Звездочет

Глава 24

Придя в себя, Бьянка поняла, что смерть ее еще не пришла. Ее первым ощущением была боль, затем голод. Кровать была чужой, а в комнате царила кромешная тьма. Она повернула голову направо и увидела полоску света, пробивающуюся под дверью, за которой смутно раздавались незнакомые голоса. Повернувшись, она тихо вскрикнула от резкой боли во всем теле.

Она слышала шаги, звук распахнувшейся двери и боялась увидеть того, кто войдет. Охваченная самыми страшными предчувствиями, она стала молиться о спасении своей души.

— Бьянка, вы меня слышите? — Она узнала голос и радовалась тому, что именно он развеял мрак вокруг нее. Она медленно повернулась и кивнула Франческо.

— Нет, не пытайтесь подняться. — Роберто уложил ее назад. — Вам не следует шевелиться. Пуля лишь задела плечо, но вы потеряли много крови.

— Где я? — спросила Бьянка прежде всего.

— Вы в соседней с нашей комнате. Мы хотим быть поблизости на всякий случай, — поспешно объяснил Франческо.

— Йен решил, что вам будет удобнее в комнате, где нет такого множества окон и дверей, — сказал Роберто.

— Йен ранен? — вскинулась она. Если бы она не потеряла так много крови, то наверняка покраснела бы от смущения.

— Нет, сегодня вечером вы были единственной мишенью, — покачал головой Франческо.

В открытую дверь постучали, и на пороге показался Криспин.

— Я пришел для того, чтобы сказать: если вам впредь не понравится цвет моего жилета, скажите мне об этом прямо. Тогда вам не придется спасаться бегством, разбрасывая по городу деньги, — улыбнулся он.

— Дело не в жилете, а в том, что он плохо подходил к сюртуку, — отозвалась в ответ Бьянка, сжимая его руку в своих. — Вы можете простить меня?

— Должен признаться, что вы меня сбили с толку, но Йен предупреждал меня обо всем, и, казалось, я его понял, — кивнул он, не выпуская ее руку.

— Правда? А я должна признаться, что не поняла, — вымолвила она.

Никто из них не услышал, как вошел Йен, но его слова наполнили комнату ледяным холодом:

— Я надеюсь, что вы нам все объясните. Уверен, что у всех будет повод посмеяться.

Бьянка пытливо всматривалась в его лицо. Тот человек, которого она любила, которому так стремилась доказать свою невиновность, исчез навсегда.

— Мое намерение, милорд, заключалось в том, чтобы напугать убийцу возможностью разоблачения, — смело ответила Бьянка.

— Убийцу? — удивленно переспросил Криспин.

— Отличная идея, — перебил его Йен. — А вы не подумали о том, что это разоблачение может стоить кому-нибудь жизни? Например, вам?

— Должна признаться, не подумала. Теперь я вижу, как ошибалась.

— Ошибались?! — обрушился на нее Йен в тоне, достойном Вальдо Вальдоне. — Вы считаете ошибкой то, что едва не лишились жизни?

— Разве у меня был выбор? — ответила Бьянка. — Как иначе я могла доказать вам свою невиновность? Вы же сами сказали, что не поверите мне, если я не найду настоящего убийцу. Вы не оставили мне иного выхода.

— Она — убийца? — Криспин недоуменно перевел взгляд с нее на брата.

— Вы осмеливаетесь обвинять меня в том, что случилось сегодня? — не обращая внимания на реплику брата, спросил Йен, и его губы стали еще тоньше.

— Это не идет ни в какое сравнение с тем, какому подозрению подвергли меня вы. — Бьянка побледнела от ярости. — Не удивлюсь, если вы решили использовать сегодняшний случай в качестве еще одного доказательства моей вины. Не сомневаюсь, что именно вы приказали стрелять в меня.

— Я не имею ничего против вас, синьорина Сальва, — сухо отозвался Йен и вышел из комнаты.

Он направился прямиком в библиотеку, нуждаясь в выпивке и в одиночестве. Он злился на Бьянку за ее идиотский план и на себя за то, что вынудил ее к опасным действиям. Разве она может быть убийцей? Он давно уже решил, что это не так, но сейчас не мог вспомнить, почему именно пришел к такому выводу. Все улики были против нее. И потом, она сама не отвергала такой возможности. Йен сидел в кресле неподвижно, тупо глядя в пространство. В таком состоянии его нашел слуга, сообщивший последние новости.

Бьянка Сальва, незамужняя благородная синьорина, анонимно обвиняется в убийстве куртизанки Изабеллы Беллоккьо. Ей надлежит явиться в суд на следующий день к девяти утра. Там она сможет попробовать защититься. Только родственники и нареченный супруг имеют право подать прошение о помиловании. В противном случае ей грозит смертный приговор.

Всего за одну ночь Изабелла Беллоккьо превратилась из великосветской куртизанки в вызывающую сочувствие жертву женской ревности. Прежде чем часы на башне Сан-Марко пробили девять, анфилада перед судейской палатой была забита зеваками, хотя для того, чтобы попасть туда, приходилось преодолевать грязную лужу глубиной по щиколотку. Дворец дожей, где были сосредоточены все ветви городской власти, обеспечивающей населению порядок и благополучие, был построен в самой низкой части города. Поэтому во время теплых зим, когда лил непрекращающийся сильный дождь, первый этаж здания превращался сначала в грязную лужу, а потом и в озеро. Однако никакие физические и моральные страдания не могли удержать любопытных от возможности своими глазами увидеть молодую, красивую, богатую женщину благородного звания, получающую по заслугам за злодеяние. Обвинение было зачитано Бьянке прямо в постели, и стражник оставался с ней рядом всю ночь, чтобы препятствовать возможному побегу. Ему, вероятно, приказали не спать, поэтому он все время наигрывал на флейте, и эти звуки очень напоминали похоронную музыку.

Бьянка со всей тщательностью оделась, несмотря на боль в плече. Она понимала: от того, как она будет выглядеть, зависит ее судьба. На трех судей, которые будут слушать дело, ее вид окажет большее влияние, нежели факты. Кивок, улыбка, движение, усмешка — любого жеста будет достаточно, чтобы вынести приговор.

Услышав обвинение, она поняла, в какую ловушку попалась, и догадалась, что только один человек может со всем основанием обвинить ее, и только его мнение было важно для нее. Если Йен решил, что она виновна, и подал на нее в суд, то будущее для нее ничего не значило. Невиновность или вина существенны одинаково, потому что означают жизнь без него, а если так, то и беспокоиться не из-за чего.

Когда она сообщила Роберто и Франческо, что не нуждается в защите, они оба пришли в неистовство. Они пытались убедить ее изменить свое мнение, но она была непреклонна. Хотя она не вняла их уговорам по поводу защиты, ей пришлось смириться с гардеробом, который они ей подобрали. Осознав, что ее наряд должен будет выполнять функцию защиты, Роберто и Франческо провели ночь в жарком споре. Платье, которое они наконец выбрали, было из темного бургундского шелка с кремовыми кружевами по рукавам, украшенным жемчужинами. Платье должно было олицетворять элегантность и доброжелательность, соответствующие сложности ситуации.

То, как тон платья соответствовал оттенку ее кожи, стало основным предметом разговоров, когда Бьянка в сопровождении стража прибыла во Дворец дожей. В стороне от остальных зрителей стояли куртизанки и проститутки. Такого, что произошло потом, эти стены не видели с момента постройки дворца. Дамы полусвета бросились к Бьянке, чтобы только коснуться ее одежды, и в их душевном порыве не было злонамеренности. Женщина в платье, сшитом из гобелена стоимостью семьсот дукатов, как гласила молва, выступила вперед и расцеловала ее в обе щеки.

— Мы молимся за тебя, дорогая, — вымолвила Туллия хриплым от волнения голосом. — Мы знаем, что ты не совершала этого злодейства. Мы сделаем для тебя все, что в наших силах.

Все неудачи, трудности, физические недомогания, через которые пришлось пройти Бьянке, потускнели перед этим простым жестом солидарности, выказанным женщинами, которым следовало бы ненавидеть ее.

Что за ерунда считать свою жизнь без Йена не стоящей ни гроша?! Тем более что речь идет о человеке, который, невзирая ни на что, готов думать о ней худшее. Она не позволит себе наплевать на свою жизнь из-за того, кто не в состоянии понять ее. Она просто так не сдастся.

— Спасибо, — со слезами благодарности на глазах ответила Бьянка Туллии. — Ты представить себе не можешь, что для меня значат твои слова. Когда-нибудь, если мне удастся покинуть это место, я расскажу тебе. — Бьянка хотела бы сказать больше, но у нее не было возможности. Стражники по обеим сторонам от нее вынуждали двигаться вперед. Судьи были готовы занять свои места. До начала суда оставались считанные секунды.

Для высокочтимых судей уже приготовили стулья с высокими спинками, которые выставили вдоль стены. Оказавшись в огромном мрачном зале, Бьянка огляделась. Скамьи темного дерева занимали люди, чьи лица были ей знакомы. Неожиданным для нее стало лишь присутствие тети Анатры, которую поддерживали с обеих сторон сын Анджело и муж Гвиельмо. Анатра смотрела на Бьянку во все глаза, словно каждой клеткой тела ощущала, как на доброе имя семьи Грифалькони выливаются потоки грязи. Анджело, казавшийся особенно возбужденным, что объяснялось юным возрастом, впитывал эмоции своей матери, Гвиельмо же, главу семьи, одолевала зевота.

Рядом с ее родственниками находились Арборетти в сопровождении Франческо и Роберто. Здесь были все, кроме Йена. Они приветственно кивнули ей, а Майлз даже попытался улыбнуться. Но ничто не могло компенсировать в ее глазах отсутствие Йена, которое красноречивее всего подтверждало то, что именно он подал на нее в суд.

В противовес всем ее измышлениям двери зала вдруг распахнулись, и, не обращая внимания на вопросительные взгляды Франческо и Роберто, Йен прошел к скамье Арборетти и сел, морща лоб и щурясь, как будто его одолевала нестерпимая головная боль.

Прежде чем явиться на суд, Йен провел несколько утомительных часов в сенате — единственном органе власти, который мог воспрепятствовать вынесению смертного приговора Бьянке. Он использовал все могущество фамилии Фоскари, но безуспешно. Они остались непреклонны. Йен не мог найти в себе силы взглянуть в лицо Бьянке, чтобы она увидела его неспособность защитить ее. Он использовал всю свою политическую власть и могущество титула, даже предложил увезти Бьянку из Венеции, став добровольным изгнанником, но теперь ему оставалось лишь сидеть на жесткой, неудобной скамье и смотреть, как женщину, которую он уже готов был полюбить, обвиняют в убийстве.

Стражники ударили в пол прикладами. Все еще хмурясь, Йен поднялся вместе с остальными, чтобы приветствовать судей. Никто не знал, кто они, — дань вековой традиции, свидетельствовавшей о неподкупности суда. Впрочем, это не мешало горожанам все же преподнести им дары, чтобы повлиять на исход дела. Один из судей, входящих в заду, размышлял о том, на что потратить взятку в тысячу двести дукатов: на новую гондолу или на любовницу.

Судьи прошествовали перед собравшимися и уселись на высокие стулья. Толпа на улице подняла недовольный рев, когда служитель попытался закрыть перед ними двери. Если уж им нет места в зале, то могут они хотя бы слушать процесс! Служитель оглянулся на всемогущего судью, но тот решительно покачал головой. Все знали, что дела об убийстве всегда подогревали нездоровый ажиотаж в массах.

Бьянка стояла посреди зала, солнечный свет из окна бил ей прямо в лицо. К ней вернулось самообладание, и она решила бороться за себя. Она не доставит Йену удовольствия легко избавиться от себя, тем более что он не смеет даже встретиться с ней взглядом. Один из судей, Альвизе да Понте, поднялся с места. Бьянка подумала, что он очень похож на мертвеца. Ни его внешний вид, ни хриплый голос не рассеяли атмосферу дурного предчувствия, которая витала над залом. Произнеся традиционную публичную молитву о справедливом и мудром судействе, он обратил к Бьянке свое продолговатое, похожее на посмертную маску лицо.

— Синьорина, насколько вам известно, суд не занимается разбором анонимных прошений, если они не подкреплены неопровержимыми доказательствами. Обвинения, выдвинутые против вас, весомы и доказательны. Вы обвиняетесь в убийстве Изабеллы Беллоккьо, известной в городе куртизанки. Если вы не признаетесь в этом, мы предоставим вам доказательства и возможность защищаться. Процесс будет необоснованно долгим и бессмысленным, потому что улики против вас многочисленны и достоверны. Поэтому я советую вам признаться в убийстве безотлагательно. Это избавит всех от ненужных треволнений, и Господь смилуется над вами. Вы согласны?

Роберто и Франческо затаили дыхание.

— Я не убивала Изабеллу Беллоккьо, — глядя прямо в глаза судье, недрогнувшим голосом ответила она.

Синьор Альвизе разочарованно вздохнул.

— Хорошо. В обвинении сказано: днем одиннадцатого ноября сего года вы убили куртизанку Изабеллу Беллоккьо в ее постели. Вы долго и безуспешно пытались взять над ней реванш, а затем в порыве ревности нанесли ей предательски смертельную рану в сердце. Затем спрятали тело, расчленили его и утопили.

— Ха-ха! — громко воскликнул Йен, вставая с места.

— Я попрошу вас сесть, д'Аосто, или покинуть зал суда, — обратил к нему свое бесстрастное лицо судья. — Еще одна подобная выходка, и вас выведут насильно.

Йен тут же опустился и не стал возражать.

Еще до того, как он так бездарно вмешался в процесс, Бьянка прониклась к нему презрением. Обвинение в убийстве само по себе отвратительно, но сопровождать его жестокими анатомическими подробностями с оттенком сексуальной извращенности вовсе подло! Она обернулась, чтобы наградить его уничижительным взглядом, но в этот момент к ней подошел стражник и что-то протянул.

— Хмурое выражение вашего лица свидетельствует о том, что вы узнали бумагу, синьорина. — Это было утверждение, а не вопрос, и Бьянка не успела объяснить, что ее хмурый взгляд предназначался жениху.

— Да, ваша светлость. Я узнаю. Это третий сонет Петрарки.

Второй судья, Архимед Сегузо, взглянул на нее из-под полуопущенных век:

— Мы здесь не для того, чтобы восхищаться вашей образованностью, синьорина. Вы узнаете руку, которой это стихотворение написано?

— Да, это писала я, — призналась Бьянка, не понимая, куда клонят судьи.

— Сколько подобных любовных сонетов послали вы Изабелле Беллоккьо? — Теперь судья не спрашивал, а угрожал.

— Ни одного.

Синьор Архимед удивленно раскрыл глаза и улыбнулся в кошачьи усы:

— Тогда объясните, как этот сонет, написанный вашей рукой, оказался в доме Изабеллы Беллоккьо.

— Я написала его у нее в доме, — спокойно ответила Бьянка. Даже такой ограниченный человек, как синьор Архимед, мог видеть, что она говорит правду. — Изабелла была неграмотной, и я учила ее писать. Она попросила меня записать любовный сонет, который она могла бы копировать самостоятельно.

— Советую вам, синьорина, не злоупотреблять нашим доверием, — ответили ей. Она переоценила свою аудиторию. Глаза, взиравшие на нее, снова стали прозрачно-ледяными. — Как долго вы находились в любовной связи с Изабеллой Беллоккьо?

— Я никогда не находилась с ней в любовной связи, — поежилась Бьянка, перебирая влажными пальцами ног, чтобы они не онемели.

— Возможно, вы и не считаете это проявлением любви. И все же, когда вы стали домогаться ее любви?

— Я никогда этого не делала. — Она понимала, что возражать бесполезно. К тому же ноги предательски немели.

— Синьорина Сальва, оцените здраво свое положение. У нас есть весомые доказательства того, что ваши сексуальные интересы не касаются мужчин.

— Правда? — Внезапно тепло разлилось по ее телу, возвращая ей самообладание. — Надеюсь, вы их представите. Это будет занимательно.

Третий судья поднес лупу к глазам. Корнелио Гримани был известен своей способностью сохранять полнейшее хладнокровие в течение процесса, а потом эффектно поймать преступника на каком-нибудь факте. Многие относили последнюю его способность на счет увеличительного стекла, которым он пользовался. Казалось, оно обладало магическим свойством проникать в души и тайные мысли преступников и разоблачать их.

Бьянка размышляла над тем, чего хотел добиться Йен, включив такой странный пункт в обвинение. Даже если он ее анатомические рисунки готов отнести к извращениям, не может же он утверждать, что ее не интересуют мужчины! Зачем ему понадобилась эта ложь? Не может же он настолько предательски обойтись с ней!

— Наверное, вы правы, — сказал синьор Корнелио в заключение, чем привлек внимание Бьянки. — Вас это, безусловно, развлечет. — С этими словами он дал знак стражникам ввести свидетелей.

Сначала, к изумлению, а потом к ужасу Бьянки, в зал вошел Джулио Креши. Он огляделся, небрежно поклонился собранию и уставился на судей.

— Синьор Креши, повторите, пожалуйста, что вы сообщили нам ранее, — приказал синьор Альвизе, причем Бьянка, сколько ни смотрела, так и не заметила, что его губы шевельнулись.

Креши изобразил задумчивость, которая больше походила на страдания от запора. Наконец он повысил голос до предела и промямлил:

— По-моему, я начал так: «Все говорят, что Бьянка Сальва холодна как ледышка».

— Именно, — поморщившись, поддержал его синьор Корнелио. — Но нас интересует не то, что вы от кого-то слышали, а то, что испытали сами.

Креши украдкой бросил взгляд на Бьянку. Ему было бы легче рассказывать, если бы вокруг были одни мужчины или если бы она не так вызывающе смотрела на него.

— Дело было в понедельник вечером, на балу в честь ее помолвки. Я подошел поздравить ее и, возможно, помочь избавиться от некоторых кавалеров. Вы не поверите, когда узнаете, что она сделала! Она поднялась, взглянула на меня как на какого-то мерзкого грызуна и пошла прочь.

Бьянка разрывалась между желанием похвалить его за восхитительное самокритичное описание и попросить его повторить то, почему она решительно избегала его общества.

— Какое заключение вы делаете из этого, синьор Креши? — вмешался синьор Альвизе.

— Что ж, оно очевидно. — Он переступил с ноги на ногу, чтобы все могли оценить его массивные ноги и завидную стать, прежде чем обвинить Бьянку в том, что она не в состоянии оценить мужскую красоту. — Я заключил, что она ненавидит мужчин.

— Может быть, дело в том, что она плохо относится лично к вам? — серьезно переспросил синьор Корнелио.

Креши взглянул на него так, словно собирался вызвать его на дуэль, но поскольку дуэли были запрещены в Венеции законом, а судья несколько лет назад отпраздновал свое семидесятипятилетие, он передумал, вспомнив, что Корнелио Гримани обвиняют в слабоумии. Он решил, что это шутка.

— Это было бы смешно, если бы многие мои друзья не замечали за синьориной того же. К тому же у вас есть свидетельства этого парня про одежду.

Бьянка склонила голову набок и удивленно обвела взглядом судей. Заговорил синьор Архимед:

— Один из слуг из дворца Фоскари показал, что вы предложили ему крупную сумму в обмен на его одежду. Вы хотите увидеть его?

— Нет. Это правда. — Скрывать это обстоятельство не было нужды, да и затягивать процедуру ей не хотелось. Под ложечкой у нее засосало, где-то в желудке образовался ледяной комок, и казалось, что еще немного — и кровь застынет у нее в жилах. — Но какое все это имеет отношение к убийству Изабеллы Беллоккьо?

— Мы полагаем, что женщина, которая любит носить мужскую одежду, также имеет склонность играть мужские роли в жизни. Например, в постели, — заключил синьор Корнелио таким тоном, будто это было очевидно любому, и не только такому проницательному человеку, как он сам.

— Святая Тереза, но ведь это полная чушь! — воскликнула Бьянка, у которой от такого нелепого обвинения кровь в жилах мгновенно согрелась. — Если бы я ненавидела мужчин, то с какой стати мне носить их одежду и изображать мужчину в жизни? Кроме того, у женщины может найтись множество причин надеть мужское платье, помимо желания стать похожей на мужчину!

— Может быть, вы просветите нас на этот счет. — Синьор Корнелио снова вооружился своей лупой. — Мне приходят на ум несколько таких причин. Можете назвать достойную?

Бьянка поняла, что допустила ошибку. Если она признается, что раздобыла мужскую одежду, чтобы проникнуть в дом Изабеллы и выведать правду, ее вина будет косвенно доказана. Бьянка не сомневалась, что, если солжет, синьор Корнелио немедленно разоблачит ее.

— Мужская одежда удобнее, потому что дает большую свободу движения, — пошла она на компромисс и тут же задала собственный вопрос: — И все же, почему из того, что я якобы не люблю мужчин, следует, что я убийца?

— Это не доказывает, что вы убийца, — ответил синьор Альвизе. — Однако подтверждает, что вы были в любовной связи с Изабеллой Беллоккьо.

— Вы заключаете это на основании того, что я не была в любовной связи с Джулио Креши, верно? — Бьянка была озадачена.

Сравнение, проведенное между изысканной, грациозной куртизанкой и тонконогим отвратительным грызуном, показалось всем очень смешным. Любой из присутствующих, находясь в здравом уме и трезвой памяти, предпочел бы мертвую Изабеллу живому Джулио.

— Мы пока ничего не заключаем, а только анализируем материалы дела, — аккуратно поправил ее синьор Архимед. — Вы подтверждаете, что между вами и синьором Креши состоялся разговор, который закончился именно так, как он описывает?

Только теперь Бьянка со всей очевидностью увидела, что ее предали. Йен увлек ее, научил доверять ему, а потом использовал ее откровенность ей во вред. Как кровожадный тигр, он крался по пятам за ней, чтобы наброситься неожиданно. Он готов был ухватиться даже за такую мелочь, как ее краткий и бестолковый разговор с Креши. Не упустил ничего, чтобы подтвердить свое обвинение, отказался поверить в ее невиновность, несмотря на все ее усилия. Его ненависть к ней, очевидно, настолько сильна и глубока, что он ни перед чем не остановится, чтобы уничтожить. Даже перед кражей.

— В самом начале вы упомянули о рисунках, — тихо вымолвила она. — Они у вас?

— Не вижу связи между ними и вашей влюбленностью в Изабеллу Беллоккьо. — Синьор Альвизе поправил манжету на мантии, что свидетельствовало о том, что он находится в крайнем волнении.

— Я тоже, ваша милость. Просто я хотела узнать, у вас ли эти рисунки, — затаив дыхание, ответила Бьянка.

— Нет. То есть они не здесь. Но мы их видели. Они были приложены к обвинению. Мы сочли их слишком… детальными для нашего заседания.

Именно такого ответа она одновременно ожидала и очень боялась. Она отступила назад, покачнулась, чувствуя слабость в ногах от такого вероломства Йена. Он сам организовал кражу и припрятал их в надежном месте, чтобы потом приложить к обвинительному заявлению. Она побледнела от ярости, вспомнив, как той ночью он ругал ее, обвинял в том, что ее сообщник выкрал у нее бумаги для прикрытия, а на самом деле Йен все подстроил сам. Он знал, что она говорит правду, отрицая его обвинения, потому что сам совершил кражу. Он намеренно сфабриковал ложное обвинение так, чтобы все улики были против нее.

Вдруг ей все стало ясно. Это у него был сообщник, который старался запутать следы и скрыть настоящего убийцу. Он покрывает своего сообщника, награду которого ценит так высоко, что готов пойти на любой подлог и самое страшное предательство. И сообщник этот очень похож на Моргану да Джиджо.

Йен использовал тело Бьянки, и фал ее чувствами, лгал ей — все, чтобы защитить женщину, которую действительно любит и всегда любил. Бьянка понимала, что попалась в ловушку, потому что отчаялась пробудить в Йене любовь, и вот теперь ей предстояло пережить всю тяжесть его предательства. Он заслуживает ненависти за обман, за попытку обвинить ее в страшном преступлении, за то, что целенаправленно делал из нее идиотку.

Краска стыда залила ее щеки при мысли, как, должно быть, было трудно Йену притворяться. Потом он, наверное, проводил долгие часы с Морой, веселя ее рассказами о наивности и неопытности Бьянки, о ее смешных попытках завоевать его сердце или по крайней мере добиться его расположения. Хуже всего, что он зашел в стремлении одурачить ее настолько далеко, что придумал душераздирающую историю о сицилийских разбойниках, своей трусости и предательстве Моры. Бьянка закипала от злости. Он слишком далеко зашел. Она не позволит делать из себя козла отпущения, не допустит, чтобы он сидел себе спокойно и наблюдал, как ее осуждают на смерть по лживому обвинению его любовницы.

— Я огорчена тем, что вы сочли мои рисунки слишком безвкусными для всеобщего обозрения, — ответила Бьянка синьору Альвизе. — Я собиралась опубликовать их. Разумеется, пока их у меня не украли.

— Украли?

Бьянка обрадовалась, когда глазки-щелочки синьора Архимеда удивленно раскрылись.

— Да. Из моей лаборатории во дворце Фоскари.

— Украли? — повторил судья. — Кто же это сделал?

— Очевидно, тот человек, который решил обвинить меня в убийстве Изабеллы Беллоккьо. — Бьянка понимала, что рискует тем, что ее станут расспрашивать о теле, изображенном на рисунках, но судья, против ожидания, задал вопрос по существу дела. — Я думаю, либо убийца, либо его сообщник.

— Вы утверждаете, что кто-то обвиняет вас в убийстве, чтобы отвести подозрения от себя? — Впервые за последние десять лет на лице синьора Альвизе появились признаки жизни.

— Да, — гордо выпрямившись, заявила Бьянка, борясь с соблазном оглянуться на Йена, чтобы увидеть, какое впечатление произвело на него ее разоблачение.

Синьор Архимед снова прищурился, разглядывая подсудимую и надеясь угадать, говорит ли она правду или ведет опасную игру с судьями. Он склонился к ней через стол и задал следующий вопрос:

— Если все действительно так, как вы говорите, то как вы объясните, что все свидетельства против вас, синьорина Сальва?

Она хотела спросить, какое именно свидетельство тот имеет в виду, но поостереглась рассердить судью. Слишком многое было для нее поставлено на карту.

— Я уже дала необходимые объяснения. Довольно трудно состряпать улику или взрастить свидетеля.

— Взрастить! — Синьор Корнелио воскликнул так громко и неожиданно, что даже синьор Альвизе подскочил на стуле. Бьянка испугалась, что все же восстановила против себя этого проницательного человека, но он, не обращая на нее никакого внимания, крикнул стражникам: — Растение, растение!

Через минуту в зал суда вошел Лука, неся перед собой коварное растение с двумя красными цветками. Йен вскочил с места и бросился к нему:

— Почему он не сказал мне? Почему они?..

Его выпад против свидетеля заставил стражников вмешаться. Двое из них встали по бокам Луки.

— Вас предупреждали, — напомнил ему похожий на призрак синьор Альвизе. — Однако, принимая в расчет ваше положение, мы готовы предоставить вам еще один шанс, если вы обещаете воздержаться от подобных срывов.

— Не утруждайтесь. — Йен оттолкнул стражников. — Я ухожу отсюда. Мне здесь больше нечего делать. — Побелев от ярости, он решительно прошел к выходу, и никто не осмелился встать у него на пути.

— Если вы покинете зал, вас не допустят на заседание снова, — крикнул ему вслед синьор Архимед, но Йен только махнул рукой на его замечание, и дверь за ним захлопнулась.

Зеваки по обе стороны двери, жадно ловившие каждый звук, проникающий из-за запертых дверей, не могли поверить в свою удачу, когда жених девушки, обвиняемой в убийстве, покинул зал суда. Даже если бы он не пользовался репутацией человека, с которым лучше не связываться, выражение его лица было таковым, что никто из толпы не посчитал возможным препятствовать ему. Только Туллия набралась храбрости подойти к нему, когда он проходил мимо. Но Йен был так погружен в свои мысли, что не расслышал ее слов. С каменным лицом он спустился по лестнице к причалу, где его ждала гондола.

Бьянка была удивлена загадочным появлением слуги Йена, но еще более странным поведением самого графа. Какой идиоткой она была! Она надеялась заставить его признаться в содеянном, но ее разоблачения вынудили его позорно бежать. Йен понял, что еще немного — и все укажут на него пальцем как на позорного убийцу и предателя, и воспользовался случаем, чтобы покинуть зал суда.

Она вела себя неразумно, сначала доверившись Йену, а потом спровоцировав его. Ее независимый дух, рациональность, образованность завели ее в тупик. Точнее, привели к тому, что ее ждут несколько ночей в тюремной камере и смертный приговор. Преждевременный уход Йена был красноречивее вердикта судей.

Тоска, нахлынувшая на нее посреди унылого зала суда, казалась настолько глубокой и безысходной, что она почувствовала, что сейчас захлебнется в ней. И вдруг чихнула.

Лука поставил растение на стол подальше от нее, но она уже не могла остановиться и продолжала чихать, когда судья обратился к ней:

— Вы узнаете это растение, синьорина Сальва?

Бьянка попробовала ответить, но не могла сдержаться, снова чихнула и ответила на вопрос кивком. Тогда синьор Архимед взял что-то из горшка и высоко поднял над головой. Это был длинный тонкий кинжал, как раз такой, каким закололи Изабеллу.

— Вы можете объяснить, каким образом этот кинжал, предполагаемое орудие убийства, оказался спрятанным в этом горшке?

— Нет, я никогда не видела его раньше, — с трудом ответила Бьянка, борясь с чиханием.

— Значит, это не вы спрятали его в горшок? — недоверчиво спросил синьор Архимед.

— Нет, я не могла бы приблизиться к этому растению, не покрывшись аллергической сыпью, — с трудом вымолвила Бьянка.

— Но я не могу понять, как это могло помешать вам спрятать кинжал. — Синьор Архимед обратился к Луке: — Пожалуйста, повторите то, что вы сказали нам раньше.

Лука откашлялся, тревожно оглянулся на Криспина, оглядел стену зала за спиной Бьянки и только потом адресовал свою речь судьям:

— В воскресенье, накануне бала, я застал синьорину, когда она тайно ото всех бродила по оранжерее. Она спросила о моем хозяине, Криспине Фоскари, я ответил, что его здесь нет, а она продолжала бродить среди растений, а потом остановилась перед этим цветком и стала расспрашивать меня о нем. Я с самого начала понял, что оно не испытывает к ней добрых чувств, поэтому я ничего ей не сказал. А когда вчера вечером вы пришли ко мне, спросили про цветок и нашли в горшке кинжал, я понял, что все это неспроста, разрази меня гром.

— Я думаю, этого не случится, — ответил синьор Корнелио, взирая на свидетеля сквозь лупу. — Скажите, у синьорины Сальвы был шанс спрятать в горшке кинжал?

— Вы говорите о женщине и спрашиваете меня о том, был ли у нее шанс, — растерялся Лука. — Шанс — лучший друг женщины.

Его ответ был настолько двусмысленным, что синьор Корнелио решил не акцентировать на нем внимание. Он решил, что достаточно услышал и увидел на сегодняшнем заседании, и остальные судьи, уже проголодавшиеся, согласились с ним. Синьор Альвизе по традиции обратился к семье Грифалькони с вопросом, не хотят ли они сказать что-нибудь в защиту обвиняемой, и получил в ответ два тяжелых взгляда и храп. Поскольку Йен и Бьянка еще не были официально обручены, а по закону только родственники могли ходатайствовать о помиловании, на представителей семьи Арборетти никто не обратил внимания. Только Йен, как законный жених, мог выступить в ее защиту, но он продемонстрировал свою позицию как нельзя лучше. То, что за Бьянку не вступились ни бывшие, ни будущие родственники, не смутило судей, которые привыкли ко всему. Их молчание было гораздо красноречивее любого приговора.

Двадцать минут, которые потребовались судьям для вынесения приговора, Бьянка провела в зале суда. Она попробовала было предположить, как орудие убийства могли спрятать в горшке, пока цветок находился у Изабеллы, или что Йен подложил его позже, но ей было трудно выстраивать мысль, да и казалось это бессмысленным. Когда судьи огласили приговор, никто не удивился и не протестовал.

— Вы признаетесь виновной в убийстве Изабеллы Беллоккьо в соответствии с обвинением. Вам вынесен смертный приговор, который будет исполнен государственной властью в течение двух дней. — Синьор Корнелио говорил тихо, опасаясь вызвать волну возмущения у публики, не допущенной в зал заседания.

Бьянка обвела взглядом непроницаемые лица судей, затем равнодушные физиономии зрителей.

Ее взгляд только на мгновение задержался на тетке и кузенах, которые смотрели на нее так, словно вместо головы у нее вдруг вырос зеленый фурункул. Однако стоило ей перевести взгляд на скамью Арборетти, как на душе у нее потеплело: Криспин, Тристан, Майлз, Себастьян — все старались поддержать ее, ободрить, а Франческо и Роберто сплели пальцы рук в знак того, что молятся о ее спасении. Они готовы были пожертвовать всем ради нее, люди, которые не имели к ней никакого отношения. Но увы, было уже поздно.

Прежде чем она успела оценить их жест доброй воли, к ней подошли два стражника и взяли ее под локти. Бьянка неуклюже поклонилась скамье Арборетти, и ее вывели из зала в полузатопленную камеру для смертников. Когда за ней заперли дверь сырого подземелья, часы на башне площади Сан-Марко пробили двенадцать. Время, когда можно было доказать свою невиновность, безвозвратно упущено. Ей оставалось жить всего сто шестьдесят восемь часов.