Все мужчины её жизни

Глава 9. Ток-шоу. До и после

У меня началась полоса невезения.

Не ладилось все, начиная от встречи с Сорокиным, который установил, что одна из пачек стодолларовых купюр является грубой фальшивкой, до последнего разговора с Мишей, произошедшего между нами минуту назад.

Талов позвонил, когда, любуясь эффектными скорпиончиками на свежевыкрашенных ногтях, я выходила из маникюрного салона. Было утро, и пока еще ничто не успело омрачить моего настроения. Погода стояла сухая и ясная. На лужах лежала хрупкая корочка льда. А впереди меня ожидала полная свобода действий.

Вот уже третий день я не появлялась на работе, и все попытки Миши связаться со мной отправляла в тартарары легким нажатием кнопки. Но теперь мне почему-то вздумалось выслушать, что он мне скажет.

При первой же попытке аккуратно влезть в сумку мой скорпиончик вместе со слоем двухцветного лака съехал к самой кутикуле.

– Черт… Алло! – сердито рявкнула я в телефон.

– Ира, – Талов говорил подчеркнуто сухо, – ты в курсе, какое сегодня число? Скоро неделя, как вы вернулись из Нижневартовска. Нужно заниматься этим вопросом, пока горячо. Или ты решила из личных амбиций пустить все на самотек?

«Ничего себе, Мишаня заговорил! – мысленно присвистнула я. – Неужто все-таки охладел? Так быстро? Ведь еще недавно он был готов заниматься со мной любовью под барабанную дробь Вероники, ломящейся в дверь!»

– Знаешь, Талов, – пытаясь переплюнуть его по части сухости, ответила я, – мои амбиции должны интересовать тебя меньше всего. Что же до вертолетчиков, то их, как я понимаю, взяла под свой личный контроль твоя благоверная. Вот пусть она и занимается.

«Хрен только у нее что получится», – добавила я про себя. Зиськин и Вася получили жесткую установку тактично отфутболивать мою начальницу всякий раз, когда она позвонит. Дескать, примем решение – объявимся сами.

– Ира, я хочу видеть тебя сегодня на рабочем месте. В противном случае я буду вынужден тебя уволить, – строго сказал Миша и сразу же отключился.

Ах, вот как! Грозишь увольнением? Ладно.

Я добежала до дороги, поймала машину и сразу поехала в офис. Прямо так, с изуродованным ногтем.

Когда я ворвалась, Оксанка, подвернувшаяся мне под руку с чашкой горячего кофе, вскричала:

– Ураган «Катарина»! Ребята, ложись!

Все захихикали. Одна я с каменным лицом прошла к своему столу. Не раздеваясь, уселась, всем своим существом выражая опасную для жизни свирепость. Поэтому соваться ко мне с расспросами никто не посмел.

Примерно через полчаса спустился Миша, проверить, не появилась ли я на месте. Сразу заулыбался, направляясь прямо ко мне:

– Неужели? Ирина! Как же так получилось, что вы все-таки соблаговолили нас посетить?

Я встала.

Во взвинченном состоянии я всегда забываю, что на людях стоило бы называть Мишу на «вы». Забыла и теперь, помня лишь, что по силе взгляда не должна уступать горгоне Медузе.

– Ты меня увидел?

Прием сработал – Миша окаменел.

– Увидел, – сбитый с толку пожал он плечами.

– Я на рабочем месте?

– Да…

Я взялась за сумку:

– Прекрасно. Тогда у тебя нет повода меня увольнять… – и под всеобщее недоумение покинула стены офиса.

На улице порхал пушистый снежок, медленно-медленно, как будто оттягивая гибельную встречу с землей. Подставив ему свои разгоряченные щеки, я брела по скользкому тротуару. Подмечая между делом какие-то несущественные подробности. Вот троллейбус застрял на полпути, и водитель выскочил, чтобы поправить съехавшую рогатину. На дверях продуктового магазина, где я скрывалась от Миши, болтается надпись «Учет». А малыш убегает от бабушки – похожий в своем теплом комбинезончике на неуклюжего медвежонка…

На душе была пустота. Мне уже не хотелось встречаться с людьми из моего виртуального клуба, как я планировала. Не хотелось созваниваться с Русланом, чтобы договориться о перевоплощении Кощея в секс-бомбу мирового масштаба. Хотелось домой. Остаться один на один с Интернетом и погрузиться в далекий, оторванный от реальности мир.

Расположившись перед компьютером, я вошла на сайт знакомств. Альбинос был мне нужен как воздух. Я уже заметила, что этот неуловимый персонаж мало-помалу превратился в мою панацею от дурного настроения. И хотя изредка мы еще продолжали играть с ним в «сударя» и «сударыню», но все чаще в последнее время оголяли друг перед другом душу. Точнее, я оголяла, а мой оппонент заботливо изучал мои недуги. Потом присылал диагноз и рецепт.

В частности, неудача, постигшая нас у Тарека, вызвала его смех. Он отправил мне кучу улыбок и следующий текст: «Вы друг друга стоите. Разве у тебя было что ему предложить? Постскриптум: подготовишься получше – и все срастется».

Я безоговорочно верила Альбиносу. Наверное, из-за его бестелесности. Он – как злой или добрый демон, как нечистая сила, вступив с которой однажды в незримый контакт я уже не могла остановиться. Даже наше общение я стала воспринимать как некий сеанс спиритизма. Все лучше, чем обижаться на духа за его нежелание встретиться.

Цветочек на мониторе свидетельствовал о том, что дух еще где-то скитался. Пришлось мне временно довольствоваться другими персонажами, с некоторыми из них поговорить оказалось достаточно любопытно. Но я все равно то и дело обновляла страницу, в надежде на то, что Альбиносов цветочек наконец-то позеленеет.

Его все не было. Я за это время успела совратить двух алкоголиков, которые до моего появления обменивались в чате следующими сообщениями.

Один другому: «Я бы сейчас эх!.. – и смайлик водки». Тот ему: «А я бы даже вот эдак… смайлики водки и пива». Первый опять: «А я бы тогда таким вот образом… водка, пиво, шампанское». Комментарий: «Аж затрясся».

Быстро прикрыв этот гадюшник, я устроила им виртуальный секс на троих. А когда мне и это наскучило, снова вернулась на сайт знакомств. Там я в короткие сроки нарвалась сразу на несколько предложений пообщаться в реале и после этого стала звонить домой. Поговорила с дочерью. Затем сварила себе отвратительный суп из овощной заморозки. А потом, включив музыкальный канал, прилегла немного вздремнуть. Альбиноса я обнаружила в сети только в два часа ночи.

«Господи, сударь! Где же Вы пропадаете? Я устала Вас ждать!»

«Что случилось, сударыня? Вы уже не можете без меня обходиться?»

«Молчите лучше! Мне сейчас и без Вашей иронии тошно!»

«Опять? Сударыня, да радуетесь ли Вы когда-нибудь?»

«Чему мне радоваться, если я потеряла единственного дорогого мне человека? Я не знаю, можно ли это называть любовью, но одна мысль, что он мог ко мне охладеть, сводит меня с ума»

Альбинос долго не отвечал. Потом прислал сочувствующую рожицу. С некоторых пор это означало, что теперь мы переходим на «ты».

«Так бывает. К сожалению, наши чувства не вечны. Хочешь, я дам тебе один совет?»

«Хочу!»

«Докажи, что ты лучшая!»

«Ну, если он до сих пор этого не понял, тогда я даже не знаю…»

«Будь самой красивой! Будь в центре внимания! Заставь его совершать необдуманные поступки!»

Эта неожиданно прозвучавшая в его послании страсть смутила меня. Как бы я хотела, чтобы этот человек оказался сейчас рядом, в моей комнате! Ведь он же не дух. Он живой и теплый. И точно так же неравнодушен ко мне, как и я к нему.

Я написала:

«Смешно. Ты говоришь, как будто шутишь. Я до сих пор не могу заставить тебя встретиться со мной. А это, поверь, далеко не самый необдуманный поступок. Что тебе мешает? Я живу одна. У меня нет садистских наклонностей. И вообще, где ты сейчас? В каком районе?»

Похоже, я его озадачила. Он опять ненадолго замолчал. Очевидно, решая, стоит ли наводить тень на плетень, ведь теперь наши игры закончились.

Наконец он ответил:

«Я еще на работе. Это в районе “Семеновской”. Минут через десять собирался ехать домой».

«Ты на машине?»

«Нет. Я не то чтобы трезв… Такси возьму, обычное дело».

«Приезжай! Мне очень грустно сейчас. Твое присутствие стало бы лучшим лекарством. – И пока он не успел опомниться, приписала: – Я живу на “Кантемировской”. Когда ты сможешь быть?»

«Послушай, ты не грусти, ладно? Просто я не очень понимаю… да, думаю, ты и сама до конца не понимаешь, хотела бы ты среди ночи встречаться с незнакомым парнем… уставшим, издерганным и голодным».

Так, так, так. Кажется, молодой человек сопротивляется из последних сил!

Я быстро набила:

«Голодным – это не проблема, сейчас напеку блинов. Уставшим и издерганным? Так это пройдет, как только ты перекусишь. Что тебя еще смущает?»

«Знаешь, как и у любого человека, у меня есть предрассудки. Я, например, совершенно не хотел бы испортить о себе впечатление при первой же встрече. По состоянию чувствую, буду никакой: плохим собеседником, еще худшим любовником (уж прости за откровенность). Оно тебе надо?»

«Мне все равно. Я хочу тебя видеть!»

«Да зачем я тебе? Честное слово, самому неприятно разводить демагогию, когда девушка уже готова напечь для меня блинов. Но все-таки… объясни!»

«Так ты едешь?»

«Ладно, да!»

Дожала-таки я тебя, голубь мой ясный!

Моей радости не было предела. Снабдив своего полупризрачного героя адресом и напутствием на дорожку, чтобы не забыл заскочить в магазин за спиртным, сигаретами и сметаной к блинам, я принялась за дело.

Перво-наперво замесила тесто. Пока оно настаивалось, занялась собой. Перетащив к зеркалу, которое Витька поменял на целое зеркальное полотно, несколько платьев, стала продумывать свой внешний вид. Хотелось быть и такой, и сякой, и разэтакой. Но лучше простенького белого сарафана так ничего не придумала. Откровенно и мило. И пусть не думает, что я любыми путями хочу затащить его в койку. Тем более еще неизвестно, какой он сам из себя.

Я вдруг перепугалась. А ведь действительно! Что, если он окажется старым, с неприятным специфическим запахом? Хотя нет! Он назвал себя парнем, даже не мужчиной. Значит, скорее всего, он молод. А если он толстый? Бесформенный, как мешок с гнилыми грушами? Или страшный как смерть? Нет, оно, конечно, мы можем с ним просто посидеть, поболтать о том о сем. Я накормлю его блинами. Но ведь прав он был, когда написал: «Оно тебе надо?»

Тем не менее, что бы я ни думала, любопытство одержало верх. И я продолжила подготовку методичным наведением чистоты. Формальная пробежка с тряпкой, одергивание примятого покрывала, вынос лишних предметов за пределы комнаты. Кажется, все!

Впихнув напоследок на антресоль кое-какие коробки, в основном с летней обувью и со старыми DVD, я убрала стремянку на место. Еще раз осмотрела себя в зеркало – так, сарафан, прическа, верхняя пуговка. И, наконец, приступила к блинам.

Сварганив целую стопку, я взглянула на часы.

Не понимаю, сколько он может добираться! По ночной Москве, без пробок… ну, хорошо, плюс еще двадцать – тридцать минут на посещение магазина. Но все равно он мог бы уже доехать раз сто. Как же я не догадалась взять у него телефон? Хотя он и сам бы мог позвонить: свой номер я оставляла. Не может же он вот так взять и не объявиться совсем! Он знает, что я его жду. И не просто жду, а готовлю ему ужин.

Ни звонка. Тишина.

Прошел еще час. Мои блины, хоть и накрытые, успели остыть. Ждать больше не имело смысла. Теперь я уже была уверена, что Альбинос не собирался ехать ко мне. Сказал «да», лишь бы я от него отцепилась. А сам вышел из офиса, поймал такси и преспокойненько поехал прямиком к себе домой. А может, он и писал мне из дому? А про работу сказал, чтобы я понимала, какой он уставший, раз засиживается до двух часов ночи.

Расстроенная дальше некуда, я на всякий случай вылезла в Интернет. Не питая, впрочем, особых надежд. Каково же было мое удивление, когда я обнаружила от Альбиноса послание, отправленное мне пятнадцать минут назад. В нем он писал:

«Сударыня, простите! Знаю, что Вы думаете обо мне. Но честно, я не посмел бы… Не теперь! Вышел из супермаркета где-то уже там, в Ваших краях, – и понял, что не захватил с собой бумажку с адресом. Согласен, едва ли меня можно назвать собранным малым, но со мной такое случается иногда. Особенно когда я вымотался.

Постскриптум. Я раскаиваюсь и сожалею, что так вышло. Как знал, что облажаюсь при первой же встрече. Серьезно, прости!»

Лучше бы он ничего не писал. Прочтя это откровенное вранье, я разревелась как школьница. Мне было не просто обидно. Мне стало по-настоящему страшно. Неужели я старею? Неужели, кроме Витьки, я уже никого неспособна привлечь?

Следующие два дня я доказывала всему миру, и прежде всего себе самой, что это не так. Я назначала встречу за встречей. Невзирая на возраст, социальное положение и гражданство своих оппонентов. Мой телефон не смолкал. Я не успевала отвечать на звонки еще не завоеванных и уже покоренных мною мужчин.

К концу второго дня я опомнилась. Что я делаю? Зачем мне все эти люди? Срочно приобрела новую сим-карту и оградила себя от нежелательных вызовов.

На работу я по-прежнему не ходила, каждый вечер справляясь у Оксанки, как настроение руководства. Подруга поведала много любопытного.

Во-первых, Миша пребывал в странной задумчивости. Ни с кем не разговаривал и никого не желал у себя принимать: ни сотрудников, ни клиентов.

Во-вторых, Вероника, нарвавшись как-то на пьяного Васю, сообщила, что член всевозможных ассоциаций – хам и невежда. Теперь она с нетерпением ожидала моего выздоровления (поскольку, исходя из общего настроя, сделала вывод, что я здорово переохладилась в нижневартовских льдах). Тем не менее перспектива снять фильм о человеке с большой буквы «Ч» ее до сих пор привлекала.

И, в-третьих, сама Оксанка получила от Дани то, что хотела: нежность и силу. У них наметилось что-то вроде долговременных отношений.

Тем проще оказалось стрясти с Даниила обычные купюры вместо фальшивых.

Произведя обмен, я поехала встречаться с Сорокиным. И мы проговорили о предстоящем ток-шоу более трех часов.

Шеф-редактор разложил все по полочкам. Начиная с того, чем он руководствовался при выборе ведущего, и заканчивая моим туалетом (здесь подвох крылся в том, что не все цвета одинаково выигрышно смотрятся на экране). Потом он сказал, что каждую свою реплику я должна продумать заранее. Импровизировать можно, но только в том случае, если ничего другого уже не останется. Кроме того, среди приглашенных не должно оказаться случайных людей. Поэтому не позднее, чем за два дня до начала съемок, мне надлежит оповестить его, кого я хочу привлечь со своей стороны. Всеми прочими гостями он уже занимался самостоятельно.

В качестве противоборствующей стороны предполагалась недавно взошедшая звезда – Соколовский со своим продюсером Лерой. Мне было решительно все равно. Пусть бы это даже были Бивис и Бадхед, лишь бы разразился скандал.

По нашим с Ваней задумкам, это шоу должно было перерасти в настоящую свалку. В столкновение интересов, в грызню. Чтобы Интернет потом еще месяц пестрел заголовками: «Арбатский музыкант избит известным продюсером», «Соколовский осрамился на всю страну», «Позор Соколовского». Ваня обещал из запоминающихся моментов сделать нарезку и дополнить информацию видеороликами. Так чтобы непременно звучало упоминание о Кощее и его легендарной группе.

Итак, решающий день приближался. Пора было вести своего протеже на преображение.

Кощей долго ломался и пританцовывал, прежде чем я убедила его, что гламурных барышень вид его сальных паклей может насторожить. Но в конце концов все-таки согласился. Тем более что ехать нам предстояло недолго. Всего каких-нибудь пару остановок на метро.

Агентство Руслана находилось на Курской. Выбравшись на поверхность, мы двинулись по имеющемуся у меня описанию в сторону белых башен. По дороге я всячески старалась держаться от музыканта подальше. Вдруг люди решат, будто я спуталась с привокзальным бомжем? А что, очень даже запросто. Драные джинсы, куртка, местами заношенная до дыр, и вытянутая черная шапка – все это так роднило Кощея с этой специфической публикой. Впрочем, и сам Шурик, засунув руки в карманы, сумрачно брел вперед, не обращая на меня никакого внимания. Только когда дошел до искомого здания, замялся у арки:

– Нам сюда?

– Предположительно, да… – я огляделась по сторонам: – Ну точно. Вон указатель!

Мы свернули во двор и сразу же увидели кичливую красно-желтую вывеску. Ниже имелись крыльцо в несколько высоких ступеней и дверь с кокетливой колотушкой вместо звонка.

Кощей постучал. Причем колотушка его настолько позабавила, что он несколько раз вкатил мне ею по темени, правда несильно. Вышел охранник – тучный субъект в элегантном костюме и с малость припухшей физиономией.

– Мы к Руслану, – произнесла я пароль.

– Пожалуйста, – враждебно осмотрев моего спутника, отозвался секьюрити. – Руслан Вениаминович у себя. Кто-нибудь из сотрудников вас проводит.

Мы двинулись по маленькому коридорчику и оказались в зале – таком большом и нарядном, что мне почудилось, будто мы угодили на чей-то неофициальный праздник. Здесь здоровый оптимизм выпирал отовсюду. От керамических побрякушек, подвешенных кое-как, от прозрачных сосудов с сине-зелеными камушками на дне, от бабочек, мышат и щенков на веселых гравюрах. Но главное, от беспрестанно улыбающихся парней и девчонок, обступивших полукольцом человека в канареечном смокинге.

– Боже мой, Руслан! – воскликнула я, и человек-канарейка, вздрогнув, обернулся.

– Ирочка! My God!

Вот уж, кто действительно был рад меня видеть. Хозяин компании так растрогался, что глаза его заметно увлажнились.

– Ну и дела, – говорил он, пока мы поднимались наверх в его кабинет. – Я и не думал, что буду по вам так скучать. Как там Оксанка? Хоть бы раз позвонила за все это время.

– Ничего. Скоро увидитесь на ток-шоу. Я надеюсь, вы с Арсеном там будете?

– Ну, разумеется, раз ты нас приглашаешь.

По лицу Руслана пробежала легкая тень. «Ага, небось опять поругались, – догадалась я. – Ох, и вздорная девица этот Арсений! Нет, определенно быть мужчиной ему подходит больше!»

Вслух я спросила:

– Ну и как? Что ты думаешь по поводу бывшего каскадера?

Имиджмейкер, будучи в курсе легенды, внимательно осмотрел Кощея. Теперь мы находились в его святая святых. Здесь больше не было смешных безделушек, а только высокие стеллажи со стопками глянца, письменный стол да стоящие в ряд манекены, облаченные в яркие ткани и разномастные парики.

– Ну-ка, разденься, – велел Руслан музыканту.

Тот, немного робея, снял с себя куртку и шапочку. Грязные лохмы, неспособные даже наэлектризоваться, тут же облепили худое лицо. Перед нами стояла калужская Яга.

– Н-да, – задумчиво молвил стилист, – пожалуй, стричь его не стоит. Разве самую малость. Бородку привести в порядок. Ну и, разумеется, переодеть. Кстати, было бы неплохо проколоть ухо.

– Чего? – взбунтовался Кощей. – Может, еще пирсинг в пупок?

– Это лишнее. А вот пара перстней, пожалуй, не помешали бы… Ирочка! – обратился Руслан ко мне, – ты как, располагаешь временем? Я к тому, что работа займет у меня, как минимум, часа два, а то и все три. Будешь ждать или попозже придешь?

– Нет, ждать мне не хочется. Лучше уж пока пробегусь по магазинам. Сама еще не решила, в чем завтра на съемки идти. А ты что посоветуешь?

– Я посоветую любые оттенки насыщенно-красного: алый, брусничный, цвет спелой вишни. Тебе подойдут абсолютно любые. Но только никаких свитеров или водолазок. Не закрывай свою шею, она у тебя лебединая… – Руслан перевел взгляд ниже и впервые заинтересованно осмотрел мою грудь. – Ну, в этом плане тебе похвастаться нечем. Так что особенно не оголяйся.

Эти слова вызвали решительный протест со стороны Кощея.

– Что за фигня? – вытаращился он. – Маленькая упругая грудь, по-моему, гораздо прикольней.

– Здесь речь не о твоих сексуальных предпочтениях, – сухо осек его имиджмейкер. – Я говорю о правилах хорошего тона. Ну а вообще, – это уже снова мне, – вещи сами нас выбирают. Так что, как только почувствуешь – это твое, бери, не раздумывая.

На том и порешили. Я, спросив у Руслана, где здесь можно наткнуться на приличный бутик, отправилась за нарядом. А Кощей остался в надежных руках короля перевоплощений.

Время шло медленно. Особенно если учесть, что в первом же магазине, куда я зашла по совету стилиста, меня снабдили всем необходимым. Начиная от эффектного пурпурного платья классического покроя с глубоким декольте до кровавых капелек на мочках ушей. В комплекте к серьгам прилагалось рубиновое колье, а к платью – длинные экстравагантные перчатки, которые я, подумав, решила не надевать.

Как скоротать время, мне посоветовали все те же продавцы-консультанты – Вера и Леля, если верить именным бейджам.

– Сходите в кантри-бар. Здесь недалеко, и место приличное.

Так я и поступила. Заказала себе двойную порцию глинтвейна, поскольку страшно замерзла. И целый час била баклуши в ритмах музыки вестерн.

Наконец раздался звонок от Руслана.

– Ну что, госпожа продюсер, – загадочно начал он, – мы уже заканчиваем. Можете подходить. Только уговор – в обморок не падать!

– А что, есть от чего?

В трубке послышался раскат бархатистого смеха, выражающего высшую степень самодовольства.

– Подходи и увидишь.

– Руслаша! Сразу скажи, сколько я тебе должна? А то я, кажется, не вписалась в ресурсы.

– Нашла о чем спрашивать. Мы же свои люди? Значит, сочтемся.

Заинтригованная словами Руслана, я аллюром понеслась по длинному переулку, продираясь сквозь разыгравшуюся метель, к заветному крыльцу с колотушкой.

Снова припухший охранник. Праздничный зал. Короткая лестница.

– Тук-тук, к вам можно? – постучалась я в кабинет имиджмейкера.

На звук обернулся мужчина – высокий, недурно сложенный. Он был один и стоял, заложив руки за спину и наблюдая за мной. Я тоже присматривалась к нему. Неужели Кощей? Да быть того не может!

Черные облегающие штаны. Белая рубаха навыпуск. На груди – приличных размеров распятье. Ноги в устрашающих гриндерсах.

– Шурик, это ты? – робко предположила я.

– Вот тебе раз, – усмехнулся человек до боли знакомым голосом, – прикид поменяли, так ты теперь и не узнаешь?

Я подошла поближе. Лицо музыканта с собранными в гладкий мушкетерский хвост волосами и ухоженной бородой смотрелось намного приличней. Да и серьга в виде тоненького кольца придавала шарма. А все-таки пластика лишней бы не была.

Тем не менее Кощей из гадкого утенка сделался лебедем. Учитывая его талант разбивать юные сердца, можно было не сомневаться, что со станка сошел новый секс-символ.

– Ну, Шурик, – выдохнула я, – вся женская часть населения в наших руках.

– Да куда они денутся, понятное дело…

Тут откуда-то возник запыхавшийся Руслан.

– Эх, черт! – воскликнул он. – Жаль, что я не застал вашей встречи. Было бы любопытно взглянуть на произведенный эффект. Ну что? Каковы впечатления?

– Руслаша! Ты гений! – искренне восхитилась я.

– А то! – Стилист с гордой улыбкой развернул сверток, который принес с собой. В нем оказались кожаное пальто на меховой подстежке, шарф крупной вязки и шапочка, чем-то напомнившая тюбетейку Арсена, только из кожи. – Надевай!

Он помог влезть Кощею в пальто. Потом, сделав из шарфа небрежную петлю, накинул ее музыканту на шею. И довершил образ Шурика головным убором, надвинув его по самые брови.

На обратном пути я с трепетом прижималась к Кощееву плечу. До чего же он мне теперь нравился! Да и сам он будто вырос на две головы. Нес себя с достоинством, словно из арбатского королька стал в одночасье господином Вселенной.

Я даже поехала бы сейчас в его коммуналку и без всяких музыкальных прелюдий отдалась бы за одну только выпрямленную осанку. Я уже не говорю о парфюмерных нюансах, которые дразнили меня своими горчащими нотами, заставляя снова и снова отыскивать среди них ностальгию по Мише.

Впрочем, Кощей меня к себе не позвал. Мы расстались в метро, договорившись о встрече.

– Будь в клубе за сорок минут до начала ток-шоу! Или, если хочешь еще настроить аппаратуру, приезжай за час-полтора.

– Попытаюсь.

Потом мы разъехались, каждый в своем направлении. Я – к себе на кладбищенское подворье, а он – на улицу задумчивых фонарей.

Наверное, это и к лучшему. По крайней мере, я успела еще раз прорепетировать текст своего выступления. Повесить на плечики платье. Разложить под ним, как под рождественской елкой, все прочие атрибуты моего туалета. И пораньше лечь спать.

Я как знала, что с рассветом меня начнут одолевать звонками. Не иначе, полгорода связалось со мной в это утро.

Сначала объявился Сорокин – поставить меня в известность о том, что все приглашенные подтвердили свое участие в телепроекте. Среди них ожидались известные деятели культуры: литераторы, искусствоведы, актеры, а также собратья Кощея по цеху – музыканты. Потом прорезался Дмитрий с радостной новостью о том, что он набился в программные осветители. Следом Руслан с Арсеном выясняли, где и когда они смогут меня лицезреть. После этого Дорохова, заикаясь, сообщила о том, что она страшно волнуется и, вообще, ее гнетут дурные предчувствия. Потом я сама позвонила Кощею. Удостовериться, что в планах строптивого королька не возникло случайных заминок. Тот уверил, что все на мази.

Что ж, теперь оставалось только вылезти из постели и приступить наконец к сборам.

Когда я уже извивалась у зеркала, пытаясь справиться с молнией на спине, раздался новый звонок. Это были позывные Талова.

Бросив тщетные потуги, я ринулась к телефону.

«Пожалуйста, Миша, – взмолилась я про себя, обхватив телефон двумя руками, – сделай что-нибудь, чтобы загладить свою вину. Скажи, что все еще любишь. Растопи мое сердце. Не заставляй и дальше оставаться к тебе такой же холодной».

Тем не менее в трубку я произнесла с определенной долей суровости:

– Что, Талов, снова будешь грозить увольнением?

– Ира, ответь мне, пожалуйста, – раздался спокойный Мишин голос. – Что ты делаешь? Ты больше не хочешь работать у меня? Если нет, так и скажи. Я ведь все заказы отодвигаю до твоего возвращения, а ты не являешься. Телефон изменила… еле у Олега дознался. Ради чего все это? Я не понимаю. Вздумала скрываться от меня? Но зачем? Я ведь тебя не неволю. Хочешь уходить – уходи…

– Слушай, Талов, – процедила я (в душе боролись злость и отчаяние). – При чем здесь ты вообще? У меня симка полетела. А в целом я была нездорова. Сегодня закрою больничный и завтра приду.

– Что с тобой было?

– Болезнь любви. Слышал про такое?

Миша устало вздохнул:

– И как, излечилась?

– Целиком и полностью. А теперь извини, очередь к терапевту подходит.

Мне, действительно, уже было пора. Еще немного, и я начала бы опаздывать. Поэтому плюнула на молнию, решив, что на месте попрошу Оксанку урегулировать этот вопрос. Взяла пакет со сменной обувью и поехала в клуб. Стараясь не думать по дороге о состоявшемся только что разговоре. Негоже это, портить себе настроение накануне решающего события.

Черная полоса нагнала меня в тоннеле, на подъезде к «Коломенской». Поезд застрял в этом темном загоне минут на пятнадцать. А дальше нас ссадили на платформу и предложили воспользоваться наземным транспортом. Очевидно, что-то произошло на путях.

И тут я совершила свою главную ошибку. Нет бы мне, дождаться следующей электрички и кое-как, пусть с остановками, доковылять до пересадочной станции. Но нет же! Я, как исполнительная гражданка, кинулась выполнять наставление диспетчера. Выскочила в город и стала останавливать машину. А в результате влетела в такую пробку, что если бы не додумалась вылезти на Даниловской площади и спуститься снова под землю, то на ток-шоу не попала бы уже никогда. А так я прибыла всего лишь с небольшим опозданием.

У дверей меня встретил пунцовый Сорокин.

– Ты что, мать твою! – путаясь в громоздких нецензурных выражениях, заорал он. – Все давно собрались! Тебя одну ждут!

Рядом с ним стояла какая-то женщина, которая при моем появлении с готовностью шагнула навстречу, выхватывая из ридикюля ватный тампон. Промокнув им мое распаренное лицо, она пробежалась по лбу и щекам кисточкой с косметическими белилами. Покачала головой, бормоча что-то вроде «какой отвратительный макияж». И исчезла.

Мы с Ваней галопом помчались в фойе. Пробегая мимо гардероба, я на ходу скинула с себя пальто, и его на лету изловил расторопный швейцар. Потом мы влетели по лестнице на второй этаж. И сразу окунулись в синевато-дымчатый сумрак.

– Все! – шепнул мне сзади Сорокин. – Двигай на сцену, когда объявят. Я пошел! – Сам махнул человеку в зеленом, прохаживающемуся по эстраде с придурковатой улыбкой, и, как по волшебству, растворился.

Я осталась одна.

Увидев меня травяной человечек моментально оживился.

– Ну что ж, дорогие гости! – выкрикнул он в микрофон. – Еще раз добрый вечер!

Пока он призывно подмаргивал в зал, выпрашивая аплодисменты, я впопыхах огляделась. Заметила множество столиков, скопление лиц, преимущественно печальных. И под разухабистый вопль «Поприветствуем первую участницу нашей программы, Ирину!» поднялась по ступенькам.

На мне сошлись два луча – один красный, другой бледно-желтый. Где-то сбоку дернулась камера, и ее одинокий глаз бесстыдно уставился на меня. Он отслеживал, как на негнущихся ногах я продвигаюсь по сцене. Как, вместо того чтобы непринужденно помахивать публике, защищаюсь ладонью от яркого света. И возможно, от него не укрылось, что вместо улыбки по лицу расползлась клейкая трещина.

Вдобавок ко всему, дойдя до середины, я вдруг вспомнила, что спина моя до сих пор оголена и травяной человечек наверняка уже это заметил. А если съемка ведется из нескольких точек, то дней через десять заметят и миллион-другой телезрителей.

Боже-боже, неужели снова придется прибегать к советам психологов? Давай, Чижова, соберись! У тебя все получится!

Тем временем, как только в мой адрес отзвучали жиденькие хлопки, ведущий образовался рядом:

– Добрый вечер! Представьтесь, пожалуйста!

– Здравствуйте! – потихоньку овладевая ситуацией, обратилась я к зрителям. А потом все громче и уверенней: – Меня зовут Ирина. Я являюсь продюсером молодой группы «Короли и капуста». И сейчас, как никогда, я хотела бы поговорить с вами об одиночестве. Жаль только, тема дискуссии у нас сегодня другая. А ведь это так страшно, когда женщина вдруг остается одна. Порой доходит до смешного. Вот вам банальная ситуация. Нужно ехать на торжественный вечер, но даже некого попросить застегнуть тебе молнию на платье. И если ты не йог, то все – жизнь под снос… Уважаемый ведущий, у меня надежда только на вас. Вы не поможете? – Откинув волосы, я подставила травяному человечку свою спину.

Тот сначала аж отшатнулся. А потом, делать нечего, сконфуженно улыбаясь в зал, аккуратно потянул за молнию.

На этом моменте публика разразилась где одиночным смешком, где возгласом одобрения, а в целом гораздо более убедительными овациями, чем при моем появлении.

Отлично! Теперь все будут думать, что это такой рекламный трюк, который я использовала для того, чтобы сразу привлечь к себе внимание. Довольная собственной выходкой, я послала зрителям воздушный поцелуй. Потрясла ведущего за руку. А затем направилась на свое место (поскольку я была первой, то хотя бы в этом оставила право выбора за собой). Заняв небольшой мягкий диванчик, расположенный с левого края сцены, я наконец-то осмотрелась как следует.

По центру эстрады параллельно стене возвышался большой подковообразный щит, который одновременно выполнял функции ширмы. С моего места мне было видно, что за щитом имеется дверь, – и, скорее всего, именно там готовились сейчас к своему выходу музыканты. Щит поделили на две половины. На черной было написано «бренд», на белой – «искусство».

«Ага, – сопоставила я, – значит, мы выступаем от “светлых”, а те, стало быть, от “темных”. Эге! Это они Кощея не видели, а то сразу бы догадались, кто здесь в действительности является жителем сумрака…»

Неожиданно я заметила какое-то движение наверху. Подняла глаза и увидела, что кто-то с фанатичным пылом машет мне рукой. Судя по тому, что другая рука придерживала фонарь, бьющий красным лучом, это мог быть только Дмитрий.

Ну, слава богу, хоть одно знакомое лицо!

Окончательно освоившись, я переключилась на потуги травяного человечка раскачать толпу. Он рассказывал о том, какую точку зрения в сегодняшних прениях буду отстаивать я. В двух словах это звучало так: долой с книжных полок всякую разрекламированную шелуху – пусть не мешает произрастанию новых Достоевских и Буниных. В кинематографе держим равнение на Феллини. И тому подобное под обобщающим заголовком «Свободу талантам!».

Когда его красноречие по данной теме иссякло, он, возвысив голос, воскликнул:

– А сейча-а-ас… – и сделал эффектную остановку. Скорее всего, для того, чтобы подать условный сигнал. Потому что сразу вслед за тем из-за потайной двери выскользнула «перекись водорода» в человеческом облике. И пока ее выход не объявили, встала за ширмой, повернутая ко мне нервным профилем. – Встречайте продюсера Жени Соколовского – Леру-у-у-у!

В зале захлопали, а кто-то один, не удержавшись, выкрикнул: «Браво!» Под этот гвалт «перекись» торжественно явилась народу. Надо сказать, одета она была странновато: в какой-то ярко-оранжевый балахон и гофроподштанники. Я уж молчу про безумную асимметрию, из-за которой возникала иллюзия, будто волосы Леры кто-то нарочно перетянул с одной стороны головы на другую.

– Всем добрый вечер! – прокуренным голосом поздоровалась моя оппонентка. – Я вижу, что в зале сегодня собралось много моих друзей! Это приятно. Надеюсь, они поддержат меня в моем сегодняшнем выступлении?..

Тут я немного отвлеклась, потому что какой-то очкастый субъект, сунувшись с фотокамерой, ослепил меня своей вспышкой. А когда секунду спустя он возник уже рядом с Лерой, то запечатлел ее передающей микрофон ведущему. Так я и не поняла, к чему она про друзей завернула.

Начался поединок. Предварительно поведав точку зрения «темных», травяной человечек уступил право первого голоса им.

Лера сидела на противоположном краю абсолютно спокойная. Прежде чем приступить к обвинениям, она поправила пережженную челку, и я на секунду увидела ее второй глаз (как ни странно, он оказался на месте и даже не был затянут бельмом).

– Если хотите знать мое мнение, – немного нараспев заговорила она, – то я вообще не понимаю, о чем мы собираемся спорить. Каждый из нас хотел бы видеть в искусстве талантливых авторов, исполнителей и так далее. Но мы с вами живем в современном обществе, господа. Не надо об этом забывать. Есть спрос на попсу. Огромный спрос. Знаете, я недавно зашла на один женский форум, там обсуждали знаменитостей. И только одно сообщение из ста двадцати было о том, что звезда – это, прежде всего, талант. Остальные обсуждали внешность. То есть, по сути, люди восторгались гением пластических хирургов и косметологов, но отнюдь не актерской игрой или вокальными данными. Когда я только пришла в этот бизнес, то силилась вкладывать деньги в действительно стоящих авторов. Но неизбежно пришла к тому, что поэзия и уж тем более философия давным-давно никого не интересуют. Такова наша реальность. Бренд – это марка, лицо. Это умение преподать себя, завести толпу. В данном случае я говорю об эстраде. Между прочим, – обратилась она непосредственно ко мне, – пока у нас было время, я пообщалась с вашим музыкантом. Совсем 299 неглупый молодой человек. Но вы знаете, вам никогда не сделать из него кумира. Помяните мое слово!.. Все. Я высказалась.

Ведущий тут же выбросил вперед свое тщедушное тельце. Отобрал у Леры микрофон и передал его мне. Сразу, без лирических отступлений, во время которых я могла бы собраться с мыслями.

Все мои домашние заготовки как-то сами собой утратили актуальность. Многое из того, что я собиралась сказать, озвучила Лера. В частности, про ненужность поэзии и раздутый спрос на попсу. Только я хотела сказать это в обличительном смысле. Но не повторяться же.

– Э-э, – произнесла я в микрофон. Ага, кажется, всплыла одна заготовочка! – Засилье бренда в искусстве – это неоспоримый факт, – веско доложила я.

И тут, что называется, Остапа понесло. Язык включился в работу сам по себе и застрочил без перерыва, как автомат Калашникова, опережая деятельность мозга на доли секунды.

Я говорю-говорю, а в голове стучит: «Что я несу, это не я! Это не я, честное слово!»

Подключить интеллект к моей вещательной волне так и не довелось, поэтому закончила я так:

– Группа «Короли и капуста» станет открытием года. О ней снимут блокбастер, напишут бестселлер и выпустят компьютерную игру. Мы все станем пить ряженку в бутылках от «Королей и капусты». Их портреты появятся на тетрадях, на школьных ранцах. А парфюмерные фабрики Франции выпустят сразу две новые линии – «короли» и «капуста». Все!

Я тоже высказалась.

Как ни странно, но в зале установилась гробовая тишина. Даже травяной человечек растерянно покрутил своей маленькой головкой, чем-то похожей на косточку абрикоса. Однако он довольно быстро взял себя в руки.

– Что ж, Ирина, – бодро воскликнул он, – думаю, не на меня одного вы напустили тумана со своей чудо-группой. Давайте пригласим музыкантов на сцену.

Тут я увидела, как за ширмой возник Кощей.

При одном только взгляде на него я едва не свалилась с дивана. Ибо это было прежнее чучело в драных джинсах и клетчатой рубахе. Разве что с вымытой головой.

– Ита-ак, – не унимался ведущий, – встречайте! Лидер группы «Короли и капуста» – Александр Вьюнок!

Шурик размашисто вышел на сцену.

Встретили его довольно тепло. И даже послышался тот же голос из зала. Теперь он скандировал: «Даешь ряженку!»

Заполучив микрофон, Кощей произнес:

– Рас-с, рас-с… сосис-сочная… – Потом обратился к народу: – Во-первых, сразу хочу сказать, что наша группа называется «Орден креста». А во-вторых, ряженку вам будут давать при коммунизме. И то исключительно за вредность.

Раздался гул. Я вот только не поняла, что он означал – возмущение или удивление.

– Хм, как странно! – выкрутился травяной человечек, хотя тоже был явно удивлен. – Почему же тогда ваш продюсер называла вашу группу «Короли и капуста»?

– А я почем знаю? Перегрелась, наверное. Она у нас вообще Ира Неврубалова.

Меня бросило в жар.

Господи, какая еще Неврубалова?! Он что, бредит? Неужели так разозлился на то, что я опоздала, или кто-то уже успел его довести?

Мне на выручку подоспел ведущий.

– Ну, может быть, – предположил он, – Ирина сочла, что для выхода на большую сцену вам лучше обратиться к классике? Как известно, ассоциации порождают спрос. Это так? – Он перевел взгляд на меня.

– Истинно так… – В знак благодарности я прикрыла глаза.

– Да какие там ассоциации? – встал на дыбы музыкант. – Кто сейчас читает О’Генри? В этом зале есть хотя бы один?

По рядам снова прокатилась волна, теперь уже точно неодобрительная.

Я похолодела.

Ведь сто раз повторяла ему: не дерзи аудитории! Чую, еще немного – и он загнет свою коронную шутку про паркет. Однако Лера смотрела на моего протеже с нескрываемой симпатией.

Находчивый ведущий тем временем решил сменить тему.

– Скажите, Александр, я слышал, раньше вы работали каскадером? Потом у вас была травма, несколько лет вы были парализованы. Расскажите нам об этом поподробнее.

Ну, слава богу! Я расслабленно откинулась к спинке дивана. Сейчас он не должен наломать дров. Историю Арсена Шурик выучил назубок. Про сложный трюк с перелетом на мотоцикле через целый ряд бочек. Про неудачное падение. Про перелом позвоночника…

– Да что это за гонево! – возмутился Кощей. – Кто это придумал, вообще? Я что, похож на инвалида?

«Так, достаточно! – Я незаметно поднялась. – На инвалида буду похожа я, если немедленно отсюда не исчезну».

– Я вообще нигде не работал и не учился. Только в школе до восьмого класса. В начале девяностых я приехал из Витебска в Москву, потому что мой город для меня морально устарел…

Еще незаметнее я продвинулась к стене и слилась на ее фоне с бордовой обивкой.

– Дальше я стал зарабатывать деньги, исполняя на Арбате хиты тех времен: «Что такое осень» Шевчука, «Гуд бай, Америка» «Наутилуса». А сейчас я зарабатываю своими песнями. Вот хотел исполнить их вам, да администрация клуба не согласилась со мной, что у них тут дерьмовый звук. Пришлось распустить всю команду по домам…

«Ах, так вот в чем дело! Обидели мальчика», – подумала я напоследок, проползая по стене. В следующую секунду я уже скрылась за ширмой, и до моих ушей донеслось:

– Но раз уж вы тут все собрались, я исполню несколько своих песен…

Боже!

Я распахнула потайную дверь и ворвалась в тесную комнатенку, переполошив своим появлением какого-то слащавого юношу, который, спасаясь от безделья, играл в мобильный телефон. Очевидно, это и был Соколовский.

– Слушайте, что там происходит? – отойдя от испуга, спросил он.

– Там? – нервно дунула я на челку. – Там, извиняюсь, полная задница. Вы лучше скажите: как отсюда в гардероб попасть?

– Просто. Выходите, налево и до конца.

А дальше увидите лестницу. Не поблагодарив, я выскочила наружу. Действительно, коридор. Ну-ка, интересно, если повернуть направо, можно снова попасть в зал? Надо срочно выводить отсюда Дорохову. Иначе Даниил с Сорокиным ее на строганину пустят.

Я кинулась по бесконечно уходящей вправо дуге (очевидно, коридор шел вкруговую). Вскоре увидела две двери, расположенные друг напротив друга. Над одной висела табличка «Запасной выход». Другая на первый взгляд показалась мне запертой, но стоило мне надавить ручку до упора, как дверь поддалась. Я очутилась в темном помещении. Звуки из зала стали слышнее. Пройдя немного вперед, я коснулась вытянутой рукой чего-то мягкого. Было похоже на бархатный занавес.

Так и оказалось. Перещупав все складки, я наконец отыскала лазейку. Выскользнула в еще один закуток. И тут обнаружила проем, который соединялся с залом. Аккуратно высунувшись, я стала осматривать столик за столиком.

А на эстраде тем временем разворачивалась целая трагедия. Бледный травяной человечек валялся на освободившемся после меня диване и промокал платком взмокший лоб. Он, конечно, еще тужился сохранять равновесие и, наверное, только поэтому не рванул со сцены вслед за мной. Лера смеялась, уткнувшись в кулак. Кощей, выпрямившись в полный рост, закатывал глаза и орал в микрофон изо всех легких:

Зрители уже начали терять терпение. Некоторые из них переговаривались в полный голос. Иные и вовсе покидали свои места. Ток-шоу было безнадежно сорвано. И теперь мы с Оксанкой огребем неприятности по полной программе.

Какое счастье, что я ее наконец-то увидела! И какое счастье, что она сидела не с Даниилом, а с нашими лондонскими друзьями. И что Руслану в этот момент приспичило оглядеться по сторонам.

Я привлекла его внимание взмахом руки.

Судя по той готовности, с которой все трое встали из-за стола, они довольно скоро заметили мое исчезновение со сцены и уже меня поджидали.

Не говоря друг другу ни слова, мы тихо удалились проторенной мною дорожкой в темную комнату.

Только здесь Дорохова шепотом пискнула:

– Йо, ребята, кабздец!

– Тихо, Оксанка, слушай мою команду, – быстро сказала я. – Руслан, Арсений, вы где? – Глаза еще не привыкли к темноте, и я слепо пошарила рукой у себя перед носом.

– Здесь, – Арсен тихонько привлек меня поближе к себе, – говори…

– Так, мальчики, мне нужны здесь свои глаза и уши, чтобы знать потом, чем все это закончилось. Побудете?

– Без проблем, конечно.

– На связь выйду сама, поскольку нам с Оксанкой, вероятней всего, придется отключить телефоны. И еще. Руслан, за шмотки, которые ты для него покупал, я тебе все возмещу. Ты мне веришь?

– Вай! – раздосадовался стилист.

– Ну все, – шепнула Оксанка, – тогда мы двинули, пока не перекрыли вокзалы. А вам счастливо оставаться!

Напоследок мы все расцеловались. А потом разбежались в разные стороны.

Пока мы с Оксанкой неслись по коридору, нам не встретилось ни души. Но вот уже в фойе стали попадаться люди. И что было самым неприятным, многие из них меня узнавали. Даже не думая это скрывать, они тут же принимались, посмеиваясь, шушукаться.

В гардеробе было спокойней. Только один – какой-то франт в кожаном светло-рыжем плаще и той же выделки кепи – отирался у стойки и тихо говорил по мобильнику. Пропуская нас, он чуть подвинулся, но при этом не обернулся. Это хорошо. Вдруг какой-нибудь друг Даниила?

Мы с Оксанкой отдали свои номерки и, нервно переминаясь, стали дожидаться, когда нам выдадут нашу одежду. Тут только незнакомец, закончив беседовать, наконец воззрился на нас. Причем совершенно бестактным образом. Мы напряженно смотрели вперед, как Маркс и Энгельс.

– Лариса? – удивленно воскликнул назойливый гражданин и при этом почему-то потянул Оксанку за рукав.

Та было возмущенно дернулась, но тут же перешла к ответному изумлению:

– Алекс?

Теперь уже я заволновалась. Даже с перепуга стала влезать в дороховскую куртку.

Моя несостоявшаяся любовь, мой Лысый, стоял теперь в двух шагах от меня. И я сколько угодно могла разглядывать его лицо вблизи.

А он совсем не такой, как на той фотографии. Темные, серьезные глаза. Густые брови. Красиво очерченный рот. И разве за этими чувственными губами может скрываться такое гнилье?

Он тоже меня рассматривал. Причем с видом спортивного тренера, который как бы примерялся, достанет ли у меня сил, чтобы метнуть ядро до задних трибун. Впрочем, длилось это недолго.

– Э-э, мне, кажется, это не ваше, – сказал Алекс, указывая мне на куртку. – Позвольте я вам помогу?

Пока я, нервно хохотнув, стала разоблачаться, он обернулся к Оксанке:

– Лариса, вы не представите меня своей подруге? – Он придержал мне пальто, и я легко скользнула в рукава.

– Я не Лариса, я Оксана, – враждебно вжикнув молнией, отозвалась Дорохова.

– Ах да, простите. – Вид у Алекса был такой, как будто он чрезвычайно удивлен, что для кого-то это может иметь хоть какое-то значение.

– Знакомьтесь, – вздохнув, повела рукой Оксанка. – Это Ирина. Это Алекс.

– Ирина… очень приятно, – повторил мое имя забывчивый господин. – Вы затмили всех на сегодняшнем шоу. Честно говоря, я был от вас в восторге. Вы позволите? – Он мягко приложился губами к кончикам моих пальцев.

– Спасибо, но мне кажется, мой протеже превзошел меня по некоторым показателям.

– Это да, – подтвердила Оксанка, – но, может быть, мы уже пойдем?

Сердце глухо стукнулось. Как же мне не хотелось убегать вот так, без намека на продолжение. Однако Дорохова права: пора сматывать удочки.

– К сожалению, Алекс, мы вынуждены откланяться. Очень жаль, что наша встреча оказалась столь непродолжительной. Но, честное слово, мне было чрезвычайно приятно с вами познакомиться.

– А вы знаете, я тоже не собираюсь здесь ночевать, – предлагая мне опереться на его руку, заявил Алекс.

Похоже, он был не намерен так быстро со мной распроститься. От этого по телу прокатилась теплая волна. Что-то между нами завяжется. Обязательно. По-другому и быть не может.

– Идемте! – направляясь к выходу, продолжил он свое наступление. – Я приглашаю вас в ресторан.

Оксанка, не поняв, относится ли приглашение к нам обеим или только ко мне, на всякий случай промолчала. Хотя было видно, что она скорее выбросится с десятого этажа, чем пойдет куда-нибудь с этим субъектом.

Мы высыпали на улицу. Я, не удержавшись от соблазна, шла рядом с Алексом, держа его под руку. Дорохова семенила чуть поодаль и курила.

Да, надо думать, ей сейчас было несладко. Ведь в первую очередь Даниил спросит с нее. Как же так вышло? Он заплатил огромные деньги, а материал в эфир не пойдет. Сорокин, разумеется, ничего возвращать не станет. И будет прав. Он эти деньги отработал сполна. Другой вопрос, что ему теперь придется чем-то затыкать дырку в эфире. Но, думаю, неустойку он с нас не потребует. Все-таки сделка была нелегальной.

Н-да-а, как же нам быть с Даниилом?

– Ирина, вы чем-то озадачены? – прервал мои размышления Алекс.

– Да нет, скорее, подавлена. Настроение такое странное. Не отказалась бы сейчас от бокала хорошего вина.

– Ну что ж, у вас будет такая возможность. Гарантирую, что домой вы вернетесь в целости и сохранности. Я лично проконтролирую этот вопрос.

– Оксанка, ты слышишь? Нас обязуются доставить домой. Пойдем, выпьем по бокальчику?

Я специально задала этот вопрос, чтоб исчерпать двойственность положения. А вовсе не потому, что жаждала, чтобы Дорохова пошла с нами. Скорее, наоборот, мне бы очень хотелось остаться наедине с моей недавней мечтой. Очароваться им вновь. Лишний раз убедиться, что я тогда дала хорошего маху.

Оксанка не подкачала.

– Нет, ребята-демократы, только чай, – ответила она словами Высоцкого. – Притом пить я его буду в домашних условиях.

– Кстати, девушки, – встрял Алекс, которого ее ответ, кажется, очень обрадовал, – хотел спросить: а где вы познакомились?

– Мы вместе работаем, – ответила я.

– Правда? – глаза моего кавалера вспыхнули подозрительным огоньком. – Уж не та ли вы Ирина Чижова, в честь которой назван продюсерский центр?

«Ну, разумеется, та самая, а откуда вы знаете?» – чуть не воскликнула я. Но тут неожиданно вспомнила, что Алекс кем-то доводится Веронике – другом или даже родственником. А это значит, что уже завтра нашей начальнице станет все известно о внештатной деятельности ее сотрудников. И кто знает, как она на это прореагирует? Хотя почему? Я догадываюсь. Да и Оксанка тоже – судя по выпученным глазам.

Поэтому, вместо того чтобы набить себе цену, я горячо возразила:

– Нет, ну что вы! В мою честь названо только небольшое село близ Архангельска.

– Серьезно? Что за село?

Алекс впервые за все это время улыбнулся. И я увидела, что у него абсолютно ровные, пусть и не идеально белые зубы. Ну надо же! Эка его на той фотографии!

Тут вмешалась Дорохова:

– Село Кривые Рожи. Может, слышали? Это на северо-западе Архангельской области. – На этих словах они с Алексом обменялись неприязненными взглядами. После чего Оксанка взяла меня под руку: – Слушай, давай отойдем на пару слов, и я побегу?.. Не возражаете, Алекс?

– Конечно, – ледяным тоном ответил он. Мы отошли.

– Чижова, будь с ним поаккуратней, – серьезно сказала Оксанка. – Он очень себе на уме. И не вздумай напиться. Не дай бог, сболтнешь что-то лишнее. Вероника и без того грозится оставить тебя в этом месяце без зарплаты. Так что завтра как штык чтобы была на работе. Надеюсь, эйфория относительно сладкой продюсерской жизни развеяна?

– Молчи! Не сейчас. Ты куда поедешь? Домой?

– Обалдела? Там через час уже Даня со взводом автоматчиков будет. У родителей пережду.

– Да ладно, Даня нормальный мужик. Пообещай вернуть ему долг, и все у вас нормализуется. А дальше придумаем что-нибудь. Он как тебе еще, не разонравился?

Оксанка поджала губы:

– Пока нет, но рожать от него детей я не хочу. Это о чем-то да говорит.

– Ну, все! Крепись! Завтра увидимся на работе.

Мы чмокнулись. И Оксанка, бросив напоследок: «Прощайте, Алекс» (как мне показалось, с издевкой), торопливо пошла вдоль промерзших витрин. Я же снова подцепила своего кавалера под локоток.

Пройдя уютным Столешниковым переулком, где все уже было украшено к Новому году (начиная от мелких лампочек, опутывающих кроны деревьев, до рождественских колокольцев на магазинных крылечках), мы свернули в какой-то тупик. Здесь в самом конце располагался маленький кулуарный ресторанчик. На первый взгляд ничего примечательного. Но, войдя внутрь, я убедилась, что Алекс не решил на мне сэкономить, как я предположила вначале. Все было на высшем уровне.

Жаль только, что то, о чем мы с ним говорили, что пили и ели, я помню очень смутно. Помню лишь, что играла живая музыка и женщина с сильным грудным голосом исполняла джаз. Мы танцевали, и руки Алекса, становясь все настойчивей, жадно скользили по моему телу (так что, наверное, к концу этого вечера он знал мою анатомию не хуже меня самой). Что потом мы долго ехали куда-то, а после занимались сексом в какой-то странной квартире. И что этот секс был худшим за всю мою жизнь. Никто и никогда еще так грубо не использовал мое тело в собственных интересах.

Дальше все. Провал.

Наверное, я все-таки ненадолго заснула. Хотя мне казалось, что сквозь смутные и очень неприятные видения я была способна все слышать и ощущать. Тем не менее момент, когда Алекс вылезал из постели, я пропустила. И как он писал мне записку, в которой сухо просил оставить ключи у соседей.

Когда я открыла глаза, его уже не было.

Я понятия не имела, где я нахожусь. Выглянув в окно, я увидела двор. Самый обычный – с качелями, уродливыми гаражами-ракушками, домами, характерными для большинства спальных районов. Судя по обстановке в квартире, она была съемной. Из мебели – самый минимум: кровать, шкаф, телевизор. Кухонные полки пусты. Только на столе стояла недопитая бутылка коньяка.

Здесь я обнаружила еще одно послание от Алекса (оно было засунуто под бутылку: «Если будет совсем тяжко, прими граммов сто – полегчает»).

Лучше бы написал, как мне к метро попасть! Впрочем, советом Алекса я пренебрегать не стала. Меня действительно выворачивало наизнанку. И я не уверена, что виной всему было только похмелье. Это было такое утро, когда любому, сколько-нибудь слабому человеку непременно захотелось бы свести счеты с жизнью.

Я отыскала среди посуды широкую стопку. Наполнила ее коньяком и залпом осушила до дна. После чего сразу же заглушила вызвавший омерзение привкус сигаретой. Лучше не стало. Наоборот. Теперь заболело еще и внизу живота.

Так, нужно срочно выметаться отсюда! По крайней мере, выветрится запах этого дома, который теперь всю жизнь будет ассоциироваться у меня с болью и унижением.

Я решительно затушила бычок в кухонной мойке. Не обнаружив ведра, выкинула его в форточку. Приняла душ. Оделась. И, закрыв квартиру на ключ, позвонила к соседям.

Мне открыл мальчик лет одиннадцати.

– Привет, – сказала я ему. – Можно я оставлю тебе ключи от этой квартиры?

– Давайте! – Он с готовностью протянул ладошку.

Складывалось ощущение, что я далеко не первая, кто обращался к нему с подобной просьбой. Впрочем, о чем это я? Конечно, не первая. И думаю, не последняя. Ведь эту квартиру, я полагаю, Алекс снимает не для занятий научной деятельностью.

Как ни странно, при мысли об этом в душе шевельнулось нечто похожее на ревность. Неужели? Разве может он после всего, что было этой ночью, вызывать у меня интерес? Хотя почему бы и нет? Если бы он не был таким эгоистом в постели, если бы хоть чуть-чуть внимательней отнесся к тому, чего хочу я, скорее всего, я была бы им все-таки очарована. Мальчик уже несколько секунд смотрел на меня вопрошающе.

– Ах, да! – воскликнула я. – Ты не подскажешь, как мне добраться до метро? И кстати, как оно называется?

– «Беляево», – удивленно ответил ребенок. – Нужно пройти через двор, и сразу за большим магазином вы его увидите.

– Спасибо…

Пока я неспешно брела вдоль детской площадки, успела созвониться с Арсеном.

– Ну что? Как там прошло, любимый? – подставив лицо морозному ветру, промурлыкала я.

– Ты знаешь, все не так уж и страшно. – Арсен усмехнулся и добавил: – Любимая. Съемку не приостановили. Музыканта твоего, правда, на третьей песне тактично попросили заткнуться. Но зато по части вопросов-ответов ему не было равных. Ты знаешь, наблюдать за дискуссией было чрезвычайно интересно. У этого твоего Кощея на каждый выпад имелось настолько меткое и циничное замечание, что накала страстей, думаю, хватит ни на одну передачу. Впрочем, все равно не уверен, что все это пустят в эфир. Слишком рано ты сбежала.

Сама же я ничуть не раскаивалась, что ушла. Все, хватит! Кощей – отрезанный ломоть. Он совершенно непригоден для командной игры. Слишком неадекватен. Значит, с ним мы уже не сработаемся. И если я когда-нибудь еще надумаю заниматься продюсерством, то буду, как Лера, набирать себе среднеодаренных мальчиков и девочек и лепить из них то, что мне нужно. А пока зажиганием звезд я была сыта по горло.

В офисе привычно пахло кофе. Боже мой! Я как будто вернулась домой.

Вот мои братья и сестры, которых у меня ровно по паре. Сидят, несут ахинею, смеются. А скоро, минут через двадцать, явится мой супруг – глава семейства. И теперь я точно убеждена, что лучше него нет никого на всем белом свете. Только зачем-то с ним притащится страшная злобная тетка, которую лично я уже давно изгнала бы из нашего дома. И мы бы зажили дружно и счастливо.

Занятая примерно этими мыслями я тоже налила себе кофе и присоединилась к коллегам.

– Ну, Ирка, с возвращением, – сказала Графова. – Без тебя здесь все забуксовало. Его вельможество будет на седьмом небе от счастья.

– Ой, люди, сама успела соскучиться! – И я для чего-то запела: – «А волны и плачут и стонут, и бьются о борт коробля-я-я…»

– Чижова, прошу тебя, покажи мне эту сволочь! – вскричала Оксанка.

– Какую?

– Которая тебе на ухо наступила.

Олег, держа на весу блюдечко с чашкой, подул на кипяток.

– Мне, конечно, очень стыдно, – сказал он, – но это был я.

– Не ври! А то сделаю тебе больно. – Ладка привычно ущипнула его за щеку.

– Народ, народ! У меня есть предложение! – закричала я. – Давайте я вам сейчас исполню песню, а вы мне скажите, о чем она. Кто угадает, тому дам сто рублей… нет, пятьдесят, сто не наберу.

– Ладно, давай, – засуетились все, расчищая мне место на диване.

Одна Оксанка, уже знавшая эту уловку, в отчаянии вскричала:

– Только не тюри-ря! Умоляю!

– Молчи! – Я деловито вскарабкалась на диван.

Сосредоточилась, прикрыв глаза. Легко вошла в образ гарной деревенской дивчины. И заголосила: «В понедельник я баньку топила, ой…»

Пока я пела, Оксанка что только не делала: и рыдала на плече у Олега, и металась по офису с зажатыми ушами. В общем, всем своим видом показывала, насколько я ей отвратительна. Остальные, напротив, всячески меня поддерживали. Ладка и ДДА – аплодисментами, Олег – притоптыванием ноги и улюлюкань ем.

Когда мне оставалось допеть всего один куплет, неожиданно появились Миша и Вероника. Осекшись на полуслове, я со сконфуженным видом сползла с дивана:

– Здрасьте…

Талов закусил губу, остановившись передо мной и глядя очень серьезно. Вероника, не поздоровавшись, направилась к кабинету.

– Оксана, Ирина, я жду вас у себя! – холодно сказала она.

Миша смотрел мне прямо в глаза, и я не понимала, что он мне хочет сказать, как себя вести. Наконец он молвил, вздохнув:

– Да, девушки, поднимайтесь… – И пошел вслед за своей половиной.

Воцарилась немая пауза. Все понимали, что происходит что-то неладное, но ни у кого не было даже предположений, с чем это может быть связано. И тут мы с Оксанкой одновременно вскинули друг на друга глаза.

– Алекс? – односложно спросила она.

– Думаю, да.

Делать нечего, мы поднялись в кабинет. Миша в задумчивости стоял у окна. Вероника прятала в шкаф верхнюю одежду.

– Проходите, присаживайтесь, – с предостережением в голосе сказала она: дескать, давайте-давайте, сейчас я вам покажу, где раки зимуют.

Мы расселись, обменявшись прежде красноречивыми взглядами. «Врем?» – «Напропалую!..»

Талов повернулся к нам лицом, но продолжал все так же стоять возле окна, скрестив руки на груди. Он смотрел только на меня, и я снова не разгадала, что таит этот взгляд. Грусть? Укор? Чувство вины? Или прощание? А может… любовь?

Похоже, в его глазах намешалось всего понемногу. И я поняла лишь одно – наше расставание неизбежно.

– Итак, девушки, – приступила к разгрому Вероника, – ни для кого не секрет, что все тайное рано или поздно становится явным. И неужели вы думали, что я – такая дура, что ни о чем не узнаю?

Она налила себе воды и поставила стакан перед собой – очевидно воображая себя следователем по особо важным делам.

– Ирина, с вашей стороны было не очень-то умно выходить из игры. Именно это меня и насторожило…

Оксанка, сделав вид, что чешет лоб, украдкой покосилась: «О чем говорит эта безумная женщина?» Я едва заметно приподняла брови.

– Вероника! – осек свою пассию Миша. – Просто изложи суть претензии, и не будем тянуть резину.

– Хорошо. Суть претензии. Вы сказали нам, что съемка фильма в Нижневартовске находится под очень большим вопросом. А вчера вдруг неожиданно открылось, что ваш тюменский режиссер, Ирина, уже почти заканчивает ее.

– Я могу объяснить это!

– Не стоит, – противно сморщилась Вероника, – каждому, из здесь присутствующих, хорошо известен ваш талант наводить слепых на бревна. Все и так предельно ясно. Я вчера общалась не с этими вашими генеральными директорами и прочими, с которыми у вас, должно быть, существует договоренность. А нашла в Интернете телефон компании и поговорила с секретарем. Она мне выложила как на духу, что фильм такой они уже снимают. И что договор у них заключен с неким «Продюсерским центром Ирины Чижовой». Так что какой я из этого делаю вывод? Что вы с Оксаной оформили договор на себя и гонорар, соответственно, пошел в ваш карман, а не в фирму. Нет, господа хорошие, если вы такие умные, то работайте, пожалуйста, сами по себе. Мне такие сотрудники не нужны. – Она сделала из стакана глоток и поднялась. – Так что сейчас собирайте свои вещи. И на этом считайте, что наше сотрудничество закончено.

Лично мне возразить было нечего. Оксанке тем более. Она вообще была не в курсе проблемы. Ей только и оставалось, что удивленно хлопать глазами.

Когда мы уже с небольшими пакетиками вышли на улицу, вся гоп-компания вышла нас проводить. Ладка всхлипывала, и было видно, что еще чуть-чуть – и она разревется. Олег, беспрестанно вздыхая, чесал в затылке. А ДДА все никак не мог оторваться от Дороховой. Стоял, прижимая ее к себе, будто перед отправкой на фронт.

– Ну, все, – отлепив его, наконец сказала Оксанка. – Долгие проводы – лишние слезы. Авось свидимся еще. Идите, холодно на улице.

Бывшие коллеги, сделав нам на прощание по ободряющему жесту, вроде «виктории» и «о'кей», ушли. Дверь за ними закрылась. Для нас теперь уже навсегда.

Мы с Оксанкой, все еще не в силах в это поверить, спустились с крыльца.

– Блин, Ирка, как же так получилось-то, а?

– Да понимаешь, когда мне нужно было придумать причину, по которой мы на две недели исчезнем из офиса, я как раз с мамой по телефону говорила. Ну, она мне про эту вертолетостроительную компанию в Нижневартовске и выдала. Что дескать Зиськин поехал туда корпоративный фильм снимать. Я только кое-какие факты подтасовала, и получилась наша легенда. Вот такие дела…

– Екарный бабай! А я-то ведь грешным делом решила, что ты у нас такая умная – так гладко все сочинила.

– Да какое там!

Мы медленно брели по тротуару. Вдруг прямо напротив нас затормозил черный джип. Оттуда выскочил Лихоборский. Подошел и, с усмешкой глядя на Дорохову, спросил:

– Ну что, Оксана Александровна, поперли вас? – Отряхнул с ее волос снег и добавил: – Тебя посодют, а ты не воруй!

Она шлепнула его по руке:

– Не лапь, Лихоборский! Не для тебя меня, ягодку, мамка растила! А у Мишани твоего я копейки лишней не взяла, ясно?

– А ну как врешь? – весело спросил он.

– Не имею такой привычки, Сева.

– Серьезно? А вот интересно, когда ты мне лапшу вешала, что ваша фирма насчитывает более трехсот человек, а на самом деле там, кроме вас с Ириной да жены моей нынешней, никто не работал, это ты так… – он покрутил рукой, – шутила?

– Да. У меня очень своеобразное чувство юмора.

– Я заметил, – Лихоборский неожиданно стал серьезен… – И что ты теперь делать собираешься?

– Да уж с голоду не помру, не переживай! Вон пойду в «Аншлаг, Аншлаг» вместо Дубовицкой. – И Оксанка растянула губы в улыбке: – Здравствуйте, дорогие мои!.. Ну как, получается?

– Иди лучше в «Поле чудес», Дорохова. Там место хлебное.

– А ты на мои грибочки-то музейные роток не разевай! И так вон, какое пузо на Полькиных харчах отожрал! – Она с силой залепила ему в живот и, отбив кулак, болезненно ойкнула: – Ничего себе! Ты туда книгу, что ли, вставил?

– Нет, – он подошел к драчунье вплотную, – Полькины харчи колом встали.

«Так, – подумала я, – ну здесь уже начинаются эротические игры. Пора сваливать».

– Все, люди, я пошла, – кашлянув, сказала я.

Они синхронно повернули головы.

– Куда ты? Подожди меня, – замялась в нерешительности Оксанка, – сейчас вместе пойдем.

Пока он не видит, я покрутила ей пальцем у виска. И, напоследок чиркнув себя для убедительности по горлу, побежала догонять отходящий троллейбус.