По утрам Костя просыпался и уезжал очень рано. По сути, у него не было ни выходных, ни проходных. Не будь Агата так сильно зла, возможно, даже пожалела бы. Потому что темп у Гордеева… Сумасшедший.
А он ведь как-то умудрялся вписать в него Агату. И Полину. И… Кто и в каком количестве был у него ещё — Агата не знала и знать не хотела. Наверняка ни в чем себе не отказывал. Непонятно только, где брал силы.
На следующее утро он привычно проснулся в шесть. Привычно пошел в душ. Потом привычно собирался.
Агата следила за ним, лёжа на кровати. Он знал о слежке, но с разговорами, и не с ними тоже, не лез. Вероятно, времени на разборки у него нет. Возможно, нет и настроения. А на ласку он может больше не рассчитывать.
Агата считала — в принципе. Костя — пока.
И это дико бесило. Дико-дико-дико бесила его хладнокровная уверенность, что в Агате говорит блажь и со временем её попустит.
— Почему ты сидишь в комнате?
Костя спросил внезапно, когда одет был костюм, поправлен галстук, застегнуты часы.
Последний «штрих» — кольцо. Обручальное. Которое впервые достал ещё в машине по дороге в дом из её квартирки.
Когда он открыл чехол, Агату передернуло. Она посмотрела на Костю с ненавистью, он же снова улыбнулся.
Понятно было, чего хочет. И пусть Агате хотелось послать его нахрен в очередной раз, инстинкт самосохранения сработал. Она надела кольцо на пальце этого ублюдка. Дала надеть себе.
Сняла, как только оказалась наедине с собой. Смотрела потом, чувствуя огромное отвращение к ободку, состоящему из череды бликующих камней. Несколько раз даже готова была выбросить — смыть в унитаз так же, как тест на беременность, но храбрости не хватило.
А он свое носил…
И сейчас тоже демонстративно надевал, взяв с прикроватной тумбочки, глядя при этом на неё. Агате почему-то неистово хотелось в тот момент, чтобы она выглядела максимально плохо. Чтобы он хотя бы пожалел…
Но судя по взгляду — нет. И по усмешке. И по вопросу, отвечать на который придется, потому что Костя вздергивает бровь, ожидая…
— Я лежу.
Агата ответила, Костя снова хмыкнул. Только дальше глянул так, что Агата поняла — ему начинает надоедать её оборона желчью.
Но может это и к лучшему. Выбросил бы за ворота. Она не против.
— Дом в твоем распоряжении. Нравится играться в пленницу — на здоровье. Надоест — выйди. Осмотрись. Ты тут хозяйка вроде как. Сегодня в обед приедет Гаврила…
— Да в жопу иди со своим Гаврилой…
Костя начал ее «учить», Агата тут же не выдержала.
Отвернулась спиной к нему, лицом к окну. Подтянула колени повыше к животу, смотрела перед собой, стараясь успокоиться… Не хотелось скатываться до банальной истерики, но как-то так получалось, что раз за разом…
Не слышала, чтобы Костя двинулся или хоть как-то отреагировал. Стоял. Молчал. Смотрел скорее всего на ее спину. Что думал себе — непонятно. Да и неважно.
— Агата, — окликнул, она только плечом повела. Мол, вали, куда шел. Я всё сказала… — Смирись. Мы оба знаем, что вдвоем нам хорошо.
Быстро не выдержала — фыркнула, закрыла глаза, сглотнула…
Очень хорошо… Ей прямо-таки очень-очень-очень хорошо. Сдохнуть хочется, как хорошо.
— Ненавижу тебя.
Агата снова выплюнула, чувствуя, что гнев затапливает, начиная плясать перед глазами белыми вспышками. Взять бы что-то и запустить…
Как когда-то в прошлой жизни во время ссор в её квартирке. Но почему-то рука не поднимается. Нет в ней больше той смелости. Той дерзости. Того чувства… Что они равны что ли…
Он доказал, что нет. Есть он. Его воля. Его желания. Его представления.
И ничего этого нет у неё. Потоптались по твоим чувствам? Глотни и улыбайся. Радуйся, что замуж взяли. Предпочли Полине…
Обычно после её «ненавижу» Костя разворачивался и уходил. Сегодня же нет.
Агата продолжала чувствовать спиной взгляд. Одновременно бояться и наслаждаться тишиной…
Потом вдруг дыхание затаила, услышав:
— Займись шрамом. Ты хотела.
Переваривала сначала, потом выдохнула, не выдерживая, снова поворачиваясь к нему, поднимаясь на локтях, глядя в лицо…
— Я хотела, чтобы ты меня не трогал. Я хотела, чтобы ты испарился. Я хотела, чтобы ты сдох в какой-нибудь канаве, а я даже не узнала. Я не просила привозить меня в этот говнодом. Не просила портить документы. Забирать, нахрен, телефон. Это точно я в пленницу играю? Ты кем себя возомнил вообще?
Наверное, впервые за прожитые в этом доме две недели, Агата позволила себе разом вывалить на Костю столько возмущения и столько текста. Потому что очень устала. И очень хотела свернуть с разговора о шраме. Посрать уже на шрам. Пусть будет. Это сейчас меньшая из её проблем.
Тем более, что сдавать анализы, если их результаты донесут до… Мужа… Она не станет. А их ведь донесут…
Борьба взглядов длилась не меньше минуты.
Агата смотрела яростно. Костя — убийственно спокойно. Он был зол — потому что по скулам волнами желваки. Но Агате это только удовольствие доставляло. Плохо должно быть обоим. Чем хуже ему — тем быстрее психанет. Как — уже не столь важно.
— Я помню, как ты рыдала, Агата… И ты тоже это помнишь…
Костя же внезапно ударил по самому больному — по той слабости, за которую Агата сама себя не могла простить. Что не сдержала слезы, не смогла толком выгнать. И пусть Костя прав — они наверняка были очень красноречивыми, но это не отменяет тот факт, что предателей прощать нельзя. Тем более, нельзя расслабляться рядом с беспредельщиками.
— Я рыдала, потому что видеть тебя не хотела. Ты всё испортил. Ты меня предал. Я просила очень мало. Но и это для тебя оказалось слишком сложно. Я тебя ненавижу. И не прощу никогда.
— Я не был с Полиной. Говорил уже. И не раз.
Костя повторил то, что действительно звучало в стенах этой спальни уже не единожды. Но Агата всегда реагировала одинаково — фыркала, кривилась, а потом иногда смеялась, иногда начинала плеваться желчью еще сильнее.
Потому что в грудной клетке каждый раз пожар. Лучше злиться, что считает тебя конченной дурой, способной в такое поверить, чем страдать из-за глупого желания, чтобы сказанное им было пусть нелепой, но правдой.
Ведь ему нельзя верить. Больше ни за что нельзя…
— Мне посрать, с кем ты был, а с кем не был. Со мной ты больше не будешь. Хоть до старости держи — ничего не получишь.
— Проверим…
Агата надеялась, что её слова Костю заденут, он же только плечами передернул. Взял телефон, положил в карман брюк, пошел в сторону двери…
Снова победитель. Хозяин, сука, жизни.
И в принципе. И её жизни тоже.
И поверх сжимающего горло гнева, девятым валом накрыло страхом… Отчаянным и сильным.
— Кость…
Агата окликнула мужчину шепотом, когда он успел приоткрыть дверь. застыл, повернул голову, кивнул, ожидая…
— Отпусти меня, пожалуйста. Мне очень плохо здесь. Я не могу здесь. Мне страшно. Я хочу домой. Пожалуйста…
Девушка ещё ни разу не опускалась до просьбы. Наверное, потому что боялась, что получив отказ на неё — просьбу — просто не вынесет. Но ей действительно становилось с каждым днем всё хуже. И чем это закончится — Агата просто не знала.
Костя не спешил отвечать. Долго смотрел, задумчиво, спокойно, уже не так, как придя за ней. Он вообще будто успокоился с тех пор. Будто самого важного добился. Остальное — нюансы.
— Нет, Агата. Прости. Ты в безопасности. Остальное решаемо.
— Я хочу быть в безопасности от тебя… — Агата и сама не знала толком, зачем говорит. Потому что в душе мертвела последняя надежда. В нём нет к ней жалости. К сожалению, нет.
— Когда ты в безопасности от меня, мне слишком плохо. Мы пробовали. Мне не понравилось.
Костя сказал, соскочил взглядом с её лица, снова отвернулся, открыл наконец-то дверь, вышел в коридор, оттуда по ступенькам вниз…
Явно не собирался ни объясняться, ни облегчать её участь.
Костя снова ушел, Агата снова злилась. Прокручивала в голове утренний разговор и каждый раз практически доходила до состояния кипения. В итоге не выдержала: схватила с тумбы часы — разбила о пол, представляя, что запускает… В мужа.
Смотрела потом долго под ноги, на разлетевшиеся осколки, понимала, что дышит глубоко и яростно…Пожалела почти сразу, опустилась на кровать, закрыла лицо руками, попыталась успокоиться, с собой же договориться, что в последнее время было довольно сложно…
Агату бесило, что даже эмоциями собственными она управлять не может. Вечный скачки. Вечные слезы. Иногда казалось, что мозги начинают плавиться. Теряется острота и скорость. Она меняется…
Костин ребенок растет и ведет себя четко, как папашка — подстраивает окружающую среду под себя. А окружающая среда для обоих — это она.
Ребенку удобно, чтобы она была туповатой, неподвижной, плаксивой, льнущей к папашке. Именно в эту сторону он её и склоняет. В принципе, Костю устраивает тот же расклад. Просто он еще не знает, что у него есть союзник.
Но обоим нужно сопротивляться, Агата понимала. С каждым днем это становилось делать всё сложнее. И с каждым днем это было всё более важным.
Ей как-то нужно было уйти из этого дома. Как-то нужно было избавиться от беременности. А потом бежать, сверкая пятками, подальше от этого самовлюбленного психа.
Которому не понравилось без неё. Который будто в упор не видит, что он сам виноват в том, как всё случилось. В том, что ничего не получится больше. Разлетелось, как часы.
Как Костя и анонсировал, ближе к обеду в дом приехал Гаврила.
Первой караулившая у окна в Костиной спальне Агата увидела машину, для которой специально открыли ворота. Потом и самого вышедшего из нее мужчину в костюме.
Гаврила пожал руку кому-то из подошедших служащих. Дальше они вместе двинулись в сторону дома, переговариваясь. А Агата поняла — нужно настроиться.
Он приехал поговорить с ней.
И пусть она не надеялась, что хоть кто-то из окружения Гордеева может стать ее союзником, но лютых врагов наживать ей тоже нельзя.
В моменты, когда не крыло из-за поведения, слов, действий, присутствия Кости, в Агате снова включался режим наблюдателя. Ей страшно было передвигаться по дому, наполненному незнакомыми людьми, но и позволять себе совершенно забить на изучение обстановки Агата не могла.
Парадоксально, но ненавистная спальня стала для нее одновременно тюрьмой и вынужденным островом условной безопасности. Во всяком случае, Агата пыталась себя же в этом убедить. Ведь забиться в угол и выть — не выход. А обозначив «свою» территорию, стало немного легче. Приблизительно так же когда-то сработало с квартирой. И пусть это была далеко не она, но хотя бы чувство, что летишь в пропасть в режиме двадцать четыре на семь, угасало.
Без стука и спроса сюда заходил только Костя. Агата всегда знала, что это случится, немного заранее. Точно так же «караулила» его приезд.
То ли он сам, то ли скорее тот самый Гаврила, обозначили для персонала некоторые особенности и предпочтения новой обитательницы. Поэтому проходной двор спальня не напоминала, пусть именно этого Агата так боялась первые дни.
Чтобы убрать, забрать и вернуть Костины вещи, принести ей еду, всегда стучали. Это всё делала женщины. Разные. Которые будто боялись Агаты не меньше, чем сама Агата боялась вторжения на свою территорию.
Кроме этого в доме, несомненно, были и другие люди. Агата видела, как кто-то косит траву. Видела охрану. Видела, как кто-то играет во дворе с псом… Боем…
Тем самым, который когда-то так впечатлил, а сейчас иногда приходил под дверь и ложился. Не скребся и не лаял, но явно чувствовал, что там кто-то есть… И явно не против был пообщаться.
Временами Агате тоже неистово этого хотелось. Отвлечься. Расслабиться. Хотя бы на несколько минут забыть о том, что происходящее в ее жизни сейчас — бред сивой кобылы. Но злость на Костю не давала это сделать. Привязаться к псу — это начать играть по его правилам. И это ужасно. Это то же самое, что начать смиряться. Абсолютно непозволительная, слишком опасная, обманчиво легкая дорожка.
Потому что дальше будет только хуже. Навязавший свою волю раз — навяжет её еще миллион и один. Признав себя вещью — навечно ею и останешься.
Это худшая из участей. Агата понимала это прекрасно. И идти по этому пути не хотела.
Через двадцать минут после того, как автомобиль Гаврилы оказался на территории, Агата услышала сначала шаги, а потом стук в дверь спальни.
Пусть готовилась — а всё равно вздрогнула.
— Спустишься, хозяйка? В гостиной поговорим. Я недолго.
Его тон не был пугающим или враждебным. Нет. Дружелюбный будто даже, но Агату всё равно пробрала дрожь…
Она не позволяла себе ни на минуту забывать, с кем имеет дело.
Гаврила не дожидался ответа. Не дергал ручку. Не заглядывал.
Агата услышала, что его шаги снова удаляются. А вслед за ним семенит Бой…
Что будет, если она не спустится — могла предполагать. Гаврила подождет, уедет, донесет Косте, что на контакт она не пошла… И вечером у них с Гордеевым снова будут разборки.
Он снова будет рассказывать ей, что «им вместе хорошо, харе сопротивляться», а она беситься из-за того, что ей с ним плохо, и эти его идиотские «жесты» до одного места. Она снова будет то ли требовать, то ли просить, чтобы он дал ей покой, он снова будет отказывать. И так по кругу. Порочному сраному кругу.
Вздохнув, Агата встала с кровати. Чтобы просто выйти из комнаты, ей надо было провести с собой нехилую успокоительную беседу. Подготовиться. Смириться.
Привыкнуть к дому она не смогла. Да и не хотела привыкать. Просто знала, что в нем много незнакомых ей людей-невидимок с неизвестными помыслами. Людей, которые слова не скажут против воли хозяина.
Таких же, как Гаврила. Который с улыбочкой паковал ее вещи, прекрасно осознавая, что исполняет приказ человека, у которого упала на чувствах планка.
Спускаясь по лестнице, Агата непроизвольно прислушивалась…
В доме было тихо. Девичьи пальцы сами собой цеплялись за перилла. Агата шла вниз, чувствуя, что немного мутит от волнения…
Еще сильнее, когда она увидела мужчину, с которым связаны были самые страшные события последнего времени.