Всё началось со скандала

Джулия прижала пальцы к вискам, но в голове по-прежнему безжалостно стучало. На нее давил воздух переполненного помещения. Зачем только она села в середине ряда! Будучи стиснутой между матерью и сестрой, она не могла так просто сбежать. Песня «Поверь, если прелести юной твоей» в исполнении Генриетты Аппертон и под аккомпанемент ее младшей сестры лишь усугубляла головную боль.

На последней ноте несчастная девица перешла на визг. К счастью, покраснев, она не стала дотягивать ее до конца.

Несколько мгновений неловкой тишины, затем вежливые аплодисменты.

Джулия ткнула сестру в бок.

— Пропусти меня.

София не сдвинулась с места, устремив взгляд на матрону, сидевшую прямо перед ней.

— Да что с тобой? — прошептала ей на ухо Джулия.

София вздрогнула и рассеянно посмотрела на сестру.

— Извини. Ты что-то сказала?

— Всего лишь отметила прелестный голосок мисс Аппертон. Ты разве не согласна со мной?

София кивнула, золотистые кудряшки взметнулись по обеим сторонам ее лица.

— О да, безусловно.

Джулия сомкнула пальцы на запястье сестры и потянула ее за руку.

София заморгала.

— О, все уже закончилось?

— Конечно, нет, но я не вынесу еще одного кошмарного исполнения Моцарта, а ты явно погрузилась в свои мысли.

Коротко извинившись перед матерью и виновато покивав остальным зрителям, Джулия потащила сестру в дальний конец комнаты. Когда они выскользнули в филенчатую дверь главного коридора дома Аппертонов, Джулия в последний раз оглянулась. Причина столь явного помрачения рассудка сестры тут же стала очевидной. Уильям Ладлоу в белоснежном галстуке, завязанном особенно замысловатым узлом, стоял, прислонившись к одной из дальних стен. Он поймал взгляд Джулии, улыбнулся и кивнул ей.

Она повернулась к нему спиной.

— Почему из всех музыкальных вечеров Ладлоу выбрал именно сегодняшний?!

В ответ София испустила стон. Джулия внимательно посмотрела на нее, выискивая признаки болезни. Если тут кто-то и должен выражать недовольство, так это она сама.

— Ты, случайно, не собираешься упасть в обморок?

София замахала веером перед раскрасневшимся лицом.

— Конечно, нет. Я твердо решила больше никогда не падать в обморок в светском обществе. Это заканчивается ужасными неприятностями.

Джулия собиралась заметить, что обморок совсем не та реакция, которую София может контролировать, но сестра добавила:

— О, мне вообще не следовало сегодня сюда приходить.

— Не могу сказать, что осуждаю тебя за такие мысли. Сестры Аппертон с каждым годом становятся все ужаснее, правда?

В коридор донеслись звуки новой мелодии. Джулия поморщилась.

Веер Софии застыл напротив лифа.

— Я имела в виду не это.

— Тогда что?

— Только то, что мне вряд ли следует сейчас показываться в обществе.

— Что за чушь. Конечно, следует.

— Но леди Уэксфорд…

Джулия взяла сестру за руку.

— Леди Уэксфорд всего лишь злобная сплетница, которой просто нечем заняться, кроме как устраивать скандалы на пустом месте.

— Ты давай осторожнее и думай, кому это говоришь. — София прислонилась к стене, оклеенной выцветшими обоями в китайском стиле. Из зимнего сада доносились приглушенные фальшивые завывания по мотивам какой-то шотландской песни. — Если она прознает, то постарается погубить и тебя.

— И как же она прознает?

— Мало ли. — София некоторое время молча рассматривала свои ногти. — В любом случае мама пригласила ее на обед в понедельник, так что будь осторожнее в выражениях.

Джулия нахмурилась.

— С какой стати мама пригласила ее на обед? 'Точнее, с какой стати леди Уэксфорд приняла приглашение?

— Сегодня, когда ты уехала наносить визиты, кое-что произошло. — Софин вздохнула и уставилась на лепнину под потолком. — Я знаю, что нужно было поехать с тобой. Тогда, возможно, мне удалось бы избежать всей этой неразберихи.

— Какой неразберихи? — Лицо сестры приобрело сероватый оттенок, и Джулия сжала ее запястье. — София, что случилось?

— Пока тебя не было, меня навестил лорд Хайгейт. — Голубые глаза Софии поймали взгляд сестры. — Он сделал предложение.

— И?

— И я согласилась, — пробормотала София.

— Что? София…

— Не то чтобы я собираюсь довести дело до конца, — поспешно добавила сестра.

— Добрый вечер, дамы.

София ахнула. Джулия резко повернулась. По коридору к ним шли Бенедикт и Джордж Аппертон, постукивая каблуками ботинок по паркету.

Добродушное лицо Аппертона расплылось в улыбке.

— Вижу, вы выбрали разумный путь и спрятались в коридоре. Эта стратегия хорошо спасала меня долгие годы.

Джулия кивнула обоим, мысленно обругав их за неудачный выбор времени, и опустила голову, чтобы не смотреть Бенедикту в глаза.

— Мисс Джулия. — Его хрипловатый голос внезапно прозвучал совсем иначе. Но почему? Она же слышит его уже многие годы.

Джулия закрыла глаза в тщетной попытке отогнать нежелательную догадку. Вот зачем София дразнилась и говорила, что Бенедикт в нее влюблен? Теперь она начнет сомневаться в каждом его поступке. Что, если глупая шутка Софии окажется правдой?

«Если я навеки останусь холостяком, виновата будешь только ты», — что именно он хотел этим сказать?

Если ей станет известно о его чувствах, то придется разбираться в этих пугающих постоянных ощущениях, которые возникают в его присутствии. В скором времени она просто не сможет их игнорировать. Годы дружбы доказали, что Бенедикт совсем не похож на других мужчин из светского общества, а его служба в кавалерии только усовершенствовала эти знакомые черты характера.

Он стал более серьезным и суровым. Его личность с легкостью может поглотить ее, и тогда Джулия пропадет, потеряет себя, как потеряла себя София в своей безответной любви последних нескольких лет.

— Если нам повезет, — продолжал Аппертон, — эта пытка скоро закончится.

— Возможно, в следующем году, если ты убедишь свою мать в бесплодности усердных упражнений, — произнес Бенедикт.

Аппертон подергал замысловатый узел галстука, слегка сбив его набок.

— Эта женщина лишена слуха, как и мои сестры. Она убеждена в их одаренности. Думаю, в следующем году я сбегу в свой клуб и как следует там напьюсь.

Бенедикт вскинул бровь.

— И как это отличается от того, чем ты занимаешься почти каждый вечер?

Аппертон ткнул его локтем.

— Ну-ну, только не перед дамами. Мне нужно беречь репутацию.

— Боюсь, с этим вы уже опоздали. — Джулия спрятала усмешку, прикрывшись веером. — Если только вы не имеете в виду репутацию прожигателя жизни.

Аппертон прижал руку к сердцу.

— Мисс Джулия, вы меня раните. — И подмигнул. — Кроме того, вы определенно проводите слишком много времени с Ревелстоком, раз употребляете такие выражения, как прожигатель жизни.

— Вы так думаете? — Она посмотрела на него широко распахнутыми глазами поверх кружев веера. — Мне кажется, после нескольких лет, проведенных в кавалерии, Бенедикт мог бы научить меня и более интересным словам.

Аппертон моргнул, затем запрокинул голову и расхохотался.

— Мисс Джулия, просто поверить не могу, что какой-нибудь везунчик до сих пор вас не похитил. — Аппертон предложил ей руку. — Если вы снизойдете до прогулки со мной, мы сможем обсудить, как исправить положение.

Джулия кротко улыбнулась и опустила глаза.

— И оставить черное пятно на вашей репутации? Даже помыслить об этом не смею.

Бенедикт выгнул бровь.

— Кроме того, вкус у нее намного лучше.

Аппертон переводил взгляд серых глаз с Бенедикта на Джулию. Затем с торжественным видом отступил в сторону, оставив их.

— Послушайте, вы двое никогда не думали стать парой?

Джулия уставилась на заостренные носки туфель, выглядывающих из-под платья. Черт бы побрал этого Аппертона, который предлагает то же, что и сестра. Краем глаза она заметила начищенные ботинки Бенедикта — он переступил с ноги на ногу, и ботинки сдвинулись с места. Где-то внизу живота возник трепет. Примерно такой же Джулия ощущала, когда он кружил ее и своих объятиях в вальсе.

Аппертон негромко кашлянул.

— Неужели вы никогда не думали, что ваши детишки станут для своих школьных наставников настоящей чумой. Он шагнул к ним ближе с умоляющим выражением на лине. — Это же будет идеальная месть! Запишите их в Итон сразу же, как только родятся.

В лицо Джулии бросился жар, и она мысленно взмолилась, чтобы тусклый свет мерцающих в коридоре свечей не позволил разглядеть ее покрасневшие щеки. Она искоса взглянуда на Софию, но та с трудом прикрывала усмешку веером. Отсюда помощи ждать не приходится.

Бенедикт сделал шаг вперед.

— Довольно.

В голосе его прозвучала властность, какой Джулия никогда раньше не слышала. Она предположила, что он научился этому на войне. Во всяком случае Аппертон мгновенно понял намек.

— Да, конечно.

Глаза Софии над розовым шелком веера раздражающе поблескивали. Если бы они могли говорить, то заявили бы: «Похоже, я наткнулась на что-то совершенно восхитительное!»

Джулия откашлялась.

— Должно быть, музицирование уже закончилось.

Аппертон поднес руку к уху и театрально поморщился.

— Не совсем. Я почти узнал последние такты «Сонаты до мажор» Моцарта.

Джулия взяла сестру за руку.

— Мама будет удивлена, почему мы так долго отсутствуем. Необходимо вернуться.

Едва Джулия успела сделать шаг в сторону зимнего сада, как на пороге появился Ладлоу. Как только его взгляд упал на Джулию, он сразу улыбнулся.

— Как удачно, мисс Джулия. Я думал, вы уже ушли домой.

Она коротко кивнула ему — больше никаких попустительств.

— Я уверена, мы уедем довольно скоро.

— Может быть, мы с вами встретимся позже. Леди Уитби устраивает раут, и, кажется, там будет место для танцев. Могу я надеяться на вальс с вами?

— Мне ужасно жаль, но боюсь, я должна отказаться. У меня начинает болеть голова. Думаю, мне лучше всего поехать домой.

Улыбка Ладлоу дрогнула.

— Какая досада. Что ж, полагаю, тогда я увижу вас в понедельник.

Поклонившись, он повернулся, сделал знак лакею и направился к лестнице.

— Этот человек начал слишком часто досаждать вам.

Джулия не просто услышала слова Бенедикта, она их почувствовала. Он умудрился подойти к ней совсем близко, пока Ладлоу посылал за каретой.

Аппертон скрестил на груди руки и прислонился спиной к стене.

— Ничего удивительного, с учетом…

— С учетом чего? — спросила Джулия,

Бенедикт шагнул вперед. Как показалось Джулии, довольно угрожающе.

— Да, Аппертон, может быть, объяснишь? — И, словно подчеркивая сказанное, он мотнул головой в сторону Софии.

Аппертон вскинул светлые брови.

— Вопреки расхожему мнению, я умею читать.

— Возможно, это и правда, но головой ты пользуешься не всегда, так ведь?

Джулия посмотрела на одного, потом на другого. Они дружили со школы, и любые оскорбления, которыми обменивались, всегда звучали вполне добродушно. Но не сейчас. Бенедикт злобно уставился на друга.

— Я в полном недоумении, — сказала София.

— Я тоже, — согласилась Джулия.

Алпертон оторвался от стены.

— Почему кого-то удивляет, что очаровательная юная леди с хорошей репутацией, из приличной семьи привлекает внимание кавалера?

Здесь явно скрывалось что-то еще, но Джулия понимала, что честного объяснения можно не ждать. Только не пока Бенедикт и Алпертон продолжают вести безмолвный диалог.

— Что хотелось бы знать мне, — сказал наконец Бенедикт. — Так это то, почему Ладлоу думает, что увидит тебя в понедельник?

— Должно быть, мама пригласила его на обед, — тихо произнесла София с откровенной болью в голосе. — Но она мне не говорила.

Джулия уставилась на сестру. София едва заметно пожала плечами, отвечая на неозвученный вопрос. Джулия никак не могла понять, почему у матери полностью отсутствует чувство такта. Одно дело устроить обед, чтобы объявить о помолвке Софии, и совсем другое — пригласить предмет безрассудной страсти дочери стать свидетелем происходящего.

Но в глубине души Джулия понимала, что именно руководило поступками матери. Она, конечно, посадит ее и Ладлоу вместе в надежде, что они поладят. И он будет подсовывать Джулии лакомые кусочки со всех блюд, до которых сможет дотянуться, и постарается очаровать ее своим остроумием и красотой.

Зачем выдавать замуж одну дочь, если можно выдать сразу обеих? И что еще важнее — каждую за графа.

Но Джулия постарается разрушить планы матери. Бенедикт с радостью ухватится за возможность сесть между ней и Ладлоу. Но не сочтет ли Бенедикт такое приглашение поощрением? Она едва удержалась, чтобы не покачать головой, ведь это нелепо. В детстве они множество раз обедали вместе, и он не увидит в ее приглашении ничего, кроме простой дружбы, как было всегда.

Джулия положила ладонь на руку Бенедикта, и его крепкие мускулы под превосходной тканью фрака напрягись.

— Хочешь прийти к нам на обед в понедельник?

Г лава 7

— Вот прекрасная кобыла. Славные линии, здоровые зубы, широко расставленные глаза и широкая грудь.

Бенедикт невольно напрягся. Он дожидался этой минуты весь день.

Нефертари, словно поняла слова аукциониста, взмахнула хвостом и высоко подняла голову, презрительно оглядев толпу простых смертных. Грум поцокал языком и дернул за уздечку, но она не шевельнулась.

— Превосходная родословная. Прослеживается вплоть до самого Годольфина Арабиана[2]. Настоящий рекорд.

Это должно было послужить сигналом для грума к объезду ринга и демонстрации поступи лошади, но Нефертари не сдвинулась с места и только шевелила ушами. Она не сделала даже пары танцующих шагов в сторону.

Улыбнувшись, Бенедикт прислонился к колонне и скрестил на груди руки. Подобное упрямство наверняка оттолкнет большинство покупателей, а если они так и не увидят ее поступь, он вполне может приобрести породистую кобылу за бесценок.

Аукционист невозмутимо продолжил.

— Что мне предложат за это прекрасное животное?

Бенедикт открыл рот, но его опередили:

— Две сотни!

Проклятие. Сжав губы, он окинул взглядом собравшихся на торги людей, стоявших по периметру ринга. День выдался пасмурный, но Бенедикт все же разглядел копну золотистых волос напротив. Ладлоу. Черт бы его побрал.

— Двести двадцать пять! — присоединился к торгам другой голос.

— Двести пятьдесят! — выкрикнул третий.

— Триста. — Ладлоу

Да чтоб ты провалился, идиот.

— Триста пятьдесят, — крикнул второй джентльмен, опередив остальных. Неважно. Двое незнакомых покупателей, скорее всего, просто хотят поторговаться. Бенедикт может и подождать.

— Пятьсот.

Аукционист улыбнулся.

Бенедикт гневно сверкнул глазами. Таким резким скачком Ладлоу, вероятно, заткнет тех двоих, но если цена будет и дальше повышаться так быстро, Нефертари окажется Бенедикту не по карману Пора прощупать почву

Прислони вшись к колонне, он сделал скучающее лицо.

— Пятьсот двадцать пять.

— Тысяча!

Стоявший рядом с Бенедиктом Аппертон разразился цветистой бранью, хорошо слышной по всей выгородке. Пожалуй, тысяча — это максимум, который, по расчетам, можно было получить за Нефертари в ее состоянии. А еще это верхний предел трат, которые Бенедикт мог себе позволить.

Аппертон ткнул его локтем.

— Как по-твоему, где он возьмет столько деньжищ?

Аукционист вмешался, прежде чем Бенедикт успел ответить:

— Одна тысяча раз!

— Тысяча сто! — выкрикнул Бенедикт.

Аппертон вскинул брови.

— Если уж на то пошло, где ты возьмешь столько деньжищ?

Бенедикт как раз собирался посоветовать другу заткнуться, как Ладлоу опять повысил ставку:

— Тысяча двести!

Бенедикт стиснул зубы. Аппертон прав насчет его финансов. Отец, покойный маркиз Энфилд, завещал Бенедикту приличную сумму, а продажа патента принесла еще около двух тысяч. Когда конный завод заработает в полную силу, он сможет рассчитывать на доходы, достаточные для спокойной жизни в деревне, но у него никогда не будет денег, которыми определенно располагает Ладлоу.

— Тысяча триста! — выкрикнул Аппертон.

Бенедикт повернулся к другу.

— Что, черт тебя подери, ты творишь?

Аппертон усмехнулся.

— Подымаю цену.

— Я торгуюсь за эту кобылу!

— Но ты же не хочешь из-за куска конины попасть в богадельню?

Пожалуй, Аппертон имел общее представление о возможностях друга. Они не раз держали пари на всякие нелепые мелочи.

— Тысяча четыреста! — Последняя ставка Ладлоу. По лицу аукциониста расплылась широкая улыбка. Бывший владелец Нефертари будет очень доволен — и Таттерсолз тоже, когда получит свой процент.

— Тысяча пятьсот!

— Аппертон, — прорычал Бенедикт, — у тебя нет полутора тысяч фунтов.

Друг пожал плечами.

— Пока нет, но ты же одолжишь пару гиней старому приятелю, верно?

Чертов парень вечно впадал в безрассудство, когда дело касалось пари. Бенедикт уже намеревался отказаться из принципа, но в следующую секунду понял, что возражения не потребуются.

— Тысяча шестьсот!

— Как по-твоему, почему он так сильно хочет эту чертову лошадь? — спросил Аппертон.

— Ты его слышал. Он считает, что с ее помощью сумеет произвести впечатление на Джулию. — Бенедикт позволил себе ироничную усмешку. — Ну, или он законченный идиот.

Аппертон потер подбородок.

— Голосую за оба пункта. Кроме того, он был омерзительным еще в школе. Мне вспоминается пара-тройка случаев, за которые я бы ему с удовольствием отомстил.

Бенедикт нахмурился. Он бы тоже отомстил, и не столько за себя, сколько за других. Или, если говорить точнее, за кое-кого конкретного.

Аппертон поднял руку.

— Две тысячи!

Бенедикт обрушился на него;

— Ты рехнулся? Это в два раза больше, чем стоит кобыла!

— Может, я и рехнулся, — отмахнулся Аппертон, — но Ладлоу точно безумнее меня.

— Две тысячи сто!

— Вот, пожалуйста. — Глаза Аппертона озорно блеснули. — А теперь посмотрим, как далеко он готов зайти.

— Пять тысяч! — Аппертон стукнул пустым бокалом по полированной поверхности стола из красного дерева и плеснул себе еще порцию бренди. — Боже праведный. Хорошо, должно быть, иметь столько денег, чтобы швырять их не глядя.

Его друг мог бы и рассмеяться, но мысль о том, что они здорово облегчили кошелек Ладлоу (чего он, безусловно, заслуживал), почему-то не улучшила настроение Бенедикта.

— Тебе чертовски повезло, что ты не оказался со счетом, который не в состоянии оплатить. В пять раз больше, чем эта кляча стоит!

— Кляча. — Аппертон покачал головой. — Неплохо ты отзываешься о лошади, которую так хотел купить.

Бенедикт осушил бокал и со стуком поставил на стол.

— Мне бы она принесла больше пользы, чем Ладлоу. По крайней мере, я уверен, что Джулия никогда не сядет на нее верхом. И будем надеяться, что он не попытается впечатлить красивой кобылой другую девушку.

— Он бы не стал заключать пари, если бы собирался передумать насчет невесты. Никто не будет спорить так глупо, даже наш принц.

В этом-то и проблема. Ладлоу принял решение, а с учетом его внешности, природного обаяния и успеха в соблазнении дам Бенедикт немного сомневался, сможет ли Джулия вечно сопротивляться его целенаправленным атакам, во всяком случае, без подкрепления. Мало кто из девушек способен на такой подвиг. Ладлоу славился количеством побед, большим, чем у Бонапарта, которыми, в отличие от корсиканца, очень гордился.

Бенедикт посмотрел на карманные часы — почти пять вечера. Времени как раз достаточно, чтобы заскочить домой и приготовиться к сегодняшнему вечеру. Он отодвинул бокал и встал.

Аппертон внимательно посмотрел на друга.

— Куда это ты собрался? Еще совсем рано.

— Джулия пригласила меня на обед.

— Ах да. Совсем забыл, что у вас с Ладлоу намечается очередной раунд, причем довольно скоро. — Аппертон опрокинул в рот остатки бренди. — Что ж, удачи тебе.

Бенедикт что-то буркнул в ответ. Его не покидало ощущение, что ему потребуется колоссальная удача.

— Не думаю, что я смогу с этим справиться.

Джулия повернулась и, невзирая на протесты горничной, пытавшейся заколоть ей волосы, посмотрела на сестру, стоявшую в дверях гардеробной.

— В таком случае зачем же ты согласилась?

София, уже одетая в обеденное платье белого цвета, опустилась на кровать.

— Когда Хайгейт делал мне предложение, это не казалось столь скверной идеей.

— Мне кажется, тебя больше беспокоит встреча с леди Уэксфорд. Но тут я тебя вовсе не виню.

— Зачем мама настояла на необходимости пригласить мистера Ладлоу?

Мистер Ладлоу? Интересно. По крайней мере, сестра перестала называть его по имени. Неужели это шаг в нужном направлении? Джулия встала.

— Мисс! — взмолилась Уоткинз. — Как я должна делать вам прическу, если вы даже посидеть не хотите?

Джулия сердито посмотрела на девушку.

— С меня достаточно.

— Но мисс, я же еще не закончила!

Джулия подавила вздох и повернулась к горничной.

— Какая разница, как выгляжу я? Сегодня обед дается в честь Софии.

София с трудом поднялась и тяжело зашагала в гардеробную, чтобы занять место Джулии.

Джулия положила ладонь на руку сестры.

— Ты будешь выглядеть просто великолепно, и мистер Ладлоу не сможет глаз от тебя оторвать.

— Это уже не имеет значения. — София плюхнулась на банкетку и отдалась в руки Уоткинз. — Ради всего святого, я же объявляю о своей помолвке с другим!

— О помолвке, которую собираешься разорвать. — Джулия взяла с полки шаль и накинула себе на плечи. — Ну, как тебе?

Уоткинз с трудом подавила вскрик. София отреагировала более откровенно.

— Просто отвратительно. Нельзя носить серебристую шаль с персиковым платьем.

— Я знаю. — Джулия усмехнулась. — Поэтому ее и выбрала.

— С ней лицо становится изможденным и бледным.

— Значит, выбор идеальный.

София сжала губы в тонкую линию.

— Какая разница? Как бы ты ни старалась, мистер Ладлоу все равно будет добиваться тебя.

Джулия замерла и перестала выбирать аксессуары. Голос сестры прозвучал почти… ревниво. Она вернула на полку желтый кружевной чепец, принадлежавший, должно быть, еще двоюродной бабушке Харриет. Пожалуй, это было бы слишком.

— Почему так пессимистично?

— Потому что так оно и есть. Ладлоу выбрал тебя еще до нелепого инцидента с лордом Хайгейтом. — В этих словах звучало уже обвинение. — И продолжает в том же духе, хотя ты то и дело отвергаешь его.

— Вот что я тебе скажу, — настоятельно произнесла Джулия. — Если он осмелится сделать предложение, я твердо откажу ему.

— Ничего подобного ты не сделаешь, — послышался голос матери. — Конечно, если к моему мнению тут еще прислушиваются.

Джулия резко повернулась. В гардеробную вошла миссис Сент-Клер и, нахмурившись, осмотрела шаль.

— И ты сейчас же снимешь это безобразие. Почему вы обе до сих пор не готовы?

Джулия плотнее закутала плечи серебристой шалью.

— По случаю своей помолвки София хочет выглядеть наилучшим образом. Ты что, не согласна?

Мать надвинулась на нее.

— Это не значит, что в вопросах моды ты должна пользоваться советами леди Апперли. Ты еще даже не причесана!

— Я собираюсь убрать волосы под тюрбан.

— В твоем возрасте? — ахнула миссис Сент-Клер. — Хочешь, чтобы люди сочли тебя старой девой?

— Именно этого я и хочу. — В подтверждение своих слов Джулия решительно кивнула. — София подцепила себе графа. Разве этого недостаточно?

— Что это еще за разговоры? — Мать презрительно фыркнула. — Подцепила себе графа. Ты проводишь слишком много времени в компании Бенедикта и его никчемных дружков. Я не успокоюсь, пока не увижу, что обе мои дочери хорошо устроены.

Сестры переглянулись.

— О да, она увидит нас хорошо устроенных, — пробормотала младшая. — Хорошо устроенных и абсолютно несчастных.

Миссис Сент-Клер выпрямилась.

— Почему ты так решила? Если грамотно наладить отношения в семье, то никто не будет несчастным.

— А как же чувства? — спросила София.

— Это вопрос привычки, — твердо произнесла миссис Сент-Клер. — Научишься ладить с человеком, научишься ладить со своей жизнью. Так устроен мир.

— Я могу быть полностью довольна своим браком, — сказала Джулия, — если никто не будет требовать от меня любви.

София что-то протестующе пискнула, но мать не обратила на нее внимания.

— Ты всегда была разумной, моя дорогая. Найди себе мужчину приличного положения, а со временем разовьется и привязанность. Появятся дети, будешь любить их. Ты же хочешь детей?

Джулия отвела взгляд.

— Наверное. Но я хочу избежать обстоятельств, с которыми связано заведение детей.

Миссис Сент-Клер подошла ближе и ласково сняла шаль с плеч младшей дочери.

— Обстоятельства, как ты их назвала, могут оказаться самой приятной частью брака.

Она, разумеется, говорит о физической близости. Ведь последнее, о чем Джулии хотелось бы думать, это эмоциональная сторона дела.

— Не желаю этого слышать.

— Но ты должна, дорогая моя. А то забьешься под лавку и так и увянешь в уголке, никем не замеченная. Старым девам нет места в обществе.

— Именно этого я и хочу.

— Вздор, милая. Дай мистеру Ладлоу шанс очаровать тебя за ужином. Оглянуться не успеешь, как передумаешь.

София издала какой-то нечленораздельный звук, похожий на всхлип, опасно близкий к рыданиям.

Мать повернулась к ней.

— Выше голову, дорогая моя. Несмотря на неловкость произошедшего, все получилось очень удачно: ты станешь графиней еще до конца сезона. К тебе будет стоять очередь за приглашениями, вот увидишь.

Решительно кивнув, миссис Сент-Клер вышла из комнаты, абсолютно убежденная, что ее взгляды на семейное счастье универсальны.

Джулия снова взяла шаль и укутала плечи.

— Я не хочу стать такой, как она.

— В смысле? — глухо спросила София.

— Так беспокоиться из-за своего положения в обществе. Мать ставит это превыше всего. Хочет толкнуть меня в объятия Ладлоу, и пусть твои чувства к нему катятся к дьяволу.

София прижала пальцы к горлу.

— Смотри, чтобы мама не услышала, как ты выражаешься.

Джулия пожала плечами.

— Она просто скажет, что это влияние Бенедикта.

— И запретит тебе с ним общаться.

— Пусть попробует. — Джулия улыбнулась. Мать уже неоднократно пыталась это сделать, но она никогда не учитывала искушение, которое таилось во всем запретном для двух любознательных детишек. — В прошлом ей это так и не удалось.

— А мама знает, что ты пригласила Бенедикта на сегодняшний обед?

Джулия заулыбалась еще шире.

— Не думаю. Я обсудила это сразу с кухаркой и взяла с нее клятву молчать. И еще я устроила так, что Ладлоу будет сидеть рядом с тобой. Вот увидишь.

— О, Джулия, зачем! Как это будет выглядеть на обеде в честь моей помолвки?

— Но рядом со мной он точно сидеть не будет. Может, подсадить его под бочок леди Уэксфорд?

Между бровями миссис Сент-Клер образовалась морщинка в ту самую секунду, когда Биллингз объявил о приходе Бенедикта.

— Лорд Ревелсток, чем мы обязаны вашему появлению здесь сегодня?

Более чем холодное приветствие от женщины, которую он знает с детства. Конечно, будь миссис Сент-Клер в курсе всех передряг, в какие они с Джулией попадали каждое лето в Кенте, ее холодность имела бы основания. Но этого она знать не могла, иначе приняла бы куда более радикальные меры, чтобы их общение прекратилось.

— Это я его пригласила. — Джулия стояла на лестнице, не успев спуститься до низа всего несколько ступенек. Изящные пальцы лежали на перилах из красного дерева, кудри медового цвета отражали пламя свечей. Взгляд ее карих глаз встретился со взглядом Бенедикта, Джулия кивнула, и уголки ее губ слегка приподнялись.

Такая мирная красота, о которой ее владелица даже не подозревает. Осознание этого со всей тяжестью обрушилось на Бенедикта. Чтобы скрыть смущение, он прижал руку в перчатке к сердцу и поклонился в ответ. Джулия смяла пальцами нелепую серебристую шаль на плечах и спустилась еще на пару ступенек.

— Моя дорогая, — тихо пробормотала миссис Сент-Клер, — Разве ты не понимаешь, что мы ждем гостей?

— Конечно, понимаю. И решила, что Ревелсток должен присоединиться к нашему торжеству, ведь он знает Софию всю жизнь.

Миссис Сент-Клер поджала губы.

— Как поживает маркиз? Жаль, что ваш брат не смог присоединиться к сезону в городе.

Бенедикт усмехнулся при упоминании о старшем брате, унаследовавшем отцовский титул, в то время как ему досталась типичная доля второго сына — офицерский патент.

— Он предпочел остаться в деревне, поскольку его жена очень близка к разрешению от бремени.

— Уверена, это довольно предусмотрительно с его стороны. — Миссис Сент-Клер едва заметно пожала плечами.

Джулия преодолела последнюю оставшуюся ступеньку.

— Возможно, удача повернется к нему лицом, и на этот раз маркиза подарит ему сына.

— Остается только надеяться, — отозвался Бенедикт.

Морщинка между бровями миссис Сент-Клер углубилась.

— Разве вы не стремитесь однажды унаследовать титул от брата, если ему так и не посчастливится произвести на свет сына?

— И быть вынужденным терпеть светское общество на регулярной основе? Боже упаси.

Джулия взяла Бенедикта под руку, случайно задев его ногу взметнувшимися юбками. Ее длинные ухоженные пальцы сомкнулись на его локте, и он уловил легкий аромат жасмина.

Бенедикт с трудом удержался, чтобы не наклониться к ней. Он пришел сюда, желая спасти Джулию от настоящего мерзавца, а не для тою, чтобы провести вечер, наслаждаясь ароматом ее духов.

— Ну что, молодец. Вывел маму из себя, — пробормотала она и с легким напором повела друга детства наверх, в гостиную. — Еще никто не пришел. Оставайся рядом со мной, пока не нужно будет спуститься к обеду. Так я смогу держать Ладлоу на расстоянии.

— Он что, сильно тебе докучает? Только скажи, и я буду рад им заняться. — Рад. Слишком мягкое слово для обозначения удовольствия, которое он получит, хотя бы чуть-чуть поквитаться с этим мерзавцем.

Резко вскинув голову, Джулия взглянула на него.

— Ничего такого, что требовало бы от тебя защищать мою честь.

Бенедикт с наслаждением представил себе эту картину. Пожалуй, ему ничего больше не хочется с такой силой.

— Только слово, миледи, и я с радостью подниму ради вас свое копье! — Его губы изогнулись в иронической усмешке.

Джулия расхохоталась на всю комнату, и Бенедикт с удовольствием присоединился к ней, но вдруг его озарило. Если отбросить всякий пафос, он ведь и правда с готовностью возьмет оружие, чтобы защитить ее.

Джулия придвинулась к нему совсем близко,

— Если ты собираешься стать моим рыцарем, я, наверное, должна одарить тебя своей благосклонностью. Кажется, так полагается?

Бенедикт оцепенел, кровь отхлынула от лица, устремившись в пах. Черт бы ее побрал. Конечно, это Джулия, но после того вальса она то и дело появляется в его снах.

Ее губы оказались всего в нескольких дюймах, пухлые и соблазнительные. В снах он уже знаком с их вкусом и податливостью. Там он уже познал райское блаженство ее тела, содрогавшегося от удовольствия.

Его дыхание прервалось, и он резко втянул в себя воздух. А что, если сократить эти оставшиеся несколько дюймов, что, если попытаться воплотить свои фантазии в реальность — отвесит ли она ему пощечину? Или откликнется с таким же восторгом и энтузиазмом, что и Джулия из его снов?

Какая-то суета внизу, в фойе, прервала его размышления. Слава богу, пришел кто-то еще. Учитывая репутацию Джулии и то, как она избавляется от ухажеров, его лицо, пожалуй, пылало бы еще долго.

Бенедикт повернулся и застонал, увидев, как по лестнице поднимается Ладлоу, сияющий так, словно сегодняшний обед дается в его честь, точнее, его и Джулии. Высоко подняв голову, мерзавец пристроил свою прогулочную трость в углу.

Бенедикт скрипнул зубами. С каким же удовольствием он разломал бы эту сверкающую дубовую трость о череп Ладлоу!

В довершение всего будущий граф перевел взгляд в их сторону и торопливо вошел в гостиную.

— А, мисс Джулия! — Его улыбка слегка увяла. — Ревелсток. Какое совпадение — увидеть вас тут. Кажется, что в последнее время всякий раз, как я встречаю мисс Джулию, вы тоже оказываетесь рядом, не так ли?

Джулия предостерегающе сжала локоть друга, и Бенедикт, не отрывая взгляда от Ладлоу, накрыл ее пальцы ладонью.

— Я здесь по приглашению.

Она кивнула и лишь слегка прислонилась к нему, но по плечу Бенедикта пробежали приятные мурашки, а ощущение ее близости усилилось.

— Ну да. Что ж. — Ладлоу переступил с ноги на ногу, словно впервые в жизни не знал, что сказать. — Погода ужасна. Совсем не похоже на весну.

— Действительно. — В свой односложный ответ Джулия вложила весь холод вечернего ветра.

Бенедикт с трудом подавил усмешку.

София уставилась на бокал, который лакей сунул ей в руку. Темно-красная жидкость плескалась в нем от края до края, источая сладкий, насыщенный аромат, от которого крутило в желудке. Когда они спустятся вниз, к обеду, она не сможет проглотить ни кусочка.

Мистер Сент-Клер поднял бокал, другой рукой разглаживал бордовую парчу жилета на животе.

— Тост. За счастливую чету.

Все остальные в гостиной последовали его примеру. София попыталась улыбнуться, но побоялась, что у нее не получилось. Ее взгляд метался от лица к лицу. Леди Уэксфорд, поднося бокал к губам, нахмурилась еще сильнее, чем раньше.

Ладлоу улыбнулся ей. Да как ом смеет поощрять все это? Еще недели не прошло, как он обвинил Хайгейта в причастности к смерти первой жены, а теперь пьет за счастье Софии.

И зачем только мама пригласила его в свидетели ее унижения? Спрашивать бессмысленно. Она отлично знает — мать рассчитывает, что Ладлоу сделает предложение Джулии.

Подумав об этом. София опрокинула в рот весь бокал хереса. Жидкость обожгла желудок и неприятно в нем заплескалась. Остается лишь надеяться, что Джулия откажет ему. Она весь вечер держится так близко к Бенедикту, что их можно принять за обрученную пару.

В дверях появился Биллингз.

— Обед подан.

Мистер Сент-Клер предложил супруге руку и повел ее к лестнице. Сильно выпрямив спину, он зашагал вниз с таким видом, словно направляется в тюрьму, а не в столовую. Джулия последовала за родителями с Бенедиктом, предоставив Ладлоу сопровождать леди Уэксфорд.

София с силой выдохнула. Еще несколько часов, и этот фарс закончится. Она поставила пустой бокал на столик и повернулась к Хайгейту, внимательно смотревшему на нее.

— Вы что, не собираетесь сопроводить меня на обед?

— Пока нет. С вашего позволения, мне хотелось бы вам кое-что сказать.

В ответ София только вскинула брови.

— Если вы не потрудитесь хотя бы притворяться и подыгрывать, то ничего не выйдет.

— Правда? А я-то думала, что, когда пойду на попятную, все сразу станет очевидным.

Хайгейт подошел ближе, не отводя oт нее взгляда.

— Глядя на ваше поведение, никто не поймет, почему вы вообще приняли мое предложение.

— Можно распустить слух, что меня заставил отец. — Как будто бы папа на такое способен. Все, что касается замужества, он предоставляет решать супруге, а сам занимается более мужскими делами.

Хайгейт скрестил на груди руки, задев Софию локтем.

— Никто в это не поверит, ведь вы уже совершеннолетняя.

Она презрительно хмыкнула.

— У вас ко всему такой логический подход?

Хайгейт кивнул.

— Логика никогда не подводила меня, а если я отказывался ей подчиняться, впоследствии мне приходилось сильно сожалеть об этом.

Пламя свечей, мерцая, подчеркивало его морщины у глаз и на лбу. И в точности, как на том балу у Послтуэйтов, у Софии заныли пальцы от желания разгладить эти морщины. Она сжала руку в кулак, мысленно обругав себя за полный бокал хереса, выпитый на голодный желудок.

Хайгейт не проявлял никаких эмоций, но что-то промелькнуло в его взгляде. На секунду-другую тени в его глазах сделались глубже, и у Софии возникло ощущение, что он думает о своем первом браке. Его жена умерла, и сомневаться в этом бессмысленно. Но София не могла поверить, что общество могло бы принять убийцу. Любил ли Хайгейт свою жену когда-нибудь или их брак был пустой договоренностью во имя соблюдения приличий?

Договоренностью, о которой он просит ее сейчас. Фасад, притворство, необходимое для сохранения их репутаций.

— Мы должны спуститься в столовую до того, как ваша мать пришлет за нами поисковый отряд. — Его губы иронично изогнулись в улыбке. — Если она повторно застанет нас наедине, то запросто потребует специальную лицензию.

— Я не думаю, что при сложившихся обстоятельствах будет приличным устраивать бал для объявления о помолвке. — Леди Уэксфорд поставила на стол бокал и промокнула губы льняной салфеткой.

Такое случалось не часто, но на этот раз Руфус, граф Хайгейт, мысленно согласился с сестрой. Чем больше замысловатых светских ловушек удастся избежать, тем лучше. Он совсем не хотел привлекать к себе внимание общества. Этот путь ведет лишь к горьким воспоминаниям о том, когда он уже был объектом сплетен.

Сейчас у него только одна цель — найти себе новую жену, которая будет отвечать всем требованиям, соответствующим его титулу. На этот раз он не желает никаких эмоциональных затруднений. Холодная логика, как он и сказал мисс Софии Сент-Клер. Принимая во внимание ее сдержанность и чувства к другому мужчине, она является идеальной кандидатурой. А юность, красота и фигура — всего лишь дополнительные преимущества. С каким удовольствием он будет обучать ее в супружеской постели! Если, конечно, вообще сумеет убедить выйти за него замуж.

Миссис Сент-Клер положила вилку для рыбы.

— О, я столько лет ждала, когда, наконец, у меня появится возможность дать бал в честь помолвки!

София с громким стуком уронила ложку на свою по-прежнему полную тарелку и бросила на мать красноречивый взгляд. Руфус под столом ткнул ее ногой. Она повернулась и сердито сверкнула на него глазами.

— Улыбайтесь, — уголком рта произнес он.

София взяла салфетку и начала старательно вытирать губы, пробормотав из-под прикрытия:

— Легко вам говорить! Они же обсуждают все это так, словно нас тут и вовсе нет. Да еще и прямо перед мистером Ладлоу.

От обиды ее голос задрожал. Улыбка Хайгейта пропала, и, чтобы сгладить момент, он сделал глоток кларета. Ладлоу, вечно этот Ладлоу. Придется серьезно поговорить с ней о мужчине, на которого она возложила все свои надежды. Потребуется долгий и приватный разговор, чтобы перечислить ей весь список грехов Ладлоу, во всяком случае тех, о которых ему известно, — список, безусловно расширившийся за годы после смерти леди Хайгейт. За эти десять лет негодяй имел множество возможностей неоднократно приумножить число любовных интрижек.

— Вы уже думали о том, как организовать свадьбу? — порвался в размышления Руфуса Хайгейта голос мистера Сент-Клера. Пожилой мужчина заморгал из-под очков в золоченой оправе. — Можно получить специальную лицензию и пожениться до конца недели.

Судя по интонации, ему не терпелось сбыть с рук старшую дочь. Пожалуй, это даже можно понять, учитывая, сколько предложений руки и сердца София уже отвергла. Руфус узнал об этом от своей сестры — только за первый сезон четыре! Удивительно, какие сильные чувства девушка питает к недостойному ублюдку.

Руфус погладил пальцами бокал.

— Разве в этом случае мы не предоставим пищу для сплетен — дескать, для такой спешки была причина? Пусть лучше оглашение пройдет, как положено.

Так у него появится больше времени, чтобы убедить мисс Сент-Клер — она не пожалеет, если выйдет за него замуж.

Лакей убрал со стола белый суп и рыбу. Руфус сделал еще глоток кларета, определенно кислого, да еще с металлическим привкусом. Он скорчил гримасу и поставил бокал. Если Сент-Клер не может позволить себе ничего лучше, не удивительно, что ему так не терпится выдать дочь замуж. Должно быть, финансовое бремя светских сезонов значительно опустошило его запасы.

Ладлоу, сидевший напротив Джулии, подался вперед, едва не ударив Бенедикта локтем в ребра, и еще раз попытался вовлечь девушку в разговор.

— Вы знаете, я ведь учился с Ревелстоком в школе.

Услышав это, София немного выпрямилась.

— Лорд Бенедикт, почему вы никогда об этом не упоминали?

Бенедикт поставил бокал.

— Наши пути пересеклись всего на год. Ладлоу закончил учебу после летнего семестра. — Он произнес это скованно и резко, как будто тема его раздражала.

— Ой, да перестаньте, — сказала София. — Разумеется, у вас имеются какие-нибудь забавные истории об этом периоде. Обычно вас просто распирает от желания рассказывать подобное.

Бенедикт помотал головой.

— Боюсь, память меня подводит.

Мясистые щеки мистера Сент-Клера сморщились в широкой улыбке.

— Исходя из вашей реакции можно подумать, что вы были у Ладлоу мальчиком на побегушках.

Ладлоу коротко хохотнул.

— О нет. Им был Амхерст. Низкорослый парнишка, и такое неуклюжее ничтожество, в жизни больше подобных не встречал. Он даже не мог налить мне чашку чая, не расплескав половину на себя. — Ладлоу пожал плечами. — Интересно, что из нею вышло.

Бенедикт мрачно посмотрел на говорящего.

— Он погиб в битве у Корунны.

Джулия ахнула.

— Если вы учились вместе в школе, он не мог быть старше…

— Ему было восемнадцать. Отец забрал его из школы и купил патент. Он думал, что так сделает из сына мужчину.

— За столько лет вы ни разу не обмолвились о нем, — слабым голосом произнесла София.

Бенедикт жестко уставился на нее.

— Нечем хвастаться, когда ты бездействуешь в стороне, пока старшие мальчики вынуждают Амхерста становиться еще более неуклюжим.

— Старшие мальчики? — переспросила София. — Но что…

Бенедикт оборвал ее, махнув рукой.

— Это уже не имеет значения.

Руфус искоса посмотрел на Ладлоу, который внезапно очень заинтересовался своим бокалом. Если интонации Ревелстока хоть что-то значат, Ладлоу был предводителем тех самых старших мальчишек, что издевались над младшими. Или же он просто отмалчивался, да еще пользуясь случаем, осыпал парнишку оскорбительной бранью в качестве наказания. Ничего удивительного, что Ладлоу в школе отличался подобным поведением.

Леди Уэксфорд, сидевшая справа от брата, вежливо пререкалась с миссис Сент-Клер, не обращая внимания на прочие разговоры.

— Разумеется, моей Софии потребуется полностью заменить приданое, прежде чем мы задумаемся о свадьбе, — проскрипела мать семейства с натянутой улыбкой. — Поход на Бонд-стрит будет очень занимательным, правда, дорогая?

София не отрывала глаз от своей тарелки.

— Да, еще каким.

Мистер Сент-Клер пробормотал:

— Бонд-стрит, вечно этот Бонд-стрит, — и, поморщившись, осушил свой бокал.

Леди Уэксфорд фыркнула.

— Я настоятельно советую вам обратиться к моей модистке. Она сошьет со вкусом и в кратчайший срок. Не будет ничего прозрачного и вульгарного, что сейчас в моде. В мое время, знаете ли, дамам хватало приличия прикрываться.

В ее время. Можно подумать, ей за шестьдесят, а ведь она старше брата всего на пять лет. Хотя, конечно, с фигурой, как у леди Уэксфорд, только и остается, что прикрываться, остальное будет выглядеть неприлично. Хайгейт посмотрел на бокал с вином, но решил, что не стоит еще больше вредить желудку.

— Меня вполне устраивает модистка, у которой мы шьем сейчас. — Щеки миссис Сент-Клер порозовели. — Она совершает настоящие чудеса с нарядами моих дочерей.

Мария многозначительно посмотрела на Джулию.

— То-то я и вижу.

Мистер Сент-Клер негромко кашлянул и повернулся к Руфусу Хайгейту.

— Достаточно, чтобы вы все-таки подумали о специальной лицензии, а?

— Достаточно, чтобы пересмотреть все дело целиком, — ответил Хайгейт, понизив голос, — да только обстоятельства против меня.

Сент-Клер откинулся на спинку стула, позволив лакею наполнить бокал.

— Я слышал, у вас в Дорсете имеется поместье?

— Да, — согласился Хайгейт. — И большую часть времени я провожу именно там.

— Молодец. Полагаю, ваши усилия основательно управлять имением вознаграждаются увеличением дохода?

— Конечно.

Появились лакеи с серебряными блюдами под крышками, расставив их на стол, они одновременно сняли крышки. Руфус подавил усмешку. Ровно между Ладлоу и Марией оказалось блюдо с рубцом. Судя по отвращению, на мгновение возникшему на лице Ладлоу, он ненавидел рубец так же сильно, как и Мария.

Поймав взгляд Ладлоу, Хайгейт поднял свой бокал. Ладлоу с безмятежной улыбкой отсалютовал ему в ответ, но глаза его сверкали злобой.

Да, именно злобой, которой оказалось достаточно, чтобы Ладлоу воспользовался неожиданно выпавшим случаем на балу у Послтуэйтов, шансом сыграть злую шутку над старым соперником, а заодно избавиться от без памяти влюбленной Софии.

Г лава 8

София поковыряла вилкой перепелку, которую Хайгейт положил ей в тарелку. Единственный кусочек, который ей удалось проглотить, по вкусу напоминал опилки.

Вечер протекал даже хуже, чем она боялась. За столом царила напряженная атмосфера, все делали вид, что не замечают чопорно любезных выпадов, которыми обменивались и леди Уэксфорд, обсуждая свадебные планы. Впрочем, каждой удавалось вовремя сжать губы и не перейти к настоящим оскорблениям.

Ладлоу, сидевший напротив, залился пронзительным фальшивым смехом над чем-то, только что сказанным Джулией. Она обращалась к Бенедикту, но для Ладлоу это, вероятно, не имело значения. Он весь вечер безуспешно пытался привлечь внимание Джулии, и этот необычайно громкий смех только подчеркивал степень его отчаяния.

На Софию Ладлоу сегодня даже не взглянул.

Сглотнув, она отодвинула стул, Хайгейт мгновенно повернулся к ней и внимательно посмотрел. Помимо пары фраз, которыми он чуть раньше обменялся с ее отцом, он не произнес ни слова, но все это время его присутствие давило на Софию, как тяжелый груз. Ему не нужно было ничего говорить, София и так знала, что он улавливает каждый мельчайший нюанс происходящего. И вот теперь он буквально пригвоздил ее взглядом к месту.

— Разве вам следует покидать нас, ведь обед дается и в вашу честь в том числе? — пробормотал он.

— Я больше не в состоянии выдержать ни минуты этого фарса.

— Вам нездоровится, мисс Сент-Клер? — Ладлоу. Потребовалось несколько часов, чтобы он наконец-то снизошел и соизволил уделить ей внимание.

— Простите меня, боюсь, я совсем расхворалась.

Леди Уэксфорд громко фыркнула.

— Еще бы. Того, что вы съели, и птичке не хватит. Сядьте, поужинайте как следует и сразу же почувствуете себя лучше.

София с отвращением посмотрела на остатки перепелки, плавающие в густом соусе.

— Прошу прощения, но мне действительно необходимо прилечь.

— Чепуха! В мое время у юных леди воспитание и манеры были куда лучше.

Мать, сидевшая слева от Софии, раздулась от негодования, но не успела ничего ответить, вмешался Хайгейт.

— Довольно.

Он произнес это очень спокойно, но так властно, что София застыла на месте, а по спине поползла странная дрожь. Хайгейт повернулся к ней и снова пригвоздил к месту своим бездонным взглядом.

— Если это необходимо, идите. Не позволяйте моей сестре управлять вами.

София ступала по лестнице почти бесшумно она поднималась в библиотеку. Звуки натянутой беседы в столовой становились все тише. Вне всякого сомнения, она предоставила им новую тему для разговора — или новый повод для матери и леди Уэксфорд к возобновлению пререканий.

София глубоко вдохнула. Даже воздух, лишенный тошнотворно-сладких ароматов слишком жирного соуса, казался свежее вдали от пристальных взглядов ее семейства.

Ручка с легкостью повернулась, дверь скрипнула, и этот скрип эхом отразился в пустой комнате. Когда-то отцовская коллекция знаний занимала три стены, уставленных книжными полками.

Кожа и пергамент придавали помещению особый запах. Позолоченные названия украшали труды Платона, Фомы Аквинского, Шекспира — здесь было собрано все, что как-то имело отношение к образованию и культуре. Сомнительно, что отец хоть раз раскрыл какую-нибудь книгу. В любом случае сейчас полки практически опустели, ведь издания продавались, чтобы возместить расходы на бальные платья, необходимые несколько сезонов подряд.

София прошла мимо пустых полок, ощутив укол сожаления от утраты «Видов растений» Линнея. Впрочем, укол мимолетный. Сегодня ей просто нужно сбежать от действительности, отстраниться от родителей и забыть о том, что Уильям Ладлоу никогда на нее не посмотрит.

Дойдя до четвертой стены, София вытащила нужный томик — «Чувство и чувствительность». Картонная обложка была сильно потрепанной. Даже в стесненных обстоятельствах сестры Дашвуд умудрялись найти счастье. Если бы у Софии была хоть какая-нибудь надежда на будущее!

Из горла вырвалось рыдание.

За спиной застонали петли. София резко повернулась. Хайгейт. Зачем он нарушает уединение? Неужели у нее не может быть ни минуты покоя, чтобы оплакать Ладлоу?

— Что вы тут делаете? — голос ее дрогнул, но она упорно продолжила: — Вы же сами сказали, еще двух дней не прошло — нам нужно быть осторожнее, чтобы не оказаться в положении, из которого не будет пути назад!

Хайгейт вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Резко щелкнул замок, стало намного темнее.

София ахнула. До чего это безрассудно и опрометчиво! Она в ловушке. Если поднять шум, сюда прибегут все, включая Ладлоу. И тогда они с Хайгейтом попадутся окончательно.

— Нам нужно поговорить. — Хайгейт подходил все ближе, стуча каблуками. София не видела, где он сейчас находится. И почему ей не пришло в голову захватить с собой свечу? Закрыв дверь, он полностью погрузил библиотеку во мрак. Единственным источником света являлся лунный луч, пробившийся через окно.

— Мы уже разговаривали перед обедом.

— Нужно поговорить еще. — Справа исходил жар. Если вдохнуть поглубже, она, несомненно, почувствует аромат сандалового масла. София едва подавила желание съежиться и отшатнуться.

— Вам давно пора преодолеть свои чувства к Ладлоу.

Она вонзила ногти в ладони.

— А вот это, милорд, совершенно не ваше дело.

— Я решил сделать это своим делом. — В голосе его звучала спокойная властность.

София снова задрожала.

— Зачем? Какое эго имеет значение? Недели через две я разорву нашу помолвку, и мы больше никогда не увидимся. С какой стати вас заботят мои чувства к другому мужчине?

— Этот мужчина не заслуживает вашей любви.

София попыталась разглядеть его лицо в темноте.

— Да что вы вообще можете об этом знать?

— Я знаю о Ладлоу многое, и по большей части все это отвратительно. — Хайгейт помолчал, затем вздохнул. — Подумайте только, что он сотворил с вами. Ладлоу мог бы помочь нам выбраться из сложившейся ситуации, но разве он сделал хоть что-нибудь?

— Он… он сказал мне, что сделает все, что в его силах. Сказал, что я могу на него рассчитывать.

— Хм-м-м. — Снова молчание. Софии показалось, что Хайгейт кивает. — И что, Ладлоу выполнил обещание?

— Я же не могу этого знать, верно?

— Удобно, правда? Я мог бы кое-что вам рассказать, но вижу, вы не настроены слушать и, скорее всего, не поверите мне.

Хайгейт произносил каждое слово с твердой решимостью, от которой у Софии перехватывало дыхание и дрожало сердце. Где-то в глубине живота поселилось холодное предчувствие надвигающейся опасности. Слава богу, она почти не притронулась к ужину! Он знает о Ладлоу что-то ужасное. Нет. София отбросила эту мысль. Она не готова признать, что потратила последние пять лет жизни на сладкие фантазии.

София прижала книгу к груди.

— Я предпочту не слышать этого прямо сейчас, если вы не против, — проговорила она дрожащим голосом.

— Значит, готовы поверить на слово? — мягко произнес Хайгейт. София живо представила картину: холодный вечер, теплый, потрескивающий в камине огонь, она лежит на кушетке, голова покоится на мужском бедре, и этот голос читает ей стихи… София буквально ощутила его пальцы, запутывающиеся в ее локонах.

Нет! Она не должна воображать все это, в особенности когда подобные фантазии вполне способны осуществиться. Всего-то нужно не разрывать помолвку. Но ведь она же ничего не знает об этом мужчине! Неужели последние пять лет не доказали ей несостоятельность жизни в мире иллюзий?

Покачав головой, София крепче прижала к себе книгу.

— Что у вас там? — он каким-то образом уловил это движение в темноте.

София молча показала ему свой щит.

Он подошел к окну, и в бледном лунном свете очертания его фигуры стали более отчетливыми. Его тень обрела признаки человека: плоть и кости.

— Что это? Я не вижу название.

София сглотнула.

— «Чувство и чувствительность».

— Вам следовало бы больше ценить разум, чем чувства.

— Да что вы об этом знаете?

— Возможно, намного больше, чем вы предполагаете.

Слова прозвучали не особенно убедительно, но голос был исполнен значимости, словно намекал на эмоциональные хитросплетения в прошлом.

— Значит, это и есть ваш ответ? Полагаться исключительно на разум и холодную логику? И пусть они управляют всей вашей жизнью?

— Разве не так поступала Элинор Дэшвуд? А если хорошенько подумать, то Ладлоу напоминает мне Люси Стил, правда, он гоняется не за состоянием, а исключительно за респектабельностью.

София внимательно смотрела на его профиль: лунный свет смягчил резкие черты, даже шрам стал почти незаметен.

— Вы читаете романы?

— Я считаю, что нужно лично проверить вещь, прежде чем утверждать, что это всего лишь женское легкомыслие.

— А еще что-нибудь подобное вы читали? Мне очень понравился роман «Гордость и предубеждение».

— Боюсь, не имел удовольствия.

София вернулась обратно к полкам, где когда-то, как солдаты в строю, стояли книги в кожаных переплетах. Даже в темноте она легко нашла нужный потрепанный томик.

— Думаю, вам следует попытаться. Возможно, в леди Кэтрин вы узнаете свою сестру. — Передавая ему книгу, София вдруг засомневалась. — Если, конечно, вы не пришли к заключению, что подобное занятие и впрямь слишком легкомысленно.

Уголки его губ дернулись.

— Никто не смеет утверждать, что я уклоняюсь от брошенного вызова. — Хайгейт взял книгу, и пальцы их на мгновение соприкоснулись. — Может быть, когда я прочитаю, мы ее обсудим.

София резко отдернула руку.

— Если вы не сочтете ее слишком легкомысленной.

— Мисс Сент-Клер, я никогда не говорил, что «Чувство и чувствительность» — легкомысленная книга. Если вам так показалось, вы ошиблись. А теперь, если мы хотим избежать дополнительных затруднений, нам пора вернуться к остальным, каким бы мучительным вам это ни казалось. Я пойду первым, а вы подождите несколько минут и только потом следуйте за мной.

Коротко поклонившись, Хайгейт повернулся и вышел из библиотеки, оставив Софию наедине со своими мыслями. И в третий раз по ее телу прошла дрожь. Как, скажите на милость, ей удалось бросить вызов этому человеку?

— Мисс Джулия, позвольте перемолвиться с вами парой слов.

Джулия резко повернулась, но взгляд, брошенный в сторону гостиной, ее успокоил — мать и леди Уэксфорд уже уселись, демонстративно игнорируя друг друга. Слава богу. Ни одна не слышала шепота Ладлоу.

Тишина, доносящаяся из гостиной, была настолько оглушающей, что перспектива приватной беседы с Ладлоу показалась Джулии почти манящей. Но только почти.

Она снова повернулась к нему.

— Вы что, не собираетесь пить портвейн со всеми джентльменами?

Ладлоу усмехнулся.

— Хайгейт уже куда-то ушел, а ваш приятель Ревелсток не особенно жалует мое общество.

Джулия язвительно посмотрела на него. Если Ладлоу уловил враждебность Бенедикта, почему не замечает полное отсутствие энтузиазма у нее? И если уж на то пошло, Ладлоу давным-давно должен был обратить внимание на чувства Софии.

— Хотите присоединиться к нам в гостиной?

— Я весьма надеялся поговорить с вами наедине.

Вспомнив о затруднительном положении сестры, Джулия прищурилась. София упоминала, что тем вечером Ладлоу оказался рядом. Если он намерен заполучить ее, скомпрометировав, то пусть придумывает новый план.

— Мы едва знакомы, сэр. Что же такого вы собираетесь мне сказат ь, чего нельзя произнести при моей матери и леди Уэксфорд?

Ладлоу потянулся и положил ладонь ей на руку.

— Это займет всего минуту.

Вздернув бровь, Джулия резко убрала руку.

— В таком случае вы вполне можете сказать мне все прямо здесь.

— Прошу вас. Я понимаю, что это в высшей степени необычно, но дело весьма срочное.

— Срочное? — Джулия отмахнулась, что граничило с откровенной грубостью. Но это ее не волновало, главное, чтобы до него, наконец, дошла мысль — его внимание ее не интересует. — До бала у Послтуэйтов вы за всю жизнь мне и двух слов не сказали. Не могу представить, что изменилось с тех нор, ведь вы то и дело возникаете у меня на пути.

— Если мне будет позволено выразиться напрямик изменилось мое положение.

— Ах да, графство. Вы уже получили известие от лорда-канцлера?

Ладлоу покачал головой.

— Еще слишком рано. Как с излишней готовностью сообщил мне на днях ваш друг Ревелсток, остается вопрос вдовы.

Джулия внимательно посмотрела на собеседника. На лице ничего не дрогнуло, зато голос его при упоминании Бенедикта чуть не сорвался.

— И все же я не понимаю, какое отношение это имеет ко мне,

— Моя дорогая, самое прямое. Став Кливденом, я буду обязан обеспечить будущее по своей линии. Мне нужна графиня.

Хотя Джулия и ожидала данного разговора, в желудке у нее закрутило. Вторая порция силлабаба[3] грозила выплеснуться прямо на безупречный фрак и вышитый жилет Ладлоу. Пожалуй, это будет слишком грубо.

Ее мало волновал сам Ладлоу, но Джулия пожалела его лакея, поэтому просто сглотнула.

— Безусловно, немало юных леди этого сезона отвечают вашим требованиям. Да хотя бы моя собственная сестра…

— Она помолвлена. И в любом случае, я уже принял решение.

— А сама леди? — Джулия не могла не поглумиться. — Ей даже высказаться не позволено?

— Именно это мне и хотелось бы решить.

Джулия прижала руку к горлу.

— Вы не можете…

Ладлоу склонил голову набок.

— Почему не могу? Вы из хорошей семьи.

— Не настолько хорошей, — перебила Джулия.

Ладлоу кашлянул.

— Достаточно хорошей. У вас незапятнанная репутация. Да бросьте вы, это же блестящая партия.

Для нее — да, и еще нужно учитывать семейные финансы.

Если мать продолжит толкать ее в сторону Ладлоу, он может добиться своего при помощи титула. Но почему именно ей нужно отвечать за карточные долги отца? Это не она каждый вечер просиживает за карточным столом, играя на деньги, которых у нее нет.

Да еще откровенная убежденность Ладлоу в том, что просто обязана броситься в его объятия.

Ладлоу засмеялся, и Джулия снова посмотрела в сторону гостиной. Последнее, что ей сейчас необходимо, — вмешательство матери. К счастью для самой Джулии (и, вероятно, к несчастью для ее матери), разговор между двумя дамами возобновился. Судя по всему, они вернулись к теме, которую уже обсуждали за обедом. Леди Уэксфорд с раскрасневшимся лицом подалась вперед, доказывая свою точку зрения, она резко тыкала пальцем в воздух.

— Вас, мисс Джулия? — Голос Ладлоу вернул ее к происходящему. — Вас волнуют чувства?

— Я всегда надеялась выйти замуж по любви, — солгала она.

Глаза его заблестели, бровь скептически приподнялась.

— По любви? У вас, без сомнения, имелось множество возможностей выйти замуж по любви. К примеру, тот баронет, что делал вам предложение два года назад. Как егозвали?

— Броклхерст, — машинально ответила Джулия.

— Да, точно, Броклхерст. Он был просто без ума от вас.

Да, именно поэтому она ему и отказала.

— Я понятия не имела, что вы так пристально следите за моей личной жизнью.

— О, не регулярно, конечно, но уши-то у меня на месте, и кое-что я все-таки слышу.

Джулия убрала руку от горла и спрятала ее в складках юбки, чтобы скрыть дрожь. Говорить ровным голосом становилось все труднее.

— И что же вы слышите?

— Только то, что некоторые женщины оберегают свое сердце и не открывают его каждому встречному. А вы, моя дорогая, в этом превзошли их всех.

— Удивительно, но почему-то мужчины называют сплетницами женщин, — произнесла Джулия. — Полагаю, вы считаете себя тем мужчиной, которому достанется пресловутый трофей?

Ладлоу снова захохотал.

— Ваше сердце нисколько не интересует меня.

Джулия отпрянула. Его слова вызвали отвращение даже большее, чем прикосновение.

— Можете не сомневаться, что вы в полной безопасности: мое сердце никаких чувств к вам питать не будет. — Джулия выпрямилась и шагнула в сторону гостиной.

Его рука метнулась вперед и схватила ее за запястье.

— Разве вы не понимаете? Именно поэтому вы и являетесь идеальной невестой для мужчины вроде меня!

Джулия гневно сверкнула глазами.

— Отпустите меня, сэр. И ваши прикосновения, и ваше предложение одинаково для меня неприятны.

— Но…

— Вы слышали леди. Уберите от нее свою руку.

Джулия с силой выдохнула. Бенедикт, расправив плечи, встал между ними, говоря официальным голосом, который отточил в кавалерии.

Ладлоу мгновенно уловил намек.

— Надеюсь, вы хорошо обдумаете мои сегодняшние слова.

Джулия чуть наклонила голову.

— Можете не сомневаться, я уже тщательно все обдумала. А теперь прошу меня извинить, я очень скверно себя чувствую.

Джулия отступила в сторону. Ладлоу дернулся было к ней, но немедленно отшатнулся назад, потому что на него надвинулся Бенедикт. Джулия направилась к лестнице, полная решимости, что этого вечера с нее достаточно.

На нолпути наверх она услышала из фойе голос Ладлоу, сварливо требуюшего у лакея позвать карету.

— Мисс Джулия, подождите.

Услышав голос Бенедикта, она повернулась. Он с непроницаемым лицом стоял у подножия лестницы, положив руку на балясину перил.

— Конечно, — выдохнула Джулия. — Я не хотела вести себя так грубо, но Ладлоу просто невыносим. Я должна тебя поблагодарить.

— Чепуха. — Бенедикт даже мускулом не шевельнул, просто продолжал удерживать ее взгляд, но Джулии показалось, что он безмолвно приказывает ей. Приказывает спуститься к нему.

Вцепившись в перила, она желала только одного — укрыться в спальне и забыть все до единого мерзкие слова, произнесенные Ладлоу. Казалось бы, он всего лишь предложил ей то, чего она сама всегда хотела, но от выражений, которые использовал Ладлоу, в животе все переворачивалось.

А Бенедикт заставляет ее остаться.

Мгновение поколебавшись, он поднялся на две ступеньки вверх. Джулия украдкой посмотрела в сторону гостиной.

Если мать увидит…

— Ну, что такое? — негромко спросила Джулия.

Бенедикт поднялся еще на несколько ступенек, и их лица оказались на одном уровне.

— Я слышал часть того, что Ладлоу говорил.

Джулия так вцепилась в перила, что руке стало больно.

— Я не хочу об этом.

Бенедикт поднялся еще выше и встал на ее ступеньку, вынудив Джулию смотреть на него снизу вверх.

— Я хочу знать все.

Бенедикт никогда не обращался к ней таким тоном, тем самым, каким только что заставил Ладлоу сбежать: тоном, исполненным властности.

Джулия сглотнула — в горле внезапно пересохло.

— Я не могу повторить. Это было настолько мерзко, что с меня достаточно одного раза.

Бенедикт потянулся к ней, его рука на мгновение застыла в воздухе, затем накрыла ее ладонь.

— Именно поэтому я и хочу узнать, что говорил Ладлоу. Если он оскорбил тебя, я вызову его на дуэль.

— О, пожалуйста, не надо.

Бенедикт открыл рот, чтобы ответить, но ему помешали пронзительные голоса, донесшиеся из гостиной.

— Я испытаю огромное облегчение, когда вся эта неразбериха закончится! — Зычный голос леди Уэксфорд заполнил холл, а тяжелые шаги предвещали ее неминуемое появление.

Миссис Сент-Клер выпалила что-то в ответ, но Джулия не расслышала. Бенедикт выбрал именно этот момент, чтобы сжать ее руку и бесшумно увлечь Джулию за собой вверх по лестнице. Добравшись до верхнего коридора, он втолкнул ее в первую же дверь налево.

Кабинет отца тонул в темноте. Бенедикт закрыл дверь, и теперь внутрь пробивался лишь тоненький лучик света из коридора.

— Что ты делаешь? — прошептала Джулия.

— Принимаю меры, чтобы никто не помешал нашему разговору. — Судя по голосу, он подошел к ней почти вплотную. Толстый аксминстерский ковер заглушал шаги. Джулия ничего не видела, но остро ощущала присутствие и осязаемую мощь Бенедикта.

— Ты хочешь, чтобы нас тут застали?

— Маловероятно. С твоим отцом я уже попрощался, подумал, будет благоразумнее не входить в гостиную.

Но Джулия могла думать только о положении, в каком оказалась сестра. Мать не одобряет Бенедикта и устроит все так, чтобы толкнуть ее в объятия Ладлоу.

— Что сделает моя мать, если застанет нас тут?

— Могу только надеяться на это.

Джулия застыла. Слова сорвались с его губ совсем беззаботно, но за годы их дружбы она научилась различать малейшие нюансы его интонаций. Сейчас ей сразу вспомнился тот вальс, когда она обвинила его во флирте. Интересно, он действительно просто тренируется на ней или все это всерьез?

— Да ладно тебе, — добавил Бенедикт, не дождавшись ответа. — Со мной ты будешь куда счастливее, чем с Ладлоу.

— Мама найдет способ снять тебя с крючка. Она предпочитает Ладлоу.

— Черта с два!

Джулия даже не вздрогнула, услышав ругательство, годы знакомства приучили ее к этому. В подобных случаях она всегда завидовала свободе, с которой Бенедикт позволял себе выражаться.

— Видишь ли, Ладлоу станет графом.

— А я всего лишь второй сын со скудными средствами. — Горечь в его голосе потрясла Джулию сильнее, чем богохульство. Никогда раньше она не слышала, чтобы Бенедикт с такой желчью говорил о том, что родился вторым.

— Совсем ни к чему жертвовать собой ради меня. Я вполне способна отказывать Ладлоу до тех пор, пока он не сдастся. Напрактиковалась, знаешь ли. Хотя… — Джулия прикусила губу. — Возможно, не будь у меня столько практики…

Бенедикт со свистом втянул в себя воздух.

— Это ты о чем?

— Да, в общем-то, ни о чем. Просто вспомнила одно замечание Ладлоу.

Вот это она сказала напрасно. Сильные пальцы стиснули ее локоть.

— Какое еще замечание?

Судя по голосу, Бенедикт не потерпит возражений. Будь оно все проклято. Джулия хочет забыть то, что наговорил ей Ладлоу, а не сообщать это Бенедикту.

— Похоже, я успела заработать определенную репутацию…

Пальцы сжались сильнее.

— Как он смеет сомневаться в твоей респектабельной репутации?

— О да, только вот ты затащил меня в темную комнату для разговора наедине.

Бенедикт опустил руку и отошел — на нее повеяло холодом. Судя по шагам, он направился в дальний конец комнаты.

— Это совсем другое. Клянусь богом, я его вызову.

— Ничего подобного ты не сделаешь. Мне плевать на Лалдоу, все это не настолько важно, чтобы ты рисковал своей жизнью.

Глухие шаги направились обратно. Бенедикт снова навис над ней.

— Что именно он тебе сказал?

— Всего лишь заметил, что я отказала каждому, кто делал мне предложение. Ты не можешь вызвать его за это на дуэль.

— В таком случае из-за чего же ты так расстроилась?

— Похоже, я отказала столь многим, что теперь меня считают холодной рыбой.

— Ладлоу тебе такое сказал? — Зашуршала ткань. Джулия представила себе, как натянулся его фрак, когда Бенедикт запустил пальцы в волосы. Нет, опять шаги. Он идет к двери. — Я должен связаться с Аппертоном. Он будет моим секундантом.

В голове вспыхнуло воспоминание: ей девять лет, она поскользнулась на камне. Мгновенное ошушение невесомости, затем громкий всплеск. Бенедикт с побелевшим лицом колеблется всего секунду, затем прыгает за ней. Его голова дважды исчезает под грязной водой, прежде чем она вытаскивает его наружу. Как мало он изменился, по-прежнему впадает в панику из-за пустяков.

— Бенедикт!

Услышав свое имя, он резко остановился. Видимо, она тоже обладает властным голосом.

— Ладлоу мне такого не говорил, во всяком случае, не этими словами. Хотя смысл я отлично поняла. Кажется, он решил, что это делает меня идеальной для него невестой.

— Идеальной невестой? — В его голосе прозвучало отвращение. — Да кому нужен такой брак?

Джулия глубоко вздохнула. Она никогда не думала, что ей придется признаваться в подобном мужчине, пусть даже они знакомы почти всю жизнь.

— Мне.

Секунда-другая полной тишины.

— Это ты не всерьез.

— Еще как всерьез. Я несколько лет наблюдала за тем, как моя сестра изнывает от чувств, которые якобы должны делать человека счастливым. Ей они не принесли ничего, кроме боли и страданий. Так зачем же мне открывать свое сердце для чего-то подобного?

В голове всплыла картина, от которой Джулия так давно пыталась избавиться. Ее передернуло. Она зажмурилась и прогнала воспоминание прочь. Ни к чему вспоминать тот день, даже если он имеет более непосредственное отношение к ее отказу от любви, чем все, что совершила София.

— И ты совсем не веришь в то, что все-таки стоит рискнуть? — Бенедикт незаметно подошел к ней ближе, и голос его пророкотал в нескольких дюймах от ее уха. Властные интонации исчезли полностью, сменившись чем-то низким, бархатным, искушающим, от чего внутри у нее все превратилось в жидкий огонь. — Если на твои чувства ответят…

— Не на что отвечать, у меня их нет. — Джулия испустила смешок.

Несколько мгновений только его дыхание, поверхностное, жесткое, возбужденное, нарушало тишину в комнате.

— У тебя нет чувств? Ни за что не поверю. Я помню, как ты забиралась на деревья, чтобы положить птенцов обратно в гнездо.

Вот тут ей следовало бы рассмеяться, но вместо этого по спине пробежала дрожь, так убежденно звучал его голос.

— Верь во что хочешь. Только я-то знаю всю правду о себе.

— А вот в этом я не уверен. — Дрожащие пальцы прикоснулись к ее шее. Пульс Джулии мгновенно ускорился, она со свистом втянула в себя воздух, и в темноте это прозвучало особенно громко. — Просто невозможно, чтобы ты и сейчас утверждала, будто ничего не чувствуешь.

О, она чувствует, чувствует слишком сильно, и ощущения эти невероятно соблазнительны.

— Ты не убедишь меня в том, что хочешь выйти замуж, не испытывая вообще никаких нежных чувств.

Джулия потянулась в надежде успокоить его, но тут же спохватилась и сжала пальцы в кулак. Лучше не прикасаться к нему сейчас, когда он в таком странном настроении.

— Я буду далеко не первая. — К примеру, мама выходила замуж именно по такой договоренности. — И не последняя.

— Значит, ты упустишь то лучшее, что может предложить нам жизнь.

— Зато уберегу себя от боли и страданий, когда все это рухнет.

— Ради некоторых вещей можно вытерпеть даже боль. И уж точно стоит ради них рискнуть.

В темноте Джулия не заметила его движения, но накал эмоций обострил все остальные ее чувства. Единственное предупреждение — шелест ткани. Но прежде чем мозг успел сообразить, что означает этот звук, Бенедикт грубо схватил ее за плечи и впился губами в рот.

Г лава 9

Едва их губы соприкоснулись, Джулия словно оцепенела, и Бенедикт приготовился к пощечине или к удару коленом в пах. Он заслуживал и того и другого за то, что так накинулся на нее.

Но ничего не произошло.

Вместо этого Джулия едва слышно застонала, и этот жалобный звук подействовал на него сильнее, чем любой удар. Бенедикт начал целовать нежнее, надеясь, что сумеет успокоить ее. Он хотел, чтобы она откликнулась на поцелуй.

Да что уж там, ему это было необходимо.

Тело кричало, требуя, чтобы Джулия сдалась, так же как легкие кричали, требуя воздуха. Бенедикт снова и снова прижимался к ее губам, дразня, упрашивая, пока она не выдохнула. Он воспользовался тем, что роскошные мягкие губы приоткрылись, и провел по ним языком.

— Ах!

От столь изумленного шепота пах пронзило жаром. Бенедикт обхватил ее затылок ладонью, чтобы удержать Джулию на месте. Он снова прильнул к ее губам и почувствовал робкий отклик. Ее руки поползли к его плечам, пальцы зарылись в тонкую шерсть фрака, вцепившись в него.

Другой рукой Бенедикт обнял ее за талию, наслаждаясь прижавшимся к нему телом: прелестные груди, податливые бедра, длинные ноги. Джулия чуть покачнулась в его объятиях, и он впился в ее губы сильнее и крепче.

А когда их языки сплелись, Бенедикта охватило ликование, и в горле зародился стон. Ее неопытные отклики, подогреваемые зарождающейся страстью, возбуждали его сильнее, чем умелые ласки куртизанок.

Потому что это была Джулия, его Джулия, и больше он не мог отрицать своих чувств к ней. Бенедикт прижал ее к себе ближе, побуждая откликаться сильнее, ему требовалось больше. Ее вкус и жасминовые духи окутывали их обоих, ее пальцы запутались в его волосах, ее губы жадно отвечали на поцелуй.

И вдруг без предупреждения Джулия оторвалась от него, уперлась ладонями ему в грудь и сильно толкнула. Бенедикт застыл, и несколько долгих секунд в комнате раздавалось только их прерывистое дыхание.

— Это больше не должно повториться. — Ее слова прозвучали с такой решимостью, что она словно выкрикнула их.

На мгновение шок стиснул его ледяной хваткой. Затем Бенедикт шагнул вперед с намерением снова обнять ее, опровергнуть ложь. Поцеловав ее, он теперь не мог даже вообразить, что это никогда не повторится. Зато прекрасно понимал, что после Джулии он не прикоснется больше ни к одной женщине — она уничтожила их всех.

В темноте она с легкостью ускользнула от его объятий, поэтому пришлось ограничиться словами:

— Почему? Ты не заставишь меня поверить, будто тебе не понравилось.

— Такого больше не должно произойти. Никогда. — Ее голос странно дрогнул на последнем слове. Казалось, что она сейчас расплачется, и Бенедикт хотел только одного — притянуть ее к себе и утешить.

— Если сначала я сделал тебе больно, прости.

— Ты не сделал мне больно, не в начале и не так, как ты думаешь.

Бенедикт с трудом сдержал ругательство. В комнате так темно, что если бы он только мог увидеть ее лицо, он бы лучше понимал, как ей ответить.

— Но я действительно сделал тебе больно.

— Скорее, ты меня предал. — Что-то заглушало ее слова. Он представил, что Джулия стоит, опустив голову, и прикрывает рот ладонью.

— Предал? Тебе не кажется, что это чересчур?

— Вовсе нет! Считается, что ты мой друг. — С каждым произнесенным слогом голос ее крепчал, в нем появлялся холодок обвинения. — Считается, что ты тот единственный мужчина, на которого я могу положиться. Ты можешь пригласить меня на танец, и я буду точно знать, что ты не сделаешь ничего предосудительного. Я всегда могла на это рассчитывать, а теперь ты все испортил.

Джулия повернулась и зашагала к двери, ее туфли глухо застучали по ковру.

В груди вспыхнул гнев, и Бенедикт стиснул зубы, словно мог таким образом сдержать неминуемый взрыв.

— Я всего лишь разрушил твои иллюзии.

Джулия замерла на пороге, ее неподвижный силуэт вырисовывался в слабом свете, идущем из коридора.

Бенедикт подскочил к ней в два больших шага.

— Ты предпочитаешь притворяться, что не имеешь никаких чувств, что тебе нечего предложить мужчине. А теперь, когда я доказал, что это не так, ты не можешь посмотреть правде в глаза.

— Я никогда не видела, чтобы подобные чувства приводили к счастью. Спокойной ночи, лорд Ревелсток.

Он толкнул дверь, и та захлопнулась с громким стуком.

— Что ты наделал? — Джулия сильно понизила голос, но дрожь в нем скрыть не смогла. Она тщетно подергала дверь. — Хочешь, чтобы нас поймали?

— Да, к черту все, пусть ловят. Я хочу услышать твои объяснения. — Бенедикт всем своим весом навалился на дубовую панель. — Никто из нас не выйдет из этой комнаты, пока я их не услышу.

— Что ты хочешь знать? — Слова прозвучали сдавленно, словно она говорила сквозь стиснутые зубы.

— Эго очень просто. Я хочу понять, почему ты выбрала для себя такое… такое стерильное замужество.

— Я предпочитаю называть его рациональным. — Закрыв дверь, Бенедикт погрузил комнату в кромешную тьму, и выражение лица Джулии вновь оказалось во мраке, но он отчетливо представлял, как она вздернула подбородок. Джулия всегда была непокорной, даже в детстве, например, в тот день на пруду, когда гувернантка бранила ее за испачканное платье. Тогда вопросы благоразумия волновали ее гораздо меньше.

— В таком случае почему ты говоришь, что никогда не видела, чтобы любовь приносила счастье?

— Ты когда-нибудь смотрел на окружающие нас семейные пары? — Джулия презрительно фыркнула. — Да хоть на мою сестру, к примеру. Чувства вынуждают ее страдать.

Бенедикт скрестил на груди руки.

— Это ты уже говорила. Но я не верю, что других вариантов не существует.

— Не забудь про мою мать. Она собиралась выйти замуж за графа Челтенхема, да только он ее бросил, и ей пришлось выйти за моего отца. Хотя сомневаюсь, что другой брак принес бы ей больше счастья. Челтенхем женился, у него родилась дочь, а потом он сразу умер, и графство перешло к другой ветви семейства.

Бенедикт коротко рассмеялся.

— Разве брак твоих родителей не является аргументом против подобного благоразумного соглашения?

— Но мама всегда утверждала, что любила отца. — Эти слова вырвались у нее с ноткой отчаяния. Если миссис Сент-Клер и любила что-нибудь в своем графе, так это его титул.

Уголок рта Бенедикта изогнулся вверх. В темноте ему хотя бы не приходится следить за выражением лица.

— Предположим, я в это поверил. В страданиях твоей сестры и матери повинны неразделенные чувства. В то время как ты…

Бенедикт осекся. В нем бушевали эмоции, перепутавшиеся со словами, но он еще не готов произнести все это вслух, да и она не готова выслушать.

— Бенедикт, я… пожалуйста, не надо больше ни о чем спрашивать.

— Значит, есть что-то еще, помимо Софии и твоей матери, так?

В комнате повисла тишина, нарушаемая только едва слышным дыханием Джулии. Бенедикт ждал ответа, но тишина с каждой секундой ощущалась сильнее и наконец заглушила все звуки дома.

В конце концов, не в силах больше выносить это, он попытался в темноте нащупать Джулию, руки их соприкоснулись, пальцы переплелись, и она не стала сопротивляться.

— Скажи, кто тебя так обидел?

— Никто меня не обижал. Во всяком случае, не в том смысле, который ты вкладываешь. — Она помолчала и сжала его ладонь. — Ты помнишь нашу гувернантку?

Бенедикт смутно припоминал комичную фигуру, ту, над которой они любили подшучивать и которую дурачили.

— Мисс Мизери[4]?

— Мисс Мэллори, — поправила его Джулия со странной горячностью.

— И какое она имеет ко всему этому отношение?

— Она позволила себе влюбиться. — Голос Джулии внезапно сделался глухим. — Мы с Софией не должны были об этом знать, но все равно узнали. Мисс Мэллори всегда краснела и начинала суетиться, когда рядом оказывался Смидерз.

— Смидерз?

— Один из наших лакеев, — пояснила Джулия. — София видела, как они целовались.

— И что, ее за это уволили?

— Нет. — Джулия вздохнула. — Мы ничего не рассказали маме. Даже тогда мы знали, что она не поймет. Мисс Мэллори была из хорошей семьи, а лакей стоял гораздо ниже ее.

— Уж, наверное, она не вышла за него замуж?

Джулия покачала головой, он этого не видел, но почувствовал.

— Думаю, что чувства Смидерза были не сильны. Тем летом он ушел от нас и женился на какой-то деревенской девушке, а мисс Мэллори… мисс Мэллори… она…

— Что она?

— Выпила слишком много настойки опия.

Бенедикт положил руку ей на плечо, скользнул ладонью к затылку и прижал голову Джулии к своей груди.

Слава богу, на этот раз она его не оттолкнула. Худшее было еще впереди — он это чувствовал. Бенедикт прижался губами к ее макушке и вдохнул аромат жасмина.

— Ты была еще совсем юной. Как ты узнала?

— Это я ее нашла, когда пошла к ней в комнату. Сейчас даже не помню зачем. Сначала мне показалось, что она спит, только она не… — Джулия содрогнулась в его объятиях, — … не шевелилась.

У него защемило сердце. Такая малышка, а он, наверное, уже уехал в школу, радовался жизни и ничего не знал. Вряд ли Бенедикт вообще заметил, что у них новая гувернантка, когда вернулся на каникулы. Если бы он знал, то обязательно утешил бы Джулию, так же как она одним своим присутствием облегчала его сердце после смерти родителей. Понимала ли она вообще, что такое смерть, до того как столкнулась с ней?

Бенедикт переступил с ноги на ногу и крепче прижал ее к себе.

— А София знала… знает?

— Мама запретила ей рассказывать.

Странно, что Джулия послушалась в те времена, когда повиновение было вовсе не в ее характере. Должно быть, даже ребенком Джулия понимала, что София куда более ранима, когда речь идет о делах сердечных. Да только это означало, что свою ношу ей пришлось нести совсем одной.

Джулия ни с кем не могла поделиться своим новым знанием — влюбленный человек может дойти до такой крайности, что боль становится невыносимой и вынуждает расставаться с жизнью.

— Ты хоть кому-нибудь рассказывала об этом?

— Мама запретила говорить на эту тему даже с ней. Нельзя было допустить, чтобы просочились слухи о том, что она наняла для присмотра за дочерьми такую неуравновешенную особу. Разве такое воспитание помогло бы нам поймать подходящих мужей?

— Да к дьяволу подходящих мужей! Тебе необходимо было поделиться с кем-нибудь, а не держать это в себе. — Бенедикт провел кончиками пальцев от ее уха к подбородку. — Никто не должен нести такое бремя в одиночку.

— Но ты же видишь, к чему привели чувства мисс Мэллори к Смидерзу?

— Неразделенные чувства, — настойчиво повторил Бенедикт. — Это совсем другое.

Джулия вырвалась из объятий и отпрянула от него.

— Не проси меня о большем, что я могу дать, Я никогда не видела, чтобы любовь приносила людям счастье. Так называемые светские браки по любви с годами пропитывались холодом. Ты и сам это видел. Вот, к примеру, наш принц-регент, вынужденный жениться на женщине, которую терпеть не может, хотя все знают, что он любил миссис Фицхерберт? Но даже такая страсть была недолгой.

— Значит, он любил ее не по-настоящему.

— Я не могу ответить на подобные чувства, во мне этого нет, — настойчиво повторила Джулия, — Ты услышал объяснение, теперь позволь уйти.

— Еще ничего не закончено, — прорычал Бенедикт.

— Боюсь, что закончено. — Джулия взялась за дверную ручку и потянула. — Спокойной ночи, милорд.

Она вышла, закрыв за собой дверь. Щелчок замка громким эхом отозвался у него в ушах, возвещая об уходе Джулии, а каждое холодное, официальное слово превратилось в гвоздь, забитый в сердце.

Джулия держала себя в руках до тех пор, пока не вошла в спальню, которую делила с сестрой. Оказавшись в знакомой, безопасной обстановке, она позволила себе обмякнуть, прижалась спиной к стене и медленно соскользнула на толстый ковер. Джулия потрогала губы — все еше припухшие, и легкое покалывание не прошло. Она по-прежнему ощущает кольцо его рук вокруг себя, его твердую грудь, прижавшуюся к ее грудям…

Джулия ледяными руками схватилась за щеки. Что же теперь делать? Одно прикосновение губ Бенедикта, и весь мир сошел со своей оси. Его губы были такими чувственными и неотразимыми. А гладкое скольжение его языка…

Панельная дверь дрогнула и отворилась. Джулия с трудом поднялась на ноги. Слишком поздно.

— Боже мой, что за представление в гостиной! — В спальню вплыла София. — Я думала, у мамы и леди Уэксфорд дело дойдет до драки.

— Кажется, ты жаловалась на головную боль.

— Хайгейт убедил меня, что будет благоразумнее появиться там. — София взглянула на сестру. — Но тебя в гостиной не было. Что ты делаешь на полу? Да еще не сняв обеденное платье?

— Ничего.

— В таком случае почему ты такая бледная? Что-то случилось?

Джулия внимательно разглядывала сестру. На ее щеках цвели розы, очень подозрительные розы.

— Могу задать тебе тот же вопрос. Куда ты исчезла после обеда?

— Всего лишь в библиотеку. Вряд ли это чем-нибудь тебя заинтересует. — Кончики ее ушей, едва заметные сквозь массу золотистых кудряшек, сделались того же цвета, что и щеки.

Джулия изогнула бровь.

— В библиотеку, вот как? И что такого имеется в библиотеке, что заставило тебя покраснеть?

— Ну… — София чинно сложила руки перед собой и потупилась. — Возможно, Хайгейт меня там выследил.

Конечно, выследил, а потом убедил присоединиться к остальному обществу.

— Неужели бал у Послтуэйтов тебя ничему не научил?

Можно подумать, у нее есть право критиковать сестру после того, что только что произошло в кабинете отца.

— А что еще могло случиться? Мы уже помолвлены.

— Если ты не будешь исключительно осторожна, помолвку разорвать не сможешь.

София подняла руку и привычным жестом начала теребить подвеску на шее. Из-за легкой дрожи в пальцах казалось, что рука ее трепещет, как птичье крыло.

— Вроде бы нас никто не заметил. — Рука резко остановилась. — Как я выгляжу?

— Взбудораженной. Я не видела тебя такой с тех пор, как… — Джулия умолкла. Она едва не выпалила имя Ладлоу, а Софии вряд ли требовалось лишнее напоминание о нем.

София прошла в гардеробную и потянулась к волосам. На пол посыпались шпильки.

— С чего мне быть возбужденной? Мы просто поговорили, и я дала ему почитать один из моих романов.

— Хайгейт читает романы?

— Он сказал, что ему понравился роман «Чувство и чувствительность». Я нашла неожиданным и приятным то, что Хайгейт не стал презрительно фыркать и насмехаться над женской глупостью.

— О, и в самом деле.

София резко повернулась, прищурившись.

— Не думай, будто я не понимаю, что ты делаешь.

— А что я делаю?

— Уходишь от вопроса, отвлекая меня.

— Да? Что за вопрос?

— Что ты делала на полу, когда я вошла?

Джулия перевела взгляд на миниатюру, стоявшую на прикроватном столике розового дерева. Из декоративной золотой рамки безмятежно смотрели на мир две девочки: одна — золотистая блондинка, вторая — чуть темнее. Ей вспомнилось, как приходилось сидеть неподвижно, пока художник делал наброски в своем блокноте. Они с Софией сидели так часами — трудная задача для одиннадцатилетней девочки, предпочитавшей этому занятию веселые прогулки с Бенедиктом по лесу. Но это было еще до того, как она лишилась наивности и простодушия.

Джулия с трудом сдержала дрожь, вспомнив руку мисс Мэллори, неестественно холодную и твердую. Осознание медленно наступало, но ведь ей тогда было всего одиннадцать. Потом Джулия снова и снова мыла свою руку, пытаясь избавиться от ощущения той безжизненной кожи.

— Думала.

— Да брось. — София подошла к ней и уверенно начала вынимать шпильки из волос Джулии. — Ты все еще уходишь от вопроса.

Младшая сестра вздохнула.

— Ты когда-нибудь позволяла джентльмену целовать себя?

Рука Софии дернулась, и шпилька ткнулась в голову Джулии.

— Естественно, нет. Я бы тебе рассказала, и ты прекрасно знаешь, что подобную вольность я могу позволить только одному мужчине.

В наступившей тишине Джулия сжала губы. То, о чем сестра промолчала — что Ладлоу вряд ли когда-нибудь захочет ее поцеловать, — громко звенело в голове.

— Джулия, — произнесла София так, словно ответ ей заранее не нравился, — кто тебя сегодня поцеловал?

— Бенедикт; — прошептала она.

— О, Джулия, он тебя любит!

Она повернулась и увидела, что София широко улыбается.

— Лучше бы не любил.

— Почему? Вы знаете друг друга целую вечность и отлично ладите. О, ты должна мне рассказат ь, как это было?

— Неожиданно. — Порочно, тревожаще и странным образом восхитительно. Не то чтобы это произойдет снова. Вряд ли Бенедикт попытается поцеловать после ее холодной отставки. Но конечно же, Джулия не могла повести себя иначе. Разумеется, молодые леди из хороших семей не требуют большего. Да она и не хотела ничего большего.

София игриво шлепнула ее по руке.

— Фу, какая ты скучная. Раз уж ты теперь опытная женщина, могла бы и рассказать мне, чего ожидать.

Джулия опустилась на кровать.

— Я не знаю, как это можно описать. Почему бы тебе не попросить Хайгейта поцеловать тебя? Тогда ты будеть знать.

София замотала головой.

— Я никогда не предам Уильяма.

Джулию распирало желание высказать все, что она думает по этому поводу. Ужасные, жестокие слова, вроде «Как ты можешь его предать, если он толком ни разу не посмотрел в твою сторону?». Коротко говоря, правдивые слова.

Но Софии не нужна правда. Она никогда не хотела ее слышать.

Широко распахнув глаза, София смотрела на сестру, ожидая поддержки своих фантазий, но сегодня Джулия не могла найти ни единого слова поощрения. Только не после Ладлоу и его мерзкого предложения. Однако рассказывать об этом сестре невозможно.

— Конечно, ты не можешь предать Уильяма, — монотонным голосом произнесла Джулия, как школьница, отвечающая зазубренный урок.

— А что, если он сделает предложение?

Джулию как будто сильно ударили в живот. Она резко перевела взгляд на Софию.

— Кто?

— Как кто? Бенедикт, разумеется, глупая ты гусыня! Не думаешь же ты, что я про Уильяма, правда?

— Пожалуйста, прекрати.

София вскинула брови.

— Что такое?

— Я не могу выйти за Бенедикта, и ты это знаешь.

София отмахнулась.

— Мама переживет, что у него нет титула.

Отсутствие у Бенедикта титула было наименьшей из забот Джулии, но она предпочла не обсуждать эти вопросы с сестрой. Они задевали за живое, были частью прошлого. И пусть оно там и остается, надежно погребенное.

— Я не уверена, что переживет.

— Насколько ей известно, я заполучила себе графа. Да она на седьмом небе от счастья и, может быть, закроет глаза на Бенедикта.

— Кстати, как долго ты собираешься ждать, прежде чем разорвешь помолвку? — Джулия сглотнула. — Впрочем, какая разница. Он не делал предложения.

С Божьей помощью и не сделает.

* * *

Насыщенная янтарная жидкость кружилась в бокале, ее движение завораживало, но в конце концов прекратилось. Бенедикт опрокинул бренди в рот. Оно прожгло дорожку в желудок, и на мгновение гул окружающих разговоров заглох. Отлично. Он нарочно выбрал этот уголок клуба, потому что хотел избежать обычных вялых замечаний о погоде и бесконечных политических споров. После целого дня бесплодных поисков хороших лошадей одного бокала явно недостаточно. И это если не вспоминать о поцелуе с Джулией. Три дня прошло, а он до сих пор не может стереть из памяти ее аромат. Подняв палец, Бенедикт позвал лакея. Ему необходима целая бутылка, чтобы забыть тот поцелуй.

Потому что после первоначального колебания Джулия отвечала ему несколько секунд. Конечно, маловато, но вполне достаточно, чтобы распалить его фантазии. Достаточно, чтобы он вообразил себе ее податливое тело, откликающееся на куда более интимные прикосновения, чем поцелуй.

Бенедикт побарабанил пальцами по столу. Да где этот лакей?

— Знаешь, в последние дни ты сделался каким-то слишком жалостливым к себе.

Пальцы застыли над столом. Рядом стоял Аппертон в беспечно сбитом набок галстуке, с взъерошенными волосами, словно явившийся в клуб прямо из постели любовницы.

— Мне кажется, — продолжил Аппертон, — этот клочок муслина забрался тебе прямо под кожу.

Бенедикт ударил ладонью по столу.

— Я тебя не спрашивал! И как ты смеешь называть ее «клочком муслина»?

Аппертон подтянул стул и уселся, скрестив на груди руки и вытянув перед собой длинные ноги.

— Если бы ты сообщил мне ее имя, то, возможно, я не осмелился бы.

— Я только начал выпивать. Чтобы назвать тебе ее имя, мне придется хорошенько надраться.

Появился лакей с бутылкой бренди и вторым бокалом, который Аппертон тут же присвоил себе.

— Сыграем? — Он налил в каждый бокал на два пальца. — Я называю имя молодой леди. Если неправильно, пью я, а если угадываю, пьешь ты. Кто первый наберется как следует, тот и выиграл.

— И что за выигрыш? Если не что-нибудь полезное вроде породистой кобылы, то мне неинтересно. Я отлично напьюсь безо всяких игр.

Аппертон постучал пальцем по своему нетронутому бокалу.

— Ты понимаешь, что завтра проснешься с раскалывающейся головой, а на завтрак пожелаешь какую-нибудь гадость вроде почек или копченой селедки?

— По крайней мере, высплюсь.

Выгнув бровь, Аппертон отпил из бокала.

— Что, все так паршиво? Ну хорошо, давай заключим пари. Одна догадка и пять сотен фунтов, если я прав.

Бенедикт с грохотом стукнул бокалом о стол.

— Пари? Да к чертям собачьим твои пари! Именно из- за них я попал в эту неразбериху!

Аппертон изучал свои ногти.

— Действительно. А мисс Джулии ты о своих чувствах сказал?

Бенедикт заморгал и уставился на друга.

— Ой, только не надо смотреть так потрясенно. — Аппертон подался вперед. — Ты что, и правда надеялся скрыть это, с вашими-то супружескими шутками?

— Какими еще шутками?

— На музыкальном вечере, когда я дразнил вас и предлагал стать парой. Ну не такой же ты болван, чтобы забыть об этом! Еще мои сестры, которым медведь на ухо наступил, жестоко обращавшиеся с герром Моцартом и другими композиторами?

Раздражение пробилось даже сквозь изрядный туман, которым окутывало его бренди.

— Да, помню. И что из этого?

— Ну конечно, ты не заметил. Наверное, был слишком занят, изучая обои. Да на лице мисс Джулии можно было яичницу жарить — так она раскраснелась.

Бенедикт потряс бутылку.

— Да ты у нас поэт, с такими образными выражениями. Можешь дать лорду Байрону несколько уроков. Покажешь ему, как это делается.

— А, сарказм — последнее прибежище отчаявшихся. Смотрю, ты не рвешься отрицать, а это уже шаг в нужном направлении.

— Высказывай свою мысль, Аппертон, пока я не опрокинул тебе на голову эту бутылку.

— Ты не посмеешь совершить подобного святотатства по отношению к столь превосходному бренди.

Бенедикт сжал горлышко бутылки.

— Мы всегда можем заказать другую.

— Это верно, — поспешно согласился Аппертон. — Ладно, слушай. Как бы выразиться поделикатнее…

Бенедикт громко фыркнул.

— Когда твои сестры начнут попадать в ноты, тогда ты сможешь выразиться деликатно, но не раньше.

— Признаю свое поражение. — Аппертон отсалютовал бокалом. — В таком случае буду говорить, как есть. Не одного тебя смущали мои подколки. Мисс Джулии тоже было не по себе. И если тебя интересует мое мнение, она вполне могла бы принять твое предложение.

Бенедикт подался вперед.

— На что спорим?

— Вот черт.

— Что такое?

— Если ты так уверен, я понимаю, что уже проиграл. Что-то случилось?

Бенедикт посмотрел на друга. Конечно, они провели в согласии немало часов (одному богу известно, как сильно потом у них болели головы), обсуждая женщин, но он никогда не позволял себе говорить об этой конкретной леди. Бенедикт не мог поставить ее в один ряд с оперными танцовщицами, актрисами и прочими подобными красотками, которых частенько навешал Аппертон. По его мнению, Джулия выделялась даже среди более аристократичных светских дочерей. Она всегда будет выделяться. Да только после их поцелуя природа этого отличия изменилась. И обсуждать ее с Аппертоном, словно она какая-нибудь оперная певичка, было немыслимо.

И все же бренди согрело кровь и развязало язык.

— Я ее поцеловал.

Аппертон удивленно вскинул брови.

— Правда? И?

— Она отреагировала не так, как я надеялся.

Аппертон хохотал столь громко, что джентльмен, сидевший через два столика от них, сердито посмотрел на него.

— Пощечину влепила?

— Нет. — Если бы. Бенедикт подозревал, что гнев он пережил бы легче.

Ее ледяное поведение, вполне объяснимое, да еще открывшийся секрет — вот что заставило Бенедикта обратиться к своей первоначальной цели — просто купить породистую кобылу и уехать отсюда. В памяти было слишком много воспоминаний из прошлого, когда они вместе смеялись. Он хотел вернуть прежнюю Джулию.

— А что? — поторопил его Аппертон.

— Она ответила на поцелуй.

— И это ввергло тебя в такую печаль?

Бенедикт насупился.

— Какая еще печаль? Нет никакой печали.

— Конечно, нет.

— Да пропади оно все пропадом! Потом она опомнилась.

Аппертон допил остатки бренди.

— В таком случае есть очень простое решение.

Бенедикт сердито посмотрел на друга, заранее зная, что совет ему не понравится.

— Какое?

— Сделай так, чтобы в следующий раз Джулия снова перестала соображать.

Бенедикт некоторое время рассматривал свой бокал, затем поднес к губам.

— Следующего раза не будет. Она ясно дала это понять.

— Где твоя отвага, старина? — Аппертон хлопнул ладонью по столу, чем вновь привлек взгляды с соседних столиков. — Девушка тебе нравится. Нужно связать ее и сбить с ног. Не оставляй ей времени остановиться и подумать! Пусть она будет все время так занята тобой, что не поймет, чем ее ударили, пока однажды утром не очнется у тебя в постели. А к тому времени ты доставишь ей такое наслаждение, что все остальное перестанет иметь значение.

Бенедикт стукнул бокалом по столу.

— Ты закончил? Просто не верится, что ты только что предложил мне соблазнить хорошо воспитанную леди из приличной семьи.

Аппертон искоса посмотрел на друга.

— Можно подумать, такое случится впервые.

— Ты исходишь из того, что леди сговорчива. Так вот могу тебя заверить, что нет.

Аппертон взял бутылку и снова наполнил бокалы.

— По крайней мере, такое положение дел не обещает Ладлоу ничего хорошего.

Бенедикт разом осушил содержимое бокала.

— Он уже сделал предложение.

Аппертон побагровел и закашлялся, брызгая слюной.

— Боже праведный, — просипел он, отдышавшись. — Почему ты сразу не сказал? И более того, как ты собираешься это остановить?

Бенедикт не ответил. Краем глаза он заметил какое-то движение и повернулся в сторону него. Поникнув плечами, мистер Сент-Клер спускался по лестнице из верхних комнат, и отблески свечей мерцали на его лысой макушке. Бенедикт прищурился.

— Как по-твоему, что он тут делает?

Проследив за взглядом Бенедикта, Аппертон оживился.

— О, легок на помине!

— Мы не говорили о Сент-Клере.

— Нет, зато про Ладлоу вспоминали.

Аппертон указал на фигуру, торопливо шагавшую вслед за Сент-Клером: высокий, безупречно одетый человек, ударявший тростью по каждой ступеньке. С ними шел еще один, самый обычный и ростом, и внешностью, но выделявшийся своим впечатляющим носом.

Прежде чем Бенедикт успел хоть что-то сказать, Аппертон вскочил и направился к элегантно изогнутой лестнице. Бенедикт застонал. Пусть Аппертон выпил не так много, чтобы опьянеть, но все же он влил в себя достаточно бренди, чтобы утратить осторожность и быть опасным.

Бенедикт с трудом встал, пол под ногами сотрясался, он словно плыл по Английскому каналу на уходящем от преследования корабле. Чтобы не упасть, пришлось ухватиться за спинку кресла.

Он выпил больше, чем планировал, и теперь проход к дверям через лабиринт столов и кресел превратился в нечеловеческий подвиг.

И это если не говорить о лестнице, ведущей на нижний этаж.

— Куда это ты собрался, Ревелсток?

Слишком поздно. Аппертон уже вернулся и теперь смотрел на него с коварным блеском в глазах. Рядом стоял Ладлоу со своим спутником.

Впервые точно такой же блеск Бенедикт увидел в глазах друга, когда они еще учились на первом курсе в Итоне. Заработав в результате порку, Бенедикт решил всячески избегать этого блеска и держаться от него подальше, но ему редко удавалось следовать собственным решениям.

— Не обращайте внимания на Ревелстока, — продолжал между тем Аппертон, подталкивая Ладлоу к креслу. — Он получил дурные известия, и его нужно развеселить.

— Я знаю, чем его подбодрить. — Спутник Ладлоу вытащил из сюртука колоду карт и начал эффектно перемешивать их, чем нисколько не избавил Бенедикта от беспокойства. Человек со столь ловкими пальцами способен подтасовать карты так, что никто и не заметит. — Во что предпочитаете играть? Пикет? Двадцать одно?

Бенедикт выпил недостаточно, чтобы соблазниться. Он поднял свой бокал.

— Спасибо, но у меня есть все, что нужно.

Ладлоу смерил взглядом бутылку и ухмыльнулся.

— Может, отпразднуете вместе со мной?

Бенедикт плюхнулся обратно в кресло. Он разрывался между двумя желаниями: допить остатки бренди в надежде на забытье или разбить бутылку о череп Ладлоу. В любом случае превосходный бренди будет растрачен впустую, но он был слишком пьян, чтобы волноваться по этому поводу.

— О? — Аппертон вскинул брови. — И что мы сегодня празднуем?

Ладлоу улыбнулся еще шире. Схватив бокал Бенедикта, он плеснул туда добрую порцию и поднял его.

— Тост, друзья мои!

Аппертон чокнулся с Ладлоу бокалами.

— Ваше здоровье! Так за что пьем?

— За успешное ухаживание.

Бенедикт в ужасе смотрел, как Ладлоу выпивает содержимое из его бокала. Сам он больше не мог сделать ни глотка. Кроме того, выпитое ранее угрожало извергнуться наружу.

— А. — Аппертон сделал глоток. — Умоляю, назовите имя этой счастливицы!

— Нет. — Ладлоу поставил бокал и погрозил Аппертону пальцем. Судя по всему, он тоже успел выпить больше, чем следовало. — Нет-нет-нет. Если вы еще не знаете, я вам не скажу.

— Тогда, может быть, сразу к делу — она приняла ваши ухаживания?

— Аппертон! — прорычал Бенедикт. Он в самом деле не хотел слушать все это. — Думаю, мне лучше уйти.

Но друг пригвоздил его к месту взглядом, не сулившим ничего хорошего, и хлопнул по руке.

Ладлоу опрокинул в рот еще порцию бренди.

— Нет, еще не приняла, но это лишь вопрос времени. Сегодня я получил письмо от лорда-канцлера. Моя петиция удовлетворена.

Аппертон подчеркнуто вежливо поклонился.

— Милорд. Позвольте принести мои соболезнования по поводу кончины вашей холостяцкой жизни. Если в ближайшее время все юные мисс и их мамаши не начнут вас преследовать, я съем свою шдяпу.

— Ха! Судьба ужаснее смерти, — поддакнул дружок Ладлоу.

Кливден (теперь Бенедикт должен называть его так) налил себе бренди и снова выпил.

— Именно поэтому я и предпринимаю поспешные шаги по самоликвидации с брачного рынка. Вскоре я сумею вернуться к мирному существованию, которым наслаждался до того, как все это обрушилось мне на голову.

Бенедикт стиснул бутылку, пальцы сжали стекло так, словно он представлял себе, как сперва раздавит ее, а потом впечатает кулак в зубы Кливдена, ведь у того их явный избыток.

Бенедикт посмотрел на Аппертона. Судя по его липу, тот искренне наслаждался происходящим. Зачем вообще он притащил сюда Кливдена? Просто чтобы устроить потасовку или имеются реальные причины'? Друг Кливдена, молчаливый и настороженный, продолжал перебирать карты.

Не важно, Бенедикт больше не потерпит всей этой чуши. Он попытался встать.

— Прошу меня извинить, джентльмены.

Аппертон протянул руку и настойчиво надавил ему на плечо.

— Ты же не уйдешь так рано, правда? Здесь как раз становится интересно.

Бенедикт довольно смутно представлял себе, который час, но, безусловно, уже где-то к полуночи.

— Я исчерпал весь свой интерес. Еще немного, и я за себя не отвечаю.

— Сделай мне одолжение, ладно? — Аппертон снова повернулся к своей жертве. — Вижу, вы не позволите такому пустяку, как женитьба, менять что-либо в своей жизни.

— А с какой стати? — вопросил безымянный друг.

Кливден расхохотался.

— Я что-то не замечал, чтобы это хоть как-то меняло жизнь большинства джентльменов общества. Дело-то пустяковое — ложиться в постель с женой до тех пор, пока она не подарит тебе наследника и еще одного ребенка на всякий случай, но потом? — Он осушил свой бокал и встал. — Я твердо намерен наслаждаться жизнью так, как раньше.

Когда Кливден с приятелем ушли, естественно в поисках очередного простака, Аппертон усмехнулся.

— Вот это, я понимаю, дружба. Слухи утверждают, что Кливден распутничает с нареченной своего приятеля на регулярной основе.

— Что?

— Китон. Кливден познал невесту этого парня в библейском смысле слова.

Бенедикт гневно посмотрел на друга.

— Зачем ты заставил меня выслушивать весь этот бред? Еще чуть-чуть, и я бы этому идиоту башку оторвал!

Аппертон ухмыльнулся.

— Просто надежнее укрепляю свое пари.

Г лава 10

— То, что я слышала, — правда? — Прищурив вечно слезящиеся глаза, леди Апперли внимательно рассматривала Джулию в лорнет.

Да будь оно все проклято. Ее поймали в коридоре, ведущем в дамскую комнату. Надо же было наступить на подол! Теперь срочно требовалось его зашить, а это шифоновое платье подшивалось так часто, что запасного материала практически не осталось.

Джулия постучала пальцами по вееру. Принимая во внимание лорда Чадли, который опять ей надоедал, и этих жаждущих сплетен драконих, лучше бы она и вовсе не ездила на бал к Пендлтонам. Однако именно сегодня выбора ей не оставили.

— Это зависит от того, что именно вы слышали, миледи.

Вдова нахмурилась еще сильнее.

— Не болтай вздор. Ты должна знать. Вчера вечером в опере все только об этом и говорили.

— Боюсь, вчера мы не ездили в оперу. Слишком много семейных дел.

— Хм. — Челюсти леди Апперли ходили в одном ритме с перьями в ее прическе.

Джулия лихорадочно искала какую-нибудь подходящую тему для сплетен.

— Это как-то связано с грядущими свадебными торжествами принцессы Шарлотты?

— Разумеется, нет. Всем серьезным людям давно наскучило обсуждение списка приглашенных и намерений ее королевского высочества одеться в золотое.

— В таком случае боюсь, что не могу ответить на ваш вопрос.

Джулия с надеждой сделала шаг в сторону дамской комнаты.

— Не притворяйся дурочкой. Еще как ответишь.

Неужели старуха-дракониха твердо намерена вывести ее из себя?

— Может быть, вы уточните?

Вдова подалась к ней, павлиньи перья на ее веере защекотали нос Джулии.

— Разве мы с тобой не разговаривали у Послтуэйтов?

Будучи в полном замешательстве, Джулия с трудом подавила желание закричать.

— Да, немного поговорили. Мне кажется, вам лучше побеседовать с моей сестрой.

— С твоей сестрой, конечно. Осмелюсь заметить…

— О, Джулия! А я тебя везде ищу. — София с пылающим липом шла к ней по коридору так быстро, как только позволял туго зашнурованный корсет. — Мама просила передать, что ты должна быстро вернуться в бальный зал. Тебя ждут.

— Кто? — Только не Бенедикт. Пожалуйста, только не Бенедикт. Хотя с их опрометчивого поцелуя прошло уже несколько дней, она все еще не готова встретиться с ним лицом к лицу. Может, и никогда не будет готова. От одной мысли о нем ладони начинали потеть.

— Мама с папой, Хайгейт и, конечно, его сестра. Они готовы сделать объявление.

Щелк! Старая вдова выхватила лорнет.

— Хайгейт, вот как? Как раз с тобой я и хотела поговорить.

— Миледи?

Джулия не могла винить Софию за легкую встревоженность в голосе. Судя по интонациям вдовы, та неслась к своей цели со всей утонченностью взбешенного быка.

— Ты что же это, взяла и обручилась с таким, как он? Обручилась?

София побледнела и отступила на пару шагов.

— Да, — пискнула она.

— Насколько мне известно, у тебя и выбора-то не было — только принять его предложение, — продолжала леди Апперли. — В мое время юные леди подходили к вопросу о замужестве куда осмотрительнее.

София безумными глазами смотрела на вдову.

— Прошу прощения, — вмешалась Джулия, — но нас ждуг родители.

Как фигура на носу боевого корабля, леди Апперли надвинулась на свою жертву.

— Я еще не закончила! Ишь, девчонки. Вам определенно требуется более приличное воспитание. Резвятся, отказывают приличным джентльменам, а потом бросаются на таких, как Хайгейт.

Джулия искоса посмотрела на сестру: нижняя губа Софии задрожала и она прикусила ее.

— А что не так с Хайгейтом? — спросила Джулия, заранее страшась ответа.

— Прошу, не надо, — прошептала София.

Джулия пригвозлила сестру строгим взглядом. Зачем прекращать этот разговор? София утверждала, что собирается разорвать помолвку, а сплетни леди Апперли вполне могли бы предоставить ей необходимый повод. Разве только… разве только София уже что-то знает.

— Не надо что? Что ты слышала о Хайгейте?

Леди Апперли опустила лорнет и придвинулась ближе.

— Кое-что, сказанное мистером Ладлоу. — София смотрела на вдову. — Пожалуйста, не заставляйте меня повторять это.

— Мистером Ладлоу? — Леди Апперли нахмурилась. — Я слышала, теперь его положено называть Кливденом. В любом случае я бы не доверяла его словам о Хайгейге. — Она шагнула еще ближе, в глазах сверкало откровенное ехидство. — Видите ли, у них есть общее прошлое.

София моргнула, а затем еще раз.

— У них?

— Да, моя дорогая. Не стоит доверять тому, что они говорят друг о друге. — Леди Апперли внезапно захлопнула веер и поплыла прочь. Джулия на минуту лишилась дара речи.

— Что все это значит?

София повернула голову и посмотрела вслед вдове, направляющейся в бальный зал.

— Не знаю.

В ее интонации слышалось странное сочетание облегчения и возбуждения.

— Но ты догадываешься.

— Помимо того факта, что у нее началось старческое слабоумие?

Слабоумие, однако, явно относилось к наименьшим из недостатков леди Апперли. Скорее всего, она нарочно провоцировала Софию.