Золотое дерево

Глава 8

Когда ткацкая мастерская Дево завершила работу над изготовлением ткани для палатки Императора, она была выставлена на всеобщее обозрение в городской ратуше. Габриэль одной из первых получила приглашение полюбоваться этим уникальным изделием. Чтобы избежать давки, в каждом приглашении было указано точное время. Габриэль была приглашена на вечер. Она поняла, что в этот час Николя будет в ратуше принимать наиболее почетных гостей, элиту делового мира Лиона. И хотя другие шелкопромышленники, предвзято относившиеся к деловым женщинам, скорее всего не пожелали бы видеть ее в своем кругу, Николя все же предоставил ей возможность явиться в числе первых почетных гостей в ратушу, поскольку высокое качество шелка Дома Рошей нельзя было отрицать. Дома Габриэль обмолвилась, что получила приглашение.

— Мне бы очень хотелось взглянуть на эту ткань, — сказала она мужу за завтраком однажды воскресным утром. Он был особенно нежен и мил с ней теперь в редкие часы, которые они проводили вместе. — Интересно, почему на конкурсе победил эскиз узора Дево, а не мой.

Эмиль поставил на стол чашку с недопитым кофе и нежно взглянул на жену, его душа все еще была полна воспоминаниями о прошедшей ночи, проведенной вместе в супружеской спальне. Ему не хотелось возражать и запрещать ей видеться с Дево — пусть Габриэль посмотрит эту редкую ткань, тем более, что в зале ратуши будет толпиться много народа, и ей вряд ли удастся переговорить с Николя с глазу на глаз. Его беспокойство и подозрение в последнее время утихли. Брушье не предоставил ему никаких доказательств неверности жены, и поэтому Эмиль решил, что это было легким увлечением со стороны Габриэль, которое осталось в прошлом.

— Не думаю, что победивший на конкурсе эскиз лучше, чем твой. Хотя, конечно, тебе стоит посмотреть на то, как выполнен императорский заказ. Если тебе удастся подойти к нему, ведь я знаю по своему опыту, что на подобных выставках всегда много народу. Может быть, ты хочешь, чтобы я пошел вместе с тобой?

Габриэль умолчала о том, что его имя не было упомянуто в полученном ею приглашении. Скорее всего такая оплошность произошла по недосмотру. Однако, если они явятся вдвоем, никто не будет возражать против присутствия Эмиля на демонстрации императорской палатки.

— Да, — с готовностью ответила она, — если у тебя будет свободное время.

Такой ответ порадовал Эмиля, Габриэль согласилась сразу, без тени колебания.

— Честно говоря, для меня это не совсем удобное время. У меня на тот день уже назначены деловые переговоры здесь, на шелководческой ферме. Так что придется тебе ехать одной, думаю, что позже ты мне расскажешь обо всем увиденном в подробностях.

По мере того, как приближался день демонстрации в ратуше изготовленной мастерской Дево императорской палатки, на сердце Габриэль становилось все тревожнее, ее душевный покои оказался непрочным. Внезапно ее охватило непреодолимое желание снова видеть Николя. В который уже раз она убедилась, что с любовью невозможно бороться и глупо с ее стороны было надеяться победить в себе это чувство. Подавляя в душе все эмоции в течение долгих недель и месяцев, она добилась обратного — теперь ее неудержимо влекло к Николя и ничто на свете, казалось, не могло помешать Габриэль в этот вечер увидеть человека, которого она любила.

За несколько дней до долгожданного вечера ее охватила паника — за обедом она съела что-то, от чего ее затошнило, и ей стало настолько плохо, что она уже подумывала отказаться от посещения ратуши в назначенный день. К счастью, вскоре она поправилась и вновь мысленно начала представлять себе то, как они встретятся на этот раз и что скажут друг другу. Конечно, им не удастся переговорить с глазу на глаз, вокруг будет слишком много людей. Скорее всего они просто обменяются приветствиями и разойдутся в разные стороны. И все же даже такая встреча окажет на ее измученную душу целебное воздействие, успокоит на время ее боль.

С тех пор, как она и Николя виделись в последний раз, произошло так много событий! Незадолго до Рождества Император развелся с Жозефиной, и начали распространяться еще более упорные слухи о новой невесте Наполеона. Что касается Великой Армии, то она была разделена пополам — одно войско должно было разбить австрийцев, навсегда ликвидировав угрозу с их стороны, а второе вторгнуться в Испанию и сразиться там с объединенными силами испанцев, британцев и португальцев. Новости, приходившие из Испании, нельзя было назвать хорошими, войска обеих противоборствующих сторон несли жестокие потери не только в кровопролитных сражениях, но и от болезней, ужасной погоды и трудных условий походной жизни. Зима 1810–1811 годов выдалась в Европе на редкость суровой и побила, пожалуй, все рекорды по продолжительности лютых холодов и обилию выпавшего снега, так что весной ждали необычно бурного половодья.

В тот вечер, когда Гастон вез Габриэль, закутанную в меховую шубку, по едва освещенным улицам Лиона в ратушу, на дворе стоял страшный холод. Она выбрала на этот раз один из своих любимых нарядов, надев на выезд шелковое платье мраморного цвета с голубовато-серовато-зеленым отливом, длинными рукавами с пуфами на плечах по парижской моде, а также воротом, отделанным плиссированным жабо. В неглубоком вырезе виднелись бусы из опалов, оправленных в золото, под стать им были и серьги. Габриэль, гордившаяся отменным качеством своего шелка, использовала любую возможность, чтобы продемонстрировать его на себе, особенно если знала, что на ее наряд будут взирать люди, знающие толк в шелкоткацком деле.

Подъехав к зданию ратуши, Гастон и его хозяйка были удивлены тем, что у подъезда не было толпящихся приглашенных, а на близлежащих улицах карет и экипажей.

— Неужели мы так рано приехали? — обеспокоенно спросила Габриэль своего кучера.

— Нет, мадам, мы прибыли вовремя, как вы и велели.

Габриэль думала, что прибыв точно в назначенное время, она сможет подольше побыть с Николя, задержавшись рядом с ним на несколько липших мгновений, но, похоже, ее ждет более продолжительное общение с месье Дево. Войдя с холода в хорошо натопленный вестибюль ратуши, Габриэль испытала отрадное чувство — так приятно было снова оказаться в тепле, продрогнув на морозе. К ней подошел слуга и, взяв ее пригласительный билет, проводил ее по коридору в просторный зал с высоким сводчатым потолком и стенами, обитыми обтянутыми шелком панелями. Габриэль осталась совершенно одна, оказавшись единственным зрителем выставленной здесь походной палатки Императора.

Она была установлена на зеленом ковре, как будто на поросшей травой поляне. Палатка имела овальную форму, что делало ее похожей на шатер, и довольно большие размеры, которые были предварительно оговорены заказчиком. Изготовленная из брюссельской парусины в белую и голубую полоску, палатка имела крышу с ламбрекеном, украшенным фестонами, алой вышивкой и черной тесьмой, и напоминала шатры королей средневековья, разбивавших свои военные лагеря по всей Европе, поскольку вся Европа была превращена тогда в огромное поле сражения, простиравшееся примерно на той территории, которую Наполеон включил в свою империю. Сбросив шубку вместе с муфтой на один из стульев, стоявших у стены, Габриэль подошла к веревкам, ограждавшим палатку. Обойдя ее вокруг и внимательно осмотрев со всех сторон, она прошла за ограждение к открытому входу и вошла.

Внутри палатка была освещена светильниками, висящими на поддерживающих крышу столбах. Просторное помещение вмещало в себя складную походную кровать, стулья и четыре столика, которые при необходимости можно было составить вместе. Один из двух находившихся здесь походных сундучков, обитый изнутри парусиной в красно-белую полоску, был открыт. Из него выглядывали карты; блестящие металлические цепи обоих сундучков, которыми во время похода они крепились к спинам вьючных мулов, лежали на полу.

Но не эти подробности привлекли внимание Габриэль, остановившейся на пороге в восхищении, — ее очаровало великолепие шелка, которым палатка была отделана изнутри. Узор ткани, казалось, был совсем прост и состоял из красных и синих букетов, разбросанных по сероватому фону, но эффект был потрясающим. Казалось, что ты вдыхаешь свежий воздух погожего утра.

Снаружи в зале открылась и закрылась дверь, как будто кто-то вошел. Габриэль давно уже с тайным нетерпением ждала встречи с Николя, и напряжение этого ожидания нарастало в ней с каждой минутой. Поэтому сейчас она вздрогнула и застыла на месте, стоя спиной к открытому входу в палатку. Послышались шаги, как будто кто-то шел по паркету, а затем их звук поглотил мягкий ворс ковра.

— Я намеренно оставил вас на некоторое время в одиночестве, чтобы вы смогли составить мнение обо всем увиденном, — прозвучал за ее спиной голос Николя, обращенный к ней. — Итак, что вы думаете обо всем этом?

Она на секунду закрыла глаза от охватившей все ее существо радости, что он снова здесь, рядом с ней. Как удалось ей выдержать все это время, не видя его, не слыша его милый голос и — главное — пытаясь исторгнуть его образ из своего сердца?!

— Вы великолепно справились с заданием, — ответила она, не оборачиваясь к нему, ровным спокойным голосом, хотя ее сердце бешено колотилось.

— Впрочем, я заранее знала, что так оно и будет.

Она увидела его тень, отбрасываемую светильником, оказавшимся за его спиной, когда он подошел и встал рядом с ней.

— Мне так не хватало тебя, Габриэль.

Внезапно у нее к горлу подступил комок, и на глазах навернулись слезы. Она была застигнута врасплох его словами, и у нее больше не было сил сопротивляться тем чувствам, которые она так долго пыталась подавить в себе.

— Мне тоже очень не хватало тебя, — сдавленным голосом произнесла Габриэль единственное, что сумела сказать.

Он нежно обнял ее за плечи и медленно повернул лицом к себе. Его руки соскользнули на талию Габриэль и замерли там. Им не требовалось слов, потому что их взгляды, устремленные друг на друга, красноречиво свидетельствовали об их чувствах — в них отражались любовь, тоска и огонь желания. Николя крепко обнял ее, а она, обхватив его лицо ладонями, начала медленно проводить кончиками пальцев по его скулам, щекам, губам и подбородку, как будто знакомилась с этим дорогам ей лицом. Когда он, наконец, привлек ее к себе, она покорно припала к нему всем телом, закрыв глаза, и, чувствуя его дыхание на своих губах, застонала от еле сдерживаемой страсти. Он заглушил ее стон своим поцелуем. Габриэль отвечала ему так, как не отвечала никогда никому — с полным самозабвением. Для нее весь мир в эту минуту сосредоточился в объятиях его рук, его страстном горячем теле, прижимающим ее к себе, и поцелуе, который она будет помнить до конца своих дней.

Когда они, наконец, перевели дыхание, Габриэль показалось, что прошли века с тех пор, как она переступила порог ратуши. Как во сне, она склонила голову ему на плечо, а он начал нежно ласкать ее грудь, зарывшись лицом в сияющую копну ее волос.

— Дорогая моя, — шептал он, — я едва могу поверить, что держу тебя сейчас в своих объятиях.

— Я была уверена, что увижу тебя здесь, — еле слышно прошептала она. — Но я не думала, что буду в этот час единственным посетителем…

— Я хотел устроить все так, чтобы мы с тобой увиделись наедине. Я не мог упустить такой случай. Все это время я надеялся встретиться с тобой в гостях, театре, на балу, как это бывало прежде.

— Мы не могли встретиться по одной простой причине, — призналась она, — я избегала появляться в тех местах, где, как я наверняка знала, будешь ты.

— И все же сегодня ты приехала сюда.

— Я же говорила тебе, что очень хотела взглянуть на палатку. Я и представить не могла, что из этого выйдет.

— И ты теперь сожалеешь о том, что приехала?

Габриэль подняла голову и устремила на Николя свой сияющий радостным волнением взгляд.

— Мне следовало бы сожалеть, но я не могу.

Он снова припал к ней губами, и они слились в поцелуе. Их тени чуть покачивались, отбрасываемые дрожащими язычками светильников на отделанные шелком стены палатки. Они пытались утолить в этом поцелуе охватившее их страстное желание. Запутавшиеся в его волосах пальцы Габриэль судорожно сжимали голову Николя, как будто она хотела навсегда удержать его подле себя. А он, прижимая ее одной рукой к своей груди, другой нежно ласкал ее стройный стан и все ее гибкое тело, одетое в платье из тонкого шелка, которое не скрывало, а скорее подчеркивало изящные формы Габриэль.

Внезапно в глубине дома раздался какой-то шум, эхом отозвавшийся в просторном гулком зале, и Габриэль пришла в себя, вернувшись к действительности. Она оттолкнула Николя от себя и бессильно опустилась на стул, закрыв лицо руками.

— Мне кажется, я схожу с ума, — изумленно проговорила она. — Я совсем потеряла голову.

Николя сел перед ней на корточки и, обняв руками ее колени, попытался заглянуть ей в Лицо.

— С чего ты это взяла? — спросил он. — Просто мы любим друг друга и будем любить до смертного часа.

— Не говори о смерти! — воскликнула Габриэль и вскочила на ноги, внезапно испугавшись его слов.

Николя тоже встал и, подойдя к ней, взял ее руки в свои, разжал ее судорожно сжатые пальцы и начал ласково поглаживать их, пытаясь успокоить Габриэль.

— В таком случае давай поговорим о жизни, — произнес он. Но тут кто-то, помедлив за закрытой дверью, открыл ее и, бросив взгляд на палатку, прошел мимо по коридору. Габриэль попыталась вырвать свои пальцы из его ладоней, но Николя удержал ее руки в своих. — Давай поговорим о нашем будущем — твоем и моем — и о том, как нам вместе вступить в это общее будущее, ведь каждому из нас необходимо задуматься и исправить ту ошибку, которую мы совершили в памятный для нас обоих день, когда позволили себе расстаться друг с другом.

— Это было почти шесть лет назад, — промолвила Габриэль дрогнувшим голосом.

— Однако с тех пор мы совсем не изменились, и наши чувства остались прежними; более того, мы сейчас как никогда нужны друг другу.

Габриэдь знала, что он прав. Их чувства прошли проверку на прочность. Любовь, связавшая их обоих и превратившая их жизнь в пытку, поскольку они вынуждены были жить в разлуке, прошла ряд суровых испытаний: все было против влюбленных — люди, обстоятельства и даже они сами, пытавшиеся загасить в себе пламя неутоленной страсти. Но теперь Габриэль не находила в себе сил сопротивляться этому человеку, завладевшему ее сердцем. А что если она расскажет все Эмилю и попросит его отпустить ее; может быть, в нем возобладают доброта и великодушие? Что если ей попытаться хорошенько все объяснить мужу? Он ведь может остаться навсегда ее другом — таким же другом, каким являлся всегда, — но перестанет быть ее мужем. Неужели это невозможно? Проснувшаяся в сердце Габриэль надежда приободрила ее и сняла напряжение и страх. Она решила отдаться на волю своему чувству и провести с Николя, забыв все на свете, хотя бы эти несколько блаженных минут. Восторг вновь охватил душу Габриэль. Она действительно потеряла голову. Под влиянием минуты она схватила руки Николя и покрыла их жаркими поцелуями, и только когда он припал губами к ее шее, благодаря за это выражение обуревавших ее чувств, она замерла. Дрожь пробежала по всему телу Габриэль. Закрыв глаза, она бессильно откинула голову, почувствовав губы Николя на своей груди. Его пальцы начали быстро расстегивать жемчужные пуговицы сзади на ее платье. Сквозь полуприкрытые веки Габриэль, запрокинув голову, видела шелковый полог палатки с узором из красных и синих букетов и, прежде чем ласки Николя лишили ее возможности о чем-нибудь думать, у нее мелькнула мысль, что эти цветы будут вечно хранить тайну их любви. Наконец, Николя расстегнул ее платье и спустил лиф вместе с рукавами, обнажив Габриэль по пояс. Она только прерывисто дышала, чувствуя, как его губы касаются ее тела, доставляя ей наслаждение, граничившее со сладкой мукой.

— Я люблю тебя, — шептала она сквозь вздохи и стоны. — Я твоя. Я была твоей еще тогда, при нашей первой встрече. Я боролась с собой и своими чувствами до тех пор, пока не сдалась.

Николя так долго мечтал услышать именно это признание!

— Дорогая моя, прекрасная, восхитительная Габриэль, — шептал он, жадно целуя ее. — Больше между нами нет никаких преград.

Сквозь опущенные ресницы Габриэль заметила, как исказилось лицо Николя, пылавшего страстью к ней, черты его заострились, и скулы проступили более явственно. Ее губы приоткрылись навстречу его жадным губам, и Габриэль погрузилась в полузабытье, оглушенная и потрясенная этим поцелуем. Она была полностью побеждена своим чувством, все принципы, все железные правила, которых она так неукоснительно придерживалась, были забыты, вмиг растаяли от огненного дыхания ее любви к этому человеку. Она не могла больше жить без него. Он был частью ее самой, как она была частью его.

Николя теперь не сомневался, что, если бы они находились где-нибудь в другом месте, более укромном, и не опасались, что кто-нибудь помешает им, Габриэль отдалась бы ему. Она горела к нему такой же страстью, какую он сам испытывал к ней. Если бы у него был ключ от двери этого зала, он непременно запер бы ее, но ключа не было. Не в силах справиться с собой, Николя пытался увлечь Габриэль на походную кровать, предназначавшуюся для Императора. Но когда она, разомлевшая и покорная, уже находилась в его объятиях, в коридоре вновь раздались шаги. Габриэль вмиг очнулась от своего забытья и насторожилась, не в силах справиться с тревогой. Шаги приблизились к двери, миновали ее и стихли вдали, в глубине коридора. Габриэль, увидев, что страсть ослепила их обоих, и боясь саму себя, оттолкнула Николя и начала надевать спущенный лиф платья. Он попытался остановить ее, обняв и мешая одеваться, любуясь ее взволнованным лицом, обрамленным растрепанными густыми волосами. Взъерошенная и полуодетая, она казалась ему в этот миг еще более желанной.

— Уйдем отсюда, — прошептал он, — Отправимся куда-нибудь в другое место. Я не хочу, чтобы нам мешали.

Искушение было велико, ей так хотелось быть с ним, испытать счастье и блаженство, однако Габриэль не могла выполнить его желание. Она нежно провела кончиками пальцев по его губам, как бы стараясь запомнить их, на ее лице застыло выражение тоски.

— Я очень хочу этого. Но я не могу пойти с тобой. Не могу, потому что я не свободна и не имею права распоряжаться собой.

— Но когда наступит этот долгожданный день? — воскликнул он нетерпеливо, и в его голосе послышались нотки отчаянья. — Мы ведь так долго были в разлуке, отказывались друг от друга. Столько время потеряно зря! Я хочу положить конец всем этим полуслучайным встречам и взглядам, брошенным друг на друга украдкой. Мы ведь оба с тобой самостоятельные, решительные люди, привыкшие отвечать за свои поступки, так почему же мы не хотим найти выход из этого тупика, из этой опостылевшей невыносимой ситуации? Ты нужна мне. Мы нужны друг другу, как воздух. Я пойду к Эмилю…

— Нет! Только не это! — в страхе воскликнула Габриэль, она боялась тех последствий, к которым мог привести раздор между Эмилем и Николя.

— Но почему — нет? Мы живем в просвещенный век. Сейчас не считается позором расторгнуть гражданский брак, в особенности, если произошла роковая ошибка. Я уверен, что Эмиль, будучи разумным человеком, выслушает и поймет меня…

— Ты не должен говорить с ним об этом, — твердо заявила Габриэль.

— Тогда как же нам распутать весь этот клубок?

— Я не знаю. В данный момент я могу только надеяться на то, что все само собой разрешится. Думаю, что смогу найти выход из сложившейся ситуации. Единственное, о чем я прошу тебя, дай мне немного времени, и тогда я навсегда приду к тебе. Я еще не знаю, как это произойдет, но я обязательно приду к тебе.

— Ты обещаешь мне сделать это?

Габриэль улыбнулась ему, ее лицо, излучавшее любовь и нежность, вновь привело его в восторг своей прелестью.

— Обещаю.

Он не сомневался в ее искренности. Надежда, которая светилась в ее глазах, была заразительна, и они, улыбаясь друг другу, вновь слились в поцелуе, как будто были уже свободны. Затем со вздохом она отстранилась от него и оправила свое платье, обнаружив при этом, что потеряла одну из маленьких жемчужных пуговиц. Она не стала обыскивать пол палатки, а намеренно оставила ее в этом шелковом шатре, в котором произошло свидание с Николя, обещавшее изменить всю ее жизнь.

Обнявшись, они вышли из палатки. Николя помог ей надеть меховую шубку, и они начали прощаться.

— Когда я увижу тебя снова? — спросил Николя.

— Завтра?

— Нет, завтра не получится. Я не могу тебе сказать, когда произойдет наша следующая встреча. Это зависит от многих обстоятельств.

— Если бы это зависело от меня, я просто не отпустил бы тебя сейчас.

У дверей, ведущих в коридор, Габриэль помедлила и, положив руку на грудь Николя, остановила его, готового проводить ее до кареты.

— Не надо, не провожай и не пытайся увидеть меня. Это только осложнит мою жизнь и помешает выполнить данное тебе обещание. Я сама найду способ разрешить все трудности. Спокойной ночи, дорогой.

И Габриэль в накинутой на плечи шубке вышла за дверь. Там уже толпился народ. Не глядя по сторонам, она быстро направилась в вестибюль. Привратник, взяв фонарь, проводил ее до кареты, где ждал Гастон. Он помог ей сесть, а затем снова вскочил на козлы. «Ну, теперь быть беде, — подумал он, взмахнув кнутом. — Она пробыла наедине с Дево около часа». Гастон засек время по карманным часам, которые Габриэль подарила ему в тот день, когда приняла его на службу. Поскольку вокруг не было других экипажей — если не считать кареты и коляски, проезжавшей мимо, — Гастон расспросил привратника обо всем, что происходило внутри ратуши. И теперь он надеялся, что Габриэль подготовилась ко всем обвинениям и оскорблениям, которые ждут ее. Вальмон, конечно, начнет метать громы и молнии, как только сыщик, следующий по пятам Габриэль, доложит ему о том, что она осматривала выставленную в ратуше палатку наедине с Дево в то время, когда в здании больше никого не было.

За завтраком Анри передали полученное письмо. Он сразу же узнал почерк и не стал читать письмо за столом, а ушел в свой кабинет. Оставшись один, он сломал печать. Анри не надеялся получить новую интересную информацию, скорее он ожидал прочесть сообщение Брушье о том, что от его услуг отказываются, поскольку слежка не дает никаких результатов. Но прочитав послание, Анри с радостью убедился, что лед тронулся. По сведениям Брушье, Габриэль и Дево пробыли наедине за закрытыми дверями зала городской ратуши довольно длительное время — намного дольше, чем это было необходимо для осмотра выставленной там палатки Императора. Похоже, в этот вечер лишь один-единственный человек получил приглашение прибыть в ратушу, и этим человеком была Габриэль. Сыщик зафиксировал со скрупулезной точностью время ее прибытия и отъезда.

Откладывая в сторону письмо, Анри спрашивал себя, как отреагирует Эмиль на подобное сообщение. Что касается его самого, то он хотел дождаться рождения сына, а уж затем действовать, обратившись в суд и предъявив туда вместе со всеми прочими документами материалы, компрометирующие сестру.

Ивон вынашивала этого ребенка без всяких осложнений, и Анри невольно подумал о том, что до сих пор жена каким-то образом намеренно прерывала беременности, не желая рожать. Но теперь, ободренная надеждой на получение богатства, которое будет всецело принадлежать ей и ее мужу после того, как Габриэль отстранят от опеки над состоянием Рошей, Ивон стремилась произвести на свет наследника этого состояния. Анри тоже надеялся, что у него родится именно сын, радуясь этому факту вне зависимости от тех выгод и преимуществ, которые повлечет за собой его появление на свет. Поэтому он легко мирился с капризами Ивон и с нытьем по поводу того, что беременность испортила ее фигуру. Анри обещал жене золотые горы, если у нее родится мальчик, он клялся выполнить любой ее каприз и любое самое безрассудное желание. Но когда Ивон опрометчиво спросила мужа, что будет, если вместо долгожданного сына родится дочь, Анри бросил в ее сторону такой испепеляющий взгляд, что она не на шутку испугалась.

— Никаких девочек! — рявкнул он. — Иначе я разведусь с тобой, и ты ничего не получишь от меня.

Он действительно в тот момент готов был выполнить свою угрозу.

Еще раз перечитав письмо, Анри сложил его и запер в ящик письменного стола, принадлежавшего когда-то его отцу. Он не терял надежды, что вскоре получит еще более ценную информацию, порочащую сестру.

Брушье, выехав ранним утром из Лиона, лично явился к Эмилю, чтобы вручить письменный отчет о событиях прошедшего дня. Он был доволен проделанной работой, поскольку, как и все его собратья, получал хорошее вознаграждение и даже приличную сумму сверх него, если добывал, наконец, требуемые сведения. Сыщик был уверен, что с сегодняшнего дня его ставка значительно возрастет. Раз уж любовники встретились наедине после долгой разлуки, теперь их ничто не сможет удержать. Брушье, правда, не знал, чего именно хочет его клиент, к какой развязке стремится. Вальмон был слишком сдержанным, высокомерным человеком и, по-видимому, брезгливо относился к нанятому им сыщику, несколько стыдясь своего поступка. Брушье относил Вальмона к тому типу людей, которые предпочитали своими руками вершить суд и расправу. Скорее всего, когда наступит время, его клиент вызовет своего обидчика на дуэль. Такой исход представлялся сыщику истинной глупостью. Лучше всего, по его мнению, было избавиться от неверной жены и найти себе другую. С течением лет, занимаясь своим делом, Брушье превратился в циника и презирал человеческие страсти.

Прибыв в усадьбу, он попросил доложить о себе месье Вальмону, но слуга сказал ему, что хозяин находится сейчас на шелководческой ферме. Узнав, как пройти туда, Брушье направился по тропинке, петляющей между деревьями, и вскоре увидел своего клиента, который в это время как раз выходил из здания конторы. Заметив сыщика, Эмиль Вальмон окаменел на секунду, а затем чуть попятился, как будто увидел перед собой нечто омерзительное. Нимало не смущаясь, Брушье приблизился к нему, но не успел и рта раскрыть для приветствия.

— У вас что-то есть для меня? — резко спросил его Эмиль.

— Да, месье. Я, наконец, раздобыл сведения, которые вы так долго ждали, — и с этими словами Брушье вынул из кармана сложенный и запечатанный листок бумаги и передал его своему клиенту.

— Подождите здесь, — распорядился Эмиль и прошел в свой кабинет, чтобы ознакомиться с донесением. Затем он отпер ящик письменного стола, в котором держал деньги, отсыпал горсть монет в отдельный кошелек и, выйдя за порог конторы, где его ждал сыщик, бросил его ему в руки.

— Это вам за выполненное поручение. Увидите, что я не поскупился. А теперь прощайте, я больше не нуждаюсь в ваших услугах.

Брушье был изумлен.

— Но это только начало, месье. Я уверен, что…

— Убирайтесь вон. Вон из моей усадьбы! И никогда больше не попадайтесь мне на глаза!

Расстроенный Брушье, понурив голову, отправился туда, где была привязана его верховая лошадь. Эмиль дрожащей рукой провел по лбу, на котором выступил холодный пот. Он загодя обдумал то, что предпримет в случае, если его худшие опасения подтвердятся. И вот теперь составленный заранее план необходимо было привести в исполнение.

Предупредив своего конторского служащего о том, что ему надо срочно уехать в Париж дня на четыре, Эмиль поспешно направился к дому. Войдя, он дал распоряжение слугам собрать необходимые ему в дороге вещи и подать коляску через четверть часа.

Когда Габриэль в конце рабочей недели, как всегда, вернулась домой в усадьбу, Эмиль был все еще в Париже. Она приготовилась к серьезному разговору, решив признаться ему во всем и попросить дать ей свободу, надеясь, что муж поймет ее и проявит великодушие, на которое он был способен. Узнав, что Эмиль в отъезде, Габриэль испытала страшное разочарование, она не находила себе места, ее била нервная дрожь. Так и не увидев мужа, она вернулась в Лион. Но следующие выходные Габриэль не смогла выбраться домой, так как в пятницу у Ивон начались схватки, и она вместе с Элен вынуждена была дежурить у постели невестки.

Только через тридцать шесть часов после долгих мучений Ивон родила девочку. Младенец был очень слабеньким и прожил всего несколько часов. Ивон не проронила ни слезинки, а Элен так оплакивала умершего младенца, как будто это был ее собственный ребенок. Что касается Анри, то он в течение двух дней близко не подходил к жене, пока, наконец, Элен не начала корить его на это.

— Прошу тебя, Анри, — уговаривала она деверя.

— Несколько добрых слов утешат ее. Ивон говорит, что ты угрожал ей разводом.

У Анри не было никакого желания утешать Ивон. В конце концов он сам понес большую потерю. Но рано или поздно он все равно должен был встретиться с ней. Она будет, конечно, терзаться и каяться, испугавшись, что он бросит ее, и признает свою вину перед мужем. А он, насладившись ее унижением, в конце концов снизойдет до нее и проявит свое великодушие. Делать такую ставку на ребенка, ожидая, что родится сын, было глупостью с его стороны, теперь он это хорошо понимал. Вместо этого ему следовало бы расстаться со своим нынешним адвокатом, доказавшим свою полную беспомощность в этом деле точно так же, как и его предшественники, и найти другой, более верный способ, как прибрать к рукам Дом Рошей. Анри не желал признавать свое полное поражение. Он решил, что ему необходимо использовать в своих целях Брушье, поскольку сведения, добытые сыщиком, могли помочь ему погубить Николя Дево, разорив и оклеветав его. Анри вздохнул и, наконец, неохотно согласился выполнить просьбу Элен.

— Хорошо, я навешу Ивон. Но она не заслуживает этой чести.

Не обращая внимания на невестку, возмущенную его жестоким отношением к жене, Анри прошел в спальную комнату, где лежала Ивон. Болезненный вид жены поразил его. Она полусидела на кровати, откинувшись на высоко взбитые подушки, обшитые кружевами. Глаза Ивон, окруженные тенями, были закрыты. Анри сделал несколько неуверенных шагов и остановился. Она, должно быть, слышала, как он вошел и, прежде чем он успел что-нибудь сказать, открыла глаза и зло взглянула на него.

— Запомни, больше никогда в жизни я не стану рожать. Я чуть не умерла из-за твоей ненависти к Габриэль и желания отомстить ей. Если бы ты был настоящим мужчиной, ты сумел бы найти другой способ, как перехитрить ее и завладеть состоянием. Раньше я думала, что ты мастак на всякого рода махинации и подлоги, — и приподнявшись с подушек, она гневно воскликнула: — Запомни, я твоя жена и останусь ею! Я прекрасно осведомлена обо всех твоих гнусных проделках и воровстве, поэтому ты сильно рискуешь, пытаясь избавиться от меня. Шелкопромышленников, обвиненных в мошенничестве и контрабанде, тоже сажают в тюрьму. Не забывай об этом!

И Ивон снова откинулась на подушки. Анри вышел из комнаты, так и не сказав ни слова. За годы их супружества жена не давала ему ни малейшего повода заподозрить ее в том, что она была прекрасно осведомлена обо всех его незаконных сделках. И вот оказалось, что у Ивон прекрасный нюх не только на светские скандалы. Должно быть, она берегла этот козырь на самый крайний случай, надеясь удержать его от развода с ней и женитьбы на более молодой женщине. Как бы то ни было, но она добилась необходимого эффекта, ошеломив мужа. И как, черт ее возьми, ей удалось разнюхать о том, что он занимался контрабандой, тайно переправляя шелк Рошей в Англию и другие страны? — удивлялся Анри.

Наконец, Габриэль узнала, что Эмиль вернулся домой из поездки в Париж, куда ездил по делам. Тон его письма был как всегда нежным, он выражал сожаление о том, что так долго не видел ее. Прочитав письмо, Габриэль надолго задумалась.

— Что-нибудь случилось? — тревожно спросила ее Элен, которая в этот момент помогала Жюльетте наряжать куклу. Девочка спрыгнула с колен матери и подбежала к Габриэль, показывая ей куклу.

— Посмотри, тетя Габриэль! Правда, моя Дениз очень миленькая?

— Она просто очаровательна, Жюльетта. У меня вроде бы была где-то шелковая лента на шарф для твоей куклы под цвет ее наряду. Сейчас я принесу ее тебе.

Но Элен попыталась удержать золовку и вновь обратилась к ней.

— Ты чем-то сильно обеспокоена. Я могу помочь тебе?

Габриэль сдержанно улыбнулась.

— Не сейчас. Возможно, в скором времени мне действительно понадобится твоя помощь.

— Эмиль приедет в Лион повидаться с тобой?

— Он прибудет сюда в субботу. Я предупредила его в своем письме о том, что не смогу приехать домой в конце этой недели.

И Габриэль вышла из комнаты, чтобы найти обещанную племяннице ленту. Жюльетта радостно вприпрыжку побежала за ней, а Элен тем временем глубоко задумалась над словами Габриэль. Поведение подруги в последнее время очень беспокоило ее. Габриэль, обычно стремительная, живая и бодрая, ходила теперь, понурив голову, погруженная в свои думы, по-видимому, тяготившие ее, как будто она пыталась разрешить какую-то неразрешимую задачу.

Габриэль хотела повидаться с Николя, прежде чем Эмиль приедет в Лион. Ей необходимо было поговорить с ним до того, как она встретится с мужем. Она писала ему записку, сидя за столом в своем кабинете в зданий ткацкой фабрики, назначая ему свидание в кафе на площади Селестен, как вдруг дверь распахнулась, и Николя появился на пороге собственной персоной. Но радость, вспыхнувшая было в душе Габриэль при виде его, сразу же потухла, как только она заметила выражение беспокойства на суровом лице Николя.

— Что случилось? — спросила она, чувствуя, как земля уходит из-под ее ног. Охваченная дрожью, она медленно встала со своего места.

Вместо ответа он закрыл дверь и подошел к ней. Покачав головой, как будто давая понять, что не может ничего сказать ей без подготовки, он, обняв ее, прижал к груди с такой силой, что Габриэль едва могла вздохнуть. Они застыли так в полном молчании на несколько мгновений. Затем Николя приник к ее губам, страстно целуя, а Габриэль с каким-то невыразимым отчаяньем вцепилась в него руками, чувствуя, как со дна души поднимается страх. Прервав, наконец, свой долгий поцелуй, но не выпуская ее из объятий, Николя взглянул в лицо Габриэль и тихо, стараясь не испугать ее своей новостью, сообщил:

— Я должен уехать, Габриэль. Я должен покинуть Лион.

— Но почему?!

— Произошло то, чего я не ожидал. Я вновь призван в армию.

— Нет, только не это! — в ужасе воскликнула она.

— Я получил предписание вернуться в свей прежний конноегерский полк, в котором служил в течение нескольких лет.

Колени Габриэль подкосились, и, чтобы не рухнуть на пол, она крепче обхватила шею Николя.

— Но, может быть, это ошибка!

— Здесь не может быть никакой ошибки. Час назад я получил письменный приказ и сразу же поспешил к тебе.

— И когда ты должен уехать? — спросила Габриэль, чувствуя, что губы не слушаются ее.

— Я отправляюсь завтра утром в военный лагерь, расположенный на Пиренейском полуострове.

Припав к плечу Николя, Габриэль разрыдалась. Он прижался щекой к ее пушистым волосам.

— Мне необходимо было срочно видеть тебя. Если бы ты согласилась поехать вместе со мной, нам не пришлось бы жалеть о том, что меня направляют в Испанию.

Она подняла голову и изумленно взглянула на него.

— Поехать вместе с тобой? — повторила она неуверенным голосом.

— В этом нет ничего невозможного. Вместе с пополнением в Испанию отправляются полдюжины жен офицеров. Ты могла бы поехать вместе с ними! Их устроят вдали от линии фронта, но все же так, чтобы их мужья в передышках между боями могли посещать их.

— Но ведь я — не твоя жена.

— Это всего лишь вопрос времени, ты обязательно станешь ею. Разве ты этого не понимаешь? Эмиль не будет делать попыток вернуть тебя, зная, что ты уехала со мной, — он поцеловал ее в щеку и ободряюще улыбнулся, видя ее искаженное мукой лицо и пытаясь утешить ее. — Как только ты получишь развод, мы поженимся там же, в Испании. А после победоносного завершения войны мы снова вернемся в Лион и заживем в свое удовольствие, наверстывая все потерянные нами годы, проведенные в разлуке.

Габриэль отстранилась от него и, отвернувшись, прижала ладони к пылающим щекам.

— Я не могу поехать с тобой, — произнесла она сдавленным голосом.

— Из-за мужа? У нас еще есть время отправиться в усадьбу и поговорить с ним. Я понимаю, что ты не можешь уехать, не сказав ему ни слова.

— Это не только из-за Эмиля.

— Так неужели тебя удерживает в Лионе ткацкая фабрика, Дом Рошей? Я знаю, что тебе нелегко решиться на такой шаг и оставить вместо себя брата, но ведь и я с тяжелым сердцем перекладываю всю ответственность за ведение дел в ткацкой мастерской на своего управляющего. Слава Богу, я могу полностью доверять Мишелю Пиа, иначе я не знал бы, что делать. Ты же, по крайней мере, можешь успокаивать себя тем, что твой брат, имеющий большой опыт работы, управляет фабрикой пусть и по старинке, но со знанием дела.

— Я никогда не позволю Анри распоряжаться производством! — твердо заявила Габриэль. — Даже на короткое время. Дом Рошей был оставлен мне отцом в опеку, и сейчас как никогда я ощущаю ответственность за состояние дел в фирме.

— Ты хочешь сказать, что Дом Рошей дороже тебе, чем я? — воскликнул Николя, не веря своим ушам.

— Конечно, нет. Ничто не остановило бы меня, если бы только я могла отправиться с тобой. Но я не могу.

Николя схватил ее за руку и повернул лицом к себе.

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Это должно было произойти несколько лет назад, поэтому у меня есть больше прав называть тебя своей, чем у любого другого мужчины. Я люблю тебя всем сердцем. Я знаю, что должен живым и невредимым вернуться с этой войны только из-за любви к тебе, потому что нас ждут долгие годы семейного счастья. Я люблю тебя так, как никто никогда не любил ни одну женщину на свете. Так неужели мы не можем, отбросив все, уехать вместе и провести остаток жизни вдвоем?

В лице Габриэль не было ни кровинки. На ее глазах блестели еле сдерживаемые слезы, губы дрожали.

— Поздно, слишком поздно, любовь моя… Моя единственная любовь, — с трудом проговорила она.

— Я должна остаться здесь. Я обречена навсегда оставаться женой Эмиля, — она глухо зарыдала, а затем еле слышно промолвила: — У меня должен родиться ребенок.

Руки Николя, которыми он держал ее за плечи, безвольно упали. Ошеломленный услышанным, он отступил на шаг, пристально глядя на нее. В мертвой тишине, словно нависшей в комнате, слышался только немолчный шум работающих станков.

— Ты уверена? — спросил он прерывающимся голосом.

Габриэль кивнула.

— Беременность дала о себе знать еще накануне пашей встречи в ратуше, но я не придала этому значения, не заметив ее явных признаков. Но теперь я думаю, что именно врожденный инстинкт, присущий многим женщинам, заставил меня отказаться от мысли пойти с тобой в укромное место, где мы могли бы остаться наедине. Я так хотела близости с тобой, я мечтала провести всю ночь в твоих объятиях. Меня в тот миг ничто не волновало, кроме тебя, и все же я не смогла преодолеть какой-то внутренний запрет и пойти с тобой. И вот только когда я поняла, что беременна, я догадалась, почему в тот вечер не сделала того, о чем горячо мечтала долгое время.

— С того памятного вечера мы не раз писали друг другу. Почему же ты не сообщила мне в одном из писем о том, что случилось?

— Я хотела сказать тебе об этом при встрече, — и она указала на лежащую на столе недописанную записку. — Когда ты вошел, я как раз писала вот это, назначая свидание в кафе на площади Селестен.

Николя схватил руку Габриэль и прижал ее к своей груди.

— И все же, несмотря на это обстоятельство, ты можешь отправиться со мной в Испанию, — настойчиво промолвил он, заключая ее в объятия и пристально глядя в глаза. — Я постараюсь обеспечить тебе надлежащий уход. Ничто не должно помешать нам соединить свои судьбы. Я люблю тебя и полюблю ребенка, который родится у тебя, потому что он будет твоей частью.

Габриэль спрятала от него лицо, не в силах вынести его взгляд, в котором светилась надежда. Подобное признание мужчины свидетельствовало о безоговорочной преданности. Сердце Габриэль заныло от тоски. Такова была ее участь — ее безумно любили два человека, к одному из которых она всем сердцем стремилась, а другого не могла в данных обстоятельствах покинуть. Ей трудно было решиться уйти от Эмиля и нанести ему тем самым незаживающую рану еще до того, как она узнала, что ждет ребенка, но теперь Габриэль была лишена права выбора.

— Я не могу поехать с тобой, — повторила она.

— Речь идет не о моем здоровье и безопасности, я последовала бы за тобой на край света, если бы была свободна, но в нынешнем моем положении я не могу предпринять подобного рода путешествие, я советовалась с доктором, и он запретил мне даже мои обычные еженедельные переезды из Лиона в усадьбу и обратно. У меня может произойти выкидыш, если я буду вести себя неосторожно. Беременность, как утверждает доктор, протекает с осложнениями.

Николя приподнял ее подбородок, пытаясь встретиться с ней взглядом. В его глазах читалось выражение тревоги, он был явно обеспокоен состоянием здоровья Габриэль.

— Твоя жизнь в опасности?

— Нет, все будет хорошо, если я останусь.

Николя облегченно вздохнул.

— Значит, после того как родится ребенок…

— Нет! — в отчаяньи воскликнула она и отпрянула от него. В ее возгласе слышались боль, как будто она сейчас прощалась со всем, что было ей так дорого в жизни. — Неужели ты не понимаешь? Мы уже никогда не сможем быть вместе, эта счастливая возможность для нас навсегда потеряна!

Но Николя продолжал настаивать на своем, не желая смириться с поражением.

— Я не могу согласиться с тобой. Возможно, ты не отдаешь себе отчета в том, что война в Пиренеях может затянуться. Ты ведь знаешь из сообщений газет, что дела на фронте часто идут не так, как бы нам этого хотелось. Далеко не так. Поэтому мое отсутствие может растянуться на годы. Ты слышишь меня? Годы! Поэтому ты должна приехать ко мне, как только сможешь сделать это, восстановив свои силы после родов.

Габриэль хотела вновь возразить ему, дать решительный отказ, однако, несмотря на все усилия, из глаз ее неудержимым потоком хлынули слезы.

— Ты все время забываешь об Эмиле. Он столько лет надеялся, что у нас будет ребенок. Поэтому, даже если он и даст мне свободу, он никогда не согласится расстаться со своим сыном или дочерью, — всхлипывая, промолвила она. — Я сама росла без матери, испытав в детстве много горечи, поэтому еще много лет назад я поклялась, что если у меня когда-нибудь будет ребенок, я сделаю все, чтобы он был счастлив и не знал сиротства. Кроме того, я ни за что не стану подвергать свое дитя опасности, которая ему грозит в прифронтовой полосе. В газетах пишут, что испанцы часто устраивают засады в лесах и оврагах и нападают оттуда на небольшие отряды и мирных французов, путешествующих без охраны, при этом они жестоко обращаются с женщинами и детьми, убивая и грабя их.

— Те несчастные, о которых ты читала, были женами солдат-пехотинцев, они, как правило, вынуждены сами заботиться о себе, а ты вместе с другими женами офицеров будешь постоянно находиться под защитой армии.

— А кто сможет защитить моего ребенка, если мы попадем в осаду или наша армия будет наголову разбита? Ты же сам только что сказал, что дела в Испании идут не лучшим образом. Пойми же, наконец, что у нас нет будущего, — и она, как бы подчеркивая свои слова, хлопнула ладонью по спинке стула. — Я люблю тебя. И всегда буду любить. Но я ношу под сердцем ребенка Эмиля, и это решает все.

В конце концов ее спокойствие и упорство вывели Николя из себя, он чувствовал, что все его надежды на счастье рухнули. Габриэль стояла на своем и о ее непоколебимое упорство разбивались все его попытки убедить ее. Что бы Николя ни говорил, все было тщетно. Кипя от еле сдерживаемого бешенства, он снова заговорил чуть дрожащим голосом:

— Я хочу, чтобы ты обещала, по крайней мере, навестить меня в Испании или там, куда меня могут перевести. Ты не можешь отказать мне, потому что любовь к тебе истерзала всю мою душу, и я заслужил твое участие.

— Если я приеду, ты попытаешься заставить меня остаться с тобой навсегда.

— Я могу заставить тебя забыть, что у тебя до встречи со мной была другая жизнь.

— Я нисколько не сомневаюсь в этом, — с отчаяньем в голосе отозвалась Габриэль. — Именно поэтому о моем приезде к тебе не может быть и речи.

— Ты всегда отталкивала мою протянутую руку, — с горечью упрекнул ее Николя.

— Я делала это против своей воли, — горячо возразила Габриэль. — Когда Эмиль держит меня в своих объятиях, неужели ты думаешь, что я в этот миг не тоскую по тебе, не мечтаю о том, чтобы на его месте был ты? Одно время я пыталась вообразить себе, что он — это ты, но все было тщетно, потому что вы совсем не похожи друг на друга. Только с тобой я могла бы познать всю силу любви, отдаться страсти и испытать истинное наслаждение.

— Так обещай же мне то, о чем я просил!

— Я не могу. Я дала в свое время клятву Эмилю и чуть не нарушила ее из-за любви к тебе. Больше я не хочу давать никаких клятв и обещаний. Я уже сказала тебе в тот вечер, когда мы были наедине в палатке Императора и ты сжимал меня в своих объятиях, что буду твоей, как только обрету свободу. Я останусь верна своему слову, хотя в настоящее время не вижу, когда и каким образом смогу сделать это, и смогу ли вообще.

— Другими словами, ты лишаешь меня всякой надежды на счастье! — в глубине его пылающих гневом глаз таилась такая боль, как будто его разрывали на части. Мысль о том, что он расстается с ней навсегда, была невыносима для Николя. Габриэль вычеркнула его из своей жизни, и он, беспомощно махнув рукой, наконец, вынужден был смириться. — Это выше моих сил. Теперь я вижу, что для нас обоих было бы лучше, если бы мы никогда не встречались. И все же я ни о чем не жалею. Прощай, Габриэль.

Он повернулся и открыл дверь кабинета, в которую ворвались шумы работающего ткацкого цеха. Николя вышел, захлопнул дверь за собой. Габриэль застыла на месте, не в силах пошевелиться, оглушенная болью и отчаяньем. Очень медленно она опустила голову, как будто склонив ее под тяжестью обуревавших мыслей. Она ничего не слышала и не видела вокруг, а в ее ушах все еще звучали последние слова, сказанные человеком, которого она будет любить до конца своих дней.