Ты первый. Я не интереснее любой заурядной женщины, которая сверкает своими достоинствами?

Он наклонился и прошептал мне на ухо:

— Яд Божий никогда не уступает.

Ощущение его магии так близко ко мне вызвало дрожь по всему телу.

— Яду Божьему надо перестать говорить о себе в третьем лице. Это не сделает тебя менее посредственным, — я чувствовала его ярость, прокатывавшуюся по мне. У меня складывалось ощущение, что я веду опасную игру, но я не могла остановиться. — Когда я увидела тебя, я чувствовала себя как мужчина, выпущенный на свободу после десяти лет тюрьмы и готовый поиметь любую посредственную каргу, которую встретит.

Тени взметнулись вокруг него, просачиваясь в воздух.

— Вот как?

Я пожала плечами.

— Стопроцентно. Но с цветами всё становится лучше, даже Яд Божий, — его могущественная магия пульсировала по моему позвоночнику. — Цветы в Альбии имеют своё значение. Видишь эти колокольчики? Они связаны с ангелами.

— Будучи настоящим ангелом, я могу подтвердить, что это полный бред.

— Маргаритки обозначают невинность, — продолжала я, игнорируя его. — Агростеммы означают вторжение, полагаю, для тебя это уместно. Вся эта штука идеально тебе подходит. И теперь в твоём наряде есть приятный цветовой акцент.

— Именно этого я всегда и хотел. Цветового акцента в своём наряде, — он уставился на бутоньерку, затем посмотрел мне в глаза. — Я древнее создание бойни. В каком месте я невинный?

Я пожала плечами.

— Но ты правда такой. Мир сбивает тебя с толку. Но в то же время ты суровый раздражительный чудак с огненными глазами, и цветы помогают тебе выглядеть более нормальным. Теперь мне больше не стыдно идти с тобой по улицам Доврена.

Самаэль нахмурился.

— Ты правда описала бы меня вот так? — не дожидаясь ответа, он развернулся и быстро пошёл прочь. Он определённо рассердился.

Я догнала его под одной из тёмных арок, которые вели к лестнице.

— Видишь? Суровый и раздражительный.

— Если ты так сильно хотела тот пирог, почему посчитала нужным отдать его той уродливой пакостнице?

— Потому что она всего лишь ребёнок. Её лицо опухло после спичечной фабрики. Я много раз видела такое, когда работала там. И я помню, каково это — умирать с голода. Я помню, когда была настолько голодной, что ни о чём больше не могла думать.

Он резко остановился, повернувшись ко мне с чем-то вроде злости в глазах.

— Когда я прибыл сюда, и в последующие столетия после этого, среди смертных существовало немереное богатство. Смертные аристократы имеют не меньше богатства, чем я.

Я слизала последнюю капельку помадки с большого пальца.

— Да, но мои кварталы полны людей, которым не хватает денег на еду. Так было ещё до твоего прибытия. Так было всегда. Те, кто задирает юбки в парке за копейки — ты думаешь, они делают это забавы ради?

— Я никогда не думал о них в том или ином качестве.

— Вау, я потрясена.

Черты его лица слегка смягчились.

— То есть, вот какой была твоя жизнь? Ты бродила по улицам босой, продавая кое-как собранные пучки травы?

— У меня постоянно что-то имелось на ногах, хотя я не уверена, что это всегда можно было назвать обувью. Я работала на тех же работах, что и она. Спичечная фабрика. Продажа цветов. Продажа костей, которые я нашла. Прочёсывание ила… продажа монет и других безделушек, выуженных из речной грязи. Я вечно была голодной, помешанной на еде. Я постоянно думала об этом. Я хотела украсть еду, но боялась повешения. Я рассказывала своей сестре истории о том, что я съела бы, если бы у меня были деньги. Я притворялась принцессой, которая живёт в замке, сделанном из торта и окруженном реками шоколада. Затем я начала работать на Эрнальда. Это стало новым уровнем.

Наши шаги эхом отражались от стен, и мы начали подниматься по каменным ступеням.

— Но как часто тебя кормили? — спросил Самаэль. И снова та злость.

Мои челюсти сжались.

— Почему ты вдруг так заинтересовался этим?

— Я честно не знаю.

— Я в курсе, что у многих смертных хватает богатства. Но у тебя больше денег, чем у Бога. Ты именно тот, кто может исправить ситуацию. Если бы ты немного поделился, Свободному Народу было бы намного сложнее убедить всех, что ангелы — монстры. Они бы выглядели теми, кто жадничает и придерживает деньги у себя.

Он бросил на меня резкий взгляд.

— Зачем кому-то покупать кости?

Я не была уверена, что доношу до него свой смысл.

— Чтобы сделать мыло. И вообще, тебя волнует, что люди в городе, в котором ты правишь, умирают от голода?

— Я не могу заботиться обо всех. Я бы сошёл с ума. Надо выбирать, о ком ты заботишься, иначе лишишься рассудка. Я видел, как одно поколение смертных за другим умирает на моих глазах. Ваши жизни заканчиваются в мгновение ока. Я не могу привязываться. Если бы их страдания волновали меня, я бы к этому времени совершенно слетел с катушек. Но, полагаю, мне не всё равно, если кое-какие люди голодны.

На верху лестницы мы свернули за угол к приподнятым железнодорожным путям. Высоко над нами нависал дом на сваях. Под ним росли угловатые чёрные тополя с голыми ветками. Я уставилась на дом, чувствуя давление в груди, когда подумала о маленьком Финне, показавшем мне это место.

Самаэль подошёл к основанию лестницы и показал мне идти первой. Я не бывала здесь лет десять, и постройка выглядела ещё более ветхой, чем когда я приходила с Финном в последний раз. Я начала карабкаться по старой лестнице с перекладинами. Она ощущалась мягкой и наполовину сгнившей под моими пальцами.

Ледяной ночной ветер хлестал по мне, взмётывая волосы, пока я поднималась выше. Но когда я оказалась почти на вершине, прогнившая ступенька под моими ногами с хрустом переломилась.

Я начала падать.