Глава 25

Ничто не могло вернуть Йену душевного равновесия. Для этого понадобился бы волшебник.

Когда слуга не появился через пять минут после того, как его позвали, Йен решил, что он занят приготовлениями к ужину. Еще через десять минут граф предположил, что он отправился по какому-то срочному поручению. Затем он уже не сомневался, что тот серьезно ранен в какой-нибудь уличной драке. Только такое извинение мог принять Йен от Джорджо, когда без стука ворвался к нему в комнату. Граф удивился, не обнаружив на кровати смертельно раненного слугу.

Йен притворялся перед самим собой, что все это не имеет отношения к обвинению Бьянки.

Сначала он даже не слушал речь судьи, заведомо зная, какие улики они выдвинут против Бьянки, но со временем туман в его голове рассеялся и кое-что в ходе судебного разбирательства его заинтересовало. Если рисунки Бьянки стали уликами в ее деле, значит, не ее сообщник выкрал их. А если так, то откуда он узнал, что тело было в лаборатории? А также то, что Изабеллу закололи кинжалом в грудь? Он знал наверняка, что только три человека — он сам, Джорджо и Бьянка — видели там тело. Он не подавал в суд на Бьянку, и зная, что она готова на все, чтобы доказать свою невиновность, все же не мог предположить, что она способна на такое. Оставались две возможности: либо Джорджо обвинил ее, либо убийцей был кто-то другой.

Когда Лука, его слуга, оказался в зале суда, Йен уже не сомневался, что за фальшивым обвинением Бьянки стоит именно Джорджо. Или почти не сомневался. Но если так, то он сделал это по наущению только одной женщины, которая и виновна в смерти Изабеллы. Холодная волна ярости нахлынула на Йена, ненависть к человеку, который захотел разлучить их с Бьянкой. Охваченный эмоциями, он бросился вон из зала суда, торопясь убедиться в своих подозрениях. Ему было наплевать на то, как это выглядит в глазах судей.

Йен был так погружен в свои мысли, что не подумал о том, почему Джорджо решил бежать, не взяв свои пожитки, почему слуга решил обвинить Бьянку, не поставив графа в известность.

Йен собирался уже приказать подать граппу, как вдруг слуга сообщил о визите незнакомца.

Он посмотрел на часы. Двадцать минут первого. Невероятно, чтобы приговор уже вынесли, значит, посетитель явился не с тем, чтобы поздравить его со счастливым избавлением от Бьянки. Выходит, посетитель явился по какому-то другому делу, и хотя Йен не мог припомнить никаких важных дел, он решил, что будет лучше, если он примет визитера.

— Пригласите его. И принесите граппы, — приказал он, устраиваясь в кресле в ожидании гостя.

Когда на пороге библиотеки показался Анджело, Йен не удосужился подняться, чтобы поприветствовать кузена Бьянки.

Анджело с благодарностью принял предложенный бокал граппы и сел в кресло. Теперь настала его очередь вносить предложения, и он перешел прямо к делу, без околичностей.

— Я пришел, чтобы принести наши извинения по поводу того, что мы втянули вас в такое грязное дело, — заявил Анджело с видом, далеким от раскаяния.

— Не вижу причин для извинений. — Йен отставил свой бокал в сторону. — Я сам принял решение о помолвке.

— Вы правы, д'Аосто, — поклонился Анджело. — Но я считаю, что дурная слава не должна бросить тень на ваше доброе имя.

— Вам ни к чему беспокоиться о моем добром имени. А также о тех решениях, которые я принимаю. Уверяю вас, что вы никак не могли повлиять на мое решение о помолвке.

— Я смею утверждать, д'Аосто, что вы заблуждаетесь, — неловко поежился в кресле Анджело. — Дело в том, что мы с Бьянкой были помолвлены год назад. Мы выросли вместе, и в такой ситуации, согласитесь, это было вполне естественно. Несколько недель назад мы поссорились в постели, после чего она ушла, а через некоторое время заявила, что официально помолвлена с вами.

Почти все, что услышал Йен из уст Анджело, не стало для него неожиданностью, потому что Бьянка часто говорила, что они с кузеном очень близки, но одно слово потрясло его.

— В постели? — переспросил он.

— Разумеется, мы освятили нашу помолвку в тот же день, когда были подписаны бумаги, — извиняющимся тоном, на какой был способен редкий мужчина, пояснил Анджело. — Только на таких условиях она согласилась на это, а виной всему было ее ненасытное желание. Она сказала мне даже, что после помолвки сможет иметь столько мужчин, сколько захочет. Сначала я препятствовал ей, но ее желание было так велико, что… Боюсь, мне придется признаться, что я не вполне удовлетворял ее, потому что отдавал много сил и времени делам. Полагаю, что у вас такой же опыт общения с ней.

Йен решил было проверить, какими делами занимается Анджело, и уничтожить его бизнес. А заодно пересчитать все его ребра. Вид улыбающегося, самоуверенного, спокойного и красивого мужчины, который попивал у него на глазах, привел Йена в неистовство.

— Вам лучше сейчас уйти. Надеюсь, вы не обидитесь, если я не пожелаю вам всего хорошего.

Анджело видел, как потемнело лицо графа, как налилась свинцовой тяжестью его нижняя челюсть, но не двинулся с места. Напротив, он поздравил себя, потому что ему 'далось вывести Йена из состояния душевного равновесия.

— Полагаю, вы в жизни не видели ничего более возбуждающего, чем родимое пятно в форме цветка клевера над правым бедром Бьянки. — На свой страх и риск Анджело решил усугубить ситуацию.

Его разочаровала реакция Йена. В его лице и поведении ничего не изменилось, но он спокойно придвинул к себе бокал граппы и с наслаждением осушил его мелкими глотками. Хотя ему больше всего на свете хотелось схватить Анджело за горло и задушить, он не подал виду.

— Если вы были так близки с кузиной, то почему не протестовали против ее новой помолвки со мной?

— Зная, каким могуществом вы обладаете? — Анджело пожал плечами. — И потом, мне стало казаться, что я несколько устал от нее. Мало того что она не оставляла мне времени и сил на любовницу, она еще и зачать не могла.

Анджело невольно ответил на его незаданный вопрос, и Йен понял, что говорить им больше не о чем и терпеть этого человека в своей библиотеке он не намерен. Его следовало выбросить вон не только из дворца, но и за пределы Венеции. Этот город слишком мал, чтобы они могли сосуществовать в нем вдвоем. Приняв такое решение, Йен поднялся, но гость остался спокойно сидеть в кресле, поскольку его миссия была выполнена не до конца.

— Как я уже сказал, я чувствую ответственность за весь этот скандал, но у меня есть идея, которая поможет вам избежать его.

Теперь Йен не сомневался, что и Европы будет мало для того, чтобы поместить на своей территории их обоих, но все же сел обратно в кресло. Он окончательно утвердился в своем первоначальном намерении переломать Анджело кости и скормить их ослам.

— Поскольку Бьянку приговорили к смерти — вы, наверное, уже знаете об этом, — ее состояние перейдет к Аналинде в качестве приданого. Если вы сочтете возможным взять ее вместо Бьянки, я уверен, что мы сможем легко договориться. Мы даже готовы привести Аналинду сюда, если вы хотите разделить с ней ложе до помолвки, как вы поступили с Бьянкой.

Если бы Анджело сумел затеряться в кишечнике кита, который бороздит моря на другом конце света, Йену показалось бы, что он спрятался не слишком далеко. Хотя в таком случае он был бы лишен наслаждения убить его своими руками. Йен хотел спросить его, так ли высоко он оценивает способности сестры в постели, как умения своей кузины, но не смог, потому что челюсти у него свело от ярости. Он пришел в себя и велел ему убираться вон как раз в тот момент, когда вернулись остальные Арборетти.

Они задержались у входа, потому что Себастьян и Тристан заспорили, как лучше подойти к Йену. Криспин высказался за удушение, Майлз настаивал на ударе шпагой, Тристан подумал о камнеметательной машине, а Себастьян предположил, что лучше всего подойдет заряд пороха. Даже Франческо вмешался в общее обсуждение, предложив мазь, вызывающую чесотку, о которой никто ничего не знал. Только настояв на том, что убийство Йена лишь повредит их стремлению спасти Бьянку, Роберто убедил остальных прибегнуть к словам, а не к оружию. Хотя это не помешало Майлзу на всякий случай проверить, достаточно ли остер его кинжал.

Их воинственность не распространилась на Анджело, однако он поднялся при их появлении и быстро покинул комнату.

— Убедитесь в том, что он покинул дом, — приказал Йен слуге, после чего обернулся к своим родственникам: Судя по вашему виду, вы уже слышали новость.

Они заранее договорились, что разговор поведет Роберто, но Криспин не удержался и выступил вперед:

— Нам незачем было ее слышать. Мы присутствовали в суде, и ее осудили у нас на глазах.

— Наверное, это было невероятно захватывающее зрелище, — заметил Йен, прихлебнув граппы. — Она не упала на колени и не стала молиться своему ангелу-хранителю?

— Нет, она выкрикнула твое имя трижды и умоляла о прощении. — Обычная полушутливая манера Криспина мгновенно преобразилась в ледяной сарказм.

— Она превзошла саму себя в таком случае, — удивленно приподнял бровь Йен. — Молить меня о пощаде… — Он покачал головой. — Это наверняка поняли неправильно. Ей следовало обратиться не ко мне, а к Богу.

— Ну, не знаю. После того как ты покинул зал заседания с видом божества, которое вправе играть жизнями и чувствами таких простых смертных, как Бьянка Сальва, неудивительно, что в ее сознании вы двое перепутались.

— Пойдем, Криспин. — Франческо взял его за локоть, но тот сбросил его руку.

— Нет. Пришло время прямо сказать ему, что он самовлюбленный ублюдок.

— Я и сам это знаю, — невозмутимо ответил Йен. — Не трать силы понапрасну.

— Нет, не знаешь, — решительно покачал головой Криспин. — Ты думаешь, что я говорю о том эгоизме, в котором тебя обвиняла Мора? Я говорю об эгоизме, который закрывает от тебя людей, любящих тебя, и мешает им довериться тебе, об эгоизме, который заставляет тебя хранить опасные тайны, чтобы при случае использовать их против тех, кто тебе их доверил. Я говорю об эгоизме, побудившем тебя отказаться от единственной женщины, которая тебя любила и которую, я полагаю, ты мог бы полюбить, если бы был способен на такое чувство. Тот же эгоизм вынуждает твоего брата оставаться в стороне и в бездействии наблюдать, как ты разрушаешь свою личность. Вот что я хотел сказать.

Никто не шевельнулся. Спустя минуту Йен допил граппу и как ни в чем не бывало спросил:

— Что-нибудь еще?

Криспин опустился на стул перед братом и обхватил голову руками.

— Твоя речь была очень трогательной, но я ничего не понял. Кажется, ты считаешь, что Бьянка любит меня и что я, отказываясь ответить на ее чувство, разрушаю себя. Избегать брака с лживой преступницей — значит уничтожать себя? Боюсь, мне этого не дано понять. К тому же я не знаю, что дало тебе основание утверждать, что она меня любит. Ее кузен только что убедительно доказал мне обратное.

Криспин так и сидел в кресле неподвижно, но, казалось, прислушивался к его словам. Остальные Арборетти сгрудились у него за спиной, а Йен тем временем продолжал:

— Он поклялся, что не только был помолвлен с Бьянкой до меня, но и неоднократно пользовался своим правом будущего супруга.

— Это не первый случай, когда мужчина лжет, чтобы добиться реванша над женщиной. — Майлз встал на защиту Бьянки.

— Возможно, — невозмутимо отозвался Йен. — Но он представил неопровержимые доказательства. Он смог описать самые интимные части ее тела, например, родинку на правом бед… — Йен вдруг замолчал, потому что получил сильнейший удар в живот. Или так ему показалось. Ему в голову вдруг пришла мысль, от которой его в буквальном смысле отшвырнуло назад в кресло. Он лихорадочно рылся в памяти, стараясь припомнить все детали разговора с Анджело, чтобы утвердиться в своей правоте. Ошибки быть не могло: Анджело сказал, что родинка была на правом бедре, но это не так. Любой, кто хоть раз касался ее губами, ощущал шелковистую теплоту ее кожи, не мог перепутать — родинка была слева. Ее правое бедро было безупречно красиво, но по-другому. Внутренний голос укорял его в забывчивости. Впрочем, может быть, Анджело не настолько утончен в искусстве любви, чтобы точно помнить такие детали? Как доказательство того, что Бьянка никогда не спала с Анджело, не лгала ему, не старалась обворожить притворной невинностью и фальшивыми признаниями в любви, ошибка Анджело была недостаточна.

Йен так и не смог прийти в себя от мнимого удара в живот. Он согнулся пополам и, казалось, утратил все жизненные силы. Он потянулся к бутылке граппы, но Франческо решительно убрал ее и так строго посмотрел на Йена, что тот не осмелился спорить. Он тяжело вздохнул и посмотрел на Криспина.

— Ты обвинил меня в том, что я храню опасные тайны, которые причиняют зло моим близким. Я полагаю, ты имеешь в виду секреты Бьянки. Так вот, я поведаю их вам, а вы сами решайте, так ли это. — Криспин хотел возразить, напомнив ему, что существуют и другие, более старые тайны, но Йен продолжал как в тумане: — Я обручился с Бьянкой Сальвой, потому что считал ее убийцей. — После такого вступления в комнате воцарилась гробовая тишина. Все смотрели на Йена не отрывая глаз. — Получив записку срочно явиться в дом Изабеллы Беллоккьо, я пришел туда и поднялся на женскую половину. Там я застал Бьянку, которая стояла над остывающим телом Изабеллы с кинжалом в руке. — Йен пошарил на столе среди бумаг и достал кинжал. — Вот с этим. Как видите, на нем герб Фоскари. Как любой другой на моем месте, увидев женщину, труп и кинжал одновременно, я предположил, что это она убила Изабеллу, и обвинил ее. А она, как всякая глупая, упрямая женщина, стала протестовать. — Йен взглянул на Франческо и Роберто: — Это вы советовали мне жениться, утверждая, что общество женщины поможет мне избавиться от ночных кошмаров и всякой тому подобной ерунды. Когда я увидел эту женщину, чьи руки были обагрены кровью, я решил воспользоваться случаем и преподать хороший урок вам обоим, а заодно и ей самой. Публично и официально заявить о помолвке было вовсе не рискованным делом, решил я, потому что ее скоро осудят на смерть за убийство, а ее пребывание в доме избавило бы меня от ваших бесконечных лекций о пользе брака.

Йен обвел пристальным взглядом кузенов и дядюшек. Ему было трудно говорить, и слова с усилием слетали с его губ.

— Поскольку ей нужно было чем-то заняться в ожидании смертного приговора, я разрешил ей заняться самостоятельным расследованием убийства Изабеллы Беллоккьо. Я дал ей срок найти настоящего убийцу до сегодняшнего полудня. — Йен посмотрел на часы. — Если не ошибаюсь, именно в этот час судьи зачитали ей приговор. Так что все повели себя в этой ситуации корректно и пунктуально.

— Ты хочешь сказать, что использовал ее, чтобы избавиться от наших забот? — Франческо не мог поверить собственным ушам. — Ты погубил ее, потому что мы досаждали тебе советами? Господи, какой кошмар! — Он пошатнулся, и Роберто схватил его за руку, чтобы поддержать, но Франческо тут же овладел собой. — Я не желаю больше его слушать. Пойдемте отсюда.

Роберто выпустил его руку и последовал за ним, окинув Йена напоследок презрительным взглядом.

Пока дверь за ними не закрылась, никто не нарушил молчания.

— Глупость какая-то, — с чувством откликнулся Майлз, прежде чем Йен заговорил. — Полагаю, ты считал, что, будучи убийцей, она не заслуживает уважения и тем более такой малости, как счастье.

Йен ничего не ответил, только протянул руку к оставшейся без охраны бутылке траппы. Ему даже нравилось, что его родственники наконец воочию убедились в том, какое он чудовище.

— Каким же доказательством ее вины ты располагаешь? — спросил вдруг Тристан.

— Их у меня больше, чем у нее доказательств своей невиновности, — ответил Йен. Он овладел бутылкой, наполнил свой бокал и откинулся в кресле, не предложив выпить никому из присутствующих.

Себастьян придвинул стул поближе к Криспину на тот случай, если в нем снова проснется желание задушить Йена.

— Ты был в суде, когда речь зашла о каких-то рисунках. Что это за рисунки? Их действительно украли?

— Да, действительно, — отозвался Йен, рассматривая дно своего бокала. — Я велел Джордже отнести тело Изабеллы в пустую комнату на верхнем этаже и сказал Бьянке, что она может расчленить его или сделать с ним все, что подскажет ей ее извращенная фантазия. Она склонялась к тому, чтобы заняться рисованием. Она разрезала ее и зарисовала внутренние органы. Рисунки оставались в лаборатории и после того, как тело вынесли, до тех пор, пока однажды ночью их не украли.

— Если бы у суда были рисунки, то тот, кто обвинил Бьянку, должен был быть вором. Или ты утверждаешь, что она организовала кражу сама? — недоверчиво поинтересовался Тристан.

Йен резко отодвинул кресло и поднялся. Он рассказал им всю правду и больше не желал ни выслушивать разумных аргументов, ни слышать рассуждения о своей тайне.

— Значит, опасаясь, что она докажет свою невиновность и тебе придется жениться на ней и обрести счастье, ты обвинил ее. — Криспин поднялся с места и прямо взглянул в стальные, холодные глаза брата. — Да, теперь я понял, что произошло. Она могла стать тебе неудобной, и ты решил избавиться от нее. Ублюдок!

Наконец. Наконец-то это случилось. Его брат бросил ему вызов. Интересно, что так долго его удерживало? Неожиданно ощущение полнейшего спокойствия наполнило Йена. Не удосужившись ни согласиться с обвинением, ни опровергнуть его, Йен молча прошел мимо Криспина к двери и осторожно притворил ее за собой.

Вернувшись домой через пять часов, Джорджо ото всех слуг по очереди услышал, что Йен сбился с ног, разыскивая его. Джорджо понимал, что в такой ситуации промедление для него подобно смерти, поэтому бросился к хозяину, даже не сменив мокрых туфель. Обыскав весь дом, он нашел хозяина в лаборатории. Йен сидел на стуле перед зеркалом и напряженно вглядывался в пустоту. Когда Джорджо вошел, он не обернулся, а только приветственно махнул его отражению в зеркале и знаком велел подойти.

— Я рад, что ты вернулся, — сказал Йен отражению Джорджо в зеркале таким тоном, что слово «рад» можно было счесть по меньшей мере преувеличением.

— Понимаю. Мне не следовало уходить так надолго, не предупредив вас, — согласился слуга.

— Нет, почему же. — Йен продолжал говорить с зеркалом. — Я понимаю, почему ты это сделал. У тебя есть оправдание.

— Разве? — Джорджо внимательно всмотрелся в отражение лица хозяина в поиске признаков иронии или сарказма, но не обнаружил таковых.

— Да. Ты правильно поступил.

— Правда? — изумился Джорджо. — Вы действительно так считаете? А я боялся, что вы рассердитесь на меня.

— Как я могу это сделать? Бывают ситуации, когда мужчина позволяет женщине околдовать себя… — Йен неопределенно махнул рукой.

— Да? Впрочем, я согласен. Но я не предполагал, что вы так легко поймете это. — Джорджо подошел ближе к зеркалу, чтобы убедиться, что оно не искажает ни сути их разговора, ни умонастроения Йена.

— Должен признаться, что сначала я не понял. Я ужасно рассердился. Но потом подумал и решил, что ты поступил правильно. И очень самоотверженно.

Джорджо не был уверен, что его поступок так уж самоотвержен, но не спорить же с хозяином.

— Спасибо.

— Знаешь, а ведь ты серьезно рисковал, — погрозил Йен ему в зеркало. — Я мог всерьез рассердиться на тебя. Ты мог потерять место, потому что сначала я решил тебя выгнать.

— Я понимаю, но я должен был рискнуть. У меня не было выбора. Ситуация такова, что откладывать дольше было нельзя. Мне показалось, что вы теперь иначе относитесь к браку, и я решил, что со временем вы привыкнете к ее присутствию рядом и даже полюбите.

— Я дурак, Джорджо, — вяло отозвался Йен, с отвращением наблюдая в зеркале собственное безволие, которое никому, кроме него самого, не было заметно. — Мне повезло, что у меня есть ты. Иногда мне кажется, что ты знаешь меня лучше, чем я сам.

— Только в том, что касается женщин, — без колебания отозвался Джорджо.

Йен глубоко вздохнул, признавая, что его слуга прав. Но ему не хотелось брать на себя всю вину за свой промах.

— Однако согласись, что она необыкновенная женщина, — сказал он.

— Полностью согласен, — отозвался Джорджо, не помня себя от радости и изумления, что его хозяин так о ней отзывается. — Необыкновенная — это самое правильное слово. Если я вправе судить.

— Конечно, вправе. В конце концов, это именно ты добрался до нее. — Йен развернулся от зеркала и потянулся к столу, где стояла бутылка граппы. — Думаю, по этому поводу стоит выпить. — Он наполнил один бокал, отхлебнул и протянул его Джорджо.

Джорджо был так потрясен тем, что Йен с пониманием отнесся к его поступку, что не сразу задумался, откуда хозяин узнал о том, о чем он никому не сказал. Когда граппа согрела его жилы, он решил, что пришло время поинтересоваться этим.

— Скажите, а как вы догадались об этом? — Джорджо поставил на стол почти пустой бокал.

— Это было нетрудно. — Йен допил остатки. — Стоило спокойно поразмыслить, и я все понял.

— Значит, это не она вам рассказала? — Джорджо, в свою очередь, отхлебнул из вновь наполненного хозяином бокала.

— Она? — нахмурился Йен.

— Ваша невеста, синьорина Сальва. — Он протянул бокал Йену, которому вдруг ужасно захотелось промочить горло.

— Бьянка? Рассказала мне? Но откуда она могла знать?

— Я думаю, она догадывалась, — ответил Джордже с улыбкой, вспоминая, какую сцену она однажды застала. — Сказать по чести, она однажды нас видела. Так что мой поступок мог быть для нее вполне очевидным.

— Она знала, что ты обвинил ее? — изумился Йен.

— Обвинил? С какой стати и в чем я должен был обвинять синьорину Сальву? Скажите, вы уже много выпили? — Джордже взглянул на бутылку граппы на свет.

— Нет, не очень. — Йен нахмурился и потер лоб. — Значит, ты не обвинял Бьянку?

— Почему я должен был это делать? Я считаю, что она невиновна.

— И ты готов поклясться в этом? — Йен вдруг стал очень серьезным.

— Своей жизнью, если угодно, милорд. — Джорджо приложил руку к сердцу. — Я клянусь, что не обвинял синьорину Сальву.

— Тогда, черт побери, о чем мы с тобой разговариваем? — рассвирепел Йен.

— О моей свадьбе, — ответил Джорджо, предварительно отодвинув от хозяина бутылку, прежде чем сделать такое важное сообщение.

— О свадьбе?

— Да. О свадьбе! — повторил Джорджо. — Я женился на Марине, служанке синьорины Сальвы. Когда ее осудили, я испугался, что вы прогоните Марину, и сегодня в полдень мы поженились.

— И это все? Вы поженились? Мы говорили всего лишь об этом? — воскликнул Йен.

— Я лично говорил об этом, — с достоинством отозвался Джорджо, задетый таким пренебрежительным отношением к важнейшему шагу в своей жизни. — Не берусь взять на себя смелость предположить, о чем думали вы.

— Я тоже, Джорджо, я тоже! — Йен покачал головой. — Ну конечно, правое бедро! Знаешь, я на какое-то время выжил из ума. Но теперь я снова в себе, и нам нельзя терять ни минуты. Мы должны придумать способ вытащить Бьянку из тюрьмы.

— Конечно, — скептически оглядел хозяина Джорджо. — Вот достойное свидетельство того, что вы снова в здравом рассудке. Вы же знаете, что тюрьма знаменита тем, что из нее невозможно убежать.

— Значит, нам придется пустить в ход все свое хитроумие, правда? — Йен подмигнул слуге, и тот невольно поежился.

Замешательство Джорджо переросло в настоящую тревогу, когда Йен вдруг стал насвистывать, подпрыгивать на месте и хлопать себя, по ляжкам.

— У меня прекрасная идея, милорд, — осторожно предложил он, чувствуя, что без поддержки не обойдется. — Давайте посвятим в наши планы ваших братьев и остальных Арборетти. Их помощь будет нам только на пользу.

Одержимость Йена не поутихла, когда он признал правоту слуги:

— Ты прав. Тристан прекрасно умеет открывать замки. Полагаю, что мы можем разделить с ними славу похищения преступника из непоколебимой твердыни.

— Славу? Славу быть изгнанным из Венеции за устройство побега осужденной на смерть преступницы?

— Брось, Джорджо, не будь таким бесчувственным. А то люди сочтут тебя черствым, как камень. — Йен бросился к двери мимо глубоко обиженного слуги.

— Меня сочтут черствым?! — воскликнул Джорджо и последовал за хозяином, не желая уступать ему ни толики своей славы.

Загрузка...