Заверните мне луну

Глава двадцатая Чакки, возвращение домой и корова

Стоял свежий морозный январский денек. Он казался бы совсем мрачным, если бы тоненький лучик света не проникал через просвет в облаках и не освещал бы все вокруг. Земля совсем замерзла, холод пронизывал насквозь, несмотря на теплую одежду. Мои руки, спрятанные в рукава кофты, посинели от мороза. Я прошла за ворота и направилась к могиле Джона, обходя соседние памятники. У меня был сильный насморк, и я чувствовала, что уголки губ начинают трескаться. Я ускорила шаг, пообещав себе поскорее сказать все то, что хотела, и уйти. Через несколько минут я подошла к могиле и обнаружила, что в это неимоверно холодное утро я была там совсем не одна. Мать Джона, Патриция, чистила надгробие. Моим первым желанием было спрятаться, но мы встретились глазами, и я уже ничего не могла поделать.

— Эмма! — Она тепло улыбнулась мне, несмотря на жуткий холод.

— Патриция! — произнесла я чересчур весело.

Она приблизилась ко мне, и мы обнялись.

— Я так долго тебя не видела.

Я начала извиняться, понимая, что заливаюсь краской.

Она почувствовала мою вину и тотчас поторопилась разрядить обстановку, широко улыбнувшись.

— Я так рада тебя видеть.

— Я тоже, Патриция. — Я на самом деле была рада нашей встрече, несмотря на свое смущение.

Я подобрала губку, и мы принялись за уборку вместе. Она поведала мне про своего соседа, который выиграл кругосветное путешествие, а я рассказала ей про школу. Когда надгробие уже блестело, Патриция пригласила меня составить ей компанию за чашечкой кофе. Мне так и не удалось поговорить с Джоном, но мне было очень приятно в ее обществе, да и кофе ассоциировался у меня с теплом. Пока мы пробирались назад к машинам, пошел дождь. К тому времени, как мы дошли до кофейни, мы обе промокли насквозь. Симпатичный пожилой швейцар помог нам снять верхнюю одежду и повесил ее на вешалку рядом с дверью. Мы устроились рядом с камином в углу и потихоньку начали отогреваться.

Официантка приняла у нас заказ, а мы сидели и смотрели друг на друга, как закадычные друзья, которые не виделись слишком долго.

— Ты выглядишь счастливой, — сказала она мне.

Чувство вины опять завладело мной.

— Ты действительно счастлива, Эмма? — любезно поинтересовалась она.

— Да, — честно призналась я.

— Молодец, — похвалила она.

Я не хотела рассказывать ей про Шона, потому что это было бы несправедливо. То, что я обрела свое счастье с лучшим другом Джона, когда тот покоился под землей, могло бы причинить ей слишком сильную боль.

Я ни в коем случае не должна была признаваться ей.

— Как там Шон? — поинтересовалась она.

— У него все замечательно, — сказала я, краснея.

— Твоя мама рассказала мне о ваших отношениях, и я счастлива за вас. Я на самом деле очень рада, Эмма. Мы все так переживали, что ты ни с кем не встречаешься.

«О боже. Я должна была сказать хоть что — то».

Я не осмеливалась взглянуть на нее.

Она засмеялась.

— Ты такая милая.

— Прости, Патриция. — Я чувствовала, что вот — вот заплачу.

— Не нужно извиняться, — произнесла она.

— Я все еще люблю Джона, — жалостно сказала я, и в моем голосе прозвучали нотки вины.

— Я все понимаю, я тоже его люблю, но его уже нет. А мы продолжаем жить.

Она была очень мудрой женщиной. В этот момент я поняла, что скучала по ней.

— Шон великолепен, — с улыбкой обратилась к ней я.

Она засмеялась.

— Я знаю… он очень опытный.

Мы дружно засмеялись и чокнулись кофейными чашками. Было так приятно ее видеть. Расставаясь около машин, мы обнялись и пообещали друг другу оставаться на связи. По пути домой я поняла, что совсем не обязательно было рассказывать обо всем Джону. Он все равно все знал и наверняка радовался за меня.

После Рождества недели пролетали одна за другой. Мы с Шоном начали жить вместе уже в начале февраля. Все были безумно рады за нас, кроме Леонарда, который жутко страдал от очередной диеты. Постоянные ограничения в еде, да еще и новый сосед стали причиной его постоянного раздражения и недовольства. Сначала он показывал это тем, что мочился на ту часть кровати, где спал Шон. Поэтому нам постоянно приходилось запирать дверь спальни, что, казалось, спасло положение. Но лишь до тех пор, пока однажды ночью Шон, почувствовав, что ему сложно дышать, не проснулся и не обнаружил Леонарда, спящего прямо у него на лице. Я пробудилась как раз в тот момент, когда Леонард стукнулся о противоположную стену, немножко пролетел и приземлился на свои пухлые лапки. Шон принялся рассказывать мне, что же на самом деле произошло, в то время как Леонард пристроился на краю кровати, склонив голову и злобно уставившись на него. Только тогда я заметила, что дверь закрыта. Я посмотрела на Шона, который, казалось, был загипнотизирован взглядом Леонарда.

— Ты же оставил Леонарда внизу, когда мы отправились спать, ведь так?

Он кивнул мне в знак согласия.

Я показала ему на дверь.

— Как он тогда сюда попал? — поинтересовалась я.

Шон побледнел.

— О боже! Да он же как Чакки (герой — кукла сериала «Детская игра» (жанр ужасы))! — прошептал он.

Мы сидели и смотрели на кота достаточно долго, пытаясь понять, как же он все-таки добрался до лица Шона. Тут кот не вытерпел и, мяукнув, попросился выйти из комнаты. Я выпустила его, пытаясь пролить свет на ситуацию. В ту ночь Шон спал сидя, а мы так до сих пор и не нашли объяснения загадочному появлению кота в комнате.

На следующее же утро я рассказала обо всем Дориан, которая заскочила ко мне в надежде скрыться от мужа, который недавно вступил в Партию зеленых. Очевидно, он разбирал мусор, пытаясь убедить ее приобрести аппарат, перерабатывающий отходы. Она сидела за кухонным столом, пока я готовила кофе.

— Ради бога, Эмма! Когда я выходила за него замуж, я не давала свое согласие на то, что буду купаться в собственной переработанной моче.

Я была согласна с тем, что это выходило за рамки того, что можно пообещать будущему мужу. Леонард прошел мимо нас, а я провожала его взглядом до тех пор, пока он не скрылся в гостиной. Я побежала закрывать дверь и поторопилась спросить совета у подруги, которая была старше и мудрее меня. Я поведала ей о странных событиях прошлой ночи.

— Как же он попал в комнату? — спросила она.

Я ответила, что не знаю.

— Странно, — заметила Дориан.

Я надеялась на большее. Она встала, приоткрыла дверь и взглянула на Леонарда, который сидел у окна и наблюдал, как по лужайке скакала птичка. Почувствовав ее присутствие, кот повернулся и уставился на нее. Дориан еще немного понаблюдала за ним, оценивая его состояние, прежде чем закрыть дверь. — Он голодный, — заключила она.

Я не понимала, как это могло быть связано с тем, что мой кот вел себя не вполне адекватно.

Соседка присела.

— У него взгляд измученной супермодели, — засмеялась она.

Я все еще не совсем понимала, что она хотела этим сказать.

— С каких пор он у тебя на диете? — поинтересовалась она.

— С Рождества, — ответила я.

— Хорошо, — сказала Дориан, — тогда все понятно. Он ассоциирует свое голодание с появлением Шона. Вероятно, он думает, что если он убьет Шона, то его наконец — то накормят.

Такое предположение меня озадачило.

— Возможно, ты и права.

— Дорогая моя, мне уже больше шестидесяти. Я всегда права.

Я начала верить, что ее предположение верно, пока она не спросила у меня, не приходила ли мне когда-нибудь в голову мысль отдать Леонарда на лечение. Я посетовала, что уже выложила крупную сумму за услуги диетолога. Дориан глубокомысленно кивнула и напомнила мне о том, что я могла в любой момент отказаться от его услуг. Думаю, что кот услышал ее слова, так как в тот момент, когда она выходила, он побежал за ее ногами. Дор даже не пошевелилась — она просто взглянула на его пухленькую маленькую мордочку и пригрозила ему. Тот попятился.

— Нужно лишь побольше решительности и воли, — сказала она и вышла.

Я взглянула на Леонарда

— Попался! — закричала я и, храбро отвернувшись от него, вошла на кухню.

Чуть позже я поведала Шону о том, что, по моему мнению, стряслось с Леонардом. Он согласился с тем, что это похоже на правду. Мы подумали, что лучше бы было Шону кормить Леонарда. В результате кот лишь помочился прямо на свою еду. В ту ночь мы больше его не кормили, заперли дверь в спальню, а Шон опять спал в сидячем положении. Так продолжалось три дня. На третий день кот съел того самого цыпленка, с которым так некрасиво поступил, после чего с его стороны попыток убийства больше не предпринималось.

Проходили недели, месяцы, и пока Леонард терял вес, Шон и я почувствовали себя настоящей парой. Вначале я сомневалась по поводу его переезда в дом, в котором я когда — то жила с его лучшим другом. Мы подумывали снять квартиру в каком-нибудь другом месте, но в таком случае плата за аренду была бы намного выше. Мне, как и ему, нравился дом, в котором я жила. Мы приобрели новую кровать, но я оказалась не в силах выбросить старую, и Шон предложил просто переставить ее в свободную комнату. Он не был ревнивым, и его ничего не раздражало. Напротив, он понимал меня, за что я любила его еще сильнее.

Ноэль уже год как был в отъезде. В то воскресенье мы с Шоном гостили у моих родителей. У моего отца все еще были проблемы с венами, а у матери сильно болела голова. Шон, казалось, не обращал внимания на нищету, царившую в моем доме.

— Как идут дела на работе? — поинтересовался он у моего отца.

— Жутко, — грустно ответил мой отец.

Затем Шон спросил у моей мамы, как у нее обстояли дела на уроках по игре в бридж.

— Я безнадежна, — ответила она.

Она сникла прямо у меня на глазах. Мне стало ее жалко.

— Шона повысили на работе, — радостно объявила я. Услышав мои слова, родители оживились, и стало понятно, что они искренне за него рады — Он скоро станет редактором нового журнала, который начнет выходить в мае.

Моя мать была поражена, потому что само слово редактор производило на нее сильное впечатление. Однако она не могла не заметить, что в мужских журналах пишут о всякой ерунде.

— Я имею в виду, что мужчины ни черта ни о чем не знают, — пояснила она.

Я смеялась над ней, в то время как Шон с отцом улыбались друг другу.

Зазвонил телефон. Это был Ноэль. Моя мама чуть ли не залезла на отца, пытаясь скорее завладеть трубкой. Внезапно их настроение улучшилось. Мама просто сияла, и в каждом ее предложении звучало слово «сын», в то время как отец упорно кричал в трубку, несмотря на то, что разговор был мирным.

Когда же я наконец — то дождалась своей очереди поговорить с ним, то он сообщил мне, что находится в Африке. Я тотчас представила его загорелым, с короткими волосами, остриженными под хиппи, с бутылкой Кока — колы в руках и играющего в покер с подозрительными лицами, пока он не упомянул, что сестра Августина и матушка Бернадетта подбросили его в деревушку, чтобы тот позвонил. Я поведала ему о наших отношениях с Шоном. Конечно же он уже знал все о нас и обозвал меня тугодумом. Последний раз мы разговаривали с ним целых четыре месяца назад, и я жутко по нему соскучилась за это время. Я назвала его щекастым недотепой, к полному неодобрению моей матери.

— Эмма, ну ради всего святого! — почти прокричала она.

Я могла поклясться, что умудрилась услышать, как в тот самый момент Ноэль улыбнулся. Я поинтересовалась у него, когда же он все-таки собирается возвращаться домой, на что тот ответил, что определенно вернется в этом году. После этих слов мне пришлось попрощаться с ним, так как Шон вырывал у меня трубку. Заполучив ее, он не стал много разговаривать, а лишь кивал головой, после чего продолжил разговор в коридоре.

По дороге домой я спросила у Шона о предмете их разговора, но он ничего не ответил и лишь улыбнулся в ответ. Это меня очень разозлило, и я напомнила ему о том, что являюсь капризной девушкой и так просто от него не отстану. На это он предпочел не реагировать. Добравшись до дома, мы занялись любовью, и я совсем позабыла про то, что меня насторожило.

Через две недели в воскресенье Шон не смог отправиться со мной ужинать к родителям, поэтому я нехотя поехала одна. Мы вместе с ними сидели за обеденным столом и обсуждали, насколько улучшилось состояние Леонарда благодаря диете, когда в дверь позвонили. Мама встала, чтобы открыть. Мы с отцом обсуждали количественное содержание жира в тунце, когда услышали пронзительный крик матери. У меня сердце ушло в пятки, и я почувствовала, как что — то неприятно кольнуло в области живота. Отец мгновенно вскочил, но я опередила его. Мы вбежали в холл в ожидании чего — то ужасного, но обнаружили там маму в объятиях Ноэля и Шона, который стоял и улыбался рядом с ними. Отец обнял сына и маму. Эта картина чем — то напоминала сцену из фильма «Семья Уолтонов».

— Эй, хм… — произнес Ноэль, улыбаясь из-за отцовского плеча. — Вы по мне скучали?

Родители разомкнули объятия, и я крепко обняла брата. Отец отступил назад, наблюдая за своими детьми со слезами на глазах. Ноэль освободился из моих рук и подошел к отцу. Они долго обнимались, и отец плакал. В награду за то, что привез Ноэля домой, Шон получил сразу три десерта от моей матери, которые он с аппетитом поглощал, пока брат рассказывал нам о своих путешествиях, показывал фотографии экзотических мест, где успел побывать, и раздавал разные безделушки, привезенные со всех концов земного шара. Он расслабился, и когда смеялся, у него потекли слезы. Вдруг родители, утомившиеся от эмоций и впечатлений, отправились спать, оставив меня, Шона и Ноэля одних. Троих друзей, чьи жизни волею судьбы пересеклись.

Ноэль был в шоке оттого, что мы с Шоном наконец-то нашли друг друга. (Его слова.) В ответ я назвала его занудой. Ноэль сказал, что я жутко упрямая, с чем охотно согласился Шон. В этот момент я не могла не вспомнить Джона, какими они с Ноэлем были хорошими друзьями. Эта мысль, несмотря на то, что и оказалась мимолетной, заставила меня улыбнуться. Заметив улыбку на моем лице, Шон крепко сжал мне руку, тем самым вернув меня в реальность.

Как выяснилось, Шон уже давно признался Ноэлю в своих чувствах ко мне.

— Ты не одна, кому пришлось совершить великое признание, хм… — сказал Ноэль.

Шон засмеялся, вспоминая о том, как он один раз чуть отошел во время одной из таких доверительных бесед, чтобы прикурить сигарету. А Ноэль почувствовал запах дыма и решил, что загорелась церковь.

Мы проболтали почти всю ночь об африканской культуре, азиатской технологии и о том, что за забавные существа эти слоны. Эта была первая ночь Ноэля дома, и никто из нас не поинтересовался его планами на будущее. Мы не хотели, чтобы он раскрывал свои карты.

Кло навестила меня в следующую субботу. Я была занята стиркой. Она вся сияла.

— Что случилось? — поинтересовалась я.

— Том предложил мне выйти за него замуж, — ответила она.

Я уронила корзину с бельем.

Кло засмеялась и начала от радости пританцовывать.

— Я согласилась.

Я споткнулась о корзину, но умудрилась обнять подругу, ничего больше не задев. Как оказалось, они просто сидели дома и смотрели телевизор, рассуждая о том, является ли Майлз сексуальной или она типичная зануда, когда Том и предложил Кло выйти за него замуж. Так просто. Днем они собирались ехать за кольцами. Мы вместе сидели и болтали на кухне.

— Забавно все в жизни происходит, не правда ли? — заметила она.

— Я тоже так думаю, — сказала я, понимая, что она имеет в виду.

— Я так долго думала, что следующей свадьбой будет ваша с Джоном.

Я улыбнулась ей.

— Я тоже так считала, — согласилась я.

— Как ты думаешь, ему бы понравился Том?

Я кивнула в знак согласия.

— Определенно.

Кло улыбнулась в ответ.

— Да. Тому бы он тоже пришелся по душе.

Она спросила меня, скучаю ли я все еще по Джону. Я ответила, что да.

— Но сейчас бы ты уже ничего в жизни не стала менять? — спросила она.

Я ответила, что у меня уже нет сил ничего менять и что я впервые понимала, почему не хотела перемен. Ведь даже если бы я могла управлять жизнью и смертью, я, скорее всего, ничего не стала бы предпринимать. — Мир похож на шахматную доску, а мы лишь простые пешки, — заявила я с умным видом.

Кло с безразличием посмотрела на меня.

— Мы должны просто стараться получать удовольствие от игры, — поторопилась я пояснить ход своих мыслей.

— Заткнись же, — буркнула Кло, тем самым ставя меня на место.

Я засмеялась.

— Хорошо, но ты все же поняла, что я имею в виду?

— Никто не понимает тебя, когда ты начинаешь философствовать, — с улыбкой произнесла она. Чуть позже она добавила: — Я рада видеть тебя счастливой.

— А я тебя, — ответила я с улыбкой.

Казалось, что все должно было наладиться, хотя бы ненадолго, и я смогла бы свыкнуться со всем, что случилось. Шон явился моим будущим. Я была влюблена, и, вероятно, какая — то часть моего существа уже давно любила его, с тех пор как мы с ним познакомились. А когда — то я определенно считала его занудой. Я улыбнулась своим воспоминаниям. Кло поинтересовалась, чему я улыбаюсь, и я ответила ей.

Она согласилась с тем, что Шон — зануда.

— Жизнь такая забавная штука, — печально произнесла она.

— Да, — подтвердила я, но ничего не могло уже расстроить меня в тот день, когда моя лучшая подруга объявила о том, что выходит замуж.

— Том тоже зануда, — заметила она.

— О боже, да я знаю, — согласилась я в свою очередь.

Вскоре пришла Дориан и принесла с собой пачку печенья. Она присоединилась к нам.

— Вы мне просто не поверите, чем он сейчас занимается, — сказала она, и мы обе поняли, что речь идет о ее муже.

Кло засмеялась и поставила чайник.

Дориан продолжала рассказывать нам о том, что ее муж сейчас участвует в марше протеста против вырубки и продажи лесов. Кло заметила, что это не лишено смысла. Она где — то читала, что деревья очень важны для нас. Дориан пояснила, что речь шла о рождественских деревьях.

Кло любила рождественские елки. На какое — то время она задумалась.

— О, да какое кому до этого дело? Я выхожу замуж!

Дориан поставила свою чашку на стол.

— Ты его любишь? — спросила она.

— Даже больше, чем туфли.

Дориан покончила со своими расспросами, поинтересовавшись, не связан ли он как-нибудь с движением зеленых.

— Насколько я знаю, нет.

— Тогда все отлично. Желаю тебе, дорогая, побольше удачи.

Мне вдруг стало любопытно, какой была Дориан в нашем возрасте. Мне стало интересно, будем ли мы с Кло в шестьдесят лет сидеть вместе и рассуждать о делах наших мужей. О том, что наши сыновья слишком неблагодарные, и давать советы молодым соседям, проживающим в соседних квартирах, между тем, не забывая печь пироги, за которыми можно приятно обсудить любую проблему.

Кло и Дориан ушли вместе: Кло поехала встречаться со своим женихом, чтобы выбрать кольца, а Дорин отправилась снимать мужа с дерева. Я вернулась в прачечную и уже собиралась начать гладить, когда приехал Ноэль.

— Ты постригся, — подметила я без особого восторга. Мне уже начинали нравиться его растрепанные волосы. Он лишь улыбнулся.

— Я завтра встречаюсь с епископом.

— Ты мог бы просто надеть шляпу, — посоветовала я, на что он только улыбнулся.

— Не для этого, — произнес он с ухмылкой.

Брат выглядел немного старше, но счастливее. Морщины, появившиеся вокруг его глаз за последний год, лишь подчеркивали блеск его глаз.

— И что ты мне сейчас расскажешь? — спросил я его, скрестив пальцы.

— Я священник, Эмма, — сказал он таким тоном, будто ожидал от меня безоговорочного одобрения.

Я не побоюсь сказать, что в тот момент у меня кольнул в груди. Я попыталась скрыть свое разочарование, безразлично протирая стол. Я этого, честно, не ожидала. Мне казалось, что путешествия вокруг света отрицали его принадлежность к церкви. Но ведь мы с Ноэлем был абсолютно разные люди.

— А как насчет того, что ты никогда не сможешь завести семью, любить или даже заниматься сексом? Как насчет того, чтобы наблюдать за тем, как живут другие и не иметь возможности самому ничего попробовать? А как тебе нравится одиночество? — Я задавала ему эти вопросы, безумно расстроенная его признанием.

Он взял меня за руку.

— За прошлый год я многое попробовал в жизни. Некоторые мои открытия оказались замечательны. Я сделал вызов судьбе, и многое, что встречалось мне на пути, было мной ранее не познано, но я увидел все то, что хоте увидеть. Даже то, что лучше бы людям никогда не знать.

Ноэль рассказал мне о своем путешествии в Судан, в особенности о крошечном четырехлетнем мальчике, который умирал от голода. Его тело было измученным, кости выпирали через тонкую кожу, все мышцы скручены, а живот раздулся. Он оказался слепым, и этот его недуг был врожденным. Это маленькое существо было совсем одиноким. Мать ребенка умерла за месяц до того, как мой брат нашел его умирающим на грязной кровати лагеря. Пока Ноэль держал его за руку, слезы текли по изможденному лицу ребенка. Он вцепился в брата, боясь, что его снова оставят одного. Ему было лишь четыре года, а он уже знал, что умирает. Мой брат спел ему песенку. Он гладил его по голове, а когда у того отказали почки, он лежал, обняв ребенка, громко молясь за него и целуя его в мокрую щеку. Этот маленький человечек никогда не знал той жизни, которая нам представлялась чем — то само собой разумеющимся. Он никогда не узнал, что жизнь может доставлять радость. Он же испытал лишь потерю и боль. Почему?

Эта история глубоко задела меня за живое. Я сразу вспомнила, сколько всего хорошего происходит в нашей жизни. Даже когда мы что — то теряем, мы обязательно что — то находим. А этот ребенок? Когда же он что — то обретет? Ноэль просидел с ним два дня. Он произвел последний обряд, и ребенок умер у него на руках. Но Ноэль мог поклясться, что мальчик улыбался. Казалось, что эта улыбка была вызвана присутствием брата. Мальчика звали Басса, и он хотел стать врачом, когда вырастет. Ноэль прервал свое повествование, потому что слезы струились по его лицу. Я не могла вымолвить ни слова и чувствовала, как горят мои щеки.

— Он член моей семьи, Эмма.

Я сидела, задыхаясь от жалости к мальчику, которого я никогда не знала, и к брату, который присутствовал при его смерти.

— Ты возвращаешься.

Мое сердце начинало разрываться на части.

— Я уезжаю, — кивнул он в ответ.

— Ты мог бы быть членом благотворительной организации.

— Я священник.

Мы оба заплакали, но в то же время и я, и он понимали, что он принял верное решение, и хотя я чувствовала боль в сердце и слезы струились из глаз, я была горда тем, что он мой брат. Я крепко обняла его.

— Я тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю, Эмма.

Так закончился наш разговор.

Через неделю мы с Кло ходили по магазинам и искали наряд для ее помолвки. — Я слишком толстая в этом платье? — спросила у меня Кло, кажется, в четырнадцатый раз.

— Да у тебя десятый размер. Нет такой одежды, в которой ты бы плохо выглядела, — ответила я ей в четырнадцатый раз.

У меня жутко болели ноги, и я не была настроена больше гулять по магазинам. Тут она нашла черное платье, которое очень напоминало те предыдущие восемь черных платьев, которые уже имелись у нее в гардеробе. Я ей напомнила об этом, но мои слова не возымели действия.

— Эмма, ты ничего не понимаешь, — сказала она по пути к прилавку.

Я оказалась слишком голодна, чтобы с ней спорить. Мы уже купили туфли и приготовились перекусить. Я еле шла, а Кло была раздражена. Мы только успели сделать заказ, когда зазвонил ее телефон. Высветился рабочий номер Тома. Она ответила, но ей звонил не Том. Я видела, как ее лицо побледнело. Том почувствовал себя плохо, и его отвезли на скорой помощи в больницу. Мы молча вышли из ресторана. Сев в машину, мы лишь перекинулись несколькими словами.

— С ним все будет хорошо, — сказала я, ужаснувшись от мысли, что могла заблуждаться.

— Я знаю, — безучастно произнесла Кло.

Никто из нас в это не верил. Она безумно мчалась по дороге, а я даже не возмущалась. Мы вбежали в госпиталь, чуть не сбив информационный стенд. Отец Кло умер от сердечного приступа, и, стоя около стенда, я знала, что она тайно винит себя в том, что с Томом может произойти то же самое. Ее трясло, она размахивала руками, а когда попыталась заговорить с медсестрой, то у нее пропал голос. Я стойко держалась, а она в ужасе ждала удара. Тут Кло откашлялась и спросила про состояние здоровья своего жениха. Женщина улыбнулась и заглянула в компьютер. Кло закрыла глаза, я же пристально смотрела на женщину и на ее компьютер. Но та все еще улыбалась нам.

— Дорогая, он в хирургии, — радостно заявила она.

Хирургия — это хорошо. Это значит, что он не мертв. У отца Кло дело до хирургии так и не дошло. Мы обе поняли, что это хорошие новости. Кло с облегчением вздохнула. Том не был мертв. После этого нам пришло в голову, что для этого у него еще предостаточно времени. Ну что же все-таки с ним случилось? Кло опять побледнела. Думаю, я тоже.

— У него что — то с сердцем? — спросила она, уже готовая разрыдаться в ожидании ответа этой незнакомки. Слезы обжигали ей глаза, и она так крепко сжимала мою руку, что могла сломать ее.

Женщина вновь взглянула на экран.

— Нет, — улыбнулась она. — Дорогуша, у него подозрения на аппендицит.

Слово «аппендицит» сделало свое дело. Мы переглянулись.

— Подозрения на аппендицит? — решила уточнить Кло, снова заливаясь краской.

— Да, дорогая. Он тут долго не пробудет, — обнадежила женщина, и я заметила, что ее взгляд был уверенным. — Подозрения на аппендицит, — повторяла я, чтобы окончательно убедиться, что мы от радости ничего не напутали.

— Аппендицит, — подытожила Кло, улыбаясь, после чего мы истерично расхохотались и никак не могли подавить смех. Кло облокотилась на меня, а ее коленки были крепко прижаты друг к другу. Могло показаться, что она хочет в туалет. А я тем временем вытирала слезы, стараясь не сопеть.

Улыбка исчезла с лица женщины. Очевидно, она решила, что мы просто ненормальные. Это делало всю ситуацию еще более забавной. Мне нужно было срочно в туалет. Лицо Кло выражало боль, и, боясь того, что нас сейчас выпроводят из больницы, Кло взяла себя в руки.

— Простите, — обратилась она к женщине, — вы не могли бы подсказать, где здесь женский туалет?

Мы тут же рассмеялись, и женщина холодно попросила нас покинуть помещение до тех пор, пока мы не сможем контролировать свои действия.

Итак, мы сидели в машине Кло рядом с больницей. Когда мы наконец — то замолчали, Кло повернулась ко мне.

— Как ты думаешь, его уже привезли из операционной? — спросила она.

Я взглянула на часы.

— Полагаю, что операция длится не более двадцати минут.

Выражение ее лица вмиг стало серьезнее.

— О боже, что же мне теперь делать?

— Ты о чем? — поинтересовалась я.

— Он скоро вернется в палату, а нас выгнали из больницы.

— Да нет же! Эта женщина просто попросила нас взять себя в руки.

— Мы вели себя как полные идиотки. Аппендицит — это серьезно. Я не хотела смеяться, я просто испытала огромное облегчение, что у него не было ничего серьезного с сердцем.

— А я была рада, что его не сбила машина, — призналась я.

— Как ты думаешь, он поправится? — вдруг спросила она меня, немножко побледнев.

— А ты себя нормально чувствовала после того, как тебе удалили аппендицит? — поинтересовалась я. — Ну да, — услышала я в ответ.

— Ну а я? — спросила я.

— Что тебе сказать? Насколько я помню, ты много стонала. Но на самом деле в подростковом возрасте ты всегда ныла, — с ухмылкой произнесла Кло.

— Если учесть то, что врачи вовремя обнаружили у него аппендицит и сейчас его оперируют, то все должно быть замечательно.

— Его брат Рупер сейчас в отделении, — доложила мне подруга, прежде чем заметила, что я собираю нитки, прилипшие к брюкам. — Прекрати!

— Прости, — произнесла я, складывая руки на коленях. — Ты хочешь войти?

— Пока еще рано. Я терпеть не могу Руперта, — призналась Кло.

— Неужели? — заинтересованно спросила я. Она о нем никогда ранее не упоминала.

— Лучше бы я его вообще не знала, — пробурчала подруга.

Я уточнила, в какой палате он будет, а поскольку у нас был еще целый час в запасе до того, как Том оправится после операции, мы направились в столовую, где неохотно заказали капусту с беконом, и принялись ждать Шона.

Мы прождали его уже больше получаса. Наши тарелки давно унесли, а кофе остыл. У нас возникло то неприятное чувство, которое появляется, когда сидишь за абсолютно пустым столом, а около пятидесяти человек с подносами ищут, куда бы присесть. Вдруг пожилая кривоногая женщина с явно выраженным артритом и волосами, выкрашенными в синий цвет, остановилась около нашего столика и закричала своей подруге, стоящей в очереди:

— Я больше не могу ходить, Долорес, ноги меня не держат!

Мы поняли намек, встали и вышли, попивая несвежий кофе среди курильщиков, один из которых был так мил, что протянул каждой из нас по сигарете.

— Нет, спасибо. Мы больше не курим, — призналась Кло с печалью в голосе.

Прошло пятнадцать минут, за которые мы успели выкурить две сигареты, как приехал Шон. Тома наконец — то перевели на второй этаж.

Его брат Руперт сидел у изголовья его кровати.

— Где, черт побери, вы были?

Он мне сразу же не понравился.

Том лежал под капельницей и все еще под действием наркоза. Но, увидев Кло, он улыбнулся.

Она наклонилась и поцеловала его, намеренно игнорируй его брата.

— Я очень сожалею, но к тому времени, как мы приехали сюда, ты уже был в операционной.

Том кивнул и улыбнулся.

Его брат недоверчиво взглянул на Кло.

— Ты работаешь лишь в десяти минутах езды от больницы.

У него было отталкивающее выражение лица.

Кло же лишь усмехнулась и спокойно ответила:

— Несмотря ни на что, сейчас мы здесь.

— Лучше поздно, чем никогда, — пробурчал он.

— Почему бы тебе не заткнуться? — предложила ему Кло, все еще улыбаясь. Том засмеялся, хотя было не совсем понятно, что вызвало у него смех: слова Кло, либо танцующие розовые слоники.

Его брата эти слова не задели.

— Ты же понимаешь, что он мог умереть.

Клода самодовольно ухмыльнулась.

— Он чувствует себя замечательно.

— Аппендицит может быть опасен для жизни, и я не нахожу в этом ничего смешного, — огрызнулся Руперт. Улыбка исчезла с лица Кло.

— Отвали, Руперт, — произнесла она, что вызвало улыбку на лице Тома.

Несмотря ни на что, Том был вместе с нами.