Я тоже тебя люблю

1

Выскочив из пропыленного, видавшего виды пикапа, Стивен Диксон потянулся, закинул мощные руки за голову и с наслаждением подставил лицо полуденному солнцу. В Оклахоме было слишком знойно. Ему гораздо больше нравилась здешняя горная жара, смягченная высотой и ветром, который нес с собой запах хвои. Воздух был чист, кристально ясен, а речушка, вьющаяся поблизости, сверкала густой холодной синевой.

Он добирался долго. Сначала летел «Боингом» до Денвера, оттуда — собственным самолетом. Этот предмет роскоши ему был необходим, чтобы одним махом появляться перед отцом и так же исчезать из его жизни. От аэродрома около двух часов ехал по ухабистым дорогам, радуясь каждому дюйму негладкого пути, потому что уносился все дальше и дальше от отца, которого очень любил, но общения с которым долго не выдерживал. И вот наконец-то дома!

— А все-таки оно того стоило! — сказал Стив сам себе вслух, расстегивая городскую рубашку. — Этот ангусский бык — то, что надо для моего стада!

К сожалению, пришлось потратить целых две недели, чтобы его заполучить. Джон Диксон-второй поставил условие — быка сын заберет только в том случае, если женится. Нелегко Стиву было убедить старика, что ни одна из оклахомских красоток ему не по душе. Но как только до отца это дошло, переговоры завершились успешно.

Прикрыв глаза, Стив постоял несколько минут в распахнутой рубашке, погружаясь в мир и покой, которые всегда ощущал на своей земле.

Долгими выдались эти две недели. Отцу только стукнуло шестьдесят. Разговор о внуках, которые могли бы продолжить его род, он заводил по шесть раз в час. Даже сестра, верный союзник, и та ласково сообщила, что привезет на бал, который Стив всегда устраивал на своем ранчо в конце лета, совершенно особенную девушку. На слова сестры он не обратил внимания, но не мог же не видеть этот нескончаемый поток влажногубых девиц и успешно разведенных дамочек, которые мелькали все это время перед ним и прямо тряслись от нетерпения запустить свои безупречно наманикюренные коготки в чековую книжку Диксонов.

Стив сардонически ухмыльнулся. Теперь дома, вне досягаемости охотниц за богатством, можно и посмеяться над их жадностью, поблагодарить бога за каждый миг свободы. Он выдернул полы рубашки из брюк и, не коснувшись ни единой из трех ступенек, грациозно вскочил на крыльцо.

С тех пор как в двадцать один год Стив получил в наследство от матери ранчо, он проводил время в рытье ям под столбы, рубке деревьев и длительных верховых прогулках. Физический труд отлично развил его тело. А кошачья гибкость и игра мышц под загорелой кожей притянули не один девичий взгляд. Однако сам он не считал свою наружность причиной, заставлявшей особ противоположного пола выстраиваться к нему в очередь. Он достаточно насмотрелся, как отец и младший брат не раз становились добычей алчных женщин, поэтому был убежден, что и сам им интересен только из-за денег. А такие подружки ему были не нужны.

Войдя в дом, Стив сразу понял, что там кто-то есть. Вместо свежего воздуха в помещении витал запах духов. И точно! Обернувшись, увидел в столовой женщину. Она выдвинула ящик буфета и внимательно рассматривала его содержимое.

— Проводим инвентаризацию? — сухо спросил Стив.

Женщина изумленно ахнула и резко повернулась, отчего ее черные волосы разлетелись веером. А вот одежда даже не колыхнулась — так тесно облегала тело. Большие темные глаза изучающе оглядели Стивена — широкий размах его плеч, густой ковер волос, идущий от ключиц и исчезающий под поясом на узкой талии, плотно обтянутые брюками ноги…

Ему же было достаточно одного взгляда, чтобы понять — отец превзошел сам себя. И где только отыскал такую соблазнительную фигурку! Пуговицы от блузки чуть не отлетают при каждом вдохе. Автоматически он тут же отнес даму к категории «опытных разведенок».

— Привет! — сказала она, протягивая руку и улыбаясь. — Меня зовут Клер Ярлет.

— До свидания, Клер Ярлет. Скажи отцу, что ты очень старалась, но я все равно тебя вышвырнул вон. Может, он разжалобится, купит тебе какую-нибудь безделушку. — Стив говорил резко, даже грубо, при этом его холодные серые глаза смотрели как бы сквозь Клер, не замечая ее.

— Отцу?

— Да, Джону Диксону, который тебе заплатил, чтобы ты меня соблазнила. — Он направился к лестнице, сдергивая на ходу рубашку.

— Вот как! — Женщина нахмурилась. — Он тебе сказал?

— А чего тут говорить-то? Спелые брюнетки в его вкусе, не в моем.

Хлопнула дверь спальни. При желании Клер Ярлет могла теперь без всяких помех продолжить изучение столовых приборов из нержавеющей стали.

Через несколько минут Стив появился вновь — в сапогах, джинсах и рабочей рубахе. Клер все еще стояла в столовой. Он прошел мимо, даже не посмотрев на нее, сдернул шляпу с крюка у кухонной двери и сказал:

— Я уехал. Когда вернусь, чтобы тебя тут не было.

— Но… Как же мне добраться до города?

— Поищи тут поблизости ковбоя по имени Роджер. Он обожает подвозить женщин вроде тебя. — И широкими шагами направился к конюшне.

Первое, что Стив увидел, был его любимый конь Черт. Крупный черный жеребец стоял на привязи у ограды загона и отгонял мух длинным хвостом. Оседланный, взнузданный, готовый к выезду. Рядом с ним ковбой Джек.

Стив готов был поспорить, что по крайней мере этот работник точно знает, как он, вольный ранчмен, отреагировал, обнаружив в своем доме женщину. Удачно женатый, Джек тем не менее полностью поддерживал хозяина в его желании оставаться холостым.

— Джек, тебе полагается премия, — пробормотал Стив, отвязывая уздечку и вскакивая на коня.

Черт нетерпеливо перебирал мощными ногами, требуя пробежки. За те недели, что Стив отсутствовал, на нем никто не ездил, а Черт был прирожденным скакуном.

Проезжая мимо конюшни, Стив на какой-то миг удивился: почему это никто из его людей не выходит с ним поздороваться? И тут сообразил, что работники, наверняка, сидят сейчас где-нибудь в глубине здания и хохочут, представляя себе реакцию их босса на ловушку в его берлоге. Конечно, парни могли бы и предупредить хозяина насчет Клер, но это бы сорвало развлечение, а ковбои любят посмеяться больше всего на свете, неважно, над кем. Вот они и смылись потихоньку с глаз долой, пока потеха не кончится.

Стив громко расхохотался, осадил коня и круто развернулся — как раз вовремя, чтобы заметить, как несколько человек выскочили из конюшни. Описав в воздухе вместо приветствия большую дугу темной шляпой, всадник развернул коня и пустил вскачь.

Черт нес его к Лугу Диксона — небольшому горному плато, самому любимому месту Стивена на ранчо.

Обычно он добирался до этого Луга самым первым, как только с тропы сходил снег, но в этом году снег лежал очень долго. Стив так и не успел попасть туда до отъезда в Оклахому.

Задолго до того, как он стал владельцем ранчо, высокогорные луга были летними пастбищами. На большинстве из них скот выпасали и теперь. Лишь небольшая ложбина высоко в горах, получившая название Луг Диксона, считалась заповедной вот уже несколько лет. Это доктор Мэрлок убедил Стивена показать пример хозяевам других ранчо, позволив небольшой частице его владения вернуться к тому состоянию, в котором она пребывала до нашествия на Запад белого человека. Доктор обещал, что полученные результаты возрождения растительного и животного миров будут детально изучены, а приобретенные знания помогут спасти и другие земли, вытоптанные скотом.

По правде говоря, Стива не надо было особо уговаривать поучаствовать в исследованиях доктора Мэрлока. Он хоть и родился в городе, но любил здешнюю скалистую землю. Обожал ездить верхом и в дождь, и под солнцем по горным лугам у подножия рыжих каменистых склонов, волшебно расшитых вечной зеленью лесов. Это приносило ему успокоение.

А если человек дарит земле любовь и заботу, то, в отличие от женщин, она отвечает ему тем же самым.

Моника Семс сидела у горного ручья, опустив пальцы в холодную чистую воду. Солнечные лучи ласкали ее тело, согревая приятным теплом. Подставив солнцу лицо, Моника закрыла глаза и предалась своим любимым грезам.

Он будет, как горы, крепок, суров и строен. Взглянет на меня и увидит не бледную чужестранку, а женщину своей мечты. Улыбнется, протянет руки, заключит в свои объятия, и…

На этом месте ее мечты всегда обрывались. И Моника с грустью, в который раз призналась себе, что так оно и должно быть. Ведь у нее, к сожалению, не было никакого опыта общения с мужчинами, познания в области секса равнялись нулю.

Образ жизни, который она вела с родителями — антропологами по профессии, лишил ее сверстников. Это сказалось на многом, в том числе и на отношении к противоположному полу. Да, мужчины вокруг были всегда, но ни один ей не подходил даже для мимолетной влюбленности. Эти мужчины разных племен по своему культурному развитию отстояли от нее и ее родителей на тысячи и тысячи световых лет.

Моника со вздохом зачерпнула пригоршню воды и попила. Уже две недели как она была здесь, а все никак не могла привыкнуть, что горная вода, такая чистая, свежая, журчащая днем и ночью, это искрящееся чудо всегда под рукой, рядом. Наклонилась, чтобы зачерпнуть еще, и тут услышала приглушенный стук лошадиных копыт.

Моника выпрямилась и, приложив руку козырьком ко лбу, всмотрелась. Из-за рыжих скал показались два всадника. Она встала, вытерла мокрую ладонь о старенькие джинсы и мысленно перебрала свои скудные запасы съестного.

Согласившись поработать во время короткого высокогорного лета наблюдателем за Лугом Диксона, Моника не рассчитывала покупать много продуктов. На еду были отложены очень небольшие деньги. Не могла же она тогда предположить, что ковбои босса Дика будут так часто посещать этот Луг. А они стали приезжать чуть ли не ежедневно и клятвенно уверяли, что никто не печет такого вкусного хлеба, не жарит такой потрясающей ветчины, как она.

Один из всадников, пониже ростом, снял шляпу и описал ею в воздухе широкую дугу. Моника помахала ему в ответ, узнав Роджера, старшего ковбоя босса Дика. Вторым был Джек. Других имен, если они у них и были, эти двое не назвали, а она и не спрашивала. У людей многих первобытных племен или выросших вдали от цивилизации, среди которых Монике пришлось жить, было не принято узнавать, как их зовут. Это считалось грубостью, вторжением в таинственный мир человека.

— Доброе утречко, мисс Моника, — сказал Роджер, слезая с лошади. — Ну, как тут семена поживают? Еще не протиснулись сквозь старую изгородь, не удрали?

Моника улыбнулась, покачав головой. С тех пор как она сказала Роджеру, что находится здесь для того, чтобы следить за ростом трав на отгороженном участке Луга, он не переставал поддразнивать ее насчет убегающих семян. Даже предлагал их «стреножить и привязать, пока они не смекнули, где их настоящее место».

— Все целы, — поддержала шутку Моника, — но я слежу в оба, как вы мне велели. Особенно когда восходит луна. Тут-то они и норовят улизнуть.

Услышав точное воспроизведение своих слов, Роджер понял, что она потихоньку над ним подтрунивает. Он рассмеялся и хлопнул шляпой о джинсы, пустив облачко дорожной пыли, почти такое же серебристое, как его волосы.

— Вы справитесь, мисс Моника! Вы прекрасно справитесь! Босс Дик вернулся из Оклахомы и будет рад, что ни одно семечко не пропало. Вот и хорошо! А то он там, наверное, совсем озверел. Две недели папаша устраивал ему парады нетерпеливых кобылок.

Моника грустно улыбнулась. Она знала, что это такое — не соглашаться с родителями насчет брака. Ее отец с матерью пожелали, чтобы она вышла замуж за человека, похожего на них, — ученого, имеющего вкус к приключениям. Для этого и послали к своему старому другу доктору Мэтлоку с просьбой подыскать ей подходящую партию. Моника поехала. Но отнюдь не для того, чтобы искать мужа. Она решила посмотреть, станут ли Соединенные Штаты ей домом, отыщет ли она наконец место, где ее жгучее беспокойство, лихорадочным жаром пылающее в грезах и крови, найдет выход.

— Здрасьте, мисс Моника! — сказал второй ковбой, спешившись и застенчиво остановившись в сторонке. — Горы вам на пользу. Вы хорошенькая, прямо как ромашечка.

— Спасибо, — ответила она, улыбаясь долговязому ковбою. — А как ваш малыш? Прорезался зубик?

Джек вздохнул.

— Вот ведь упрямая штука! Он все трет и трет во рту, а ничего не вылезает. Но жена велела сказать вам спасибо за масло. Она втирает ему в десенки, малышу здорово полегчало.

Улыбка на лице Моники стала шире. Клеверное масло — старинное средство, употребляемое при болезнях десен, в Америке забыли. Ей было приятно, что то, чему она научилась вдали от гор Колорадо, помогло пухлощекому малышу, чью фотографию Джек гордо демонстрировал при каждой возможности.

— Вы с Роджером поспели как раз к ланчу, — сказала она. — Может, попоите лошадей, пока я разведу огонь?

Роджер с Джеком разом повернулись к лошадям. Но вместо того, чтобы повести их к воде, стали отвязывать джутовые мешки, прикрепленные к седлам.

— Жена говорит, вам, должно быть, здорово надоели хлеб да бобы с ветчиной, — сказал Джек, протягивая ей мешок. — Она решила послать вам немного домашнего печенья и всякого там прочего для разнообразия.

Не успела Моника поблагодарить его, как Роджер, протянул ей два набитых мешка.

— У нашего повара накопилось столько продуктов, что они не долежат, пока у него до них дойдут руки. Вы бы его здорово выручили, если бы забрали их себе…

Какое-то мгновение Моника не могла вымолвить ни слова. Потом моргнула, чтобы унять подступившие слезы, поблагодарила обоих мужчин. И при этом подумала, что щедрость, как и беспокойство о первом зубике ребенка, общечеловеческое свойство.

Пока мужчины поили лошадей, она подкинула в огонь поленья из своего быстро скудеющего запаса дров, замесила тесто и заглянула в прокопченный чайник, служивший кофейником. К ее радости, среди продуктов, подаренных ей ковбоями, оказалось кофе. А еще сушеные и свежие фрукты, мука, вяленое и свежее мясо, рис, соль, масло и пакеты с чем-то другим, но с чем именно она не успела обследовать до возвращения мужчин от ручья. Все это было подлинным сокровищем для нее, привыкшей в долгих экспедициях экономить и тщательно отмерять продукты, за исключением разве только очень редких дней больших праздников.

Радостно мурлыча под нос, Моника принялась фантазировать, какие приготовит блюда из щедрых даров Роджера и Джека. Она приехала в Америку из Англии почти без денег. У ее родителей если что и оставалось от зарплаты, то почти всегда уходило на помощь отчаянно нуждающимся аборигенам. А работа наблюдателем на Лугу Диксона давала лишь крышу над головой, небольшую сумму на питание, да такую маленькую зарплату, что ее иначе как пособием на существование и назвать-то было нельзя.

Хижина, в которой поселилась Моника, была древней-древней. Студенты, наблюдавшие за Лугом в прошлые годы, шутили, что Бог построил ее сразу, как закончил создавать вокруг горы. В ней были очаг, стены, пол, крыша и больше ничего. Отсутствие электричества, водопровода и прочих удобств Монику не волновало. Конечно, не помешало бы иметь несколько красивых ковров, которыми бедуины скрашивают и смягчают свою суровую жизнь, но она довольствовалась нежным солнышком, чистым воздухом, прохладной водой и почти полным отсутствием мух. Для нее все это было истинной роскошью.

А если хотелось потрогать что-нибудь мягкое, искусно сделанное, достаточно было открыть рюкзак и полюбоваться прощальным родительским подарком. Это была льняная ткань, такая тонкая, что казалась шелком. Один отрез — сизый, светящийся, как голубиное перо, предназначался на летуче-плещущееся платье. Другой — аметистовый, был точь-в-точь под цвет ее глаз. Тоже на платье.

Несмотря на всю их обольстительную красоту, Моника не раскроила ни один отрез. Она понимала, наряды должны помочь ей в поисках мужа. А ей хотелось от жизни большего, чем просто какого-то мужчину, видящего в ней подходящее устройство для рождения сыновей и тяжкого труда. Семьи туземцев заставляли ее лишь восхищаться женской жизнестойкостью. Рассудком она понимала, почему вошедшие в пору зрелости девушки наблюдали за мужчинами задумчивыми глазами и прикидывающе улыбались. Но сама она никогда еще не чувствовала того странного жара в крови, который заставлял их забыть наставления мам, бабушек, теток и сестер.

Втайне Моника надеялась отыскать где-нибудь на свете источник этого жара, опаляющего разум и тело, прожигающего душу насквозь. Но никогда еще не чувствовала себя от этого дальше, чем здесь, в Америке. Тут парни ее возраста показались ей совсем юными, полными веселья и ничем не оправданной уверенностью в своих силах. Должно быть, они никогда еще не сталкивались с голодом и смертью. За те дни, что Моника прожила у профессора Мэрлока в ожидании, пока откроется дорога на Луг Диксона, перед ее взором прошло немало студентов. Но ни на одного она не взглянула с извечным женским любопытством, ни разу не почувствовала, чтобы в крови запылал огонь.

Как тут не сомневаться, что это вообще когда-нибудь произойдет?