Возьмите меня замуж

Глава 1

— Его внимание, — сказала взволнованно вдова, устремив огромные карие глаза на свою кузину, — становится очевидным. Уверяю тебя, Гонория!

— Ерунда, — возразила леди Педнор.

Вдова, которая только что поднесла к губам изящную чашечку, вздрогнула и пролила утренний шоколад на блюдце. Капля пролилась и ей на платье. Она поставила чашечку и блюдце на стол и стала вытирать пятно носовым платком, говоря при этом в отчаянии:

— Вот, посмотри, что я из–за тебя сделала. Боюсь, что его теперь не выведешь!

— Похоже, что так, — согласилась хозяйка дома, не испытывая при этом раскаяния. — Придется тебе купить новое платье. И должна тебе сказать, Клариса, это будет просто замечательно.

— Я не могу себе этого позволить! — воскликнула вдова в негодовании. — Тебе, богатой, легко так говорить. Ты же знаешь, что это…

— Я не богата, — спокойно ответила леди Педнор, — но я могу позволить себе купить новое платье, потому что я не трачу все до последнего пенни на дочь.

Миссис Уингам вспыхнула и ответила с чувством:

— У тебя нет дочери.

— Более того, — продолжала леди, не обращая внимания на слова миссис Уингам, — я буду тебя сопровождать. Иначе, боюсь, ты выберешь еще одно платье какого–нибудь немыслимого цвета.

— Ярко–фиолетовое самое подходящее, — ответила миссис Уингам с вызовом.

— Вот именно — для вдов!

— Я и есть вдова.

— Ты просто гусыня, — спокойно ответила Гонория. — Интересно, сколько ты отдала за газовое платье с блестками, в котором Фанни была вчера вечером в Алмаке? Когда ты прекратишь такое расточительство, Клариса? Ты просто разоришься.

— Нет, нет. Я откладывала каждый пенни со дня ее рождения ради одного этого случая! Лишь бы она хорошо устроилась! Все было бы тогда не зря. Ты можешь говорить «ерунда», если хочешь быть невежливой. Что касается Харлестона, то это правда. Когда ты подвела его ко мне в тот вечер, я видела, что он был поражен красотой моей дорогой девочки. Я буду всегда благодарна тебе, Гонория!

— Если бы я знала, что ты окажешься такой глупой, дорогая, я никогда бы не представила его тебе, — сказала леди Пед — нор. — Харлеетон и Фанни! Боже мой! Ему все сорок. А сколько ей? Семнадцать? Ты просто сошла с ума!

Вдова Уингам покачала головой.

— Я не хочу, чтобы она была бедной, — прервала она кузину и отвела от нее взгляд, — или чтобы она вышла замуж за очень молодого человека. Чувства, которые испытываешь в молодом возрасте, быстро проходят, и потом, из молодых мужчин не получаются надежные мужья, Гонория. Такого мужчину, как лорд Харлеетон, можно только пожелать для своего ребенка. С ним она была бы счастлива, не знала бы забот, не знала бы, что такое бедность.

— Моя дорогая, оттого, что твоя мама ошиблась, выдав тебя за Тома Уингама, нельзя говорить, что все мужчины — эгоисты.

— Я была влюблена в Тома. Нельзя во всем винить маму. Могу сказать, что он был необыкновенно красив и мог бы стать заботливым мужем, если бы события развивались по–другому. Я иногда думаю, что, если бы дядя Хоршем не женился во второй раз и если бы у них не родился сын, он унаследовал бы титул, — на что он всегда рассчитывал, и тогда у него в жизни все сложилось бы по–другому.

— Тогда бы у него было больше денег и, возможно, он стал бы более внимательным, — продолжала Гонория Педнор.

— Именно это я и хочу сказать, — живо подхватила вдова Уингам. — Бедность сделала его суровым и раздражительным. Бог — свидетель, я не хочу ничего плохого говорить о Томе. Возможно, тебя удивляет, что я, подобно самым пронырливым свахам, планирую счастье для Фанни, чтобы она имела в жизни все, чего не было у меня.

— Перестань так говорить, — сказала Гонория с раздражением. — Хочу тебе напомнить, что тебе еще нет тридцати семи лет! Если бы ты не напялила на себя это фиолетовое платье, то легко могла бы сойти за сестру Фанни. А что касается твоих планов, то для Фанни лучше влюбиться в молодого человека! Думаю, она уже так и поступила. Разве ты мне не говорила о молодом человеке из пехоты?

— Нет, нет! — закричала вдова. — Да, я говорила. Но это было лишь детское увлечение. У него нет никаких перспектив. Убеждена, что это случилось лишь потому, что он был нашим соседом в Бакингамшире. Он даже не мог заплатить за повышение в звании.

Когда я привезла Фанни в город и она встретилась с молодыми людьми, занимающими более высокое положение, чем Ричард Кентон, то совсем о нем забыла, не сомневаюсь в этом. Чтобы Фанни вышла замуж за человека, состоящего на военной службе, чтобы на всем экономила и жила в городах, где располагаются гарнизоны? Нет, тысячу раз нет!

— Осмелюсь сказать, ей бы это очень понравилось, — возразила леди Педнор.

— Я этого не допущу, — твердо заявила Клариса Уингам. — Можешь называть меня практичной, но только прими все во внимание. Разве можно сравнить Ричарда Кентона и маркиза Харлестона? Имей в виду, если бы Харлеетон не был таким человеком, какой он есть, я бы не стала поощрять его ухаживание. Скажи честно, Гонория, встречала ли ты когда–нибудь мужчину, который мог бы дать женщине больше счастья, чем Харлеетон? Забудем о его положении, его богатстве. У кого еще такие прекрасные манеры?! Кто так внимателен и у кого такие веселые глаза?! Разве Ричарда можно с ним сравнивать? Какие качества может отыскать в нем Фанни?

— Его молодость, — криво улыбнулась леди Педнор. — Думаю, она могла бы отыскать в нем много достоинств. Но я говорю тебе, Клариса, если она хочет завлечь Харлестона…

Глава 2

Поскольку особняк леди Педнор находился на площади Беркли, а меблированный дом миссис Уингам, снятый на сезон за бешеные деньги, — на улице Альбемарль, вдова, попрощавшись с кузиной, вскоре уже была у дверей своего дома.

Отказавшись от услуг носильщиков, она быстро вышла из кареты, одной рукой придерживая небольшой шлейф и опустив другую в муфту из перьев. Ее лицо под шляпкой с высокой тульей украшенной тремя изогнутыми страусовыми перьями, все еще было взволнованно. Слова кузины вызвали у нее некоторое беспокойство. Леди Педнор говорила авторитетным тоном, как человек, который постоянно вращается в высшем обществе, тогда как миссис Уингам вновь появилась в свете лишь в начале сезона. И хотя ее добрая помощь, а также связи Уингам (главным образом благодаря молодому лорду Уингаму, рождение которого положило конец надеждам Тома Уингама) помогли почти забытой всеми вдове и ее прелестной дочери оказаться в самом сердце высшего света, у Гонории Педнор, несомненно, было больше оснований говорить о возможных намерениях маркиза Харлестона, чем у человека, познакомившегося с ним лишь два месяца назад.

От таких мыслей на лбу миссис Уингам залегла складка. Она чувствовала подавленность. Ей казалось, что это было результатом усталости и боязни потерять дружбу своего ребенка. Утренний визит к кузине не снял этого напряжения. Мало того, что леди Педнор осудила ее планы в отношении маркиза, она заставила ее вспомнить о Ричарде Кентоне.

Мысли об этом молодом человеке не очень встревожили миссис Уингам. Конечно, между ним и Фанни была детская привязанность, но они вели себя очень достойно. Ричард, казалось, понял, что не сможет содержать жену на жалованье лейтенанта. И как подобает настоящему мужчине, согласился с миссис Уингам, что не стоит объявлять о помолвке, пока девушка не станет взрослее. Да и Фанни не очень возражала против планов матери отправиться в Лондон и провести там сезон. Она всегда была послушной дочерью, и, если ей хотелось проявить свой характер, это было без истерик и плохого настроения.

Оказавшись в высшем обществе, Фанни вела себя совершенно естественно, не потеряла головы от того, что столкнулась с таким непривычным для себя весельем, и не огорчала свою мать, если начинала скучать.

Очень многие восхищались Фанни, но далеко не все ухаживали за ней.

Отсутствие у нее состояния делало ее неподходящей партией для тех, для кого было недостаточно благородного происхождения и красоты невесты. Миссис Уингам предвидела это. Но она все же надеялась на хорошую партию для дочери. Когда же лорд Харлестон совершенно ясно показал, что его привлекает на улице Альбемарль, миссис Уингам стала мечтать о блестящей партии для Фанни.

Его сиятельство, впервые увидев Фанни, попросил леди Педнор представить его матери девушки. Всего лишь за один вечер в Алмакс Эссембли Румз, когда сэр Харлестон всецело посвятил себя беседе с миссис Уингам, а Фанни отплясывала сельский танец с юным мистером Бьютом, вдова Уингам поняла, что он — именно тот человек, от которого зависит счастье Фанни. Когда позднее Фанни присоединилась к ним, Харлестон пригласил ее на танец; позже он заглянул на Альбемарль–стрит и упросил миссис Уингам привести свою дочь на специально устраиваемый им прием в Воксхолл Гарденс. С того дня они, казалось, постоянно находились в его обществе. Однажды утром их навестила сестра сэра Харлестона, вежливая леди, сочувствующая симпатии своего брата. Она не только отнеслась к вдове с должным почтением, но и сделала комплимент красоте Фанни, сказав с улыбкой:

— Мой брат говорил мне, что у вас очень красивая дочь.

Леди Педнор не знала всего этого, когда пыталась развеять надежды своей кузины, но почувствовала, как высоко ставит свою дочь миссис Уингам.

Фанни собиралась на прогулку с пикником в Ричмонд–парк, но экипаж за ней еще не прибыл. Миссис Уингам застала дочь в тот момент, когда она решала, надеть ли ей зеленый короткий жакет поверх муслинового платья или накинуть на плечи шелковую шаль.

Миссис Уингам подумала, что жакет подошел бы больше, и спросила, кто еще примет участие в прогулке. Фанни, прикладывая к своим темным локонам соломенную шляпку, ответила:

— Не знаю, мама, но будет два экипажа, не считая двуколки миссис Уитби. Элиза сказала, что почти все джентльмены будут верхом, следовательно, компания собирается немаленькая. Не правда ли, со стороны миссис Стреттон было очень мило Пригласить и меня?

Миссис Уингам согласилась с этим, но добавила:

— Надеюсь, ты будешь дома вовремя, дорогая, мне хотелось бы, чтобы ты как следует отдохнула перед нашим собственным приемом. И думаю, тебе следует надеть кружева. Я одолжу тебе свою нитку жемчуга.

— А я думаю, что тебе самой надо надеть жемчуг, и ни в коем случае не надевай тот уродливый тюрбан, в котором ты похожа на жуткую старуху, а не на мою милую мамочку! — возразила Фанни, целуя мать в щеку. Потом она отвернулась и принялась искать перчатки. — Мы разослали множество приглашений. Я не помню точно, сколько соберется у нас гостей.

— Около пятидесяти, — горделиво ответила миссис Уингам.

— Надеюсь, обычный визит вежливости! Все наши друзья? Шанклинсы, Йовилсы и лорд Харлестон? — Все имена были произнесены одинаково равнодушным тоном.

Миссис Укнгам, не видевшая лица дочери, спокойно ответила:

— Да.

— Ну конечно,.. — сказала Фанни, глядя на перчатки из шелка и из французской замши. — Мама!

— Да, любовь моя.

— Мама, тебе… тебе нравится лорд Харлестон? — смущенно спросила Фанни.

Какими бы амбициозными планами ни была занята голова миссис Уингам, она скорее отказалась бы от них, чем поделилась бы ими со своей неиспорченной дочерью. Поэтому она довольно прохладно ответила:

— Да. А тебе?

На миссис Уингам смотрело сияющее лицо.

— О, мама, очень! Я думаю, он самый милый человек, которого мы встречали в Лондоне. Ему можно сказать все что угодно и быть уверенным, что он все поймет правильно, — порывисто сказала Фанни и, расчувствовавшись, обняла мать. — Мамочка, дорогая, я так рада, что он тебе нравится!

Миссис Уингам, обнимая дочь, почувствовала, как слезы — слезы благодарности — подступили к ее глазам, но тут кто–то постучал в дверь. Это был посыльный к мисс Уингам, передавший, что экипаж миссис Стреттон ждет ее.

Глава 3

Фанни задержалась на пикнике, но все равно в тот вечер выглядела лучше всех. Несколько человек отметили это; а лорд Харлестон, угощая свою даму бокалом шампанского, сказал с обаятельной улыбкой:

— Вас надо поздравить, мадам! Я еще не видел такого привлекательного создания, как ваша дочь. Она так и пышет здоровьем! Какая непосредственность! К тому же мне кажется, что ее характер вполне соответствует ее внешности.

— Действительно, милорд, она — чудеснейшая девушка! — отвечала миссис Уингам, краснея от удовольствия и глядя ему в глаза. — Я тоже думаю — хотя, может быть, и предвзято, — что она очень красива. Знаете, она похожа на своего отца.

— Правда? — произнес его сиятельство, усаживаясь рядом с миссис Уингам на диван. — А я уверен, что она — копия своей мамочки.

— О нет, — возразила вдова, — мой муж был очень видным мужчиной.

Сэр Харлестон наклонил голову.

— К сожалению, я не был знаком с мистером Уингамом. Будь он сегодня с нами, он гордился бы своей дочерью. — Глаза Харлестона не отрывались от Фанни, пока та болтала неподалеку с одним из джентльменов, потом он снова перевел взгляд на миссис Уингам и добавил: — И ее мамой тоже. Редко можно встретить острый ум в красивой головке, мадам, и Фанни говорила мне, что своим образованием она обязана вам.

— Да, это так! — подтвердила миссис Уингам. — Мне было не по средствам нанимать Фанни гувернеров и профессоров. Если вы считаете ее достаточно образованной, то я чувствую себя польщенной!

— Ни одному гувернеру или профессору не удалось бы достичь столь восхитительного результата! Не правда ли?

— О, вы мне слишком льстите, милорд! — Это все, что могла сказать в ответ миссис Уингам.

— Я никогда не льщу, — грустно произнес Харлестон, забирая у хозяйки дома пустой бокал. — Кажется, нам собирается помешать леди Лютон. Мне необходимо сказать вам нечто очень важное, но сейчас не то место и не то время. Прошу простить меня и дать возможность переговорить с вами с глазу на глаз в любое удобное для вас время.

Чувства переполняли сердце Кларисы Уингам, и она едва смогла выдавить из себя:

— Когда пожелаете, милорд! Я буду счастлива принять вас! Когда леди Лютон приблизилась к ним, Харлестон встал:

— Тогда, скажем, завтра, в три?

Миссис Уингам согласно кивнула; он поклонился и пошел прочь, и вскоре мадам заметила его высокую стройную фигуру рядом с Фанни. Фанни с улыбкой смотрела на него снизу вверх. Она протянула ему руку, которую Харлестон взял и задержал в своей, что–то говоря ей, от чего девушка покраснела. Вдова же, увидев это, ощутила легкий укол ревности. Она почувствовала, что проблемы Фанни заставляют ее вести себя глупо, и решительно переключила свое внимание на леди Лютон.

Глава 4

Убедившись, что у ее дочери не назначено никаких гостей на следующий день, миссис Уингам была удивлена, когда, вернувшись после посещения магазинов на Бонд–стрит, обнаружила, что ланч из холодного мяса и фруктов был накрыт только на одного. Она спросила дворецкого, нанятого, как и дом, на один сезон, не ушла ли мисс Фанни со своей горничной.

— Нет, мадам, они ушли с военным.

Миссис Уингам побледнела от предчувствия катастрофы и беззвучно повторила:

— С военным!

— Неким мистером Кентоном, мадам. Мисс Фанни, видимо, очень хорошо с ним знакома. Даже очень хорошо, если мне позволено так сказать, мадам!

Собравшись с силами, миссис Уингам произнесла:

— Да, мистер Кентон — старый друг! Я и не знала, что он в городе. Вы, кажется, сказали, что он и мисс Фанни уехали вместе?

— Да, мадам, в наемном экипаже. Как я понимаю, в Сити. Мистер Кентон попросил кучера высадить их у Темпла.

Но даже этот вполне респектабельный адрес не мог успокоить напряженные нервы мисс Уингам. Весь район от Темпл—Бар до собора Святого Петра казался ей зловещим. Среди мыслей, роившихся у нее в голове, самыми актуальными были тайные браки, коллегия юристов и специальные разрешения. Она была вынуждена присесть, так как колени у нее дрожали. Ее дворецкий принес поднос, на котором лежала сложенная записка.

Она была краткой и написана простым карандашом:

«Дорогая мамочка, прости меня, но я убежала с Ричардом. Ты все узнаешь, но сейчас у меня нет времени. Прошу, не сердись на меня! Я так счастлива!»

До сознания миссис Уингам дошло, что ее спрашивают, будет ли она завтракать или подождет мисс Фанни, и она услышала свой собственный голос, отвечающий с удивительным спокойствием:

— Не думаю, что мисс Фанни вернется домой к ланчу. Затем она придвинула стул к столу, с трудом проглотила несколько кусочков цыпленка и глотнула вина. Минута тихой задумчивости если и не принесла облегчения, то по крайней мере успокоила ее страхи. Она не могла поверить, что Фанни и Ричард хоть на минуту задумывались о неправомерности тайного брака. Но появление Ричарда воскресило все нежные чувства Фанни к нему, в которых, учитывая ее записку, сомневаться не приходилось. Миссис Уингам не могла придумать, что же ей делать, и в состоянии полной нерешительности поднялась в спальню. Сняв шляпку и заменив ее кружевным капором, она завязала ленты под подбородком; ей оставалось только ожидать последующих вестей от беглецов, поэтому она прошла в салон и попыталась занять себя вязанием.

К счастью, Кларисе Уингам не пришлось долго ждать. Часа через два до ее слуха донеслись быстрые шаги на лестнице, и в комнате возникла раскрасневшаяся и запыхавшаяся Фанни с сияющими глазами.

— Мама? О, мама, мама, это правда, ты дашь нам свое согласие, ведь так?

Фанни стремительно пересекла комнату и бросилась к ногам матери, обняв ее руками, не зная, то ли плакать, то ли смеяться. Мистер Кентон, в своем великолепном мундире, прикрыл дверь и остановился неподалеку, словно сомневался, примут ли его. Это был хорошо сложенный молодой человек, с приятной наружностью и решительным характером. В этот момент, однако, он выглядел слегка взволнованным и все время пытался ослабить шейный платок.

— Фанни, дорогая, прошу! — запротестовала миссис Уингам. — Я не знаю, о чем ты говоришь! Как поживаете, Ричард? Я очень рада видеть вас! Вы в отпуску?

— Мама, у нас такие новости! Крестная Ричарда умерла, — перебила ее Фанни, — и оставила ему много денег, поэтому он может содержать жену! Он сразу же пришел сообщить мне это, и я отправилась с ним к адвокату: все это правда!

Миссис Уингам с изумлением посмотрела на мистера Кентона. Он ответил несколько невпопад:

— Нет, это не такая уж большая сумма, мадам, но теперь я смогу купить себе магазинчик военных товаров; вы должны знать, что мне предложили участвовать в компании… только я никогда не думал, что смогу когда–нибудь… Однако теперь мне хватает денег на покупку, и, как только я… надеюсь, мне не придется ждать и начинать очередную возню с повышением по службе. И я подумал, что, если вы дадите согласие на наш брак, Фанни сможет на законных основаниях распоряжаться оставшимися деньгами. Это, конечно, не огромное состояние, но… но все — таки кое–что!

— Мама, ты согласна? — нетерпеливо спросила Фанни. — Ты говорила, что мне следует увидеть мир, прежде чем принять решение, но сейчас я уже многое видела и не встретила никого лучше Ричарда и никогда не встречу. И хотя вести светскую жизнь очень забавно и мне действительно нравились все эти приемы, но мне лучше следовать за барабаном вместе с Ричардом! Ты дашь согласие?

Миссис Уингам посмотрела на сияющее лицо, повернутое к ней. Десятки возражений застыли у нее на губах. Улыбаясь, она сказала:

— Да, Фанни. Если ты совершенно уверена, тогда я даю свое согласие!

Губы дочери коснулись ее щеки, а губы мистера Кентона — ее руки. Чувствуя, что все надежды рухнули, и ощущая тяжесть на сердце, миссис Уингам сказала:

— Лорд Харлестон придет ко мне с визитом в три часа!

— Лорд Харлестон! — воскликнула Фанни. — О, ты ведь скажешь ему, мама, что я собираюсь выйти замуж за Ричарда? Я хотела бы сама сказать ему, но Ричарду дали увольнение всего на один день, и он должен немедленно присоединиться к своей части. Мама, если я возьму Марию с собой, могу ли я проводить Ричарда до станции дилижансов? Прошу, мамочка?

— Да, да! — сказала миссис Уингам. — Я все скажу лорду Харлестону.

Глава 5

Так обстояли дела, когда в салон миссис Уингам ворвался один из наиболее недоступных призов Брачного аукциона и обнаружил, что вдова сидит в одиночестве, погруженная в свои грустные мысли. Хандра, которую она испытывала на протяжении многих недель, грозила выйти из берегов, и не было способа утешиться и решить, что же было истинной причиной ее сильного желания разрыдаться. Годы экономии пропали даром; но все же она не жалела о неделях, проведенных в Лондоне. Ее материальные запросы были полностью сметены; но, когда миссис Уингам увидела счастье на лице Фанни, она перестала об этом жалеть. Скоро она потеряет дочь, заботы о которой заслоняли для нее все, но если хоть одно движение ее пальцев сможет удержать Фанни, то миссис Уингам будет держать руки плотно прижатыми к коленям, как сейчас, когда в комнату вошел маркиз.

Он остановился на пороге. Бросив на него взгляд, Клариса Уингам заметила застывшее в его глазах выражение озабоченности. Боль, которую она собиралась излить ему, остро отозвалась в ее душе; на какое–то мгновение она приписала вину Фанни, обидевшей человека, которого она была недостойна. Клариса не могла вынести его пристальный взгляд и отвела глаза в сторону, сосредоточившись на маленьких золотых кисточках на его ботфортах. Они раскачивались, пока сэр Харлестон шел к ней.

— Миссис Уингам! Вас что–то огорчило. Могу я узнать, что? Если я могу сделать что–нибудь…

Маркиз склонился над ней, взяв ее руку и прикрывая ее своей второй рукой. Миссис Уингам рассеянно произнесла:

— Да… нет!!! Ничего, милорд! Я прошу вас… Действительно, ничего!

Говоря так, Клариса убрала свою руку.

— Мне уйти? Кажется, я пришел не вовремя. Скажите, что вы хотите! Ни за что на свете я не стану огорчать вас!

— О нет! Не уходите! Этот разговор нельзя откладывать! Харлестон внимательно посмотрел на нее, в его глазах было

столько же тревоги, сколько и в ее.

— Я пришел., думаю, вы знаете, зачем я пришел. Миссис Уингам кивнула:

— Знаю. О, как бы я хотела, чтобы вы не приходили!

— Вы хотели, чтобы я не приходил? — изумился маркиз.

— Потому что это бесполезно! — трагическим голосом произнесла миссис Уингам. — Я не могу обнадеживать вас, милорд!

На мгновение воцарилось молчание. Он выглядел удивленным и раздосадованным, но после паузы тихо сказал:

— Простите меня! Но когда я разговаривал с вами накануне вечером, я подумал, что вы не откажетесь выслушать меня! Вы сказали, что догадываетесь о цели моего визита, — возможно ли, чтобы я ошибался?

— О нет, нет! — перебила маркиза миссис Уингам, поднимая на него влажные глаза. — Я могла бы быть очень счастлива, и мне этого больше всего хотелось. Но теперь все изменилось! Молю вас, не говорите ничего!

— Вы желали этого! Что же могло произойти, чтобы все изменилось! — воскликнул Харлестон. Затем, пытаясь отыскать более светлую ноту, он сказал: — Может, кто–нибудь очернил меня перед вами? Или…

— О нет, как это возможно? Милорд, я должна признаться вам, что есть другой! Когда накануне я согласилась принять вас, я не знала — так мне казалось… — Ее голос сорвался, она принялась утирать слезы.

Сэр Харлестон замер. Снова повисло молчание, нарушаемое лишь всхлипываниями несчастной вдовы. Наконец маркиз произнес напряженным голосом:

— Я понимаю: предварительное уведомление, мадам? Миссис Уингам кивнула, рыдания сотрясали ее. Он нежно проговорил:

— Я ничего не скажу. Прошу вас, не плачьте, мадам! Вы были очень откровенны, и я благодарю вас за это. Примите мои наилучшие пожелания вашему будущему счастью, я верю, что…

— Счастью?! — перебила вдова. — Я уверена, что несчастнее меня нет на свете! Вы — сама доброта, милорд, сама выдержка! Вы имеете полное право винить меня за данную вам надежду на успех. — Ее голос снова дрогнул.

— Я вовсе вас не виню, мадам. Давайте больше не будем об этом! Я вас покину, но прежде сделайте мне одно одолжение. Могу ли я снова переговорить с вами наедине? Это касается Фанни.

— Фанни?! — повторила она. — Одолжение? Маркиз с усилием улыбнулся:

— Ну да, мадам! Надеюсь, я заслужил право переговорить с вами на эту тему. А если нет, то вы можете счесть меня дерзким, но раз Фанни почтила меня своим доверием и я обещал, что сделаю все возможное, тогда, наверное, вы простите меня и терпеливо выслушаете.

Миссис Уингам удивленно посмотрела на него:

— Конечно! Но что вы имеете в виду, милорд?

— Насколько я понимаю, ваша дочь испытывает нежные чувства к молодому человеку, которого знает с детства. Она рассказывала, что вы против их союза. Если это так и если ваше несогласие исходит из довольно естественного желания видеть Фанни более состоятельной и знатной дамой, могу ли я молить вас не становиться между нею и ее будущим счастьем? Поверьте, я опытный человек! В молодости я сам был жертвой таких амбиций. Не скажу, что пережить разочарование невозможно, вы знаете, мне это удалось. Но я очень искренне симпатизирую Фанни и сделаю все, чтобы уберечь ее от тех страданий, которые испытал сам. У меня есть некоторое влияние: я буду рад употребить его на пользу этому юноше.

Скомканный носовой платочек выпал из руки вдовы на пол; она сидела и смотрела на его светлость с таким странным выражением лица, что тот быстро добавил:

— Вы находите странным, что Фанни доверилась мне… Не обижайтесь на это! Я уверен, что в таких случаях девушка легче доверится своему отцу, чем любимой матушке. Когда она рассказала мне об этом, она была уверена, что поступает правильно… Но я не скажу больше ни слова.

Наконец миссис Уингам заговорила:

— Милорд, правильно ли я вас понимаю, что вы хотите стать отцом Фанни?

— Возможно, это не так, — сказал сэр Харлестон усмехаясь.

— Не так? — переспросила вдова взволнованно. — Не совсем так? Тогда… мужем Фанни?

Маркиз был поражен, словно громом.

— Мужем Фанни? — эхом откликнулся он. — Я? Боже мой, нет! Почему вы решили, что?..

— Я еще ни разу не падала в обморок, — сказала миссис Уингам неуверенно. — Однако я очень боюсь.

— Нет, нет, сейчас не время для обмороков! — сказал сэр Харлестон, хватая ее за руки. — Неужели вы думали, что я влюблен в Фанни? Да, да, я знаю, что Фанни для вас значит, но нельзя же доходить до такого абсурда!

— Да, видимо. Я была настолько абсурдной, что даже не догадывалась, почему чувствовала себя так неуютно с первой нашей встречи, и думала, что вы хотите жениться на ней!

Маркиз преклонил колени возле ее кресла, все еще удерживая ее руки.

— Какой же я был дурак! Но я думал, что единственная возможность быть рядом с вами — это подружиться с Фанни! И она действительно чудесная девушка! Но все, что вы сказали мне сегодня, — вы ведь не о себе говорили!

— О нет, нет! О Фанни! Видите ли, она и Ричард…

— Хватит о Фанни и Ричарде! — перебил сэр Харлестон. — Мне по–прежнему бесполезно настаивать на моем визите к вам?

— Не надо чудить! Вам совершенно не нужно настаивать на этом! Если, конечно, вы действительно хотите жениться на такой старой слепой гусыне, как я…

Маркиз Харлестон выпустил руки миссис Уингам, но только для того, чтобы заключить ее в объятия.

— Я хочу этого больше всего на свете, — не скрывая охватившего его счастья, проговорил маркиз.