Всё началось со скандала

— Если бы дело было в слабоумии, ты бы так болезненно не отреагировала.

— Сейчас на это нет времени. Мама…

— Подождет. Необходимо, чтобы кто-то зашил мне подол. — Джулия наконец-то направилась в дамскую комнату. — И ты мне все расскажешь, пока горничная зашивает платье.

— Я не повторю перед служанкой слова Уильяма.

Джулия резко остановилась.

— Если все настолько скверно, почему ты до сих пор не уцепилась за этот повод, чтобы разорвать помолвку?

— Думаю, в глубине души я в это не верю. Уильям попытался предостеречь меня насчет Хайгейта в тот день, когда пришел к тебе с визитом, но во время обеда он не высказал ни единого возражения. А если бы его слова были правдой, то он бы, естественно, хоть что-нибудь сказал.

Джулия остановилась перед дверью в дамскую комнату

— И что же рассказал тебе Кливден?

София уставилась на носки своих расшитых бисером туфель.

— Намекнул, что Хайгейт виноват в смерти своей жены.

Джулия с трудом подавила вскрик.

— София, ты знала об этом заранее и все равно согласилась на предложение Хайгейта?

— Не могу объяснить причину. Сначала я не совсем в это поверила, а потом Хайгейт был весьма убедителен.

Джулия открыла рот, чтобы ответить, но в эту секунду дверь дамской комнаты отворилась, и оттуда выпорхнула хорошенькая молодая брюнетка. Заметив Джулию, она замерла, и лицо ее исказило такой ненавистью, что Джулии показалось, будто ее ударили в живот. Не сказав ни слова, брюнетка гневно осмотрела Джулию с головы до ног, оттолкнула Софию и зашагала по коридору.

Привыкшая к пренебрежению со стороны некоторых ревнителей аристократизма (из-за происхождения матери), но все-таки не к такому уровню враждебности, Джулия уставилась ей вслед.

— И кто это такая, хотела бы я знать?

— Потаскушка, — пробормотала София.

От изумления у Джулии приоткрылся рот.

— София! Если бы мама услышала, как ты называешь знатную леди, я даже не представляю, что бы она сделала.

— Никакая она не знатная леди. Говорю тебе — блудница.

— С чего ты взяла?

— На балу у Послтуэйтов Ладлоу не обращал на меня внимания, зато флиртовал с ней. И она с радостью ему отвечала, хотя уже помолвлена с Китоном.

— Тогда почему она смотрела на меня, как будто я попрошайка в лохмотьях? — Джулия мгновенно пожалела, что спросила об этом. Это может натолкнуть сестру на другие вопросы, на которые простых ответов нет (если не желать лишний раз ранить сердце Софии).

К счастью, сестра просто пожала плечами.

— Кто знает, что происходит в мозгу у таких… э-э-э… особ? Идем, нам нужно поторопиться, иначе мама сама отправится на наши поиски.

Она подтолкнула Джулию к дамской комнате и позвала горничную, чтобы та занялась подолом платья. Когда девушка наклонилась и воткнула иголку в наряд из шелка и шифона, Джулия вернулась к разговору о Хайгейте.

— Тебе действительно так не терпится пройти через все это, несмотря на слухи?

Прежде чем ответить, София испуганно огляделась. Может, леди Апперли и вернулась в зал, но она не единственная сплетница в обществе.

— Через что, собственно, я прохожу? Это всего лишь временный фарс, а когда все закончится, наши пути разойдутся. — Она коротко, резко кивнула, и ее белокурые кудряшки подпрыгнули. Джулия поджала губы. План Софии напоминал очередную фантазию, а реальность обязательно будет значительно отличаться от выдумок сестры.

— Готово. мисс. — Горничная распрямилась. — До дома продержится.

Джулия рассеянно улыбнулась ей и направилась к выходу.

Пока они шли по коридору, облицованному кремовыми панелями, и спускались по лестнице, София дрожащими пальцами цеплялась за руку сестры. Снизу все громче доносилась музыка, словно приветствуя их.

Миссис Сент-Клер встретила дочерей у входа в бальный зал.

— Наконец-то. Вы слишком долго заставляете ждать вашего отца и Хайгейта.

Ногти Софии впились в руку Джулии.

— Это я виновата, мама, — поспешно ответила Джулия. — Пришлось привести в порядок платье.

Мать свела брови.

— Нам нужно поторопиться. Леди Уэксфорд скоро уезжает.

— Но до полуночи еще далеко, — возразила Джулия.

Улыбнувшись и кивнув, миссис Сент-Клер обогнула двух сплетничающих матрон.

— Вот именно. Леди Уэксфорд не привыкла засиживаться так долго, а я не хочу, чтобы она пропустила объявленне.

— Мне казалось, она решительно против любых публичных объявлений.

В глазах матери, таких же небесно-голубых, как у Софии, промелькнул злорадный огонек.

— Именно поэтому я и хочу, чтобы она присутствовала.

София замедлила шаг, повиснув на руке сестры мертвым грузом.

— Я не уверена, мама. Ты же знаешь, леди Уэксфорд запросто может устроить сцену. Вспомни, что она наговорила в парке, я же тебе рассказывала.

— О, леди Уэксфорд не осмелится. Только не при всех. — Миссис Сент-Клер практически не преувеличила — бальный зал Пендлтонов был забит гостями. Дамские юбки разноцветным вихрем кружились в бойком риле. Вдоль стен расположились погруженные в беседу группы гостей. — Кроме того, мы же не собираемся останавливать оркестр и объявлять всему залу. Хватит и нескольких избранных.

Когда они пробрались сквозь толпу, Джулия увидела, что в «несколько избранных» включена и леди Апперли. Она рассматривала толпу, и павлиньи перья над голубым тюрбаном покачивались.

Стоявший рядом Хайгейт попятился, стараясь оказаться на безопасном расстоянии от перьев, но он был недостаточно быстр. Леди Апперли наклонилась, чтобы обменяться парой слов с его сестрой, и Хайгейт внезапно запрокинул голову и чихнул.

Взгляд Джулии скользнул мимо леди Уэксфорд в пурпурном бомбазине, злобно смотревшей на окружающих, задержался на отце… и остановился на неприятном зрелище. Ее, как ледяной волной, окатило дурным предчувствием, и Джулия невольно отпрянула назад.

— Что здесь делает Кливден?

Мама повернулась.

— Идем скорее, дорогая, все и так заждались.

На мгновение поймав ее взгляд и улыбнувшись, Кливден смотрел проницательно, пронзительно и чересчур понимающе. Внутри нарастало желание повернуться и убежать, но София крепко вцепилась в нее, а толпа окружала их так плотно, что протиснуться было немыслимо.

Достаточно скверно одно то, что родители собирались объявить о нежеланной помолвке, обреченной на разрыв, но они еще и планировали сделать это перед мужчиной, чье предложение София приняла бы без колебаний.

Настоящая катастрофа, вина за которую лежит по большей части на родителях.

— А, вот и вы, наконец-то. — Отец поднес к губам бокал с какой-то светлой жидкостью. К поверхности головокружительными спиралями взмывали пузырьки — шампанское. — Сударыни, каждая из вас прелестнее предыдущей.

Джулия прищурилась, посмотрев ему на нос, — разумеется, красный. Должно быть, он выпил немало игристого вина, раз так возбужден и расточает столь цветистые комплименты.

— Ну же, ну. — Он отошел в сторону, освобождая место рядом с Хайгейтом.

От пальцев Софии, несомненно, останутся синяки.

— Ты сама согласилась, — проскрипела Джулия сестре. — Так что теперь придется через это пройти.

София поплелась на свое место рядом с Хайгейтом, а мистер Сент-Клер откашлялся. Совершенно случайно именно в этот момент отыграли последние ноты рила, и в наступившей тишине его слова прозвучали особенно громко.

— Миледи. — Мистер Сент-Клер кивнул леди Апперли. — Я уверен, вам будет интересно это услышать.

И не только ей. Едва ли не все головы повернулись к ним.

— У меня превосходные новости. Моя дочь София приняла предложение лорда Хайгейта.

Щелкнул лорнет, и леди Апперли внимательно осмотрела пару с головы до ног.

— Я знала, что эта девушка своего добьется. Сколько предложений она отвергла, пока не взялась за ум?

По щекам Софии полз румянец, и сердце Джулии сочувственно сжималось. Мистер Сент-Клер поднял бокал в честь обрученной пары. Вокруг забормотали: «Сент- Клер наконец-то выдает замуж дочь!», «Одна с рук, другая осталась».

Бормотание становилось все громче, заполняя зал, даже оркестр временно прекратил играть. Джулию снова обдало ледяной волной. Почему они не начинают следующий танец?

И тут произошло немыслимое.

Мистер Сент-Клер поднял руку и еще раз откашлялся. В ближнем к ним углу зала бормотание резко оборвалось, и наступила полная тишина.

— Похоже, у меня еще одна новость. Право же, совершенно ошеломительная.

Он говорил так, словно обращался к леди Апперли в приватной беседе, но все, стоявшие вокруг, напряглись, обернувшись к ним. Никто не хотел пропустить такое.

— Я выдаю замуж и вторую дочь.

У Джулии открылся рот. К губам рванулись гневные слова, почерпнутые преимущественно из разговоров с Бенедиктом, а потому неприемлемые для общества. Они наскакивали друг на друга, но ни одно не вырывалось наружу. Ругательства собрались в горле, образовав тугой узел, и перекрыли ей дыхание, лишив возможности говорить.

Острый локоть матери больно воткнулся ей в бок, Джулия невольно шагнула вперед. Ладлоу отделился от остальных и взял ес за руку.

«Нет!»

Но и это не вырвалось наружу, осталось в горле, как в ловушке, присоединилось к узлу из слов, не пропускавшему отчаянного вопля, который так мучительно вырывался изнутри.

— Милорд Кливден попросил у меня руки Джулии. Разумеется, я согласился.

Вокруг снова забормотали, жужжание голосов нарастало, превращаясь во всепоглощающую лавину, заглушившую все прочие звуки.

Джулия словно приросла к полу рядом с Ладдоу — нет, теперь уже с Кливденом. Титул, графство — мечта ее матери, мечта, пальцы которой так глубоко вонзились в ее плоть, не оставляя лазейки для бегства.

Как Джулия хотела сбежать! Но пока ей оставалось только смотреть на выражение лица Софии, уверенной, что младшая сестра ее вероломно предала.

Г лава 11

Толпа вокруг Джулии взорвалась восклицаниями и поздравлениями. Доброжелатели окружили ее, прижимая ко Кливдену. Тот сомкнул пальцы на ее руке, притягивая Джулию ближе к себе. Она была слишком ошеломлена, чтобы протестовать, и слшиком потрясена, чтобы сдвинуться с места. К горлу подкатила дурнота. Если она сделает хотя бы шаг, то, конечно, согнется пополам и извергнет содержимое своего желудка на бледно-розовый шифон бального платья.

Родители светились от гордости, но больше всего Джулию волновала сестра. Она бросила на Софию полный отчаяния взгляд.

Голубые глаза сестры холодно блеснули в ответ. Совершено ужасное предательство — розовые щеки стали белыми как мел, губы сжались, подбородок дрожит. Эго выражение лица Софии навеки отпечаталось в сердце Джулии.

— Я никогда этого не хотела! — взвыла она, но от шока голос ее прозвучал тонко и жалко и потонул в общем шуме.

Новость распространялась моментально — должно быть, уже достигла противоположного края бального зала. К утру она достигнет ушей даже главных затворников общества — печально знаменитые сестры Сент-Клер обручились в один и тот же вечер!

Родители, естественно, планировали так произвести объявление, чтобы Джулия не смогла возразить ни единым словом, не устроив при этом скандала. Но это неважно. Утром она поговорит с отцом вдалеке от любопытствующих глаз и заставит его понять — она не собирается терпеть сложившуюся ситуацию.

София дышала через нос, пытаясь успокоиться — нелегкое дело, когда внутри тебя бурлят эмоции. За победу боролись гнев и разбитое сердце, но снаружи она дрожала от холода.

Пять лет! Пять лет она любила этого мужчину безответно, и вот чем все закончилось. Он выбрал ее сестру, которая не обращала на него ни малейшего внимания. Это несправедливо.

Она бы с радостью подарила ему свою любовь, но ему это не нужно. Перед глазами плясали черные пятна. Нет, она поклялась, что больше никогда не лишится чувств на светском приеме, и даже сейчас. Только не здесь, где ее может подхватить один лишь Хайгейт.

Она машинально принимала поздравления от приятельниц матери, даже не замечая говорящих. Все лица слились воедино, весь бальный зал сомкнулся, превратившись в душную камеру.

Воздух. Ей нужен воздух. Но еще сильнее ей нужно вырваться отсюда, уйти от этого ухмыляющегося идиота. Идиота, схватившего под локоть ее сестру и пожимающего руки всем подряд.

— Эй, девица, ты что, в обморок собралась упасть? — Слова загустевали в ее ушах, нелепые звуки обретали смысл. София моргнула. Леди Апперли хмурилась на нее из-под лорнета.

— Конечно, нет.

— Конечно, да. Не пытайся меня обмануть. Я слишком стара, чтобы такие, как ты, могли меня одурачить.

София разжала пальцы, вцепившиеся в руку Хайгейта. Какой-то инстинкт подсказывал, что ему не стоит участвовать в этом разговоре.

— Ну, раз уж вы об этом упомянули…

Леди Апперли коротко кивнула.

— Может, у вас и настала мода на бледную кожу, но сейчас у тебя по-настоящему болезненный цвет лица. Сомневаюсь, чтобы ты смогла одурачить хотя бы лорда Пендлтона, а он слеп, как летучая мышь.

София чуть отошла от толпы, окружившей ее семью.

— Миледи, право же…

— Будет, будет тебе, дорогая. — И леди Апперли похлопала ее по плечу с поразительной для такого хрупкого существа силой. — Выше голову. Все это ерунда и обязательно пройдет.

Впервые в жизни София посмотрела на леди Апперли по-настоящему. За грубоватым поведением и усеянным морщинами лицом скрывался понимающий ум, отчетливо различимый в ее взгляде. Пусть покрасневшие глаза и близоруки, но в них теплится мудрость, скопившаяся в результате нескольких десятков лет внимательных наблюдений.

Нижняя губа Софии задрожала, она прикусила ее.

— О, теперь ты меня заметила, да? — продолжила леди Апперли. Она кивнула на Хайгейта. — Ты мне, конечно, сейчас не поверишь, но в один прекрасный день ты вспомнишь этот вечер и поймешь, какой большой опасности избежала.

Гнев вырвался на поверхность, и София втянула в себя побольше воздуха, чтобы высказаться вслух. Леди Апперли ничего о ней не знает! Ничего!

— Не хорохорься. Только дай Хайгейту шанс и увидишь, права я или нет.

София так стиснула веер, что несколько пластин сломались.

— Дать ему шанс? Да всего полчаса назад вы спрашивали меня, почему я на него накинулась!

— Возможно, я изменила свое мнение.

— Изменили мнение? — Еще несколько пластин несчастного веера хрустнули. Должно быть, с возрастом леди Апперли окончательно выжила из ума, другого объяснения быть не может. — Да что вообще дает вам право говорить о моем будущем?

Леди Апперли вздернула свой весьма значительный подбородок.

— Опыт, моя дорогая. Если тебе повезет и ты доживешь до моих лет, то откроешь для себя все выгоды моего положения.

Точно, выжила из ума. Учитывая мамино происхождение, общество никогда не даст Софии такой власти.

— Я не понимаю…

Ее перебил смешок.

— Поймешь, если тебе достанется моя судьба. Только вообрази — я могу говорить что угодно любому, и никто не посмеет перечить мне. Зато самой себе я могу противоречить сколько угодно. Я даже могу заставить всех этих молодых девиц ерзать и ежиться, требуя, чтобы они неукоснительно придерживались правил приличия, хотя сама при этом считаю их полнейшим вздором.

София помотала головой.

— Но…

— Только дай своему графу шанс, и в один прекрасный день ты поднимешься на самое высокое место в обществе. А учитывая его возраст, этот шанс выпадет тебе скорее раньше, чем позже. Вдова, если она ведет себя осмотрительно, может делать все, что пожелает.

С этими словами леди Апперли развернулась и поплыла сквозь толпу, покачивая павлиньими перьями, оставив Софию с открытым ртом. Причины, по которым никто не отправил вдову в Бедлам[5] сто лет назад, оказались выше ее понимания.

— И что все это значит?

София повернулась и наткнулась на проницательный взгляд Хайгейта. Вот еще один, который замечает слишком многое. И если после леди Апперли осталось лишь слегка неуютное ощущение, Хайгейт буквально раздевал ее. София едва подавила порыв скрестить руки и прикрыться ими, как щитом. Не в силах выдержать этот испытующий взгляд, она уставилась на его аккуратно завязанный галстук. В таком узле не было ничего чрезмерного и фальшивого.

— Понятия не имею. Мне кажется, к старости она слегка помутилась рассудком.

Хайгейт наклонил голову, пытаясь поймать ее взгляд, но София упорно смотрела поверх его плеча. Плохая мысль. На глаза тут же попалась Джулия, стоящая рядом с Кливденом и принимающая восторженные добрые пожелания от Генриетты Аппертон.

— София. — Хайгейт буквально прошипел ее имя, негромко и жестко, но достаточно властно, чтобы оно прорвалось сквозь гул толпы.

И добился своего. Она невольно посмотрела ему в глаза.

— Я не давала вам позволения называть меня по имени, милорд.

— Тем не менее я буду так к вам обращаться.

— Вы не…

Его рука сомкнулась на ее запястье, как кандалы, остатки веера выпали из вялых пальцев.

— Идемте со мной.

Как бы сильно ей ни хотелось сбежать из этого помещения, София не сдвинулась с места.

— Идемте, — повторил Хайгейт, и взгляд его смягчился.

Нет, она не позволит себе размякнуть и сдаться! Она хочет оказаться как можно дальше от этого кошмара, но не по его приказу. И не с ним. Сейчас ей хотелось только одного — вернуться домой, где можно, как раньше, поддаться слезам в уединении своей комнаты.

И Джулия…

К горлу подступило рыдание. Ей не позволено даже столь маленькое утешение. Чем сестра ее успокоит? Впредь, закрывая глаза, она будет представлять только одно — Джулию, стоящую рядом с Кливденом…

Опустив голову, София сдалась и позволила Хайгейту увести себя из переполненного бального зала, смутно угадывая, что он бормочет какие-то извинения проходящим мимо благожелателям.

— Как по-вашему, что вы вообще делаете? — прохрипела она.

— Увожу вас домой, — произнес он неопределенным тоном. — Вы не очень хорошо выглядите.

София не может приехать домой и войти в комнату, которую делит с сестрой, но куда ей тогда деваться? Даже то, что Хайгейт сопровождает ее, помолвлены они или нет, уже находится за пределами допустимого. Помолвлены, боже милостивый, во что она позволила себя втянуть?

— Вам нельзя. Это неприлично.

— Боюсь, моя дорогая, сейчас у вас нет выбора. И если это вас утешит, я к вам и пальцем не прикоснусь.

София сделала шаг в его сторону.

— Вы что, забыли о нашем соглашении? — спросила она негромко, позволяя себе выпустить гнев. — После такого мы уже не сможем разорвать помолвку без ущерба для моей репутации.

— Вы в самом доле считаете, что сможете выпутаться из всею этого, сохранив репутацию нетронутой?

— Не совеем, конечно, но зачем ухудшать?

— Потому что вы изо всех сил изображаете из себя дурочку перед мужчиной, который вас не заслуживает.

— Да как вы смеете?

— Я смею, потому что точно знаю, какого сорта человек этот Ладлоу. — Щеки Хайгейта слегка покраснели, на этом фоне резко выделился шрам, но только это и выдавало его гнев. — С титулом он или без титула, но вы всегда были намного выше его. Так зачем вам мараться…

— Мараться? — София изо всех сил старалась, чтобы ее голос не дрожал. — Полагаю, мою сестру это не касается?

Хайгейт скользнул ладонью от запястья вверх и сжал ее руку чуть выше локтя. Кожа запылала от его прикосновения.

— Ваша сестра не моя забота. Она может постоять за себя и сохранить свое достоинство рядом с таким, как Ладлоу, потому что не испытывает к нему нежных чувств, в то время как вы…

— В то время как я что?

— Вы слишком ослеплены, чтобы увидеть собственное благо. Но я намерен это исправить.

Руфус прислонился спиной к подушкам своего ландо, медленно ползущего по людным улицам Мейфэра. София, сильно распрямив плечи, сидела напротив, упорно глядя в окно, но за внешним спокойствием внутри скрывалась буря эмоций. Ее выдавали только стиснутые кулачки и прерывистое дыхание, но Руфус и сам отлично знал, что такое горечь предательства.

Он откашлялся. София вздрогнула, но не отвела взгляда от вереницы шикарных карет и еще более шикарных городских домов.

— Знаете, он ведь никогда не стал бы хранить вам верность.

Ну вот, теперь Руфус завладел ее вниманием.

— Понятия не имею, о ком вы, милорд.

— Ну как же, разумеется, о Ладлоу. — Руфус вытянул ноги и приготовился к взрыву.

— Теперь его зовут Кливден, насколько мне известно. И позвольте спросить, что вы-то об этом знаете?

Руфус сжал губы. Он ожидал взрыва, а не ледяной холодности.

— Вам неведомо, насколько многое мне известно о нем.

Правое плечо слегка дернулось вперед, и София снова уставилась в окно.

— Конечно, вранье, сплетни и слухи.

— Скажите, миледи, я похож на человека, собирающего сплетни?

Взгляд снова вернулся к нему. София вздохнула, и грудь ее приподнялась, но тут же опустилась, и Руфус понял — она готовилась откровенно соврать, но не смогла заставить себя произнести неправду.

— Нет. — Едва слышный шепот достиг его слуха.

София переплела пальцы, создав перед собой что-то вроде защитной стены из рук — нельзя было допустить проявления гнева, боли или тем более заплакать. Но целая масса эмоций бурлила у нее внутри и рвалась наружу. Руфус и сам слишком хорошо помнит ту боль.

— София. — Он произнес ее имя очень нежно. Она подняла на него глаза, полные слез. — София, не держите это в себе. Здесь вас никто не увидит.

Прежде чем ответить, она сглотнула.

— Вы увидите.

— Но я никому не расскажу. Я точно знаю, что вы сейчас чувствуете.

— Знаете? — выдавила София. Одинокая слезинка выкатилась из глаза и поползла по щеке.

— Рассказать вам?

Ее лицо исказилось, подбородок задрожал, рот искривился в гримасе. Она уронила лицо в ладони, и его сердце сжалось при виде ее страданий.

Пересев к ней, Руфус привлек Софию в свои объятия. Положил руку ей на затылок и прижал лицо к своей груди.

— Как он мог? — выдохнула она. — Как он мог сделать предложение моей сестре? Ведь я любила его!

— Он не заслуживает любви — ни вашей, ни вашей сестры, ни любой другой женщины.

Карета, покачиваясь, успокаивала их обоих. Руфус не волновался, что они приедут к ее дому на Болтон-роу слишком быстро. Он велел своему кучеру кружить по улицам Мейфэра до новых распоряжений. Ему слишком многое нужно рассказать Софии.

Она прильнула к нему еще ближе, он вдохнул исходящий от нее аромат роз. Желание настойчиво нарастало, но Руфус старался не обращать на это внимания. После стольких лет одинокой жизни он давно привык к его безответной пульсации.

Последнее, что сейчас требуется Софии, — отбиваться от его ухаживаний. В настоящий момент она нуждается только в его присутствии, в объятиях, в защищенном, уединенном оазисе, где она может излить свою боль вдалеке от любопытствующих взглядов и неуместных вопросов.

Его сердце сжималось от сочувствия, заглушавшего томление проснувшегося желания. Руфус послушался его, прикоснувшись губами к ее волосам, и тонкие белокурые завитки защекотали ноздри.

София замерла и подняла голову, широко распахнув глаза, словно только что вспомнила, чьи руки ее обнимают. Ее лицо, прелестное, несмотря на следы слез и бурные эмоции, находилось всего в нескольких дюймах. От желания сократить этот разрыв, прильнуть к ее губам, преподать ей первый урок все в животе сжалось, но Руфус держался стойко.

Еще слишком рано. Если он попытается поцеловать ее сейчас, то лишь отпугнет. Когда-то своей пылкостью он уже оттолкнул жену и не собирался повторно совершать ошибку.

Чтобы сгладить неловкий момент, Руфус сунул руку в карман и предложил ей носовой платок. София взглянула на льняной лоскут, и ее губы растянулись в легкой улыбке.

— Мне придется купить вам новые. Кажется, у меня вошло в привычку портить ваши платки.

— Если я и лишаюсь их, то на благое дело.

Она промокнула глаза.

— Я чувствую себя глупой девчонкой — вот так вот заливать вас слезами.

— Поверьте, моя дорогая, я все понимаю. Хотите, чтобы я с вами поделился?

София поморгала, чуть отодвинулась и неуверенно наморщила лоб.

Руфус отпустил ее и позволил забиться в угол, увеличив между ними расстояние.

— Но предупреждаю — придется услышать то, что вам не понравится.

— Тогда сразу расскажите самое плохое. Что произошло между вами и Кливденом? Разумеется, что-то ужасное, раз он намекал, что вы убили свою жену

Руфус откинулся на подушки и некоторое время молча смотрел на нее. Временами — вот как несколько минут назад, когда она рыдала из-за этого мерзавца — София казалась совсем юной. Но сейчас, когда она рискнула остаться с ним наедине, несмотря на то что ей понарассказывали… Сейчас он с изумлением обнаружил, что она сильная и отважная девушка.

— Значит, это он вложил вам в голову? Думаю, вряд ли мне следует удивляться. Однако объясните, почему же вы приняли предложение, если у вас сложилось такое мнение обо мне?

— Я не поверила. После всех наших разговоров, а уж сейчас тем более. Должно быть. Кливден ошибся.

— Нет… не совсем.

Софии еще глубже забилась в угол, стараясь сделаться как можно меньше.

— Поверьте, я не представляю никакой опасности. И если хотите, немедленно доставлю вас домой.

София выпрямилась и сложила руки па коленях.

— Нет, не стоит, думаю, мне лучше услышать то, что вы хотите рассказать.

Руфус вздохнул, отчетливо осознавая, как рискует, посвящая ее в ту историю. Лучше сразу объясниться. Один брак он уже погубил. Ему хотелось думать, что он многому научился на своих ошибках.

— Я любил свою жену. Когда мы обручились, я знал, что она не отвечает на мои чувства, но думал, что со временем это изменится.

— Так зачем вы женились?

— Семья буквально толкнула ее к этому браку. Понимаете ли, они хотели для нее титула.

— Да, понимаю.

Руфус кивнул.

— Осмелюсь заметить, это очень похоже на вашу ситуацию.

София отвела взгляд.

— Матушка могла бы позволить мне слушать свое сердце и все же с удовольствием увидела бы, как я стану графиней.

— Вы должны мне поверить. В конце концов Кливден разбил бы вам сердце. Та боль, которую вы испытываете сейчас, усилилась бы в сотни раз, согласись вы на его предложение. Он никогда не будет хранить верность.

— Вы уже говорили это. — София настороженно посмотрела на него. — Но откуда вам знать?

— Такая умная девушка, как вы, могли бы и сами догадаться.

— Вы хотите сказать… он… и ваша жена…

— Да, у них была связь. Я уверен, были и другие, но она постаралась, чтобы я узнал о ее отношениях именно с Ладлоу. Устроила так, чтобы я их застал.

София схватилась за грудь.

— О боже.

— Теперь мне кажется, тем самым она хотела подтолкнуть меня к разводу.

Руфус закрыл глаза, и эти двое в постели, голые и растрепанные, поджидающие его, мгновенно возникли перед ним. Он никогда не видел свою жену такой удовлетворенной, как в тот раз, когда выломал дверь в комнату, которую они выбрали для своего рандеву.

— Я прекрасно понимаю, какой гнев вы сейчас испытываете. Шок, боль, вопросы. Почему она не могла ответить на мои искренние и честные чувства? Почему искала утешения с кем-то другим? Почему я оказался недостаточно хорош?

У Софии перехватило дыхание, а в глазах сверкали слезы.

— Если это вас хоть немного утешит, замечу, что боль со временем притупляется. Сейчас в это сложно поверить, но, проснувшись однажды утром, вы удивитесь: что, собственно, я нашла в этом идиоте?

Слезы душили, и она прижала к лицу носовой платок.

— Когда?

— Это зависит от глубины ваших чувств.

— Я любила его пять лет!

Пять лет. Его сердечный ритм сбился и перестал быть ровным. Пять лет одержимой влюбленности — от этого тяжело оправиться. Но сердце с силой тут же застучало вновь, горячая кровь побежала по жилам — такое знакомое чувство, привычное и почти уютное. Он слишком давно знаком с ревностью.

Руфус подавил горький смешок. Какая ирония в том, что Ладлоу снова встал между ним и женщиной, которую он хочет. Ведь он хотел Софию.

Хотел за ее молодость, невинность, идеализм и способность любить. Хотел протянуть руку и обнять эту наивную уверенность в том, что будущее будет прекрасным, что все уладится само собой. Хотел вновь почувствовать, каково это — верить.

София опять разразилась рыданиями, и Руфус не удержался, обнял ее и тихо произнес:

— Если вы мне позволите, я помогу вам забыть его.

Ей потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться. София подняла голову:

— Да разве это возможно?

На ее щеке дрожала слезинка. Руфус протянул руку и смахнул ее. София резко втянула в себя воздух, ее грудь высоко поднялась, прижавшись к нему. Она закусила нижнюю губу.

— Возможно. — Глядя ей в глаза, Руфус наклонился, неторопливо, размеренно, давая ей время остановить его.

София ждала, широко распахнув глаза, и он позволил себе прикоснуться губами к уголку ее рта. Тут же ощутил на языке соленую горечь слез. Несколько секунд она сидела совершенно неподвижно, и Руфусу казалось, что в ожидании дальнейших действий он слышит стук ее сердца. Если София даст ему пощечину, он примет это как должное.

Вздохнув, она чуть повернула голову направо, и их губы слились в поцелуе.

Ни разу в жизни с тех пор, как София увидела Уильяма Ладлоу, она не представляла, что поцелует другого мужчину. София ни в коем случае не должна позволять себе прикасаться к губам этого человека… но остановиться немогла. Нежность его прикосновений тронула сердце и потребовала взаимности.

Руфус обвил ее талию рукой и притянул Софию ближе к груди. Она вдохнула аромат сандалового масла и пряностей, окутывающий его.

Глубоко в животе возник жаркий комок.

София всхлипнула и отпрянула. Темные глаза изучали ее некоторое время, и от напряженности этого взгляда внугри все снова запылало. Она прерывисто вздохнула, остро ощущая, как ее груди прижимаются к нему. Необходимо прекратить все это и отсесть подальше.

К огромному удивлению, желания говорили об обратном.

Осмелев, она протянула дрожащий палец и провела им по ломаной линии шрама, рассекавшего его щеку. Интуитивная догадка о происхождении шрама должна была испугать Софию, но в данную минуту она видела в Руфусе Xaйгете лишь понимание, сочувствие и узы, созданные их общим сердцебиением.

Глубоко внутри что-то лопнуло, и по венам хлынуло неистовое, безрассудное чувство. К черту их всех мать, отца, общество. К черту Джулию, а главное — к черту Кливдена. Пусть катится к дьяволу!

София положила ладонь на щеку Руфуса, полностью прикрыв шрам, и прильнула к его губам.

Он приоткрыл рот, призывая ее к тому же, требуя подчинения. Нежность исчезла, сменившись обжигающим жаром и властной потребностью. Егo язык ворвался ей в рот.

По сравнению с мощью этого штурма их прежние поцелуи можно было сравнить лишь с трепетом крыльев бабочки. А это была битва, и Хайгейт жаждал ни много ни мало — полного подчинения.

Боже милостивый, как ей хотелось сдаться!

Он оторвался от ее губ, начал целовать щеки, шею, ключицы. София только и могла, что цепляться за него и запрокидывать голову, предлагая и он с готовностъю принимал предложение.

Его губы скользнули ниже, прижались к груди над лифом, и в горле Софии зародился стон. Она приоткрыла губы и застонала вслух.

Руфус внезапно оттолкнул ее. В ушах стучало: тук-тук, тук-тук. В полном замешательстве София открыла глаза и посмотрела на него из-под полуприкрытых век.

Его обычно аккуратно причесанные волосы торчали во все стороны. Это что, она такое сделала? Тук-тук. София посмотрела на свои руки, ожидая увидеть между пальцами земные пряди.

— Мы играем с огнем, София.

Нельзя позволять ему называть себя по имени. Вообще ничего нельзя ему позволять. Она открыла рот, собираясь возразить, но Руфус приложил палец к ее губам.

— Учитывая обстоятельства, я полагаю, меня можно простить за то, что я зову вас по имени. В вас столько невинности и столько страсти. Как бы мне хотелось поехать вместе с вами к себе домой и позволить вам не спеша познать собственные глубины.

Обещание запретного, прозвучавшее в его настойчивых словах, прожгло душу и хлынуло в кровь. В эту секунду она жаждала запретного.

— Но нужно понимать, если мы продолжим, то вы и в самом деле будете обесчещены, а нашей помолвке придется завершиться браком.

Безрассудность подтолкнула ее к ответу.

— Я гроша ломаного не дам за свою репутацию. Только не после сегодняшнего вечера. Замуж я теперь никогда не выйду, поэтому рядом со мной не будет никого, кто узнает, сохранила я целомудрие или нет.

Руфус пальцем приподнял ее подбородок.

— Я узнаю. И не могу рисковать, наградив вас ребенком. На моей совести и так достаточно всего.

При намеке на его брак София зажмурилась.

— Я не верю, что вы убили свою жену.

— Ваше доверие согревает мне сердце, но если быть до конца честным, то в известном смысле именно я ее и убил.

София ахнула.

— Не верю! Вы не могли этого сделать.

Мрачная усмешка исказила его черты.

— Благодарю за ваше доверие.

— Но ваша сестра…

— Верно. Если бы я схватил свою жену за шею и задушил ее, моя сестра лично отправила бы меня в Ньюгейт[6]. Причем не за убийство, а за скандал, навлеченный на семью. — Он постучал по крыше, делая знак кучеру отправляться на Болтон-роу.

— Вы бы не… — София замолчала и сглотнула. — Я понимаю, что это не мое дело, но вы бы не могли объяснить, почему считаете себя виновным в ее смерти?

— Мне не следовало жениться на ней. Нужно было дать ей возможность отказаться.

— Но вы говорили, что ее семья настаивала.

— Да, но они могли бы смягчиться и отступить, скажи я им хоть слово. Увы, я был уверен, что со временем мы заживем счастливо вместе. Но она не переносила меня с самого начала. Ее карета перевернулась, когда она пыталась сбежать от меня, чтобы увидеться с Ладлоу.

София посмотрела на его шрам. Исходя из сплетен, это результат той самой катастрофы.

— Да, я был там. Как последний дурак кинулся за ней в погоню. Я только хотел, чтобы она прислушалась к голосу разума. Лучше бы просто позволил ей уехать.

София положила ладонь на его рукав.

— Она бы все равно попала в ту аварию.

— Может, и нет. Если бы не погоня, кучер не гнал бы лошадей с такой головокружительной скоростью.

Руфус замолчал. Мускулы на его руке напряглись под обтянутыми перчаткой пальчиками Софии. Что она заставила его заново пережить? Его боль действительно неизмеримо тяжелее, чем ее. Внезапный приступ робости заставил ее убрать руку.

Она не имеет права прикасаться к нему.

Руфус молча накрыл ее руку своей ладонью.

— Не отстраняйтесь. Это то, что сделала она.

Боже праведный, какая боль кроется за этими словами! София не могла отказать ему, но и подходящего ответа у нее тоже не было. Она молча, не шевелясь, сидела рядом, и только грохот колес и ровный стук копыт заполняли ландо.

Спустя несколько минут экипаж дернулся и остановился. Руфус выглянул в окно.

— Мы приехали, это ваш дом. Правда, не думаю, что кто-нибудь уже вернулся от Пендлтонов.

Вот и хорошо. Сегодня она не может посмотреть Джулии в глаза. Даже столкнувшись с реальной необходимостью преодолеть свои чувства к Уильяму, София видела свое будущее унылым и гнетущим. Выйдет она замуж или нет, но на каждом светском приеме и на семейных сборищах ей не удастся избежать встреч с Джулией и Уильямом.

Руфус обещал помочь ей. Но сможет ли она потом расторгнуть с ним помолвку?

Г лава 12

— Мог бы и догадаться, где тебя искать. Надо было сразу заглянуть сюда.

Бенедикт приоткрыл один глаз и посмотрел на стоявшего у стола Аппертона. Он давно потерял счет времени, знал только, что уже поздно, возможно, настолько, что в городской дом он вернется только на рассвете.

Не дожидаясь приглашения, Аппертон подтянул стул и сел. Несмотря на поздний час, его вечерний костюм по-прежнему выглядел безукоризненно. Даже волосы все еще сохраняли тот художественный беспорядок, на достижение которого лакею, очевидно, потребовалась вечность.

Бенедикт знал, что рядом с другом выглядит как жалкий пьянчуга из Уайтчепела. Галстук развязан уже несколько часов назад, полурасстегнутый жилет свисает с плеч, одним словом, пьяная развалина.

Аппертон откинулся на спинку стула и принял отработанную беспечную позу.

— Мне кажется, в последние несколько вечеров ты слишком увлекся этим стулом. Не думал сходить на какой-нибудь светский прием?

Бенедикт взял графин с бренди, чтобы наполнить бокал, но обнаружил, что сосуд пуст.

— Проваливай к черчу.

Аппертон проигнорировал это.

— Я приехал прямо от Пендлтонов. Ну, не считая времени, которое провел, прочесывая игорные дома в поисках тебя. Забавные веши можно узнать, посещая балы.

Бенедикт моргнул. Над столом царила атмосфера ожидания. Аппертон улыбнулся и скрестил на груди руки. Бенедикт. нахмурившись, наморщил лоб, но друг продолжал молчать.

— Ой, ну ладно. Выкладывай, что ты услышал, и кончай с этим. Думаешь, у меня вся ночь впереди?

— Это вряд ли. Сейчас пять утра.

Снова пауза. Ухмылка Аппертона стала шире. До чего он раздражает!

— Напомни, почему я не вышиб тебе задницу через рот в первый день в Итоне?

— Был слишком занят с идиотом Бэттенклиффом. — Точно. Слава бог у, что Аппертон повел себя дипломатично и не стал напоминать, что в той драке Бэттенклифф его побил. — К счастью для тебя, я появился вовремя и отвлек его своим невероятным остроумием.

— Забавно, а я и не знал, что остроумие является синонимом паршивенького левого хука.

Аппертон прижал руку к груди и наклонил голову

— Ваш верный слуга. Я счастлив видеть, что чувство юмора тебя не покинуло. Пожалуй, оно тебе сейчас пригодится.

Бенедикт выпрямился — довольно сложное занятие, если учесть, сколько бренди он поглотил за эту ночь. Больше всего на свете ему хотелось уронить голову на локоть, заснуть и не просыпаться, пока все не выветрится. Однако тон Аппертона требовал пристального внимания, ну, или хотя бы такого, на которое Бенедикт был способен в своем состоянии.

— Мне потребуется еще бутылка.

— Возможно, ты захочешь еще одну, а вот потребуется ли она — другой вопрос.

— Что ты слышал?

— Наш приятель Кливден думает, что выиграл пари.

Бенедикт махнул рукой.

— Конечно, думает. Нужно быть полным идиотом, чтобы держать пари без уверенности в выигрыше. Но Джулия куда умнее. Она никогда не согласится…

— Она согласилась.

Бенедикт стукнул кулаком по столу.

— Что за чертовщину ты несешь!

— Согласилась. Она согласилась. Я собственными глазами видел ее на балу у Пендлтонов, они стояли там вместе. Все, что говорилось, я не расслышал, но слухи разлетелись быстро. Ее отец объявил о помолвке.

— Нет. Должно быть, ты неправильно расслышал. Ее сестра помолвлена с Хайгейтом. Я присутствовал на обеде, когда семейство обсуждало планы, как объявить об этом в обществе.

— Ревелсток… Бенедикт… — Аппертон потянулся через стол и положил ладонь на руку друга. — Сегодня вечером они объявили о двух помолвках.

— Нет, ты ошибаешься. Я ни за что не поверю, что Джулия пошла на такое.

Но произнося это, он ощутил дурноту. Все выпитое бренди зловеще устремилось к горлу. Она же сама призналась ему, что хочет замужества без любви. Может быть, поразмыслила и приняла предложение Кливдена? Но это не похоже на Джулию, которую он знает. Джулия, которую он знает, очень близка со своей сестрой.

Она никогда не предаст Софию. Или предаст?

— Казалось, она не возражала против происходящего. Во всяком случае, так мне показалось.

Очевидно, да.

— Раз ты не слышал, о чем там говорили, значит, и стоял не очень-то близко.

— Я знаю, что видел. Она выглядела совершенно согласной со всем, что там творилось.

Бенедикт дернул себя за волосы.

— Джулия ему отказала. Джулия сама мне сказала!

— Должно быть, передумала. Сколько лет мы с тобой знакомы? Клянусь, я бы в жизни не стал врать о таком.

Сердце Бенедикта словно пронзило ледяными иглами.

— Знаю, что не стал бы. Только мне ужасно хочется, чтобы ты ошибся.

— Лучше бы тебе признать, что ошибки нет. Но рассказал я тебе не для этого. Хочу узнать, что ты намерен предпринять?

Бенедикт вскочил на ноги. Комната покачнулась, и он схватился за стол.

— Что я намерен предпринять? — Ответ был очевиден. Ему известно, что Джулия о нем думает. — Да ни черта не намерен.

Аппертон поднялся куда медленнее.

— Ты просто поднимешь ручки? Вот уж не думал, что доживу до такого.

— Да тебе-то что за дело? — Бенедикт с трудом выдавил слова, так сильно сжалось горло. — Кажется, у тебя нет тут никакого личного интереса.

— Есть, если мне придется выплачивать Кливдену пять тысяч чертовых фунтов, которых у меня нет.

— Ты подписался на пари? — Бенедикт схватил Аппертона за лацканы и сильно тряхнул. — Значит, ты еще больший идиот, чем Ладлоу… Кливден… — он оттолкнул Аппертона. — Или как там, дьявол вас всех побери, мы называем его на этой неделе.

Остановившись перед отцовским кабинетом, Джулия набрала полные легкие воздуха и медленно выдохнула. Она собиралась войти на единственную мужскую территорию в этом доме женщин.

Запретную территорию, личное святилище Чарлза Сент-Клера. Даже мать не осмеливалась заходить в эту часть дома, если у нее не возникало действительно неотложного дела. А если именно эта комната оказалась свидетелем их поцелуя с Бенедиктом, что ж… Джулия отогнала подальше воспоминания о его губах, языке, руках. Отцу об этом знать ни к чему.

Сейчас нужно решить неотложное дело. Эта необходимость давила на нее с момента объявления о помолвке с Кливденом, помолвке, которая, если повезет, останется в прошлом уже сегодня.

Сделав еще один успокаивающий вдох, она поскреблась в дверь. Послышалось негромкое бурчание, приглушенное толстой панелью, и Джулия переступила порог.

На стенах — тяжелые красновато-коричневые панели, зато на окнах — драпировки цвета лесной зелени. В комнате витают ароматы сигар и бренди — единственное место во всем доме, где эти запахи разрешены.

За столом хмурится отец, глядя в бухгалтерскую книгу Несколько редких клочков седеющих волос стоят дыбом. Когда Джулия подошла, он снял очки.

— Что привело тебя сюда так рано? Я думал, ты будешь ожидать визитеров.

— Я велела Биллингзу говорить всем посетителям, что меня нет дома.

Мистер Сент-Клер приподнял белоснежную бровь.

— Даже тому бродяге, Ревелстоку?

— В особенности ему.

— Вот и славно. У твоей матери до сих пор перья взъерошены из-за того, что он без приглашения явился на обед по случаю помолвки Софии. — Отец замолчал и промокнул лоб носовым платком. — Даже не знаю, когда она перестанет возмущаться.

Джулия вздернула подбородок.

— У него было приглашение. Мое.

— Однако ты не желаешь, чтобы он тебя поздравил?

— Если он и придет, я очень сомневаюсь, что с поздравлениями.

Это последнее, что она могла бы от него услышать. Джулия предпочитала не представлять себе реакцию Бенедикта в момент, когда известие о помолвке дойдет и до него.

— Эго почему же? Ничего удивительного, что новости уже разлетелись. Конечно, те, кого на вчерашнем балу не было, захотят пожелать тебе счастья. — Отец показал на стул около сгола, словно перед ним стоял деловой помощник — рабочие интересы всегда были выше собственных дочерей. — Садись.

— Думаю, я лучше постою. — Раз уж ей приходится вести этот разговор на его территории, то лучше иметь хотя бы слабое ощущение контроля, глядя на него сверху вниз.

Между бровями отца появилась моршина.

— Что-то неладно?

Джулия всплеснула руками.

— Неладно? Ты согласился на помолвку, даже не сказав мне, а теперь спрашиваешь, что неладно? О чем, ради всего святого, ты вообще думал?

Его грудь раздулась, и живот под ней тоже.

— А ну, послушай меня. Я достаточно терпел весь этот вздор от тебя и твоей сестры. Тебе двадцать два года — давно пора замуж.

— Ты по меньшей мере мог оказать мне любезность и позволить самой сделать выбор.

— Все эти годы я предоставлял вам с сестрой полную пюбоду выбора, и чем все закончилось? — Он привстал с кресла и посмотрел на нее сверху вниз. — У вас была тьма времени, чтобы найти женихов себе по вкусу. Но вы отвергали одного за другим. София, к примеру, имела возможность выйти за маркиза Питертона.

Мистер Сент-Клер помолчал, снова промокнув брови.

— За маркиза, ради всего святого, с десятью тысячами в год! Она ему отказала. Мне пришлось иметь дело с воплями и припадками твоей матери несколько недель подряд… И позволь тебе заметить, что на такое я не подписывался.

Джулия уперлась руками в полированную столешницу, глядя ему в глаза.

— А ты знаешь, почему она отказала маркизу? Потому что любит Кливдена с самой первой секунды, как его увидела!

Отец громко фыркнул.

— Это не любовь. Просто нежные чувства, одержимость.

— Эта одержимость длится пять лет. Пять лет, папа! — Разумеемся, он ничего не замечал. Ведь это время он провел в своем клубе, проигрывая в вист и повергая семью в банкротство. — И мне приходилось утешать ее после каждого светского приема, где он не обратит на нее никакого внимания. Или, упаси господи, хоть как-то замечал. Тогда ее надежды воспаряли, но тут же падали обратно, стоило ему отвернуться, чтобы пофлиртовать с другой девушкой. А теперь ты ожидаешь, что я радостно соглашусь на этот брак, наплевав на чувства Софии? — Джулия зажмурилась и сглотнула. Этим утром сестра не сказала ей ни единого слова. — Я не могу, папа! Не могу вот так ее предать!

Мистер Септ-Клер отошел назад, морщина между бровями сделалась еще глубже.

— Если она, как ты говоришь, была влюблена в Кливдена, то почему приняла предложение Хайгейта?

Джулия стиснула зубы, чтобы не выпалить первое, что пришло ей в голову, — ругательства, которые бормотал Бенедикт, вытаскивая ее из передряг, и которые отец точно не одобрит.

— У нее не было выбора. Их застали наедине. Это единственная возможность избежать скандала.

Джулия вовремя замолчала, не успев проболтаться о том, что София планирует разорвать помолвку. Раз уж отец так твердо намерен выдать замуж сразу обеих, он, конечно, найдет способ заставить Софию предстать перед викарием, прежде чем она успеет опомниться. Особенно если обнаружит, что Хайгейт по-настоящему богат.

Мистер Сент-Клер потер подбородок.

— София не могла так сильно любить Кливдена, если позволила себе оказаться в таком положении. Но это уже неважно. Она выйдет замуж, причем за графа, и ты тоже. Ваша мать на седьмом небе от счастья, и я не допущу, чтобы вы разочаровали ее после стольких душевных терзаний, которые она вытерпела из-за вас. Вы обе будете замужем еще до конца сезона, и больше мне сказать нечего.

— Папа, ты не можешь…

— Еще как могу. Двое мужчин с титулами, оба графы, согласились взять вас с таким крохотным приданым, что и сказать стыдно. Такого шанса больше не выпадет никогда. — Он взял очки, водрузил их на нос, опустился в кресло и придвинул к себе гроссбух. — Все, иди отсюда.

Джулия смотрела на него с приоткрытым ртом. Отец просто выставляет ее из кабинета! Он не собирается принимать во внимание чувства дочерей, раз появилась возможность сбыть с рук сразу обеих. Кроме того, мама сможет хвастаться в обществе, что обе дочери стали графинями.

Графинями!

— Я отказываюсь выходить за Кливдена. И ты не сможешь меня принудить.

Он оторвался от гроссбуха и начал покусывать губу, щеки покраснели.

— Ты за него выйдешь. Уж такую малость ты мне должна.

— Должна тебе? — Джулия всплеснула руками. — И как же я оказалась у тебя в таком долгу?

— Да ты знаешь, во сколько вы обе обошлись мне за последние сезоны? Платья, шляпки, дом в городе?

— А во сколько тебе обошлась последняя партия и двадцать одно?

Мистер Сент-Клер побледнел. Рука его сжалась в кулак, челюсть ходила ходуном. Джулия зашла слишком далеко. До сих пор она не позволяла себе таких дерзостей, в основном потому, что отец оставлял матери разборки со своенравными дочерьми. А сам предпочитал скрываться в этом кабинете и делать вид, что его финансы находятся в куда более приличном состоянии, чем на самом деле.

— Я не хотел об этом говорить, но ты не оставляешь мне выбора. — Он будто выплевывал каждый слог. — Я должен Кливдену пять тысяч фунтов.

— Пять ты…

Мистер Сент-Клер ударил кулаком по столу.

— Должен добавить, пять тысяч, которых у меня нет! Кливден может отправить меня в долговую тюрьму! И где тогда окажетесь вы все, без покровительства мужей?

Пол под ногами Джулии поплыл, она вцепилась в стол. Покровительство мужа. Отец, безусловно, отлично потрудился, покровительствуя своей жене. Если он отправится в долговую тюрьму, она, мама и София окажутся на улице.

— Мама знает?

— Ей не известна общая сумма моих долгов, и я устроил так, чтобы она и дальше оставалась в неведении.

— Как? — Джулия так сжала деревянную столешницу, что даже пальцы заболели. — Как ты смог скрыть от нее такое?

— У меня договор с Кливденом. Он согласился закрыть глаза на вексель, если я обеспечу ему подходящую жену.

Джулия открыла рот и снова его закрыла, руки превратились в ледышки. Несколько секунд она не могла вдохнуть, тем более произнести хоть слово.

— И ты выбрал меня? — слабым голосом спросила она. — Но почему не Софию?

— Все очень просто. Кливден захотел тебя.

Он захотел ее. Разумеется, она знает причину, но неужели слухи о ее репутации дошли даже до отца? А если дошли, то почему он не поставил сплетника на место?

— А ты не задался вопросом, почему?

Отец сердито посмотрел на нее из-под очков.

— «Почему» в данном случае никакого значения не имеет. Кливден предложил мне выход из положения, и я им воспользовался. Иногда необходимо принести жертву ради общего блага.

Жертву. Слово эхом отразилось в голове. Отец решил принести в жертву ее, чтобы исправить положение, в котором виноват только он один.

Джулия дошла до спальни, и гнев вырвался наружу. Ее возражения даже не тронули отца. Чем больше Джулия протестовала, тем упорнее он настаивал на том, что она обязана выполнить дочерний долг.

Джулия делала четыре шага по спальне — один, два, три, четыре, поворот; один, два, три, четыре, поворот — и при каждом развороте впивалась ногтями в ладони. Когда она пересекла комнату в десятый раз, из-под небольших полукружий показалась кровь. Придется пойти на это. Она вынуждена принять предложение Кливдена, наплевав на чувства сестры. И все из-за пяти тысяч фунтов. Какая гадость.

Отец все равно что продал ее.

Глаза защипало, и Джулия посмотрела вдаль, пытаясь сдержать надвигающийся потоп. Ей необходим план, а не слезы.

Взгляд упал на миниатюру с изображением их с Софией, где они такие юные и невинные. Еще ничего не знают о мерзостях жизни. Нет, невозможно стоять и смотреть на этих улыбающихся детей.

Джулия подошла к прикроватной тумбочке, схватила портрет и швырнула его в стену. Деревянная рамка с треском развалилась. То время ее жизни безвозвратно испорчено, как и миниатюра, как и отношения с сестрой.

Она подавилась рыданием, внезапно перекрывшим горло.

София никогда не простит ее, если Джулия согласится на замужество. Сестра будет тыкать ей в лицо Кливденом на каждом шагу.

В итоге все сводится к выбору между Софией и безответственным транжирой-отцом. Если он губит себя, то только по собственной глупости, почему же другие должны расплачиваться за его ошибки: Джулия, София, мама?

Она глубоко вдохнула, и дрожь слегка улеглась.

Джулия могла бы как-нибудь выплатить эти деньги, конечно, не все сразу, но по частям должно получиться. И если она выйдет замуж, то сможет обеспечить будущее и сестры, и мамы. Но прежде необходимо придумать, как избавиться от назойливого жениха.

Отец хочет, чаобы она устроилась в жизни? Если быть дo конца честной, это сейчас волнует ее меньше всего, и если ей необходимо выти замуж, она выйдет, по только не за Кливдена.

Г лава 13

Джулия покрепче запахнула плащ, съежившись у входа для слуг. Снаружи стеной лил дождь и хлестал ледяной ветер. Ей придется туда выйти, причем быстро, даже если это угрожает смертельной простудой.

Одним ухом она повернулась в сторону кухни, прислушиваясь к надвигающемуся року, или, в ее случае, к уверенным шагам Биллингза. Хоть он и слуга, но если заметит ее попытку к бегству, то сразу отправится наверх и доложит матери.

Звук шагов раздавался по коридору, ведущему к запасной лестнице. Ближе, ближе… больше откладывать нельзя. Собрав все свое мужество, Джулия выскочила на улицу.

Ревущий ветер швырнул в лицо обжигающие капли дождя и вырвал весь воздух из легких. Леди не появляются на улице в такую погоду, если их не ожидают карета и лакей, готовый раскрыть зонтик и защитить от стихии.

Но сегодня Джулия не леди. В этот момент ее поведение скандально. Но именно сегодня она берет будущее в свои руки.

Поскользнувшись, огибая глубокую до щиколоток лужу, разлившуюся по булыжному переулку, Джулия метнулась на Болтон-роу и торопливо зашагала в сторону Керзон-стрит в надежде поймать по дороге кеб. Остатки дневного света быстро таяли, и она ускорила шаг. Конечно, они живут в центре Мейфэра, да и людей на улице сейчас не встретить, но грабителей тут достаточно. Кроме того, появление на улице одинокой леди просто немыслимо.

По булыжникам загрохотали колеса. Джулия отступила в сторону, провалившись по щиколотку в ледяную лужу. Карета прогремела мимо, но при виде герба на дверце сердце ее подскочило прямо к горлу — Джулии показалось, что она узнала герб Кливденов.

Она торопливо зашагала дальше. Плащ промокал с такой скоростью, что еще чуть-чуть, и будет неважно, найдет она кеб или нет. Даже если придется всю дорогу идти пешком, вряд ли она доберется до места назначения уже более несчастной и испачканной.

Полчаса спустя промокшая насквозь Джулия дошла до дома Ревелстока, ее зубы стучали, а пальцы не чувствовали ручек ридикюля. Облегченно выдохнув, она зашлепала вверх по ступеням к внушительной дубовой двери, взялась за бронзовый молоток и один раз ударила. Затем обхватила себя руками, тщетно пытаясь согреться и молясь, чтобы дворецкий не принял ее за попрошайку и не прогнал прочь.

— Пожалуйста, поскорее. Пожалуйста, будь дома, — бормотала Джулия сквозь стиснутые зубы, а ветер трепал на ней одежду.

Джулия уже собралась постучать еще раз, как дверь распахнулась. На пороге появился Фиппс и, наставив на нее свой орлиный нос, стал внимательно всматриваться.

— Да? — Он нахмурил брови.

— Лорд Бенедикт дома?

— Я должен справиться. А кто, позвольте уточнить, его спрашивает в столь поздний час?

Из-под плаща Джулия вытащила намокшую визитную карточку. Дворецкий, презрительно засопев, взял ее. Мгновением позже он удивленно вскинул брови.

— Мисс Джулия, простите меня. Я не сразу узнал вас в таком виде. Вы одна? Это крайне необычно.

— Пожалуйста, Фиппс, мне бы спрятаться от дождя.

— Разумеется, мисс, разумеется.

Он отошел в сторону, позволив ей прошлепать в фойе городского дома Бенедикта. Точнее, дома, принадлежащего его старшему брату маркизу Энфилду, решившему на этот сезон остаться в деревне.

При виде лужи у ног Джулии темные глаза Фиппса округлились.

— Я даже не знаю, что сказать, мисс. Вам совершенно необходимо переодеться во что-нибудь сухое, пока вы не заболели, но…

— Но в доме нет ни одной леди, которая могла бы одолжить мне свою одежду, — договорила за него Джулия. Вот так она признала, что делает — наносит визит холостяку. Одна. — Пока мне бы хватило огня в камине.

— Я сейчас же отправлю к вам горничную с чаем. А может быть, кухарка приготовит что-нибудь более подкрепляющее. Боюсь, что в последнее время лорд Бенедикт проводит больше времени в клубе, чем здесь.

Сердце Джулии подскочило.

— Так его нет дома?

Секундное замешательство, щеки дворецкого чуть покраснели — эти мелкие признаки и выдавали неловкость Фиппса. Человек, не знакомый с этим семейством, конечно, ничего бы не заметил, но только не Джулия. В конце конздов, она выросла по соседству с Бенедиктом и забегала в его дом так же часто, как в свой собственный.

— Я уточню. Подождите, пожалуйста, в гостиной.

Вспомнив о толстом персидском ковре в той комнате, Джулия уныло посмотрела на свои ноги. Верный себе Фиппс с непроницаемым лицом потянулся за ее промокшим плащом.

— Идите греться, мисс.

Как только дворецкий скрылся в коридоре, Джулия поспешила в гостиную. Подойдя как можно ближе к пылающему огню, она постепенно начала согреваться.

Джулия потихоньку оттаивала, но в голове бушевал вихрь тревожных вопросов. А что, если Бенедикт уже ушел? Что, если он откажется увидеться с ней? Затем она сообразила: пожалуй, достаточно и одного ее присутствия здесь. Главное, суметь распустить слух об этом, что будет сложно. Из-за отвратительной погоды, благодаря которой она смогла выбраться из дома, большинство разумных людей на улицу и носа не высунули, не говоря уже о том, чтобы заметить ее.

Разумных.

Джулия всегда считала себя разумной. Разумной, практичной, заботящейся о своей репутации. И так оно всегда и было, но только до той минуты, когда отец в переполненном бальном зале объявил о ее помолвке.

А теперь она в отчаянии и, возможно, слегка тронулась умом. Иначе вряд ли бы решилась выйти из дома в такую погоду.

В коридоре послышались шаги. Уверенная, что это горничная с чаем, Джулия не отвела глаз от огня. Звук шагов становился громче, но тележки с чаем почему-то не было слышно.

Шаги затихли. Джулия повернула голову и обнаружила стоящего на пороге Бенедикта. Он нахмурил брови, рассматривал ее с головы до ног.

— Какой дьявол в тебя вселился, что ты притащилась сюда сегодня?

Услышав этот холодный голос, Джулия резко повернулась. Мокрая юбка прилипла к ногам.

Бенедикт уперся локтем в косяк и стоял в небрежной позе, с пренебрежительным видом. Черные волосы упали на лоб и выглядели куда привлекательнее, чем растрепанная прическа любого денди, над которой несколько часов трудился лакей.

Он не потрудился надеть жилет или пиджак, рубашка висела свободно, с незастегнутым воротником, выставляя напоказ завораживающий клинышек обнаженной кожи. На кадык у основания шеи падала тень от небритого подбородка.

У Джулии перехватило дыхание. Ни один джентльмен не должен появляться перед леди в полуодетом виде, и теперь она поняла почему. От подобного зрелища сердце ее затрепетало и почему-то стало трудно дышать. Это согрело ее быстрее, чем огонь и камине.

Пока Джулия стояла, приоткрыв рот, он оттолкнулся от косяка и надвинулся на нее. Бриджи из оленьей шкуры облегали его мощные бедра, как вторая кожа. Она закусила нижнюю губу и задумалась: почему же раньше никогда не замечала игру мускулов на его ногах?

— Ты собираешься мне ответить или я должен думать, что ты явилась сюда полюбоваться мной?

— Возможно, я бы охотнее ответила на твой вопрос, будь он задан чуть вежливее.

— Вежливости хочешь? — От его саркастического смеха пробежал холодок. — Ничего удивительного. Насколько я помню, твои прощальные слова были всего лишь данью этикету.

— Ты что, пьян?

Он подошел еще ближе.

— Пока нет, но мне бы очень этого хотелось.

Из выреза его рубашки виднелись волосы. Джулия сжала пальцы в кулак — ее своенравный мозг требовал, чтобы она подняла руку и потрогала их.

— Так ты что, только встал с постели?

Он насмешливо вскинул бровь.

— До чего ты проницательна. Да, в эти дни я весьма забавно провожу время.

В коридоре загрохотала тележка с чаем. Горничная коротко посмотрела на своего хозяина, развернула тележку к кушетке, кивнула и удалилась.

Бенедикт приподнял бровь и подошел к боковому столику, где стоял хрустальный графин, отражавший свет пламени. Взял бокал, плеснул в него янтарной жидкости и сделал глоток. Джулия проследила за тем, как дернулся его кадык.

На полпути ко рту его рука замерла, он посмотрел на Джулию поверх бокала.

— Не надо с таким неодобрением наблюдать за мной. А может быть, ты предпочтешь выпить это вместо чая? Очень неплохое, но слишком крепкое, если ты к такому не привыкла.

Джулия побрела к тележке.

— Нет, спасибо.

— Уверена? Так быстрее согреешься.

Она налила чашку чая, добавила сахар и с удовольствием сделала глоток.

— Я пришла не для того, чтобы пьянствовать с тобой.

— Жаль. Ну, я в любом случае намерен пьянствовать. — Чтобы не быть голословным, он допил бренди. — Но зато мы перешли к сути. Так зачем ты пришла? Точнее, почему ты явилась в дом убежденного холостяка без компаньонки? Разве твой жених не будет возражать?

Джулия крепче сжала чашку.

— Значит, ты слышал.

— Аппертону не терпелось мне сообщить. Ему казалось, что я буду счастлив кинуться тебе на выручку. — Бенедикт пожал плечами. — Он очень разочаровался, узнав, что это не так.

Сердце Джулии рухнуло в пятки.

— Надо полагать, тебе неинтересна причина моего прихода?

Он налил еще порцию бренди и выпил залпом.

— Сделай одолжение. У меня есть еще несколько минут до того, как пора будет идти в клуб.

Джулия расправила плечи и набрала полные легкие пропахшего табачным дымом воздуха. В глубине души она знала, что вся его отчужденность — игра. Как бы сильно Бенедикт ни старался изобразить равнодушие, от него исходило напряжение.

Как и чуть ранее с дворецким, благодаря продолжительному знакомству Джулия видела настоящее сквозь напускное.

— У меня к тебе предложение.

Он внимательно рассматривал узор на графине.

— Да неужели? И какое?

— Мне необходимо, чтобы ты меня скомпрометировал.

Его спина на мгновение напряглась, но Бенедикт тут же наклонил графин, и бокал заполнился янтарной жидкостью.

— Да ну? — Запрокинув голову, он влил в себя бренди. — Ах, отличная штука. Уверена, что не хочешь капельку? Конечно, гораздо крепче, чем ты привыкла, но я рекомендую.

Джулия поднесла к губам чашку.

— Я ограничусь чаем, спасибо. И возможно, тебе тоже не стоит так налегать.

— С чего бы это? Я еще и близко не подошел к нужной кондиции. Или ты беспокоишься из-за своего предложения? Боишься, я окажусь в таком состоянии, что у меня ничего не получится?

У Джулии приоткрылся рот. О чем, скажите на милость, он толкует?

— Должно быть, ты пьян гораздо сильнее, чем мне казалось, раз несешь такую чушь.

Бенедикт с громким стуком поставил бокал, в два шага подскочил к Джулии и навис над ней. Провел указательным пальцем по ее шеке, и щека запылала. Джулия невольно ахнула, но его лицо оставалось суровым и невозмутимым.

— Заверяю тебя, пока еще я не зашел слишком далеко. Жаль, что нельзя поймать тебя на слове.

— Что?

— Moй ответ — нет. Я не буду тебя компрометировать.

— Если тебя волнует твоя честь…

— Вот это меньше всего. — Бенедикт отвернулся и подошел к окну. — Еще недели не прошло, как ты отвергла мои знаки внимания, заявив, что, если нас обнаружат, ты будешь серьезно скомпрометирована. В тот же вечер ты сказала, что отказала Кливдену. А сегодня я выясняю, что ты не только приняла предложение этого идиота, но и переменила свое мнение насчет меня.

Вздохнув. Бенедикт снова повернулся, подошел и остановился прямо перед Джулией.

— Мне казалось, ты последний человек на этой планете, кто будет играть в подобные женские игры непостоянства. Однако ты занимаешься именно этим.

Джулия шагнула вперед и успокаивающе вытянула руку.

— Ты не понимаешь. Я не принимала его предложение!

Бенедикт оттолкнул ее ладонь.

— Тогда почему об этом объявили перед всей толпой на балу у Пендлтонов?

— Кливден заключил соглашение с моим отцом. Я понятия не имела об этой помолвке, пока папа не объявил о ней.

— Судя по всему, ты не была против.

— Да я была в шоке! Они ошеломили меня, эта парочка! Пожалуйста…

Его глаза сурово блеснули.

— Похоже, твои мольбы совершенно меня не трогают.

Джулия открыла рот и снова его закрыла. К глазам подступали слезы, но она старалась сдержать их. Бенедикт, ее надежный Бенедикт, отказывает ей в помощи тогда, когда она больше всего в ней нуждается! Немыслимо. Невероятны и его утверждения, будто ему плевать, хотя информации он добыл немало. Ясно же, что ему не все равно, раз он выслушал не один рассказ о том злосчастном вечере.

Вздернув подбородок, Джулия поглубже вздохнула, пытаясь успокоиться.

— Прекрасно. Раз ты отказываешь мне, придется найти того, кто согласится. Может быть, Аппертон пойдет мне навстречу.

Прежде чем она успела отойти, его пальцы сомкнулись на ее запястье, обжигая кожу.

— Не вздумай предлагать себя таким, как Аппертон!

— Таким, как Аппертон? Мне казалось, он твой друг.

— Я и не думаю, что ты поймешь. Давай сойдемся на том, что я знаю больше, чем хотелось бы, о его взглядах на… женский пол. Хотя как джентльмен он должен бы отказаться.

Пожалуй, голос Бенедикта слегка дрогнул, выдавая его неуверенность. Джулия попыталась выдернуть руку, но он держал крепко.

— Ты не оставляешь мне выбора. И если Аппертон откажется, мне придется найти более покладистого джентльмена. Возможно, лорд Чадли заинтересуется моим предложением.

Его пальцы сжались так, что Джулия больше не сомневалась — завтра на запястье будут синяки.

— Ты не посмеешь.

Ее губы едва не изогнулись в улыбке, но Джулия ее подавила. Ни к чему предупреждать его, что победа близка, а то он упрется. Самое время снова сменить тактику.

— Ревелсток. — Она подошла совсем близко и положила ладонь ему на предплечье. Сильные мускулы под тканью рубашки шевельнулись и напряглись. — Бенедикт, мне необходимо, чтобы ты меня скомпрометировал.

Напряжение чувствовалось сквозь ткань. Мускулы сжимались от ее прикосновений. Взгляд, брошенный им, был полон осторожности или осмотрительности. Сердце Джулии болезненно сжалось. Он снова ей откажет, она просит о большем, чем он готов предоставить.

Внезапно Бенедикт отпустил ее запястье.

— Ты больше не думаешь о последствиях такого поступка?

— Конечно.

— Обо всех последствиях?

— Ко…

— Замолчи и подумай как следует. — Он убрал свою руку, подошел к большому сводчатому окну, выходившему на задний сад. Дождь хлестал по стеклу, дул сильный ветер. Джулия задрожала. — Если я это сделаю, то как джентльмен буду обязан на тебе жениться. Об этом ты подумала?

— Если я должна выйти замуж… — Она сглотнула. Вот оно: больше невозможно отрицать тот факт, что ей придется обвенчаться. — Если я должна выйти замуж, то предпочту человека, с которым умею ладить.

Бенедикт перевел взгляд с улицы на нее. На фоне окна он казался огромным.

— Значит, вот как ты представляешь себе супружество? Двух человек, умеющих ладить друг с другом?

— Уж лучше так, чем это будет вопрос бизнеса или способ добиться более высокого положения в обществе. К примеру, как у моих родителей.

Он отошел от окна и приблизился к ней.

— Гораздо важнее другое — между нами тоже так будет?

Бенедикт внезапно заговорил очень низким голосом, Джулия никогда не слышала от него подобного. От других мужчин — да, то есть от так называемых претендентов на ее руку. Она тотчас узнала, что это такое — соблазнение. Ее охватила необъяснимая дрожь, тело покрылось гусиной кожей, она обхватила себя руками, словно прикрываясь щитом.

Никогда в жизни Джулия не представляла себе подобного разговора с Бенедиктом, но, с другой стороны, она подумать не могла, что будет с ним целоваться. Джулия торопливо отбросила воспоминания о том, как его губы прижимаются к ее, его язык врывается ей в рот, о том, какие обжигающие у него прикосновения…

Он приподнял ее подбородок.

— Ответь мне, Джулия. Так это будет?

Под его властным взглядом она невольно расправила плечи.

— Я не понимаю, почему бы нам с тобой не поладить. До сих пор же удавалось?

— Разве? И поэтому ты без долгих раздумий оттолкнула меня тем вечером?

— Учитывая обстоятельства, я подумала, что небольшая дистанция между нами не помешает.

— В таком случае боюсь, мы в тупике.

— В тупике? Я не понимаю.

— У нас с тобой разные ожидания и представления о браке. Говоря напрямик, Джулия, если ты станешь моей женой, я буду ожидать от тебя выполнения всех стандартных обязанностей, связанных с этой ролью.

В горле у нее пересохло.

— Обязанностей, — прошептала Джулия.

Бенедикт чуть наклонил голову, смотря ей прямо в глаза.

— Ты же понимаешь, о каких обязанностях я говорю?

Она слегка кивнула.

— Я…

— Я хочу, чтобы ты согревала мою постель. Охотно и регулярно. — Бенедикт наклонился так низко, что она ощутила вкус бренди на его губах. — Страстно.

Страстно. От этого слова ее обдало жаром до самого низа живота.

— Подумай хорошенько, — продолжил он. — В самом ли деле ты хочешь, чтобы я скомпрометировал тебя, потому что с этим тебе придется жить.

Джулия отпрянула и скрестила на груди руки, пытаясь хоть как-то привести мысли в порядок. Она имела самое смутное представление о том, что значит «согревать постель». Знала, о поцелуях и прикосновениях, но вот дальше… ей было известно только то, что в неподобающих обстоятельствах такие отношения считались скандальными. Но если ее опыт с поцелуями хоть что-то значит, то эти отношения способны вызывать сильнейшие эмоции.

Она закрыла глаза, припоминая тот вечер в отцовском кабинете. Губы Бенедикта требовали отклика, будили в ней чувства, исполненные обещания наслаждений. Темные чувства, подавляющие чувства — она никогда не испытывала ничего подобного с другими мужчинами.

Бенедикт будет регулярно требовать такого отклика. Сможет ли она дать ему то, чего он хочет, охраняя при этом свое сердце?

Джулия открыла глаза и увидела, что Бенедикт наблюдает за ней напряженно и внимательно, словно не выпил до того ни капли бренди.

— Неужели я так напугал тебя тем поцелуем? — пробормотал он.

— Поцелуй меня не напугал, нет. — Эго чистая правда. Поцелуй был самым меньшим злом.

— Но он был твоим первым, верно?

Джулия кивнула.

— Я так и понял. Мне следовало быть нежнее. — В один шаг Бенедикт преодолел расстояние между ними и положил ладонь на основание ее шеи. Сейчас он овладеет ею. Губы Джулии выжидательно приоткрылись.

— Боже мой, — пробормотал Бенедикт, — ты же промокла до нитки. Что заставило тебя выскочить из дома в такую погоду в полном одиночестве?

— Отчаяние, надо думать, — прохрипела она в ответ. — Я не нашла кеб и отправилась к тебе пешком.

Бенедикт выпалил ряд грязных ругательств, от чего по щекам и по затылку Джулии начал растекаться жар.

— Ты вообще представляешь, какому риску подвергалась?

— Полагаю, грабителям сегодня хватило здравого смысла не выходить из дома.

Он чуть передвинул руки, и теперь кончики его пальцев впивались ей прямо в затылок.

— Ты больше никог да подобной глупости не сделаешь, поняла?

— Тогда ты должен согласиться скомпрометировать меня. Иначе мне придется искать того, кто не откажет, потому что замуж за Кливдена я не выйду.

— Но ты же правда понимаешь, что только твоего присутствия здесь, наедине со мной, достаточно, чтобы тебя скомпрометировать?

— В том случае, если эго станет известно.

— Это станет известно. Сколько времени пройдет, пока тебя не хватятся?

— Да никому в голову не придет искать меня здесь.

— И в самом деле. — Бенедикт^- потянул за мокрую прядь полос. — Тебе необходимо снять с себя мокрую одежду и принять горячую ванну, пока не простудилась.

Глаза его внезапно потемнели, и Джулию пронзило жаром. Вне всякого сомнения, Бенедикт представил ее голой в ванне.

— Мне будет нечего надеть после ванны. — Щеки Джулии запылали ярче.

На его лице появилась легкая усмешка.

— Боюсь, я не смогу предложить тебе ничего приличного. Но пока твоя одежда не высохнет, домой тебя отправить тоже не смогу.

Возможно, Бенедикт всего лишь дразнил ее, но низкий тембр голоса был крайне подозрителен. Он разбудил в Джулии такое бесстрашие, что она придвинулась к нему совсем близко, прижавшись грудями. От этого прикосновения ее соски затвердели.

Бенедикт сглотнул, и его кадык подпрыгнул.

Джулия смотрела ему в глаза.

— Может быть, я не хочу возвращаться домой.

— Джулия…

От звука своего имени, произнесенного Бенедиктом все тем же низким голосом, ее снова охватила дрожь. Их почти ничего не разделяло, лишь тонкая ткань его рубашки и несколько слоев ее одежды — платье, сорочка и корсет, промокшие настолько, что почти не ощущались. Жар его кожи проникал в тело Джулии, заставляя жаждать еще более близкого контакта.

Его рука обвилась вокруг талии, широкая ладонь распласталась по спине и скользнула чуть выше, замерев между лопатками.

— Мы играем с огнем. Ты это понимаешь, надеюсь?

Джулия кивнула в ответ.

— Но отступать не собираешься.

Она помотала головой.

— Может быть, я хочу обжечься.

Застонав, он прижался к ней губами. Джулия вздрогнула, приоткрыла рот и неожиданно для себя легко прикоснулась языком к его языку, вспомнив прошлый раз. Она ощутила на его губах горьковато-сладкий вкус бренди, вдохнула его опьяняющий запах, пальцем провела по грубой щетине. Он издал какой-то горловой рык, смял ее в объятиях и прижал к своему твердому телу.

Его язык скользнул глубже, Джулия провела руками вверх по рубашке, и пальцы запутались в его волосах. Щетина царапала подбородок, но Джулия не отрывала губ. Она может сделать это. Пусть ее тело подстроится под него. Она позволит ему измерить глубину ее страсти и откликнется так, как он этого пожелает. А уж потом разберется с замешательством, перепутавшим мысли. Сейчас ей хочется только чувствовать.

Бенедикт отпрянул, дыша резко и прерывисто. Его голубые глаза потемнели, в них отражалось пляшущее в камине пламя. Накал его взгляда вырвал из нее невольный всхлип. Боже милостивый, это же голые эмоции!

Не в силах устоять, Джулия закрыла глаза и обняла его зa шею, притягивая к себе. Бенедикт издал хриплый стон и снова прильнул к ее губам, прижимаясь с такой силой, что заставил ее отклониться назад.

Шаг, другой… она отступала до тех пор, пока не ударилась обо что-то твердое. Кушетка. Вздохнув, не отрываясь от его губ, Джулия опустилась на подушки.

Бенедикт снова отпрянул. Джулия прикусила нижнюю губу и вдохнула его аромат. Резкий мужской запах перебил бренди. Ее мокрое платье промочило его рубашку, и теперь она прилипла к коже, сделавшись почти прозрачной. Огонь в камине золотил его тело.

Джулия вытянула палец и провела им по шее, по лихорадочно бьющемуся пульсу, к завораживающему клинышку обнаженной кожи, виднеющемуся из-под расстегнутого воротника. Волосы на груди щекотали палец, и Джулия распластала по коже ладонь. Бенедикт вздрогнул и навалился на нее всем весом. Ее тело отозвалось ноющим пульсированием глубоко внутри.

— Джулия. — Он прикоснулся кончиками пальцев к ее виску, убрал мокрые пряди со лба.

Этот напряженный взгляд заполнял ее целиком, и Джулия снова закрыла глаза. Пока она не смотрит, можно просто чувствовать.

Его губы скользнули по подбородку, к мочке уха. Джулия поерзала, и ее бедра образовали некое подобие колыбели для него.

Бенедикт застонал и надавил сильнее, прижавшись к ней своим естеством, твердым как сталь. Пальцы его скользнули ниже, ласково погладили щеку, спустились к горлу и замерли у застежки лифа.

Он тянул за крохотные пуговки, и сердце Джулии колотилось все сильнее. Боже праведный, Бенедикт собирается их расстегнуть! Нужно его остановить, пока он окончательно ее не погубил.

Но Бенедикт внезапно застыл, напрягшись всем телом.

— Что случилось? — с трудом выдавила Джулия.

Он обратил обеспокоенный взгляд к двери.

— Я что-то услышал. Слуги. — Вздохнув, Бенедикт поднялся на ноги. — Очень вовремя. Еще несколько секунд…

Он протянул руку Джулии и помог ей встать.

— Еще несколько секунд и что?

Бенедикт слабо улыбнулся.

— Я бы сделал то, что крайне шокировало горничную, зашедшую забрать чайник.

— Но я же просила тебя скомпрометировать меня.

— Я предпочту чуть больше уединения, чем в гостиной. — Он взял Джулию за плечи, легко поцеловал в обе щеки и лоб, затем крепко обнял, прижав к себе. — Скандал поднимется такой, что ты, пожалуй, нe будешь больше получать приглашения на балы и что ты там еще посещаешь.

Джулия прижалась лбом к его плечу, поражаясь, каким естественным показался ей этот жест.

— Это неважно. Я ходила на светские приемы, чтобы угодить матери. Но поскольку теперь, чтобы угодить ей, нужно стать графиней Кливден, боюсь, маме придется разочароваться во мне.

Бенедикт чуть отодвинулся и положил обе руки ей на шею.

— У меня есть дом в Кенте. Мать оставила его мне как часть своего вдовьего наследства. Если хочешь, я покажу тебе.

Кент. Название мгновенно нарисовало в памяти солнечные летние дни и долгие лесные прогулки в поисках приключений. Они с Софией провели свое детство в Клертон-Хаусе и бегали на свободе, без присмотра, всякий раз, как им удавалось улизнуть от мисс Мэллори. Именно тогда Джулия и познакомилась с Бенедиктом, ведь их поместье примыкало к землям маркиза Энфилда. Она не возвращалась туда, начиная с первого сезона Софии. Отец продал поместье, чтобы на эти деньги перевезти семью в город. Променял идиллическую жизнь на наивные платья и положение в обществе.

— Поедем туда прямо сейчас?

— Тебе же нечего надеть, — напомнил Бенедикг. — А выходить из дома в такую погоду в мокрой одежде нельзя. Я обо всем позабочусь. Для тебя наполнят ванну, а мисс Браун приготовит гостевую комнату.

— А где будешь ты?

— Мне нужно кое-что сделать, а если я загляну в клуб, то никаких подозрений не возникнет. — Он наклонился и легко прикоснулся к ее губам. — Клянусь, я не потребую от тебя ничего, что ты не захочешь делать. Ты мне доверяешь?

Джулия моргнула. Перед ней снова возник прежний Бенедикт, тот, с которым она выросла.

— Конечно.

— Тогда я должен тебя предупредить. — Он уставился на свои руки. — Мое имение находится в очень скверном состоянии. Большая часть комнат в главном здании непригодна для жизни.

— О? — Она отлично знала, как дом постепенно приходит в запустение из-за нехватки средств. Они живут с этим с тех пор, как отец продал поместье и перевез семью в город.

— Там есть место, где мы сможем остановиться, но оно достаточно маленькое.

— Насколько маленькое?

Бенедикт посмотрел ей прямо в глаза.

— Там только одна спальня.

Г лава 14

Свежевыбритый, переодевшийся Бенедикт выпрыгнул из кареты у входа в клуб «Будл». Он мысленно молился, чтобы Аппертон в этот час оказался там и чтобы друг поговорил с ним. Внимательно оглядываясь, Бенедикт подошел к столику, который занимал обычно, и отмахнулся от лакея, который, выйдя из тени, предложил ему бренди.

Сегодня он должен быть трезв.

— Ревелсток! Слава богу! — Бенедикт оглянулся и увидел торопливо идущего к нему Аппертона. — Я думал, ты никогда не появишься здесь.

Бенедикт посмотрел на карманные часы. Половина восьмого — еще рано, если исходить из его обычных стандартов.

— Что случилось, старина? Ты выглядишь так, словно муж твоей любовницы только что поймал тебя, когда ты спускался из ее спальни по шпалерам.

Аппертон резко остановился.

— Не считай меня идиотом. Я не связываюсь с замужними дамами.

— В любом случае, я рад, что встретил тебя. Нам нужно поговорить без лишних ушей.

Аппертон, прищурившись, внимательно посмотрел на друга.

— Похоже, мисс Джулия пропала. Ты совершенно случайно ничего об этом не знаешь, а?

Бенедикт плотно сжал губы. Он не ожидал, что весть разнесется с такой скоростью.

— Идем со мной.

Он повел Аппертона на четвертый этаж, перед ними протянулся длинный коридор, по обе стороны которого располагались закрытые двери. Это были приватные комнаты, доступные для членов клуба, желающих заняться чем-нибудь интимным.

Аппертон поколебался, когда друг толкнул ближайшую дубовую дверь.

— Не хотелось бы, чтобы у кого-то возникло неверное представление обо мне.

Бенедикт схватил его за воротник и втащил внутрь.

— Значит, скажешь, что мы с тобой наняли куртизанку, согласную ублажить нас обоих одновременно. А теперь говори, что там с Джулией.

Аппертон склонил голову набок.

— Я не сомневался, что ты знаешь.

— Знаю. Но хочу выяснить, откуда узнал ты и, что еще важнее, не появится ли семейство Сент-Клеров у меня на пороге, чтобы увезти ее домой?

Бенедикта охватило беспокойство. Не стоило оставлять ее одну. Нужно было сразу отправить Джулию в Кент, а завтра утром поехать туда самому. Если Сент-Клеры ищут ее у Аппертонов, они проверят и его дом. Если ее обнаружат, то увезут домой и будут держать под замком, пока не состоится венчание с Кливденом. Что бы сама Джулия ни думала про этот брак, очевидно, что родители считают его исключительным благом.

— Сомневаюсь, что ее семья подозревает тебя, — произнес Аппертон. — Сам я узнал совершенно случайно. Моя сестра отправилась навестить Софию, а вернулась с этой новостью. Это строжайшая тайна, поэтому Генриетта, конечно, тут же все нам рассказала.

Бенедикт облегченно выдохнул.

— Значит, у меня есть время.

— А вот этого я бы не сказал. Сплетни разлетятся уже завтра, поэтому рассказывай скорее. — Аппертон подтолкнул его локтем. — Что заставило тебя передумать и помочь мне?

— Давай проясним все раз и навсегда: я пальцем не пошевелю, чтобы помочь тебе выиграть идиотское пари.

— Ну хорошо, но если благодаря этому я выиграю… — Аппертон пожал плечами. — Ты только подумай, какой поднимется скандал, старик. Кливден после такого не пожелает и близко подойти к ней.

— Об этом я вдвойне позабочусь. Утром мы уедем в Кент.

— Ах да, утром, после того, как ты окончательно ее обесчестишь.

Бенедикт сгреб его за лацканы.

— Буду благодарен, если ты не станешь совать свой нос, куда не следует. Я бы и тебе ни слова не сказал, но мне нужна твоя помощь.

Аппертон высвободился и отряхнул рукава.

— У тебя странный способ просить об услуге.

— Если научишься держать свой рот на замке, это здорово пойдет тебе на пользу. Но я полагаю, ты мне поможешь, хотя бы ради выигранного пари.

Аппертон со вздохом отступил назад.

— И что я должен сделать?

Бенедикт выставил перед собой три пальца.

— Три вещи. Во-первых. распустишь слух, что сегодня ночью видел меня в каком-нибудь игорном заведении. В каком, неважно, главное, чтобы никто не подумал, что я провел ночь дома.

Аппертон кивнул.

— Это просто. Что еще?

— С утра ты первым делом пойдешь в «Докторс-Коммонс»[7] и получишь для меня специальную лицензию.

— Пройдет неделя, а то и больше, пока архиепископ сочтет возможным ее выдать. Вам лучше отправиться прямо в Шотландию.

Бенедикт покачал головой.

— Чтобы добраться туда, потребуется неделя. А если продержится такая погода, то даже больше. Они будут уверены, что мы отправимся именно в Шотландию, как только сообразят, что произошло. Безопаснее оставаться в Кенте. Когда получишь лицензию, привези ее в Шорфорд-Хаус. Точнее, в коттедж привратника, ведь это единственное обитаемое место.

Аппертон вскинул бровь.

— Ты знаешь, могут ведь сказать, что ты ее похитил.

— Я этого не делал. Она сама пришла ко мне.

— Значит, в итоге она разобралась со своими желаниями?

Послсдний вопрос Бенедикт проигнорировал.

— Так, и осталась еще одна вещь.

Ссутулившись из-за ледяного ветра, Хайгейт выбрался из своей кареты возле дома на Болтон-роу. В дверях его встретил Биллингз с крайне мрачным выражением лица.

— Я приехал с визитом к мисс Сент-Клер.

— Я справлюсь, дома ли она.

Пальто не спасло Хайгейта, он вздрогнул и поежился. Биллингз развернулся и ушел, оставив гостя на пороге.

— Какого дьявола?

Шел двенадцатый час дня. У Биллингза не было никаких причин играть в светские кошки-мышки, ведь теперь Хайгейт официально считался женихом Софии. Не могла же она разорвать помолвку сейчас, верно?

Только не после их совместной поездки в карете и пылких объятий. Своими невинными поцелуями и неумелыми откликами она лишь разожгла в нем желание скорее разделить с ней брачную постель. И если София все разорвет сейчас…

Дверь распахнулась, и появился Биллингз, как всегда, суровый.

— Она примет вас в утренней гостиной, милорд.

Выдохнув с облегчением, Хайгейт перешагнул порог и протянул дворецкому мокрые пальто и шляпу. София встретила его на полпути в коридоре.

— Слава богу, вы пришли! — Ее лицо было бледнее, чем обычно, белое как мел, а под глазами ярко выделялись синеватые круги.

— Что случилось?

— Джулия пропала, и это моя вина. — По щеке поползла слеза.

Хайгейт уже потянулся смахнуть ее, но на полпути его рука замерла.

— Ваша вина? Как это может быть вашей виной?

— Я отвратительно вела себя с ней после объявления об их помолвке. Я… — София упала на кушетку и заломила руки. — Я не могла заставить себя поговорить с ней и спросить, как же она стояла там и согласилась с помолвкой, если заверяла меня, что откажется наотрез. Как я это вынесу? Как смогу жить, зная, что Кливден всего лишь мой зять?

Хайгейт сел рядом, задев бедром ее юбку.

— Почему вы решили, что Джулия исчезла именно по этой причине? Чтобы избавиться от помолвки?

— В противном случае сестра оставила бы нам записку, чтобы мы не волновались.

— И давно она исчезла?

— Вчера вечером. Мама настояла, чтобы я съездила с ней к модистке насчет приданого, а когда мы вернулись, Джулии уже не было. Папа сказал, они поссорились. Мы наводили справки, но никто ничего не видел.

Хайгейт потер подбородок.

— Вчера вечером, говорите? Неужели никому не пришло в голову проверить дороги, ведущие на север?

— В такую ужасную грозу? Да никто в здравом уме не отважился бы на такую поездку.

— Отважился бы, если не хотел быть пойманным.

— Но на север. Зачем… — София уставилась на него, приоткрыв рот. — Вы думаете, сестра сбежала, чтобы выйти замуж?

— Будь я азартным игроком, поставил бы приличную сумму на то, что Джулия сбежала в Шотландию с лордом Бенедиктом.

Только представить себе этого ублюдка Кливдена рогоносцем. Ну, или почти рогоносцем. Пора ему узнать, каково это. Впрочем, вряд ли он почувствует что-либо, кроме унижения. У него нет чувств, чтобы понять глубину горя, которое он причиняет другим своими темными делишками.

София наморщила лоб, и Хайгейт с трудом удержался, чтобы не разгладить эти складки.

— О, Джулия никогда бы не сбежала с лордом Бенедиктом. Видите ли, он ее любит.

— Весьма уважительная причина для побега.

— Только не для моей сестры. Она не хочет выходить замуж по любви.

Хайгейт откинулся на спинку кушетки, задев плечо Софии, и побарабанил пальцами по деревянному подлокотнику.

— Может быть, он ее переубедил.

София подалась к нему, прижавшись чуть сильнее, и в животе у Хайгейта защекотало сладкое предвкушение.

— В любом случае папа справлялся в его городском доме.

— И?

— По словам дворецкого, лорда Бенедикта дома не было, но… О, он не мог сбежать с Джулией. Если кто и знает, что делает Ревелсток, так это его друг, мистер Аппертон, который дал слово, что вчера вечером видел лорда Бенедикта у них в клубе.

Хайгейт нахмурился.

— А как насчет Кливдена во всей этой истории?

— А что с ним?

— Его известили о внезапном исчезновении невесты?

— Разумеется, папа послал ему сообщение. — София сжала предплечье Хайгейта, и дальнейшие слова уже воспринимались с трудом. — Лучше пусть услышит от нас, чем от какой-нибудь сплетницы в опере.

Бенедикт отдернул занавеску и окинул взглядом окрестности, уже окутанные сумерками. Весь день по небу неслись низкие тучи, подгоняемые ледяным ветром, но, к счастью, дождь так и не пошел. Впрочем, вчерашний ливень превратил дороги в болото, так что они не столько ехали, сколько ползли.

Спустя несколько часов карета приближалась к побережью, и расстояние до коттеджа сокращалось. Во всяком случае, состояние дорог задержит любую погоню, особенно если Кливден и Сент-Клер изначально будут проверять пути на север и лишь потом догадаются направиться в Кент.

Голова Джулии лежала на его плече, иногда перекатываясь в такт движению кареты. Грохот колес и тряска убаюкали ее, как ребенка. Если она проведет половину дня в дремоте, то ночью заснуть ей будет не просто.

От этой мысли в паху стало жарко, но Бенедикт решительно подавил ненужные эмоции. Вчера ночью он к ней не притронулся и был полон решимости поступить так и сегодня, пусть даже им придется спать в одной постели. Когда они поженятся, у него будут долгие годы, чтобы познать все ее секреты. Пожалуй, он сможет продержаться еще несколько ночей, пока Аппертон не привезет специальную лицензию. Или пока она сама не захочет.

Он подождет, пусть даже отдельные части его тела с ним не согласны. А до тех пор ничто не мешает устроить все так, чтобы Джулия захотела быстрее.

Стараясь не тревожить спящую, Бенедикт высунул голову из окна и вытянул шею, чтобы внимательно рассмотреть изрезанную колеями дорогу, оставшуюся позади. Никаких признаков погони. Только привязанный сзади к карете Артур идет рысью и явно хочет помчаться быстрее.

Скоро они доберутся до коттеджа, где Артур сможет размять ноги. И Бенедикт, кстати, тоже.

Карета замедлила ход и повернула. Не глядя, Бенедикт понял, что они только что въехали на длинную подъездную аллею к Шорфорд-Хаусу. Но им не придется ехать по ней до самого конца, где располагается заброшенное здание эпохи Тюдоров.

Бенедикт приказал кучеру остановиться у коттеджа привратника — дополнительная мера безопасности на случай, если Кливден быстро нападет на их след. Тот, конечно, будет искать их в особняке, а не в побеленном известкой коттедже с соломенной крышей и окнами с ромбовидными стеклами. В прежние годы, когда в поместье еще имелся садовник, летом садовник сажал в ящики под этими окнами яркие цветы. А сейчас под голыми ветвями, с которых капает вода, дом выглядел весьма уныло.

Карета все замедляла ход, и Бенедикт просунул палец под шляпку Джулии и провел им по щеке.

— Просыпайся. Мы приехали.

Она моргнула, помотала головой, стряхивая сон. Приняв приличествующую леди позу, Джулия отодвинулась от Бенедикта.

— Прошу прощения. Дорожный спутник из меня никудышный.

— Если тебе удалось отдохнуть, то это только к лучшему после того, как ты вчера замерзла.

Она плотно, словно защищаясь, закуталась в плащ — лакей сумел за ночь высушить его у камина и начистить так, что тот выглядел как новенький. Бенедикт верно истолковал ее жест — теперь, когда они добрались до места, Джулия занервничала, а может быть, даже засомневалась в правильности своего решения.

Придется действовать очень осторожно.

Кучер распахнул дверцу и опустил ступеньки. Бенедикт выпрыгнул из кареты и протянул руку.

— Идем, я покажу наши новые владения.

Она вцепилась в его руку слишком сильно. Возможно, подумал Бенедикт, чтобы скрыть дрожь. Спустившись на землю, Джулия широко распахнула глаза.

— О!

— Пожалуй, довольно грубовато и простовато, но все равно лучше, чем главный дом.

— Нет, он просто очарователен!

Бенедикт улыбнулся. Джулия говорит то, что думает.

— Останешься ли ты при том же мнении, когда поймешь, что тут отсутствуют слуги? Нет, конечно, — торопливо добавил он, — нам не придется самим готовить еду. Я отправлю кучера в главный дом, пусть скажет, чтобы нам регулярно приносили оттуда что-нибудь съестное, но помимо этого…

Бенедикт замолчал и провел рукой по волосам. Собирался отвлечь ее, чтобы не нервничала, а сам лепечет, как школьник.

— Я хотел сказать, что, если тебе потребуются услуги камеристки, боюсь, выполнять ее обязанности придется мне.

Отлично. Теперь Джулия покраснела. Да и самому на пользу не пошло; перед глазами множество картинок: вот он помогает ей снять одежду, вот пальцы задевают нежную белую кожу…

— Полагаю, мне придется как-нибудь справляться самостоятельно. — Ну, во всяком случае, ответила, хотя и уперлась взглядом в землю.

Джулия ссутулила плечи, защищаясь от порывов ветра, который нес с собой привкус соли, а это значит, что имение расположено где-то вблизи побережья. Такой намек на горечь своей непривычностью выбил ее из колеи. Места, знакомые с детства, располагались в глубине страны, и запахи были земными — трава, деревья и болота.

Промокнув вчера насквозь, думала, что уже никогда не сможет согреться. В настоящий момент хотелось только одного: чтобы в камине пылал огонь, а в руках была чашка горячего чая. Но одинокая труба коттеджа, из которой не шел дым, не сулила ни того ни другого.

Джулия вслед за Бенедиктом вошла внутрь. Интерьерными особенностями коттеджа были: комната с большим открытым камином; грубо сработанный стол, служивший в качестве обеденного и рабочего пространства; глиняная и оловянная посуда на полках; свисавшие со стропил пучки сухих трав, наполнявшие воздух ароматом лаванды. Одинокая дверь в противоположном конце комнаты, вероятно, вела в единственную спальню. Ту, которую вскоре ей придется разделить с Бенедиктом. Джулию пронзила совсем иная дрожь.

Бенедикт вскинул бровь.

— Все еще считаешь, что дом очарователен?

Она повторно огляделась. Они определенно находились далеко от претенциозных атрибутов светского общества и его социальных ограничений. Коротко кивнув, Джулия решила:

— Думаю, да. Позаботимся о себе сами, и пусть это станет нашим приключением.

Бенедикт присел на корточки перед камином и посмотрел в дымоход.

— Что ж, первым делом нужно разжечь огонь.

— Да, здесь немного дует, и я бы не отказалась от чашки чая. — Джулия снова задрожала. Чтобы прогреть эту огромную комнату, потребуется целая вечность. А сколько пройдет времени, пока тепло доберется до противоположной стороны дома и спальни? Если вообще доберется.

— Почему бы тебе не сменить дорожную одежду на домашнюю, пока я разжигаю камин?

— А ты умеешь?

Уголок его губ дернулся вверх.

— Ты знаешь, я не совсем бесполезная личность. Научился еще в первый год в школе, и мне часто приходилось делать это в кавалерии, — Джулия поджала губы. — Что за скептический вид? Иди переодевайся, а когда вернешься, здесь уже будет пылать огонь.

— Тебя научили разжигать огонь без дров в школе, — поддразнила она, — или ты научился этому фокусу в кавалерии?

Его вид сделался грозным.

— Ты удивишься. — Он махнул рукой в сторону спальни. — Иди уже.

Джулия пересекла комнату, открыла дверь и едва не ахнула. Она сама не знала, чего ждала, но только не этого. Толстая пуховая перина, аккуратное покрывало, белый отблеск в сгущающихся сумерках и пухлые подушки выглядели весьма привлекательно, но кровать была такой… узкой.

Джулия рассчитывала на что-то широкое, чтобы между ними, лежащими на разных сторонах, оставался добрый фут. Тогда можно было бы притвориться, что она делит постель с сестрой.

А в этой кровати притвориться не получится, в ней им придется задевать друг друга. Джулия задрожала в холодной комнате. В такой постели им придется прижиматься друг к другу, чтобы хоть как-то согреться.

Багаж стоял в дальнем углу спальни, рядом со шкафом, где его оставил кучер. Джулия распаковала несколько платьев и повесила их рядом с сюртуками и бриджами Бенедикта. Да, он упоминал, что главное здание практически непригодно для жилья.

Она выбрала платье, чтобы снять дорожный костюм и переодеться. Сшитое из светло-голубого муслина, оно вышло из моды по меньшей мере два сезона назад. Джулия не задумывалась, где Бенедикт сумел раздобыть несколько перемен одежды за такой короткий срок, зато теперь была уверена, что в ее дом ради этого он не вламывался. Ни у нее, ни у сестры никогда не было такого аляповатого платья с множеством складок, кружев и оборок. Если подумать, такой стиль идеально совпадает с манерой одеваться сестер Аппертона.

Неуклюжими, онемевшими от холода пальцами Джулия как можно быстрее расстегнула пуговицы, вынырнула из дорожного платья и нырнула в эту кучу оборок. Во всяком случае избыток ткани может, пожалуй, согреть ее. Но попытавшись застегнуть платье, Джулия поняла, что цель всех этих складочек и оборок — замаскировать грудь, далеко не такую пышную, как у нее.

Генриетта Аппертон, определенно.

Муслин натянулся на груди и плечах. Пока Джулия возилась с последней пуговкой, один стежок зловеще затрещал.

Сделав глубокий вздох — но не настолько глубокий, чтобы порвать платье — она повернула дверную ручку. К этому времени в камине уже, наверное, горит огонь.

Бенедикт, стоявший на четвереньках, старательно раздувал кучку растопок.

— Эго и есть твой секретный фокус? — Джулия с трудом сдержала усмешку. — Разводить огонь из воздуха?

Он сердито сверкнул на нее глазами.

— Чертовы дрова мокрые и никак не разгораются.

Джулия подошла к нему. Он сел на корточки.

— Ну что, нравится тебе наше приключение? — спросил Бенедикт. — Если мы останемся здесь, то несомненно, замерзнем насмерть.

— Ты можешь послать за кем-нибудь в главный дом, чтобы пришли и разожгли огонь.

— Я умею разжигать огонь. — Он ткнул пальцем в кучку деревяшек. — И я не виноват, что здешние дожди насквозь вымочили все дрова!

— Значит, у того, за кем ты пошлешь, тоже ничего не получится. — Джулия села на пол рядом с ним. — Если, конечно, ты не против, попытаюсь.

— Ты хоть paз в жизни это делала?

— Нет, но думаю, ударить кремнем я сумею. — Она потянулась, собираясь взять его из руки Бенедикта, но он переплел свои пальцы с ее.

— Так холодно, — пробормотал Бенедикт. — Нельзя здесь оставаться. Не знаю, о чем я думал.

А Джулия подумала об узкой кровати, в которой им придется вместе спать, и сердце ее екнуло. Стоило бы радоваться отсрочке приговора. Если все-таки можно перебраться в главный дом, то у каждого, как полагается, будет отдельная комната, — такое встречается даже у супружеских пар.

Она все равно будет скомпрометирована, но при этом на самом деле не будет.

С другой стороны, это ее шанс получить опыт в отношениях между мужчиной и женщиной. И хотя предполагаемые чувства Бенедикта пугали Джулию, она доверяла ему, как никакому другому мужчине.

Свое сердце она не доверит ни одному мужчине на свете, но тело доверить может. И только Бенедикту.

— Ты что, собираешься так быстро отказаться от приключения? Брось. Представь, что сейчас все происходит так, как раньше — когда мы были детьми.

Он посмотрел на нее, и его голубые глаза потемнели, а настойчивость взгляда можно было назвать какой угодно, только не детской.

Где-то в животе распускались лепестки жара, глубоко внутри что-то словно плавилось. И вовсе не сердце. Это нечто помещалось внизу живота, ближе к ее женскому средоточию.

Бенедикт чуть передвинул руку и сомкнул пальцы вокруг ее ладони.

— Не помню, чтобы, когда мы были детьми, мне хотелось сделать это.

Продолжая удерживать ее взгляд, он поднес руку Джулии к губам. И когда поцеловал ее, она ахнула — прикосновение показалось ей бархатным.

— Или это. — Он перевернул руку и поцеловал в самую середину ладошки. — Или это. — Провел губами по запястью. Джулия закрыла глаза, прислушиваясь к шуму крови в ушах, и позволила себе ощущать. Позволила открыться и продолжать.

Сердце грохотало в груди, но она все же почуяла шепот движения. Бенедикт сдвинулся с места и приблизился к ней, его присутствие сделалось всепоглощающим.

Джулия качнулась к нему, как цветок поворачивается к солнцу. Его губы прикоснулись к ней так нежно, так легко, совсем непохоже на их первый, жесткий поцелуй.

Джулия выдохнула ему в рот, он распластал ладонь на ее затылке, чуть нажал, поворачивая голову в сторону и глубже проникая языком. Она откликалась на каждое его движение, словно они снова вальсировали. Бенедикт вел, а она следовала, и голова кружилась, словно это еще один тур по бальному залу, только на этот раз они не натыкались на другие пары, потому что были абсолютно одни. Он чуть отодвинулся, и ее сердце затрепетало от страха, что сейчас все прекратится. Потянувшись вперед, она схватилась за него, пальцы вцепились в грубую шерсть лацканов, и Джулия потянула его на себя.

Бенедикт легко, как перышком, прикасался губами к ее щекам и вискам — быстрыми радостными поцелуями, вызывавшими в ней горько-сладкий взрыв эмоций.

И наконец, он прижался лбом к ее лбу. Несколько секунд тишину нарушало только их прерывистое дыхание.

— Как ты сладко откликаешься, — прошептал Бенедикт. — Как искушаешь меня пойти дальше.

Она подняла руки и положила ладони ему на щеки. Он дышал со свистом, но Джулия дождалась, когда его глаза откроются.

— Я думаю… нет, знаю, что хочу большего.

Бенедикт снова закрыл глаза. Его пронзила дрожь. Она ощутила движение под своими пальцами, такое же мимолетное, как дрожь шкуры коня, который отгоняет муху.

— Мне становится все труднее вести себя, как джентльмен.

Джулия приоткрыла рот, но прежде чем успела произнести хоть слово, он прижал палец к ее губам.

— Не говори этого. Не искушай меня еще сильнее.

— А что я собиралась сказать? — поддразнила она его.

— Что не хочешь, чтобы я вел себя, как джентльмен.

Бенедикт слишком хорошо ее знает. Она хотела бросить ему вызов, как часто делал в детстве он.

— Может, и правда не хочу.

Он положил руки ей на плечи и чуть отодвинул ее.

— Ты не понимаешь. Если я сейчас поддамся страсти, то возьму тебя прямо здесь, а ты заслуживаешь куда большего, чем быстрое совокупление на холодном полу.

— Странно, я вообще не чувствую холода. — Она его действительно не чувствовала, только не в объятиях Бенедикта.

Уголки его губ приподнялись в мрачной улыбке.

— Ты можешь передумать, тогда будет слишком поздно. Нам лучше разобраться, как все-таки разжечь этот огонь. А завтра я тебе тут все покажу.

Г лава 15

— Я не понимаю столь настойчивого желания устроить публичный спектакль, когда вопрос с этой женитьбой можно с таким же успехом решить частным порядком. — Леди Уэксфорд подергала перчатку. — Подальше от любопытствующих глаз.

Сидевшая напротив миссис Сент-Клер вся раздулась, явно собираясь резко возразить, разумеется, настолько любезно, насколько это вообще возможно.

Руфус Хайгейт перевел взгляд к окну, пытаясь игнорировать обеих — что было проблематично, учитывая, как они сидели. Адская поездка. Он, во-первых, оказался втиснутым на одно сиденье с сестрой, сделавшись невольным наблюдателем ее бесконечного, хотя, конечно, исключительно пристойного спора с его будущей тещей. А во-вторых, толпы прохожих на Бонд-стрит тормозили движение экипажа так, что временами тот и вовсе останавливался. Люди притормаживали, чтобы поглазеть на герб на ландо, а затем шли дальше.

Сидевшая рядом с матерью София пошевелилась и помахала рукой, тщетно пытаясь разогнать душный воздух. Она посмотрела на Руфуса, и он поймал себя на желании увидеть ее улыбку, хотя улыбаться никаких причин не было.

Джулия пропала два дня назад, и, конечно, ее отсутствие скоро заметят. Кливден вчера вечером ворвался к ним в дом с каким-то безумным предложением броситься в погоню за Джулией и ее любовником. Как бы сильно Сент-Клеры и сам Кливден ни пытались сохранить случившееся в тайне, оно совсем скоро выйдет наружу и под прикрытием вееров полетит от одного уха к другому. Так что какая-то часть Софии, безусловно, была согласна с леди Уэксфорд, но последняя до сих пор оставалась в блаженном неведении.

— Мама, может быть, лучше вернуться домой?

Леди Уэксфорд решительно кивнула.

— Ну наконец-то эта девчонка сказала хоть что-то разумное. Я и подумать не могла, что у нее есть мозги.

— Вздор! — воскликнула миссис Сент-Клер, прежде чем Руфус успел вступиться за Софию. — Ты собираешься выйти замуж. И если никто не увидит, как ты покупаешь приданое, люди начнут интересоваться причинами.

София поймала взгляд Руфуса и побледнела. Если миссис Сент-Клер не будет осторожной, начнет задавать неприятные вопросы.

Руфус кашлянул.

— Я думаю, мы доберемся быстрее, если пойдем пешком.

София чуть выпрямилась.

— Замечательная мысль.

— Юная леди, вы останетесь на месте. — Леди Уэксфорд наклонилась вперед, так, что ее лицо оказалось всего в нескольких дюймах от лица Софии. — Не подобает, чтобы вас видели в обществе Хайгейта без компаньонки, а я совершенно точно никуда пешком не пойду.

Руфус повернулся к ней.

— О да, мужчина представляет такую опасность для впечатлительных молодых особ в самом центре запруженной народом улицы! Кажется, я не предлагал ей уединиться где-нибудь в боковой аллее Воксхолла.

Руфус постучал по крыше — совершенно нелепое действие, поскольку последние пяль минут они стояли на месте. Впрочем, так он подал сигнал лакею опустить лесенку.

Руфус выпрыгнул из кареты на оживленную улицу.

— Мне необходимо подышать воздухом. Не хотите ко мне присоединиться?

— Не глупите, — начала леди Уэксфорд, но София даже не обратила на нее внимания.

Она вложила ладонь в его протянутую руку и сошла вниз. Ее улыбка выглядела слегка натянуто, словно понимала, что существует лишь как фасад, демонстрирующий миру, что все прекрасно.

— Слава богу, — пробормотала София. — Я больше ни одной минуты не выдержала бы этих двоих.

— Не могу вас за это винить. — Он положил ее руку себе на локоть и пошел вперед, оставив застрявшую карету стоять на месте.

— Мне следует поблагодарить вас за спасение, но, наверное, ваша сестра права. Лучше бы мы остались дома.

Руфус прикоснулся к шляпе, приветствуя проходящих мимо леди. Они бросили взгляд в его сторону, затем обернулись и посмотрели внимательнее. Разумеется, все дело в шраме, ведь он считается символом его первого трагического супружества.

— Я думаю, что прогулка пойдет вам на пользу. В любом случае это лучше, чем сидеть дома и волноваться из-за… того, что изменить не в ваших силах.

София кивнула. Это был единственный возможный ответ на переполненной людьми улице Мейфэра, где множество гуляющих специально напрягали слух в надежде уловить новую сплетню. Ему и так известно, какие мысли роятся у нее в голове: тревога за сестру и страх перед будущим.

Соображение о том, что он способен угадать ее мысли по выражению лица и наклону головы, согревало Руфуса изнутри. Он никогда еще не доходил до столь высокого уровня сочувствия женщине.

— Я по-прежнему сомневаюсь, что поход по магазинам — хорошая идея. Когда мы доберемся до модистки, мама забудет обо всем на свете.

Руфус искоса посмотрел на нее. Он плохо разбирался в дамской моде, но даже его неискушенному глазу была заметна некоторая поношенность ее наряда: обтрепанный подол, отсутствие упругой жесткости в корсете, обвисшие кружева на шляпке. Эта девушка заслуживает куда большего, чем ей способна предложить семья.

— Если вам что-нибудь понравится, я запишу это на свой счет.

Она застыла посреди мостовой, на щеках появились розовые пятна. Поток прохожих продолжал их обтекать.

— Я не могу позволить вам подобного! — София сильно понизила голос, но каждое слово все равно отчетливо донеслось до него сквозь грохот карет.

— Это доставит мне удовольствие. Пусть это будет подарком за все неприятности, которые принесло вам наше соглашение.

Розовые пятна на щеках покраснели, София закусила губу, и перед мысленным взором Руфуса сразу же возникла картина. Вот так она могла бы выглядеть при куда более приятных обстоятельствах, к примеру, в его постели после сладостных наслаждений. Кровь хлынула в пах при одной мысли о ней, удовлетворенной, лежащей среди сбитых белых простыней, обнаженной и тяжело дышащей, с этим прелестным румянцем, выступившим на щеках, шее, груди…

Руфус посмотрел ей в глаза, и румянец Софии побагровел.

— Мы… мы должны идти дальше.

— Да, пожалуй. Иначе ваша матушка и моя сестра прибудут туда раньше. Уверен, в этом кроется что-то скандальное, хотя не представляю, что именно.

Ну, не считая его распутных мыслей.

— Ваша сестра может заявить, что вы заманили меня в какой-нибудь притон греха.

Руфус моргнул, глядя на нее, и уголок его губ приподнялся в улыбке.

— А что вам известно о притонах греха?

— Абсолютно ничего.

Нет, вряд ли он расслышал в ее голосе нотку разочарования. Конечно, нет.

София отвернулась, прежде чем он успел убедиться. Они пошли дальше по улице, спеша к модистке. Прохожие продолжали бросать на него любопытные взгляды. Он прикоснулся к шляпе, приветствуя юную леди, выглядящую так, словно ее место по-прежнему в классной комнате. Глаза барышни округлились, и нахмурившаяся гувернантка торопливо подтолкнула ее вперед.

Пальцы Софии сжали локоть Руфуса, их плечи соприкоснулись — она чуть придвинулась к нему, чтобы доверительно о чем то спросить.

— Почему все на нас глазеют? Я уже начинаю думать, что внезапно покрылась прыщами.

— Они уже слышали новость о нашей помолвке, дорогая моя, и сильно удивляются.

— Чему удивляются?

— Всему тому, что их совершенно не касается. Подходим ли мы друг другу. Какую сумму мне заплатил ваш отец, чтобы сбыть вас с рук. Через сколько времени после обмена обетами вы наставите мне рога.

София снова остановилась.

— Но это же все неправда. Мы не… — она осеклась, сообразив, что они находятся посреди чересчур заинтересованной улицы, но для понимания ее мысли Руфусу не требовалось продолжения.

— Просто они так рассуждают. Эта публика обожает представлять себе худшее в людях. Вот как моя сестра. Вечно приходит к самым ужасным выводам, да еще и приукрашивает их. Это помогает ей чувствовать себя авторитетнеe.