Всё началось со скандала

В какой-то момент миссис Сент-Клер произнесла нечто, подозрительно похожее на вопрос: «Ты вообще понимаешь, как усердно я трудилась, чтобы этого добиться, и все ради того, чтобы ты потом отказалась?»

Джулия не стала утруждать себя ответом. Никаких оправданий тут быть не могло. Должно быть, прошло не меньше получаса, пока мама добралась до финала:

— Ну? Что ты можешь сказать в свое оправдание?

— Ничего.

Миссис Сент-Клер моргнула. Ее прическа давно рассыпалась, и волосы теперь беспорядочно падали на раскрасневшееся лицо. Она явно рассчитывала услышать какие-нибудь оправдания.

— Ничего?

— Я не могу сказать ничего такого, о чем не говорила раньше, — объяснила Джулия так, словно обращалась к маленькому ребенку. Как будто это она была родительницей. — Поэтому и говорю — «ничего».

— А что же будет с нами? Ты понимаешь, что мы как семья погибли? Мы банкроты? Понимаешь? — Голос матери достиг высот, какие обычно свойственны только самым знаменитым сопрано. — Ты могла бы нас спасти!

— Прошу прощения, но это не моя забота.

— Не твоя забота? Не твоя забота?!! — Миссис Сент-Клер снова набрала полную грудь воздуха и словно раздулась. Новый взрыв был неизбежен, со всеми возможными вариациями слова «неблагодарная».

Отлично. Пора ее оборвать и проверить, действует ли командирский тон Джулии на кого-нибудь, кроме Бенедикта.

— Да, это не моя забота. Папе не следовало попадать в такое положение.

Она вспомнила мрачное уныние, скрытое в отцовских словах, когда он отчаялся предоставить жене желаемое. Мой бог, а ведь отец, должно быть, когда-то любил маму. Может быть, до сих пор по-своему любит. Спустя более двадцати пяти лет брака он все еще пытается достичь для своей жены невозможного, старается добиться ее одобрения. Интересно, мама хотя бы догадывается об этом?

— Конечно, не следовало, — ответила миссис Сснг-Клер. — Но что будет с нами теперь?

— Я, безусловно, буду пристроена. Бенедикт намерен на мне жениться.

— Надо думать. — Тут она прищурилась. — И не вздумай его отвергнуть. Только не после такого бесстыдного поступка.

— Не отвергну. Считай, я уже замужем.

— И София пристроена.

Да, лучше бы Софии тоже выйти замуж. Проклятие. Сестра собирается расторгнуть помолвку, но Джулия не могла рассказать об этом матери, тем более сейчас. Нужно найти способ убедить Софию выйти за Хайгейта с учетом неминуемого скандала.

— Кстати, где София?

— Уехала с Хайгейтом в театр. И не пытайся отвлечь меня этими пустяками. Возможно, наши затруднения кажутся тебе ничтожными, раз уж вы обе умудрились найти себе мужей, но ты хоть на минутку задумалась о своих отце и матери?

— Папа заставил меня пообещать, что я позабочусь о твоем будущем.

— О моем будущем? — Между бровями появилась морщинка. — Почему о моем будущем, как будто самого отца в нем не будет?

Джулия посмотрела матери прямо в глаза. Уж лучше выложить все напрямик.

— Может, и не будет.

— И что это значит? — В отличие от предыдущего взрыва, миссис Сент-Клер задала этот вопрос негромко, почти робко, словно боялась, что ответ ее уничтожит.

— Он вызвал Кливдена на дуэль.

— Он? Вызвал Кливдена? — Она выпрямилась во весь рост и снова обрела голос. — А это еще что за вздор? Если кто и должен кого вызвать, так это Кливден Ревелстока!

Что ж, видимо, мама предпочитает такой сценарий, потому что он все еще может предоставить ей возможность получить желаемое.

— Ты в самом деле настолько корыстна, что хочешь подставить Бенедикта под пулю?

— Что? Нет! — Миссис Сент-Клер всплеснула руками. — Я вообще никого не хочу подставлять под пулю. А твой отец… — Она снова беспомощно всплеснула руками.

Долгие наблюдения за матерью как в обществе, так и дома заставили Джулию считать ее очень сдержанной женщиной. Рассчитано все: каждое движение, жест, выражение лица. Да вот хоть сегодня, когда она отчитывала дочь за побег, каждое ее слово имело только одну цель — вызвать чувство вины.

Миссис Сент-Клер знала, какое положение в обществе она хочет занять, и вела себя так, словно уже достигла своей цели. Даже возражения против свадьбы со старым другом подавались исключительно в рассудительной, цивилизованной манере. Очень много лет назад она приняла правила подобающею поведения и стала в некотором роде их олицетворением. И такое ее замешательство и растерянность, пожалуй, слегка пугали.

— Мама. — Джулия встала с кровати и положила руку на мамино плечо. Кожа на ее шее была холодной и влажной. — Мама, все будет хорошо. Бенедикт согласился стать папиным секундантом, и папа уже стрелялся раньше.

Миссис Сент-Клер прижала ко лбу раздвинутые пальцы, указательный и большой.

— Та старая дуэль. Он тебе рассказал?

Дочь подалась к ней еще ближе.

— Он сказал, что вызвал Челтенхема.

Неужели мама и вправду покраснела? Румянец сбросил с лица лишние годы, и Джулия внезапно увидела юную девушку, делающую свои первые шаги в светском обществе. Должно быть, ее красота заставляла всех мужчин оборачиваться, а у других юных леди вызывала припадки ревности и зависти. Примерно как это происходило с Софией.

— Что еще он тебе рассказал?

Услышав настороженность в голосе матери, Джулия навострила уши.

— Только то, что он счел необходимым защитить твою честь.

Щеки миссис Сент-Клер ярко заалели, даже лоб покраснел.

— Этот романтичный старый дурак, — пробормотала она.

Джулия уронила руку. За все годы наблюдения за родителями она ничего подобного и вообразить не могла. Они всегда относились друг к другу с чопорной вежливостью в тех случаях, когда вообще общались. Но увидеть, что из-за какого-то воспоминания мама краснеет, как школьница…

— А что тогда случилось?

— Никого не ранило, если ты об этом. Небольшое чудо. В их состоянии ни один не мог стрелять нормально. Оба были мертвецки пьяны.

Джулия сжала губы в попытке представить себе молодого отца, пьяно покачивающегося и целящегося из пистолета куда-то примерно в сторону противника.

— А почему он это сделал, как ты думаешь?

У нее имелись свои мысли на этот счет, но о чем догадывается мама?

— Этот человек был без ума от меня.

Этот человек. Не твой отец, не Чарлз — этот человек. Он не тот мужчина. И даже спустя четверть века мама испытывает горечь.

— Как по-твоему, он до сих пор без ума?

— Что это еще за вопрос? — рявкнула миссис Сент-Клер.

— Важный. — Да, очень важный. Неделю назад ей бы даже в голову не пришло об этом спрашивать.

— После всех этих лет? Сомневаюсь. — Мать тяжело вздохнула. — Полагаю, в самом начале все еще можно было исправить. Но теперь слишком поздно. Слишком поздно для всего. — Миссис Сент-Клер на мгновение закрыла глаза и сглотнула. Затем поднесла пальцы к щеке Джулии, прикоснулась легко и прохладно. — Знаешь, ты пошла в отца.

— В смысле?

— Твоя внешность, твой темперамент. Он тоже всегда скрывал свои чувства. — И с этими словами миссис Сент-Клер вышла из комнаты.

С гудящей головой Джулия опустилась на кровать. «Я не хочу становиться такой, как она», — промелькнуло в сознании эхо старого разговора с Софией. В этих словах содержалось нечто более важное. Она не хочет превращаться в копию своей матери — красота с годами увядает, хотя внешность остается приятной глазу, но внутри все по-прежнему кипит желчью о прошлом, которое невозможно изменить.

Нет, Джулия не хочет становиться таким человеком. Перед ней сейчас будущее, будущее с Бенедиктом, и, как он заметил, ей всего лишь нужно определиться и решить, каким будет их брак. Требуется только открыть свое сердце.

К тому времени, как в спальню, вальсируя, вплыла София, младшая из сестер уже переоделась в ночную рубашку и забралась под одеяло. Джулия села в кровати и обняла колени. Какой прием ей окажет сестра? Скандал с Софией будет отличным завершением идеально несчастливого вечера.

— Как спектакль? — рискнула Джулия прощупать почву.

Старшая из сестер на мгновение застыла.

— Ты дома. — В голосе звучало лишь удивление.

— Да, дома.

— О, Джулия! Прости меня за мое поведение тем вечером! Я так беспокоилась, когда ты сбежала, и думала, что это из-за меня…

— Ну что ты, конечно, не из-за тебя! — Джулия откинула одеяло, вскочила и крепко обняла сестру. — Я сбежала, потому что ни за что, никогда не выйду за Кливдена.

— Да, но… — София сильно вздрогнула в объятиях сестры. Несмотря на все заверения, она, кажется, собиралась разрыдаться.

— Никаких «но». Расскажи мне про театр.

— Театр? — София подняла голову и вытерла покрасневшие глаза. — Ах да, театр.

Джулия внимательно смотрела на сестру. Щеки Софии раскраснелись, обычно аккуратные кудряшки, растрепавшись, сбились над ушами, а на фарфоровой коже шеи ярко выделялось подозрительное темное пятно,

— Мама сказала, что ты уехала с Хайгейтом в театр.

Услышав это имя, сестра легко вздохнула и прислонилась к стене, обхватив себя руками за талию. Голубые глаза уставились куда-то вдаль.

— Вы до театра-то доехали?

— Что? — София вздрогнула. — О, нет. Хайгейт подумал, что лучше мне не появляться на людях, учитывая… — Она неопределенно махнула рукой и замолчала.

— И куда же вы поехали? Прости мою бестактность, но ты выглядишь, как будто… — Ей не хотелось говорить, что сестра выглядит как женщина, которую только что удовлетворили, но выглядела она именно так. Джулия легко узнала симптомы.

София подплыла к кровати, раскинула руки и упала на матрас.

Джулия в тревоге замерла.

— С кем ты сейчас, собственно, была?

Ресницы Софии затрепетали, глаза приоткрылись.

— Как с кем? Конечно, с Хайгейтом.

— И чем вы все это время занимались?

На губах сестры заиграла лукавая улыбка.

— Помимо всего прочего, кое-что обсуждали.

— О, София, что ты наделала? — Джулия вытерла повлажневшие ладони о белую ночную рубашку. Какая ирония!

Старшая из сестер приподнялась на локтях.

— По правде говоря, ничего такого, чго бы меня окончательно погубило… О, но было восхитительно и греховно, но я думаю, ты и сама все знаешь.

Измученно улыбнувшись, Джулия опустилась на кровать. Какое облегчение, что ей есть с кем об этом поговорить, с кем-то, кто не будет бранить ее за отказ от шанса получить титул и, что еще хуже, за вовлечение семьи в скандал.

— О, София, что я натворила? Должно быть, мама уже строит планы, как отослать нас обеих гнить в деревню. Если нам очень повезет, мы сможем показаться в городе лет через десять.

— Мне казалось, ты любишь деревню.

— Люблю, но ведь я и твое будущее разрушила.

— Как это? Ты же не собираешься замуж за Кливдена, правда?

— Конечно, нет. Но, должно быть, ты знаешь, что он погнался за нами. — Джулия поводила пальцем по стеганому покрывалу. — И после того что он там увидел…

— А что именно он увидел?

— Бенедикта и меня… в постели… вместе.

София пискнула.

— Достаточно, чтобы вырвалось единственное слово, и я уже никому никогда не буду нужна.

— Но разве ты не этого хотела? И не говори «никому». Если Бенедикт тебя обесчестил, он, как джентльмен, должен жениться.

— Он уже получил специальную лицензию.

София потянулась и погладила сестру по руке.

— Ну и все.

Пораженная иронией ситуации, Джулия уставилась на Софию. Ее сестра, мечтательная и взбалмошная, практично рассуждает о скандальной неразберихе, хотя всего несколько минут назад едва не поддалась слезливому приступу.

— Кстати, насчет свадьбы…

— Если Ревелсток получил специальную лицензию, вы можете пожениться, когда пожелаете.

— Нет, я имею в виду твою свадьбу. Теперь ты не можешь расторгнуть помолвку.

— Но Хайгейт заверил меня, что я не обесчещена. — София приподняла голову и стала разглядывать свои руки. — Хотя он просил меня хорошенько подумать.

— Ты должна. Это не имеет никакого отношения к Хайгейту, зато имеет прямое отношение к пари.

Руки Софии внезапно похолодели, и она закутала их юбкой в тщетной попытке согреть.

— Пари? — Даже голос ее зазвучал совсем слабо. — Какое пари?

— Кливден был так уверен в моем положительном ответе, что заключил пари на то, что я стану его графиней. Это случилось еще до предложения и вообще до того, как я узнала о его намерениях!

София пристально посмотрела на сестру.

— Он сделал предложение? Когда?

— Да вечером, во время обеда по случаю твоей помолвки. — В голосе Джулии зазвучала тревога.

Конечно, она думает, что София сейчас разразится слезами, как это часто случалось в прошлом при разговорах о пренебрежительном отношении Кливдена. Но больше этого не случится. Больше София не прольет ни слезинки из-за этого человека.

— Ты же знаешь, я никогда об этом не просила! — Джулия вскочила на ноги. — И никогда его не поощряла. Я даже не знала, что Кливден проявляет ко мне интерес, до того бала у Послтуэйтов, и ты знаешь, ты знаешь об этом. Я всегда подталкивала его к тебе!

— Знаю, — прошептала София. Ее голос отказывался звучать громче. Джулия шагнула к сестре, ее подбородок дрожал.

— Кливден никогда не любил меня и не собирался любить. Знаешь, почему он выбрал из всех именно меня?

Джулия замолчала, расхаживая по комнате взад и вперед, но София не могла заставить себя дать ответ. Нездоровое любопытство подталкивало ее к тому, чтобы узнать причину. Что бы там ни было, она справится с этим.

— Кливден не хотел жену, которая будет его любить. Он сказал, что выбрал меня, потому, что я его не люблю и, что еще важнее, никого никогда не полюблю. Видишь ли, как оказалось, среди джентльменов общества у меня особая репутация. Они думают, что я сделана изо льда.

— И поэтому он сделал тебе предложение? — Вопрос прозвучал равнодушно. Хотя годы все нарастающей боли должны были с неистовым жаром вырваться наружу, словно прорыв плотины или вспышка ярости. Но почему-то Софию охватило спокойствие. Только подумать — речь о том, как Кливден сделал предложение другой женщине, ни много ни мало ее сестре, но почему-то ее это совершенно не волнует.

— Прости. Тогда я подумала, что лучше тебе этого не рассказывать. Знала, что ты расстроишься.

— Я не расстроилась, честно.

— Я отказала ему наотрез, — продолжала Джулия, словно сестра ничего не сказала. — Тем вечером папа с Кливденом меня просто ошеломили. Они тайком заключили соглашение, а я ни о чем не подозревала. Я же не могла устроить сцену посреди бального зала, в присутствии всего общества! Да частично я была просто в шоке, даже не могла поверить в действительность происходящего.

— Джулия, на этот раз я плакать не собираюсь. Правда.

Но младшая из сестер еще не договорила. Она наклонилась вперед и положила руку на плечо Софии.

— Мне жаль, что все это причинило тебе такую боль, но, пожалуйста, пойми одно: это дело рук Кливдена, а не моих. Так было всегда, все пять лет.

— Знаю, — прошептала София. — Теперь я это понимаю.

Она понимала гораздо больше — неприятную правду, куда более значимую, чем та, которую только что озвучила Джулия. Это не Кливден пять лет ненамеренно причинял ей боль. Он не имел к этому отношения по одной простой причине — Кливден будто не замечал, что София существует на свете. Если кто и делал ей больно, так это она сама, позволившая настолько укорениться своим фантазиям и иллюзиям, что они заслонили реальную жизнь.

— Но при чем тут моя помолвка с Хайгейтом?

— Папа задолжал Кливдену кучу денег. — Джулия снова подсела к сестре и посмотрела ей в глаза. — Если он не сможет расплатиться, наша семья обанкротится. Кливден согласился простить ему долг в обмен… ну, на меня.

— Нет!

— Это правда. Все это — чистая правда. Отец сам признался. И представляешь, что произошло, когда мама узнала? Она решила, что таким образом я должна выполнить свой долг перед семьей.

— Но как… как они могли? — София больше ничего не сумела сказать. Вспышка ярости, которая ожидалась чуть ранее, пронзила сейчас. Но глаза странным образом оставались сухими, словно от столь жарких эмоций слезы просто испарились.

— Как бы там ни было, я в первую очередь во всем виню Кливдена, ведь это его идея. Сумма заключенного им пари в точности такая же, как папин долг. Я думаю… нет, я уверена, он выдумал такой способ, чтобы возместить свой проигрыш.

— Мерзавец! Самый настоящий мерзавец! — София глотала прохладный воздух в надежде усмирить бушующее внутри адское пламя. — Только подумать, — произнесла она, когда смогла продолжить, — всего неделю назад я бы решилась на что угодно, лишь бы оказаться на твоем месте или хотя бы привлечь его внимание!

— В общем, раз уж мне удалось стать для него негодной, он твердо намерен отправить папу в тюрьму за долги. Вот почему ты должна выйти за Хайгейта. Если ты будешь замужем, то не пострадаешь от всего этого.

— А как же мама?

— Я уже пообещала позаботиться о ней. Папу это устраивает.

— А что же будет с ним?

— Это пока не известно. Для начала он должен пережить дуэль с Кливденом.

София потянулась к шее и подергала медальон.

— Дуэль? Папа планирует драться на дуэли?

— Да, а Бенедикт будет его секундантом. София… — Джулия наморщила лоб. — София, я только что вспомнила кое-что. Фамилия Китон тебе о чем-нибудь говорит?

— Китон помолвлен с той потаскушкой.

Казалось, что Джулия вот-вот рассмеется, но разве до смеха в сложившихся обстоятельствах?

— Правда? Интересно, что ему известно о Кливдене?

— Понятия не имею, зато Хайгейт многое знает о нем. Но почему ты спрашиваешь про Китона?

Младшая из сестер еще сильнее наморщила лоб, и София мгновенно узнала это выражение — оно означало, что Джулия обдумывает какой-то план. План, который способен принести огромные неприятности кому-то.

— Китон был там в ту ночь, когда отец проиграл последние деньги. А теперь ты говоришь мне, что Хайгейту что-то известно…

— Как оказалось, у них довольно богатое общее прошлое. И эта история не из приятных.

— Тогда ты лучше мне все расскажи. Может быть, нам удастся остановить предстоящее.

Руфус как раз шел по коридору, тянущемуся от фойе до оранжереи, когда Хейстингз открыл дверь, в которую кто-то постучался. Необязательно смотреть на высокие напольные часы, чтобы понять — для визитеров час слишком ранний. Заинтригованный Руфус подошел поближе. Кажется, дворецкий уже начал спорить с кем-то слишком маленьким, потому что Руфус не мог разглядеть человека из-за плотной фигуры Хейстингза.

— Это в высшей степени необычно. — В голосе Хейстингза прозвучали осуждающие нотки его нанимательницы. Несомненно, Мария выбрала его именно за эти качества.

— Но…

Услышав женский голос, Хайгейт застыл. На пороге стояла мисс, кажется Сент-Клер, и совершенно одна.

— Мисс, — продолжил Хейстингз, — это просто не принято.

Ну что ж, самое время вмешаться. Руфус вышел в фойе, громко постукивая высокими сапогами по паркету.

— Может, и не принято, но всегда можно сделать исключение.

София дрожала, стоя на пороге, и сжимала края темно-синего плаща, наброшенного на плечи. Шляпка с широкими полями затеняла ее лицо, но не настолько, чтобы скрыть округлившиеся глаза и бледность. Она заметила его, и крепко сжатые губы слегка расслабились.

О, эти губы. Вчера ночью он пробовал их на вкус, буквально упивался ими, но недостаточно, чтобы утолить свою жажду. Даже кончики пальцев заныли при воспоминании о ее теле, плавившемся от его прикосновений и содрогавшемся от наслаждения.

— Милорд! — протестующе воскликнул дворецкий, врываясь в воспоминания. — Молодая леди одна!

— Молодая леди — моя невеста. Более того, присутствие в доме моей сестры полностью отвечает всем требованиям наличия компаньонки.

Он замолчал, не приказав дворецкому убираться, но тот и сам отлично понял намек. Презрительно хмыкнув, что граничило с неповиновением, Хейстингз повернулся и зашагал по коридору. Мария наверняка получит полный отчет до наступления следующего часа.

— К счастью, — добавил Руфус, когда дворецкий отошел достаточно далеко, моя сестра еще не вставала. Если нам повезет, она нас не побеспокоит. А теперь расскажите, что заставило вас рисковать своей репутацией и прийти сюда.

София положила руку в перчатке на рукав его превосходного сюртука, и Руфус вообразил, как тепло ее ладони просачивается прямо в его предплечье из четырех точек размером с кончики ее пальцев.

Сердце глухо стукнуло. Возможно, она приняла решение по поводу их будущего?

— О, Хайгейт. — Ее голос дрогнул. — Мы можем поговорить где-нибудь наедине?

Сердце стукнуло еще раз. Что-то в ее тоне наводило на мысль о зловещих новостях. Несмотря на все произошедшее между ними, несмотря на гадкие подробности о Кливдене, неужели она все-таки ему откажет?

— Да, разумеется, — машинально ответил Руфус, мысленно перебирая помещения. Не хотелось бы вести ее в утреннюю гостиную и ожидать там появления сестры. Мария, конечно, поведет себя невыносимо, как всегда. Мало того, что он не женится на Софии, которая, к великому разочарованию, ему вовсе не улыбается, так придется еще терпеть злорадство сестры.

Руфус повел гостью по коридору в комнату, которой пользовались крайне редко. Кабинет покойного лорда Уэксфорда стоял нетронутый со времени его кончины: мужская комната со стенами, обитыми темными панелями, и тяжелой деревянной мебелью. Шторы грузного бархата не пропускали внутрь слабый утренний свет. Довольно подходящая обстановка для того, чтобы оборвать едва возродившиеся надежды Руфуса на счастливое будущее.

Он встал у окна, краем глаза наблюдая за Софией, которая осматривала кабинет, прикусив нижнюю губу.

— Я пришла, чтобы попросить вас о помощи, — сказала она наконец. Руфус резко повернул голову.

— О помощи?

— Да, пожалуйста. Вы должны согласиться. Мы не сможем обойтись без мужского совета.

Он выгнул бровь. Лучше принять заинтригованный вид, чем скрывать беспокойство по поводу возможного разрыва помолвки.

— Думаю, вам лучше рассказать обо всем с самого начала.

— Видите ли, будет дуэль. Папа вызвал Кливдена.

Руфус резко выпрямился.

— Ваш отец и Кливден? Не Ревелсток?

— Нет, — сказала София. — Джулия лучше знает, как оно так получилось, но это сейчас не важно. Мы должны выяснить, где и когда состоится эта дуэль.

Он открыл рот, чтобы поинтересоваться необходимостью этого знания, и тут же закрыл. Руфус знал причину. София или, возможно, ее сестра либо, что еще хуже, обе задумали остановить дуэль.

— Нет.

— Нет? — Она шагнула к нему — Не может быть, чтобы вы это серьезно.

— Боюсь, серьезнее некуда.

— Но…

— Bы не можете им помешать. Это вопрос чести. — Руфус положил руки ей на плечи. — А когда честь будет защищена, все вернутся к своей обычной жизни.

— Вы имеете в виду — те, кто выживет. А если папу застрелят?

Руфус позволил себе погладить большими пальцами ее ключицы. По крайней мере, София не отшатнулась.

— Подобные истории редко заканчиваются настоящими ранениями.

Она на мгновение возвела глаза к потолку. Ей совершенно нечего было ответить.

— Почему мужчины так глупы в подобных вопросах?

— Гордость, моя дорогая, просто гордость.

— Но… — София помолчала. — У вас-то имелась серьезная причина вызвать Кливдена на дуэль, но вы же этого не сделали.

София заметила, как он запустил руку в волосы, и они встали дыбом. Внезапно Руфус стал похож на мальчишку, что выглядело очаровательно. Ей захотелось пригладить торчавшие волосы.

— Какой в этом смысл, если моя жена уже погибла? Я не вернул бы ее и не смог бы изменить ее чувства, даже застрелив Ладлоу, как тогда его звали. Кроме того, она была виновата больше, чем этот мерзавец. Он оказался для нее подходящим. А если не он, то был бы кто-нибудь другой.

Софию внезапно стало знобить, и она плотнее сжала плащ у горла. Ей нужно его тепло, вдруг осознала София, нужно, чтобы Руфус обнял ее, поглаживая по спине. Ей хочется положить голову ему на плечо, вдохнуть его запах и забыть обо всем. Нет, не совсем так. Она хочет помочь забыться ему, хочет стереть прошлое и оставить только будущее.

— Вы много размышляли об этом, верно?

— В последние годы мне, в общем-то, больше не о чем было думать. В некотором роде это оказалось даже удобным. Как только Мария начинала изводить меня, напоминая о долге перед титулом, я, в свою очередь, напоминал ей об этом скандале. Ни одна приличная семья не захочет пятнать свою репутацию, связавшись с человеком с таким прошлым.

— И все-таки вы приехали в город на сезон.

Его губы искривились в безрадостной улыбке.

— Через какое-то время Марии удалось взять меня измором. Она стала утверждать, что за десять лет люди все забыли. Я приехал, чтобы, наконец, заткнуть ей рот, полагая, что дочерям из светского общества достаточно будет единожды посмотреть на мое лицо, чтобы начать меня избегать. Это только подтвердило бы мою точку зрения.

— А вместо этого вы оказались втянуты в наши дела.

Руфус просунул руки ей под плащ, длинные пальцы сомкнулись на талии. Простое тепло, исходящее от его голых, без перчаток ладоней, проникло сквозь тонкий муслин дневного платья, растеклось от точки соприкосновения и собралось глубоко внутри. Воспоминания об этих искусных, опытных руках заставили жидкое пламя закипеть.

— Я переживал и худшее. Подумал, оно того стоит, если мне посчастливится хоть на несколько коротких мгновений прикоснуться к вашей чистоте и невинности.

Щеки Софии залило краской.

— О.

— Действительно «о». — Его шепот повис в воздухе и отразился легким эхом от стенных панелей. А затем Руфус придвинулся.

Святые небеса, подумать только, что он может сделать своим ртом! До встречи с ним София даже не догадывалась, что такие тонкие губы способны на столь чувственные поцелуи. Она затрепетала при воспоминании о том, как легко они прикасались к ее губам, уговаривали, требовали открыться. И сейчас он собирается все повторить. О, как ей этого хочется! Но не время. Руфус уже и так почти заставил ее забыть о причине своего прихода.

В последний момент София опустила голову и уклонилась от поцелуя.

— Нет, я не позволю вам отвлечь меня от цели визита.

Его потемневший взгляд сосредоточился на ее губах.

— Так у вас имелась цель для появления здесь?

— Да. — Его руки все еще лежали на талии, поэтому Софии пришлось вывернуться. Чем дольше тянется физический контакт, тем больше шансов, что она поддастся искушению. — Пожалуйста, Хайгейт… Руфус…

Услышав свое имя, он с шипением выдохнул. София моргнула. Неужели столь простая вещь, как имя, может так на него подействовать?

— Руфус, вы должны мне сказать.

— О чем? — хриплым шепотом произнес он.

— Я должна знать, где состоится дуэль.

Хайгейт протянул руку и взял ее за подбородок.

— Вы с сестрой не сможете это остановить.

— Мы должны попытаться. — Черпая мужество в его реакции, она придвинулась совсем близко и положила ладони ему на грудь.

Мышцы под ладонями задрожали.

— София.

— Мы должны попытаться остановить. — Она так понизила голос, что Руфус едва расслышал слова. — Если не дуэль, то хотя бы Кливдена. — София смотрела ему прямо в глаза. — В этом вы мне не откажете.

Замерзшая земля Гайд-парка хрустела под копытами Артура. Исключая порывистый ветер, заставляющий голые ветви деревьев трещать и превращающий нити тумана в призрачные водовороты, в предрассветном воздухе все оставалось неподвижным.

Бенедикт прищурился, вглядываясь в полумрак. Еще никто не прибыл, даже секундант Кливдена. Прищелкнув языком, он тронул коня.

Можно, конечно, было бы приехать на место встречи в удобной карете, но это казалось неправильным. Артур всегда сопровождал его на бой. Вместе они пережили худшие дни войны с Бонапартом. И сейчас, хотя ставки были значительно более личными, Бенедикт не видел причин изменять традицию.

Почувствовав напряжение хозяина, Артур всхрапнул и сошел с дорожки. Сжав бедра, Бенедикт заставил животное подчиниться. Затем подался назад, дернул поводья и остановил коня, всматриваясь в деревья вдалеке. В тумане виднелась чья-то фигура. Когда человек приблизился, конь опустил голову и ударил копытом о землю.

— По-прежнему намерен пойти до конца? — послышался голос Аппертона, донесшийся с порывом ветра.

Бенедикт коротко кивнул вместо ответа и спешился.

— У меня нет выбора. Я дал слово.

— Знаю, старина. Я имею в виду все остальное.

— Так или иначе, а я через это пройду. До конца.

Друг бросил на него неодобряющий взгляд.

— Будь я на твоем месте…

— Но ты не на моем месте. О Сент-Клере позаботился?

— Вчера вечером добавил ему в выпивку немного настойки опия и отвез домой. Сказал дворецкому, что он перебрал. К тому моменту, как Сенг-Клер очнется, сплетни уже могут утихнуть.

Слава богу, что отец Джулии — человек привычки. Отправить Аппертона в клуб на поиски было совсем просто.

— Хотя… — Аппертон переступил с одной ноги на другую и внимательно посмотрел на друга. — Ты уверен, что хочешь начать семейную жизнь с такой неприятной ноты? Сент-Клер не обрадуется тому, что собственный зять лишил его шанса защитить свою честь. Люди назовут его трусом.

Возможно, но позже Бенедикт найдет способ вернуть расположение Сент-Клера.

— Пистолеты привез?

— Вот они.

Аппертон вытащил из-под мышки темный деревянный ящик, откинул медную защелку и продемонстрировал пару пистолетов. Полированное дерево и металлические стволы тускло блеснули в слабом утреннем свете, Бенедикт взял один из них в руки и ощутил непривычный вес, представив, как пальцы сжимают рукоятку кавалерийской сабли. Ему не хватало ее равновесия и смертельного свиста рассекаемого воздуха при взмахах. Его сабля куда более изысканное оружие. Если с ней правильно обращаться, она убивает бесшумно.

— Уверен, что знаешь, как стрелять? — уточнил Аппертон.

— Знаю, не сомневайся.

— И попасть куда нужно сможешь?

Бенедикт положил пистолет на место.

— Это не имеет значения. Кливден выстрелит, к своему удовлетворению, и мы все продолжим жить дальше.

— И правда. А что насчет мисс Джулии?

— Здорово зависит от сегодняшних шагов, верно?

Лучше сейчас не думать про Джулию. Ему не следует отвлекаться.

Грохот колес избавил Аппертона от необходимости отвечать. Бенедикт повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как модная коляска дернулась и остановилась. Лакей в ливрее спрыгнул с запяток и опустил лесенку.

Кливден, безупречный в охотничьей куртке и накрахмаленной рубашке, выбрался из экипажа. Следом вышел еще один человек. Китон, если верить подписи на сообщениях, которыми Ревелсток обменивался с секундантом мерзавца — человеком, которому Кливден, с большой вероятностью, наставляет рога. Китон, удивительно и подозрительно ловко обращающийся с колодой карт. Китон, принимавший участие в той печально известной карточной игре в ночь, когда Сент-Клер потерял пять тысяч фунтов.

Бенедикт еще мог изменить ситуацию, но честь защищают лишь раз.

При виде Ревелстока выражение лица Кливдена стало напоминать гранит. Возможно, он прищурился, но его глаза сильно распухли после драки.

Бенедикта внезапно пробрала дрожь. Он уже видел подобную мрачную решимость на лицах наполеоновских солдат — выражение мужчин, готовых убивать, если не убьют их. Мужчин, которым нечего терять.

Аппертон ткнул друга локтем.

— Ты точно уверен?

— Теперь уже ничего нельзя остановить.

Когда они приблизились, Кливден посмотрел на Аппертона так, словно перед ним нищий оборванец, пожаловавший с визитом к принцу-регенту.

— Что здесь происходит? И где Сент-Клер?

— Мистер Сент-Клер чувствует себя недостаточно хорошо, чтобы драться на дуэли, поэтому я вместо него. Аппертон будет моим секундантом. И давайте покончим с этим.

Но даже время было против Бенедикта. Казалось, утренний туман сгустился в осязаемую силу, замедляющую все движения. Ревелсток стоял в стороне, пока Аппертон медленно, как улитка, шел навстречу секунданту Кливдена. Он почти не слушал, пока эти двое обсуждали условия и оружие, толком не заметил, как зарядили четыре пистолета — дополнительная пара оставалась у секундантов.

Мерзавца удовлетворит только кровь.

Спустя вечность Бенедикт встал спиной к Кливдену с заряженным пистолетом в руке. Оружие ощущалось как якорь или груз, который будет становиться все тяжелее с каждым шагом из положенных двадцати.

— Один.

По команде Аппертона он сделал первый шаг, затем второй, третий. На десятом невольно напрягся, ожидая ощутить, как пуля впивается ему в спину на одном из следующих шагов к судьбе.

— Девятнадцать, двадцать.

Он повернулся лицом к противнику. Даже на таком расстоянии Бенедикт видел блеск глаз Кливдена, его напрягшуюся челюсть и его решимость. Он всегда представлял себе смерть в виде черепа, призрака или еще чего-нибудь столь же ужасного. В крайнем случае думал, что увидит лик смерти на роже французского солдата. А когда война закончилась и он продал патент, Бенедикт даже не предполагал, что когда-нибудь снова столкнется со смертью, и уж точно не в двадцати шагах от старого школьного врага.

Да пошли они все к черту, эти ваши благородные намерения. Если у него и есть хоть один шанс выйти из этой передряги живым, то нужно стрелять на поражение. Глубоко вздохнув, Бенедикт поднял пистолет.

Г лава 20

Джулия затаила дыхание, когда коляска Хайгейта остановилась в дальнем конце Гайд-парка. Пальцы Софии крепче сжали ее руку. Хвала Господу за то, что у нее есть сестра. Без Софии у нее задрожали бы руки, а вслед за ними и ноги. И Джулия ни за что бы уже не смогла выйти из кареты.

— Ты что-нибудь видишь? — спросила младшая из сестер, будучи сама не в силах смотреть.

— Нет, слишком туманно.

— Самая подходящая погода для того, чтобы пройти незаметно. — Отозвался Хайгейт, сидевший напротив с выражением мрачного неодобрения на лице. Разумеется, он настоял на поездке с ними.

— Нам нужно выйти из кареты, — сказала София.

— Ничего подобного вы не сделаете. Леди не должны быть свидетелями подобных событий. Не понимаю, почему я вообще позволил вам зайти так далеко…

Суровый взгляд Софии оборвал его речь и добавил тревоги уже растрепанным нервам Джулии. Она предпочитала не думать о том, что именно сестра могла пообещать ему в обмен на помощь. С таким лицом в глубоких морщинах он вполне мог быть самим дьяволом.

Дьявол обратил свой взор на Джулию.

— Он будет недоволен, что вы здесь. Не захочет, чтобы вы это видели.

— Тем не менее я чувствую, что должна быть свидетелем. — Сила собственного голоса удивила Джулию. Как она может говорить так уверенно, если внутри все кипит? — Если бы не я, ничего бы этого не случилось.

— О, Джулия, не говори таких вещей, — взмолилась София. — Обвиняй Кливдена, если уж тебе необходимы виноватые, но только не себя.

Хайгейт встал, нагнувшись, чтобы не удариться о потолок кареты.

— Я взгляну сам. А вы обе сидите здесь и не высовывайтесь.

От мысли, что отец снаружи и его ждет ранение или смерть, сердце Джулии бешено заколотилось. Она не может просто сидеть в карете. Они приехали сюда и стоят друг перед другом с заряженными пистолетами по ее вине. Если повезет, она все еще может остановить дуэль. Сестры переглянулись, и Джулия встала.

Едва она вышла на улицу, как увидела их. Примерно в ста ярдах от нее стоял Кливден лицом к другому мужчине, находившемуся на расстоянии ярдов в сорок. А где, черт побери, папа? Ведь мужчина напротив Кливдена намного моложе, выше и шире в плечах. Ветер бросил ему на лицо прядь черных волос.

Не Бенедикт. Только не Бенедикт.

Земля под ногами резко дернулась и куда-то поплыла.

— Нет!

Она рванулась вперед, но Руфус схватил ее за плечо, сжав на удивление крепко.

— Последнее, что ему сейчас требуется, это отвлечься на вас, — проскрипел он. — Не можете вести себя послушно, так последуйте моему совету хотя бы в этом.

Сердце колотилось буквально в горле. Оба мужчины подняли руки, смертельные стволы направлены друг на друга и целятся, чтобы убить.

— Стойте!

Джулия выкрикнула это слишком поздно. В последнее мгновение рука Бенедикта дернулась вверх. Из пистолета вырвались дым и пламя, выстрел эхом пронесся в рассветной тишине.

Пальцы Хайгейга стиснули плечо еще сильнее.

Никто из мужчин даже не посмотрел в их сторону. Кливден по-прежнему стоял напротив Бенедикта с пистолетом в руке, и Джулии показалось, что он целится прямо в сердце. Мерзавец держал заряженное смертельное оружие, и было очевидно, что он твердо намерен продолжать дуэль, хотя противник промахнулся.

Неистово дернувшись, Джулия вырвалась из железной хватки Хайгейта и помчалась к Бенедикту. Руфус закричал и понесся следом, громко стуча сапогами, но она не обратила на это внимания. Нужно добежать до Бенедикта — все ее внимание сосредоточено только на нем.

Если Кливден и заметил их. он даже виду не подал. Лицо его исказилось, и он нажал на спусковой крючок. Пистолет взревел, и Бенедикт рухнул на землю на глазах у возлюбленной.

— Нет!

Вопль Джулии разорвал холодную утреннюю тишину и эхом заметался между деревьями. Топот сапог присоединился к шлепанью туфель по заиндевевшей траве — все устремились к упавшему.

Слезы застелили глаза, вокруг все расплывалось. Слева, словно из ниоткуда, выросла чья-то фигура, загораживающая путь — Кливден — этот кровавый убийца!

С силой, о наличии которой Джулия лаже не догадывалась, и с неистовой яростью она резко оттолкнула его плечом и бросилась на землю к Бенедикту. Рядом с его обмякшей рукой, еще теплой после выстрела, валялся разряженный пистолет. Густая красная кровь струилась из рваной дыры в жилете, заливая одежду и расплываясь огромным темным пятном. Так много крови… В ридикюле лежал носовой платок, но пытаться заткнуть рану этим крохотным клочком ткани — все равно что останавливать весеннее половодье единственной веточкой.

Сражаясь с воспоминаниями и наползающим ужасом вновь ощутить под пальцами мертвую плоть, Джулия прикоснулась к его лицу — холодное, липкое. Его обычный, здоровый цвет кожи сделался мертвенно-серым.

— Нет, нет! — Джулия сильно зажмурилась, но образ Бенедикта, лежащего на земле с бледным как смерть лицом, словно отпечатался в сознании.

Перед ней возникло еще одно лицо, а затем и весь тучный человек с седеющими волосами и глубокими морщинами под глазами.

— Мисс, отойдите в сторону. Я должен его осмотреть.

На плечо легла чья-то рука. Джулия резко отбросила ее. Все еще сидя на корточках, она обернулась. Кливден стоял и наблюдал за происходящим с непроницаемым лицом. Собственно, единственным признаком хоть каких-то чувств было его чересчур быстрое дыхание, вырывавшееся из ноздрей белыми облачками.

Внутри взорвалась ярость. Джулия вскочила на ноги.

— Вы! Не смейте прикасаться ко мне! Ни сейчас, никогда! Все это только ваша вина!

— Мисс Джулия, я… — он успокаивающим жестом протянул к ней руку.

— Вы ее слышали. Не прикасайтесь к ней.

Джулия потрясенно посмотрела вверх. Эти слова, произнесенные властным, уверенным тоном, принадлежали ее сестре. Сестре, которая как-то сумела завладеть одним из запасных пистолетов и сейчас целилась в голову мерзавца.

Джулия поморгала, но сцена не изменилась. Доктор хлопотал над Бенедиктом. Аппертон стоял с белым как мел лицом, и только его взгляд метался между Софией и Кливденом. Чуть дальше от него замер самый гнусный человек на земле. Руфус стоял немного в стороне, напрягшись всем телом и сжав зубы.

На лице сестры застыло жестокое выражение, какого Джулия никогда раньше не видела. Голубые глаза сверкали решимостью, а вытянутая рука не дрожала. Ствол пистолета смотрел точно вперед. София безошибочно прицелилась между подбитыми глазами Кливдена. Костяшки ее пальцев побелели, но она по-прежнему стояла, не шевелясь.

Кливден медленно поднял руки вверх.

— Ну… ну же, мисс Сент-Клер.

— Буду благодарна, если вы закроете рот. — В голосе сестры послышались стальные нотки.

— Не могли бы… вы не могли бы опустить пистолет?

— Нет.

— Что такое? — насмешливо протянул Руфус. — Боитесь, что он заряжен?

— Я знаю, что он заряжен. — Краем глаза Джулия заметила, что руки мерзавца трясутся. — Мы привезли каждый по два пистолета на случай, если одного выстрела будет недостаточно.

— Что? — завизжала Джулия.

— Меня бы не удовлетворила дуэль без крови. — Слова прозвучали тускло и невыразительно, словно он все еще пытался осознать случившееся. — Наши секунданты согласились. Никто не ожидал, что это будет Ревелсток. Я не думал, что он промахнется.

— Может, он решил, что вы даже свинца не достойны, — протянул Руфус тоном, больше подходящим для гостиной, чем для уединенного уголка Гайд-парка на заре.

Кливден задрожал еще сильнее.

— Вам не кажется, что следует велеть вашей невесте прекратить это?

Руфус скрестил на груди руки.

— С какой стати? Меня все это весьма забавляет. Кроме того, в чем-то она права. Возможно, честь еще не удовлетворена.

Кливден бросил на своего секунданта выразительный взгляд.

— Как пострадавшая сторона я заявляю, что полностью удовлетворен.

— Пострадавшая сторона? — вскричала Джулия. — Да как вы смеете? Вы все это затеяли. И если моя сестра требует удовлетворения, я ее поддерживаю.

— Женщина? Стреляться на дуэли? — Казалось, еще мгновение, и Кливден упадет на колени. — Хайгейт, вы не можете терпеть подобного. Или вы тоже собрались отомстить мне за прошлые обиды?

— Мог бы, считай я, что это хоть что-то изменит, — ответил Руфус. — Невозможно удовлетворить честь человека, у которого ее нет. Причины, по которым общество готово мириться с подобным поведением только из-за наличия титула, лежат за пределами моего понимания. Будь прокляты ваши линии родословных. Вы, сэр, позорите саму концепцию аристократизма.

Кливден вздрогнул, голова отдернулась назад, как от настоящего удара. Сейчас он имел полное право вызвать Хайгейта на дуэль за подобные оскорбления. Какая-то часть души Джулии надеялась, что он так и сделает, но другая часть кричала, что для одного дня пролитой крови достаточно.

Боже, Бенедикт. Она прижала ледяные пальцы к губам и повернулась к его безвольному телу. Доктор задрал вверх жилет и рубашку, обнажив рваную дыру, из которой струилась кровь. Джулия стиснула зубы, наклонилась над телом и положила руки ему на плечи. Самое малое, что она может сделать для Бенедикта сейчас, — держать его и молиться.

Деревянная рукоятка пистолета в руках Софии неожиданно оказалась теплой. Она думала, что орудие убийства должно быть холодным и неумолимым. Зато оно было тяжелым — таким же тяжелым, как ответственность за жизнь человека. Очень скоро ее рука задрожала от непривычного груза. София крепче сжала пистолет, дожидаясь ответа Кливдена на оскорбление Хайгейта.

— Что, чувствуете себя в безопасности, раз ваша невеста держит меня на мушке?

— Я чувствую себя в безопасности, зная, что правда на моей стороне. — Со своего места она не видела Хайгейта, но отчетливо представляла, как его губы изогнулись в усмешке. — Я с легкостью могу забыть о прошлом и говорить только о ваших нынешних поступках. Что можно сказатьо человеке, который сознательно подталкивает другого к вынужденной продаже собственной дочери?

Джулия, сидевшая рядом с Бенедиктом, подняла голову.

— И что еще можно сказать о том, кто, пользуясь ситуацией, заключает на женщину пари?

Тут Аппертон. все время стоявший молча, неожиданно вышел вперед., показывая рукой на Кливдена.

— Кстати, еще: что можно сказать об отношениях этого человека с нареченной невестой другого?

Мерзавец резко повернул голову в сторону говорящего.

— На что это вы намекаете?

— Только на то, что я слышал из многих источников. Кажется, вы слишком сдружились с невестой своего секунданта. Но, возможно, удача снова повернется лицом к Китону, учитывая, что ваше личико теперь не такое смазливое.

— Сплетни, — отмахнулся Кливден. — Вы ничего не сможете доказать.

— Я вас видела, — отозвалась София. — На балу у Послтуэйтов. Вы вместе улизнули куда-то.

— Что? — Китон подошел к Кливдену и схватил бывшего друга за лацканы.

София опустила пистолет. Теперь на нее никто не смотрел. На плечо опустилась рука, знакомая и обнадеживающая, — Хайгейт.

— Ты что, готов поверить их слову против моего? — кричал Кливден.

— Думаю, да. — Китон хорошенько его тряхнул. — У меня уже имелись подозрения, а они всего лишь их подтвердили. Ищи себе другого партнера по картам. Посмотрим, удастся ли тебе так же часто выигрывать.

Аппертон быстро встал между ними.

— Следует ли нам принять это за признание?

— Не было никакою признания! — Кливден переводил взгляд с одного на другого, лицо его принимало все более интересный лиловато-багровый оттенок. София даже представить не могла, что человек с такой светлой кожей способен столь густо покраснеть. Синяки на изменившемся фоне стали совершенно незаметными, но в остальном этот цвет ему не шел. — Ни в чем!

— Возможно, и нет, — как всегда, хладнокровно произнес Аппертон, — но если мы станем расспрашивать других джентльменов, недавно проигравшихся вам двоим, подозреваю, может обнаружиться закономерность невероятного везения.

Хайгейт чуть сжал плечо Софии и поддержал Аппертона.

— Разумеется, если вы простите мистеру Сент-Клеру его долг, мы можем и не разглашать всплывшую информацию.

Тут Кливден испустил безрадостный смешок.

— Да кто вас будет слушать? Вы уже навлекли на себя такой скандал, что хозяйки высшего общества не потерпят вашего в нем присутствия.

Взгляд Софии на мгновение метнулся к сестре.

— Ты знаешь, меня это как-то не сильно волнует. А тебя?

— Нет, — прохрипела Джулия.

— Может, и так, — произнес Хайгейт, — но моя сестра обладает в обществе определенным влиянием. Так что слух в любом случае просочится.

Кливден оттолкнул Аппертона и зашагал к своей карете.

— Вы мне надоели, хватит с меня.

— Ждите, я пришлю вам вашу расписку на пять тысяч фунтов, — крикнул вслед уходящему Аппертон.

— Операционная не место для женщины. — Прядки седых волос доктора Камбелла прилипли к его покрасневшей голове, — И уж тем более для молодой незамужней мисс.

Джулия переглянулась с мрачным Аппертоном и решительно осталась рядом с кроватью Бенедикта. Будь она проклята, если уступит.

— Я не знала, что это операционная. — Она жестом обвела мужскую обстановку — тяжелую мебель из темного дерева, темно-бордовые обои. В этом помещении не было ничего легкомысленного, никаких украшений.

— Еще того хуже! — сердито воскликнул доктор. — Вам нечего делать в спальне джентльмена!

Джулия едва не выпалила, что об этом уже поздно заикаться, но вовремя прикусила язык. Кроме того, в присутствии Аппертона, а также ожидающих внизу Хайгейта и Софии ее добродетель вряд ли подвергалась риску.

— Не время спорить.

Она сжала руки в кулаки, чтобы они не тряслись.

Лицо Бенедикта по цвету сравнялось с простынями. Доктор остановил кровотечение еще в парке, но пуля по-прежнему оставалась в груди. Боже, она все еще может его потерять…

Доктор Камбелл взглянул на пациента и поджал губы в тонкую линию.

— Тут вы правы. И уйдете прямо сейчас.

Джулия стиснула руку Бенедикта, такую холодную, лежащую мертвым весом в ее ладони — в точности как тогда у мисс Мэллори. Нет. Он не может умереть. Она этого не допустит.

— Я остаюсь. — Поразительно, что голос по-прежнему звучит уверенно, хотя сердце трепещет прямо в горле. — Скажите, чем я могу помочь.

— Не путайтесь под ногами. А если лишитесь чувств, пусть вам помогает Бог, потому что я не буду.

Джулия выше вздернула подбородок.

— Я не лишусь чувств.

Впрочем, она была близка к этому. Не в силах отвести взгляд, Джулия стояла чуть в стороне и смотрела, как доктор Камбелл полностью срезает с Бенедикта рубашку. Свежая кровь залила грудь и испачкала пальцы доктора, когда он приступил к поискам пули, и колени Джулии превратились в кисель. Застонав, Бенедикт перекатил на подушке голову. По кивку доктора Аппертон надавил на плечи друга, и Джулия с трудом сдержала сочувственный вскрик. Только бы он не очнулся. Не сейчас, не когда боль невыносима. Но Боже, не дай ему умереть, пожалуйста. Мысль о жизни без Бенедикта на все оставшиеся годы куском льда рухнула куда-то в живот и осталась там грузом.

Глубоко сосредоточившись, доктор Камбелл бормотал себе иод нос ругательства. Он вынул из саквояжа хирургические щипцы и погрузил их в грудь пациента. Затем, зажав ими что-то маленькое и твердое, вытащил это и бросил на пол.

Джулия сглотнула и отпустила юбку, которую все это время стискивала в кулаке.

— Это пуля?

Доктор ретзо поднял голову, словно забыл, что она тут. На обветренном лбу поблескивали капельки пота.

— Да, но я еще не закончил. В подобных ранах остается много всего прочего: кусочки ткани, осколки кости.

Джулия содрогнулась.

— Если я пе вычищу рану должным образом, она непременно воспалится.

Он снова погрузил в грудь щипцы. Джулия закрыла глаза, но не могла избавиться от вида той жуткой дыры в теле Бенедикта. Мало того, что из нее лилась кровь, пуля разорвала еще приличный кусок мышцы прямо над сердцем.

Его сердце. Так близко.

Пусть за все это Кливден отправится прямо к дьяволу! Он едва не отнял у нее Бенедикта. И у него еще может получиться.

Услышав стон боли, Джулия решилась снова взглянуть.

Глаза Бенедикта были по-прежнему закрыты, но он вырывался из рук Аппертона и коротко, прерывисто дышал.

— Вам придется добавить свой вес, мисс, — быстро приказал доктор. — Если он не будет лежать спокойно, я не смогу прочистить рану.

Сильно выпрямив спину, Джулия подошла вплотную к кровати. На таком близком расстоянии в воздухе чувствовался запах крови. Она буквально ощущала на языке медный привкус.

— Положите руки ему на плечи и заставьте его лечь.

Аппертон перешел к дальней стороне кровати, а Джулия положила ладони на мышечный узел правой руки и сильно надавила. Слава богу, кожа под ее пальцами все еще была теплой и живой. А под кожей стальные мышцы, привыкшие удерживать сотни фунтов лошадиного веса, сопротивлялись ее нажиму.

— Еще чуть-чуть осталось, — пробормотала она, не зная точно, кого пытается убедить. — Ты должен лежать спокойно, чтобы доктор мог закончить.

Доктор Камбелл то и дело задевал ее, извлекая из раны крохотные кусочки свинца, но Джулия не обращала на это внимания. Ей было все равно, лишь бы Бенедикт выжил. Доктор ткнул щипцами еще раз, и пациент так рванулся, что едва не отбросил ее в сторону.

Джулия удерживала его с такой силой, что даже руки заболели.

— Держись. Держись ради меня. Держись ради нашего будущего. — Она подавилась рыданием и наклонилась так низко, что оказалась нос к носу с Бенедиктом. — Держись, потому что я не представляю жизни без тебя.

— Вы понимаете, что тот пистолет был заряжен, правда? — Услышав бархатный голос Руфуса, София ощутила трепет наслаждения.

Она отодвинула в сторону нетронутую чашку с чаем. Серое утро перешло в унылый день, а они все ждали в гостиной. Доктор с Аппертоном спустились вниз несколько часов назад, но Джулия все еще оставалась наверху, рядом с Бенедиктом.

Сидевшая на кушетке София повернулась и увидела глаза Руфуса, полные восхищения. Восхищения! Она не могла вспомнить, чтобы раньше мужчина когда-нибудьсмотрел на нее с восхищением, тем более с таким — полным и безоглядным. Он восхищался не только ее лицом и телом, он восхищался ею целиком, как личностью. И от пламени его глаз в ней расцвело тепло.

— Ну да, Кливден сам это сказал, — негромко произнесла она. — Но вообще-то когда я его хватала, то об этом даже не думала. Да и в любом случае я понятия не имею, как из него стрелять. — Сцена в парке никак не выходила у нее из головы. — Господи! Хоть бы с Бенедиктом все было хорошо.

На ее плечи легла теплая рука Руфуса, и София прислонилась к нему.

— Все зависит от глубины раны. — Голос прозвучал бесстрастно, но, покосившись на него, она увидела, что Руфус сильно напряг подбородок.

— Бенедикт не может умереть, только не из-за такой глупости! Просто не может. — На последнем слове голос дрогнул, а горло мучительно сжалось.

Не обращая внимания на слуг, которые могут появиться в коридоре, Руфус крепко прижал Софию к груди, и она положила голову ему на плечо.

— Если Бенедикт умрет, я пожалею, что не застрелила этого жалкого человечишку.

Его губы прикоснулись к ее лбу.

— Нет, не пожалеете. Не нужно вам такого на совести. Утешайтесь мыслью о наличии у вас чувства стыда и не позволяйте корысти управлять своими поступками.

София подняла голову.

— Но я должна. Потому что последние пять лет…

— Ш-ш-ш. — Он заглушил ее возражения коротким поцелуем. Затем посмотрел ей в глаза. — Есть поступки, совершенные из-за эгоизма, и поступки, совершенные по меркантильным соображениям.

Глядя на него, София внезапно почувствовала облегчение, словно с плеч только что сняли тяжелый груз.

— Разве не в ваших интересах было бы выйти за одного из поклонников?

— Не могу сказать точно. Я никогда не относилась к ним так, как они этого заслуживали, и толком о них и не думала, Я полагаю, можно было бы научиться счастливо жить с одним из них.

Хайгейт вытянул перед собой ноги и откинулся на жесткую спинку кушетки, наблюдая за Софией краем глаза,

— Но разве этого было бы достаточно для женщины вроде вас?

Она повернула голову и внимательно посмотрела на него.

— Что значит «женщины вроде меня»?

Хайгейт подтянул ноги и повернулся к ней. Он протянул руку и сомкнул пальцы у нее на предплечье.

— Такой восхитительной и отважной.

Отважной? Никто никогда не называл ее отважной. Поклонники всегда из кожи вон лезли, превознося ее красоту, но ни один даже не заикнулся о чем-нибудь столь материальном, как отвага. Но в этом-то и проблема. София никогда не была ничем материальным, только не для мужчин. Она была украшением витрины, чем-то хорошеньким, чем можно любоваться за завтраком, чем-то презентабельным, что можно демонстрировать на балах, чем-то прелестным, чтобы украшать их постель. Но ни один из них даже не попытался заглянуть под внешнюю оболочку и понять Софию, узнать ее вкусы или пристрастия, поинтересоваться ее мнением.

— Такой, — прошептал Хайгейт, — у которой в сердце скопилось столько любви, что она может одарить ею какого-нибудь счастливчика.

У нее перехватило дыхание, такая тоска, такое сильное желание прозвучало в его голосе. Это он хочет стать тем счастливчиком, Руфус Фредерик Шелберн, граф Хайгейт. Он, человек с измученным, разбитым сердцем, тоже скопивший море любви и чувств, которые безрассудно тратил на свою недостойную жену. Он заслуживает женщины, которая ответит на его чувства.

Больше не в силах выдерживать напряженный взгляд, София уставилась на его галстук.

— Только я понапрасну потратила пять лет жизни на человека, который этого совсем не заслуживши Теперь я точно это знаю.

Руфус взял ее за подбородок и приподнял его, заставляя признать правду.

— В свете этого знания вы можете утверждать, что любили его?

— Я не могла любить этого человека, ведь я его совсем не знала.

Она считала его образцом совершенства, основываясь исключительно на внешности и обаянии.

Совершая признание, София ожидала ощутить привычную боль, но ничего не произошло. Природа этой боли изменилась: вместо резкой и острой она сделалась тупой и ноющей, приправленной долей стыда за столь долгое увлечение недостойным человеком. Он больше не пленял ее. Она смотрела на Хайгейта и понимала, что он затмевает всех.

Руфус привлек ее к себе.

— Я понимаю. Поверьте, я понимаю. Я находился на вашем месте и тоже заставил себя посмотреть правде в глаза. Хоть мы и были женаты несколько месяцев, я сомневаюсь, что сумел узнать свою жену лучше, чем вы знаете Кливдена. Она не подпускала меня к своей душе. Мы были чужаками, обитающими в одном доме.

София закрыла глаза, прислонилась к Хайгейту и слушлна, как слова рокочут у него в груди. Она вдыхала их, впитывала в себя, делая частью собственного тела. Низкий тон и ровный ритм успокаивали ее, как и его рука, гладящая по спине.

— И после всех этих лет, — продолжил Руфус, — думаю, я начал кое-что понимать. Любовь не всегда велика и драматична. Она велика, она глубока, но еще она спокойна и умиротворенна.

Спокойная, умиротворенная, в точности как они оба сейчас. София чуть откинулась назад, ей нужно было посмотреть ему в глаза и увидеть, что в них написано.

— Я думаю, очень легко вообразить себе сильные чувства, — глухо произнесла она, — но в конце концов понимаешь, что они пусты, потому что выстроены на чем-то, не имеющем никаких реальных ценностей.

Руфус кивнул.

— Именно так.

— Это как Бенедикт с Джулией. Они любили друг друга долгие годы, но только сейчас начали это осознавать.

Руфус провел пальцем по ее щеке.

— А как насчет вас, кто видит всех остальных так ясно? Что осознаете вы? Сможете ли вы когда-нибудь впустить меня в свое сердце?

Такие откровенные чувства! У Софии сжалось горло. Даже сейчас в выражении его лица проглядывала настороженность. Какая-то часть души Руфуса боялась услышать ее ответ. Он так долго страдал! Он заслуживает трепетного отношения и свою долю счастья. Не в силах произносить слова вслух, София кивнула.

Он положил руку ей на затылок и приблизил лицо так, что их губы почти соприкоснулись.

— Окажете ли вы мне великую честь стать моей женой?

Бенедикт со стоном очнулся. Грудь горела так, словно кто-то воткнул между ребер раскаленную кочергу, а все вокруг пульсировало в такт сердцебиению.

— Бенедикт?

Ножки стула скрежетнули по деревянному полу, когда кто-то взволнованно произнес его имя. Он открыл глаза и увидел знакомый потолок над кроватью. Его кроватью. Но как он оказался в городском доме? Последним воспоминанием Бенедикта был Гайд-парк и огонь, вспыхнувший рядом с сердцем.

Мгновением позже в поле зрения вплыло изнуренное лицо возлюбленной. Джулия. Слава богу.

— Что случилось? — прохрипел он.

— Ты дал себя подстрелить, тупой чертов идиот, вот что случилось. — От ее груди вверх пополз румянец и быстро залил все, включая щеки.

— А. — Пересохшие губы слегка растянулись в усмешке. Если она бранится, как базарная торговка, значит, ранение не такое серьезное.

Грудь Джулии высоко поднялась, и она возмущенно запыхтела.

— И это все, что ты можешь сказать? Выдумал, как заменить отца, изобразил из себя мишень, и все, что ты можешь сказать, — это «а»?

— Пожалуй, еще — дай мне, пожалуйста, воды.

Джулия негодующе тряхнула головой и отвернулась, а мгновение спустя появилась со стаканом в руке. Села рядом с ним, и матрас слегка прогнулся. С удивительной нежностью (учитывая ее настроение), она обняла Бенедикта за плечи и приподняла. Рану мгновенно пронзило болью, и он стиснул зубы.

Прислонившись к мягкому боку Джулии, Бенедикт вдохнул аромат жасмина. Ее духи успокаивали так же, как прохладная вода, смочившая губы. Он накрыл ее руку своей, помогая держать стакан, — просто ради прикосновения к ней.

— Ты вообще понимаешь, как тебе повезло, что ты жив? — прозвучал вопрос, пока Бенедикт пил. — Он же целился, чтобы убить.

— Знаю, я видел это в его глазах. — Незачем рассказывать ей остальное: про второй комплект заряженных пистолетов на случай, если первые выстрелы не принесут удовлетворения.

— И все-таки выстрелил в воздух?

— Я думал, Кливден промахнется. — Он ни за что не расскажет, что именно из-за ее крика в последнюю секунду у него дернулась рука.

Джулия снова запыхтела, и ее безупречные груди заколыхались.

— Он и промахнулся, если уж тебе хочется так думать. Пуля попала в ребро. Полдюйма в сторону, и ты бы погиб.

На последнем слове она будто подавилась, опустила голову и прижала кулак ко рту. Оборка рукава была в крови.

— Что это ты сделала? — Стиснув зубы, он взял ее за руку. — Это что, моя кровь?

— Доктору требовалась помощь, чтобы извлечь пулю, — сдавленно ответила Джулия. — Я помогала тебя держать.

Бенедикт криво усмехнулся.

— Могла бы заставить меня очнуться ради такого.

Ее взгляд стал суровым.

— Я рада, что ты не очнулся.

Джулия отвернулась, и Бенедикт решил не настаивать. Ее тон красноречивее всего говорил, что он был на волосок от смерти. Сердце словно разбухло от сочувствия к Джулии. Он внутренне боролся со слабостью и болью, мешавшими крепко ее обнять.

— Джулия…

— Это была моя вина, — выпалила она. — Ты же понимаешь, правда?

— Джулия, нет.

— Да! — Она рубанула рукой воздух. — Это я придумала, что ты должен меня скомпрометировать. Я закричала в самый неподходящий момент. Я втянула тебя во все это, а ты и слова против не сказал. — Из уголка ее глаза выкатилась слезинка и поползла по шеке, оставляя соленый след.

Бенедикт сглотнул.

— Я считал, Кливден вызовет на дуэль меня. Ждал этого с самого начала. И раз уж он поступил иначе, то я устроил все так, как оно и было.

— Почему ты ничего не сказал, когда просил меня подумать о последствиях?

«я *

Стиснув зубы, чтобы не закричать от боли в груди, Бенедикт раскрыл ей объятия. Джулия прильнула, и он запустил пальцы ей в волосы.

— Если бы я упомянул о дуэли, ты бы согласилась пройти через все? Поехала бы со мной в Кент?

Она подняла голову и посмотрела ему в лицо. Слезинка дрожала у нее на щеке.

— Рискнула бы я твоей жизнью? Конечно, нет.

— В таком случае я рад, что промолчал.

— Но если бы мы не поехали в Кент, я бы никогда не увидела…

Бенедикт провел рукой по ее волосам, пропуская прядки между пальцами.

— А что ты увидела?

— Только не смейся.

Вот уж чего-чего, а смеяться ему точно не хотелось.

— Не буду.

— Я увидела нашего ребенка. Увидела наше будущее.

— Оно у нас будет.

Джулия хлюпнула носом, совсем не аристократично, но совершенно очаровательно.

— Я заставила тебя пройти через ад, правда?

— А еще я побывал с тобой в раю. И, как уже говорил тогда утром, на свете нет ничего важнее тех минут. Все, что им предшествовало, забыто.

— Боже, что я заставила тебя испытать! Столько лет ожидания… — Джулия прижала пальцы к губам и долго, прерывисто вздохнула. — Годы! Смотрела на Софию и вынуждала тебя переживать то же самое. И даже не догадывалась…

Он поднял трясущуюся руку.

— Между тобой и Кливденом — огромная разница. Ты знаешь меня, и, что еще важнее, я знаю тебя. Через что бы ты ни заставила меня пройти, это была лишь игра в ожидание, не более. — Он провел пальцем по ее щеке. — Но теперь ты моя, и я никуда тебя не отпущу.

— А что… что, если мои чувства не сравнятся с твоими? — По крайней мере, она признала, что чувства существуют. Начало уже положено.

— Я не поверю в это. Ты уже открылась мне. — Он взял Джулию за руку и переплел пальцы. — Речь не только о постели. Например, когда рассказала про мисс Мэллори. И сейчас. Ты бы так не переживала, будь я тебе безразличен.

— Конечно, мне не все равно. Ты мой друг!

— Мы больше, чем друзья, Джулия. Мы любовники. И станем мужем и женой сразу же, как только я поправлюсь.

Бенедикт всматривался в нее, дожидаясь реакции. Он заметил, как напрягся ее рот при мыслях о будущем.

— Это как с поцелуями, Джулия. Мы начали с поцелуя, и смотри, куда это нас привело. Ты говорила, что тебе понравилось целоваться.

Она потупилась.

— Мне не только целоваться понравилось.

Его губы изогнулись в улыбке.

— Не говори мне таких вещей, пока я не в состоянии двигаться. — Бенедикт поднял ее руку и прижался губами к мягкой коже на тыльной стороне. — Но не бойся, мы все наверстаем.

Джулия проснулась, лежа головой на плече Бенедикта. Сквозь шторы просачивался свет. Был ранний вечер.

Она даже нe помнила, как задремала, но, учитывая долгие часы бодрствования у его постели, не удивилась, что настолько устала. Джулия зажмурилась, чтобы прогнать ту картину — Бенедикт, бледный, истекающий кровью, лежит на замерзшей траве. Эта картина останется с ней навеки, но сейчас она может укутаться в его тепло, прислушиваясь к ровному дыханию.

Вдох, выдох, грудь ровно поднимается и опускается, успокаивая своим постоянством. Бенедикт выживет, теперь можно запереть поглубже слепящий ужас потери.

Джулия прижалась к нему как можно ближе, стараясь не задеть белые бинты на груди. Ее окутало покоем, заполнило им. Если бы не ее упрямое сердце, они могли бы еще в Кенте спать в объятиях друг друга.

Они по-прежнему могут так спать, причем долгие годы. Нужно только впустить его в свое сердце. Но, понимала Джулия или нет, она уже впустила его, многие годы назад, и не утратила при этом своего я. Можно смело довериться ему в замужестве, открыться всем сердцем. Он хороший, порядочный человек и очень любит ее. Давно пора расстаться со своими детскими страхами и ограничениями. Нужно лишь отпустить себя на свободу и следовать за своим сердцем.

Джулия обняла его за талию. Бенедикт пошевелился во сне, поворачиваясь к ней, положил ладонь на ее руку и крепко сжал пальцы.

— Я должен отправить тебя домой, — пробормотал он. Ресницы затрепетали, но глаза не открылись.

— Я пока не могу уехать.

— Твоей сестре, без сомнения, есть что сказать по этому поводу. — Сонная хрипотца его голоса вызвала трепет внизу живота. — Ты и так заставила ее ждать слишком долго.

— Они с Хайгейтом уехали еще вчера.

— Вчера? — Бенедикт заморгал. — Так сколько же времени я валяюсь без чувств?

— Больше суток.

— И все это время ты провела тут? — Голос сделался ниже, глубже, и по спине Джулии побежали мурашки.

— Вряд ли я могла спровоцировать еще больший скандал, чем уже вызвала.

— И все равно тебе следует уехать домой, пока мистер Сент-Клер не решил помчаться на твои поиски.

— Я не могу уехать, пока не скажу тебе кое-что. — Джулия повернула руку и переплела свои пальцы с его. — Я сделала выбор.

Бенедикт выгнул бровь.

— Сделала выбор? Хочешь сказать, что после всего решила-таки сбежать с Кливденом?

Джулия предостерегающе сжала его ладонь, но не смогла сдержать улыбку, такую широкую, что даже щеки заболели. Как только она объявила, что приняла решение, внутри произошел взрыв эмоций, достигший каждой жилки, каждого нервного окончания.

Счастье, чистая радость, любовь, в которой она готова признаться и которую рада приветствовать. Чувства заполняли ее настолько, что казалось, будто она взлетит сейчас над кроватью, как одно из хитроумных изобретений братьев Монгольфье.

— Когда мы возвращались из Кента, ты сказал, что я должна определиться, каким будет наш брак.

Джулия наклонилась и прижалась губами к его рту, кончиками пальцев погладив щетину на щеках. А когда поднялась, на ее губах играла широкая улыбка, на которую Бенедикт радостно ответил, словно уже знал, что сейчас услышит.

— Я люблю тебя, — прошептала Джулия. — Люблю и хочу, чтобы ты был счастлив. Хочу, чтобы мы оба были счастливы.

Бенедикт тоже сжал ее руку.

— Значит, будем.

Г лава 21

Купол церкви Сент-Джордж на Ганновер-сквер воспарял в высь, казавшуюся больше действительной из-за маленькой кучки присутствующих. Право же, зачем нужно столь огромное пространство для свадебной церемонии с таким небольшим количеством гостей?

София с трудом подавила желание провальсировать по нефу. Ее взгляд скользнул мимо Бенедикта, скованно стоявшего у алтаря, и остановился на Хайгейте. Святые небеса, она столько часов провела, мечтая о дне венчания, и по большей части действительность точно отражала эти фантазии. Та самая церковь, пастор в парадном облачении, ее счастливые родители.

Мама сияла все утро, суетясь и подгоняя Софию. Отец, в свою очередь, шел, едва ли не подпрыгивая, словно стал на тридцать лет моложе. Прощение долга в пять тысяч фунтов и не такое может сотворить с человеком.

Единственным отклонением от плана был жених. Хайгейт, пусть и не такой высокий и широкоплечий, как сказочный принц из ее фантазий, прекрасно выглядел в черном фраке, парчовом серебристо-сером жилете и с модно завязанным узлом галстука. Сколько времени ей потребуется, чтобы развязать эти замысловатые петли? Пальцы закололо, словно София уже сражается с накрахмаленной тканью, а костяшки то и дело задевают горячую кожу у него на шее.

Слава богу, ее мечты так и не воплотились в жизнь. Теперь она бы ни за что не променяла надежную реальность на нечто столь иллюзорное.

София взяла его под руку, и он так широко улыбнулся ей, что в уголках глаз появились морщинки. Она невольно ответила ему такой же улыбкой.

— Ну что, идем? — Как будто зовет ее на прогулку в парк или прокатиться в его карете.

— Конечно. — Разве может она сомневаться, увидев в этих темных глазах обещание?

Хайгейт наклонился и негромко проговорил ей на ухо:

— Признаюсь, я очень спешу скорее завершить церемонию. Нас ждет долгое путешествие.

— Уверена, мы найдем способ провести время. — София понятия не имела, как ей удается изображать беззаботность, когда кровь кипит в предвкушении.

Воспоминания об их предыдущих поездках в его карете заполняли сознание скандальными картинками. Картинками, которым точно не место в церкви.

Его улыбка сделалась еще шире, так что морщинки на щеках полностью скрыли шрам.

— У меня самого уже есть парочка мыслей на этот счет, но боюсь, в такой обстановке обсуждать их я не решусь.

София убрала руку с его локтя, провела ладонью по рукаву и взяла Хайгейта за руку.

— Подозреваю, наши мысли сходятся, милорд.

Джулия провела ладонями по шелковым юбкам, пока шла по проходу к месту, где стоял священник, готовый выслушать обеты как Софии с Хайгейтом, так и ее с Бенедиктом. Она не отводила глаз от подозрительно светящейся сестры. Светло-золотистое платье и эхо ее кудряшек объясняли лишь малую часть сияния. В основном оно исходило от расцветающих на щеках роз, искорок в глазах и лукавой улыбки, играющей на губах, словно Софии известен какой-то соблазнительный секрет.

Не знай Джулия доподлинно, она бы предположила, что сестра влюблена. Да ну, что за нелепая мысль! После того как София пять лет сохла по недостойному мужчине, она просто не могла так быстро преодолеть свои нежные чувства. Или могла?

София смотрит на Хайгейта так, словно Уильяма Ладлоу графа Кливдена, никогда не существовало, словно на свете вообще не существует ни один другой мужчина, и это наводит на определенные мысли.

Похоже, все слезы, пролитые бесчисленными вечерами, во время которых сестру не замечали, тоже забыты. И судя по всему, Хайгейт отвечает на ее чувства — открыто, бесстыдно и в полной мере.

Джулия перевела взгляд на свои руки, скромно сложенные спереди. Так смотрит на нее Бенедикт, настойчиво и одновременно непринужденно, что внутри все трепещет и тает. Она внутренне одернула себя. Подобные размышления в церкви запрещены.

Раздумья прервало чье-то деликатное покашливание. Рядом стояла мать.

— Идем. Джулия. Они готовы.

Младшая дочь опустила ресницы, не желая замечать во взгляде обвинение, осуждение или разочарование. После возвращения из Кента в качестве наказания за непослушание она несла бремя несбывшихся материнских надежд, но теперь с нее хватит. Чем скорее Джулия вложит свою ладонь в руку Бенедикта, тем лучше. Кивнув, она шагнула в сторону алтаря.

— Подожди.

Широко распахнув глаза, Джулия повернулась.

— Разве нам не следует поторопиться и поскорее покончить со всем?

Непроизнесенная часть ее мыслей повисла в воздухе между ними: «И тогда ты сможешь притвориться, что у тебя только одна дочь».

— Через минуту. — Миссис Сент-Клер нетерпеливо махнула рукой и сжала губы с такой силой, что вокруг них образовались морщинки. — Немного подождут, ничего страшного.

Джулия с подозрением посмотрела поверх плеча матери, проверяя, не удостоила ли их леди Уэксфорд своим присутствием. Досадить сестре Хайгейта задержкой церемонии — вот единственная причина, по которой миссис Сент-Клер могла не торопиться. Но нет, леди Уэксфорд лишила их чести лицезреть ее тут. Хвала небесам.

— Я… — из голоса матери исчезла решимость, он дрогнул. — Я подумала, нам нужно обсудить ваш выбор мужей.

Младшая дочь с упорством уставилась на лоб матери. Так можно было притвориться, что смотришь в глаза, а на самом деле избегать взгляда. Она уже сыта по горло осуждением.

— Поздновато для этого, тебе не кажется?

— Да, я понимаю… — Миссис Сент-Клер замолчала и глубоко вздохнула. — Я не собираюсь заводить спор.

Джулия переступила с ноги на ногу, качнувшись в сторону кафедры, рядом с которой стоял пастор и с нетерпением ожидал, когда можно будет начать церемонию. София и Хайгейт перестали любоваться друг другом и начали с любопытством оглядываться, а Бенедикт… Бенедикт стоял, словно окаменев, и только выбивал пальцами какой-то рваный ритм по бедру.

— В таком случае, пожалуй, это не самая удачная тема для разговора. И время неподходящее.

— Да ради всего святого, я всего лишь хочу извиниться. — Мать процедила сказанное сквозь стиснутые зубы, но слова прозвучали достаточно громко. Ее голос нарушил выжидательную тишину и донесся до самых отдаленных уголков церкви.

Джулия замерла.

— Извиниться?

— За то, что толкала тебя к Кливдену. Я вбила себе в голову, что ты… вы обе… должны выйти замуж за титул. Но теперь я понимаю.

— Понимаешь что? Что я не могла обидеть Софию и позволить тащить себя к алтарю, как овцу, покорившись твоим желаниям? — Слова прозвучали жестоко, но, по сути, лишь отражали чувства младшей дочери. Как могла ее мать быть настолько слепой и не замечать очевидного?

— В общем, да. — Миссис Сент-Клер потупилась. — Нет, это не все.

— Да что там еще может быть?

— Я была невероятно слепа! Мне следует радоваться за тебя. Ты не получишь титул, но зато замуж выходишь по любви.

Вот теперь младшая дочь решилась посмотреть в глаза матери. Эти голубые глаза светились искренностью, и Джулия внезапно ощутила радость. Казалось, даже каблуки оторвались от пола. Она прикоснулась к руке матери.

— Рада, что ты наконец-то поняла. — Джулия бросила взгляд на Бенедикта. Тот вскинул брови. — Я должна идти. Они меня ждут.

Шелковые юбки старого бального платья персикового цвета шуршали, когда она направлялась по проходу к жениху. Джулия подошла к нему и положила руку на согнутый локоть, наслаждаясь исходящими от него теплом и жизненной энергией.

Бенедикт наклонился и пробормотал ей на ухо:

— Чего хотела твоя мать? Пыталась отговорить в последнюю минуту?

Джулия подавила улыбку. От его жаркого дыхания ее охватил восхитительный трепет.

— И спровоцировать еще один скандал? Боже упаси.

Джулия смотрела, как Бенедикт окунает перо в чернила, провожала взглядом каждую закорючку, пока он вписывал свое имя в приходскую книгу. Такая сильная, твердая рука, очень подходящая силе и твердости его имени. Имени, которое теперь принадлежит и ей.

Их пальцы соприкоснулись, когда Бенедикт передавал перо, и по руке растеклось тепло. Она остро ощутила даже такое короткое небрежное прикосновение, и в голове одна за другой закружились мысли о грядущей ночи и всех последующих ночах, которых хватит до конца жизни.

Перо дрожало в руке, когда Джулия выводила свое имя под. именем мужа. Она поморгала, глядя на книгу и на блеск высыхающих чернил на странице. Вот и все. Джулия и Бенедикт соединены в супружестве навеки.

Его пальцы скользнули по запястью и переплелись с ее пальцами. Он поднял руку Джулии и положил на свое место — на его согнутый локоть.

— Готова встретиться лицом к лицу с толпой?

Она подняла взгляд.

— С какой толпой?

— Ты же не думаешь, что слухи и сплетни не разлетелись повсюду, правда? Я уверен, что очень многим членам общества захотелось прогуляться сегодня утром по Ганновер-сквер. Разумеется, просто так и совершенно случайно.

— Конечно. — Джулия зашагала рядом с Бенедиктом, направляясь вслед за сестрой и родителями к двери. — Всем хочется взглянуть на Хайгейта.

— И на юную леди, ради которой какой-то идиот выкинул пять тысяч фунтов.

— Ты имеешь в виду ту скандальную потаскушку?

— Ш-ш-ш, ты все еще в церкви. — Бенедикт ухмыльнулся и понизил голос. — Лучше использовать не столь грубое слово. Лично я склоняюсь к «распутнице».

Джулия отмахнулась.

— Я отказываюсь принимать это на свой счет.

Его улыбка сделалась еще шире, став по-настоящему порочной.

— Если ты хотя бы иногда будешь вести себя распутно — только для меня, — я вовсе не против.

Она вскинула брови и, как смогла, изобразила на лице выражение абсолютной невинности.

— Ш-ш-ш, ты все еще в церкви.

Как раз в это мгновение они переступили порог и оказались на портике с колоннами.

— Уже нет.

Такая толпа зевак! Хотя с чего бы удивляться подобному сборищу? Бенедикт всю свою жизнь провел среди этих людей, достаточно долго, чтобы не сомневаться в скорости распространения слухов и особой любви светского общества к зрелищам.

В конце концов, не каждый же день человек выдает замуж сразу двух дочерей, известных своим нежеланием сочетаться браком, да еще и при столь скандальных обстоятельствах. Сплетен и разговоров хватит до самого Рождества.

Жаль, что погода решила подыграть зевакам. Слабые солнечные лучи, теплые, почти осязаемые, пробились сквозь тучи, словно благословляя свадебную церемонию. Имей Ревелсток выбор, он бы предпочел проливной дождь.

Он сердито нахмурился, заметив леди Апперли. Та решительно стояла впереди всех, рассматривая их в лорнет. Леди Послтуэйт вытянула шею, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь из-за шляпки вдовы, и в следующее же мгновение громко пискнула, потому что леди Апперли ткнула ее локтем под ребра. Движение было столь быстрым, что Ревелсток даже засомневался в увиденном.

Подавив усмешку, он торопливо повел жену мимо колонн портика к ожидающей карете. У него имелись определенные планы, не включающие в себя обмен неискренними любезностями с малознакомыми людьми. Джулия сказала, что надеется на их будущее общее счастье, и он собирался уже сегодня начать делать ее счастливой.

Ну, или хотя бы доставить ей удовольствие.

Тут по толпе наблюдателей прошла дрожь. Кажется, дальше по улице началась суматоха. Все головы повернулись в ту сторону. Даже леди Апперли отвлеклась от сияющей Софии и обратила свое внимание на суету. Отлично.

Может быть, они сумеют удрать из города без лишнего шума, раз уж общество обнаружило новый повод для разговоров.

— Послушай, Ревелсток! — Голос Аппертона донесся до него через головы собравшихся. Расталкивая зевак, он прокладывал себе дорогу к карете Бенедикта. — Ты не можешь уехать без свадебного подарка!

— Какого еще подарка?

Джулия вытянула шею. Аппертон сжимал в кулаке веревку, точнее уздечку. Бенедикт проследил взглядом и, наконец, обнаружил источник суматохи. За спиной Аппертона Нефертари встряхивала своей гордой головой. Фыркнув, она шагнула вперед и ткнулась носом в карман Аппертона.

— Что это? — не веря своим глазам, спросил Ревелсток.

Друг протянул ему уздечку.

— Твой свадебный подарок.

— Что ты такое сделал? Не думай, что я поверю, будто Кливден прислал мне ее в знак своего почтения, чтобы сделать этот день незабываемым?

— Конечно, ничего он не присылал. Зато был просто счастлив расстаться с этой клячей вместо того, чтобы выплачивать мне долг. Помимо самой стоимости, ему еще и овес обошелся в целое состояние.

Бенедикт сглотнул, затем еще раз. Не стоило проявлять свои чувства прямо перед толпой рьяных сплетниц общества.

Джулия потянулась вперед, чтобы лучше видеть происходящее, и прижалась мягкой грудью к его руке.

— Что это?

Бенедикту пришлось прокашляться, прежде чем он смог ответить.

— Помнишь, когда мы были в Кенте, я рассказывал тебе о поездке на лошадиный рынок? — Когда Джулия кивнула, он показал на Нефертари. — Это мой будущий породистый табун.

— Но какое отношение к этому имеет Кливден?

— Он перебил мою цену на аукционе. Вбил себе в голову, что должен подарить тебе верховую лошадь.

Хохот Джулии заглушил шум толпы. Нефертари фыркнула и топнула копытом по мостовой.

— После того как я сказала ему, что чихаю от лошадей, мог бы и уловить намек.

Бенедикт расплылся в улыбке.

— Ты ему так сказала?

— Он пригласил на верховую прогулку в парк, и у меня не получилось придумать ничего лучшего, чтобы избавиться от него.

Бенедикт посмотрел ей в глаза. До чего у нее прелестная улыбка! И сама она вся так и светится от счастья.

— Могла бы сказать ему правду. Ты не умеешь ездить верхом.

— Да, и он бы тут же предложил давать мне уроки.

— Тут ты абсолютно права. Я единственный, кто должен давать тебе уроки верховой езды.

Сдержанный кашель заставил его оглянуться. Аппертон сунул уздечку ему в руку. — Если вы двое хотите заняться… делами, предлагаю забрать свадебный подарок и валить отсюда.

— Спасибо, дружище.

Аппертон пожал плечами.

— Самое малое, что я мог для тебя сделать. — Он замахал на них руками. — А теперь убирайтесь отсюда. Надеюсь, к этому времени на будущий год у вас уже будет маленький Ревелсток. Не забудьте записать его в Итон.

Подмигнув, Аппертон растворился в толпе.

Бенедикт передал уздечку Нефертари лакею и приказал привязать ее к карете. Повернувшись, он увидел, что па щеках Джулии цветут розы. Бенедикт бросил взгляд на толпу, а затем улыбнулся ей, обнял за талию и неторопливо поцеловал. Зеваки хором ахнули, и послышался неизбежный щелчок лорнета.

— Даже не знаю, когда мне доводилось видеть более постыдную демонстрацию нежных чувств, — пробурчала леди Апперли. — В мое время мужья и жены проявляли друг к другу приличествующий уровень равнодушия.

Когда Бенедикт отпустил Джулию, щеки ее раскраснелись еще сильнее, а глаза сияли обещанием. Он подтолкнул молодую жену к экипажу, но пришлось подождать, пока она тепло обнимет сестру. Новоиспеченный муж подавил нетерпение и пожал руку Хайгейту, но мысли его были уже далеко.

Маленький Ревелсток. Да, хоть раз в жизни Аппертон предложил годный план, и Бенедикт намеревался немедленно претворить его в жизнь.

Больше книг на сайте - Knigoed.net

[1] С’est la vie — такова жизнь (фр.). — Здесь и далее примеч. пер.

[2] Годольфин Арабиан (ок. 1724–1753) — один из трех жеребцов, ставших родоначальниками современных чистокровных верховых лошадей.

[3] Силлабаб — сливки, взбитые с вином и сахаром.

[4] Misery (англ.) — несчастье. Шутливое прозвище гувернантки.

[5] Бедлам — психиатрическая больница в Лондоне, официальное название — Бетлемская королевская больница.

[6] Ньюгейт — Ньюгейтская тюрьма, главная тюрьма Лондона в период с 1188 по 1902 год.

[7] «Докторс-Коммонс» — коллегия юристов по гражданским делам в Лондоне.