Выйти замуж за Феникса

ГЛАВА 1

— Меня — замуж?! Ну знаешь ли! Я не твоя собственность, чтобы скрещивать меня с кем попало! — От переполнявшей меня злости я топнула ногой.

На папочку это, конечно, не произвело никакого впечатления. Он сидел, прихлебывая из блюдечка душистый чай так, словно ничего не происходило, но на всякий случай поглядывал на меня из-под седых косматых бровей. Вроде как — я прав, но мало ли что может учудить эта взбалмошная девчонка!

Как на грех в это время мимо меня, с трепыхающейся птицей в зубах, крался дворцовый кот Пуля. От неожиданности он замер, попятился, а воробушек, почуяв свой последний шанс, изо всех сил забился в его пасти и, неведомо как оказавшись на свободе, бросился спасать жизнь. Кот обиженно покосился на мою золоченую туфлю, выгнулся и, шипя как голодный василиск, рванул за удирающим прыжками помятым воробьем.

— Па-па! Что ты молчишь?!

— Вася! Я тебя умоляю! — Папаня шумно отхлебнул для решимости чая и невозмутимо продолжил: — Ты — именно моя собственность! Ты — моя дочь! И обязана выполнять мои приказы! Желательно молча! Если я сказал, что в воскресенье твоя свадьба, разлюбезная ты моя, то так тому и быть! И единственное, что тебя должно волновать, — фасон платья, в котором ты пойдешь к алтарю.

Я пренебрежительно фыркнула, давая понять, что его аргумент меня не впечатлил, на что дородная служанка Фроша, тенью стоявшая позади отца, только перекрестилась и бесшумно ретировалась с поля военных действий, а спасенный воробей приземлился рядом с опустевшим блюдечком и, нагадив в него, с победным чириканьем выпорхнул в открытое окно.

— Так… твою ж… разэтак… — Папочка брезгливо покривился, разглядывая привет от нахальной птицы, затем пульнул блюдце вслед за воробьем и угрожающе поднялся. — Василиса! Как бы ты ни хотела со мной поспорить, уверяю тебя, это не тот момент! Ты. Выходишь. Замуж. За Феникса! И точка!

— Ни за что! — Я ничуть не испугалась отцовского рыка, подбоченилась и, не сводя с него взгляда (надеюсь, достаточно гневного, чтобы объяснить ему, что так просто я не сдамся!), принялась наступать на венценосного родителя. — Я его даже никогда не видела! Что это за гусь?

— Не гусь, а Феникс! — Папа сделал шаг назад.

— Да все равно! Ты никогда ничего не говорил ни о каком фениксе, и вдруг вчера, вернувшись с охоты, сообщаешь мне радостную новость?! Откуда взялась эта птичка?

— Он не птичка! Он… — Папа замялся и неуверенно выдал: — Он мой хороший друг! — Затем, видимо вспомнив, что он все-таки король, выпалил: — Иди к себе в покои, неблагодарная девчонка! Была бы жива королева, она бы вырастила тебя послушной принцессой, а не… Все! Уйди с глаз моих долой! Общайся с портнихой, выбирай украшения — завтра твоя свадьба! Точка!

Я развернулась и, сопя как дракон, вылетела из обеденного зала. Ну ладно! Не хочешь по-хорошему — будет по-плохому!

Торопливо пересчитав привычные десять ступеней лестницы, я ворвалась на третий этаж. Увешанные выцветшими гобеленами стены спального этажа отчего-то показались мне сегодня на редкость мрачными и чужими. Ковровые дорожки, лежавшие между выстроившихся солдатами массивных лакированных дверей, особенно бросались в глаза своей древностью. Я впервые за столько лет заметила проплешины изъеденных молью узоров. Увидела затянутые пылью и редкими паутинами стекла окон, сквозь которые лилось яркое весеннее солнце. Еще неделя, и наступит лето! Но… эта жаркая сказка будет не для меня. Скоро я покину дворец…

Тоска сжала сердце. За что? Почему это происходит со мной? Зачем я должна покинуть дом, в котором выросла?!

Я направилась по коридору к моей опочивальне, касаясь рукой резных узоров массивных дверей. Сколько себя помнила, эти двери почти всегда были закрыты, а я мечтала, что когда-нибудь их распахнут новые жильцы… Вот только этой мечте никогда уже не осуществиться! Теперь и мою комнату запрут на ключ…

Наконец я остановилась у моей спальни, взялась за медную ручку и медленно ее повернула. Замок щелкнул, открываясь. Замешкавшись на пороге, я шагнула в покои и замерла, с растерянностью и грустью разглядывая привычные с детства вещи: пушистый ковер, кровать, кресло, стол и распахнутые ставни окна, за которыми птицы на все голоса свистели, щелкали, чирикали и стрекотали гимн наступающему лету.

Вдруг в душе шевельнулась злость. Неужели я так легко сдамся и откажусь от привычной жизни? Уеду в чужое царство? Я ведь даже не знаю, откуда нарисовался этот… Феникс.

Я стиснула кулаки и села на кровать.

Нет уж! Без боя — не сдамся!

И тут в мой мысленный спор с самой собой вступила тревога.

А может, лучше добиться результата не боем, а хитростью? Без крика выспросить у батюшки, что это за Феникс такой, а уж опосля решать.

Ведь как ни крути, а что-то тут нечисто. Я впервые вижу папочку таким… решительно настроенным. Почти всегда он шел у меня на поводу. Я его единственная наследница и фактически единственный родной человек! Мама умерла так давно, что я ее совсем не помнила. Правда, у нас с отцом есть еще Мафаня — сестра мамы, но видимся мы не часто. Отец не любит говорить о ней. К слову, тетя всегда была немного странной: жила за городом и пользовалась довольно плохой репутацией. Проще говоря, тетя Мафа — ведьма и, когда речь заходит о деньгах, не гнушается любого колдовства.

И тут меня осенило!

Точно! Я должна с ней увидеться! Просто обязана! Вдруг она научит, как переубедить моего жениха на мне жениться? Или даст мне какие-нибудь капли? Да хоть пургена! Если просидит этот Феникс всю свадьбу на толчке — я ни при чем! Отсутствие жениха заменяет фактическое «нет»!

Я решительно поднялась, вышла из светелки и, оглядев пустынный коридор, бросилась бежать к лестнице. Только бы не встретить отца, не то вернет и закроет в комнате дожидаться портниху и шить платье. И это в мой последний свободный денечек! Да плевать, что завтра свадьба! Лично я ее не хочу!

Завтра свадьба…

Сердце вновь тревожно екнуло.

Интересно, почему так быстро? Отчего отец готов выдать меня, свою единственную дочь, замуж — вот так! Без торжеств и гуляний на неделю, без званых балов и знакомств с будущими родственниками, как того требовал обычай? Ведь наверняка у этого Феникса есть родители, друзья или пусть какая-никакая, хоть седьмая вода на киселе — родня.

Кому нужна эта спешка? Моему будущему мужу или… отцу? Почему он стремится от меня избавиться?

Ох как мне все это не нравится!

Поглощенная мыслями, я даже не заметила, как пролетела по серпантину лестницы, что привела меня на первый этаж. Вот и колонны дворцового холла, где всегда, сколько я себя помнила, проходили балы и праздники. Сейчас здесь было тихо и мрачно. Солнце уже ушло на другую сторону дворца, и под высокими каменными сводами поселился привычный полумрак.

Из всей немногочисленной челяди папани меня здесь поджидали только два стражника, истуканами замершие по обеим сторонам двери. Я даже не обратила на них внимания, потому что с детства привыкла считать их статуями.

И снова обидой сдавило сердце.

Как он посмел согласиться отдать меня замуж за первого встречного?!

Выскользнув за неплотно прикрытые массивные двери, я со всех ног бросилась на задний двор.

Срубленная из толстых, потемневших от времени бревен огромная конюшня встретила меня теплом и терпким ароматом сена. В загонах шумно всхрапывали жеребцы — гордость отца. Скакунов он любил, как иногда мне казалось, даже больше, чем меня! И честно говоря, я очень опасалась, что застану здесь своего сумасбродного папашу, но, кроме конюха Парамона и его сына Степки, в конюшне никого не было.

— Вась? Чего пришла? — Степка был моим ровесником, но за последний год дюже вытянулся, став на целую голову выше меня. Симпатичный парнишка. Волосы, что поле льна, и глаза — синие, как горные озера. И почему я не замечала этого раньше, воспринимая его никак иначе, кроме как товарища по играм? Возможно, все сложилось бы по-другому, если бы не бездна, разделяющая нас: я — принцесса, он — никто!

— Приготовь мне Борьку. — Я покусала губы, видя его враз насторожившиеся глаза, и заставила себя улыбнуться. — Все хорошо, Степ! Просто хочу прогуляться!

— Тебе составить компанию? — Он распахнул створки загона, где уже в нетерпении приветливо пофыркивал Борька — рыжий жеребец, подарок отца на мой пятнадцатый день рождения.

— Не нужно. Я до старой мельницы и обратно. — Я продолжала ему беспечно улыбаться, вот только, по моим ощущениям, улыбка уже превратилась в оскал.

Ну и пусть! Пусть думает что хочет! Только бы не увязался следом. Да, не скрою, иногда я позволяла ему сопровождать меня на конных прогулках, но… сейчас он мне не нужен! Тетя при нем ни за что не будет ворожить…

Степка все понял, обиженно поджал губы. Молча вывел жеребца, оседлал. Привычно подставив руку под мой сапожок, помог вскочить в седло, но напоследок спросил, не утерпел:

— Вась, а чего случилось-то?

— Случилось? Ты о чем? — Сегодня что, все можно прочитать по моему лицу? С чего такой интерес? Можно подумать, я и раньше без него на прогулки не ездила.

Степка уже открыл рот, чтобы что-то мне поведать, но его опередил Парамон.

— Король… — дохромав до нас, хрипло начал тот, — ворвался совсем недавно, едва дождался, когда Степан оседлает Ветра, и умчался, только его и видели. — Конюх взглянул на Степку и приказал: — Иди ворота открывай.

Стараясь не показать удивления, я со знанием дела покивала.

— Ах да-а… Мы договорились покататься. Но, видно, ему не терпелось, вот он и уехал один…

Интересно, куда это батеньку понесло?

Я чуть тронула поводья, показывая, что разговор закончен. Борька нехотя направился к воротам, которые уже спешно открывал Степан.

Выехав со двора, я с какой-то злой радостью хлестнула жеребца, заставляя того очнуться от сытой лени и во весь опор рвануть по пыльной дороге, вьющейся мимо богатых особняков и бедняцких лачуг, ромашковых полян и выстроившихся ровными рядами грядок с зеленеющими всходами. Мое любимое крошечное королевство! Такое крошечное, что все его можно объехать за день. Когда-то королевство называлось Ромашковое, но за время правления короля Еремея (а по совместительству моего отца) королевство стали называть — Еремеево, позабыв историческое название. Но… моим подданным здесь нравилось жить — а не это ли главный показатель мудрости правителя, способного поддерживать в своем государстве беззаботную жизнь? Хотя отец не так давно на собрании советников что-то говорил о повышении налогов, но… эти тонкости политики меня уже не касаются! Зачем забивать голову политикой, если родной папочка мечтает сплавить меня куда подальше?! Впрочем, может, вся эта королевствология пригодится мне во владениях будущего мужа?

А ведь я даже не знаю, кто мой жених. Принц или королевич? А может, князь? Я даже не знаю, есть ли у моего жениха королевство… Или царство? Или вообще хоть что-нибудь!

От таких мыслей я только покрепче намотала поводья и, пришпорив жеребца, прижалась к Борькиной шее, спасаясь от бьющего в лицо ветра. Я не заметила, как закончился город Славный, столица нашего королевства. Вслед мне голосили куры и хором брехали собаки, вместе с хозяевами осуждая бесшабашность королевской дочки, но мне было все равно. Мы с Борькой вырвались из сонного плена и теперь задыхались от напоенного цветочным ароматом весеннего ветра, играющего с нами в догонялки. И все это раздолье, эту вольную жизнь я должна бросить в угоду папочке? В угоду какому-то незнакомцу?!

В груди снова заворочалась злость. Я буду не я, если не испорчу завтра свадьбу и не отобью у женишка желание жениться!

И не только на мне!

Хижину тетушки я увидела издалека. Впрочем, вру! Сама хижина пряталась под раскидистой ивой и для посторонних глаз была совершенно неприметна, но вот иву невозможно было не заметить. И не только потому, что одинокое дерево шатром раскинулось у небольшого озерца. Дело в том, что тетушка Мафаня подрабатывала ведьмой и для привлечения доверчивых горожан и путешественников, забредших в наше государство, украсила бедное дерево так, что издалека оно напоминало цирковой шатер — ярко, заманчиво и бросается в глаза, — мимо не проедешь.

Остановившись неподалеку от ивы, я спешилась. Мафа очень не любила, когда клиенты подъезжали прямо к дому, и ругалась на это страшно и нецензурно. А все из-за чахлого садика с подозрительными травками, которые она нежно любила, трепетно выращивала и бережно добавляла в свои колдовские зелья и курительные смеси.

— Борька, дружок, побудешь тут? — Я ласково погладила жеребца по ярко-рыжей шерстке и совсем другим тоном скомандовала: — Лежать! И чтоб ни звука мне!

Коняга обиженно покосился на меня черным глазом, вздохнул и послушно лег. Выдрессировала я его хорошо! Лежать, рысцой, лапу — это он легко выполняет. Вот только по команде «умри» эта скотина начинает по-пластунски ползти, причем задом наперед.

Я усмехнулась. Ладно, молодой еще, зеленый. Научится!

Сделав несколько шагов, я обернулась, чтобы еще раз бросить взгляд на Борьку, почти незаметного на фоне пожелтевших камышей, и уже успокоенно направилась к хижине. Но едва я обошла озеро и, нырнув под ветки ивы, вышла к дому, как открывшаяся картина заставила меня замереть и покрыться холодным потом. У покосившейся от времени, приоткрытой двери мирно пасся привязанный к толстой перекладине забора, огораживающего тетины посадки, черный жеребец отца.

Ветер?

Неужели отец приехал к Мафе? Сам? Добровольно?!

Ох как мне все это не нравится!!!

Я сглотнула и, стараясь не шуметь, юркнула за дом. В хижине тети одна комната и одно окно, которое почти всегда открыто, а значит, есть все шансы узнать много интересного!

Влипнув в стену, я прокралась к распахнутым ставням и замерла, прислушиваясь.

Папаня всю мою сознательную жизнь официально недолюбливал мамину сестру и никогда не приглашал ее в гости! Что же такое могло случиться, что он, бросив все, примчался сюда?

Ответы на все мои вопросы не заставили себя долго ждать.

Голос отца — раскатистый бас — я узнала, едва он заговорил.

— Эх, Мафуша! Да кабы знать! Столько же лет прошло! Отдавай, говорит, мне его! Нужно оно мне до зарезу! — Послышался всхлип. — Эх, Мафанюшка!..

Всхлип?!

Я еще сильнее вжалась в стену, стараясь не пропустить ни слова.

— Эх, Ерема, а я предупреждала, что так все закончится! — Мафа, казалось, тоже была расстроена. — Что ж получается — сам повеселился, а Ваське теперь за тебя отдуваться?

— Да как ты могла подумать! — Голос отца загремел с новой силой. — Да неужто бы я не отдал, если бы оно у меня было?! Говорю ж! Я и думать забыл про Феникса и благодарность его! А когда вчера на охоте-то встретил — тут-то мне и поплохело…

— Поплохело ему, вишь ли! Сопли пузырями не пускай, дурень старый! Лучше вспоминай, куда эту чертову вещицу дел?

Снова послышался вздох отца.

— Отдал… Когда Ксана заболела. Ваське тогда от роду даже года не было. Приехал один лекарь… пошаманил, неделю от жены не отходил, и та поправляться начала. Да чего там! Такой веселой со дня нашей свадьбы ее не видел! Вот я и обрадовался! Думаю — вылечил! Говорю — как благодарить тебя, врач заморский? А он мне — колечко хочу, что на цепке золотой за троном висит. Я ему и то и это! Говорю — на кой тебе сдалась эта медяха? А он уперся! Говорит, ладно, уеду без него, а лечебное снадобье как делать, не скажу — вернется болезнь к королеве. Ну я и подумал…

— Что ты подумал? Раз у тебя все есть — можно и отдать? А подумать, что я это снадобье знать могу, не удосужился?

— Ну…

— Му! Эх, телок ты безмозглый! Как был вором-наемником, так и остался! Даром что Феникс тебя королевством наградил! Титул — его заслужить надобно!

— Да он мне только кольцо подарил, а корону я сам пожелал! Молодой был. Надоело вором быть, вот и думаю — чего мелочиться? Полюбить — так королеву, украсть — так миллион! — Голос отца сорвался.

— Ладно…

Деловито забренчали чашки. Скрипнул стул.

— …Дело ясное, что дело темное. Колечко уже не сыскать… и с Фениксом не договориться… Он если чего потребовал — все! Вот только думаю… чего он у тебя королевство-то не попросил взамен? Васька ж дитя малое, кошка шальная! Чего он жениться-то на ней удумал?

Послышались тяжелые шаги.

— Так че-че! — В голосе отца зазвучали нотки злости. — Видно, решил, что женится, а после без волнений и трон возьмет, когда я дуба врежу!

— Так-то оно так… А с другой стороны: на кой ему такое махонькое королевство? Он же себе весь мир пожелать сможет с таким колечком-то!

— Знаешь, когда я вором был, мне и такое махонькое — целым миром казалось!

— Н-да-а-а… Влип ты, король Еремей! Надо было то колечко пуще глаза беречь, а ты его бродяге отдал! Как хоть звали-то? Не помнишь?

— От ты ж дура баба! — Рев отца даже заставил меня зажмуриться. — Совсем из ума выжила? Ты ж сама мне его сосватала, когда он у тебя проездом был! Не то Цитрамон, не то Цитрон… Или, может, это ты ему колечко то заказала? Помню, что ты говорила, когда Васька родилась! И когда я к сестренке твоей сватов заслал — тоже помню!

— Че, сдурел, старый?! — Тетя Мафаня решила не отставать и тоже добавила в голос ультразвука. — Это ж надо было придумать! Если бы я то колечко заказала, так с чего бы мне все эти годы в глуши гнить? Из-за любви к природе?! Ладно. Подумаю, что с бедой нашей делать, и, если чего придумаю, завтра к свадьбе сообщу.

Скрипнул стул, послышались шаги, и голос отца глухо спросил:

— А если не придумаешь?

— Значит, будет у Васьки муж!

— Так он же страшный, как моя жизнь! — В голосе отца послышалось неприкрытое страдание.

— Как по мне — так просто прелесть! Впрочем, мне и Яков Леший нравился, пока ты его не депортировал в заповедник Лукоморья. А Феникс… он герой! Ты хоть знаешь, что ради знаний и силы он прошел врата Пекельного царства и вернулся? Не чета тебе, Ерема, мужик… Правда, не знаю, добился ли он того, чего хотел, но… Результат на лице, как ты видишь. Приходил он ко мне как-то года три назад, и таким от него жаром дохнуло…

— А чего приходил-то? — Теперь голос отца прозвучал совсем близко.

Я вжалась в стену. Приветливо зафыркал Ветер.

— Узнал чего надо и пошел дальше! Мы вроде как с ним давние знакомые. Все! Теперь возвращайся во дворец! Ко мне клиент подъехать должен.

Послышалось какое-то невнятное бормотание, ржание и удаляющийся цокот копыт.

Я облегченно вздохнула. Молодец Борька! Не выдал!

— И давно ты тут уши греешь? — Раздавшийся над ухом голос заставил меня подпрыгнуть. Из окна мне улыбалась тетя Мафа, еще довольно красивая, кудрявая, дородная женщина. Подмигнув, она приглашающе махнула рукой, будто невзначай откинув смоляной тяжелый локон, выбившийся на высокий белый лоб. Зеленые глаза хитро блеснули. — Давай заходи, племяшка. Обсудим!

Я не стала обходить дом, чтобы войти через дверь. Просто дождалась, когда тетина голова скроется в полумраке комнаты, подпрыгнула и, перекинув ногу, забралась в распахнутое окно.

— Мафа, у меня…

— Знаю! — отмахнулась она и снова поправила туго связанные в высокую прическу волосы. — Свадьба с Фениксом. Вот твой папаня-то учуди-и-ил! Было бы колечко, так не позарился бы этот колдун на тебя, недоросль!

— В смысле? — Не отводя от тети глаз, я плюхнулась в деревянное кресло, стоявшее у окна.

Мафа сосредоточенно пожевала ярко накрашенными губами, притянула табурет и устроилась напротив меня за круглым столом, уставленным всякой магической атрибутикой.

— Давай посмотрим, вдруг нам чего духи подскажут по этому вопросу?

— Только сначала расскажи все от начала до конца! — Я поерзала в кресле. — Кто такой Феникс, почему папа согласился на нашу свадьбу и как он мог быть вором? В смысле папа, а не Феникс. Это что, такой досуг у королей?

— А для чего, стесняюсь спросить, ты под окном уши грела? — Она прищурила подведенные шамаханской сурьмой вдруг потемневшие глаза. — Чтобы я тебе все снова рассказала?

— Да я… почти ничего не поняла! — Я виновато шмыгнула носом и, сделав бровки домиком, протянула: — Ну пожа-а-а-а-луйста!

— Ладно-ладно, не ной! Расскажу я тебе страшный секрет твоего папани. — Тетка деловито придвинула к себе какую-то высохшую птичью лапку и принялась ею обмахивать большой стеклянный шар. — Значит, так. Когда-то давно твой отец на ярмарках и городских базарах подрабатывал вором. И вот однажды возвращался он на вечерней зорьке в свою деревню, смотрит — а впереди на дороге четверо здоровяков какого-то бедолагу мутузят. Может, Еремей бы и не вступился за бродягу, кабы можно было их обойти. Да там с одной стороны болото к дорожке подходило, а с другой — овраг глубокий. По крайней мере, это твой папаня мне так набрехал. — Тетушка усмехнулась и снова принялась рассказывать, рассеянно вглядываясь в белесую пустоту магического шара: — Так вот. Вступился Еремей за бедолагу, хотел начистить рожу супостатам, а они возьми да и обратись нечистью. Ну Ерема не из робкого десятка, как ты знаешь. Начал им молитву Воскресения читать. Те взяли да и подевались куда-то, только жертва обстоятельств на дороге лежит, не шевелится. Ну батя твой подошел ближе, и тут человек возьми да и открой глаза. А они — что твоя серебряная монетка! Перепугался Еремей, уже сбежать хотел, да тут спасенный Фениксом назвался и протянул ему колечко. А прежде чем исчезнуть, посоветовал желание самое заветное загадать. Ну папаня твой и загадал, не будь дурень, чтобы в него влюбилась принцесса из ближайшего царства-государства. А какая — не сказал… чтоб его! — Тетка печально вздохнула. — И в него влюбилась моя милая старшая сестренка.

Меня озарила внезапная догадка.

— Вы обе влюбились в него?

— Угадала. — Тетя поджала губы и обиженно процедила: — Но этот кобель выбрал твою мать. Возможно, потому что она была первой претенденткой на трон. А потом для него все удачно сложилось. Наш отец, король Федор, умер, и корону приняла моя сестра. Так твой отец и стал правителем Ромашкового королевства и переименовал его в королевство Еремеево…

— Замечательно! — Я побарабанила пальцами по подлокотнику кресла. — Ладно. С этим фактом биографии моего папочки разобрались. А чего этому Фениксу от меня-то надо?

— Понимаешь, он вчера на охоте к Еремею явился и ну давай колечко дареное требовать назад. Мол, от него теперь многое зависит. А Еремей только руками развел. Говорит — нету! Бери чего хочешь! Вот тут Феникс у него и попросил. Тебя. За долг.

— Здорово! — Мотивы папеньки теперь понятны, но мне от этого не легче!

— Здорово-то здорово — у ворот Егоровых, а подальше от ворот все совсем наоборот! — передразнила Мафа, не вставая, дотянулась до полки, где ровным строем стояли шесть расписных глиняных чашек. Подцепила две и, подставив к пузатому самовару, по очереди принялась их наполнять зеленоватой, исходящей паром жидкостью. — Хочешь?

Передо мной появилась чашка с еще бурлящим варевом. Я с опаской принюхалась. А ничего… пахнет мятой и еще какой-то травой.

— Это что?

— Чай. Бодрит. — Она звонко помешала ложкой напиток и отхлебнула. — У тебя аллергии на мухоморы нету?

— Есть! — вздохнула я, с сожалением отодвигая чашку. Пока не знаю, хочу ли я свести счеты с жизнью или нет, а посему с чайком, настоянным на мухоморах, повременю. — Так что мне делать-то?

— А чего делать? — Громко прихлебнув чаек, она причмокнула и посоветовала: — Выходи замуж за Феникса! Пусть он не твой ровесник, зато богат. Колдун. А настоящих колдунов всегда уважали. Будешь как сыр в масле кататься.

— А сколько ему лет? — Я насторожилась и принялась буравить Мафу взглядом судьи.

— Ну… — замялась она. — Постарше меня будет. Точно. Насколь — не знаю. Да только по нему и не скажешь!

— Нет, замуж я категорически не хочу! Тем более за старика!

— Да, может, и хорошо, что старик! — отмахнулась чертовка. — С супружеским долгом приставать не будет.

— А зачем тогда ему жениться? — Я пытливо прищурилась.

Тетя занервничала:

— Так… может, одиноко ему? Вот и будешь кашки варить да сказки по ночам рассказывать. Как подружка моя Шакира Зада — дал же бог имечко… Вышла замуж за маньяка-убийцу с прогрессирующим склерозом и промывала ему мозги, пока тот не забыл, зачем на ней женился.

— Нет, тетя! Я не настолько сумасшедшая. И я здесь не для того, чтобы выслушивать жуткие истории о моем будущем. — Я встала с кресла и подошла к ней. — Ты же можешь мне помочь избежать этой свадьбы?

— Мм… — Мафа пожевала губу и вдруг решительно помотала головой. Черный локон снова выбился из высокой прически и пружиной запрыгал у виска. — Нет. Не получится. Но! — Заметив мои раздувающиеся от возмущения и отчаяния ноздри, тетя поспешно подняла вверх указательный палец. — Думаю, что Феникс затеял эту женитьбу, чтобы досадить твоему папаше. И значит, прости, дорогая, но ты сама ему до лампочки. Поэтому, думаю, тебе с ним можно договориться. Верни Фениксу злосчастное колечко, и пусть он подарит тебе развод.

— Но как я верну ему это колечко? — Я погрустнела. — Оно же исчезло в неизвестном направлении столько лет назад!

— Не совсем! — Тетя смущенно поколупала выбоину на чашке, залпом выпила настой и решилась. — Знаю я того Цитрона-лекаря, что колечко стибрил. Дружком он мне был когда-то. Помогу тебе его найти. А чтобы не отвертелся — будем связь через интерактивное зеркальце держать. — Она протянула мне заляпанный зеркальный кругляшок. — Бери-бери! Пальчиком коснешься — меня увидишь, и тогда спрашивай, чего захочешь. Только тайком. Народ у нас дикий — магию любят, но боятся. А ежели ты… без рекомендаций — так и вовсе на костре сожгут и фамилию не спросят.

— Вот спасибо за подарочек! — вздохнула я, зеркало взяла и тихо пробормотала: — Еще один способ уйти из жизни, когда совсем невмоготу будет!

Но тетя на слух не жаловалась.

— Успеешь! Ишь чего удумала! Жизни лишаться! Лучше кумекай, как тебе после свадьбы от Феникса сбежать? Колечко-то выручать надо, да и жизнь твою погубленную тоже…

— За это не волнуйся! Сбегу! — Я решительно придвинула к себе стеклянный шар и попросила: — Ну-ка, покажи мне этого Феникса!

— Ха! Это ж Феникс! — хохотнула тетя и посерьезнела. — Если не захочет — никто его не увидит, особенно через мой дешевый шар.

— А ты попробуй! — не отставала я, и Мафаня сдалась.

— Ладно. Попробую. — Она возложила руки на стекляшку и, закатив глаза, могильным голосом завыла: — Феникс!!! Приди! Покажись! Появись! У-у-у-у-у-у-у-у-у-у!

— Теть, а можно без твоих спецэффектов?

— А? — Мафа недоуменно посмотрела на меня, поморгала и звонко расхохоталась. — Вот ты черт! Уже по-другому и не могу! Все на публику стараюсь… Что значит профессионализм! Ладно… а если так?

Но поэкспериментировать ей не удалось. Стекло шара вдруг замутилось, и в его таинственной глубине я увидела крошечного, одетого в черный балахон мужчину. Он сосредоточенно расхаживал по каменным плитам мрачного, освещенного факелами зала. До меня донеслось бормотание:

— Три… Кольцо Юпитера в шестом доме Луны. О отец! Помоги! Дай свершиться моей мечте! Ты же знаешь, как долго я этого жду!

— Тетя, а приблизить его можно? — не выдержала я. — Лицо бы разглядеть!

Мафа сделала страшные глаза, выразительно показала мне кулак и приложила к губам палец. Картинка с крошечным мужчиной начала стремительно увеличиваться. Я с жадностью вгляделась в вырастающую с каждым мгновением фигуру. И тут мужчина перестал мерить шагами зал, настороженно замер и стремительно обернулся.

Я застыла.

Охнув, тетя торопливо накинула на шар край скатерти и несколько раз перекрестилась.

— Ох ты господи! Да что же это… Да кто же… Да как же…

Я перевела на тетю полный ужаса взгляд и просипела:

— Ни за что за него не выйду! — Теперь это искалеченное шрамами и огнем лицо с ртутными, невероятно серебристыми глазами будет преследовать меня в кошмарах! — Он же… он…

— Знаю, девонька…

— И лысый!!!

— Ох бедняжечка…

— Я сбегу-сбегу-сбегу-у-у-у!!!

— И сама бы помогла тебе сбежать… но… — Тетка поднялась, жалостливо прижала меня к своей пышной груди и пробормотала: — Убьет он тогда отца-то твоего… Сожжет!

— А что мне делать? — Я отстранилась.

Тетя нахмурилась и, перестав изображать мировую скорбь, деловито заговорила:

— Я думаю — вот что! Пусть завтра ваша свадьба произойдет. Ею ты отца убережешь. А после бежать тебе надо. Добираться в город под названием Болотная Гать, что в царстве Берендея. Ты не гляди, что название пакостное. Это такой наукоград в ихнем царстве. Там живут и работают знахари и целители всех мастей и категорий. Ты, главное, зеркальце при себе держи, чтобы потом этому ворюге Цитрону очную ставку со мной устроить. И вот еще. — Она протянула мне брошку — серебряную веточку с зелеными камушками.

— Зачем? — Я взяла украшение.

Тяжелое!

— Это принадлежало твоей… матери. Она просила отдать тебе украшение, когда ты вырастешь и замуж пойдешь. Надень, когда тяжко будет… — Тетя смахнула невидимую слезу и заторопила, выталкивая меня из комнаты: — Ну все, иди! А то с собаками искать начнут! Папке обо мне и о том, что услышала, — ни слова. Изображай покорность и вселенское горе. Пусть у этого ирода сердце кровью обливается, чтобы в следующий раз головой думал!

Я вышла из дома Мафы, пропахшего травами и пылью, положила украшение в карман к зеркальцу и вдохнула пропитанный озерной прохладой воздух.

Дело ясное, что дело трудное! Сбежать после свадьбы? Мм… даже если будет очень трудно, почти невозможно — я попытаюсь это сделать! Даже если оглоушу жениха сковородой в первую брачную ночь! А чего? Он все равно колдун — ничего с ним, кроме шишки на лбу, не будет!

— Ах ты зараза!!! — Тетя вышла следом — проводить, а заодно и убедиться, что я действительно уехала. Всплеснув руками, она сорвала с ноги поношенную тапку и пульнула ее куда-то задом. — Васька! Какого… твоя кобыла пасется на моем огороде?

— Хм, мадам, прошу прощения, — вдруг из-за дома раздался мелодичный тенор, послышался цокот, и из-за угла вывернул Борька. — Но… я не кобыла! Я — жеребец, причем редкой породы!

Я вытаращила глаза, не в силах даже пошевелиться, зато тетя Мафа, кажется, держала ситуацию под контролем. Ничуть не удивляясь, она не торопясь отломала от ивы прут.

— Еще и болтанку чашелистную сожрал! А ну-ка… Пшел!

— Ваша агрессия, мон ами, исходит от одиночества, случайных половых связей и…

— Пшел, сказала! — Прут рассек воздух там, где только что умничал Борька.

Вовремя вспомнив мою дрессуру, коняга рухнул в траву, разбросав копыта в разные стороны, и пополз вперед, загребая ими, словно заправский пловец. Мафу такая гуттаперчевость озадачила больше его разговорных способностей. Она на несколько мгновений замерла, во все глаза наблюдая за тем, как рыжий вредитель непостижимым образом уползает из-под ее наказующей лозы, и, только когда он скрылся за камышами, беззлобно ругнулась:

— Ну чертяка! Да еще такой умный, аж тошно становится! А как он узнал, что у меня с полом в доме совсем плохо? Что и говорить, за столько лет доски-то поизносились.

— Меня больше волнует, как теперь заставить его замолчать? — отмерла я, выискивая взглядом притаившегося за камышами Борьку.

— Так прикажи заткнуться! — Лоза полетела в траву. Мафа развернулась и, прежде чем скрыться в доме, посоветовала: — Если ты так выдрессировала свою рыжую скотину, что он по земле как гусеница ползает, то заставить его замолчать, думаю, будет проще простого — вот только зачем? Кто еще тебе скажет правду-матку, не опасаясь твоего гнева и статуса, а? Принцесса?

Не отвечая, я вышла из-под стекающих зеленым водопадом веток ивы, покосилась на солнышко, неотвратимо спешащее к горизонту, и бросилась к Борьке. Увидев меня, он вскочил и в нетерпении запрядал ушами.

— Ну, говорящий ты мой, поехали домой, и побыстрее!

Всунув ногу в стремя, я взлетела в седло и едва успела вцепиться в поводья. Лошадка стартанула так, будто за нами несся черт или как минимум мой будущий муж.

При воспоминании о жутком облике, привидевшемся мне в магическом шаре, у меня в животе зашевелился холодок.

Этого не может быть! Этого не может быть со мной!!!

— К слову сказать, хозяйка, на будущее. Если ты не будешь: колотить меня пятками в бок, стегать хлыстом и ерзать в седле так, будто собираешься пробежать стометровку на ягодицах, — я в свою очередь впредь обещаю не срываться с места в галоп. Если благодаря чудо-траве я теперь могу говорить — пожалуйста, научись со мной общаться! А то мне будет ску-у-учно!

Обалдеть! Не думала, что говорящий конь — это наказание господнее! Представляю, чего бы я наслушалась от дворцового кота, если бы еще и он наелся этой «чудо-травы»!

— Знаешь, — я все-таки ткнула пятками вредную животину, — если ты хочешь, чтобы мы были на равных, надо было и мне захватить пучок этой чудо-травки! Подождем до завтра? Если ее эффект пройдет, то мне и мучиться не надо будет — привыкать к тебе, такому умному!

— Умный — не синоним «вредный», а как мне показалось, ты сейчас сказала именно в таком подтексте! — снова выдал Борька заумную фразу, из которой я поняла только несколько слов и то, что какая-то «конина» меня назвала «дурой». Образно!

Чтобы окончательно не сойти с ума и не закатить жеребцу скандал, я решила промолчать. Только покрепче стиснула зубы и даже прильнула к его шее, чтобы выдержать галоп.

К счастью, конь действительно оказался умный. Ответа не потребовал, скандалить не полез, и мы довольно быстро (к закату) оказались у загона, где меня и поджидал хмурый папа.

— Где тебя носило! — загремел его бас, едва мы въехали в ворота. — Что я тебе сказал? У тебя завтра свадьба, а ты ведешь себя, будто ничего не происходит! Тебя вон портниха весь день дожидается!

— Значит, дождалась. — Я легко спрыгнула на землю, хлопнула Борьку по крупу, позволяя конюху его увести, и запоздало испугалась: а ну как жеребец загнет чего-нибудь этакое? Папа его сразу же на живодерню отправит. Во-первых, потому что решит, будто в него вселился бес, а во-вторых, потому что не захочет быть тупее лошади!

К счастью, это Борька и сам понимал. Беседу не завел, только хлестнул меня напоследок хвостом по руке и неспешно направился вслед за Парамоном в стойло.

Не дожидаясь мрачного отца, я бросилась через сад по мощенной булыжником дорожке, выбирая самый короткий путь во дворец. Взбежав по ступеням крыльца, я юркнула в приоткрытые двери и, привычно не обратив внимания на истуканов-стражников, устремилась по лестнице, серпантином уходившей вверх.

Вот и мой этаж. Закатные лучи солнца, пронзая узкие пыльные окошки, уже давно не скрывали облупившуюся позолоту на светильниках, пыль на некогда сияющих яркой краской ставенках. А вышарканная ковровая дорожка уже и не помнила свой изначальный цвет и узор. Что и говорить, дворец, как и все крохотное королевство батюшки, медленно, но верно приходил в упадок.

Распахнув тяжелую дверь моей светелки, я замерла на пороге, разглядывая снежно-белое кружевное платье, которое, словно ангел, парило под высоким потолком. Две дворцовые портнихи, вцепившись в него с двух сторон, будто боясь, что их творение сейчас улетит, таращились на меня, как на ожившего покойника. Наконец одна из них обрела дар речи и торопливо забормотала:

— Принцесса Василиса! Мы не хотели входить в ваши покои без вашего разрешения, но король повелел за день сшить свадебное платье, а вас не было…

— Поэтому мы сняли мерки с вашей одежды… — подхватила другая.

— Знаю-знаю! — Я шагнула в светелку и угрожающе захлопнула дверь. Вот, значит, как?! — Батюшка говорил, что вы придете. Ну сняли так сняли… Ради дела можно и в чужих вещах порыться… Я на вас не в обиде!

— Вы так добры, только…

— А как бы примерить платье, госпожа? — Портные почувствовали безнаказанность и решили брать быка за рога, но бык, то есть я, подставлять рога не пожелал.

Нет, не потому, что мой наряд мне не нравился! Платье было невероятным. Легким, кружевным, с обнаженными плечами и длинным шлейфом! Словом, если бы я выходила замуж за любимого, лучше платья и представить было бы сложно, но радовать глаз мерзкому уроду, который, похоже, и сам не знает, чего хочет в этой жизни? Фигушки! Поэтому я с удовольствием продемонстрировала белошвейкам свой монарший характер.

— Никак! Я очень устала и хочу спать. А значит, сегодня ничего мерить не буду! — отрезала я и, не раздеваясь, плюхнулась на кровать. — Или вы не доверяете собственному профессионализму?

Каких слов понахваталась! Не иначе от коняги!

Портнихи переглянулись, смерили меня взглядом оскорбленного достоинства и гордо упорхнули за дверь.

Платье осталось висеть посреди комнаты, прицепленное за свисавшую с потолка люстру. Мне вдруг так захотелось вышвырнуть его в распахнутое окно, но я понимала, что это ничего не даст. Платье — лишь попытка скрасить завтрашнее жертвоприношение со мной в главной роли.

Я устало закрыла глаза. Ничего не хочу. Только спать!

Но как назло, перед мысленным взором тотчас предстало лицо моего будущего мужа. Теперь он смотрел прямо на меня, так, словно видел. Будто передо мной по-прежнему находился магический шар Мафы, или я находилась в этом шаре…

Интересно, с чего отец решил, что Феникс — старый? Обезображенное, будто сожженное лицо без бровей скрывало его возраст словно маска. На лысом черепе ни единого волоска. Серебристые ясные глаза смотрят равнодушно и остро.

Вдруг он протянул ко мне руку, и я почувствовала жар там, где коснулись моей щеки его пальцы. Даже не пальцы, а… угольки?! И тут Феникс вспыхнул. Пламя метнулось ко мне, мгновенно опалив лицо адским жаром, делая меня такой же уродливой, как и он сам…