Глава 29

Вирджиния, 1966

— Зовите меня Томми. Меня все так зовут.

Он смотрел с высоты своего роста на эту изумительно красивую женщину, улыбавшуюся ему с причала, высокую, изящную, темноволосую, бесспорно принадлежавшую к высшему обществу, одетую в широкие белые брюки и свитер в белую и темно-синюю полоску.

— Хорошо… Томми.

— Я сказал Вирджинии, что она может на денек поехать с нами. — Одна рука Теда Фрэнклина лежала на плече этой женщины, другой он обнимал свою очередную подружку, самое последнее открытие Голливуда и предмет тамошних восторженных пересудов, Кристен де Винтер. — Она осталась в одиночестве. Приехала вместе с Майком Хэлстоном, а он отправился готовить какой-то репортаж.

— Ну и прекрасно, — отозвался Томми. — Я так очень рад. — Он говорил искренне. Ему не нравилась Кристен, ее глупость раздражала его, а Тед держался с ней так, словно она была одновременно и Эйнштейном, и царицей Савской.[34] Теперь же приятно будет провести денек в обществе человека, на первый взгляд вроде бы близкого ему по духу.

— Спасибо, я тоже очень рада. — Говорила она с заметным английским акцентом. — Я схожу возьму купальник?

— Если хотите. Мы обычно купаемся прямо так, — ответил Томми, широко ей улыбаясь.

— О господи! Наверное, не стоило мне приезжать.

— Конечно же стоило. Идите берите, если в нем вы будете чувствовать себя лучше. Вы в «Пирс-хаусе» остановились?

— Да. Можно мне прихватить шампанского или чего-нибудь в этом роде?

— Безусловно можно.


Возвратилась она через десять минут, таща за собой большую белую сумку; она улыбалась, счастливая, как ребенок.

— Это такое удовольствие. Люблю яхты.

— Для меня тоже удовольствие, — улыбнулся в ответ Томми.

Они отчалили и направились к рифам.

— Хотите понырять в маске?

— Ой, да, очень!

— Тед? Кристен?

— Нет, спасибо. Мы понаблюдаем за вами и поэкономим силы.

— Лучше наденьте безрукавку, а то спину сожжете под таким солнцем, — посоветовал Томми Вирджинии.

— Я бы надела, но у меня нет, — ответила она. Потом вдруг широко улыбнулась. — После того что вы говорили чуть раньше, безрукавка кажется уже неуместной.

— Ну, когда просто купаешься, это совсем другое дело. Я вам дам свою, держите.

Он дал ей майку-безрукавку, маску и дыхательную трубку; она скользнула в воду.

— Плывите за мной, — позвал он, — я тут знаю очень красивые уголки.

Томми нырял возле этого рифа уже, наверное, сотню раз, но неизменно поражался ярким краскам, удивительной тишине и спокойствию прекрасного подводного мира, добродушным, причудливо окрашенным рыбам и восхищался ими словно впервые.

— А что это жжется? — спросила Вирджиния, внезапно вынимая изо рта раструб дыхательной трубки. — Такое ощущение, словно в меня одновременно впиваются тысячи иголок.

— Микроскопические медузы. Они безвредны. Наверное, у вас очень чувствительная кожа. Я ничего не ощущаю.

— А я ощущаю, и очень, — рассмеялась она. — Я как принцесса из сказки — чувствую все. Тут изумительно. Даже несмотря на медуз.

Потом они лежали и загорали на палубе. После минутных колебаний она последовала примеру Кристен и тоже сняла верхнюю часть купальника; груди у нее были поразительно белые, соски темные и очень большие. Томми остался в плавках.

— Вы извращенец, — поддразнила она. — Меня уверяли, что тут будут одни нудисты.

— Член боюсь сжечь, — ответил Томми, — он у меня очень чувствительный.

— Как моя кожа.

— Похоже, они созданы друг для друга. Хотите что-нибудь выпить?

— Лимонад у вас есть? Ой, да, я же захватила шампанское, — спохватилась она, раскрывая свою белую сумку. — И фрукты.

— Прекрасно. А вы сами шампанское разве не будете?

— Нет, я не пью.

— Совсем?

— Совсем.

— Ну, мы тут пьем все. А вы не возражаете, если мы будем пить ваше шампанское?

— Конечно нет. Я его для этого и взяла.

Томми позвал стюарда; тот работал у него уже много лет, это был невысокого роста, похожий на обезьянку человечек из Танжера. Жил он круглый год на яхте независимо от того, использовалась она или нет, и выполнял обязанности уборщика, повара, посыльного, дворецкого. Звали его просто Джей,[35] и, по его словам, другой семьи, кроме яхты и Томми, у него не было. Томми всегда подозревал, что Джей скрывается от полиции, но никогда ни о чем его не расспрашивал: Джей был отличным работником, и Томми вовсе не хотел потерять его.

— Расскажите-ка нам немного о себе, — обратился к Вирджинии Тед Фрэнклин. — Как получилось, что вы сюда приехали с Майклом?

— Ну, он мой очень старый знакомый. Я как-то была в Нью-Йорке, он сказал, что его дом тут стар и нуждается в перестройке, а я специалист по интерьерам, вот я и приехала, посмотрела все, что мне было нужно, сделала наброски и заметки и теперь жду его, чтобы вместе ехать назад.

— И когда вы должны уезжать?

— Послезавтра.

— Ага. А откуда у вас английский акцент? Очень приятный, кстати.

— Наверное, от долгой жизни там. С мужем.

— Так, значит, вы замужем?

— Да.

— И как его зовут?

— Александр. Александр Кейтерхэм.

— И он не возражает против того, чтобы вы одна отправлялись на яхте со всякими беспутными типами? — спросил Том.

— Он в Англии.

— А-а.

— Но нет, мы не в разводе, — сказала она, улыбаясь. — Мы ведем… очень сложную жизнь.

— А вы хотели бы развестись?

— Нет, — ее голос сразу стал холодным, — ни в коей мере.

— Ну и отлично. А теперь, Вирджиния Кейтерхэм, что бы вы хотели на обед? Джей! Что у нас на обед?

— Рыбный мусс.

— А мусс тоже я поймал?

— Нет, сэр.

— Ну, ладно. Тед, Кристен, вы как?

— Не возражаем, — объявил Тед. — Мы пока спустимся до обеда на часок вниз. Тут ужасно жарко.

— Идите. Вирджиния, вы как, о'кей?

— О'кей.

— И хорошо. Боюсь, яхту сейчас немного покачает, — сказал Томми, когда Тед и Кристен скрылись внизу. — Обычно секс у них бывает жутко бурным.

— Понимаю.

Некоторое время он озадаченно смотрел на нее.

— А вы настоящая англичанка, да? Ужасно холодная и всегда собранная?

— Не всегда, — ответила она.


После обеда все они некоторое время подремали под зонтиками от солнца; проснулись в четыре часа, было жарко и как-то неприятно.

— Давайте искупаемся, — предложил Томми. — Только надо будет отойти от рифа. Пожалуй, сделаю-ка я это на моторе.

Через двадцать минут яхта снова встала. Томми вышел из каюты, широко улыбаясь.

— Можно купаться. — Он стянул с себя брюки. — Теперь могу доказать, что я не просто так говорил.

— Ладно, верю. А я должна буду последовать примеру?

— Если не хотите, то и не надо.

— Да, в общем-то, я могу.

Вирджиния встала и тоже стянула с себя брюки и ту майку, которую он ей одолжил. Она стояла и смотрела на него каким-то очень холодным и отсутствующим взглядом. Волосы в промежности у нее были очень аккуратные и темные, а сама она была так худа, что живот казался почти вогнутым.

— Мало едите, — заметил Томми и постоял, наблюдая, как она повернулась, нырнула и очень чисто вошла в воду. По контрасту с животом ягодицы у нее были круглые, очень выпуклые, исключительной белизны и действовали возбуждающе.

— Прекрасно, — сказала она после купания. — Мне страшно понравилось. Можно мне еще лимонада?

— Почему вы не пьете?

— Не люблю.

— Ясно.

— Расскажите мне о себе, — попросила она вдруг, усаживаясь рядом и вытирая волосы полотенцем. Капельки воды блестели у нее на ресницах, на смуглой коже, на темных кончиках сосков. Она немного обгорела на солнце; казалось, она вдруг освободилась от своего официального «я», в ее манере держаться прорезалось нечто легкомысленное.

— Да нечего особенно рассказывать.

— Чем вы занимаетесь?

— Трачу деньги.

— А откуда они берутся?

— Доход на акции, ценные бумаги.

— Понятно. И как же вы их тратите?

— Наслаждаюсь жизнью. Ловлю рыбу. Играю. Хожу под парусом. Закатываю вечеринки.

— А дом у вас есть?

— Есть. В Калифорнии, неподалеку от Санта-Барбары. И еще один в Монако. И маленькое пристанище в Аспене.

— Я раньше каталась в Аспене на лыжах. Когда была еще ребенком.

— Правда? Жаль, что мы тогда не познакомились.

— Я была тогда не очень красивая. Толстая, как бочонок, и с вечно содранными коленками.

— Нормальная девчонка.

— А жена у вас есть?

— Сейчас нет. Было несколько.

— Вот как?

— Самая последняя из них, строго говоря, пока еще мне жена. Но она решила выйти за какого-то молодого парня из Техаса. От него она будет иметь больше, чем от моих алиментов. Так что, полагаю, скоро я снова окажусь свободным человеком.

— Это приятная новость?

— Не приятная и не плохая. Просто часть общей картины.

— А дети у вас есть?

— Нет. А у вас?

— Есть, двое. — В глазах у нее промелькнула какая-то тень. — Две девочки.

— И что, теперь точка?

— Нет, это невозможно.

— Почему невозможно?

— У меня должен быть сын. Для продолжения династии.

— Какой династии?

— Ее муж лорд, — произнес Тед, медленно пробуждаясь и включаясь в разговор. — Поэтому она должна обеспечить наследника.

— Лорд! Так, значит, вы леди?

— Да. Графиня, если быть точной.

— И вам нравится быть графиней?

— Да, — ответила она. — Боюсь, что да.


— Вам обязательно нужно возвращаться сегодня вечером? — спросил Томми, когда солнце начало клониться к закату и вода приобрела темно-бирюзовый оттенок. — Я хочу сказать, что можно позвонить отсюда Майклу и предупредить его, что с вами все в порядке. А мы могли бы походить еще немного под парусом, затем поужинать и на ночь бросить где-нибудь якорь. А завтра вернуться. Так было бы проще. Но если вас это почему-либо тревожит, то можем вернуться и сегодня.

Она обернулась и посмотрела на него, взгляд у нее был странный, холодный, как будто чем-то озабоченный.

— Нет, меня не тревожит. И обо мне тоже никто тревожиться не будет. При условии, что мы сумеем дозвониться до Майкла.

— Отлично.


Стало прохладнее; она спустилась вниз, приняла душ и снова поднялась на палубу, надев брюки и кремовую шелковую блузку.

— Вы великолепно выглядите.

— Спасибо.

— Вы меня заинтриговали, — проговорил Томми. — Все, что с вами связано, действует на меня интригующе. — Взгляд его медленно скользил по ее телу, подолгу задерживаясь на нижней части живота, на груди и снова переходя на лицо.

— Почему?

— Не знаю. Странно, но такое впечатление… словно у вас нет корней. Несмотря и на мужа, и на детей, и на династию.

— Нет, корни у меня есть. Но я — вольный дух. Или пытаюсь им быть.

— Наверное, это трудно.

— Трудно. Но я стараюсь.


После ужина Тед и Кристен устроились на палубе, под звездами покурить марихуану.

Вирджиния со смехом отказалась:

— На меня никогда не действует.

— А я нюхну немного кокаинчику, — объявил Томми. — Самую малость. Хотите присоединиться?

Вид у Вирджинии стал настороженный, почти испуганный.

— Нет. Нет, спасибо.

— У вас что, вообще нет никаких пороков и слабостей? — поинтересовался он, насыпая две полоски порошка, осторожно скручивая пятидолларовую бумажку и задумчиво посмотрев на Вирджинию, прежде чем вдохнуть.

— Есть, — возразила она, — один или два.


— Вы мне нравитесь, — сказал он. — С вами интересно.

— Спасибо.

— Не возражаете, если я закурю сигару?

— Нисколько. Мой отец курит сигары. Мне они нравятся.

— А кто ваш отец? Я могу его знать?

— Возможно. Фред Прэгер.

— Фред Третий?

— Он самый.

— Значит, Малыш Прэгер — ваш брат?

— Да.

— Малыш… как он сейчас?

— Отлично. — Она улыбнулась.

— Вы ведь его очень любите, да?

— Да.

— И не очень любите своего мужа.

— Люблю, — быстро проговорила она. — Очень люблю.

— Тогда какого же черта вы здесь делаете? Со мной?

— Даже если бы я вам и сказала, — весело ответила она, — вы бы все равно никогда не поверили.

— Можно мне вас трахнуть?

Вопрос был задан так прямо и так неожиданно, что она растерялась и теперь смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Но… я…

— Бросьте, Вирджиния. Если бы я уже целый час болтал с вами на всякие сексуальные темы, говорил бы вам, как вы красивы, заглядывал бы вам в глазки, целовал, вы ведь сейчас были бы уже готовы, верно?

— Возможно, но ведь вы же всего этого не делали.

— Ну ладно, — произнес он немного усталым голосом. — Начинаем представление. Вирджиния, вы самая потряснейшая леди. Стоит мне только на вас посмотреть, как у меня сразу же встает. Да что там посмотреть — только подумать о вас. Я бы хотел познакомить свой чувствительный член с вашей чувствительной кожей. Э-э… Принцесса! У вас самый эротический зад, какой мне доводилось видеть. Нет, я совершенно серьезно. И чуть-чуть попозже ничто не доставит мне такого удовольствия, как возможность снова взглянуть на него. И полюбоваться им. Какое-то время. Ну, как у меня выходит?

— Не очень здорово, — засмеялась она. — Скажите мне, а вы откуда? И как на вас свалилось столько денег, что вы их даже пересчитать не можете?

— От отца. А он их получил на судоходстве. Был в добрых друзьях с мистером Онассисом.

— Правда?

— Да. Он умер. Вот поэтому-то у меня и есть деньги.

— А вы по рождению и воспитанию настоящий американец? Чистопородный УОСП?[36]

— По рождению и воспитанию — да, американец. Но не из породы УОСПов. Отец у меня начинал простым матросом, в машинном отделении. Правда, он заработал достаточно, чтобы суметь послать меня в Йельский университет.

— И у вас никогда не возникает потребности заняться чем-то еще, кроме того, чтобы ловить рыбу, ходить на яхте, играть, устраивать вечеринки?

— Нет. Нет, никогда.

— А ваша мать?

— Она была проституткой, — коротко ответил он. — Можно мне теперь вас поцеловать?

— Да, можно.


Целовать ее было приятно: она была нежная, теплая и какая-то располагающая к себе. Спустя некоторое время он оторвался от ее губ и перешел на груди. Соски у нее были огромные, твердые и напряженные. Он немного отстранился, улыбнулся ей, потом опустился на колени перед креслом, в котором она сидела.

— Разденься.

Она стянула с себя брюки и села, слегка раздвинув ноги; он стал целовать ее, легко касаясь языком. Она была влажная, солоноватая, но странно напряженная. Томми поднял голову и посмотрел на нее.

— Расслабься.

— Не могу.

— Почему?

— Не знаю. По-моему, я боюсь.

— Чего?

— Тебя, наверное. Ты правда спал сразу с тремя, как Тед говорит?

— Ой, часто. И с девушкой и еще двумя мужчинами. И во всех других вариантах.

— Зачем?

— Потому что это интересно. И приятно. Разве ты никогда ничего такого не делаешь?

— Нет, никогда. Я веду довольно замкнутую жизнь там, у себя.

— Значит, твой граф — что-то вроде миссионера?

— Можно и так сказать.

— Вирджиния, давай я покажу тебе, что такое настоящее удовольствие.


Язык его забирался все глубже; она извивалась, постанывая.

— Вот так-то лучше. Гораздо лучше. — Он подсунул руки ей под ягодицы и принялся несильно сжимать, поглаживать, ласкать их. — Великолепная, прекрасная, изумительная задница. И где ты только такую взяла?

Она вдруг улыбнулась, обхватила его голову руками и крепко, сильно, страстно поцеловала его в губы, потом снова, с протяжным стоном, толкнула голову вниз, на прежнее место.

— Так, так, чудесно, — приговаривал он. — У тебя изумительный вкус.

Он немного опрокинул ее назад и принялся медленными, крепкими, жгучими поцелуями целовать ей живот; потом опять вернулся к груди, целуя ее, страстно лаская языком соски. Она вдруг вскрикнула, соскользнула на палубу, увлекая его за собой, ноги ее широко раздвинулись, согнувшись в коленях.

— Пожалуйста, пожалуйста, быстрее, — пробормотала она.

— Э-э, нет. — Он улыбнулся, глядя ей прямо в глаза. — Нам до этого пока далеко.

Он заставил ее ждать еще очень долго; удивился прорвавшемуся вдруг у нее отчаянному и неотложному желанию, но все равно заставил ее потерпеть. Он трудился долго и кропотливо: говорил ей сальности, вертел ее и крутил с боку на бок, перецеловал каждый кусочек, каждый уголок ее тела; дважды он довел ее своим языком почти до оргазма, отступая в самый последний момент; он поднимал ее над собой, держа на руках, насаживал ее на свой член и, когда она вскрикивала и начинала дрожать в предчувствии оргазма, опять снимал и просто лежал с ней рядом, разглядывая ее и нежно подшучивая над ее желанием; но вот наконец он повернул ее на спину, сильно и жестко вошел в нее, мгновенно ощутив, как она сразу же вся стала мокрой, податливой, как устремилась ему навстречу, — и наконец-то позволил ей дойти до оргазма; он чувствовал, как нарастало в ней возбуждение, как оно пульсировало, вздымаясь и обрушиваясь, и это продолжалось долго, очень долго, пока и сам он не растворился в этом смятении. И тогда она вскрикнула, громко и страстно, сильно выгнулась под ним всем своим телом и так застыла в сильнейшей, исступленной судороге, в которой, казалось, было больше боли, нежели удовольствия; а потом медленно опустилась и затихла; высвободившись наконец из нее и разомкнув веки, он увидел: ее золотистые глаза были влажны и по щекам бежали слезы, но она улыбалась широко, радостно, странно торжествующе.


На следующий день они высадили Теда и Кристен на берег, передав с ними записку для Майкла Хэлстона, а сами снова ушли в море. Она пробыла с ним три дня, а потом улетела в Нью-Йорк одна; после этого он не видел ее почти два года. Но читал в газетах, где-то чуть меньше чем через десять месяцев после той их встречи, что у нее родился ребенок, мальчик, виконт Хэдли, которого назвали Максимилианом.


Потом она приезжала к нему еще много раз; похоже, он был ей нужен. Он знал, что даже не особенно нравится ей, что она неодобрительно относится к его распутному, гедонистическому образу жизни; но знал он и то, что почему-то и чем-то для нее важен.

Как-то раз он попытался поддразнить ее насчет ребенка: дескать, родился так аккуратненько, ровно через девять месяцев после первой их встречи, да и имя мальчика вроде бы перекликается с его именем, — но она подняла его на смех, заявила, что нечего быть таким самонадеянным, и с чего бы это она, графиня Кейтерхэм, стала заводить ребенка на стороне, когда у нее есть любящий муж и к тому же желающий рождения наследника.

А когда Томми спросил ее, зачем он ей нужен, что он ей дает такого особого, чего не хватает ей в жизни, и вообще, что заставляет ее вопреки всем ее душевным склонностям, не считаясь с риском, возвращаться к нему снова и снова, она взглянула на него спокойно, холодно, уравновешенно и ответила очень просто:

— Удовольствие. Мне очень не хватает удовольствий.

Загрузка...