Загадочная история Рэйчел

Глава четвертая

— Ждать — хуже нет, не так ли?

— То есть?

Рэйчел испуганно обернулась, оторвав невидящий взгляд от окна, и обнаружила рядом с собой Габриэля. Он подкрался, словно кот, по толстому зеленому ковру гостиной, пока она была занята своими мыслями.

Наконец до нее дошло то, что он сказал.

— О, да. Ждать — хуже нет.

— Ты всегда так говорил, когда я тряслась перед экзаменом или походом к дантисту.

— Которого ты ненавидела, — прибавил Габриэль с едва заметной улыбкой.

— До сих пор ненавижу.

Его улыбка резанула по нервам. Ей с трудом удалось освободиться от воспоминаний о том, более молодом и доступном Габриэле. И зачем? Чтобы узнать его в мужчине, стоявшем перед ней? Черный костюм, мрачное лицо, тени под глазами — похоже, он тоже провел беспокойную ночь. Впрочем, наверняка совсем по другой причине.

— Ждать — хуже нет, потому что, начав, ты уже намного ближе к концу, чем был до этого, — кажется, ты так это объяснял? И обычно бывал прав.

— Обычно?

— Ну, на этот раз я не уверена, что хочу начинать; потому что, когда похороны пройдут, я уже ничего не смогу сделать для Грега.

— Да, это нелегко — сознавать, что ты уже ничего не можешь сделать, — уныло согласился он. — Как держится твоя мать? — Заметив удивление в ее глазах, Габриэль нахмурился. — О, не смотри так испуганно, Рэйчел! Я не настолько бесчеловечен, чтобы не испытывать сочувствия. Ей еще многое предстоит вынести. Кроме того, сегодня я спал рядом с ее комнатой.

И, конечно, слышал, как мать рыдала — после аварии это происходит каждую ночь.

— Сегодня утром она намного спокойнее, — проговорила Рэйчел. — Думаю, ее поддерживает сознание необходимости что-то делать. Я обещала зайти за ней, когда подъедет машина; но мне нужно подготовиться самой.

— Я понимаю, что ты чувствуешь.

Его сочувственный кивок отозвался внезапным толчком в сердце — эти моменты единства и согласия были так редки! Рэйчел пыталась произнести в ответ что-нибудь не слишком сентиментальное. Наконец она вспомнила, что Габриэль выходил, чтобы ответить на телефонный звонок.

— Это была твоя мать? — Лишь вчера вечером она узнала, что мать Габриэля живет в Австралии, куда перебралась после расторжения брака.

— Да. Она просто хотела сказать, что думала обо всех нас сегодня утром.

— Как это мило с ее стороны. «Всех нас»? — Рэйчел не удалось скрыть удивление.

Габриэль понимающе кивнул.

— У моей матери нет ненависти к тебе или к Лидии. Прошло уже семь лет, и, кроме того, она всегда знала, каков Грег. Так что, несмотря ни на что, она жалеет, что не может приехать. Она была бы здесь, если бы не тот несчастный случай.

— Естественно, никто и не ждал, что она прилетит из Австралии со сломанной лодыжкой. Жалко, однако, — мне бы хотелось познакомиться с ней.

— Она сказала то же самое. — Он обвел взглядом простые, почти аскетичные линии ее ничем не украшенного черного платья. — Не сомневаюсь, ты произвела бы на нее впечатление. Ты выглядишь весьма… весьма элегантно. — На этот раз он говорил искренне. — И никаких украшений?..

Рэйчел машинально провела рукой по шее.

— Не думаю, что сегодня они уместны.

При последнем слове он поморщился.

— Уместны. Любимое определение отца. Ну, одно из. Разве могут быть неуместны прекрасные украшения на похоронах ювелира? А ты знаешь, что отец ненавидел черный цвет? Он говорил, что единственное его оправдание в том, что он служит превосходным фоном для бриллиантов. Тебе стоило бы сегодня уважить его вкус.

— Ты считаешь?

Она и сама думала об этом, но не решилась нарушить традицию. На похоронах будет много народу — друзья Грега, деловые партнеры, важные клиенты, — нельзя было допустить промах, который могли расценить как дурной вкус.

— Да. Иди…

Габриэль взял ее за плечи, развернул к двери и слегка подтолкнул вперед.

— Поднимись и выбери что-нибудь потрясающее. И носи с гордостью — за него.

Позже Рэйчел думала, не хотел ли он таким образом отвлечь ее, заполнить бесконечные минуты тягостного ожидания. Если это так, его уловка удалась.

К тому моменту, когда она выбрала украшения, похоронная машина была уже у дверей. Рэйчел едва успела набросить пальто и надеть шляпку. Потом взяла мать за руку, и они направились к двери.

Лишь бросив взгляд на катафалк, она вспомнила о Габриэле. Рэйчел резко обернулась и увидела его.

Габриэль был чрезвычайно бледен, а его темно-карие глаза, казалось, достигли наконец того предела, к которому все время стремились, — они стали черными, как антрацит. Она протянула ему руку.

— Габриэль…

Сердце успело несколько раз гулко стукнуться в грудную клетку, прежде чем рука ощутила его легкое прикосновение. Вместе с Лидией, беспомощно прислонившейся к плечу, они втроем подошли к машине.

Когда они подъехали к церкви, Габриэль уже вполне овладел собой. В течение всего пути он напряженно молчал, и Рэйчел была искренне удивлена, когда, выйдя из машины, он предложил руку Лидии.

Еще больше ее потрясло, что мать, после секундного колебания, не отказалась и даже выдавила из себя некое подобие улыбки. Мгновение спустя Габриэль повернулся к Рэйчел и сжал ей локоть своими длинными пальцами.

Ее сердце подпрыгнуло в ответ — этот жест был как солнечный луч, пробившийся сквозь тучи.

Габриэль был рядом с ней в течение всей церковной церемонии, во время самого погребения и позже, дома, во время поминок.

— Если бы я мог, непременно избавил бы тебя от этого, — пробормотал он, подталкивая ее вперед, когда Рэйчел остановилась в дверях, стараясь взять себя в руки при виде, как ей показалось, огромной толпы людей. — Но кто-то должен исполнять роль хозяйки; а твоя мать явно исчерпала силы, так что я проводил ее наверх.

— Наверное, мне надо…

Она уже повернулась было к лестнице, но железные пальцы опять сжали ей плечи.

— Ничего не надо, — поспешно объявил он. — Миссис Рейнольдс отнесла ей чай и таблетку. Она будет заглядывать к Лидии время от времени, так что тебе совсем не надо туда идти. Тебе не удастся сбежать отсюда.

— Сбежать! — повторила она сквозь зубы. — Я и не собиралась этого делать.

Рэйчел подняла голову и расправила плечи. Серые глаза засверкали, краска залила щеки. Освободившись от его властных рук, она решительно вошла в зал, плотно прикрепив к губам приветливую улыбку.

Только минут двадцать спустя она перехватила взгляд внимательных карих глаз и заметила легкий одобрительный кивок. Неужели он снова продуманно и расчетливо обошел ее?

Как утром с украшениями, так и сейчас он спокойно и деловито справился с обязанностями хозяина, которые добровольно взвалил на свои плечи.

— Все в порядке?

Габриэль вновь возник рядом — из ниоткуда, как ей показалось. В руках он сжимал два бокала белого вина, один из которых протянул ей.

— Думаю, тебе надо выпить.

Но Рэйчел обдумывала его первый вопрос.

— Конечно, со мной все в порядке! Но ты все знал заранее, когда провоцировал меня.

Уголки его губ растянулись в первой за весь день искренней улыбке. Рэйчел вдруг поняла, как много сил отняли у него эти похороны.

Несмотря на легкую непринужденность, с какой он двигался между гостями, находил слово для каждого, с лестной для собеседника точностью вспоминал имя и некоторые подробности личной жизни того, у него в глазах застыла тоска, не отпускавшая Габриэля ни на минуту.

— Тебе нужен был только толчок, — проговорил он, улыбнувшись. — Но не пойму, чего ты боишься: ты прекрасно справишься с этим сборищем — несколько друзей…

— Несколько друзей! Будто ты не знаешь, что тут чуть ли не половина города! — Рукой, сжимавшей бокал, Рэйчел раздраженно указала на переполненный зал, едва не выплеснув вино на дорогой костюм Габриэля. — Здесь так много людей из большого бизнеса, и сплошь известнейшие имена. И все — клиенты твоего папы. Уверена, я видела даже пару младших членов королевской фамилии. Возможно, для тебя это — лишь сборище, но я не принадлежу к ним. В том смысле, что, как бы я ни любила Грега, для них я — всего лишь дочь его любовницы.

Она сказала что-то лишнее? Губы у Габриэля плотно сжались, резко обозначились скулы. Пальцы, казалось, были готовы раздавить бокал.

— Дочь его вдовы, — поправил он после недолгого ледяного молчания.

Конечно, именно здесь ее угораздило оступиться — это было оскорблением, прежде всего для его отца.

— Они еще не знают о свадьбе, — буркнула Рэйчел, стараясь, чтобы никто из стоявших поблизости гостей не услышал ее слов. — Мы не успели дать объявление.

— Скоро узнают, — отрезал он, — как только прочитают завтра в газетах. Если, конечно, брак оформлен по закону…

— Если?!

От возмущения Рэйчел забыла об осторожности, и ее громкий возглас привлек несколько взглядов. Пришлось поспешно снизить тон.

— Что значит — если? — свирепо прошипела она. — Разумеется, по закону! Должна тебе сообщить…

— Тогда тем более тебе необходимо познакомиться с максимальным числом здесь присутствующих, дать им понять, как ты тронута их участием, — спокойно вставил Габриэль, не замечая ее возмущения. — Не беспокойся, я поддержу тебя. Пойдем вместе, я тебя представлю…

Он двинулся в толпу, не оглядываясь, словно был уверен, что она непременно за ним последует.

И он прав, вынужденно призналась себе Рэйчел, — у нее нет выбора. И снова нацепив любезную улыбку, она поплелась за Габриэлем.

Прошла целая вечность, прежде чем все удалились и дом погрузился в тишину. Даже рядом с Габриэлем — а он сдержал слово и не оставил ее ни на секунду — этот прием стал суровым испытанием. Когда за последним гостем закрылась дверь, Рэйчел почувствовала что-то вроде истинного счастья.

— Слава Богу, все кончилось!

Габриэль вслух повторил ее мысли.

Он швырнул свой безупречно сшитый пиджак в ближайшее кресло и вытянулся на диване, заложив руки за голову и с облегчением вздохнув. Черный шелковый галстук содранной змеиной кожей свернулся на голубой подушке.

— У меня действительно нет ничего общего с некоторыми клиентами папы — или с его друзьями. Всякая беседа с ними — адовы муки. Сегодня я прошел через Страшный суд и не хочу, чтобы это когда-нибудь повторилось.

А разве она не прошла через этот суд? — раздраженно подумала Рэйчел. Если для него достаточно, то для нее — вдвойне.

— По крайней мере мы исполнили свой долг. Какого черта ты уходишь?

Рэйчел резко повернулась.

— Проверить, как моя мать. Она была одна…

— С ней все в порядке — миссис Рейнольдс заглядывала к ней несколько минут назад. Лидия уже спит. Ей тяжело пришлось сегодня, сон ей не помешает, пусть спит хоть целые сутки. Когда проснется, ей будет намного лучше. Тебе не стоит беспокоиться, просто расслабься.

Расслабься! Рэйчел подавила усмешку — ей бы сейчас в постель, как и матери, а не сидеть тут с Габриэлем, когда голова кружится от усталости.

— Думаю, мы могли бы выпить чаю. Присядь, Рэйчел, — сменил тон Габриэль, заметив ее колебания. — Обещаю, что не буду кусаться!

Чай — это неплохо, призналась себе Рэйчел, с видимой неохотой подходя к дивану. Пусть только скажет хоть слово не к месту, пусть только заикнется по поводу законности брака ее матери, она выльет весь чайник, все до последней капли, прямо на эту темную голову!

Она чуть усмехнулась, представив, как намокнет эта дорогая белая рубашка, которая сейчас, в конце долгого дня, каким-то образом продолжала выглядеть свежей, словно он только что ее надел.

— Между прочим, думаю, нам нужно поговорить.

— Поговорить? — с опаской переспросила Рэйчел, сосредоточив все свое внимание на разливании чая, будто от этого сейчас зависела ее жизнь. — О чем поговорить?

— Во-первых, о том, как ты невероятно талантлива, — ошеломил ее Габриэль. — Мне очень понравилось то ожерелье, которое ты надела. Я так понимаю, дизайн твой? Чашка полна!

— Конечно, одно из моих.

Чайник с грохотом упал на поднос. Габриэль смотрел на нее, смотрел не в меру пристально. Рэйчел ясно почувствовала, как начала пульсировать жилка у основания шеи, как быстро застучало сердце, заставляя грудь вздыматься и опадать при неровном дыхании.

— Именно сегодня я не могла надеть ничего другого.

— Я понимаю. Просто не представляю, чтобы папа решился продать что-то столь впечатляющее. Эта вещь только для особых, исключительных случаев.

— Да, ты прав, — признала Рэйчел, и улыбка снесла остатки ее обороны. — Он никогда бы не выставил его на продажу.

Стань наконец взрослой, сказала она себе. Она вновь вела себя словно несмышленый подросток, не способный даже спокойно сидеть в присутствии своего кумира. Она вспомнила, как пробегала по телу дрожь всякий раз, когда его рука скользила по ее руке, а его дыхание согревало щеку или когда он шептал ей на ухо имя очередного гостя.

— Те вещи, которые я делаю для себя, сильно отличаются от работ для «Дома Тирнана». У клиентов Грега слишком традиционные вкусы — почти старомодные. Они хотят качественные камни и лучшее золото и серебро, но только в классическом стиле. Время от времени…

Последовал вздох откровенного сочувствия.

— Только время от времени у меня появляется возможность сделать что-нибудь другое, нешаблонное. Но не часто.

Заметив, как он понимающе кивнул, Рэйчел внезапно сообразила.

— Так вы из-за этого ругались с Грегом? — изумленно спросила она. — Из-за этого ты уехал в Америку открывать собственное дело?

— Частично, — осторожно ответил Габриэль, заглядывая в чашку, словно на ее дне скрывалась какая-то тайна. — Были и другие причины.

Ей хотелось спрашивать и спрашивать, но она решила не рисковать.

— Но ты, как и я, всегда хотел сделать стиль «Дома Тирнана» более экстравагантным. Ты как-то показывал мне те африканские вещи, помнишь?

…Это случилось примерно через пять дней после того, как мать помешала им в его день рождения. Рэйчел задала тогда Габриэлю множество вопросов об Африке, и он в конце концов показал ей свои африканские фотографии.

Сначала она воспользовалась ими, чтобы подольше побыть около него, наслаждаясь его вниманием. Но скоро сама увлеклась и поняла, что именно привлекло его в этой стране. Когда он показал Рэйчел образцы примитивных ювелирных изделий, она была просто потрясена.

— Не могу поверить глазам — это просто чудо какое-то. В жизни не видела ничего подобного!

Во многом именно благодаря этим первобытным побрякушкам она твердо решила стать ювелиром-дизайнером и даже открыла Габриэлю свои стремления, застенчиво покраснев и ожидая его насмешек. Но, удивительное дело, он тогда искренне поддержал ее…

— Мой отец всегда говорил, что у тебя очень оригинальное видение, — проговорил Габриэль, возвращая ее в настоящее. — Он рассказывал, что однажды наблюдал, как ты лепила из пластилина. Тебе было лет пять или шесть. Он уже тогда знал, что…

— Знал уже тогда? — Рэйчел не могла поверить. — А я и не знала, что он видел меня маленькой девочкой. Мама никогда не говорила.

— Он определенно об этом не распространялся. — Губы Габриэля скривились в подобии улыбки. — Ни я, ни мама ведать не ведали о существовании Лидии или тебя, пока вы не появились здесь семь лет назад. — Ему не сразу удалось ровно установить чашку на подносе. — Но, похоже, он знал вас обеих давным-давно. Чем ты сейчас занимаешься? — Он явно стремился направить разговор в иное русло. — Чем-то таким же необычным, как это ожерелье?

— Я подумываю о нескольких браслетах. Очень простых, почти примитивных, но невероятно выразительных. — Рэйчел с энтузиазмом подхватила новую тему. — Один или два получаются именно такими, как я хотела.

— Ты хранишь рисунки здесь или оставила в офисе?

— Они наверху, в моей студии. Хочешь посмотреть?

— С огромным удовольствием. Может, сбегаешь, пока я заварю свежий чай?

Ноги сами несли Рэйчел вверх по лестнице в мансарду. Она снова чувствовала себя как в юности, когда ее обожаемый Габриэль проявлял к ней внимание и интерес. Это случалось нечасто, ведь тогда он, зрелый и умудренный опытом, вообще не интересовался ее школьными занятиями. Все изменилось, когда она поступила в колледж искусств.

Во-первых, больше не нужно было носить старую и надоевшую школьную форму — она могла выбирать наряды. Грег выделял ей достаточно денег, так что можно было дать волю своей фантазии. Простота и элегантность покроя при дорогой ткани — это стало ее девизом.

Во-вторых, с незамысловатой школьной стрижкой тоже было покончено. Она позволила своим бронзовым локонам отрасти до плеч, с удивлением обнаружив, что у них есть природная тенденция закручиваться в непослушные кольца.

Пара комплиментов и выразительный блеск в глазах цвета черного кофе показали ей, что она на верном пути — Габриэль видел в ней уже не только ребенка. Но еще не настоящую женщину. Женщины у него были другие — взрослые, лощеные, стильные. Они проходили вереницей, и она даже не успевала узнать их имена, не то что признать серьезными соперницами.

Наконец на Рождество после ее восемнадцатилетия она решила сама сделать первый шаг. Она как будто невзначай поймала Габриэля возле омелы и потребовала полагающегося по традиции поцелуя.

Он колебался мгновение, в конце концов обреченно пожал плечами.

— Твое право, тебе и решать!

И засмеялся, приблизив к ней губы.

Все началось как игра, почти как шутка, и Рэйчел не сомневалась, что он именно так об этом и думал. Но едва их губы соприкоснулись, словно кто-то повернул выключатель, и мощный ток пробежал по каждой клетке, по каждому нерву ее тела. Если бы воздух вокруг них действительно заискрился электричеством, она бы не удивилась.

К ее счастливому изумлению, Габриэль как будто тоже не остался равнодушен. Он начал с коротких, легких, дразнящих поцелуев, которые лишь тревожили и возбуждали, а не утоляли жажду. Не разжимая губ, она что-то протестующе промычала, и он гортанно засмеялся. Этот смех умер в ее тихом стоне, когда она перехватила инициативу и плотно прижалась к его губам, приоткрыв рот, чтобы почувствовать его язык.

Кровь ударила ей в голову, когда она ощутила его ответ.

— Рэйчел!

Габриэль сжал ей плечи и отодвинул от себя — ему явно понадобились некоторые усилия, чтобы восстановить равновесие.

— Милая моя, — проговорил он наконец, — думаю, это зашло немного далековато. Ты сама не знаешь, что делаешь, куда заманиваешь…

— Знаю, не беспокойся! — запротестовала она.

У нее кружилась голова от пьянящего чувства своей женской власти. Она намеренно облизнула верхнюю губу, на которой еще оставался вкус его поцелуя. Он не пропустил этого движения, и ее возбуждение усилилось.

— Габриэль…

Но в этот момент громко и пугающе зазвонил телефон.

— Не слушай его! — взмолилась она, когда его голова повернулась в направлении звонка. — Пожалуйста, не снимай трубку!

— Рэйчел, поверь мне, будет намного лучше, если я отвечу. Во-первых, твоя мать и мой отец могут вернуться домой с минуты на минуту; а во-вторых, ты еще слишком мала. Не в моих привычках укачивать в колыбельке даже такое обольстительное дитя!

Укачивать в колыбельке! Эти слова и теперь, через столько лет, звучали обидно, но тогда они ее просто убили, оставили жалкой, униженной, обожгли болезненным разочарованием. Она поклялась никогда, никогда больше даже не разговаривать с ним.

Однако, сама того не подозревая, она уже стала жертвой мощной и мрачной притягательности Габриэля и не могла отказаться от источника своего пагубного наслаждения. Время от времени она пыталась урезонить себя, внушить самой себе, что он ей не пара и надо поискать кого-то другого, более подходящего по возрасту, по интересам. Тем более что в желающих недостатка не было: едва Рэйчел поступила в колледж, ее засыпали приглашениями в клубы, в кино, выпить, потанцевать. Она принимала приглашения, шла на вечеринки и… смертельно скучала — ей нужен был Габриэль с его харизмой, его неотразимой притягательностью и гипнотизирующей сексуальностью. К своему девятнадцатилетию она точно знала, что больше не в силах скрывать свои чувства.

И он пришел — ее день рождения…

Рэйчел щелкнула выключателем, и мягкий свет залил студию. Тогда эта комната выглядела совсем иначе.

Нет, она не хочет вспоминать, не хочет думать о той ночи.

Должна подумать.

— Думай хорошенько, дура! — злобно повторила она себе. — Думай хорошенько! Вспомни, как все было, — может, это излечит тебя наконец от заразы, которая зовется Габриэль Тирнан!

А воспоминания уже рвались на свет, заставляя честно взглянуть себе в лицо…