Всевластие любви

Глава 3

Двумя днями позже, когда стрелка часов приближалась к пяти, и карета, в которой ехали леди Брум, ее племянница и горничная, была уже недалеко от Стейплвуда, леди Брум пробудилась от сна. Мисс Молверн не спала – она сидела со сверкающими от возбуждения глазами и то с благоговением поглаживала шелковистый мех своей горностаевой муфты, которую подарила ей леди Брум, то, скосив глаза, любовалась накидкой на своих плечах из того же меха, то с интересом вглядывалась в пейзаж, проплывавший за окнами кареты, размышляя о неожиданных переменах в своей судьбе.

С того самого момента, как она переехала в отель «Кларендон», ее не покидало ощущение, что она неожиданно очутилась в другом мире – мире изобилия и богатства. В гостинице ее встретили очень учтиво и препроводили наверх в апартаменты миледи. Она занимала несколько комнат, выходивших на улицу Олбемарн. Увидев племянницу, миледи бросилась к ней, поцеловала в щеку и, отодвинув от себя, не без зависти воскликнула:

– Какая же ты красавица! И какой у тебя тонкий вкус! Не удивительно, что этот гадкий юноша сделал тебе предложение. А, Сидлоу, познакомься – это моя племянница. Любовь моя, это Сидлоу, моя портниха, которая когда-то, подобно твоей Саре, была моей няней.

Мисс Молверн не зря провела полгода в доме благородных господ, и хотя мисс Сидлоу, которая всячески старалась продемонстрировать презрение к бедной родственнице своей госпожи, сделала ей безупречный реверанс, мисс Молверн не опустилась до рукопожатия. Она улыбнулась и ответила на реверанс мисс Сидлоу легким наклоном головы, прекрасно понимая, что только таким образом сможет заставить ее относиться к себе не как к бедной родственнице, а как к леди с первого взгляда.

Обед подали в номер миледи. Это был довольно скромный обед, однако блюда были подобраны с большой изысканностью. На первое подали суп и омары под соусом, рецепт которого был известен только Жакару – местному повару, а на второе – рагу из утят, на десерт – блюдо peu d’amour. Мисс Молверн, забыв обо всем на свете, ела с наслаждением.

Однако, поглощая изысканные блюда, она внимательно слушала рассказ миледи о славной истории Стейплвуда и семейства Брум. Она узнала, что один из Брумов был пожалован в рыцари королем Яковом I и с тех пор этот род не прекращался; она узнала, что все Брумы считали своим долгом расширить свои владения или усовершенствовать их декор. Леди Брум пообещала показать Кейт рисунки и планы барского дома, выполненные более двухсот лет назад, а потом добавила:

– Моя задача, вернее, задача сэра Тимоти была расчистить и облагородить сады, а также построить бельведер над озером, который придаст пейзажу законченный вид.

В глазах Кейт сверкнул лукавый огонек, но ее тетушка в это время выбирала peu d’amour и не заметила его. Кейт пришла в голову мысль, что хотя леди Брум понимает, что ее детская мечта выйти замуж за герцога – всего лишь пустое тщеславие, но полностью избавиться от него леди так и не удалось. Просто она направила его в другое русло – ее восхищение славной историей семейства Брум было отнюдь не напускным; когда она рассказывала о Стейплвуде, то говорила со знанием дела и в голосе ее звучало благоговение.

Тетушка рано отправила Кейт спать, предупредив, чтобы завтра к пяти часам утра она была готова к отъезду.

– Надеюсь, ты не возражаешь против того, чтобы ехать весь день? Я не решаюсь оставлять сэра Тимоти одного более чем на три дня, и к тому же я плохо сплю в придорожных гостиницах.

– Конечно же, нет! – не задумываясь, ответила Кейт. – Мне приходилось часто путешествовать целыми днями по Пиренейскому полуострову, да еще по ужасно скверным дорогам! А когда у меня не было лошади, я ездила в старинных колымагах.

– Ах, я и забыла, что ты жила в Португалии! Боюсь, что отдельные участки дороги, по которым мы поедем, просто ужасны, но у моей кареты очень хорошие рессоры и форейторы у меня свои собственные. Имея такую карету, я так мало путешествую! Сущая ирония судьбы! Но поскольку мне приходится ездить без мужа, то необходимо подбирать таких кучеров, на которых можно положиться. Ну а теперь я провожу тебя в твою спальню просто для того, чтобы убедиться, что там есть все необходимое.

Леди Брум окинула острым критическим взглядом спальню, а взгляд Кейт упал на горностаевую накидку и муфту, лежавшие на кровати. Она остолбенела:

– Это не мое, мэм!

– Что ты имеешь в виду? А, меха. Нет, они твои. Это мой первый подарок племяннице. Тебе они нравятся?

– О да, да, тетя Минерва, я, конечно, вам очень благодарна, но вы просто подавляете меня своей щедростью.

Леди Брум расхохоталась:

– Неужели? Глупышка, ты что, хочешь швырнуть мои подарки мне в лицо?

– Нет, я не так дурно воспитана, и они мне очень нравятся! – сказала Кейт с очаровательной наивностью, поднося муфту к лицу. – О, какая она мягкая! И какая роскошная!

То же самое можно было бы сказать и о карете, которая на следующее утро помчала их на север. Но вместо этого Кейт сказала, что такая роскошь, к которой она не привыкла, рождает совершенно неподобающие мысли в ее голове. Леди Брум кинула многозначительный взгляд на капор Сидлоу и улыбнулась, но попросила Кейт не болтать глупостей. Сидлоу, сидевшая спиной к ним на неизменном переднем сиденье, тоже улыбнулась, но улыбка ее была кислой. Однако, когда миледи уснула, что произошло очень скоро, и Сидлоу услышала, как Кейт обратилась к ней приглушенным шепотом, она немного подобрела.

– Расскажите мне о Стейплвуде, – попросила Кейт. – Вы, наверное, знаете, что я почти всю жизнь провела на Пиренейском полуострове среди очень грубых людей и никогда не была в английских помещичьих домах, да и в свет никогда не выезжала. Словом, я не знаю ничего о той жизни, которая мне предстоит! Что меня ждет?

– Вас ждет блестящее будущее, мисс Кейт, судя по тому, что вы очень приглянулись ее светлости.

– Надеюсь, я оправдаю ее надежды!

– Да, мисс Кейт, уж постарайтесь. У миледи и без того много крестов, которые ей приходится нести.

– Означают ли ваши слова, что я могу стать еще одним крестом на плечах миледи?

Поколебавшись какое-то мгновение, Сидлоу ответила, тщательно подбирая слова:

– О нет, мисс Кейт! Я просто имела в виду, что вы можете не оправдать ее надежд, но я уверена, что этого не произойдет.

– Поверьте мне, я не разочарую ее!

– Да, мисс, миледи – сама доброта для тех, кто ей нравится.

Кейт сразу же поняла, что подразумевалось под этим. Нахмурившись, она замолчала и принялась размышлять над словами Сидлоу. Что-то подсказывало ей, что расспрашивать дальше не стоит, но Сидлоу сама нарушила молчание.

– Мне кажется, – сказала она, – но я в этом не совсем уверена, что миледи надеется, что вы составите мистеру Торкилу компанию, которой ему так недостает, впрочем, не по его вине.

У домика привратника карета замедлила ход, и леди Брум проснулась. Она открыла заспанные глаза, поморгала и наконец поняла, где она находится. Выпрямившись, она повела плечами и сказала:

– Ну вот мы и приехали! Моя дорогая, прости меня ради Бога. Я уснула – это было так невежливо с моей стороны. А, Флит! Видишь, я приехала раньше, чем ты ожидал. Дома все в порядке? В полном порядке? Ну, у меня просто гора с плеч свалилась. Поезжай, Джеймс! – Она повернула голову к племяннице и улыбнулась ей – Это – Стейплвуд, – просто сказала леди Брум.

Карета медленно катилась по дороге через парк, и Кейт смогла хорошенько рассмотреть его. То, что она увидела, привело ее в восхищение. Погожий денек подходил к концу, и большое красное солнце опускалось к горизонту. Вскоре взору Кейт предстал дом семейства Брум, и она невольно вскрикнула, но не от восхищения, а от испуга. В закатных лучах солнца бесчисленные окна на фасаде громадного дома полыхали огнем, и Кейт показалось на мгновение, что в доме пожар. Ей стало стыдно за свой страх, но, заметив, что тетушка истолковала ее восклицание совсем по-другому, пробормотала, что дом очень впечатляет.

– Да, – промурлыкала довольная леди Брум, напомнив Кейт большую холеную кошку. – И он очень красив, правда? – Говоря это, она откинула плед со своих ног, приготовившись выйти из кареты. Из дома выскочил лакей, откинул подножку и протянул леди Брум руку. В эту же минуту старик, о профессии которого можно было догадаться по его одежде, поклонился ей и произнес:

– Добро пожаловать домой, миледи!

– Благодарю тебя, Пеннимор. Кейт, моя детка, разреши представить тебе Пеннимора. Это наш замечательный дворецкий, он появился в Стейплвуде задолго до меня. Как здоровье сэра Тимоти, Пеннимор?

– В порядке, миледи, и он будет рад, что вы вернулись. У мистера Торкила тоже все в порядке, о чем, вне всякого сомнения, доктор Делаболь известит вашу светлость.

Леди Брум кивнула и повела Кейт в дом, сказав при этом:

– На первых порах, я думаю, тебе будет трудно ориентироваться в этом доме, но ты скоро привыкнешь. Сейчас мы вошли в Большой зал, а это – парадная лестница.

– Она действительно большая, – заметила Кейт. – Даже очень большая!

Она услышала, как сзади кто-то с шумом втянул в себя воздух, и бросила кокетливый взгляд через плечо. Тетушка подозрительно взглянула на нее, но лицо Кейт уже успело принять выражение живейшего интереса, а глаза смотрели вполне невинно.

Леди Брум собиралась уже было подняться вместе с Кейт по парадной лестнице и отвести ее в спальню, но тут в конце Большого зала открылась высокая дверь в готическом стиле, и оттуда вышел совершенно седой мужчина преклонного возраста. Он был худ и выглядел изнуренным, а землистый цвет лица лишь усугублял это впечатление Но больше всего Кейт поразили его глаза – таких усталых глаз она никогда в жизни не видела. Мужчина улыбнулся, и она поняла, что это далось ему с большим трудом. Он произнес мягким голосом:

– Итак, ты привезла ее в Стейплвуд, Минерва. Рад приветствовать вас здесь, моя дорогая. Надеюсь, вам у нас будет хорошо.

Крепко пожимая протянутую ей безвольную руку, Кейт ответила, улыбнувшись:

– Да, сэр, я тоже на это надеюсь. И если мне здесь не понравится, то не по моей вине.

– Да и не моей тоже, уж я прослежу, чтобы тебе здесь было хорошо! – шутливым тоном произнесла леди Брум. – Сэр Тимоти, я должна показать Кейт ее спальню. Ты, я вижу, уже переоделся к обеду, но мы, должна тебе сообщить, так пропылились в пути, что сможем выйти к обеду не раньше чем через полчаса. Пойдем, моя любовь!

Кейт покорно последовала за тетушкой, но на лестничной площадке остановилась и взглянула туда, где находился Большой зал, пол которого был выложен камнем, а стены увешаны гобеленами. В огромном камине теплился огонь. Фланги камина украшали воинственные фигуры, а над камином висело старинное оружие. Большой полированный стол украшало оловянное блюдо; у одной стены Кейт увидела дубовый сундук с латунными петлями и замками, начищенными до блеска, а у другой – шкаф, сделанный из того же дерева. Довершали меблировку зала дубовые стулья с высокими спинками. Высокие же окна были увешаны поблекшими от времени гобеленами, а сама парадная лестница была сделана из черного дуба и не застелена ковровой дорожкой. Критически оглядывая зал, Кейт заметила, что тетушка наблюдает за ней, с трудом сдерживая улыбку.

– Ну как тебе понравился зал? – спросила племянницу леди Брум.

– Уж очень он мрачный, – честно ответила Кейт. – И какой-то неуютный. Нет, пожалуй, лучше сказать так – в нем не чувствуешь себя как дома.

С уст сэра Тимоти слетел смешок, и Кейт взглянула на него. В его глаза вспыхнул лукавый огонек. С лица леди Брум исчезла торжествующая улыбка, она удивленно подняла брови:

– Неуютный? Не чувствуешь себя как дома? Может быть, в глазах современного человека все выглядит именно так, но наши предки времен Елизаветы думали иначе, уверяю тебя.

– О нет, любовь моя! – мягко возразил ей сэр Тимоти. – Ты же знаешь, что наши предки восходят к временам Елизаветы, их вкусы отличались от твоих, они непременно покрасили бы перекрытия краской. Мой отец повелел содрать ее, когда я был еще мальчишкой. – И безучастно глядя на гобелены, добавил: – А эти гобелены в свое время, наверное, были очень яркими, но с годами выгорели, а золотые нити потускнели. Все в этом мире преходяще!

– Мой дорогой сэр Тимоти, что за нелепости ты говоришь, – сказала леди Брум со снисходительным смешком. – Не обращай внимания на его слова, Кейт. Ему нравится подтрунивать надо мной, поскольку я придаю обстановке, в которой мы живем, большее значение, чем он.

Леди Брум величаво поднялась по лестнице; они с Кейт пересекли зал и, пройдя по широкой галерее, остановились у одной из дверей. Тетя открыла ее и, посмотрев на Кейт через плечо, лукаво улыбнулась:

– Только, пожалуйста, не говори, что ты не чувствуешь себя в этой комнате как дома! Я приложила столько усилий, чтобы сделать ее красивой!

– Что вы! Я этого не скажу! – воскликнула Кейт, зардевшись от удовольствия. – В жизни не видела комнаты красивее! Спасибо вам. О, здесь и камин есть! Боюсь, вы никогда от меня не избавитесь! Чем я могу отплатить за вашу доброту? Надеюсь, вы скажете мне.

– Ну, тебе предстоит сделать многое. Однако я вовсе не намерена от тебя избавляться. Добрый вечер, Эллен! Это – мисс Кейт, которой ты будешь прислуживать. Какое платье ты приготовила для нее на вечер?

Молодая горничная, разбиравшая чемодан Кейт, поднялась с колен и сделала неуклюжий реверанс.

– Я приготовила для мисс Кейт белое муслиновое платье с двойными оборками, отороченными голубой лентой, с вашего позволения, миледи, – явно нервничая, произнесла горничная. – Оно выглядит совсем как новое.

– Ну-ка, покажи, – велела леди Брум с некоторым раздражением и, повернувшись к Кейт, продолжала: – Деревенская девчонка! Надеюсь, она не покажется тебе слишком глупой и неуклюжей.

Эллен между тем развернула перед ней платье, и леди Брум тщательно его осмотрела.

– Да, это подойдет, положи его и иди к Сидлоу, возьми у нее пакет, который я вверила ее попечению.

– Слушаюсь, миледи! – ответила Эллен и, сделав реверанс, вышла из комнаты.

– Практически невозможно нанять в Лондоне слуг для загородного дома, – посетовала леди Брум. – Когда мы переехали сюда из Лондона, я привезла с собой тамошнюю прислугу, но здесь они так и не прижились. Мне приходилось постоянно выслушивать их жалобы. Здесь, мол, им скучно и они боятся ходить по парку после наступления темноты! Какая ерунда! Кстати, у тебя крепкие нервы, дорогая?

– Да, конечно, – бодро ответила Кейт. – К тому же, я надеюсь, на меня здесь не нападет банда разбойников, правда?

– Разумеется, нет. А, ты принесла пакет, Эллен. Только не надо пулей влетать в комнату. Моя любовь, я хочу подарить тебе шаль, чтобы ты накинула ее на плечи. Ну а теперь я тебя оставлю. Когда переоденешься, Эллен проводит тебя в Длинную гостиную.

Леди Брум собиралась выйти, но, задержавшись у двери, взглянула на Эллен, удивленно подняв при этом брови. Вскрикнув, та бросилась к двери, открыла ее, а потом склонилась в реверансе. Закрыв осторожно дверь за леди Брум, она повернулась к Кейт, судорожно сглотнув, сказала:

– Простите меня, мисс Кейт, но я не успела разобрать ваш чемодан.

– У тебя ведь не было времени, правда? О, ради Бога, оставь эти бесконечные реверансы. У меня от них голова кружится. А тебе не попадались мои шелковые чулки? Мне надо надеть их, правда?

– Конечно наденьте, мисс Кейт.

– Я купила их вчера, – заявила Кейт, роясь в чемодане. – Моя старая нянюшка заявила, что я выбросила деньги на ветер, но моя тетушка, конечно же, полагает, что у меня должна быть хотя бы одна пара шелковых чулок. Вот они! Впервые в жизни у меня появились такие чулки!

– О, какие они элегантные! – выдохнула Эллен, с благоговением глядя на чулки.

– Да, ты права. Скажи, сколько времени осталось до обеда?

– Всего полчаса, мисс Кейт. Сейчас уже полседьмого, а обед подадут в семь. Обычно мы обедаем в шесть, но миледи сегодня отложила его на час, чтобы вы успели переодеться. Если позволите, мисс Кейт.

Кейт положила муфту на кровать и принялась расстегивать мантилью, задумчиво оглядывая комнату.

– Как мило со стороны тетушки подготовить для меня эту комнату. Наверное, это доставило ей много хлопот, – сказала она. – Эти занавески совсем новые, да?

– Да, мисс Кейт, и покрывало на кровати тоже. Оно подобрано в тон занавескам! – с гордостью произнесла Эллен. – Мы делали это в такой спешке! Миссис Куэджели, портниха миледи, заявила, что за одну ночь нам никак не успеть их подшить. Нас всех посадили шить, всю прислугу в доме, а миссис Торн – это наша экономка – читала нам, чтобы облагородить наши мысли.

– О Боже! Ну и как, облагородила?

– Нет, мисс Кейт! – ответила Эллен, шокированная таким вопросом. – Я ничего не поняла из того, что она читала.

Кейт рассмеялась и, бросив шляпку на кровать, взбила руками примявшиеся кудри.

– Я вижу, моя тетушка не сомневалась, что ей удастся привезти меня сюда.

– О да, мисс Кейт! Все должно быть так, как хочется миледи.

Кейт промолчала, может быть, потому, что пыталась в этот момент расстегнуть свое платье. Увидев, что это ей не удается, Эллен вспомнила о своих обязанностях и поспешила на помощь. Платье наконец упало к ногам Кейт, она переступила через него, а Эллен налила теплой воды из латунного кувшина в расписанный цветами умывальник и показала Кейт, где лежит мыло.

– Это мыло, – сказала она без задней мысли, – прислала миледи из своих собственных запасов. Она покупает его у Уорренов, и оно всегда так приятно пахнет.

Умыв лицо и руки, Кейт в одной нижней юбке присела к туалетному столику и, расчесав свои густые волосы, перевила их лентой. Отдельные пряди она намотала себе на пальцы, чтобы они завились в локоны. Горничная, с большим любопытством наблюдавшая за ней, спросила:

– Бог ты мой! У вас волосы вьются сами?

– Да, они такие от природы, – ответила Кейт, польщенная восторгом Эллен. – Мне очень повезло, правда? А теперь дай-ка мне платье и открой пакет, в котором подарок тетушки… О, какая прекрасная шаль! Не иначе как это норвикский шелк! Где моя шкатулка с украшениями? – Она подошла к чемодану и, порывшись в нем, достала небольшую коробочку. Перебрав ее содержимое, Кейт вытащила скромную нитку бус и кольцо с девизом. Надев все это, она накинула на плечи шаль и заявила, что готова идти.

– О, мисс Кейт, вы как картинка! – в невольном восхищении воскликнула горничная.

Тронутая этими словами, Кейт набралась решимости и отправилась в гостиную. Вслед за Эллен она спустилась в холл и, миновав его, очутилась в картинной галерее, где было по меньшей мере пятнадцать очень высоких окон, задрапированных парчовыми шторами. В подсвечниках на стенах горели восковые свечи, но им было не под силу обогреть огромный зал. Кейт поплотнее закуталась в шаль. Зал галереи напомнил ей о продуваемом всеми ветрами замке около Тулузы, где им с отцом довелось прожить несколько недель.

– Это прихожая, мисс! – прошептала Эллен и на цыпочках прошла туда, где за шторами скрывалась ведущая в Длинную гостиную арка. Эллен заглянула за штору и кивком головы дала Кейт понять, куда ей следует идти.

В Длинной гостиной находились двое незнакомых ей мужчин. Вопросительно взглянув на них, Кейт смутилась.

Рядом с камином стоял цветущего вида мужчина неопределенного возраста, а на диване сидел юноша, красивее которого Кейт еще ни разу не встречала. На лице, словно вылепленном из алебастра, каким-то странным огнем горели большие голубые глаза, опушенные длинными загибающимися кверху ресницами. У юноши был нос классической формы, а капризный рот очерчен необыкновенно изящно. Шелковистые волосы, отливавшие золотым блеском, ниспадали на плечи юноши, а вьющаяся прядь, случайно или преднамеренно, скрывала бледный лоб. Он откинул ее белой рукой и взглянул на Кейт с выражением обиженного школьника.

Его компаньон подошел к Кейт, отвесил ей поклон и, улыбнувшись, произнес:

– Мисс Молверн, если я не ошибаюсь? Разрешите представиться, я – доктор Делаболь. Торкил, дорогой мой мальчик, где твои манеры?

Слова, обращенные к Торкилу, были произнесены с легким укором. Торкил встал и неохотно поклонился Кейт.

– Здравствуйте, – спокойно сказала Кейт, протягивая ему руку. – Не бойтесь, я не съем вас!

Глаза юноши загорелись еще ярче, он радостно рассмеялся и, взяв ее за руку, долго не отпускал.

– О, вы мне нравитесь, – импульсивно произнес он.

– Я этому очень рада, – ответила Кейт, пытаясь высвободить руку, но его пальцы вцепились в нее с неожиданной силой. Тут девушке пришлось попросить Торкила отпустить ее руку. – Хотя я вам и понравилась, – насмешливо добавила она.

Лицо юноши снова помрачнело, он отбросил ее руку, пробормотав при этом:

– Я вам не нравлюсь!

– Знаете, вы показались мне ужасно нелюбезным, – призналась Кейт. – Я вижу, у вас бывают приступы дурного настроения, только мне не совсем понятно, чем я могла рассердить вас.

На мгновение Кейт показалось, что Торкил сейчас взорвется, но он поднял на нее глаза, и его лицо просветлело.

– А, я вижу, что ваши глаза смеются! – воскликнул он. – Нет, вы мне и вправду нравитесь. Я могу попросить у вас прощения за свое поведение, если хотите.

– Торкил, Торкил! – наставительным тоном произнес доктор Делаболь. – Боюсь, мисс Молверн, мы сегодня пребываем в том настроении, когда нас все раздражает, не так ли, мой мальчик?

Эти слова показались Кейт крайне бестактными, но только она открыла было рот, чтобы сказать что-нибудь, как в гостиной появился сэр Тимоти под руку с тетушкой Минервой. Увидев Кейт, она воскликнула:

– А, ты уже здесь! Торкил, сынок мой! – Простерев вперед руки, леди Брум бросилась к нему, окутанная, словно облаком, красновато-коричневым атласом и газом. Торкил взял ее руку и послушно поцеловал. Тетушка положила вторую руку ему на плечо и потянула его к себе, пытаясь тем самым (как показалось Кейт) подсказать ему, что следует поцеловать ее в щеку. Держа Торкила за руку, леди Брум подвела его к Кейт и произнесла:

– Давайте без всяких церемоний! Кейт, любовь моя, ты, конечно же, разрешишь мне представить тебя твоему кузену Торкилу. Торкил, это твоя кузина Кейт.

Кейт склонилась в глубоком реверансе, юноша же в ответ изящно поклонился и произнес:

– Здравствуйте, кузина!

– Здравствуйте, кузен!

– Обед подан, миледи, – объявил Пеннимор.

– Сэр Тимоти, препроводите Кейт в столовую, – велела ее светлость. – Она еще не знает, как туда идти.

– С превеликим удовольствием! – ответил сэр Тимоти, галантным жестом предлагая Кейт свою руку.

– Странный дом, вы не находите? Я часто об этом думаю. Кстати, должен предупредить вас, что кухня у нас расположена в другом конце здания, поэтому кушанья подают к столу уже остывшими.

Кейт рассмеялась, а леди Брум, услышав слова супруга, заявила:

– Что за глупости вы говорите, сэр Тимоти! Я затратила столько усилий, чтобы добыть специальную кухонную посуду, сохраняющую тепло, а вы заявляете, что кушанья подают остывшими!

– Да, вы затратили много усилий, Минерва, очень много, – примирительным тоном промолвил сэр Тимоти.

Чтобы попасть в столовую, нужно было проделать весь длинный путь, которым горничная Кейт вела ее сюда. Столовая представляла собой огромный зал, обшитый панелями из черного дуба, со шторами из алого дамаста. На стенах висели потемневшие от времени портреты, от которых зал, и без того мрачный, казался еще мрачнее. Столовая освещалась свечами в четырех массивных канделябрах, установленных на длинном и довольно узком столе на одинаковом расстоянии друг от друга, по обе стороны от массивной серебряной подставки для блюд.

Стулья с высокими спинками, обитые алой парчой, были сделаны еще в эпоху Якова I, а у противоположной стены, тонувшей в полумраке, Кейт с трудом разглядела очертания большого буфета.

– Ну как, чувствуете себя как дома? – прошептал сэр Тимоти.

– Нет, не чувствую, в таких домах я еще не бывала, сэр, – сдержанно ответила Кейт.

Торкил сел рядом с Кейт и, услыхав ее слова, воскликнул:

– Браво! Мама, кузина Кейт только что сказала, что в таких домах она еще не бывала!

Кейт густо покраснела и с виноватым видом взглянула на леди Брум, но та улыбнулась ей и сказала:

– Да, это так, сын мой. Твоя кузина провела долгое время в военных городках, запомни это! И она впервые в моем доме. Что это вам подали, сэр Тимоти? А, голову трески. Дайте Кейт попробовать, но не кладите, умоляю вас, на ее тарелку тресковый глаз. Многие считают глаза трески изысканнейшим деликатесом, но только не я!

– И не я, – сказал Торкил с гримасой отвращения на лице. – Я съем немного супа, мама.

– Следовательно, глаза трески достанутся нам – мне и сэру Тимоти! – сказал доктор Делаболь. – Нам они не кажутся противными, уверяю вас.

Доктор сидел напротив, и Кейт смогла наконец рассмотреть его. Это был крупный мужчина с мягкой улыбкой. Выглядел он прекрасно, слыл красавцем, и, кажется, не без оснований. У него были холеные белые руки, а мышиного цвета волосы были подстрижены и зачесаны по последней моде а la Брут. Платье доктора отличалось скромностью, тем не менее он произвел на Кейт впечатление франта. Может быть, потому, подумала она, что кончики воротника его рубашки, хотя и сравнительно скромных размеров, были туго накрахмалены, а шейный платок завязан с большим изяществом.

Голову трески сменило филе из телятины, а суп – отбивная говядина с кореньями. Однако, прежде чем было подано мясо, на столе появились жаренные на решетке голуби, пирожки, угорь под винным соусом и фрикассе из цыплят. Кейт отведала немного телятины, помня, что впереди еще второе блюдо, и с благоговейным трепетом стала наблюдать за доктором, который уже съел большую порцию трески, а теперь положил себе на тарелку двух голубей и с большим аппетитом расправлялся с ними.

На второе подали гуся с зеленью, двух кроликов, мясо краба под соусом, брокколи, шпинат и яблочный пирог. Увидев это изобилие, Кейт поняла, что дом леди Брум ведется на широкую ногу. Однако, сделав такой вывод, Кейт была не столько поражена, сколько шокирована, ведь она на своем опыте знала, что одним тощим цыпленком, с умом приготовленным, можно накормить трех голодных едоков. У нее самой никогда не бывало на обед больше нескольких шиллингов, а потому расточительность, царившая в доме леди Брум, повергла ее в ужас. Обед остался почти нетронутым. Торкил пожевал немного крабового мяса и, отодвинув тарелку, раздраженно заявил, что краб совершенно несъедобен. После этого он принялся гонять по тарелке яблочный пирог, отщипывая от него маленькие кусочки. Сэр Тимоти осторожно отрезал себе крохотный кусочек крольчатины и позволил Кейт положить себе на тарелку ложечку шпината, к которому, однако, так и не притронулся. Леди Брум, настояв на том, чтобы положить на тарелку доктору Делаболю изрядный кусок гусятины, сама съела совсем немного. Кейт устояла перед уговорами отведать гуся, закончив обед яблочным пирогом и муссом. За обедом леди Брум болтала о всяких пустяках, а доктор рассказывал анекдоты. Сэр Тимоти, не сводя с Кейт глаз, полных мировой скорби, беседовал с ней о войне на Пиренейском полуострове. Поначалу она отвечала на его вопросы с некоторым смущением, но, когда он заговорил о сражениях, происходивших уже на ее памяти, она оживилась и почувствовала себя раскованнее. Сэр Тимоти мягко рассмеялся, когда, живописуя условия, в которых приходилось сражаться на Пиренеях, она сказала, что «даже в ставке, располагавшейся в Лесаке, условия были гнуснейшими».

Торкил спросил ее с любопытством:

– Вы что, там были?

– Нет, в Лесаке я не была, – ответила Кейт, взглянув на него и дружески улыбнувшись.

– Нет, я имел в виду на Пиренейском полуострове.

– Да, была! Можно сказать, что я выросла в Португалии. Впрочем, я была тогда совсем еще ребенком, и отец оставил нас с мамой и няней в Лиссабоне, поэтому я ничего не могу рассказать вам об отступлении в Корунну. Самая первая кампания, о которой у меня сохранились смутные воспоминания, была в 1811 году, когда лорд Веллингтон совершил бросок к линии Торрес-Ведрас и отодвинул французов к самому Мадриду.

– Как я вам завидую!

– Неужели? Условия для жизни там были просто ужасные, а иногда – и опасные.

– Не важно, – сказал Торкил, бросив хитрый взгляд на свою мать. – Я живу в этом доме словно в заколдованном замке.

– Какую ерунду ты несешь, сын мой, – бросила леди Брум и, поднявшись из-за стола, направилась в двери. Лакей раскрыл перед ней дверь, и она вышла. За леди Брум вышла Кейт, которой очень хотелось поблагодарить лакея, но она прекрасно понимала, что делать этого не следует. Кейт знала, что в этом доме ей следует вести себя как госпоже, но ей хотелось сделать приятное человеку, раскрывшему перед ней дверь, и она приветливо улыбнулась. Кейт знала, что леди Брум никоим образом не одобрила бы ее поведения. Ни один мускул не дрогнул на лице лакея, но позже он поразил всю прислугу в доме, заявив, что истинное благородство узнается с первого взгляда. Оно определяется не величиной состояния и не знатным происхождением, добавил он, хотя невежественные люди обычно думают иначе.

– Сэр Тимоти – благородный человек, – заявил он охрипшим вдруг голосом, указуя ножом в сторону своего хозяина. – И никто не станет отрицать этого! А почему? Да потому, что он не такой спесивый, как некоторые, и никогда не забудет поблагодарить тебя, если ты оказал ему услугу. А вот леди Брум никак не назовешь благородной. А почему? Да потому, что она никогда не замечает нас, слуг, с высоты своего высокомерия. И этот доктор Делаболь совсем не благородный, ведь он всегда так лебезит перед нами. Зато мисс Кейт – благородная девушка, тут уж ничего не скажешь!

Мисс Кейт, не подозревавшая о том, какой вердикт вынесли ей слуги, проследовала за своей тетушкой в Желтый салон, где та попыталась объяснить Кейт поведение своего сына. По мнению леди Брум, он был чрезмерно избалован, поскольку в детстве часто болел, этим и объясняются все его выходки.

– Не обращай внимания, если он опять ляпнет какую-нибудь глупость, – сказала она, слегка улыбнувшись. – Иногда я думаю, что из него получился бы хороший актер, хотя от кого он унаследовал этот сценический дар, я не имею ни малейшего представления.

– Разумеется, я не буду обращать внимания на его выходки, – весело отозвалась Кейт. – Как никогда не обращала внимания на выходки подчиненных моего отца.

– Дорогое мое дитя! – промурлыкала ее светлость. – Тебе присущ здравый смысл, а вот Торкил, боюсь, его напрочь лишен, так что ты будешь для него прекрасным товарищем. Думаю, тебе следует знать, что, хотя мы посчитали невозможным послать его в школу, я чувствовала, что было бы неуместным вовлекать его в нашу с сэром Тимоти светскую жизнь. Поэтому мы поселили его в западном крыле дома, там он и проживает, или, по крайней мере, проживал до сих пор, вместе с доктором Делаболем и своим камердинером, нашим верным Баджером.

На лбу у Кейт появилась морщинка, она осмелилась спросить, сколько Торкилу лет, и с изумлением узнала, что ему уже исполнилось девятнадцать.

– Ты думаешь, – мягко спросила ее светлость, – что он должен был бы учиться в Оксфорде? К сожалению, здоровье его еще слишком хрупко, поэтому мы решили не посылать его туда.

– Нет, я подумала не об этом, мэм. Он… ведь уже взрослый, и мне кажется немного странным, что его до сих пор держат в детской!

Леди Брум рассмеялась:

– Нет, Бог ты мой, нет! Не в детской! И что это такое взбрело тебе в голову? Дело в том, что он сам пожелал остаться в западном крыле, он находит там убежище, особенно когда в плохом настроении. У Торкила оно меняется стремительно, я уверена, что это ты уже заметила, и от малейшего волнения у него начинаются ужасные головные боли. Его это очень расстраивает, и в таких случаях ничего не остается, как уложить его в постель и обеспечить ему абсолютный покой. А это было бы совершенно невозможным, если бы он жил в центральной части дома.

Кейт никогда прежде не приходилось общаться с больными молодыми людьми, поэтому она поверила леди Брум на слово и ничего больше не сказала. Когда в комнате появились мужчины, слуги приготовили стол для игры в триктрак, и сэр Тимоти спросил Кейт, умеет ли она играть в эту игру. Она шутливо ответила:

– Разумеется, сэр! Я частенько играла с моим отцом и считаю себя непревзойденным игроком!

Сэр Тимоти усмехнулся.

– Ну-ка, покажите, на что вы способны! – пригласил он. – А вы случайно не играли со своим отцом в пикет?

– Частенько, сэр!

– Тогда потом сыграем и в пикет. Делаболь слишком слабый для меня противник, а Торкил питает отвращение к азартным играм. Это у него от матушки, которая не отличит пик от треф! Правда, Минерва?

Леди Брум улыбнулась ему, но с таким видом, с каким некоторые женщины улыбаются, услышав бессвязный лепет ребенка, и жестом указала доктору Делаболю, чтобы он сел рядом с ней на диван. Понизив голоса, они принялись болтать о чем-то своем, а Торкил сел за пианино и стал лениво что-то наигрывать. Оторвавшись случайно от игры и взглянув на него, Кейт поразилась мрачному выражению его лица. Его глаза были полны тоски, уголки губ опустились, но она не успела понять причину этого, потому что в этот момент сэр Тимоти с притворной скромностью спросил ее:

– Вы ведь не возьмете двойку, Кейт, не правда ли?