Запретное влечение

Глава 21

Она смотрит на меня и вздыхает.

— О, черт, нет, Шив. Детка. Она не выиграет. У вас была интрижка. Она закончилась. Было весело. Не давай ей власти чувствовать, будто она забрала его у тебя. Он никогда не был твоим. — Джордан поворачивает меня лицом к себе. — Он был отвлечением. И все. И это сработало. Ты забыла Лиама, поэтому сейчас можешь двигаться дальше и начать отношения с кем-то другим. — Я ценю подбадривания Джордан, но сердцу не прикажешь.

— Спасибо, Джор, но для этого потребуется время. Больно видеть их вместе. Мне нужно уйти. — Я вытираю слезы с глаз. На руке остаются следы туши. Черт, сейчас я выгляжу, как енот. Быстро умываю лицо, но все бесполезно. Опухшие красные глаза расскажут всем, что я плакала. Не могу вернуться на вечеринку вот так. — Можешь принести мне сумочку? Я сейчас уйду. Попрощайся за меня с Бэйли.

— Я могу уйти с тобой.

— Нет. Останься и помоги Бэйли. Я не хочу устраивать сцену. — Джордан колеблется, но, в конце концов, соглашается. Я собираюсь с силами, пока она идет за моей сумочкой. Вернувшись, обнимает меня и говорит, что вернется домой через пару часов. Я почти выхожу за дверь, когда меня замечает Бэйли.

— Ты уже уходишь? — Когда подходит ближе, я вижу, что она замечает мой красный нос и опухшие глаза. — Ты в порядке? — Это привлекает внимание Грейсона. Черт. Слава богу, Ванессы нет поблизости.

— Да. Кажется, у меня мигрень. Пойду домой, пока хуже не стало, — вру я.

— Ладно, поправляйся и будь осторожна. Погода просто ужасная. — Грейсон с сочувствием смотрит на меня, но не делает ни шагу ко мне.

— Обязательно. У тебя прекрасная квартира. Спасибо за приглашение. — Я разворачиваюсь и ухожу, пока снова не начала плакать. Пока жду парковщика, голову заполняют воспоминания о Грейсоне, вместе с осознанием того, как все это закончилось.

Я сажусь в машину, а по радио играет Imagine Dragons «Demons». Врубаю звук на максимум, чтобы прогнать плохие мысли, заполняющие мою голову. Но все без толку. От грустных слов песни слезы текут еще сильнее. Зрение затуманено, и мне нужно остановиться, но я уже на шоссе. Дворники работают в ускоренном режиме, чтобы убрать дождь с лобового стекла, но это не помогает видеть дорогу. Дождь идет такой сильный. Я пытаюсь сбросить скорость, но кажется, что переднее колесо с пассажирской стороны виляет. Пробило шину? Долго мне гадать не приходится.

Я теряю управление, и моя машина срезает через полосы, врезаясь в разделительное ограждение. Взлетает в воздух, а я могу лишь приготовиться к удару. Меня бросает по сиденью, как тряпичную куклу. Боль просто невыносимая. Не могу определить, в какой части тела болит больше. Стекло вокруг меня разбивается, но я не могу двигаться. Машина перестает скользить и останавливается, оказавшись перевернутой на крышу, ожидая удара другой машины. Вот так я умру? Прижатая к сиденью ремнем безопасности, в ожидании трагического столкновения с другой машиной или несколькими.

По моему лицу что-то течет. Я чувствую металлический вкус — значит, это кровь. Головокружение потихоньку побеждает сознание, пока кровь стекает с моей головы, потому что я вишу вверх ногами. Закрываю глаза и приветствую его, если это значит, что боль уйдет. Звуки шоссе снаружи начинают исчезать, пока я покоряюсь судьбе.

— Эй, леди. Все будет хорошо. Помощь уже в пути. Постарайтесь оставаться со мной, хорошо? — Подбадривает мужской голос, но я не вижу его лица. Пытаюсь держать глаза открытыми, но это тяжело. Надеюсь, если он стоит на улице со мной, значит, больше нет угрозы, что в мою машину кто-то врежется. Незнакомец продолжает говорить со мной, пытаясь удержать меня в сознании.

Не могу вспомнить и половины его слов, или сколько проходит времени, но, наконец, я слышу сирены. Они приносят гидравлические клещи и разрезают мой ремень, вытаскивая меня наружу. Парамедики действуют аккуратно, чтобы не дать распространиться внутренним повреждениям, и время будто останавливается, когда они укладывают меня на носилки. Все тело болит. По крайней мере, я знаю, что не парализована. Мне хочется, чтобы они поторопились и дали мне обезболивающее. Пытаюсь сказать им это, но мои слова непонятны даже мне. Чувствую, как темнота опять пытается меня поглотить. Они задают вопросы, чтобы определить уровень сознания, но я не могу ответить. В итоге я проигрываю эту битву, и, наконец, погружаюсь в темноту.

На краткий момент я прихожу в сознание, когда парамедики выгружают меня из скорой. Пытаюсь слушать их краткий отчет о моих повреждениях, но кроме перелома лодыжки больше ничего не понимаю, все остальное звучит так, будто я под водой. Скорость, с которой они толкают каталку по коридору, намекает на срочность. Куда они меня везут? Я хочу попросить их позвонить маме и Джордан, но снова, кажется, не могу произнести ни слова. Меня привозят в ярко освещенную комнату, и надо мной нависают сразу несколько рук.

Они срезают одежду с моего тела, и я чувствую себя выставленной напоказ. В комнате полно людей, прикрепляющих что-то к моим рукам, груди, протыкающих меня иглами. Боль стремительно растет, дышать становится тяжелее. Вот и все. Мое время подошло к концу. Звук монитора неподалеку начинает медленно исчезать, как и голоса вокруг меня. Темнота возвращается с удвоенной силой.

— Мы теряем ее, — кто-то кричит.

— Набор для реанимации сюда и один миллиграмм «Эпинефрина», — кричит другой.

Голоса исчезают, и меня снова поглощает чернота.

Я просыпаюсь в полнейшей темноте. Ничего не вижу, но слышу шмыганье рядом со мной. Кто-то плачет.

— Все хорошо, миссис Шэрон. С ней все будет хорошо. Доктора сказали, что ей нужно время, чтобы очнуться. Они прекратили давать лекарства, которые удерживали ее спящей. Сейчас нам нужно ждать. — Я узнаю голос Джордан. Она, должно быть, там с моей мамой. Ничего не вижу, потому что глаза закрыты, но почему я не могу их открыть? Пытаюсь заговорить, чтобы дать им знать, что я в порядке, но не могу и этого сделать.

— Моя бедная малышка. Я просто хочу, чтобы с ней все было хорошо. Она — мой мир. — Мама плачет сильнее.

— Я знаю. Мне так жаль. — Джордан начинает плакать, и мне бы так хотелось дать им знать, что я в порядке.

Голоса начинают растворяться, и я понимаю, что снова наступает темнота. Черт.

Не знаю, сколько прошло дней, но каждый раз, когда я просыпаюсь, все одинаковое. Я слышу голоса в комнате — некоторые едва различимые — но не могу открыть глаза. Не могу произнести ни слова. Наконец, я преодолеваю тьму, сдерживающую мои движения и голос. Открываю глаза и вижу, что я одна. Жалюзи опущены, но внутрь сквозь небольшие щели проникает свет. Понимаю, что все еще в больнице. Присоединенные ко мне провода сдерживают движения. Мне очень хочется опустошить мочевой пузырь, поэтому пытаюсь встать. Какой-то сенсор, похоже, извещает медпост, потому что через несколько секунд прибегает медсестра.

— А, мисс Галлахер, ты, наконец, очнулась. — Глаза у этой темнокожей женщины очень добрые. Она очень бережно со мной обращается. — Мы ждали, когда ты к нам вернешься. Я миссис Дарем, но можешь звать меня Триша. Куда ты пытаешься пойти, дорогая?

— Ну, эм-м… миссис, то есть Триша, мне очень нужно в уборную.

— Тебе нужно испражниться?

— Мне нужно пописать. — Я снова пытаюсь встать с кровати.

— Все в порядке, дорогая. У тебя вставлен катетер. Можешь просто расслабиться.

Она поднимает так называемый «мешок Фоли», показывая, что он уже наполнен моей мочой. Фу-у, гадость. Мысль о том, что кто-то занимается жидкостями из моего тела, просто ужасна. Я сомневаюсь, но делаю, как она сказала. Какое облегчение, когда подо мной не появляется теплое и влажное пятно.

— Если тебе нужно испражниться, нажми на кнопку, и я узнаю. Я помогу дойти до туалета. — Она указывает на белый пульт, прикрепленный к моей кровати. Поднимает бортики, которые я опустила, пытаясь встать. — Следи, чтобы бортики были подняты. Ты под сильными препаратами, которые могут вызвать головокружение. Бортики защитят тебя от падения.

— Так вот как вы узнали, что я очнулась?

— Да. Если попытаешься встать с постели, на посту медсестры прозвучит сигнал тревоги. — Вот и ответ на загадку. — Кроме того, с такой ногой далеко не уйдешь. — Она поднимает покрывало, и я впервые вижу, что моя правая нога загипсована. Я чувствовала, что мою ногу что-то удерживает, но Триша появилась так быстро, и у меня не было возможности проверить, что же сдерживало мои движения. Мне она нравится. Мне кажется, ей немного за пятьдесят. Она добрая и заботливая, как бабушка.

Я с любопытством смотрю на Тришу.

— Кроме гипса, насколько все плохо?

— Ну, раз ты очнулась, доктор придет и объяснит твои повреждения. Могу сказать, у тебя сломана лодыжка, трещина в ребрах, сотрясение мозга и раны на лице. Также у тебя был пневмоторакс. Им пришлось тебя интубировать, чтобы ты могла дышать.

— Раны на лице? — Я поднимаю руку и чувствую, что лицо и губы опухли.

— Ты лишь это услышала из всего списка? — усмехается она.

— Клянусь, я не тщеславная. Просто интересно, насколько ужасно я выгляжу. — Теперь я чувствую, что моя голова забинтована.

Триша, должно быть, видит панику в моих глазах.

— У тебя была глубокая рана на голове, которая сильно кровоточила. Потребовалось несколько швов, но ее не видно из-за волос.

Я облегченно вздыхаю. Слава тебе, Господи. Я подумала, что мне сделали операцию на мозге. Рассказываю Трише о том, как застряла между бессознательным состоянием и неспособностью заговорить. Она говорит, что у меня было несколько посетителей, а моя мама и молодая девушка ушли за пару минут до моего пробуждения. Они собирались пойти домой помыться и перекусить. Лишь сейчас я вижу цветы в палате.

— Я позвоню им и скажу, что ты пришла в себя. Они хотели узнать в ту же минуту, как ты откроешь глаза.

— Который час? — Я хочу описать ей Грейсона, вдруг он ко мне приходил. Он вообще знает, что я попала в аварию? Я не помню, чтобы слышала его голос. Решаю не спрашивать. Некоторые вещи лучше не знать.

— Девять тридцать, дорогая. Ты была в искусственной коме три дня. Должно быть, ты голодная. Не хочешь позавтракать? — Она поправляет на мне одеяло, укутывая меня.

— Может, немножко. Удивительно, но я не слишком голодная.

— Мне нужно позвонить доктору и сказать, что ты очнулась. Узнаю, есть ли какие-то ограничения по диете, и закажу завтрак. — Она тепло улыбается и уходит.

Я откидываю голову на подушку, пытаясь вспомнить аварию и то, как все пошло не так. Дверь медленно открывается, и я думаю, что это Триша вернулась. У меня перехватывает дыхание, и такое ощущение, что снова произошел коллапс легкого. Это Ванесса. Из всех, кто могу прийти меня проведать, я бы никогда про нее не подумала.

— Как ты себя чувствуешь, Шивон?

Меня поражает наглость этой сучки. Она частично причастна к тому, что я здесь.

— Как будто тебе не пофиг.

— Ну, ну. Спрячь коготки. Я пришла с миром. — Она улыбается мне, но улыбка не касается ее глаз. — Нам нужно поговорить.

— Я не хочу с тобой разговаривать. — Она скрещивает ноги, усаживаясь рядом с моей кроватью.

— Хорошо. Тогда ты меня выслушаешь. Обещаю, ты захочешь услышать то, что я скажу, — усмехается она. — Это обо мне и Грейсоне. Я знаю, он тебе никогда не расскажет, поэтому расскажу я.

Железные нервы у сучки. Я тут сломанная и в худшем состоянии, а она пришла воткнуть свой нож еще глубже. Как мазохистка, я не вызываю медсестру, чтобы вышвырнуть ее отсюда. Она знает, что привлекла мое внимание, упомянув Грейсона. Мое молчание лишь подбадривает ее.

— Ладно, тогда слушай. Мы с Грейсоном знаем друг друга с тех пор, как ему было тринадцать, а мне одиннадцать. Наши семьи — самые богатые и могущественные в Лос-Анджелесе. От нас всегда ожидали, что мы поженимся. Я была с этим мужчиной в трудное время, как и он со мной. Мы все друг другу рассказываем. Наша связь нерушима. Отношения с тобой он впервые скрыл от меня, но лишь потому, что знал, что я не поддержу его. Мое мнение важно для Грейсона, как и его для меня. Грейсон…

— Если ты так важна для него, то почему он не с тобой? — перебиваю я. — Он говорит, вы встречались, но ничего не вышло. Он называет ваши отношения чисто платоническими. — Выкуси, сучка.