Звезда-беглянка

Глава 4

Лорд Дэмиен оглядел огромную библиотеку. Когда-то здесь всегда можно было встретить отца, казалось, он жил в этой комнате.

Библиотека была построена еще в 1700 году, а высокие потолки с позолоченной лепниной и круглыми балками расписывал сам Веррио.

Он вспоминал, как, будучи ребенком, вихрем проносился по балкону, полукругом опоясывавшему верхний ярус библиотеки, и чуть ли не кубарем скатывался вниз по винтовой лестнице. Мальчика мало интересовали позолота, фрески и прекрасная мебель, среди которой были настоящие произведения искусства, такие, как стол красного дерева работы Вильяма Кента. Да, комната была уникальной.

Сегодня, как и в далеком детстве, Вирджил не замечал ни совершенства пропорций античных богинь, ни роскошного интерьера старинного помещения. Он был погружен в воспоминания, словно наяву слыша голос отца:

«Это не может больше продолжаться, Вирджил. Уже ходят слухи. Маркиза слишком важная персона, чтобы допустить скандал».

Вирджил молчал, и через минуту отец сурово отчеканил:

«Я запрещаю тебе встречаться с ней. Это приказ! Ты понял? Если нет, мне придется выгнать тебя вон!»

Вирджил знал, что отец сдержит слово. И тогда решение пришло само. И уже никто и ничто не в силах было его остановить.

Возвращаясь домой, в Англию, он опасался, что все будет напоминать ему о тех событиях, что родные места разбередят в его душе давно зажившие раны.

Решение вернуться спонтанно созрело во время одной из шумных парижских вечеринок, под веселые пьяные выкрики развлекающихся гостей.

Все началось с какого-то абсурдного и ничего не значащего замечания, которое он по причине плохого настроения воспринял как личное оскорбление.

По выражению лица спорившего с ним господина Вирджил понял: еще одна реплика с его стороны и дело кончится дуэлью.

Он дрался на дуэлях неоднократно, но каждый раз за дуэлью следовали страдания.

Баронс-Холл был наполнен призраками и воспоминаниями.

Вот отец, строгий, отдающий приказания мужчина, считавший Вирджила ребенком, не способным ни на понимание, ни на обиду. Вот мама, а вот и он сам; вот садовники, лес, сладкий аромат цветов…

Каким же он оказался простаком, каким неисправимым идеалистом! Та, которую он боготворил и почитал превыше всех на свете, в конце концов выпустила ядовитые когти и зубы.

Он вспомнил, как увидел ее впервые.

«Сегодня вечером ты должен поехать со мной, — сказал ему отец в этой самой комнате, — поприветствовать маркизу Линмаус. Представь себе, маркиз — мой старинный друг — женат уже три месяца, а я до сих пор не удосужился найти время выразить свое почтение его супруге!»

«Неужели это необходимо? Не хочется портить вечер», — попытался отговориться Вирджил.

Он как раз собирался на рыбалку, и перспектива натягивать крахмальную рубашку, втискиваться в узкий фрак и несколько миль трястись в душной карете нисколько его не прельщала.

«Это простая вежливость, Вирджил, — настаивал отец, — к тому же мы не пробудем там долго».

Вирджилу стало жаль отца: ведь если бы матушка была жива, она бы не отказалась его сопровождать. Он молча пошел наверх переодеваться.

Их владения граничили, и, как узнал позже Вирджил, было множество коротких дорог, по которым можно было туда попасть. Проехав около двух миль по лесной дороге и миновав деревню, отец и сын оказались во владениях маркиза Линмауса.

Замок маркиза оказался безобразным произведением неведомого архитектора, который более всего был обеспокоен размерами, а не формой. Вирджил подумал, что хозяин этого дома должен быть человеком гордым, но начисто лишенным чувства прекрасного. Он знал, что маркиз долгое время был вдовцом.

Маркиз Линмаус был спикером в палате лордов, и правительство ценило его как специалиста по международным отношениям. Со своей новой женой он познакомился во время официального визита в Париж, куда ездил на официальную встречу с премьер-министром Франции.

По правде говоря, Вирджилу было неинтересно.

Маркиз — скучный сосед, и никакая женщина не в состоянии внести живость в их соседские отношения. Тем более, что маркиз был уже в возрасте, причем намного старше его отца. В гот год Вирджил заканчивал Оксфорд. Учеба нравилась ему, к тому же он был неустанным участником всевозможных развлечений вместе со своими неунывающими друзьями-сокурсниками.

Как член самого развеселого клуба «Буллингтон» он неоднократно принимал участие в разного рода проказах и выходках, которые заставляли хмурить брови его наставников и сопровождались одобрительным смехом выпускников. При этом Вирджил был интеллектуалом и в полной мере проявил свои выдающиеся способности в стенах этого не имеющего себе равных университета.

Острый ум он, несомненно, унаследовал от предков по отцовской линии, в то время как поэтичность натуры, столь контрастировавшая с атлетическим сложением, была даром его нежной и романтичной матери, в жилах которой текла ирландская кровь.

Леди Дэмиен покинула этот мир, когда Вирджил был еще мальчиком, но он успел прочувствовать ее тонкую духовную натуру.

Вирджил всегда сильно отличался от своих сверстников. Он немного стеснялся тех чувств, которые вызывали в его душе поэзия и музыка, но в Оксфорде он встретил родственные души. Увы, друзья быстро изменяли свои взгляды, постепенно становясь похожими на своих развеселых товарищей, которые интересовались исключительно женщинами и лошадьми!

Внутри дом Линмауса оказался столь же унылым, как и снаружи. Тяжелая темная мебель на фоне темных стен делала его похожим на склеп. Казалось, будто ты попал в подземелье, куда не заглядывает солнце, откуда не видно ни единого клочка голубого неба.

Маркиз встретил гостей тепло и сердечно. Он был старинным другом лорда Дэмиена и знал Вирджила с самого рождения.

— Я уже хотел писать тебе, чтобы пригласить к нам, — обратился он к лорду, — но маркиза была немного нездорова с того времени, как мы приехали в Англию, и ей было не до представлений.

— Это зависит от того, кому быть представленной, — раздался мелодичный голос, и в дверном проеме показалась сама маркиза.

Вирджил был повержен, сражен наповал невероятной красотой этой женщины. Он онемел, оцепенел и начисто позабыл обо всех условностях и светских манерах.

Маркиза была необыкновенно прекрасна, такой женщины Вирджил не видел еще никогда. Позже, когда они уже жили вместе, он так и не определил для себя ее национальность. Официально маркиза считалась француженкой. Ее первым мужем был граф Кастийон, он был убит на дуэли. Через некоторое время Вирджил сам получил возможность проверить, насколько опасны эти поединки.

Постепенно Вирджил кое-что разузнал о маркизе и ее происхождении. Маркиза очень тепло говорила о своей матери-гречанке. Но Вирджил все равно был почему-то уверен, что ее далекие предки были маврами.

Ее прадед занимал высокий пост во французском Алжире.

Впрочем, какая разница, кто был причастен к появлению на свет этого яркого необычного созданья?! Каждый, кто видел маркизу, был поражен змеиной гибкостью ее безупречного тела.

Ее темные глаза были огромными, как два бездонных озера. Те, кто пытался вспомнить ее лицо, не могли воскресить в памяти ничего, кроме этих двух черных жемчужин.

Черны, как смерть; их мягко осенял

Пушистый шелк ресниц, темнее ночи.

Когда прекрасный взор ее сверкал

Стрелы быстрей и молнии короче…

Глядя ей в глаза, Вирджил чувствовал себя пловцом, опускающимся на дно глубочайшего океана, и знающего, что пути назад нет, есть лишь только бесконечное погружение и растворение в глубоких недрах.

Он остолбенел и стоял, не в силах вымолвить ни единого слова, а маркиза, повернувшись к мужу, громко спросила:

— Почему ты не говорил мне, что рядом живет Аполлон? Я так соскучилась по Греции!

— Вам нравится Байрон?

— Ну конечно, — мягко ответила она, — и мы можем почитать его вместе.

Потом была только Фенис! Фенис! Фенис!

Вирджил никогда не осмелился бы сам подступиться к ней, но Фенис первая сделала шаг навстречу — на следующий день она приехала. в Баронс-Холл и от имени маркиза пригласила соседей на обед. Ей было совсем необязательно приезжать самой, ведь, во-первых, накануне маркиз лично пригласил Вирджила и его отца, а во-вторых, можно было послать кучера.

Но Фенис приехала сама. Она была тщательно одета и выглядела блистательно: высокая шляпа с откинутой вуалью, дорогое платье, подчеркивающее достоинства ее фигуры, зеленый бархатный плащ, оттенявший магнетическую черноту глаз.

Так случилось, что Вирджил сидел в библиотеке один. Отец как раз вышел в сад переговорить с садовником, и его силуэт виднелся среди деревьев в открытое настежь окно.

Со времени смерти леди Дэмиен они почти никого не принимали, поэтому, когда появившийся на пороге дворецкий громко объявим «Маркиза Линмаус, сэр!», — Вирджил от неожиданности вскочил на ноги, полагая, что ослышался. Он отчаянно пытался сообразить, что ему надо делать, а маркиза уже быстро двигалась ему навстречу. Он не видел ничего — только алые улыбающиеся губы и огромные глаза все ближе и ближе придвигались к нему. Не в силах оторвать взгляда, он чувствовал себя, как под гипнозом.

— Вы читали? — поинтересовалась маркиза, глядя на книгу в его руке. — Надеюсь, что не помешала вам.

— Нет! Нет! Конечно, нет! Я очень, очень рад вас видеть! Пожалуйста, присаживайтесь, отец скоро вернется, — воскликнул Вирджил, предлагая даме кресло.

— Я только сейчас начинаю понимать, как прекрасна Англия в эту пору года, — тихо проговорила она.

— Вы впервые в Англии?

— Я была только в Лондоне. Теперь я открываю для себя эту удивительную страну. А сколько еще предстоит!

— Вы позволите… вы разрешите… мне показать вам парк… лес… и озеро?

Он лихорадочно соображал, что может заинтересовать гостью.

Маркиза притянула его взгляд своими бездонными зрачками и произнесла:

— Вам не будет скучно? Я не отнимаю у вас время?

Вирджил понял, что с этого момента во всем мире его ничего не интересует, только бы находиться рядом с ней — бесконечно, — говорить с ней и следовать за ней, куда она только захочет.

Они стали встречаться почти каждый день.

Лето выдалось сухим и жарким, и маркиз, у которого было время летних каникул, был поглощен стрельбой из лука, скачками и спортивными состязаниями. Ему приходилось часто отлучаться в Лондон, где требовалась его помощь в решении дел государственной важности.

— Ты так добр ко мне, — говорила Вирджилу Фенис. — Без тебя я была бы одинокой и несчастной, как странник в чужой и неприветливой земле.

— Быть с тобою — честь для меня.

Ее красота и очарование раскрыли в нем поэтические стороны его натуры.

Фенис жила в его мыслях как Афродита, как Елена Троянская, как неотразимая царица Клеопатра Она была для него героиней всех поэм Байрона.

Лилейный рот, румянец нежно-алый…

Прелестное создание мечты,

Как нежный плод, причудливый и редкий…

Волшебство! Вот что внесла в его жизнь Фенис. Ее чары уносили Вирджила в сады Эдема, и наполняли его мечты волнующими аккордами небесных симфоний. Он был готов непрестанно преклоняться перед ней, служить ей, пойти ради нее на подвиги и жертвы. Он жаждал стать ее защитником. Он готов был умереть за нее и сделать ради нее все, что угодно.

Он не смел и думать о том, чтобы просто прикоснуться к ней, не говоря уже о поцелуях, настолько святой и чистой она ему казалась. В его мыслях маркиза была обитательницей небес.

Когда она впервые взяла его за руку, Вирджил чуть не задохнулся от страха и восторга, не веря, что это не сон.

Однажды он узнал, что маркиза все-таки женщина — настоящая, и даже слишком. Это случилось после вечера, проведенного за карточным столом, в летнем саду, как и положено, залитом лунным светом.

После он даже не мог вспомнить, как все произошло: как она положила свои прекрасные руки ему на плечи, как ее гибкое тело прижалось к нему…

Ее голова томно запрокинулась, жаркие губы приоткрылись, и влюбленные слились в долгом поцелуе, и Вирджилу почудилось, будто богиня кисти Веррио спустилась с небес на землю.

Это было скорее слепое обожание, чем любовь, и позже, когда они с маркизой уже расстались, Вирджил понял, что был загипнотизирован ею, как змея флейтой факира.

Она постоянно говорила ему о своем одиночестве, своей несчастной доле, о том, что ее замужество было ошибкой. Однажды Вирджилу пришлось признать, что маркиз попался на удочку женщины, которая жаждала обрести богатство и положение в обществе.

Фенис была именно такой. Возможно, это было следствием странного смешения кровей, но она страстно желала обрести высокое положение. Стать английской маркизой, леди при королевском дворе — это было мечтой всей ее жизни.

То, чего она достигла, выйдя за маркиза, заставило ее подруг из парижского света позеленеть от зависти, но подруги были далеко, к тому же ее мало интересовали женщины вообще. Фенис нужен был мужчина, такой, чтобы с первой минуты он стал ее пожизненным обожателем, а самое главное — будил в ней чувственную страсть.

— Люби меня, Вирджил! — настойчиво повторяла она. — Сделай так, чтобы я пылала страстью, потому что я уже слишком стара для всего, кроме скуки!

Это случилось во время рождественских каникул. Вирджил стал ее любовником.

Он получил приглашение на обед к Линмаусам, отца тоже пригласили, но отец в то время болел бронхитом и мучился приступами подагры, поэтому на две недели был прикован к постели.

— Папа, мне остаться с вами? — спросил Вирджил.

— Нет-нет, мой мальчик. Поезжай развлекись. Скажи маркизу, что я жду его завтра к себе, Я пресыщен гостями, а маркиз мне просто друг. К тому же нам надо поговорить об изгороди на границе владений.

— Хорошо, папа.

Вирджил постарался скрыть радость в голосе.

Он с трудом сдерживал себя во время экзаменационной сессии, а его всегдашний энтузиазм куда-то испарился. Наставник был немало удивлен его состоянием и даже спросил, не случилось ли чего. Но Вирджил не мог рассказать наставнику, что страницы расплываются у него перед глазами, потому что их заслоняет образ прекрасной Фенис.

Он думал о маркизе дни и ночи, не забывая о ней ни на секунду. Вирджил даже написал ей из Оксфорда, но послание было сухим и немного официальным, потому что он опасался, что его прочтет маркиз.

Вирджил не знал, какие отношения были между супругами. Его собственная мать обожала отца, они были счастливой парой.

…Впрочем, он даже не пытался сравнивать Фенис с матерью или с какой-нибудь другой женщиной.

«Что с тобой, Вирджил? — допытывались его сокурсники. — Поехали с нами в Плей-хаус, там такие хорошенькие актрисы!»

Но Вирджил не получал никакого удовольствия от вечеринок. Его мысли витали слишком далеко.

«Разве этих неживых кукол с размалеванными личиками, нарочито веселыми голосами и кокетливыми глазками можно поставить рядом с Фенис?» — спрашивал он себя.

Он тосковал, и вся прекрасная половина человечества упала в его глазах, не выдержав сравнения с божественной Фенис.

Он ожидал, что в доме Линмаусов будет множество гостей, и был немало удивлен, когда, подавая лакею шляпу и трость, услышал:

— Сэр, ее светлость ждет вас у себя в будуаре.

Сердце юноши бешено колотилось, когда он шагал по темному коридору в сторону ее комнат. Дверь была открыта.

В будуаре царил полумрак, а воздух был напоен сильным восточным ароматом.

Фенис возлежала в кресле, одетая в платье из тончайшего шифона, которое, скорее, открыто подчеркивало, чем скрывало ее великолепные формы.

Она протянула ему руку.

Он хотел упасть к ее ногам, признаться ей, как он тосковал без нее в Оксфорде, рассказать ей о том, что она и только она была предметом его грез и мечтаний!

Но сначала подали ужин.

Кухня в доме Линмаусов была обычной и скучной, в строгом английском стиле, хотя в присутствии Фенис любая пища казалась Вирджилу амброзией, а любое вино — нектаром.

У него начисто пропал аппетит, он с трудом заставил себя прикоснуться к еде, зато его бокал ни на минуту не оставался пустым. Он почти не осознавал, что делает и не помнил, что говорил, пока слуги не убрали приборы и они не остались одни.

— Фенис!

Его возглас был похож на крик утопающего. Мгновение спустя, она оказалась в его объятиях, и он уже покрывал ее поцелуями: страстно, настойчиво, неутомимо.

После ему так и не удалось воскресить в памяти цепь событий.

Будуар, слишком сладкий аромат восточных благовоний, шелковые подушки…

Следующая картина — уже в спальне: роскошная постель, застланная надушенными простынями, на ней переплетенные в страстном изнеможении тела — его и Фенис…

Фенис была убийственно прекрасна. Огонь, полыхавший в камине, освещал ее божественные формы и, казалось, проникал в самую сокровенную сущность его собственного тела, которое горело, плавилось, истекало страстью. Вирджила не стало: он превратился в одну-единственную вулканическую, плазменную мысль.

Все исчезло, осталась только чувственность — чувственность, которую так жаждала получить Фенис.

Она возбуждала его безумно!

Вирджил онемел, потерял дар речи, а она изливала на него потоки невероятно нежных и страстных слов. Их слившиеся тела дрожали и рассыпались на миллиарды стонущих от страсти частиц.

— Фенис! Фенис!

Ее имя звучало в ночи, эхом повторяясь в стуке лошадиных копыт и мерном скрипе колес по поросшей пожухлой травой колее, когда он уже ночью возвращался домой.

«Неужели это правда? Может быть, это был сон? Неужели эта восхитительная, несравненная, таинственная женщина стала моей?» — спрашивал он себя на следующее утро.

Он опустился на колени и принялся благодарить Бога за ниспосланную небом необычайную благодать.

Не так-то просто было найти возможность для новой встречи: вернулся маркиз, а за окнами царила зима. Было более чем прохладно, чтобы встречаться в лесу, к тому же Фенис ненавидела холод.

Но, несмотря ни на что, они умудрялись находить время для свиданий, постоянно подвергаясь опасности разоблачения.

Хотя эти отношения и не приносили ему эмоционального удовлетворения, Вирджил ощущал себя героем загадочных мифов, народных сказаний и поэм Байрона: он скитался в поисках Золотого Руна; как Улисс отправлялся в неизвестность; будучи доблестным сэром Галахадом разыскивал чашу Грааля.

В конце концов Фенис предложила побег.

Вирджил не сразу понял, что она предлагает. Он даже не осмеливался мечтать о том, что когда-нибудь сможет назвать эту прекрасную женщину своей.

Он ничего от нее не хотел: единственным счастьем для него было иметь возможность обожать ее и исполнять ее желания. Он ни на что не претендовал.

— К-как мы м-можем так п-поступить? — с трудом выдавил он.

— Я хочу тебя! Я хочу быть с тобой! Я ненавижу этот дом, ненавижу этот мерзкий холод, и — да! да! — больше всего на свете я ненавижу Эдварда!

Это было уже слишком. Вирджилу казалось, что он сходит с ума. Он был повержен и ошеломлен. Фенис ненавидит своего мужа, человека, чье имя она носит! За время их связи у Вирджила не мелькнуло даже тени ревности по отношению к маркизу. Да и как он мог ревновать к законному супругу?

— Я уверена, Эдвард что-то пронюхал, — заявила она. — Скоро нам запретят встречаться, а этого я не переживу!

— Но как мы убежим? И куда?

Она широко раскинула свои прекрасные руки:

— Мир — наш! Подумай, как мы будем плыть в объятиях друг друга по Большому каналу в Венеции! А солнечный Рим! Переплывем Средиземное море… Почему бы и нет? Вперед, туда, где солнце!

— Но, как… как уехать отсюда? А маркиз, а твое положение?

— Мое положение? — Фенис пожала плечами. — Оно ничего мне не дает, кроме необходимости поддерживать скучнейшие беседы с неинтересными мужчинами и женщинами. Вирджил, я хочу быть с тобой. Хочу, чтобы ты пробуждал мою страсть. Мне просто необходим тот огонь желаний, который ты будишь во мне.

Ее голос изменился:

— Здесь, в Англии, такая скука, такой холод! Я больше не могу. Увези меня, Вирджил, пожалуйста, увези!

У Вирджила голова шла кругом. Он не мог ни думать, ни соображать.

Он хотел исполнить ее желания, но как? Как?

Когда он вернулся домой, отец заявил ему, чтобы он забыл о маркизе, иначе ему не место в этом доме.

Вирджил оглядел библиотеку.

Почему он тогда не послушался? Почему не понял, что отец желал ему добра, что в его словах не было ничего, кроме здравого смысла? Нет, он был слишком глуп, чтобы понять!

Внезапно он почувствовал, что больше не может находиться в этом зале, где каждая книга, каждый предмет служили напоминанием об отце. Комната стала для Вирджила немым укором. Он медленно вышел и побрел наверх.

Положение наследника обязывало его спать в той комнате, в которой из поколения в поколение спали все лорды Дэмиены. Доукинс ждал его прихода, а в камине ярко пылал огонь, распространяя тонкий аромат можжевельника.

Запах навеял на Вирджила детские воспоминания: он стоит на лесной просеке и восхищенно наблюдает, как громадное дерево валится на землю, как с треском ломаются ветки, а мускулистые лесорубы превращают живой ствол в аккуратную стопку поленьев.

— Камин, Доукинс? — удивился Вирджил.

— Сегодня сильный ветер, милорд, а эти майские ветры так опасны, особенно с непривычки.

Это была дежурная фраза: «С непривычки».

Вирджил был в отличной форме, но только благодаря тому, что постоянно занимался плаванием, физическими упражнениями и ездил верхом.

Доукинс был прав. Сейчас он стал особенно чувствителен к холоду — намного сильнее, чем тогда, когда постоянно жил в Англии. Несмотря на все его усилия, солнце в какой-то мере подорвало его выносливость.

Он разделся в полной тишине, и, чтобы лишний раз не беспокоить камердинера, подошел к окну, чтобы опустить шторы. Он распахнул окно, и леденящий холод ворвался в комнату. Вирджил закашлялся.

— Милорд, незачем зря рисковать, — предупредил его Доукинс. — Вы забыли, что говорил в Неаполе доктор?

Лорд Дэмиен отошел от окна.

Этой зимой он был очень плох — не из-за климата, конечно, ведь в Неаполе тепло, — а потому, что дрался на дуэли из-за Фенис. Он не рассчитал силы противника и был ранен.

Доукинс вышел, пожелав ему спокойной ночи, и Вирджил остался один. Он лежал на огромной кровати с пологом. Здесь в течение столетий спали хозяева Баронс-Холла.

Мебель, как и все прочее, отделали заново, когда реставрировали дом, и позолоченные опоры полога сделали в виде пальмовых стволов. Раньше они казались Вирджилу романтичными. Теперь его тошнило от пальм, тошнило от их раскидистых листьев, яркими пятнами вызывающе пестревших на фоне лазурного неба, тошнило от их прямых, словно корабельные мачты стволов, по которым аборигены ловко взбирались на самую верхушку, чтобы достать сочный кокосовый орех.

Там он тосковал по английским дубам, которые столетиями прочно стояли на его родной земле, по запаху можжевельника, по пустынным побережьям, усыпанным красными листьями, по смолистым соснам и вечнозеленым елям.

В камине уютно потрескивали дрова, языки пламени отбрасывали на стены причудливые тени. Вирджил наблюдал за ними сквозь полузакрытые веки, и постепенно они стали превращаться в живые картины.

Он очутился в роскошном палаццо, где они с Фенис поселились, впервые попав в Венецию. Ему казалось, что он никогда не устанет смотреть на Большой канал — великолепное зрелище, открывавшееся из проемов старинных окон. Это казалось ему таким романтичным! Вирджил тогда бегал по книжным лавкам, покупая стихи и поэмы, чтобы потом читать их Фенис, которая никогда его не слушала.

«Что ты тратишь время на эти стишки! Поцелуй меня, Вирджил! Скажи, что любишь меня! Доставь мне удовольствие!»

Словно наяву он слышал голос, некогда разжигавший в нем неудержимые порывы страсти. Голос, который в течение многих лет повторял одно и то же:

«Вирджил, мне скучно!»

«Вирджил, пойдем куда-нибудь еще!»

«Вирджил, давай устроим вечеринку. Одной так скучно!»

«Вирджил, доставь мне удовольствие, соблазни меня! Я живу только ради этого!»

И это была чистая правда. Вирджил наконец-то понял, что Фенис жила только ради страсти, которую не он один, но и другие мужчины пробуждали в этой ненасытной женщине.

Огонь внезапно разгорелся сильнее, дрова в камине затрещали, языки пламени нарисовали на стенах новый причудливый узор. Картинка сменилась, и Вирджил перенесся на несколько лет назад, в то страшное время, когда он впервые узнал, что Фенис обманывает его.

Тогда он повел себя жестоко: вызвал мужчину из дома и безжалостно прострелил ему грудь. Когда кровь нестерпимо-алым пятном расплылась на белом полотне рубашке, только тогда он в отчаянии спросил себя: имел ли он право поступить так жестоко и безобразно, так запросто распорядиться драгоценной человеческой жизнью?

Потом была Фенис — рыдающая, умоляющая, просящая пощады.

«Я не хотела… это просто… случилось! О, Вирджил! Ты сам виноват. Ты ведешь себя совсем… не так, как раньше, я не люблю тебя так… сильно, ты не возбуждаешь меня!»

Сцены повторялись все чаще и чаще. Потом были другие мужчины, новые столкновения. Вирджил почти физически ощущал, как его мозг разъедает раковая опухоль подозрений и недоверия.

После того как он окончательно убедился, что его подозрения были не напрасны, наступила самая последняя стадия упадка; он просто закрыл на все глаза.

Они прожили с Фенис целых шесть лет, и за эти годы из неопытного мальчика-идеалиста Вирджил превратился в мужчину-циника.

По прошествии шести лет не осталось ничего, что бы он не знал о женщинах. Ничего, что Фенис не обесценила, не втоптала в грязь, не опошлила.

Когда она наконец-то бросила его, он возненавидел себя за то, что был безумно этому рад.

Нет, она не сбежала! Она просто безразличным тоном сообщила ему, что уходит к другому.

Вирджил уже несколько месяцев подозревал о существовании их связи. Любовник Фенис оказался египтянином, сказочно богатым, страстным, властным и при этом невероятно грубым и жестоким типом. Так вот чего так жаждала Фенис! Жестокости! А он-то одаривал ее нежностью!

Однажды он дал ей пощечину. Тогда она довела его до белого каления своим провоцирующим поведением с другим мужчиной. В следующее мгновение Вирджил устрашился: как он мог ударить женщину?! Это противоречило не только его принципам, но и его натуре.

Он рухнул на колени и в смятении стал молить Фенис о прощении, не в силах взглянуть на розовое пятно на ее щеке. Но посмотрев ей в глаза, он с величайшим ужасом обнаружил, что ей приятно, что она испытывает наслаждение!

Ей хотелось, чтобы ее завоевывали, брали силой, а он был недостаточно настойчив, ибо это было ему не свойственно. Он был искусным любовником, но мучить женщину, обращаться с ней, как с игрушкой или вещью, он не мог. А Фенис мечтала о мужчине, который надел бы на нее ошейник рабыни, о жестоком и бессердечном тиране.

Вирджил застал Фенис за упаковкой вещей. Отослав двух служанок, он молча стоял перед ней, ожидая объяснений.

— Совсем не обязательно было выставлять их за дверь, — заметила она. — Они знают, что я ухожу к Салину.

— Неужели ты думаешь, что будешь счастлива с ним?

Она пожала плечами.

— Так же счастлива, как могу быть с любым. Он очень богат, и с ним я ни в чем не буду нуждаться.

— Я давал тебе все, что ты просила.

У Вирджила было большое состояние, которое оставила ему матушка. Конечно, отец лишил его финансовой поддержки, но, к счастью, она ему не понадобилась.

— Ну, деньги и драгоценности не так уж меня интересуют, — усмехнулась Фенис.

— Я знаю, что тебе нужно, — сурово ответил Вирджил. — Но, учти, я не тот человек, чтобы дать тебе это!

— Ты слишком англичанин, чтобы понять! Если я не уйду сейчас, будет слишком поздно. Я старею! Скоро я стану слишком стара, чтобы что-то изменить!

Впервые она говорила правду.

Он давно знал, что она лгала о своем возрасте, впрочем, как и о многих других вещах.

Когда-то она смущенно, словно юная девушка, потупив прелестные глазки, сказала ему, что ей двадцать шесть. Но не нужно было быть математиком, чтобы, сопоставив даты ее предыдущего замужества и поездок, вычислить, что она по меньшей мере на шесть лет старше.

Сейчас ей было тридцать восемь, и Вирджил часто замечал, что она с ужасом всматривается в зеркало, разглядывая каждую микроскопическую морщинку, каждый седой волос.

Она умело пользовалась косметикой, гонялась за каждым новым кремом. В последний год их связи она совершенно помешалась на эликсире молодости, стоившем по десяти гиней за флакон. Приближающаяся старость была ее беспощадным врагом, которого она должна была победить во что бы то ни стало. И даже нежное обожание и любовь Вирджила не смогли повернуть время вспять.

Египтянину было не многим более двадцати пяти. Вирджил с горечью подумал, что ему тоже когда-то предстоит узнать правду.

Фенис любой ценой хотела снова обрести утраченную юность. Такой дар ей мог преподнести только молодой любовник.

Наконец она ушла, и в доме остался лишь слабый запах ее духов. Этот аромат вопреки ожиданиям Вирджила, который почувствовал долгожданное облегчение, вызвал в нем ощущение невыразимого одиночества.

Палаццо, уже не тот, в котором они поселились шесть лет тому назад, а другой, более претенциозный и роскошный, был пуст — безнадежно пуст и безмолвен.

Он часто ловил себя на том, что ждет, как вот-вот раздастся ее капризный голос:

«Вирджил! Мне скучно!»

«Вирджил! Позови кого-нибудь обедать с нами, пригласи много-много людей!»

«Я хочу на вечеринку, хочу музыки, смеха и шума!»

«Вирджил, давай займемся любовью! Доставь мне удовольствие, сделай так, чтобы я загорелась от страсти! Вирджил, я боюсь, что стала не такой чувственной, как раньше, скажи мне, что это не так!»

Теперь он сам устраивал приемы — шумные, пьяные вечеринки. Он думал, что они помогут развеять одиночество, но они лишь усугубили его состояние.

Постепенно его стали одолевать воспоминания о Баронс-Холле, и он понял, что никуда от них не денется.

Вместо отвратительных пьяных выкриков своих так называемых друзей ему слышались крики грачей на рассвете, воркование сизых английских голубей, с мягким шумом перелетающих с ветки на ветку. Ему захотелось вновь увидеть глазами цветущие магнолии, которые посадил в их старинном парке отец, уловить в теплом туманном воздухе далекое ржание лошадей…

С тех пор, как он сбежал с маркизой, он писал отцу дважды, но ни разу не получил ответа.

Он узнал от друзей-англичан, приезжавших в Рим, что его побег вызвал невообразимый скандал и толки, и что сам маркиз Линмаус повел себя с достоинством и никогда не упоминал его имя. В конце концов его пребывание в Венеции сделалось совершенно невыносимым, и Вирджил отправился путешествовать.

Он всегда мечтал об этом, и теперь, обретя свободу, стал хозяином своей жизни.

Теперь он найдет то, что потерял!

Но он ничего не нашел, зато приобрел громадный жизненный опыт.

Загадочный Восток покорил его сердце своим неповторимым духом и в то же время заставил страдать — страдать от безнадежного невежества и беспросветной нищеты местных жителей.

Он плавал на утлых суденышках; преодолевал горные перевалы верхом на мохнатых яках, гордо и неторопливо шествовавших по высочайшим лезвиеподобным хребтам Гималаев, сопровождаемых нескончаемым ворчанием погонщиков.

Он часто подвергал свою жизнь опасности, считая это проверкой своих личных качеств и возмещением скуки тепличной жизни с Фенис.

Иногда у него бывали женщины, но каждая будила лишь мучительные призрачные воспоминания.

Венеция. Рим, Париж! Женщины, всегда женщины! Он пытался забыться с ними в иллюзорной любви, а настоящую в нем навсегда уничтожила Фенис. Она убивала ее медленно, методично, и в его душе остались незаживающие раны.

Он получил жестокий жизненный урок, из которого сделал вывод, что красота — обман, а страсть способна умереть так же быстро, как разгореться.

Женщины, снова женщины, опустошающие его кошелек… Временные, короткие связи, опустошающие его душу. Ни одна из них не смогла затронуть в нем те струны, которыми владела когда-то волшебница Фенис.

Когда ему сказали, что она умерла, он ничего не почувствовал. Поразительно, но это не имело для него никакого значения!

Невозможно поверить, но когда он узнал о ее самоубийстве, его реакция мало чем отличалась от той, которая могла бы возникнуть при известии о смерти какого-нибудь незнакомца.

— А что случилось? — поинтересовался он, удивляясь холодному спокойствию своего голоса.

— Салин ее бросил. Потом у нее были другие мужчины, все хуже и хуже. Она стала спиваться, а чтобы хоть как-то стимулировать себя, принимала наркотики.

Вирджил представил себе эту картину. Подумать только, ей уже сорок пять. Сорок пять!

В тот день он понял, что едет домой.

Это казалось невозможным. После возвращения из Индии он получил известие о смерти отца. Как смотреть в глаза маркизу, у которого он мальчишкой украл законную жену? Что отвечать тем, кто спросит его, почему он вернулся один?

Когда Вирджил приехал домой, его поразило то, что ни в самом замке, ни в имении ничего не изменилось, словно время остановило свой ход.

Фенис мертва, но двери соседей будут всегда закрыты перед ним. И все из-за того, что произошло двенадцать лет назад!

Он так и не узнал бы об этом, если бы по пути домой не заехал в Лондон, где встретил одного из старых друзей.

— Боже мой, Вирджил! Неужели это ты? — воскликнул мужчина, с которым лорд Дэмиен столкнулся в дверях клуба «Этон».

— Энструтер! Как поживаешь?

— Это я у тебя хотел спросить, — отвечал Роджер Энструтер, — хотя можешь ничего не отвечать. Отлично выглядишь, даже лучше, чем раньше!

Вирджил рассмеялся:

— То, что ты меня до сих пор помнишь, делает мне честь!

— У меня просто не было возможности забыть о твоем существовании.

— Что ты хочешь этим сказать?

— А то, что ты стал настоящей легендой!

Он даже не подозревал о том, что те веселые вечеринки, которые женщины окрестили «оргиями», дуэли, скандалы — все это просочилось с континента в Лондон!

Роджер Энструтер был честен и безжалостен.

— Старые друзья, вроде меня, всегда примут тебя, Вирджил, но ни одна женщина не станет с тобой знаться.

Вирджил удивленно поднял брови:

— Женщина?

— Да. Моя жена, к примеру. Ты можешь у нас обедать, когда мы вдвоем, но она ни за что не допустит, чтобы тебя увидели ее подруги. Ты, старик, теперь табу! Кроме того, ты сбежал с женой генерал-губернатора!

— Двенадцать лет назад, — заметил Вирджил.

— Это не срок для старых горничных! Кроме того, маркиз стал еще более важной персоной, он возглавляет палату лордов, и пока он жив, тебя вряд ли восстановят в правах.

Лорд Дэмиен хорошо знал, что значит светский остракизм: даже в Италии многие знатные семьи их с Фенис не принимали. В Париже и Венеции их приглашения принимали только свободные от условностей космополиты и люди, живущие исключительно вечеринками.

Теперь ему пришлось узнать, что Лондон для него закрыт.

Прошлое захлопнуло за ним тяжелые чугунные створки ворот, на которых печатью висел герб Линмаусов. Маркиз отомстил ему гораздо тоньше и вернее, чем если бы просто вызвал его на дуэль.

Войдя в Баронс-Холл, он погрузился в воспоминания. Теперь, обретя жизненный опыт, он понял, что и прошлое, и будущее — лишь часть настоящего. Фенис уже нет в этом мире, но она по-прежнему держит его своей мертвой хваткой. Ему никогда от нее не освободиться!

Это было его наказанием! Расплатой за неверно сделанный шаг.

В первую ночь, проведенную в спальне отца, он не мог заснуть и думал, что чем скорее он умрет, тем лучше.

Наутро он попытался отогнать от себя нездоровые и излишне драматичные мысли.

Гуляя по старому замку, где все было таким родным и знакомым, он с болью в сердце осознал, что предал его так же, как предал когда-то отца.

Вирджил не собирался ни искать себе оправдания, ни сваливать всю вину на Фенис. Он цинично отметил, что в девятнадцать лет был для нее супермужчиной, идеальным горючим для топки ее страсти. Фенис завладела его телом, но в его душе нетронутыми жили духи его предков, прежних лордов из Баронс-Холла.

Он посмотрел на портрет отца. Отец глядел на него, как живой, и Вирджил со слезами на глазах прошептал:

— Прости меня, папа!

Ему надоело гулять по парку, и на следующий день он велел приготовить лошадь, чтобы прокатиться в сторону глухих и отдаленных мест своих владений.

Он даже не мог позволить себе показаться на глаза своим фермерам! Какой абсурд! Они сразу начали бы обсуждать его, показывать пальцем…

Он катался верхом целый день и к вечеру так устал, что мгновенно заснул, как только его голова коснулась подушки.

Теперь надо было решать, что делать дальше.

Уехать или остаться?

Может быть, пригласить в дом множество людей, понимающих его и не обращающих внимания на тех, кто злословит?

Понятно, что это будут за люди! Как те, что окружали его в Венеции и Париже, те, кому важны только деньги и развлечения. Тем более что он знатен и носит титул лорда…

У него не оставалось выбора. Только приемы, вечеринки, женщины…

Женщины! Женщины! Опять женщины!

Он знал наперед, что никогда не найдет ту, которая нужна ему.

И вот, к своему удивлению, совершенно неожиданно он встретил Грейсилу — чистую и прекрасную, как сияющая росинка в чашечке прелестного цветка!