Звездный свет

13

Рой послонялся по дому, а потом не выдержал и вернулся в спальню. Билли Рей сидела на постели, завернутая в широкое полотенце. Лицо бледное и осунувшееся, глаза покраснели от дыма и от слез. И все же она была прекрасна…

Рой достал из шкафчика пузырек с таблетками.

– Выпей это.

– Я не хочу ничего…

– Надо, милая. Не бойся, хорошая штука. Когда в двухтысячном я сломал ключицу, меня спасли от шока именно этим.

– Больно было?

– Не то слово. Самый болезненный перелом на свете. Билли…

– Что?

– Я здесь. И я слушаю. Если тебе надо… поговорить, поорать, поплакать, бросить в меня чем-нибудь…

– Я в порядке. Ничего не надо.

– Я все равно посижу.

– Сиди. Но я в порядке.

Тишина. Мучительно тикают секунды.

– Билли…

– Что?

– Есть хочешь?

– Нет. Рой, ты весь дрожишь.

– Я знаю, дьявол его побери.

– Тогда перестань и иди отсюда.

– Не уйду. Не могу.

– Ну сиди…

– Билли, ты мне сердце разрываешь, честное слово! Ну завизжи, что ли. Ударь меня. Сделай хоть что-нибудь, только не молчи и не лежи вот так, комочком.

– Хорошо.

Она вдруг резко села рядом с ним и рванула полотенце с груди. Отбросила его в сторону. Рой замер.

Перед ним сидела языческая богиня любви. Венера, недавно покинувшая море. Океанида, чудом оказавшаяся на берегу.

Билли Рей взяла его руку и положила себе на грудь.

– Ты спрашивал, чего я хочу? Я хочу тебя. Хочу – с тобой. Сейчас. До конца. До изнеможения. Пока не останется ни слез в горле, ни воспоминаний. Рой, возьми меня сейчас, здесь, пожалуйста. Если ты, конечно, этого тоже хочешь…

– Ты что, женщина, смеешься?! Но ведь у тебя швы на руке…

– Это меня совершенно не волнует. То есть абсолютно.

Он разделся медленно, не сводя с нее лихорадочно блестящих глаз. Еще медленнее опустился на кровать рядом с ней, провел ладонью по груди. Билли Рей не шевелилась. Она ласкала его взглядом.

Она не испытывала ни смущения, ни похоти. Она восхищалась им. Он был совершенен, как античный бог. Мощные мускулы, смуглая гладкая кожа, красивое мужественное лицо. И руки нежнее шелка.

Его ладонь легла ей на грудь, скользнула ниже. Рой ласкал ее медленно и бережно, словно лепил из глины и пены морской невиданную красавицу.

Прикосновения обжигают и согревают, разгорается в крови золотой пожар, и черные угли измученных глаз вспыхивают темным золотым огнем. Мой! – кричит тело. Мой… – шепчет душа. Мой…

Молчит рассудок, ставший на эту ночь предрассудком.

Она обвила ногами его талию, скрестила ноги на его спине. Уткнулась лицом в шею, слушала бешеный стук его сердца – и растворялась в нем потихоньку.

Уходила боль из истерзанного тела, вынули раскаленную иголку из мозга, и потолок спальни медленно распахивался прямо в звезд-ное небо.

Он вошел в нее легко и бережно; они стали единым целым, словно так именно и должно было быть, не могло не быть, потому что они давно уже были едины.

С самого первого раза, когда впервые скрестились два взгляда – черный, как ночь, и изумрудный, как океан на рассвете.

Звездный свет лился в распахнутые окна, заливая ритмично двигающиеся тела серебром. Океан пел песню древней любви, такую же прекрасную, как женщина, лежащая в объятиях мужчины. Его рокот становился все громче, заполнял пространство, и вот уже не стало ни времени, ни самого этого пространства, осталась только ночь, самая первая ночь самых первых любовников этого мира. Остались стиснутые до боли веки, под которыми ослепительным сиянием билась истина, что они искали всю жизнь, но сейчас, найдя, не обратили на нее внимания.

Потому что главнее – пить твое дыхание, отдавая взамен свое. Потому что важнее – раствориться в потоке золотой лавы, которая возносит сквозь тьму на те вершины, где у всех ангелов поголовно твое лицо, любимая… твои руки, любимый…

И звезды смущенно погаснут, ослепленные блеском слез на твоих ресницах, а музыка горних вершин станет только эхом твоего короткого вскрика и долгого лихорадочного шепота в ночи.

Я люблю тебя.

Я так люблю тебя.

Не отпускай меня.

В океане нельзя одному.

Особенно – в океане любви.

Рой осторожно водил пальцами по светлой коже, следуя по тоненьким синим жилкам на груди, опускаясь вниз по животу, вновь возвращаясь наверх, уже не лаская, а изучая, привыкая к близости, о которой так недавно боялся даже думать…

Он наклонился и коснулся губами ее сосков, почувствовал дрожь, пробежавшую по всему ее телу, испугался того, что потревожил раненую руку, и чуть не застонал, когда Билли медленно отвела его руки и поднялась над ним.

Рой пил ее глазами, впитывал в себя, наслаждаясь одним только образом, видом, зрелищем, даже не стремясь к большему и боясь мечтать о нем. А она медленно оседлала его, стиснула его бедра сильными стройными ножками, начала двигаться, ища нужный ритм, ловя его ответные движения…

И волшебство повторилось вновь, но теперь в окно заглядывала еще и любопытная луна, заливая их обнаженные тела золотом и нежностью.

И невидимый океан снова принял их в объятия, лаская волнами, наливая измученные, было, тела силой и спокойной уверенностью в своей правоте.

Тело Билли отливало серебром и перламутром, ее кожа была такой же нежной, как вода в океане, который она любила больше всего на свете….

Она смотрела на сильного, красивого мужчину, лежащего перед ней, без страха, без тени сомнения или смущения, она ласкала его без устали, узнавала его заново, поражаясь тому, как много она о нем уже знает.

Знает, какие нежные у него пальцы. Какая горячая кожа. Как он красив. Как ласково скользят по ее телу его большие теплые ладони.

Руки встретились – и поплыли по телу, как серебряные рыбки. Ласкали, гладили, промахивались в обманщике – лунном свете и вновь безошибочно находили дорогу. Изучали и учили. Направляли и подчинялись.

А потом она засмеялась, и тела их вновь сплелись, сплелись так тесно, что стало невозможно дышать, и лежать на месте тоже стало невозможно, потому что нельзя лежать, когда летишь…

Прикипала кожа к коже, кровь серебряными брызгами пены менялась с невидимым и древним океаном, и он принимал жертву, ласково раскачивая их на своих бирюзовых ладонях, и два тела кружились в водовороте из серебра и плеска, тьмы, тайны и истины, найдя друг друга и уже не в силах оторваться друг от друга.

Истина горела нестерпимым огнем под веками, и они открывали глаза, только чтобы убедиться: я здесь, я рядом, я – это ты.

И когда невидимый океан взорвался мириадами брызг-звезд, когда ночь утонула в черных глазах, а звезды заиграли изумрудом в глазах зеленых, когда все встало на свои места и оказалось совсем иным, но зато бесконечно правильным – тогда, поникнув на широком плече своего самого правильного, единственного (почему-то она в этом не сомневалась) мужчины, Билли прошептала, сцеловывая капли пота с золотой кожи Роя:

– Как же ты красив…

– Нет. Это ты прекрасна.

– Ты гораздо красивее. Ты совершенен.

– Иди ко мне…

Истерзав друг друга, они лежали, странно счастливые и бессильные. Потом Рой опомнился и попытался перекатиться с Билли, распростертой под ним, но она неожиданно удержала его с силой, удивившей обоих.

– Нет! Останься… во мне…

– Я тяжелый…

– Ты – мой. Хоть сегодня…

– Всегда, русалка. Всегда.

Билли лежала в темноте и улыбалась. Она точно знала, где находится. Это – кровать Роя Биллерса, а вот и сам Рой Биллерс, это именно его тяжелое и горячее тело навалилось на нее в сонной истоме, его рука властно и по-хозяйски обнимает ее бедра, его дыхание шевелит волосы у нее на затылке.

Три часа ночи. Она в постели мужчины, и ей совершенно не хочется никуда уходить, потому что внутренне она чувствует, что она уже пришла, куда ей надо. Это – ее место.

Заснули они вместе, одновременно, вымотанные до предела, хотя Рой все равно умудрился подложить ей под больную руку подушку – и только потом вырубиться.

Билли лежала и вспоминала.

Ей казалось, что страшный пожар случился лет десять назад, хотя в действительности прошло лишь немногим больше пяти часов. Но сейчас время не имело значения. Значение имело лишь то, что рядом с ней спит самый сексуальный, самый прекрасный, самый желанный мужчина в мире. Мужчина, заставивший ее почувствовать себя богиней этой ночью.

Она нахмурилась. Внезапно ей пришло в голову, что сегодня она разделила с мужчиной куда больше, чем просто постель. Она разделила с ним душу.

Это было странное, немного пугающее чувство. Именно оно и отрезвило ее настолько, что вернулись разом все воспоминания о прошедшем кошмаре. Билли осторожно выскользнула из рук Роя, накинула его рубашку – вдруг все-таки обнаружится дворецкий – и на цыпочках проскакала на кухню, где еще в прошлый раз заметила телефон.

Дядя Фред трубку не взял. Это было не очень удивительно, учитывая его страсть к ночным гонкам на «харлее» по трассе. Билли набрала в грудь воздуху и оставила сообщение:

«Привет, дядя Фред. На этот раз я попала по-крупному. Теперь не помогут даже байкеры. Короче, я спалила наш дом. Знаю, что ты не особенно удивишься, ты всегда предполагал, что я плохо кончу. Прости меня. Увидимся утром?»

Она опустила трубку на рычажки и некоторое время глубоко дышала, стараясь не разреветься. Только не сейчас.

Следующий звонок был Джине.

– Джинни?

– О, чтоб тебя… Билли, я убью тебя когда-нибудь…

– Извини за поздний звонок, но…

– А подождала бы полчасика – и он получился бы не поздний, а ранний. Я немножечко занята, так что…

– Джина, я сожгла свой дом.

– ЧТО?!! Ричи, отстань и заткнись! Билли, где ты? Что с тобой? Ты в порядке?

– Не ори, глупая курица, а то я разревусь. Я в порядке. Более или менее. Я у Роя.

– Что значит «более или менее»? Я сейчас за тобой приеду…

– Не надо, все нормально. Мне наложили пару-тройку швов…

– Сколько?

– Ну… девять. Но это совершенно неопасно! Просто… у меня теперь нет дома. Совсем ничего нет.

Адреналин выдохся, сексуальное удовлетворение закончилось. Рука зверски болела и дергала под повязкой, на которой все-таки выступила кровь. Билли почувствовала, что сейчас разрыдается. Джина же пришла в натуральный восторг, глупая коза.

– Билли, ты как всегда драматизируешь. Жить ты будешь у меня, это не проблема. Шмотки у меня твои лежат, тебе же главное – купальник. Доску тебе Лейтер отвалит по старой дружбе даром. Жизнь налаживается! Вот если бы мы остались с домом и со всем барахлом, но без тебя – это был бы кошмар. Слушай, может, я все-таки заберу тебя?

– Не надо. Увидимся утром в кафе. Попрощаемся…

– В каком это смысле?

– Я только что оставила дяде Фреду сообщение на автоответчике.

– Мои соболезнования. Слушай, а Рой хорошо о тебе заботится?

Билли вспомнила вечер вчерашнего дня.

Он держал ее за руку, когда накладывали швы, хоть и был при этом зеленого цвета. Он нес ее на руках. Он любил ее этой ночью…

Да. Хорошо. Очень хорошо. Увидимся утром.

– Клянешься, что все в порядке?

– Клянусь.

– Я люблю тебя, Билли.

– И я тебя. Пока.

Она нажала отбой и повернулась, чтобы идти в спальню. На пороге кухни стоял Рой. Билли почему-то смутилась и отвела глаза от его обнаженного тела.

– Извини, что разбудила.

– Не разбудила.

Он подошел, молча обнял за плечи, прижал к своему твердому, как доска, животу с красивыми мышцами.

– Я не спал и знал, что ты не спишь. Просто не хотел тебе мешать. Смущать тебя.

Слеза все-таки выкатилась из глаза, потекла по животу Роя. Кошмар!

– Спас… сибо… Рой…

– Что, русалка?

– Возьми меня обратно в постель. Люби меня.

– Тебе надо поспать.

– Я не хочу спать. Я хочу любить тебя.

Он усмехнулся, вскидывая ее на руки.

– Хорошо, но после этого ты поспишь.

– Если не умру в твоих руках…

Они вернулись в спальню, и после некоторых рискованных кульбитов в постели Рой несколько обиженно заявил:

– Похоже, ты снова дуришь мне голову. У тебя совершенно не сонный вид. Ты опять не будешь спать.

– Только из милосердия к тебе, мой бедный Рой Биллерс.

– Ах так? Держись.

И они опять любили друг друга, это было весело, нежно, горячо и прекрасно. Быстрый, веселый секс – то, что доктор прописал.

А потом Рой стал снова нетороплив и нежен, и руки его сделали то, чего не смогли сделать ни усталость, ни шок. Она заснула в его объятиях, шепча его имя, и Рой с задумчивой и грустной улыбкой баюкал ее на груди, а потом задумался еще крепче, глядя на разгорающуюся в океане розовую полоску зари.

Билли Рей проснулась в объятиях громадного обнаженного красавца – отличное начало дня.

Если бы еще все вчерашние ужасы оказались кошмаром, было бы совсем хорошо. Однако они были явью, и Билли немедленно покрылась холодным потом. Боже, она сожгла дотла собственный дом.

Рой некоторое время наблюдал, как она бестолково бродит из ванной в комнату и обратно, что-то бормоча, а потом вдруг заныл капризным голосом:

– Хочу завтрак в постель, хочу яичницу и кофе, хочу блинчики с кленовым сиропом…

Ошеломленная Билли немедленно выпала из ступора и уставилась на Роя с подозрением.

– Это что еще? Шуточки?

– Какие шуточки? Ты хоть представляешь, скольких калорий я лишился за эту ночь?

– Я же их тоже лишилась…

– Ты и так худенькая, а мне нельзя, у меня мышечная масса… Что ты бродишь, скажи на милость?

– Мне надо ехать.

– Поедим, и я тебя отвезу.

– Я сама…

– Нет. Я. Тебя. Отвезу.

– Я могу вызвать такси…

– И подъемный кран. И экскаватор. Мы поедем все вместе. Создадим колонну, так сказать.

– Рой, ты не должен…

Он вскочил одним легким, упругим прыжком и оказался перед ней.

– Неужели ты думаешь, Билли Рей, что я отпущу тебя одну на пожарище твоего родного дома? Я сволочь, по-твоему?

– Нет, но я…

– Мы, дорогая, мы. Мы туда поедем вместе.

– Там будут Джина и дядя Фред, все будет в порядке…

– Не сомневаюсь.

– Мне не нужна нянька!

– Это я уже понял.

Его красивое лицо окаменело, и Билли вдруг испугалась – до дрожи, до судорог, до потери сознания.

– Рой, я…

– Возьми футболку у меня в шкафу. Сойдет за платье.

Она оделась и села на табурет, а потом жалобно пролепетала:

– Рой у нас ведь все равно ничего не может быть… серьезного… Мы разные, понимаешь? Разные люди из разных миров.

– Ой дура…

– Я не смогу измениться, ты тоже…

Он резко развернулся, взял ее за плечи.

– Мы не меняемся, Билли. Это мир меняется вокруг нас. И как бы этому ни сопротивлялись, перемены касаются нас своими крыльями – белыми или черными.

Он повернулся и ушел в спальню одеваться, а бедная, присмиревшая Билли Рей сидела и ждала его, как миленькая.

Когда он вернулся, она хотела что-то сказать, но Рой Биллерс погрозил ей кулаком.

– Сейчас я зол и расстроен. Поэтому мы просто едем на побережье. Но потом мы поговорим.

– Но я…

– Я сказал – потом. Вперед!

И ведь пошла! Какое там – побежала.

Обгоревшие развалины так и просились на полотно художника. Что-нибудь типа «Байкер, вернувшийся после фестиваля на родное пепелище.» Или «Славно погуляли…».

Ибо прямо над дымящимися останками дома Билли Рей стоял черный, как преисподняя, и сверкающий, как меч архангела, «харлей-дэвидсон», а на нем верхом сидел могучий пожилой пират, курил «Мальборо» и с философской задумчивостью стряхивал пепел на пепелище.

Билли куда-то увел пожарный инспектор, Джина варила им кофе и жарила яичницу в кафе, так что Рой подошел к дяде Фреду и встал рядом. Через пару минут величественного молчания дядя Фред изрек, не поворачивая головы:

– Бедовая она у меня. Чуть что не по ней – может и город запалить. Молодая еще.

– Ну… да.

– Определился?

– В смысле?

– Ну насчет трали-вали, туда-сюда… С ней трудно, сразу говорю.

– Это я заметил.

– Ты заметил, а я ее одиннадцать лет растил. И толку? Вон, дома жжет. Печенье?

– Ага.

– Упрямая. В меня. Я ей говорил – плюнь. Кому оно нужно, его в супермаркете полно, хоть… этой самой ешь. Нет, уперлась.

– Фред, а вы… она немножечко волновалась, что вы будете…

– Бить не буду, уже не справлюсь. Раньше надо было, да все руки не доходили.

Вдруг он повернулся к Рою и с неожиданным проворством сгреб его за грудки, хотя и доставал молодому человеку едва ли до пояса.

– Ежели ты ее обидишь – раскатаю в заготовку для пиццы. И на сестру не посмотрю.

– На какую… сестру?..

Ошеломленный Рой повернулся – и увидел свою сестру Марго. Она стояла, прижав стиснутые руки к груди, и смотрела на пожарище, с трудом сдерживая слезы. Вместо обычного платья от Кардена на ней были джинсы и кожаная куртка, подозрительно смахивающая на «косуху».

Рой потер лоб рукой и мрачно поинтересовался:

– Может кто-нибудь внятно все объяснить?

Дядя Фред пожал плечами и выкинул окурок в угли.

– Ездили с Марго в Уэст-Палм-Бич. Познакомил ее с ребятами. Ходили на «Аэросмит». Приехали – там сообщение от Билли. Номер – твой, Марго сказала. Значит, у тебя. Вот я и спрашиваю – ты определился?

– Я-то определился… Минуточку, а что значит «приехали»? Куда это вы приехали?

– Домой, куда ж еще. Я человек немолодой, не могу больше шляться по ночам. И ее одну с ребятами не оставишь – красивая больно. Взял с собой.

Рой ошеломленно переводил взгляд с румяной от смущения Марго на невозмутимого Фреда Рея и обратно. Марго кашлянула.

– Рой, ты только не буянь, ладно, а то Фред… он все равно тебя угомонит, но выйдет неловко. Понимаешь, мы с ним встречались эту неделю, ходили на пляж, он учил меня серфингу…

– Господи, у вас это семейное, что ли?!

– А потом я вдруг поняла, что мне с ним жутко интересно. Гораздо интереснее, чем с курицами из Бел-Харбор.

– Курицы из Бел-Харбор… А фонд?

– Фред предложил отказаться от всех этих банкетов и не тратить деньги на ерунду, зато с ходу выдал несколько целевых программ по воспитанию подростков.

Билли, подошедшая сзади, рассмеялась и взяла Роя за руку.

– Перевожу: дядя Фред наверняка сказал, что нечего про…

– Билли, всыплю!

– …саживать такие деньжищи на жратву и выпивку, лучше купить для пацанов подержанные машины и организовать слесарку и автокорт. Так?

– Ну… так.

Рой посмотрел на Марго, прильнувшую к плечу старого пирата. На улыбающуюся и умиротворенную Билли Рей. На изумрудно-бирюзовый океан. А потом сказал:

– Знаете, Фред, а пожалуй… я определился.

Старый пират невозмутимо кивнул.

– Вот и хорошо. Билли, ты закончила с этим занудой из пожарки?

– Да, в общем-то.

– Тогда поехали домой. И не смотри на своего Биллерса, он сейчас едет к себе домой. На вас обоих смотреть страшно – такое ощущение, что вы всю ночь из койки не вылезали. Ох, девка, ни в чем ты меры не знаешь…

С этими словами дядя Фред сердито взревел мотором – не сам, конечно.

Билли проспала сутки, а через сутки дядя Фред просто растолкал ее и мрачно наблюдал за тем, как она пытается завязать шнурки на кроссовках одной рукой.

– Долго ты будешь дурить?

– И тебе с добрым утром, дядя Фред.

– Я говорю, сняла бы эту тряпку и подержала бы руку на солнце. Все зажило бы, как на собаке.

– Мы куда-то едем?

– Да, по делам. Что будешь делать с домом?

– А что я могу с ним делать. Его нет.

– Ну… страховка там, то-се.

– Страховка будет очень и очень маленькой, потому что я сама виновата в пожаре.

– Не ты, а эти сраные печенья и твоя дурь.

– Все равно денег не хватит. У меня их просто нет, денег таких.

Дядя Фред засопел и поднял черные очи к небесам.

– Ну, положим, деньги-то у тебя есть… Может, и не вся сумма, но вполне прилично.

– С чего это ты взял?

Старый пират молча протянул ей свернутый в трубочку листок. Банковский чек, на котором была выведена очень неплохая сумма в долларах…

– Это что? Откуда это?

– Это все, что ты мне привозила по понедельникам последние три года. Все до цента.

– Я не возьму…

– Возьмешь. А то всыплю. Или, еще хуже, пропью все деньги и сдохну от цирроза. Марго расстроится, учти.

– Дядя Фред, я не могу…

– Ой дура… Я тебя люблю, коза. И я отдам за тебя все деньги мира и свою жизнь в придачу, а еще «харлей-дэвидсон» и все диски «Аэросмита»… Девонька моя.

И вот тут она заревела, уткнувшись носом в могучее, пахнущее бензином и табаком плечо старого пирата, а он похлопывал ее по спине рукой, больше напоминавшей совковую лопату, и негромко бормотал:

– Ничего. Главное – все живы…

На берегу океана, при большом скоплении людей, Рой Биллерс подошел к растерянной и ничего не понимающей Билли Рей и взял ее за руку.

– Вильгельмина Джессика Рей! Я буду краток – по возможности. После встречи с тобой моя жизнь впервые обрела смысл. Я вдруг понял, что хочу вскакивать ни свет ни заря и морозить свою задницу в океане, глядя, как ты скользишь по волнам. Хочу играть с тобой в стритбол, хоть ты и страшная жухала. Хочу спать с тобой в одной постели…

Дружное «вау».

– …и главное – хочу просыпаться каждое утро с надеждой, что сегодня тебе наконец удастся испечь шоколадное печенье. А из кухни будет тянуть…

– …паленым!

– Кто сказал? Ах, это вы, дядя Фред. Папа… нет, братец… не отвлекайте меня. Так вот, из кухни будет тянуть чем-то вкусным, а по мне будут скакать трое детей, а потом войдешь ты, беременная и босая, улыбнешься мне и пойдешь…

– Кататься на серфе!

– А вот друзей и родственников мы будем приглашать в гости редко! Короче…

Он вдруг притянул Билли Рей к себе и с искренним ужасом заглянул в ее залитые слезами черные глазищи.

– Ты выйдешь за меня замуж, Билли?

И она обхватила его за шею руками и прошептала ему на ухо:

– Да. Да! Да!!!