Зловещий брак

5

Я медленно села в постели, и мой мозг будто пронзила страшная правда. С холодной, ужасающей определенностью я поняла: это миг окончательного выбора. Если я сейчас подчинюсь Оливеру или стану молча страдать, как это бывало раньше, то моя душа будет сломлена навсегда.

Могло статься, что это и была его единственная цель, и, достигнув ее, дальше бы он использовал меня как приевшуюся игрушку, время от времени. Эта мысль была искушением, темным и соблазняющим, поскольку в ее основе было избавление от страха и унижения, обещание мира и покоя через принятие его манер и образа жизни. И я, которая однажды была Эммой Де-лани, стану существом, мало чем отличающимся от мифического вуду… другими словами, от зомби, живущего среди нас мертвеца.

Оливер обошел кровать, будто зачарованный тем, что он прочел в моем лице. Он находился между мною и моим будуаром. Я откинула одеяло, затем внезапно отпрыгнула от него через всю кровать и бросилась к открытой двери его гардеробной. Он издал короткий напряженный смешок, полный возбуждения, и направился за мной. Закрывать дверь времени уже не было. Когда он настиг меня, я была у стола и схватила один из стоявших на нем серебряных подсвечников.

Я обернулась, держа подсвечник обеими руками, как меч. Незажженная свеча упала на пол. Воющий порыв ветра ударил в стекло и вновь отозвался в камине спальни рычащим зверем. Я так плотно сжала челюсти, что говорила сквозь зубы, и слова пробивались из горла, как через песчаные заносы.

— Не подходи, Оливер! — дрожащим голосом прохрипела я. — Отойди, или, клянусь, я ударю тебя!

Он остановился, и глаза его вспыхнули восторгом.

— Вы угрожаете мне, мадам? — с удивлением спросил он. — Вы осмелились угрожать своему мужу? Да покарает вас за это Бог.

— Нет! — Голос мой был не слышнее шепота, и слезы катились по моим щекам. — Я никогда больше не позволю ни избивать, ни насиловать, ни оскорблять себя, Оливер. Никогда, никогда, никогда! — Голос мой возвысился и сломался, но слова не кончились. — Если ты оставишь меня в покое, я стану изображать на людях все, чего ты захочешь, но я больше не лягу с тобой в постель, Оливер! Никогда! Спи с женщинами из Мур Таун, но никогда не прикасайся ко мне.

Он смотрел на меня со смешанным выражением ярости и восхищения, пугавшим меня. Затем он прыгнул вперед. Думаю, он ожидал, что я ударю подсвечником снизу вверх или в сторону, что дало бы ему шанс перехватить предмет, но в состоянии бешенства и страха, которые обуревали меня, я ударила основанием подсвечника прямо ему в лицо. Сила удара увеличилась от его же собственного рывка. В последний момент ему удалось повернуть голову, и удар пришелся на щеку, но от силы удара он отлетел назад и был ослеплен. Затем он упал и ударился головой об округлый подлокотник кресла красного дерева.

Ветер завывал вокруг дома, дождь злобно барабанил в ставни. Оливер лежал возле кресла в полуобмороке, и рука его была прижата к щеке. Когда он, медленно переводя взгляд, отыскал мои глаза, его ступор прошел. Я поняла, что единственный выход для меня — бежать, иначе я не доживу до утра. Я в панике подобрала подол ночной рубашки и бросилась к двери, уронив по пути подсвечник. Чтобы выхватить ключ из двери, понадобилось не более четырех-пяти секунд; затем я быстро закрыла дверь и повернула ключ в замочной скважине с другой стороны. Однако за половину этого времени краем глаза я увидела, как Оливер медленно поднялся на колени, а потом на ноги; но от страха мне показалось, что эти секунды превратились в часы.

Он бешено дергал ручку двери, а я в это время уже вынула ключ из скважины и бросила его под кровать. Голос Оливера, рыдающий и неровный, был исполнен жуткой ярости: он приказывал мне открыть дверь, он ругался и угрожал. Я кинулась в будуар и сорвала с себя рубашку. Мое сердце бешено колотилось от страха, и, слава Богу, я увидела, что Бекки уже выложила на утро мне чистое белье.

Трясущимися руками я натянула на себя белье, застегнув лишь половину пуговиц. Открывая гардероб, я услышала из комнаты Оливера страшный стук — и сердце мое почти остановилось от страха, когда я поняла, что он пытается выломать дверь: возможно, при помощи стула. Я в панике вынуждена была бежать в чем есть, но к тому времени я уже натянула на себя бриджи, рубашку, шарф, носки и сапоги. Я уверила себя в том, что дверь крепкая и открывается вовнутрь, так что ее непросто выломать, сломав замок с одной стороны или сорвав с петель с другой. Благодарение Богу, в его гардеробной не было колокольчика для прислуги. Оливер ругался и ревел в промежутках между страшными ударами, которые он наносил, но дверь не поддавалась, и буря заглушала его крики. Я подхватила стоящую возле кровати маленькую керосиновую лампу, чтобы осветить себе путь через темный дом. Кроме Соломона, вся прислуга должна была давно уйти на свою половину; Соломону полагалось после ухода Оливера в спальню загасить лампы и также удалиться. Через две минуты я была у боковой двери огромной кухни — эта дверь была ближайшей к конюшням. Там висели на крючьях несколько фонарей на случай непогоды. Я поставила на пол лампу, зажгла один из фонарей и открыла засов двери. Ветер тотчас же вырвал дверь у меня из рук. Нагнув голову, я с трудом продвигалась вперед, а затем приложила все усилия, чтобы закрыть дверь на наружный засов.

Вспышка молнии осветила гнущиеся деревья, летящие по ветру ветви, струи дождя, похожие на стальные тросы.

До этого момента я действовала инстинктивно, не осознанно, но теперь, сгибаясь под ветром и пробираясь к конюшне, я поняла, что иду к Дэниелу Чунгу. Если я доберусь до него, я умолю его увезти меня на «Мисс Эмме» навсегда из Диаболо-Холл и с этого острова, где моя жизнь превратилась в кошмар. Такая идея, конечно, была не лучшей, но я и была вне себя от страха и не могла придумать другого выхода.

И вновь мне предстояла борьба с ветром, чтобы открыть, а потом закрыть дверь конюшни. Лошади метались от страха и предчувствия, тревожно отзываясь ржанием на раскаты грома. Когда я брала упряжь из стойла, я увидела, как огромный пук соломы поднялся с пола, будто засосанный неведомой трубой — и тут же послышался удар сверху: это ветер пытался сорвать крышу конюшни.

Я повесила фонарь на крючок и принялась седлать Аполло, лихорадочно приговаривая про себя:

— Не спеши… но и не медли… Оливер не сможет выйти… О Господи, умоляю, не дай ему выйти… Помоги мне, Господи. Давай, перевяжи здесь… утяни подпругу. Теперь поводья. Если он вырвался оттуда, он будет обыскивать дом… ему не придет в голову искать в конюшне… О Господи, не дай ему подумать о конюшне…

Наконец все было готово. Я взяла фонарь и начала выводить Аполло между стойлами. В этой конюшне Оливер держал лошадей для экипажа и нескольких верховых. Остальные скаковые лошади находились в конюшне в миле отсюда, в Рио Хойе. Я выбрала себе Аполло, потому что он был лучшей лошадью из семи в Диаболо-Холл. Отпустив поводья, я осторожно открывала дверь: сначала верхнюю задвижку, потом нижнюю. Но, как только я приподняла задвижку, тут же налетел ветер и закружился в конюшне, как дикий зверь. Я издала крик ужаса: дверь была выломана прямо у меня в руках, а фонарь отлетел прочь. Он упал на солому, и в одно мгновение вспыхнуло пламя.

Я зарыдала и закричала:

— О, нет, нет! — и рванулась прочь вместе с Аполло. У выхода я что было сил закрутила поводья о столбик. В пять секунд я была вновь в конюшне, и увидела, что погасить пламя надежды нет: ветер раздувал его с неистовой силой. Я бегала от стойла к стойлу, поднимая доски, прикрывающие вход, что было силы хлопая по крупу каждую лошадь, крича и толкая их к выходу. С полминуты они в панике сбивались в табун и бегали по проходу. Я попала под копыта, но умудрилась откатиться в сторону невредимой. Пока я вставала на ноги, одна из кобыл, Ледиберд, нашла дверь, и за ней последовали остальные.

Я была в смятении и едва ли понимала, что делаю, но я четко знала, что Оливер пытается выломать дверь, если он еще не сделал этого. В любом случае горящая конюшня будет мгновенно замечена из дома. Занавеси были везде задвинуты и окна плотно закрыты, но буря всегда действует на некоторых завораживающе, поэтому найдется тот, кто нет-нет да выглянет в окно — а вскоре конюшня заполыхает так, что пожар будет виден на мили вокруг.

Лошади разбежались. Я отвязала Аполло и повела его. Проход из конюшни вел к железным воротам, поставленным на каменные столбы, а вокруг на восток от Диаболо-Холла поместье было огорожено сплошной каменной стеной. Я не села на лошадь, потому что знала, что мне еще нужно открыть ворота. Я вся промокла. Рубашка и бриджи прилипали к телу, в сапогах хлюпала вода. Мы были в двадцати шагах от ворот, когда я оглянулась. Тут же несколько раз вспыхнула молния, и в ее свете я увидела Оливера, бегущего вслед за мной по траве.

Если бы он не был без пиджака, в одной белой рубашке, я бы его не заметила на фоне дома. Но глаз уловил движущееся белое пятно, затем едва различимые черты лица и волосы, прилипшие ко лбу. Руки его были протянуты вперед, а поскольку ноги были неразличимы в темноте, казалось, что за мной движется нечто вроде белой птицы с расправленными белыми крыльями. Затем я рассмотрела, что в одной руке он держал, подобно мечу, что-то длинное и серебристое… тот самый подсвечник, которым я его ударила.

Все это я увидела, как если бы то была картина: сцена, запечатленная на вставке «волшебного фонаря».

Но тут вновь вспыхнула молния, и я была на мгновение ослеплена. Короткий, но разрывающий слух удар грома сотряс землю, и я зажала от ужаса уши руками. Зрение вернулось ко мне — и я увидела приближающуюся белую фигуру, теперь уже близко: силуэт Оливера на фоне бледного света молнии, отраженного от облаков.

Я услышала свой крик как бы со стороны и тут же увидела угловым зрением странную вещь: дождь все еще хлестал, и его струи были подобны стальным канатам; но один из этих канатов, сверкающий более других, был направлен параллельно поверхности земли и двигался быстро на уровне моего плеча куда-то влево — прямо по направлению к угрожавшему мне человеку.

Эта стальная стрела ударила в цель — и белое пятно исчезло. Казалось, очень долгое и томительное время длилась тьма — вот опять какое-то облако света зажглось и затанцевало в кромешной тьме бури. Я увидела, что Оливер лежит на спине, ногами ко мне, с раскинутыми руками, и голова его закинута так, что виден лишь подбородок. Прямо из центра его груди, из белой кипени рубашки, торчал сверкающий тонкий предмет, действительно схожий со струей воды. То был тонкий стальной нож, похожий на иглу. Я видела такой же точно много раз… и однажды даже держала в руках… То было подводное охотничье копье Дэниела Чунга.

Чья-то рука тронула меня за плечо —: и рядом со мной во тьме выросла еще одна фигура: это мог быть только Дэниел. Я вцепилась в него руками, перекинув поводья вокруг руки, и прокричала сквозь шум бури:

— Помоги нам Бог, Дэниел! Что ты наделал!

Через рев ветра донесся до меня его голос:

— Я думал, он хочет убить вас, мисс Эмма.

— Он хотел.

У меня стучали зубы. Дэниел взял меня за руку и потянул по направлению к дому. Теперь я увидела, что пламени в конюшне не было: вероятно, его сбил дождь, но вскоре искры вместе с ветром опять превозмогут дождь. Дэниел кричал:

— Вы должны вернуться в дом, мисс Эмма! Теперь вам ничего не угрожает. Забудьте, что вы видели, и не беспокойтесь обо мне. Я выйду в море еще до рассвета. Я решил уплыть навсегда и уже отправил вам прощальное письмо.

Все мое существо сжалось в комок и погрузилось в кромешное смятение. Я остановилась, прижала ладонь ко рту и вплотную приблизилась к Дэниелу. Едва ли я знала, что хотела сказать, поскольку противоречивые мысли, ощущения и желания вспыхивали как молнии и пропадали — так же, как молнии во тьме.

— Да, уплывай поскорее! — кричала я и даже слегка подтолкнула его к воротам. — А мне нужно идти к Оливеру. Он… может быть, он не умер. Я должна помочь ему.

И я пошла к тому месту, где лежал Оливер. Дэниел бросился ко мне и поймал меня за руку:

— Нет, мисс Эмма!

Но я так и не узнала, что он хотел сказать мне, потому что следом за этим случилось нечто, что подействовало на мой мозг, как кислота на медь. Огромная стрела молнии пронзила землю прямо возле нас, так что земля покачнулась у нас под ногами. Мы упали, и Аполло бы ускакал, если бы я не вцепилась в поводья. Но я успела увидеть, что молния ударила как раз в стрелу, торчавшую из груди Оливера. Вокруг острия все еще вспыхивали голубые огоньки, а воздух наполнился странным запахом озона. Тело Оливера содрогнулось и приподнялось: конечности его дергались, будто в зловещем нелепом танце. Я не видела, как тело вновь упало наземь, потому что порыв ветра свалил меня самою, но я видела, как охваченное огнем тело корчилось и как на глазах таял и сжимался в бесформенную массу стальной клинок.

Помню, как какая-то сила потащила меня по траве: это обезумевший от страха Аполло поскакал прочь, унося меня на поводьях. Затем натяжение поводьев ослабло: Дэниел схватил одной рукой их, а другой поставил меня на ноги. Я взглянула в сторону дома, содрогаясь от только что увиденного. Как в тумане, я глядела на огонь, который разгорался с огромной скоростью, прорвавшись сквозь крышу конюшни. Черными силуэтами на фоне огня проскакали лошади. И вот появились другие огни: из дома бежали люди с фонарями в руках.

Какая-то часть моего мозга, все еще способная работать, пыталась осмыслить, что же увидят пришедшие на место преступления люди. Оливера Фойя, лежащего на земле с оплавленным рыболовным копьем, торчащим у него из груди. Выпущенных на волю лошадей и горящую конюшню. Мистрисс Фой, одетую для верховой езды — и это в грозу и бурю — с оседланной лошадью. Я вспомнила о письме-завещании, которое Оливер оставил своему адвокату, полное фальшифой любви и заботы, но также и грозных обвинений. И поняла, что я уже не могу повернуть назад, что у меня не могло быть будущего как у вдовы погибшего Фоя — даже если бы я желала стать владелицей поместья и состояния мужа. Но я не желала.

Сквозь дождь я пристально вгляделась в Дэниела и вцепилась в его руку, пошатываясь под порывами ветра:

— Возьми меня с собой, Дэниел, умоляю! — прокричала я. — Ты мой единственный друг. Ради Бога, возьми меня с собой на шхуну, увези меня из этого ужасного места. Здесь меня не ждет ничего, кроме несчастий. Лучше уж я умру в чистом, прекрасном море, чем буду ожидать ужасной участи здесь.

У меня остались лишь смутные воспоминания о том, что случилось в следующие несколько минут. Шум урагана был оглушающим. Думаю, что Дэниел спорил со мной, а я кричала на него. Помню себя верхом на Аполло — мы уходим на север по дороге, которая через Ферн Галли ведет к Очо Риос, все время вниз, и ветер остается за нашими спинами и хлещет нас дождем. Аполло шел стабильным тяжелым аллюром. По-зади меня ехал верхом на Фенг По Дэниел: тот шел быстрым шагом. Ужас, страх и шок, пережитые мною за последний час, парализовали меня. Но я была благодарна судьбе за это. Я даже не удивлялась, каким образом Дэниел оказался в Диаболо-Холле, да еще со своим рыболовным копьем, в такой час и в такую ночь. Я узнала об этом позже — но тогда это не имело уже никакого значения. Все события той ужасной ночи казались в конечном счете неизбежными: их будто сочинила и привела в действие сама Судьба.

Кто же был тот человек, который в моих воспоминаниях настойчиво ссылался на преследования злой Судьбы? Мужчина с дымчато-серыми глазами… давным-давно в том, ином мире, в котором я жила до замужества… Я не могла вспомнить его имени.

В памяти моей всплывали разные воспоминания. Оливер Фой стоит у постели, в глазах его блестит восторг и возбуждение; он смотрит на жену и приказывает ей раздеться… А вот он лежит на полу, прижав руку к голове, а жена рядом держит подсвечник, которым его ударила, и с неизбывным ужасом смотрит на тело мужа. Падающая лампа — и взрыв пламени на соломе. Жена Оливера Фоя ползет между копытами перепуганных лошадей. Чудовищная белая птица без лица, с распростертыми белыми крыльями летит по траве, чтобы схватить свою жертву…

Но казалось, что во всех этих картинах Эмма Фой, она же Эмма Делани, это не я, а совсем другая женщина. Я была рада и дождю, который хлестал по мне, пока мы ехали, и пронизывающему ветру. Без этого физического дискомфорта я бы полагала, что все случившееся — это долгий кошмар, от которого я вскоре должна очнуться.

Далеко за полночь мы достигли Ферн Галли, а через полтора часа — маленькой пристани Очо Риос. Буря не утихала, но для нас была уже менее страшна, поскольку высокогорные долины за нашей спиной стали нам защитой. Мы с Дэниелом не проронили ни слова, пока не доехали до его домика. Там я прокричала ему:

— Хочешь забрать вещи?

Он отрицательно покачал головой и прокричал, пригнувшись вперед:

— Все, что мне нужно, уже на борту.

Значит, он действительно собрался покинуть наш остров, еще до того, как он рискнул быть повешенным, спасая меня. Было невозможно поверить, что всегда тихий и мягкий Дэниел убил моего мужа, Оливера Фоя, всего четыре часа назад. Но это не отталкивало меня от него. Если бы у меня в ту жуткую ночь было копье, я бы сама метнула его в Оливера, когда он догонял меня с подсвечником в руке. В голове моей не было мысли об убийстве — только желание защититься, и я могла бы поклясться, что так же было с Дэниелом. Но летящее копье не ведало о наших желаниях.

«Мисс Эмма» стояла на двух якорях и была единственным судном в гавани. Все более мелкие суда были вытащены на берег и перевернуты, либо заведены наверх, либо затоплены в безопасных заливах. Ветер был слабее, чем наверху в горах. В домах горел свет, но все двери и ставни были плотно закрыты, поэтому вряд ли кто в ближайший час мог увидеть нас.

Я спешилась и сняла с Аполло упряжь, шлепнув его по крупу и приказав идти домой. Дэниел завел Фенг По в лодочный ангар. Когда буря утихнет и выяснится, что «Мисс Эмма» исчезла, Шеба отыщет мула и распорядится: продать ли его или оставить себе. Что касается Аполло, я надеялась, что он будет дома еще до рассвета; а если нет, то его опознают и приведут туда.

Я завязала косы сзади, и мы вместе с Дэниелом вытащили лодку из ангара и стащили к воде. Волны, поднятые штормом, в заливе становились чуть меньше; их глушили плавучие острова-пристани, так что доплыть до «Мисс Эммы» не представлялось особенно опасным. Сам по себе сильнейший дождь утихомирил волну, однако, когда мы поднимались на борт шхуны, он стал препятствием: мы ослепли от воды, стекающей по лицам и хлещущей в глаза.

Как только мы взобрались на палубу, Дэниел вытянул лодку на несколько саженей и закрепил ее, чтобы она не билась о борт. В рубке мы укрылись от непогоды и разговаривать могли без крика. Дэниел зажег фонарик для судового компаса, взял меня за плечи и заглянул мне в глаза. Дождь капал с его подбородка и носа, и темные раскосые глаза его были полны сожаления и горя.

— Вы можете вернуться, мисс Эмма, — проговорил он. — Еще не поздно. Шеба пустит вас в дом, а утром вы уедете. Теперь вам нечего опасаться мужа.

Я подняла руки и перехватила его запястья, почти крича от отчаяния:

— Нет, Дэниел, нет, нет! Я стала участницей всего этого кошмара. Я никогда не смогу сделать вид, что ничего не знаю. Полиция найдет то, что осталось от копья, в теле Оливера — и тотчас дознается, что оно твое. Больше такого ни у кого не было. Я не выдержу допросов. И я не выдержу здесь одна. Вы с Мэй были для меня вторыми родителями, и здесь не осталось никого, кого бы я действительно любила. Или кто любит меня. Пожалуйста, Дэниел…

— Тихо, девочка. Успокойся.

Я поняла, что у меня началась истерика, и я стала редко и глубоко дышать, чтобы обрести контроль над собой. Дэниел слегка встряхнул меня.

— Хорошо, мисс Эмма. Значит, теперь предстоит работа. На то, чтобы поднять пары, потребуется час. Значит, сейчас мы поднимем парус и пойдем с ветром в корму. — Он выглянул в оконце рубки. — Волна не такая большая, чтобы развернуть нас.

Внезапно, очень странно, я ощутила полное спокойствие.

— Скажи мне, что делать, Дэниел.

В темноте мы укрепили на мачте небольшой парус. Пока Дэниел зажигал бойлер, я крутила лебедку, чтобы поднять носовой якорь, и «Мисс Эмма» моментально развернулась кормой к ветру, на северо-запад. Откуда-то снизу поднялся Дэниел с веревкой в руках, и мы вместе привязали спасательные канаты к перекладинам, шпунтам и прочим надежным точкам, чтобы мы — могли безопасно передвигаться по палубе. Когда все было сделано, он взялся за штурвал и сделал мне знак поднять кормовой якорь.

В тот самый момент, как якорь был поднят, судно внезапно ожило: оно развернулось по ветру и двинулось по его воле. Как велел мне Дэниел, я оставила кормовой якорь в двух морских саженях от борта и немедленно начала складывать толстый кормовой канат. Натягивание этого толстенного каната помогает предотвратить поднятие кормы при рывке судна на волну. Стоя у руля, Дэниел вел шхуну. Ветер и волны несли ее в непроглядную тьму ночи.

Через некоторое время я вошла к Дэниелу в рубку и плотно закрыла за собой дверь. Теперь казалось, что Ямайки и вовсе не существовало. Все трое: Дэниел Чунг, «Мисс Эмма» и мистрисс Фой, которая была некогда Эммой Делани, — все трое существовали теперь в ином мире, и я была благодарна Богу за это.

От рубки в каюту вел узкий проход и трап. Дэниел стоял у штурвала; перед ним был освещенный компас, а сбоку — устройство с тремя уровнями для контроля двигателя, когда судно шло под паром.

— Может быть, мне пойти вниз и подбрасывать топливо для бойлера? — спросила я.

Он покачал головой.

— Ты еще не знакома с работой шхуны. Я скоро сам пойду взгляну на бойлер.

Я вытерла глаза тыльной стороной ладони, потому что руки мои были грязными, и сказала:

— Как хорошо идет шхуна, Дэниел.

— Да. — Он крепко держал штурвал. Казалось, он просто знает, как добиться от судна максимальной отдачи, а вовсе не командует им.

— Думаю, шторм через четыре-пять часов утихнет. Ураган не придет. Когда топка разгорится и ход станет плавным, мы пойдем без парусов. А когда стихнет шторм, возьмем курс на восток-северо-восток и пройдем через Наветренный пролив.

— А куда мы направляемся, Дэниел?

Он покачал головой и серьезно, как всегда, улыбнулся:

— В никуда, мисс Эмма. Никуда и повсюду. Я когда-то сказал, что на этой шхуне хотел бы проплыть всю Вест-Индию. Именно это нам и придется сделать. Но у нас нет порта назначения. «Мисс Эмма» — наш единственный дом.

— Я довольна этим, — сказала я. — Что ты прикажешь делать мне теперь?

— Возьмите-ка штурвал.

Я слегка заволновалась, но Дэниел крепко держал свои руки на моих, пока я не начала чувствовать ход шхуны, а затем вынул складной нож.

— Не нервничайте, мисс Эмма. Вы очень способный рулевой.

С этими словами он вышел из рубки. Где-то над нами разорвалась пелена штормовых облаков, и проглянул лунный луч. Волны перекатывались под шхуной, белая пена, фосфорисцирующая в лунном свете, билась о ее борта.

Я увидела, как Дэниел как раз перед рубкой травит канат. По-видимому, он вытаскивал на борт лодку, в которой мы приплыли. Но при такой качке он не мог втащить ее. Потом я увидела, как он взмахнул ножом, срезав канат. Спустя секунду лодка должна была оказаться в море.

Он двинулся к рубке и появился спустя минуту с чем-то вроде толстой длинной палки. Она сверкнула в лунном свете, и я поняла, что это железный лом. Зацепившись рукой за один из спасательных канатов, он перегнулся за борт и принялся отрывать и толкать что-то на борту.

Я вспомнила, что имя шхуны, «Мисс Эмма», не было написано на борту краской, а было начертано на доске, которая крепилась к шпангоутам. Значит, именно эту доску Дэниел оторвал при помощи лома.

Через две минуты он вернулся в рубку. С него стекала вода. Я думала, что он возьмет у меня штурвал, но он встал сбоку от меня.

— Я пустил лодку по волнам и сбил доску с именем судна, — сообщил он, — через несколько дней их принесет приливной волной к северному побережью, где-нибудь между заливом Монтего и берегом Святой Анны.

Я слегка повернула штурвал, внимательно наблюдая за кливером, и сказала:

— Я не понимаю, Дэниел.

— По очень простой причине, мисс Эмма. Если лодку и доску с именем вынесет на берег, есть надежда, что власти поверят, будто «Мисс Эмма» пошла ко дну — и я вместе с ней. — Он покачал головой. — Бог ведает, что они сочтут судьбой мистрисс Эммы Фой. Никому в голову не придет, что вы бежали со мной. С чего бы?

— Они вполне могут так решить, Дэниел, — сказала я. — Некоторое время тому назад Оливер заверил у своего адвоката письмо, по сути обвиняющее меня в случае его непредвиденной смерти. — И я пересказала содержание письма. — Возможно, полиция решит, что Оливер погиб от моей руки — и я бежала с тобой.

Дэниел с сомнением покачал головой:

— Это нелогично. Если вы желали стать наследницей, вы бы не сбежали. Более вероятно, что прислуга подумает, будто вы выехали в бурю, чтобы собрать разбежавшихся лошадей. Это типично для вас. Вас могла сбросить лошадь, вы могли потерять дорогу, в конце концов, провалиться в карстовую яму. В здешних местах тело пропавшего не ищут: это бесполезно. — И он посмотрел через плечо в темноту. — Что бы там они не решили, мы оставили им много загадок.

И это правда, подумала я. В отсутствие хозяина и хозяйки полную власть над поместьем и прислугой получит Рамирес. Огонь, раздуваемый ветром, должен был уничтожить конюшню. Отвязанные и разбежавшиеся лошади, наверняка бродившие неподалеку, явятся доказательством тому, что пожар — дело рук человеческих, невольно или по злому умыслу. В свете дня у ворот будет найдено тело Оливера Фоя, пронзенное стальным копьем, которое вскоре же будет признано принадлежащим полукитайцу, полуангличанину, лодочному мастеру и ныряльщику. Жену Оливера Фоя сочтут пропавшей без вести. Вместе с нею пропал и ее костюм для верховой езды. Одна из лошадей, Аполло, будет найдена без всадницы между Очо Риос и Диаболо-Холлом. Подумают, что полукитаец сбежал с острова, рискнув выйти в море в штормовую погоду. Лишь немногие поверят, что он мог выжить, да и то до той поры, пока на берег не вынесет разбитую лодку и доску с именем судна. Они получат все доказательства, что он утонул.

Внезапно я почувствовала вину перед тетей Мод и дядей Генри, ведь они сочтут меня погибшей. Я содрогнулась: для дяди с тетей узнать об этом будет лучше, нежели знать правду — что отныне я стану жить на шхуне, вместе с китайцем, будто морской бродяга.

Стоявший у моего плеча Дэниел помогал мне осваивать управление шхуной, не говоря ни слова. Я никогда ранее не держала руля, но моя уверенность с каждой минутой росла.

— Очень хорошо, — сказал Дэниел. — Теперь я должен оставить вас на десять минут. — И он растворился во тьме, уйдя по трапу. Я выкинула из головы все случайные мысли и сконцентрировалась на том, чтобы слиться с судном в одно целое. Вся моя одежда промокла до нитки, и я стояла в луже воды, но ветер был теплым, поэтому холода я не ощущала, если не вспоминала события этой ночи.

Через десять минут Дэниел взял у меня штурвал. Он переоделся в сухое.

— Идите в каюту и обсушитесь, мисс Эмма. Я достал брюки и свою рубашку для вас. Нам придется носить общую одежду и как-то перебиваться, пока мы не купим что-нибудь для вас, а это будет не раньше Гваделупы. Когда переоденетесь и высохнете, лягте и поспите, пока я не позову вас. Я повесил гамак, в такую качку он удобнее, чем койка. Там есть одеяла, если вам понадобятся.

— Нет, Дэниел, — сказала я. — Я приду, как только переоденусь. Я смогу быть полезной: буду топить бойлер, или приготовлю еду, или возьму штурвал, пока ты…

— Мисс Эмма, прошу вас. — И произнес уже строго: — На корабле должен быть лишь один капитан — даже на таком маленьком, как наш.

На мгновение я опешила. Как бы сильно я ни любила Мэй и Дэниела, я всегда принимала как само собой разумеющееся, что они подчиняются мне — ведь они слуги. Но теперь у меня не было слуг. Вместо этого был друг, старший, а не равный мне человек, поскольку я во всем зависела от него. Я стала это осознавать, однако причин для сожалений не нашла.

— Хорошо, Дэниел: я сделаю, как ты хочешь.

— Спасибо, мисс Эмма.

— Думаю, нам предстоит подумать о том, чтобы сменить имена, и не только свои, но и имя судна, и… и все такое.

— Да. — Он снял руку с руля и положил мне на плечо. — Поменять все. Но для этого будет много времени. А теперь иди отдыхай. Я позову тебя, когда нужна будет помощь.

— Обещаешь?

— Да. Взгляни: вот тут переговорная труба, а свисток находится за переборкой на правом борте.

Я взяла его за руку и прижалась щекой к его плечу в немой благодарности: он спас меня от смерти в эту ночь. Затем я спустилась по трапу в каюту и оставила его одного бороться со штормом. Когда я переоделась, закатала рукава рубашки и штанины брюк, которые были слишком длинны для меня, и залезла в гамак, зная, что воспоминания о событиях этой ночи вновь нахлынут на меня и что надежды заснуть нет. Несмотря на эту уверенность и несмотря на качку, как только моя голова коснулась маленькой подушки, я погрузилась в такой крепкий сон, будто проглотила снотворное — сон, милостиво избавленный от кошмаров.

Не всегда судьба бывала так милосердна. В последующие недели и даже месяцы были моменты, когда я во сне переносилась в Диаболо-Холл, вновь и вновь переживала бегство и преследование; видела ужасного Оливера, усмехающегося, со стрелой, пронзившей его грудь.

Но в ту ночь, первую ночь странной и удивительно счастливой для меня новой жизни, я спала без сновидений.