Кристофер
Моя жена в муке и с беззаботным смехом на моей кухне.
И несущаяся в мои руки дочь.
Вот картинка, которую хочет видеть любой вступивший в брак мужик. И пусть не болтают хрень про то, что женщина должна также зарабатывать, и приезжать в одно время с мужем. Каждому мужику хочется свой настоящий тыл и пахнущий блинами дом, куда он вваливается после тяжелого дня, а там… Вот это все.
И я бы с удовольствием сел поужинать со своими девчонками, если бы не был так зол.
Поэтому чмокаю Киру в висок, спускаю на пол, и подталкиваю к столу.
— Сама поешь? Нам с Элли нужно поговорить.
Дочь кивает, и деловито усаживается за стол, начиная поглощать на вид безобразную стряпню. Ну что ж… Не совсем идеальная картинка, но какая к черту разница, если ребенку вроде как вкусно?
Я перевожу взгляд на Элли, и вижу целую тонну мыслей, мечущихся в голубых глазах. Тонкая кожа порозовела, а непослушные пальцы теребят волосы за ухом, пытаясь хоть как-то успокоиться.
О, это тебе сегодня не светит, мое золото. Не после всего, что я узнавал весь сегодняшний день на пару с Майлгисом…
— Идем, — киваю на выход из кухни, и первым выхожу в коридор.
Элли догоняет меня уже у самой спальни, взволнованная и перепуганная еще больше. Молча пропускаю ее внутрь, и плотно прикрываю за нами дверь.
С минуту смотрим друг на друга, и все это время краснота щек моей жены становится все гуще и гуще, пока не переваливает за какую-то сумасшедшую отметку. Я не выдерживаю никакую драматическую паузу, просто сам пока не понимаю, с чего начать — с надирания задницы или непростого разговора.
Но выбрать не успеваю, потому что для Элли не выдерживает первая.
— А Пинки ушла на свидание! — как-то булькающе вываливает она, и я еле сдерживаюсь, чтобы не засмеяться.
— Решила поделиться новостями, дорогая?
Она улавливает смех в моей интонации, и обиженно задирает нос, но тут же заискивающе улыбается.
— А еще мы с Кирой играли в кукол!
Она начинает буквально пересказывать сегодняшний день, не забыв упомянуть странную игру Киры в гостевой спальне. Я делаю себе пометку разобраться в этом позже, и внимательно слушаю рассказ жены.
Кажется, от страха малышка решила оттягивать наш разговор как можно дольше, и, хоть я и терпелив, но, когда дело доходит до пропорций блинов, не выдерживаю и перебиваю.
— А не хочешь послушать, как прошел мой день?
Элли замолкает, ежиться, и как-то дергано кивает.
— Тогда снимай штаны.
Мне бы посмеяться, как смешно икает моя жена, но шутки в сторону. Задрало, если честно, постоянно хлебать ложь, когда ни разу не заслужил это. Я понимаю, что у Элли были причины хранить свои тайны, но бесить меня это не перестает. Она, черт подери, должна уже когда-нибудь мне довериться!
А вместо этого стоит, и перепугана до крайности, когда как к этому уроду сиганула ночью даже не задумываясь!
— З-зачем? — все-таки выдавливает Элли.
— Бить буду.
Прищурившись, смотрю на ее взгляд, который становится вдруг оценивающим. Таким… Смешно и по-детски рассматривает, будто и правда пытается угадать, насколько далеко я готов с ней зайти.
О, ты удивишься, родная, насколько.
Потому что сегодня я раз пять порывался позвонить или написать, и что-нибудь грубое, а не в духе «моя морковная жена с розовыми панталонами».
Но я сдержался в ожидании вечера, и нашего, надеюсь, последнего непростого разговора.
Потому что говорить и вылавливать ложь я задолбался.
— Кажется, ты уже пробовал, — говорит Элли, видимо, решив, что я, как всегда, шучу, — и получилось не очень.
Я вспоминаю ее серое лицо с белыми губами, когда она вытолкнула из себя признание. Запрещаю себе жалеть жену сейчас, потому что признайся она во всем раньше…
— Напротив, результат был самым положительным. Мы, наконец, сдвинулись с мертвой точки, и я узнал хоть немного правды.
Элли краснеет, сразу полностью, и, кажется, злится. Это хорошо, ведь наш разговор, наконец, выходит на серьезную ноту.
И я готов ее поддержать.
— Скажи, Элли, тебя не учили, что лгать мужу — не лучшая привычка для крепкого брака?
Ее рот распахивается в попытке сказать, что у нас «бумажный брак», и я уже готов к этим словам. Но неожиданно девушка будто передумывает — и просто судорожно вздыхает.
— У меня было не лучшее воспитание, — тихонько признается она, хоть мне это и так прекрасно известно. Ее голос становится совсем еле-слышным, когда она продолжает говорить, — у меня не было перед глазами модели поведение семьи, и я, если честно… Совсем не знаю, как это, в настоящих семьях…
Я киваю, проглатывая заготовленные едкие замечание, и просто мысленно благодарю Элли за эти слова. Это так прямо и неприкрыто, что обезоруживает, вынуждая смягчить тон в дальнейшем.
Элли действительно обладает тем редким женским качеством, которое укладывает мужчину на лопатки. Уже не раз вижу, как точно и тонко она ныряет в меня своей мягкостью, не давая наговорить и наделать ошибок.
Хотя сама совершает их с завидным постоянством.
Я ухмыляюсь, думая, а на кой ей тогда я? Видимо, чтобы разруливать эти самые ошибки.
— Малыш, мне все о тебе известно, и вообще плевать, из какой ты там семьи. Главное — не ври мне больше, окей? И все у нас будет по-настоящему.