ОНА
Она почувствовала, как ее горло сжалось, будто невидимые руки задушили внутри нее все слова. Но это была не какая-то странная сверхъестественная сила, что призывала ее сохранить собственную смерть в секрете. То был страх, простой и ясный. Ее убийство – сама смерть, а также кровь и оставшиеся без ответа крики – было самым ярким воспоминанием в ее жизни. Она не имеет понятия, сколько времени прошло, с тех пор как она умерла, и остался ли кто, все еще живущий в этом городе, знающий ее по той жизни. Парень, которого она целовала? Любимый учитель? Ее родители? Но после недели земных странствий, не зная собственного имени, или кто купил туфли, которые она носила, она чувствовала панику, растущую в полной пустоте внутри; и то, что она узнавала о своей жизни, или нечто большее, было для нее чем-то вроде горькой радости.
Но в то время как человеческие правила были просты и понятны – приоритет номер один: остаться в живых – правила после смерти оставались загадкой. Была ли она каким-то образом ответственна за произошедшее с Джо? Она чувствовала, что да, это так. Ее хрупкую грудную клетку наполняют сожаление и ледяной холод при мысли, что она может навредить кому-то, сама того не желая.
Теперь она знает точно: единственное, что удерживает ее в этом мире – этот парень, нервничающий, сидя рядом с ней. И ей есть что рассказать. Повествование может оказаться коротким, нереальным или полным пробелов, но она больше не может не рассказать ему. Вопрос в том, захочет ли он иметь с ней что-то общее, после того как услышит обо всем.
– Люси? – зовет Колин, наклоняясь, чтобы вернуть зрительный контакт. – Я не хочу, чтобы ты думала, будто обязана что-то рассказывать. Ты не должна, если сама не захочешь.
– Нет, я расскажу, – слабо улыбается она. Проглотив свои опасения, она начинает: – Несколько недель назад я проснулась на берегу этого озера, – она машет рукой назад, за ними. – Помнишь день, когда я увидела тебя? Я тогда словно сбилась с пути.
Его первая реакция – молчание, и это многократно отражается между ними. Она пользуется этой паузой, чтобы посмотреть на него; он прищурился, будто переводил для себя ее слова в уме.
– Извини. Я не понял, что ты имеешь в виду, – наконец отвечает он. – Ты заснула там? В лесу?
– Я оказалась там, – говорит она. – Не знаю, может, я упала с неба или материализовалась из воздуха. Или я спала там, в течение сотни лет. А может, всего один день. Я проснулась там без каких-либо воспоминаний и вещей. Ничего, в общем.
– В самом деле? – дрожащим голосом спрашивает он, почти вскрикивая. Затем встречается с ней глазами, изучая. Она замечает, что его взгляд будто чем-то затуманен. Тревогой, возможно, страхом.
– Пожалуйста, не пугайся, – шепчет она. – Я не причиню тебе вред.
По крайней мере, она надеется на это. Она скользит ладонями по своим коленям так, словно она их еще не касалась.
Он сдвигается назад, плотно сжимая угловатые челюсти, и по его выражению лица становится понятно, что это ему не приходило в голову до тех пор, пока она не сказала.
Она покачала головой.
– Извини, я вижу, что, объясняя, вряд ли делаю лучше. Понимаешь, думаю, я знаю, почему ничего не помню, почему не могу забрать свои вещи и почему мне не нужна еда, сон или твой свитер, – она смотрит на него, ожидая, что он заговорит, но он молчит. Она облизывает губы, чувствуя, как в ее взгляде пульсирует тревога, и продолжает: – Уверена, что я мертва.