Ярмарка невест

29

Шум экипажа, медленно ехавшего вниз по Эйвон-стрит, привлекал внимание печально известных батских нищих в лохмотьях. Повсюду они подходили поближе, бежали за экипажем с протянутыми руками и умоляли безнадежными криками о милосердии и о деньгах. Нищие дрались друг с другом за то, чтобы добиться большего преимущества при очередном произнесении заученных речей потрескавшимися губами сквозь гнилые зубы.

Марджори поразила нужда, царившая здесь, неряшливость людей, истощенные злые собаки, мусор, гниющий на улице, мерзкие запахи, накатывавшие на нее волна за волной. Если бы у нее была повязка на глазах, она поняла бы, где находится, только по запахам. Она подумала, что ее сейчас вырвет, и поспешно достала из сумочки надушенный платок. Она поднесла его поближе к носу.

— Боже мой! — хриплым голосом выдохнул Раштон, скривившись от отвращения. — Я должен отвезти вас домой. Как вам могло только прийти в голову ехать сюда без защиты? Будь я проклят, возвращаемся, к черту вашу подругу!

Марджори умоляюще положила руку на его рукав.

— Не надо, прошу вас. Я должна увидеть Уинифред! Я должна знать, здорова ли она. Ее маленький мальчик… — она на минуту остановилась, затем добавила:

— Даже если вы вернете меня в дом тети, я приеду сюда снова, будьте уверены. Раштон, я должна ее увидеть! Сегодня!

Ее серьезный вид, казалось, решил вопрос. Раштон ударил лошадей кнутом, они побежали резвой рысцой, оставив позади толпы нищих.

Через несколько минут он нашел дом Уинифред, один из узких каменных домов, в котором несколько комнат сдавались разным людям. Поговорив с хозяйкой, Марджори узнала, что Уинни занимала маленькую комнату на чердаке, прямо под крышей, где летом стояла изнурительная жара, а зимой — мороз. Если Уинифред была в Бате больше восьми месяцев, она наверняка пережила самые морозные дни в январе и феврале. Неудивительно, что она была такой больной и слабой.

Марджори одна поднялась по лестнице в комнаты подруги. Раштону пришлось остаться внизу с экипажем. За небольшую плату нашлась бы целая дюжина неряшливых мальчишек, готовых приглядеть за его лошадьми, но никто из них не вызвал достаточного доверия.

Марджори постучала в дверь, на которой облупилась краска. Ее сердце сильно забилось. Дверь открыл сын Уинифред. У него исказилось лицо, тусклые глаза были полны отчаяния.

— Здравствуй, Чарли, — заговорила она тихо. — Могу я войти и поговорить с твоей матерью?

— Пожалуйста, мэм, — вежливо сказал он. — Она лежит в постели, и ей ужасно плохо.

В комнате стояла гнетущая тишина. В гостиной почти не было мебели, кроме деревянного стола, двух стульев и соломенного матраца, прикрытого потертым одеялом. Все здесь было серым, не считая единственного цветного пятна — в виде куска пурпурного ситца над окном. Ей захотелось убежать, она испытала странное чувство тревоги. Ее рассудок, казалось, ослабел. Она посмотрела на мальчика, потом на кровать, потом на ситец с узором из цветов, потом на пустые стулья и снова на мальчика.

— Где твоя мама? — спросила она шепотом, отчего-то боясь говорить громко.

Он указал на вторую комнату.

Марджори услышала, как оттуда раздался хриплый шепот.

Чувство ужаса не давало ей сдвинуться с места, пока Чарли не взял ее за руку и не повел на звук.

Марджори остановилась на пороге. Она поняла, что Уинифред близка к смерти. Она лежала на красивой кровати из красного дерева — без сомнения, единственное, что у нее осталось от когда-то успешного замужества. На кровати лежало красиво вышитое покрывало из белого полотна, и окно было завешено куском легкой белой кисеи. О серьезной болезни свидетельствовали темные пятнышки на подушке и более светлые красные пятна на платке.

Покрывало почти полностью скрывало фигуру Уинифред, так сильно та исхудала. Единственным признаком жизни можно было назвать открытые ввалившиеся глаза.

Марджори застыла в дверях как вкопанная, уставившись в эти ввалившиеся глаза, оцепенев при виде призрака смерти, готового забрать ее подругу. Пока Уинни наконец не закрыла глаза и не вздохнула, Марджори не могла сдвинуться с места.

Наконец Марджори удалось стряхнуть с себя оцепенение. Она быстро отложила в сторону свою сумочку и сняла желтые лайковые перчатки, положив их на столик у кровати.

— Уинни! Уинни! — вскричала она. — Почему ты не послала за мной? Ты ведь знала, что я сейчас же приду! — Она немного откинула покрывало и нежно погладила Уинни по голове.

Слабая рука потянулась к ней, нашла ее руку и слегка сжала пальцы. Уинни улыбнулась, но ничего не ответила.

— Что я могу для тебя сделать? — спросила она, чувствуя себя совершенно беспомощной. — Ты хочешь есть? Тебе холодно? Только скажи мне, что я могу сделать!

В ответ Уинни покачала головой. Марджори подозревала, что, если ее подруга заговорит, это вызовет у нее еще один крайне мучительный приступ кашля. Ее подозрение оправдалось, когда Уинни наконец собралась с силами и прошептала:

— Чарли не ел уже несколько дней. Он боится выйти один из дома. У меня осталось пять фунтов… от… моего заработка. Я так была рада, что у меня есть работа. В самом деле… — Приступ кашля после этой речи, которая явно была слишком длинной для Уинифред, потряс ее слабое тело, которое скорчилось под одеялом.

Марджори смотрела на подругу, впав в отчаяние в ожидании конца этого ужасного приступа. Когда Уинни снова смогла дышать, хотя и прерывисто, Марджори сказала:

— Я позабочусь о Чарли. Не беспокойся за него. Я возьму на себя заботу о нем.

Марджори увидела, что из закрытых глаз Уинни потекли слезы.

Она на минуту оставила Уинни и пересекла комнату, чтобы открыть окно и позвать Раштона. Он посмотрел на нее, подняв голову и держась за шляпу, чтобы та не упала с головы. Она крикнула, что сейчас пошлет к нему Чарли и чтобы он немедленно накормил мальчика! Раштона явно поразило ее распоряжение, и он хотел вступить в спор, но Марджори не собиралась препираться с ним, когда их мог услышать весь Бат.

Она закрыла окно, взяла листок бумаги с письменного стола напротив кровати и написала записку, в которой объясняла, в каких ужасных обстоятельствах оказалась Уинни, подробно остановившись на том, что мальчику совершенно необходимо поесть.

Она знала, что в кошельке у Раштона наверняка хватит денег, чтобы купить еду для сотни мальчиков, но все же положила в сложенное письмо один фунт. Марджи была уверена, что он без колебаний заплатит за завтрак Чарли, но не хотела чувствовать себя ему обязанной — у нее не было права злоупотреблять его состраданием.

Марджори вернулась в гостиную, где Чарли лежал на своей соломенной постели. Теперь-то она поняла, что голод сделал его взгляд тусклым. Она взяла его за руку и велела идти к Раштону, отдать ему письмо и пойти вместе с этим нарядным джентльменом, куда тот пожелает.

— Мистер Раштон отведет тебя туда, где ты сможешь поесть. Поэтому будь хорошим мальчиком, и, может быть, он позволит тебе править лошадьми.

— Позволит? — спросил Чарли почти с интересом, глаза у него засияли. — А я так хочу есть.

— Да, дорогой, знаю. Но мистер Раштон об этом позаботится. Так что иди и запомни: делай так, как он скажет!

Чарли улыбнулся и вдруг обнял ее, отчего глаза Марджори наполнились слезами. Он взял письмо, вежливо поблагодарил ее и поспешил в коридор. Эхо его шагов громко раздавалось на лестнице, пока мальчик спускался на первый этаж.

Через неделю Уинифред умерла.