Я тоже тебя люблю

11

На следующее утро перед проснувшейся Моникой предстала картина неземной красоты: повсюду лежала алмазная пыль изморози, ярко-лимонной желтизной трепетали листья осин, отчего стоявшие поблизости ели стали казаться почти черными, а небеса приобрели оттенок сапфира. Изо рта Моники вылетали серебряные облачка пара, воздух был чист и прозрачен. Моника стояла в дверях хижины, упиваясь красотой Луга, пока не замерзла.

Только раз при этом она вспомнила о Стиве, который теперь стал боссом Диком.

Нет. Не думай об этом. С тем, что случилось, я ничего не могу поделать, как не могу вернуться во вчерашнее тепло. Надо быть как эти осинки. Им так хотелось бы навсегда сохранить лето, но они не сердятся, что ему пришел конец. Просто приберегли для последних сладостно-горьких мгновений переходного сезона самую поразительную красоту.

Так и я сделаю. Как сумею.

Джинсы задубели от холода. Натянув их, Моника быстро надела футболку, блузку, кофту, ветровку, носки, туфли. После этого одежный шкафчик почти опустел.

Солнце светило так ярко, что пламени костра не было видно, — лишь горячие струи воздуха уходили волнами в насыщенную синь неба. Запах дымка казался божественным, ощутимым на вкус. От контраста тепла и холода, огня и инея все чувства Моники обострились. Застигнутая первым заморозком, она в восторженном молчании наблюдала, как по мере отступления тени на Лугу под лучами солнца исчезали алмазные кристаллики, вспыхивая на прощание разноцветными огнями.

Когда последние сияющие капельки исчезли, а все растения высохли от росы, она взяла «Полароид» и пошла за изгородь, чтобы в последний раз отметить высоту растений у пронумерованных колышков. Ведь изморозь столь же прекрасна, сколь и жестока — своей блистающей красотой она положила конец росту трав.

Но Луг не был застигнут врасплох. Он готовился к этому сверкающему бриллиантами утру с тех пор, как несколько месяцев назад пробились под весенним тающим снегом первые ростки новой жизни. Жаркое быстротечное лето подошло к своей плодоносной поре — пышные грациозные головки трав отяжелели от семян, которые будут расти в следующие сезоны.

Легкими быстрыми движениями Моника срывала эти головки — столько, сколько требовалось семян от каждого растения доктору Мэрлоку. Остальное должно остаться Лугу и его хозяину. Вернувшись в хижину, рассортировала коллекцию по пронумерованным мешочкам и отложила их в сторону. Наклеила только что сделанные фотографии в тетрадь, внесла необходимые пояснения, отложила в сторону записи.

По углу падения солнечных лучей на подоконник и по бурчанию в животе Моника поняла, что перевалило за полдень. И это вытолкнуло ее из первобытного времени, в котором она пребывала все утро, позволяя медленному извечному ритму успокоить смятенную душу. Съела ланч холодным, поставила греться воду для мытья головы. Но не успел еще войти пар из закоптелого дочерна ведра, как послышался стук копыт. Сердце у нее бешено заколотилось, однако вскоре увидела — это всего лишь Роджер.

А чего я ждала? Стив — босс Дик — сказал, что пришлет Роджера. Вот и прислал.

— Привет, — сказала Моника старшему ковбою. — Вы уже ели?

— К сожалению, — ответил Роджер. — Босс Дик велел, чтобы я тут зря не болтался, чтобы мы скорее спускались вниз. Когда я уезжал, как раз позвонил его папаша. Боссу придется тащиться за ним в город на машине. Я вам честно скажу, мисс Моника, что, когда босс Дик вернется, он будет в таком настроении, что ему лучше на глаза не попадаться.

— Понятно. Что ж, в любом случае, налейте себе чашечку кофе, пока я соберусь. Если вы не скажете боссу Дику, что мы урвали несколько минут его драгоценного времени, то и я промолчу.

Спрыгнув с коня, Роджер подошел к Монике и вгляделся ей в лицо.

— Вы как, в порядке?

— Спасибо, прекрасно. Ногу не подвернула, не поранилась, — мне не нужно ни пленки, ни еды, — заставила она себя улыбнуться.

Ковбой ответил улыбкой, хотя, спрашивая, имел в виду вовсе не этот перечень вопросов, утвержденный боссом Диком для всех, кто ехал на Луг повидаться с Моникой. Роджер пристально наблюдал за ней, когда она разводила небольшой костер, чтобы подогреть кофе, и почувствовал — что-то в девушке изменилось. Однако не мог понять, что.

— Вижу, у вас тут был крепкий морозец ночью, — сказал он, переводя взгляд с ослепительных желтых осин на обманчиво зеленый Луг.

— Да, — подтвердила она.

— Но тепло еще постоит.

— Откуда вы знаете?

— Ветер нынче утром переменился. Теперь дует с юга. Похоже, у нас тут будет бабье лето.

— И какое же оно? — спросила Моника.

— Ну, такое славное времечко между первыми заморозками и началом настоящих холодов. Вся благодать лета и никаких тебе насекомых.

Моника взглянула на осины.

— Повторное лето, — пробормотала она, — и тем оно слаще. Осины знают. Они приберегли для этого самые ослепительные улыбки.

Девушка побежала к хижине и вскоре вернулась с заплечным мешком в руках. Уложенные на голове косы были повязаны ярким шарфом. Пока она была в хижине, Роджер оседлал Проныру. Протягивая Монике поводья, он вдруг понял, чего в ней не хватает. Не чувствовалось того смеха, который еще накануне был ее неотъемлемой частью, как и несравненные фиолетовые глаза.

— Он не хотел ничего плохого, — тихо сказал Роджер.

Моника в замешательстве обернулась, потому что в этот момент думала, что осиновые листья на фоне насыщенной синевы осеннего неба выглядят как огоньки свечей.

— Босс Дик, — пояснил Роджер. — Характерец у него, конечно, тот еще, он переупрямит хоть кого, ни перед человеком, ни перед зверем не попятится, но он не тупой, не злобный и не вредный. Он не хотел вас обидеть этой шуткой.

Моника очень старательно, но натянуто улыбнулась.

— Конечно, не хотел. А если я смеялась невпопад, то только потому, что еще не уловила всей тонкости юмора этого человека.

— Вы к нему неравнодушны, да? — тихо спросил Роджер.

Ее лицо осталось бесстрастным.

— К боссу Дику?

Роджер кивнул.

— Нет, — сказала она, направляя мерина к тропе для повозок. — Я была неравнодушна к ковбою по имени Стив.

Какой-то миг Роджер стоял с раскрытым ртом и глядел вслед удаляющейся Монике. Потом вскочил на свою лошадь и поскакал вдогонку. Весь их путь вниз, до самого ранчо, он старался вести разговор то о режущихся зубках ребенка Джека, то о яме, выкопанной Коротышкой под вертел, то о корове с бельмом на глазу, у которой швов на старой шкуре стало побольше, чем на иных сапогах. И хотя Моника по-прежнему улыбалась слишком мало, к концу пути, по мнению Роджера, стала больше похожа на себя прежнюю. Порой выражение ее глаз не соответствовало улыбке, но Роджер не видел причин паниковать по этому поводу.

Двор ранчо оказался забит запыленными машинами. Среди них Роджер сразу узнал несколько потрепанных пикапов ближайших соседей. В загоне стояли чужие лошади. С одной стороны конюшни был натянут яркий, как конфетный фантик, навес, который должен был защитить длинный стол от возможного дождя. А на нем уже громоздились здоровенные накрытые блюда. И повсюду нарядные люди окликали, приветствовали друг друга, целовались, смеялись, обменивались новостями.

Монику охватило привычное чувство тоски и неловкости оттого, что она чужая в этой дружной компании. Желанная гостья — да. Но не из их племени.

— Ага, вон, гляжу, ребята Лейтоны приехали по верхней дороге, как раньше, когда не было окружного шоссе, — заметил Роджер.

Моника проследила за его взглядом в загон, где три лошади пощипывали сено из маленькой кучки, просыпавшейся сквозь ограду.

— По верхней дороге?

— По той тропе, о которой вы спрашивали перед тем, как мы первый раз переехали ручей. Там еще короткая тропа босса Дика выходит на повозочную дорогу, — пояснил Роджер, оглядывая автомобили и чертыхаясь под нос. — Не вижу пикапа босса Дика. Значит, его папаша не попал на первый самолет. Тысяча чертей и все ведьмы в придачу! Когда босс вернется, он будет рвать и метать, это уж как пить дать. Поехали, размещу вас, чтобы он меня хоть за это не грыз.

— Разместите?

— Босс Дик велел, чтоб вы закинули свои пожитки в его комнату, — небрежно произнес Роджер, стараясь не замечать зардевшегося лица Моники. — Она большая, прямо за гостиной. А его сестра с подругой и отец с приятельницами займут все остальные, — торопливо договорил он. — Так что особого выбора нет.

— Ничего страшного, — негромко ответила Моника. — На ночь я не остаюсь, так что комната мне нужна только, чтобы помыться и переодеться.

— Но босс Дик сказал…

— Мне Проныру в загон поставить или пусть попасется? — перебила она ледяным тоном.

Неужели Стив — нет, не Стив, а босс Дик — считает, что она преспокойненько разделит с ним спальню? Эта мысль привела Монику в ярость. И впервые с тех пор, как узнала, кто такой Стив, она почувствовала себя не просто расстроенной и глупой, но еще и оскорбленной. Ее совсем не пугало окончание лета — смена времен года так же неизбежна, как постепенное превращение дня в ночь, ночи в день. Но стать очередной женщиной босса Дика — этого принять невозможно.

— Я отведу Проныру в конюшню, — сказал Роджер, внимательно наблюдая, как первоначальная растерянность на лице девушки перешла в гнев. — Малость овса ему не повредит после травки.

— Спасибо, — спокойно ответила Моника, спешиваясь. — Упряжь вы оставите на дверце стойла?

— Босс велел ее убрать. Сказал, что вам больше не понадобится ни она, ни лошадь. — Роджер прочистил горло и добавил: — Ясно как день, босс Дик ждет, что вы останетесь.

— В его спальне? — уточнила Моника с трудом сдерживаясь от злости. — Ну, это маловероятно! Я только вчера встретила этого человека. Он, должно быть, спутал меня с кем-то другим.

Роджер открыл от удивления рот, но взял себя в руки и сказал:

— Он ничего не говорил про то, где будет спать сам. Только о том, где будете вы. У него здесь никогда не оставалась на ночь ни одна женщина. Ни разу.

— Святые небеса! Разумеется, мне не хотелось бы портить столь безупречную репутацию.

Роджер рассмеялся и восхищенно посмотрел на девушку.

— Я так понимаю, вы хотите получить свое обратно, а?

— Что я хочу?

— Поквитаться, — пояснил он.

Такая мысль не приходила Монике в голову. Но сейчас она почувствовала искушение. И тут же вспомнила молчаливо пылающие золотом осени осины на Лугу, подумала, что у нее не больше шансов одолеть Стива, чем у этих деревьев оставаться зелеными.

Моника поправила рюкзак и пошла в дом. Роджер повел Проныру к конюшне.

Даже на нетребовательный взгляд Моники обстановка в доме выглядела спартанской. Только рабочий кабинет был обставлен с роскошью, оборудован по последнему слову техники. Ничего дешевого или второсортного. Невольно подумалось, что у босса Дика такой же отборный скот и лошади, высокая зарплата у работников ранчо.

Интересно, а как он расплачивается с женщинами? Тоже щедро?

Ответ на эту невеселую мысль пришел почти одновременно с вопросом.

Бриллиантовыми браслетами, разумеется! Как же еще?

Сомневаться, какая из спален принадлежит хозяину, не пришлось. Только в одной из них кровать подходила ему по размерам.

Моника вошла в комнату и тут же заперла дверь.

Заглянула в ванную, вытащила из рюкзака аметистовую ткань, встряхнула длинный отрез и повесила его там на крючок. Затем приняла роскошный душ, наслаждаясь горячей водой, чувствуя себя королевой в дворцовом бассейне. А когда наконец вышла из-под душа, увидела, что пар разгладил большинство складок на ткани. Остальные исчезли под маленьким утюгом, который отыскался в стенном шкафу.

После нескольких попыток Моника сообразила, как включается ярко-розовый фен, оставленный на полочке в ванной. Но представить себе, что и Стив пользуется этой штукой, не смогла. Как не могла вообразить, что и душистое мыло, и шампунь, что нашлись в душевой кабинке, принадлежат ему. Она сама едва не отказалась ими воспользоваться, потому что флакон был не вскрыт, а мыло — не распечатано.

Может, Стив водит сюда женщин чаще, чем думает Роджер?

Чувствуя себя несчастной, Моника принялась сушить волосы. Наконец они превратились в летучее серебристое облако, льнувшее ко всему, чего касались. Она слегка подвела глаза, как делают женщины Ближнего Востока. От туши длинные янтарные ресницы стали такими же темными, как зрачки. Намазала губы неяркой помадой из деревянного пенальчика размером с мизинец. Побрызгалась духами — смесью розовых лепестков с мускусом. Вся ее косметика была столь же древнего происхождения, как и сурьма для подводки глаз.

Собрав волосы в блестящий замысловато переплетенный пучок, Моника закрепила его на макушке двумя длинными заколками черного дерева. Заколки, как и два браслета, которые она надела на левое запястье, были усеяны радужно переливающимися кусочками морских раковин. Следом из рюкзака перекочевали на ноги блестящие черные туфельки. Наконец, Моника взяла аметистовую ткань и обернула ее вокруг себя наподобие индийского сари.

Последние четыре фута лучистой материи накинула на голову, отчего аметистовый цвет глаз стал еще ярче.

— Моника! Ты здесь? Открой! Мне надо принять душ, а в другой ванной Сандра.

От неожиданности Моника вздрогнула. Сердце бешено забилось. Этого не может быть он, еще слишком рано, подумала она.

Бросив взгляд на окно, она поняла, что день клонится к вечеру. Направилась к двери, но замерла, едва рука коснулась задвижки. Моника не была готова встретиться со Стивом лицом к лицу и при этом ослепительно ему улыбнуться. Вообще не была уверена, что когда-нибудь хватит на это храбрости.

— Моника! Я знаю, что ты там. Открой, черт возьми!

Но, прежде чем она собралась что-нибудь сказать, по дому разнесся знакомый вопль Роджера:

— Босс Дик? Йо, босс Дик! Вы в доме? Блейн говорит, что одноглазая выдергивает стежки из швов. Будете дока звать, или сами заштопаете эту старую чертовку?

Ответ Стива убедил Монику в правоте Роджера: хозяин был в таком настроении, что мог бы вогнать в краску всех чертей в аду. Она слышала, как, громко бухая сапогами, он направился к выходу. И только когда звуки проклятий окончательно затихли, осторожно выглянула за дверь. Никого не заметив, поспешно вышла из спальни.

В гостиной Моника чуть не налетела на высокую стройную женщину с волосами цвета корицы, осанкой манекенщицы и с очень дорогим бриллиантовым браслетом на руке.

— Боже мой! — сказала женщина, разглядывая девушку. — С каких это пор Гордон завел гарем?

— Гордон?

— Ну да, Диксон. Гордон Стивен Диксон-третий, владелец этого ранчо и многого другого.

— А-а! Еще одно имя. Чудесно! Насчет гарема, — Моника произнесла это слово так, как это делают на Ближнем Востоке — «харим», — надо спросить его самого в следующий раз, когда он будет вам покупать бриллиантовый браслет…

— Простите?

— Вот ты где, Милда! — На пороге гостиной появилась еще одна женщина. — Я уж думала, ты с этим среброволосым соблазнителем.

Повернувшись, Моника увидела молодую высокую, хорошо сложенную женщину. Безупречная кожа, глаза, как два черных алмаза, красный шелковый комбинезон — сразу видно из Парижа.

— Боже мой! — теперь сказала Моника, бессознательно повторяя восклицание Милды. — У него и вправду гарем?

— У Роджера? — спросила черноглазая красавица. — Боюсь, это так. Но ему простительно. В конце концов, он один, а жаждущих его так много!

— Не у Роджера — у Стива. Босса Дика. Гордона Стивена Диксона-третьего — уточнила Моника.

— Вы забыли добавить — и брата Сандры, — сухо вставила брюнетка.

— Кого?

— Сандры, — улыбаясь, сказала Милда. — Давай познакомимся с этой маленькой гяуркой, пока она не пронзила нас одной из своих изящных шпилек. Кстати, где это вы такие достали?

— В Судане. Но они фабричные, не ручной работы, — рассеянно ответила Моника, не сводя глаз с высокой брюнетки. Рядом с ней и Милдой она чувствовала себя коротеньким заборным колышком, обернутым второсортной дерюгой.

Надо было остаться на Лугу! Здесь я чужая. Я не такая, как эти женщины. Господи, до чего ж они красивы! Вот их место здесь, а мое — нет. Не среди всех этих людей, где каждый знает друг друга, и Стива, то есть Гордона Стивена Диксона-третьего.

— А макияж прямиком из Египта, примерно трехтысячелетней давности. Платье — вариант сари, — продолжала рассматривать Монику Милда. — Туфли турецкие. Глаза вообще не из нашего мира. Похоже, скандинавские, а скорее всего — уэлльские. Фигура прекрасных пропорций, разве что рост маловат. Каблуки бы уладили дело. Почему вы их не любите?

— Милда — бывшая манекенщица, теперь у нее свой дом моды. Она не хочет показаться грубой, — пояснила другая женщина.

— Я? Грубой? — удивилась Милда, приподнимая брови. — Ансамбль необычный, но совершенно сногсшибательный. Разве это грубо, указать, что туфли на каблуках усилили бы эффект? Я бы предложила свои, но их пришлось бы урезать наполовину. Господи! Удавиться можно за такие изящные ножки. А глаза! Вы натуральная платиновая блондинка или хоть чуть-чуть оттеняете?

— Оттеняю? — озадаченно переспросила Моника.

Mилда застонала.

— Ясно, натуральная. Скорее спрячь ее, а то никто из мужчин на меня и не глянет!

Моника так удивилась бесцеремонности высокой красавицы, что не смогла ничего ответить.

— Давайте начнем сначала, — предложила высокая брюнетка. — Я — Сандра Диксон, сестра Стивена. — Она улыбнулась. — А это моя подруга Милда Эванс. Когда она поблизости, другим женщинам рассчитывать на внимание мужчин нечего. Но, к сожалению, боюсь, сегодня вам обеим ничего не светит. Стивен себе уже кого-то нашел, причем ужасно при этом скрытничает. Правда, тут есть другие одинокие мужчины, так что нет причины для тоски.

Из всей этой шутливой болтовни Сандры Моника обратила внимание только на одну фразу: «Стивен себе уже кого-то нашел».

— Она тебе не верит! — поддержала подругу Милда. — Как ты думаешь, у нее есть имя или ее обронила по дороге фея Тинкербел, чтобы выманить аллигатора?

— По-моему, там, в «Питере Пэне», крокодил, — уточнила Сандра.

Милда пожала плечами.

— Кстати, из кожи того и другого получаются замечательные туфли! Слушай, если мы будем вести себя потише, может, она все-таки скажет, как ее зовут?

Моника улыбнулась через силу.

— Мое имя Моника Семс.

— Ага! Чувствуется что-то французское! — торжественно заключила Милда.

Но тут за ее спиной неожиданно возник Роджер. Слегка наклонившись, сказал ей что-то, что могла расслышать только она, и был за это вознагражден огоньками в глазах и протянутой рукой, скользнувшей в его ладонь.

— Приведи ее обратно до рассвета! — приказала Сандра, глядя вслед уходящей парочке.

— Вы имеете в виду какой-то определенный день? — обернувшись, уточнил Роджер.

Сандра рассмеялась и покачала головой. Моника пристально всмотрелась в ее лицо, но не увидела ни ревности, ни удивления.

— Вам все равно? — спросила она.

— Это вы о Роджере с Милдой? — Сандра пожала плечами. — Они совершеннолетние! Я надеялась, что Милда может зацепить Стивена, но теперь на это рассчитывать не приходится, он уже занят.

— Где она… сейчас? — спросила Моника, запинаясь.

— Кто?

— Женщина Стива… Стивена.

Сандра таинственно улыбнулась.

— Вы не знаете поблизости места, где не следят за временем?

— Что?

— Он сказал мне — «имя ей Женщина», а живет она там, «где не существует времени». Он ездит туда к ней. Здесь, как я понимаю, с ней встретиться невозможно — на ранчо слишком много часовых механизмов.

Слезы обожгли глаза Моники, когда она поняла, что это ее Стив так описал сестре. Значит, он тоже понимает, что ей здесь не место. Она существовала только там, на Лугу, где неведомо время и куда бедный ковбой по имени Стив приезжал, когда нечего было делать.

— Но мне все-таки хотелось бы увидеть их вместе, — грустно продолжила Сандра. — Хочу видеть, что это такое, когда тебя любят ради тебя, а не ради твоего счета в банке.

Моника услышала в ее голосе ту же тоску, что была у Стива, когда он сказал: «Раз, всего лишь один раз в жизни я хочу узнать, что это такое, когда ты желанен как мужчина. Просто мужчина по имени Стив».

Тогда Моника не поняла его. Теперь понимала. И от этого стало невыносимо больно. Не за себя, за него. Она любила его так, как он того хотел, но Стив никогда не поверит в это, потому что не был бедным ковбоем. Он был Гордоном Стивеном Диксоном-третьим, унаследовавшим слишком много денег и очень мало любви.

— Ах, поглядите, какой роскошный малыш! — воскликнула Сандра.

Моника обернулась и увидела Джека с ребенком на руках. Ковбой выступал гордо, но сынишку держал с некоторой опаской. Заметив Монику, устремился прямо к ней.

— Вот вы где! Бетси велела показать вам новый зубик Бадди.

Малыш взмахнул пухлыми кулачками и огромными голубыми глазами уставился на Монику. Она радостно улыбнулась, и Бадди улыбнулся в ответ. Новый зубик на розовой десне сверкал во всем своем великолепии. Один из кулачков неуверенно потыкался и попал в рот. Бадди с сосредоточенным наслаждением принялся грызть свои пальчики.

— Второй режется, — пояснил Джек с гордостью и неловко покачал сына.

Бадди захныкал и вдруг разразился громогласным ревом. Джек растерялся — по всему было видно, что ему непривычна роль няньки.

— Можно мне? — спросила Моника, протянув руки.

С явным облегчением Джек передал ей ребенка.

— Он такой маленький, я все боюсь, как бы ему чего не сломать…

Моника засмеялась и стала медленно покачивать Бадди на руках, разговаривая с ним тихим нежным голосом. Взгляд малыша привлекла яркая аметистовая накидка. Маленькие пальчики потянулись и достали ее. Ткань соскочила с головы, мягкой шалью легла на плечи Моники. Тогда внимание ребенка немедленно переключилось на светлую корону волос, в которых блестели украшенные ракушками черные заколки. Ручонки потянулись к соблазнительным украшениям, но, увы, не достали. Личико малыша покраснело, сморщилось от огорчения.

Однако, прежде чем он успел заплакать, Моника выдернула обе заколки из волос. Ребенок радостно загукал, но тут же отвлекся быстро распускавшимся облаком платиновых волос. Длинные пряди сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее разворачивались, пока не распустились совсем, упав тяжелым занавесом до самых бедер.

— Ну вот, мисс Моника, он совсем расшалился, испортил вашу красивую прическу. Извините меня, — убитым голосом сказал Джек.

— Ничего, — тихо ответила она. — Всем малышам нравится мягкое и блестящее.

Она воткнула заколки в ткань лифа, взяла прядь волос и стала ими водить по щечкам Бадди. Мальчик засмеялся, показывая зубик и покрасневшее пятнышко рядом, где готовился проклюнуться второй.

— Десны беспокоят, молодой человек? — пробормотала Моника и слегка потерла набухшее место пальцем. Бадди мгновенно его ухватил и принялся, причмокивая, сжимать деснами.

Как зачарованная Сандра смотрела на малыша, укрытого мерцающей вуалью волос, и на удивительно нежное лицо девушки, мгновенно установившей такое полное взаимопонимание с ребенком.

— «Имя ей Женщина, и она живет там, где не существует времени», — произнесла она вслух. И тут же услышала рядом голос брата.

— Да.

Моника медленно подняла голову. Стив посмотрел ей в глаза. Он боялся увидеть в них алчность. Но не увидел ничего. Только глубокую грусть и фиолетовую тайну. Моника ускользала от него.

— Куда это малыш Гордон сбежал? — разнесся по дому громкий мужской голос.

— Он со мной, папа! — крикнула Сандра, обернувшись.

— Ну так тащи его сюда! Бетти и Линнетт летели не затем, чтобы поболтать со стариком!

Стиснув челюсти, Стив тоже повернулся к отцу и бросил на него такой взгляд, который остановил бы любого другого, только не Диксона-старшего. Положив по руке на талию каждой из женщин, он подтолкнул их к сыну.

— Вот он, девочки, мой старший сын и наследник, единственный на земле человек упрямее меня. Первая же, кто подарит мне внука, получит больше бриллиантов, чем уместится в обеих ладошках.

По комнате прокатилась волна смеха.

— Я просила его этого не делать, — прошептала Сандра брату.

Стив что-то проворчал.

— Познакомь его с Моникой. Может, он тогда уяснит…

— Чтобы он что-то уяснил, ему надо ткнуть в нос, да посильней. Знаешь что? Я это сделаю!

— Стивен, ты не можешь.

— Черта с два не могу!

— Он твой отец. А что еще хуже, это не поможет. Он так отчаянно хочет Диксона-четвертого, что начал в последнее время запускать горячих жеребцов и в мой дом.

— Так вот почему ты притащила сюда эту, как ее там? — прорычал Стив.

Сандра ничего не ответила — отец с пышными брюнетками по бокам был уже в двух шагах. Она прикрыла глаза, мысленно произнесла молитву и быстро сказала:

— Привет, пап! Я хочу тебя кое с кем познакомить. Ее зовут Моника Семс, она… она… — Сандра повернулась, чтобы привлечь Монику поближе, и замерла.

Девушки не было. Позади стоял один Джек с сынишкой на руках.