3

— Я очень озабочена, — говорила тетя Мод. — Прилично ли продолжать эти морские купания, в особенности теперь, когда ты будешь обручена с мистером Оливером Фойем.

Я только что положила в рот последний кусочек манго из фруктового салата с мороженым, который завершал наш завтрак, и поспешно проглотила его, чтобы ответить:

— Но вы сами предложили мне это сегодня, тетя.

— Да, дорогая. Но теперь я думаю о предстоящих шести неделях. Что подумает мистер Фой о своей невесте, если она спускается на берег и… — она с трудом подыскивала слова, — раздевается в каком-то там вигваме, построенном для нее Дэниелом Чунгом.

— Но ведь Дэниел охраняет меня снаружи, — отвечала я. — К тому же там маленький Джэкоб, а Дэниел всегда призывает на помощь старшую сестру Джэкоба, Лили.

Тетя Мод вздохнула.

— Я не знаю ни одной молодой леди, которая ездила бы купаться с бывшим слугой-китайцем.

— Думаю, что Оливеру Фою об этом известно, — весело проговорила я, — и еще он наверняка знает, что иногда я выхожу с Дэниелом в море. И все же просит моей руки, поэтому не должен думать обо мне слишком плохо. Возможно, ему даже нравится мысль о жене, которая любит плавать и ходить под парусом.

Обычно я входила в столовую за десять минут до гонга, чтобы иметь возможность побеседовать с бабушкой Эллиот. На этот раз я поведала бабушке, как я безуспешно расспрашивала тетю Мод о замужней жизни, а потом рассказала ей о встрече с Чедом Локхартом из Англии. Я объяснила, что он искал Дэниела Чунга. Затем я рассказала все о таинственном и непонятном для меня разговоре на китайском языке.

Я никогда не воображала себе, что бабушка ответит мне на мои вопросы или посочувствует моим проблемам, но я черпала уверенность из разговоров с ней, возможно, только потому, что облекала мысли в слова — и тем самым делала их более ясными. А сегодня все было не так. Наверное, бабушка не нашла что посоветовать мне в отношении предстоящего обручения с Оливером Фойем и не предложила никакого разъяснения делу мистера Локхарта к Дэниелу Чунгу.

За столом я рассказала дяде Генри и тете Мод о том, как встретилась на дороге в Ферн Галли с мистером Локхартом, как проехала с ним часть пути в Очо Риос, но не рассказала им последних событий — я чувствовала, что это личное дело, касающееся одного Дэниела. Ленч был закончен, дядя Генри, помешивая лимонный чай, казалось, обдумывал замечание тети Мод об уместности морских купаний. Он закончил трапезу, но в задумчивости двигал челюстями, чтобы убедиться, что они в хорошем состоянии. Затем он проговорил:

— Я думаю, дорогая Мод, что мы не должны ограничивать занятия Эммы на тот короткий период, пока она остается с нами.

Он поднялся, и я уже подумала, что сейчас он возьмет свой чай на террасу, как он обычно делал перед тем, как пойти в спальню для послеполуденного сна, но вместо этого он подошел ко мне, и улыбка осветила его мрачные черты.

— В конце концов, — сказал он мягко, почти печально, — мы всегда желали ей счастья. — И он неловко поцеловал меня в лоб, слегка потрепал по плечу, затем взял чашку и медленно двинулся к террасе.

— Спасибо, дядя Генри, — сказала я вслед. — Спасибо вам за все.

На глаза мои внезапно набежали слезы. Они взяли меня в свой дом и пытались сделать мою жизнь в нем счастливой в течение прошедших двенадцати лет. Нет, я несправедлива: они сделали мою жизнь счастливой: мне не на что жаловаться. Грустно, но я так и не стала им дочерью, как не стали они мне настоящими родителями. Какой-то существенный элемент гармонии в наших отношениях всегда отсутствовал.

В тот момент у меня не было сомнений, что это было много печальнее для них, чем для меня. Я бы желала, чтобы меня больше любили, и желала бы больше любить их. Но у меня была надежда, что мы с Оливером Фойем будем удачливее в этом отношении.

В половине третьего я надела новое платье и причесалась. Точно в половине четвертого Оливер Фой подъехал к дому в элегантном черном экипаже с желтыми колесами. Я этого, конечно, не видела, так как в тот момент сидела в зале с дядей и тетей, и каждый из нас старательно делал вид, что читает газету или журнал. В это время Аманда, с огромными от ужаса глазами прибежала сообщить о приезде гостя и сказала, что Уильям, конюх, готов позаботиться о лошадях, как было ему приказано.

Минутой позже дворецкий Энох открыл дверь и доложил.

— Входи, входи, Оливер, дорогой приятель, — с напускной сердечностью приветствовал гостя дядя Генри. — Я думаю, нет нужды представлять здесь кого-то. Все друг с другом знакомы, так?

— В самом деле, Генри.

Джентльмены обычно обращались друг к другу по фамилии, если только не были близкими друзьями, однако теперь, когда мое замужество было обсуждено и решено, они стали называть друг друга по именам. Я наблюдала, как Оливер приветствовал мою тетушку. Она нервничала, когда тот склонился над ее рукой. Размышляя о нем, я не смогла припомнить черт моего будущего мужа, а теперь я этому удивлялась, потому что он был отнюдь не неприметен.

Высокого роста, сильного телосложения, с вальяжными манерами, красивый мужчина по всем стандартам; у него были глубоко посаженные голубые глаза и короткий прямой нос. Его светлые волосы были немного длиннее, чем того требовала мода, а усы его были подстрижены квадратно. Одевался он со вкусом, выглядел элегантно, но держался предельно сдержанно. В этом смысле он очень отличался от своего отца, сэра Энтони, который имел необузданный и деспотичный характер.

Я сидела на длинной софе, как мне велела тетя Мод, и, когда Оливер обернулся ко мне, улыбнулась и подала ему руку:

— Добрый день, мистер Фой.

— Добрый день, Эмма. Какая вы хорошенькая!

— Благодарю вас. — Я коснулась рукой софы. — Может быть, присядете, Оливер? Сейчас подадут чай.

Несколько минут все четверо довольно скованно болтали о погоде, о прошлогоднем урожае кофе, о преимуществах хиссарского скота перед неллорским; причем разговор вели преимущественно мужчины. Сисси и Аманда подавали чай под бдительным присмотром Эноха; когда они удалились, разговор перешел на более общие темы: новая опера под названием «Ля Богем»; изобретение американца мистера Лэнгли — паровая машина, позволяющая покрывать большое расстояние; новая английская газета «Дейли мейл», имевшая большой успех; последний роман мистера Томаса Гарди «Темный жид», который Оливер Фой недавно прочел. Тетя Мод не читала беллетристики, кроме как в женских журналах, а дядя Генри не читал ее вообще; но я была страстной читательницей и регулярно каждые две недели совершала путешествие в Кингстон, чтобы взять в библиотеке книги. Библиотечный фонд имел более десяти тысяч названий, в том числе тысячу — художественной прозы.

Я читала роман Гарди, и была благодарна возможности поговорить с Оливером Фойем о книге, известной нам обоим. Прошло минут тридцать, и тетя позвонила в колокольчик, чтобы Аманда и Сисси убрали чашки и тарелки. Как только это было сделано, дядя Генри поднялся и сказал:

— Мод, моя дорогая, давай предоставим этих молодых людей на некоторое время самим себе.

Оливер Фой встал и ожидал, пока тетя с дядей удалятся. Когда дверь за ними закрылась, он улыбнулся мне, и я уловила в его глазах усмешку, когда он произнес:

— Я надеюсь, вы знаете, Эмма, что нас оставили наедине специально, чтобы я сделал вам предложение?

— Да, Оливер, дядя сказал мне. Должна признать, я ощущаю некоторую робость. Тетя Мод так волновалась, так готовилась к вашему визиту, что мне казалось, мы просидели здесь вечность в ожидании вас; и чем дольше мы сидели, тем больше нервничали. Но я не должна была говорить вам всего этого.

Он рассмеялся и покачал головой.

— Это совершенно в вашем стиле, Эмма, и надеюсь, вы всегда останетесь самой собой. А сейчас я должен сделать признание. Я уверен: вы думаете, что мы с вами недостаточно знакомы, однако мы с вами бывали в одной компании. Виноват, но я очень пристально за вами наблюдал, в особенности когда почувствовал все большее влечение к вам. — Он заложил руки за спину и медленно прохаживался по комнате. — Эмма, я приготовил и отрепетировал весьма длинную речь, в которой признавался, как впервые влюбился в вас, когда вы еще были маленькой девочкой, а теперь это чувство выросло с вами, изменилось и углубилось. Но речь совершенно выпала у меня из памяти, и я должен просто признаться вам, что я давно восхищался вами и уважал вас, а теперь понимаю, что люблю вас и желаю, чтобы вы были моей женой. Это не импульсивная декларация, Эмма. Я зрелый человек, обладающий ясными понятиями; и теперь я спрашиваю вас, окажете ли вы мне честь стать моей женой.

Я смотрела на него — чувства мои были очень странными. Я знала, что некоторые девушки моего возраста рассматривают замужество скорее как окончание чего-то, нежели как начало, но я все снова и снова представляла себе, каково это будет: выйти замуж за Оливера Фойя, жить с ним в одном доме, сидеть за одним столом, спать в одной постели.

Я спросила:

— Оливер, дядя Генри рассказал вам мою родословную?

Он кивнул с серьезным видом.

— Думаю, что да. Помню, как вы приехали на Ямайку, когда мне было двадцать с небольшим, и я всегда знал, что вы — дочь сестры Мод Шеферд, которая умерла в Англии. Ваш дядя сказал мне, что ваш отец был субалтерном Британской армии, что он был убит под Омдурманом за несколько недель до смерти вашей матери от чахотки, и я понимаю, что ни ваш дядя, ни ваша тетя не одобряли этого брака. Вы это имели в виду, когда спрашивали, Эмма?

— Да, — ответила я. — Но я хотела рассказать вам, что я чувствую. Видите ли, моя мать и тетя Мод потеряли родителей, когда тете было восемнадцать, а матери — всего восемь. Их фамилия была Эллиот, и здесь, в столовой, есть портрет моей бабушки Эллиот.

Оливер Фой кивнул, показывая, что он — весь внимание.

— Да, я видел его однажды, когда мы с отцом приезжали сюда на званый обед несколько дней тому назад. Вы очень похожи на нее, Эмма.

— Благодарю вас за то, что вы это отметили. Они с мужем и еще десять человек погибли, когда ирландские террористы взорвали бомбу в Клеркенуэлле. Бабушка с дедушкой как раз в это время проезжали там. Моя мать и тетя Мод стали жить с опекуном, родственником моего отца, как я понимаю. Он был стар, был холостяком и, полагаю, был очень суровым человеком. Год или более спустя дядя Генри приехал с Ямайки, чтобы провести в Англии полгода, и встретил тетю Мод. Они поженились, и она приехала сюда вместе с ним, а моя мать осталась жить с опекуном, мистером Рэнделом. Дядя Генри рассказывал вам все это?

— Не в таких деталях. Думаю, он не считал это необходимым.

— Может быть, он — нет, но я желаю, чтобы вы знали. Когда моей матери было восемнадцать, она сбежала от своего опекуна и вышла замуж за Ричарда Делани, субалтерна Беркширского полка. Он стал моим отцом, и, когда я родилась, он находился с полком в Кентербери, а моя мать жила в небольшом коттедже, снятом для нее. Когда мне было четыре года, его послали далеко за моря, и я не помню его, у меня остались лишь смутные воспоминания о матери. Мне говорили, что у них не было частных доходов, так что на офицерское денежное содержание и паек они едва сводили концы с концами; но одно воспоминание я сохранила о матери: она была счастлива. Я сделала паузу и приложила ладонь ко лбу: — Простите, но теперь уже не могу припомнить, с чего я начала.

— Полагаю, это имело отношение к браку, который не одобряли, — мягко подсказал Оливер Фой.

— Да, это верно. Все были очень злы на мою мать. Она потеряла права на наследство, которое в любом случае не было бы велико. Мистер Рэнделл, опекун, таким образом просто избавился от нее — а тетя Мод писала длинные письма с упреками, а потом перестала писать вообще. Я все это знаю от самой тети. Тетя Мод до сих пор считает, что поступок моей матери непростительный и дерзкий, и только тогда заговаривает о моих родителях, когда хочет привести пример дурного поведения. В таких случаях она туманно обозначает их как «некоторые люди». С недавних пор я положила за правило не спорить с ней, но хочу, чтобы вы знали, что я люблю своих родителей и уважаю память о них; и я была бы в отчаянии, если бы вы позднее узнали об их прошлом и стали упрекать меня. Думаю, теперь я сказала вам все, Оливер.

Он стоял и смотрел на меня сверху вниз с тем же серьезным выражением, но я была почти уверена, что вижу удовлетворение в его глазах.

— Благодарю вас за то, что вы мне это рассказали, Эмма. Теперь я буду знать, что вы унаследовали характер своих родителей, а не являетесь продуктом воспитания дяди и тети. Поверьте, я очень благодарен вашим родителям, и никогда не стану думать и говорить о них иначе чем с уважением. Есть что-то еще, что вы хотели бы сказать мне?

— Пожалуй… нет. Но вы не будете возражать, если я кое-что спрошу у вас?

— Задавайте столько вопросов, сколько вам угодно. Я признался, что изучал вас, Эмма, но вы не изучили меня — и мне хотелось бы, чтобы вы узнали как можно более о человеке, который делает вам предложение.

Я ощутила неожиданную волну любви к Оливеру Фойю. Симпатия и понимание — это бесценные дары, и мне показалось, что в своем спокойствии и терпении он одарил меня и тем, и другим в полной мере.

— Я просто хотела бы знать, нужно ли мне будет, когда я стану вашей женой, расстаться с некоторыми своими увлечениями. Пожалуйста, не поймите меня превратно. Я знаю, что ваша жена должна нести обязанности по дому и некоторые общественные обязанности, и общество ждет от нее того, что приличествует женщине такого положения. Меня это несколько пугает, поскольку я не слишком умна, но я буду стараться соответствовать вам. — Я сделала паузу, и вновь почти потеряла нить; мне хотелось собраться с мыслями, но, прежде чем я продолжила, Оливер Фой сказал:

— Вы любите ездить верхом, и купаться в море, и ходить под парусом. Вы об этом хотели спросить, Эмма?

— Да. Видите ли, тетя Мод считает, что все это неприлично для леди.

Он едва заметно улыбнулся.

— У меня нет возражений, но я полагаю, что замужняя леди должна несколько по-иному обставлять свои увлечения, нежели девушка. Будьте добры, продолжайте ездить верхом, но я буду обеспокоен, если моя жена будет скакать галопом на лошади, что, я слышал, за вами водится. Я сам не люблю ни купаний, ни морских прогулок в лодке, но моя жена будет иметь в своем распоряжении двух горничных. С одной или двумя, в сопровождении слуги-мужчины, всегда можно будет отправиться на купание и на пикник либо на морскую прогулку; и я уверен, что ваш давний слуга, Дэниел Чунг, очень надежный человек для обеспечения вашей безопасности. Мой ответ устраивает вас, Эмма?

— Более чем устраивает, вы очень добры и благородны, — с благодарностью сказала я.

Он широко улыбнулся:

— Вы вскоре можете обнаружить, что морские купания станут модным увлечением среди всех леди острова, в особенности среди молодых. Многие пожелают последовать примеру миссис Оливер Фой. А теперь могу я повторить свой вопрос, Эмма? Окажете ли вы мне честь стать моей женой?

Я ответила:

— Да, Оливер, я стану вашей женой, и это большая честь для меня.

Он протянул ко мне руки, предлагая подняться. Его губы коснулись моей щеки, а затем он крепко обнял меня за плечи и поцеловал в губы. Что-то резко вздрогнуло во мне, неожиданно и мощно. Мысли все куда-то улетучились, и осталось одно ощущение, сильное и соленое, как море? и жгучее, подобно солнцу. Я задрожала, силясь открыть глаза, стараясь избавиться от этого наваждения. Оливер Фой нежно коснулся моих щек и заглянул мне в глаза.

— Благодарю вас за согласие, Эмма, — низким голосом сказал он. — Вы сделали меня счастливым человеком.

* * *

Последующие дни прошли для меня как во сне. Будто бы я притаилась в уголке своего сознания и оттуда наблюдала, как Эмма Делани вертится в подхватившем ее вихре жизни.

Наша помолвка была объявлена в газетах «Колониал стандарт» и «Ямайка газет» — и я сразу же стала объектом интереса, и не только в графстве Обитель св. Анны, но и в трех других графствах острова, поскольку весть о женитьбе единственного оставшегося в живых представителя клана Фой, предводителя белого общества, насчитывавшего на острове менее пятнадцати тысяч человек, вызвала, как и следовало ожидать, бурю.

Нужно было приготовить приданое; составить список гостей; разослать приглашения; организовать прием поздравляющих и еще переделать сотню других мелких дел, множество деталей, которые нельзя упускать. К большому моему изумлению, тетя Мод была очень спокойна и весьма эффективно помогала во всех делах, за что я была ей искренно благодарна. У нас перебывало множество посетителей, и в общественных местах, в церкви меня все поздравляли. Большинство из них бывали искренни, но я не могла не ощущать подводных течений, порожденных завистью со стороны некоторых молодых леди и их матерей.

Меня это не удивляло: я знала, что главной целью жизни их было удачное замужество.

Несмотря на обилие работы и свалившуюся на нее ответственность, тетя Мод была в хорошем настроении — так же, впрочем, как и дядя Генри: может быть, от предчувствия, что можно, наконец, избавиться от груза забот, который они взвалили на себя двенадцать лет тому назад, когда я вошла в их дом. Я не винила их за это.

Два дня спустя после объявления о помолвке Оливер повез нас с тетей Мод в Диаболо-Холл. Для меня было потрясением осознать, что очень скоро я буду отвечать за порядок в этом огромном доме со множеством слуг — и я испытала облегчение, узнав, что миссис Фергюсон останется в доме в качестве экономки. Это была тощая шотландка с бледным лицом. Ей было уже за шестьдесят — так сказал мне Оливер — но мне она показалась совершенно такой же, какой я ее впервые увидела в церкви десять лет тому назад.

Сэр Энтони привез ее из Глазго тридцать лет тому назад в качестве горничной для своей жены, с тех пор она постепенно повысила свое положение в доме до звания экономки. У нее были очень сдержанные и суровые манеры, и Оливер сказал, что она прекрасно контролирует прислугу и выполняет свои обязанности достойно и тщательно. Когда она сурово и без улыбки приветствовала меня, я поняла, что это объясняется недовольством: ведь ей придется поделиться своим положением единоличной хозяйки Диаболо-Холл, которой она оставалась так долго, с будущей миссис Фой.

Оливер приезжал ко мне почти каждый день. Дважды мы вместе ездили верхом, и целых полдня во вторую неделю нашей помолвки провели в конюшнях, у Оливера содержались полдюжины скаковых лошадей. Однажды дядя Генри и тетя Мод сопровождали нас на скачки в Кумберленд Пен, где мы с восторгом могли наблюдать, как лошади Оливера выиграли два заезда. В перерывах между скачками, оставив на некоторое время дядю и тетю, мы с Оливером прогуливались под руку по жесткой сухой траве и столкнулись лицом к лицу с Чедом Локхартом.

Я рассматривала вместе с Оливером программку, и, похоже, мистер Локхарт занимался тем же, потому что мы буквально натолкнулись друг на друга. Он и Оливер одновременно приподняли шляпы, и оба собирались взаимно извиниться, когда мы с мистером Локхартом узнали друг друга. У меня было потом чувство, что он просто поклонился бы и встал поодаль, если бы я неожиданно не воскликнула:

— Это вы, мистер Локхарт!

— Добрый день, мисс Делани. — Он переложил шляпу в руку и галантно поклонился мне, затем взглянул на Оливера. — Добрый день, сэр. Моя фамилия Локхарт, я приехал из Англии.

Оливер был немного удивлен.

— Вы — друг семьи Шефердов? — спросил он. Пришлось вступить мне:

— Нет, Оливер, я встретилась с мистером Локхартом в Ферн Галли неделю или две тому назад. Я пыталась помочь Джозефу, у которого отлетело колесо от повозки, а он проезжал мимо — и был так добр, что остановился и помог. Но я должна представить вас: мистер Локхарт, это мистер Оливер Фой, мой жених.

— Мистер Локхарт.

— Мистер Фой.

Оба поклонились друг другу, и мистер Локхарт продолжил:

— Я вас искренне поздравляю, сэр. Мое знакомство с мисс Делани было мимолетным, но я не сомневаюсь в том, что вам суждено счастье. — Его дымчато-серые глаза с нежностью смотрели на меня. — Примите и вы мои поздравления, мисс Делани.

— Благодарю вас. Я удивлена, увидев вас здесь, мистер Локхарт. Я была уверена, что вы уехали в Англию.

— Пароход, на который я купил билет, отплывает лишь раз в месяц, так что мне придется прождать еще несколько дней. — Он взглянул на Оливера и отошел в сторону. — Не смею задерживать вас, сэр. Пожалуйста, извините за вторжение.

— Что вы, никаких извинений, — с обычной вежливостью ответил Оливер. — Вы ведь на Ямайке недолго, но я надеюсь, вполне насладились пребыванием здесь.

— В высшей степени. Хотелось бы остаться еще, но я надеюсь приехать в следующем году для завершения моих дел здесь.

— Мы всегда рады гостям из Англии, — сказал Оливер. — Если я могу оказать вам помощь, пожалуйста, обращайтесь. У меня одно-два мелких дела здесь и много связей, как на острове, так и во всей Вест-Индии.

Мистер Локхарт улыбнулся.

— Я полагаю, сэр, вы слишком скромны. Я очень быстро понял здесь, как высоко почитается имя Фой. — Он заколебался, но затем продолжал: — Есть дело… возможно, значительное, в котором вы можете быть заинтересованы. — Он извинился жестом. — Сейчас неподходящий момент, но, если вы найдете полчаса времени в течение последующих нескольких дней, наш разговор может быть выгоден нам обоим. Оливер подумал и сказал:

— Если это — деловой проект, я предпочел бы, чтобы дело было изложено в первой инстанции на бумаге.

Мистер Локхарт опять улыбнулся, на этот раз с сожалением:

— Здравая идея, сэр. Но это дело я доверить бумаге не могу: оно слишком деликатное.

Я ожидала, что Оливер выкажет удивление, но он совершенно бесстрастно спросил:

— Дело не выходит за рамки законности?

— Совершенно.

Оливер потер подбородок серебряным набалдашником трости.

— В ближайший вторник я буду на собрании в Ямайка-клаб в одиннадцать утра, — сказал он. — Если вы потрудитесь прийти к полудню, мистер Локхарт, я буду к вашим услугам. Клуб вы найдете на Гановер-стрит.

— Благодарю. Значит, до вторника пополудни. — Мистер Локхарт вновь поднял свою шляпу и поклонился мне. Я заметила, что шляпа была новая и недорогая. — Ваш покорный слуга, мисс Делани, — проговорил он, — и надеюсь, что вы простите мне мое ненамеренное столкновение.

Я в это время гадала, имеет ли то дело, о котором он намеревался говорить с Оливером, что-то общее со свитком и золотой монетой, которую дал ему Дэниел. Я не могла вообразить, что все это означает, и никому об этом происшествии не говорила, потому что предполагала, что так хочет Дэниел. Теперь я решила молчать об этом и дальше, если только сам Оливер не заговорит со мной на эту тему после встречи с мистером Локхартом. Мы любезно попрощались с ним и двинулись дальше. Через некоторое время Оливер задумчиво сказал:

— Будет интересно услышать, что такое мистер Локхарт собирается мне сообщить.

— Да. Он рассказал мне, что несколько лет прожил в Китае, и его семья, похоже, имела там бизнес. Вы знаете, Оливер, он очень странный. Он все время называет себя излюбленной жертвой злобной Судьбы. И, представьте себе, Дженни и в самом деле наступила на его шляпу и испортила ее. С другой стороны, Джозеф был напуган при виде мистера Локхарта и сделал знак против дурного глаза.

— Весьма предусмотрительно со стороны Джозефа, — с улыбкой сказал Оливер. — Мистер Локхарт может быть сколь угодно странным, если ему так угодно, но он к тому же еще и опасный человек.

Я была поражена:

— Опасный? Но откуда вы можете это знать?

Он пожал плечами.

— Дорогая моя, я распознаю авантюриста с первого взгляда. А теперь давайте забудем на время об этом джентльмене и вернемся на наши места. Я возлагаю большие надежды на выигрыш своего Бой Блю в следующем заезде.


В среду, когда Оливер заехал за мной, чтобы взять меня покататься, я спросила его, как прошла встреча с мистером Локхартом накануне.

Он покачал головой с выражением одновременно удивления и сожаления, как мне показалось.

— Боюсь, что это рискованное предприятие.

— Какое предприятие, Оливер?

Мой жених поджал губы, слегка нахмурился и вынул хлыст из чехла.

— Ну… он считает, что возможно получить большой доход с кокосовых плантаций, при условии, что урожай будет полностью использоваться, как это делается в юго-восточной части Океании. Производство копры, растительного масла; корм скоту, волокно, пунш. Да, привлекательно в теории, но в действительности вложения капитала никогда не покроются доходами.

— Понятно.

Это слово, по сути, было сказано неосмысленно: я едва ли выслушала вторую часть ответа, потому что с того момента, как только он начал рассказывать, я поняла, что он говорит неправду — хотя сама не знаю, по каким признакам. Меня это шокировало, и несколько минут я чувствовала себя крайне неловко, однако вскоре мне пришла мысль, что многие решили бы, что я лезу не в свое дело, поэтому Оливер, несомненно, предпочел сказать ложь, нежели игнорировать мое любопытство.

Иногда в эти дни мы ненадолго оставались наедине. Если мы бывали уверены, что никого рядом нет, Оливер обнимал меня и целовал в щеки, в шею и губы. Я ощущала сильнейшее возбуждение, дыхание мое прерывалось, и сердце начинало колотиться. Казалось, что внутри меня зажигается огонь, какое-то томление, которому я не знала названия.

Дважды Оливер сопровождал меня на морские купания. Он был добросердечен с Дэниелом; был удивлен тентом, под которым я переодевалась.

— Ваша тетя совершенно права, называя это вигвамом, Эмма. Мы построим для вас здесь небольшую хижину, чтобы вы могли переодеваться с большим комфортом.

Он бродил по берегу с полчаса, наблюдая, как я плавала и плескалась в чистой холодной воде. У Дэниела не было купального костюма. Он входил в воду прямо в брюках, обрезанных выше колен, а затем ожидал, когда они высохнут на нем. Он научил меня задерживать под водой дыхание и сделал мне очки, как у себя. Они позволяли мне прекрасно видеть все под водой — я открыла для себя целый мир, полный чудес и красоты.

В прошлом году он научил меня подводной охоте с дротиком, хотя я не вполне преуспела. Дэниел был в этом деле мастером, он использовал дротик собственного изобретения: тонкую стальную стрелу толщиной не более моего мизинца, конец которой был сплющен и отделан зазубринами перед самым острием. Он говорил, что сталь лучше слушается под водой, чем дерево, потому что создает меньшее сопротивление.

Хотя Оливер знал репутацию Дэниела как прекрасного ныряльщика, он был сильно встревожен, когда мы впервые вместе исчезли под водой. Сестренка Джэкоба, Лили, которая охраняла тент, заверила его, что я проделывала это много раз прежде и нахожусь в совершенной безопасности. Я была благодарна Оливеру за то, что он разрешил продолжать морские купания, и намеревалась стать лучшей из жен для столь благородного мужа. Именно тогда я решилась заговорить с Дэниелом о том, что тревожило меня с того самого дня, как дядя Генри объявил о предложении Оливера Фоя.

Рано утром во вторник, когда, как я знала, Дэниел занят уборкой в домике, я навестила его и извинилась за то, что отрываю его от дел. Он усадил меня в маленьком садике и принес стакан холодного сока.

— Спасибо, Дэниел, — сказала я. — Ты сможешь уделить мне некоторое время для разговора?

— Конечно, мисс Эмма. — Он сел рядом со мной на кедровую скамью, которую сам сделал. Отсюда открывался вид на море и деревушку внизу. — О чем вы желаете поговорить?

— О замужестве. Я уже спрашивала тетю Мод, но она почти падает в обморок от смущения при любом упоминании об отношениях мужа и жены, от которых рождаются дети. Если бы была жива твоя милая Мэй, она бы мне все объяснила, но теперь мне не у кого спросить. Я уверена, что все деревенские ребятишки узнают об этом немного раньше, но мне никто об этом не рассказывал. А мне необходимо знать это перед тем, как я выйду замуж.

Дэниел продолжал сипеть сложа руки и задумчиво смотрел в сторону побережья.

— Трудно поверить, что раса, которая правит четвертью мира, может быть столь глупа, — тихо проговорил он. — Однажды моя мать сказала, что англичане живут в разладе с природой. Тогда я еще не понимал, что она имела в виду. — Он обернулся ко мне с тревогой в глазах. — Мисс Эмма, вы должны узнать это от женщины. Не подобает мне говорить с вами о таких вещах.

— Я знаю, Дэниел, но к кому еще я могу обратиться?

Некоторое время он молчал, а затем сказал:

— Можете ли вы отлучиться со мной этим утром?

—Да!

— Тогда я отвезу вас в деревню и попрошу Шебу поговорить с вами.

— Шеба! Какая замечательная идея! Как я сама о ней не подумала.

Шеба была сестрой Мэй, старше ее на пять лет. Толстая жизнерадостная женщина, имела шестерых детей и добродушного ленивого мужа, который работал лишь время от времени, когда у него было для этого настроение, что случалось редко. Зарабатывала на семью Шеба. По утрам она стирала белье для Меблированных комнат в Очо Риос, а вечерами работала там же помощницей на кухне и горничной. Я нечасто виделась с ней, но вспоминала о ней как о веселой женщине с озорными глазами и сердечной улыбкой.

Дэниел подвез меня к деревянному дому на окраине деревни. Муж Шебы сидел на солнцепеке на разломанном стуле, курил сигару и обмахивался пальмовым листом. Трое детей Шебы, двое мальчиков и девочка, играли в какую-то игру половинкой кокосовой кожуры и камешками. Из кривой трубы поднимался дымок, из открытых дверей и окна валил пар.

— Подождите, пожалуйста, мисс Эмма, — сказал Дэниел.

Он соскочил с повозки и пошел в дом. Муж Шебы приоткрыл один глаз, а потом вновь закрыл его. Дети перестали играть и окружили меня, однако не приближаясь к повозке. Спустя две минуты из дверей появилась Шеба в сопровождении Дэниела. Ее лицо и руки блестели от влаги, ее длинное одеяние и белый фартук были в мокрых пятнах. Она расплылась в добродушной улыбке, в глазах ее светились веселые искорки.

— Доброе утро, мисс Эмма.

— Доброе утро, Шеба. Как ты поживаешь? Как семья?

— Все хорошо. Давайте-ка вы возьмете поводья, мисс Эмма, а старушка Шеба сядет вместе с вами, так чтобы мы за две-три минутки доехали до какого-нибудь тихого местечка у дороги. — И она указала большим пальцем куда-то за плечо. — А Дэниел побудет здесь, пока мы не вернемся.

— Спасибо, Шеба. — Я перешла на сиденье возницы и взяла поводья, а Шеба тем временем усаживалась в повозке рядом со мной, так что скрипели пружины.

— Вот туда, мисс Эмма, — указала Шеба.

Я щелкнула языком, и Руфус сразу же пошел шагом. Менее чем через минуту мы были на дороге, которая шла по прибрежной стороне, а еще через три минуты я свернула на зеленую террасу, которая скалой обрывалась в море. Шеба с легким вздохом поудобнее уселась на сиденье: ведь за целый день у нее редко находилось несколько минут, когда она могла посидеть и отдохнуть.

— Дэн говорит, что вы ничегошеньки не знаете из того, что должно произойти, когда выходишь замуж, мисс Эмма, и некому рассказать вам.

— Так и есть, Шеба. — Я повернулась к ней, чтобы лучше видеть ее лицо.

Она покачала головой и снова вздохнула, на этот раз с сожалением.

— Белые люди думают, будто это что-то дурное. Но это совсем не так, по-моему, мисс Эмма. — Ее щеки расползлись в улыбке, глаза с озорством блеснули, и все ее тело заколыхалось в смехе. — Если у тебя хороший мужчина, который любит тебя — и ты любишь его, так что обоим хорошо, так это лучшее, что есть на свете. Это будто побывать на небесах. Уж поверьте мне, мисс Эмма. Как говорят черные «Любовь кусает горячо…»

— У меня предчувствие, что это должно быть что-то особенное…

— Так вот я расскажу вам об этом. Вы же были любимым дитятей моей дорогой сестры Мэй, и старая Шеба никогда не откажется помочь вам. Здесь нет никого, кто бы узнал, о чем мы тут с вами болтаем, и мы можем говорить о чем угодно. — Она вновь улыбнулась, и в улыбке почти спрятались за щеками ее глаза. — Только я стану говорить словами простыми, а может быть, вы и слов-то таких не знаете о том, что происходит между мужчиной и женщиной, так я буду называть их по-нашему. Вы не стесняйтесь, мисс Эмма, вам старая Шеба объяснит все, чего вы не поймете: вы останавливайте меня и спрашивайте.

— Да, Шеба, я спрошу.

— Так мы начнем с того, чем в точности отличается от нас мужчина и зачем Господь Бог сделал его таким…

Мы сидели на меленькой зеленой террасе, затененные тентом от яркого солнца, и разговаривали. По большей части говорила Шеба, и ее мягкая горловая речь лилась неторопливо, временами прерывалась вздохом восхищения, когда она объясняла мне разные тайны супружеских отношений. В первые минуты я краснела, больше от удивления, чем от смущения, но вскоре это прошло, и когда я задала первый из мучавших меня вопросов, я уже могла говорить так же спокойно, как и Шеба.

Через полчаса мы подъехали к ее дому и нашли там Дэниела, играющим с детьми в крикет: он использовал самодельную клюшку и наскоро вырезанный деревянный мяч. Муж Шебы лениво наблюдал за ними, изредка отзываясь на крики и потасовки детей. Дэниел помог Шебе слезть с повозки.

— Где ты была, женщина? — спросил ее муж.

— Тебе до этого нет никакого дела, дурачина старый. — И она похлопала меня по руке. — Счастья вам, мисс Эмма.

Когда мы отправились в обратный путь, я спросила Дэниела:

— Если я принесу тебе соверен, ты отдашь его за меня Шебе?

— Не надо никакого соверена, мисс Эмма.

— Попроси ее принять это ради меня, пожалуйста.

— Ну хорошо. Шеба рассказала вам все, что вы хотели знать?

— Да, она все объяснила. — Я покачала головой и не могла не улыбнуться: — Должна сказать, все это очень странно, Дэниел. В самом деле очень странно.

В теплый июньский день, когда дул прохладный бриз с моря, который мы называли Доктор, я была обвенчана с Оливером Фоем. Венчал нас епископ Ямайки, доктор Наттел, в кафедральной церкви Кингстона. Затем последовал великолепный прием в Миртл Бэнк Отеле. Я была в восторге, но очень нервничала, оказавшись центральной фигурой в таком важном обществе. Тетя Мод была само величие и спокойствие и всегда находилась под рукой, чтобы поддержать меня.

Мы должны были провести медовый месяц, а вернее, две недели, на Гаити. Оливер арендовал красивый дом в Сен-Марке у знакомого по бизнесу из Порто-Пренс, который позаботился о том, чтобы весь штат прислуги обслуживал нас. Нас сопровождал камердинер Оливера, Рамирес, цветной с примесью испанской крови, и двое горничных из Диаболо-Холла, которые в будущем станут моими личными горничными. Их звали Марта и Бекки, обе были всего на несколько лет старше меня, но весьма опытные, потому что проходили практику в других домах. Впервые я увидела их за неделю до свадьбы в Диаболо-Холл. Казалось, они приятные молодые девушки, всегда улыбающиеся. Их улыбки исчезали лишь в присутствии Оливера. Перед ним они испытывали немое благоговение. Я полагала, что они вполне устроят меня как горничные, но была бы рада поменьше видеть Рамиреса. Это был молчаливый человек лет сорока. У него был холодный взгляд, и, когда он смотрел на меня, я читала в этом взгляде презрение.

В день свадьбы в семь часов вечера мы сели на пароход. Оливер заказал нам отдельные каюты, так, чтобы я смогла выспаться и отдохнуть за это короткое путешествие. Я очень оценила этот великодушный жест, поскольку чувствовала, что стресс и возбуждение истощили меня душевно и физически.

На следующий день мы сошли на берег на маленькой красивой пристани, которая представляла собой домик из белого и желтого кирпича, стоявший на низком деревянном помосте. На берегу уже ждали два экипажа, чтобы доставить нас домой. Наша спальня была холодной, огромной и великолепно меблированной комнатой во французском стиле, с отдельными гардеробными комнатами для каждого.

Я достала из чемоданов свои красивые платья, не в силах дождаться, когда Марта и Бекки сделают это. Я получила наслаждение от ленча на пленэре, предложенного Оливером, и от прогулки по прохладному лесу. Я с томлением вспоминала все, о чем мне поведала Шеба, и с трепетом ждала, когда же кончится день.

Я наслаждалась ванной, которую мне приготовили Марта и Бекки — в самой огромной ванной комнате, которую мне доводилось видеть; и, одевшись позже в одно из самых моих любимых новых платьев, я с удовольствием обедала с Оливером за столом — таким абсурдно огромным для двоих, что я вынуждена была подавлять смех, глядя на нас.

Я с наслаждением выпила два бокала шампанского за обедом и с удовольствием слушала веселого Оливера. Я с предвкушением пошла в свою спальню, отослав наконец Марту и Бекки; раздевшись сама и тщательно выбрав, какую из трех изысканных ночных сорочек надеть, я вошла в освещенную свечами супружескую спальню; я забралась на огромную кровать и с трепетом ожидала Оливера.

Прошло некоторое время, и муж пришел ко мне — и тогда начался долгий и тягостный кошмар.

Загрузка...