сантиметров счастья

Глава 13

Воспоминания пятилетней давности будто рассыпаются на части, когда в уши врывается насмешливый голос маньяка, и я, моргнув, поднимаю на него взгляд.

– Диана?

– Что тебе? – шепчу я.

Мне страшно. Дико страшно. Я очутилась между молотом и наковальней – с одной стороны есть Садаев, который мечтает избавиться от моей беременности и желает получить пистолет, на котором я смазала отпечатки… с другой стороны они могут рассудить, что меня проще вернуть родителям, чтобы не огрести еще больше проблем. О, Боже, честно говоря, меня меньше страшит перспектива быть изнасилованной маньяком, чем перспектива возвращения к биородителям. Я уже готова остаться здесь. Прикованной к шведской стенке. Хоть руки пусть отвалятся, но к биородителям не вернусь.

Но мне даже нечего предложить этим людям, чтобы они не возвращали меня. Аборт я не сделаю. Пистолет вернуть – так там точно нет отпечатков, только еще больше разозлю. Что делать-то?!

– Цыпленок, я вижу ужас в твоих глазах, – ласково произносит маньяк, и кладет мне ладонь на коленку. Господи, тяжелая у него рука-то, – не расскажешь, на кой черт дочке магната сбегать от сытой и красивой жизни и прикидываться обычной студенткой? Беременеть от Рустама Садаева? Ходить без охраны в ночной клуб? Пить алкоголь с наркотиками? М, цыпа?

– Случайность, – мышиным писком выдавливаю я, – все, кроме побега – случайность.

– Садаеву давно твоя семья, как бельмо на глазу. Отец твой слишком грязно ведет дела, да и кидок он тот еще, Диана, – рассказывает мне маньяк, а я закрываю глаза. Будто бы от такого человека, как мой отец, можно ожидать что-то другое, – жаль, что у него мощная поддержка в виде таких же мразей-друзей. Но однажды их не станет.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

Он смотрит на меня долгим и пронзительным взглядом. Будто бы ждет чего-то, но, не дождавшись, усмехается и произносит:

– Кто-то заказал брата Рустама, цыпа. Это очень грязный метод – завалить человека. Ответ “кто” мы найдем только на том пистолете, который ты прикарманила себе и не хочешь возвращать. Если бы ты была обычной девкой, я бы не сказал тебе об этом. Но твоя семья – конкуренты брата Рустама. Они долгое время делили рынок почти наравне…

– Боже, – ошалело выдаю я, – ты подозреваешь, что я в этом замешана? Что я выкрала пистолет, прикинувшись пьяной девкой, чтобы скрыть, что именно мой отец заказал брата Рустама?!

– Всего лишь подозреваю. Отдай пистолет, цыпа, – он сощуривает глаза, и наклоняется ко мне ближе, – Узнаем, насколько это правда. Ты очень забавная. Странная. Дочка богатого папы, с дерьмово подделанными документами, которую не нашли за пять лет поисков. Живешь в том же городе, где и совершила побег, и спокойно ходишь в институт. Девушка-Загадка. Многие говорили, что тебя растят в строгости, чтобы удачно выдать замуж за какого-нибудь иностранца. И поэтому ты решила сбежать. Нет? Все было не так?

Я молча смотрю на него, понимая, что стоит мне открыть рот – как вся моя защита рассыплется, словно карточный домик. Скажи я, что родителям плевать на меня – и эти двое снова начнут меня прессовать по поводу аборта и пистолета. А придумать легенду, зачем я сбежала и почему меня не нашли, за две минуты я не могу. Я не могу ни слова сказать, чтобы опровергнуть или подтвердить его подозрения. Маньяк с тяжелым вздохом встает и отпихивает ногой стул.

– Говорить с тобой бесполезно, цыпа, я так понимаю. Посиди тут, подумай до вечера?

– Ты с ума сошел? – в шоке спрашиваю я, глядя, как он направляется к двери, – я в туалет хочу. И пить. Как это – до вечера? Эй! – последнее слово я уже кричу, потому что он хватается за ручку двери, – стой. Не надо меня тут до вечера оставлять.

– Так поболтай для меня, цыпленок, – изгибает он губы в усмешке, – я люблю болтливых девочек.

Дверь внезапно открывается, с грохотом ударив об стену. Маньяк едва успевает отойти, чтобы она не врезала ему, а я подпрыгиваю от неожиданности. В комнату заходит Садаев. Нет, врывается. Стремительно, как голодное животное. Выглядит он настолько же взвинченным.

– Хватит трепаться, – рычит он своему цепному псу, – выметайся. Оставь нас наедине.

Я с неким облегчением выдыхаю, когда маньяк, едва слышно цыкнув, покидает комнату, подмигнув мне напоследок. Градус напряжения становится чуть ниже. У Садаева не настолько мерзкая аура. Рядом с ним не чувствуешь себя так, будто тебя пихнули в яму с шевелящимися червяками и тараканами.

Возле Садаева я всего лишь ощущаю себя кормом для диких животных. Привлекательной отбивной, которая валяется посреди джунглей. И у меня снова начинает крутить живот.

– Можно мне в туалет? – вырывается у меня стоном. Мне необходимо снова проверить – все ли там в порядке, да и, честно говоря, мне уже охота просто сходить в туалет.

– Тебе можно только слушать и отвечать на вопросы, – обрывает меня Рустам, а я ерзаю по полу, пытаясь убрать неприятное ощущение, – давай, вещай, девочка. Если думаешь, что я тебя пальцем не трону, узнав, кто ты – ошибаешься.

Я растерянно моргаю в ответ.

– Что вещать?

– Не прикидывайся. Что за хрень – дочка богатого папаши попадает мне в постель в наркотическом угаре, как последняя шлюха? Залетает и не хочет делать аборт… бабки мои тебе явно не нужны.

Он садится на стул напротив и вытягивает длинные ноги, положив одну на другую. Я рассматриваю его и молчу, потому что отвечать на подобные оскорбления не собираюсь, а объяснять, что творилось у меня в семье – тем более. Как только Садаев поймет, что меня никто не собирается защищать или спасать, то он снова будет относиться ко мне, как к мусору. Пусть лучше думает, что за дочь олигарха ему оторвут голову. Пусть погадает подольше, какого черта тут происходит. Я буду тогда жить хреново, но жить.

Рустам уже успел переодеться в темную водолазку, которая круто обтягивает его рельеф мышц. Мужик он, зараза, до боли в глазах. Вот конкретный такой мужик, эталонный. Хоть в рекламе всяких мужских бритв снимай. И в конце рекламы он этой бритвой прикончит режиссера – есть в нем что-то капитально зверское, помимо мужского.

Почему, стоит мне только посмотреть на него, как мозг мобилизирует все ресурсы, пытаясь вспомнить, как мы провели ночь? Я настолько теряюсь в этой мысли, что не замечаю, как мы с Рустамом уже несколько минут пялимся друг на друга. И я делаю это совершенно открыто. Смотрю ему в глаза, думая, что ж он там вытворял со мной в постели, и насколько это было ужасно.

Садаев неожиданно встает, развязывает меня, и не успеваю я обрадоваться, что он решил-таки сжалиться надо мной, как он рывком поднимает руку, сжимая концы моих пут. Они больно натягиваются и мне приходится встать на цыпочки. Даже так я едва достаю ему до подбородка. Я едва балансирую, переминаясь, пока он держит меня, как добычу, попавшую в силки, и оценивает.

– Я смотрю, ты просто жрешь меня взглядом, – жестко произносит он, – хочешь повторить ту ночь?

– Нет, нет, – испуганно произношу я, – я просто задумалась!

Он перекидывает конец веревки на одну из перекладин шведской стенки и неожиданно подтягивает меня. Теперь я глупо болтаю ногами в воздухе, зато почти напротив его лица. Вот только рукам больно. Очень больно.

– Долго ты так провисишь, принцесска? – интересуется Садаев, – вряд ли выдержишь больше десяти минут. Еще раз – давай выкладывай всё. У меня уже шаблоны в башке трещат. Не сходится твой образ и поведение с образом дочки магната. Зачем сбежала от папаши? Чувствую я, где-то меня ты наебываешь.

– Я знаю, в чем вы меня подозреваете! – восклицаю я в отчаянии, потому что знаю – я и трех минут так не продержусь, – думаете, что мой отец заказал вашего брата, но это не так! Иначе бы я не предлагала отдать вам пистолет, когда аборт будет поздно делать!

– Я подозреваю каждую собаку, сука, – рычит он мне в лицо, и я в страхе зажмуриваюсь. Может ли он меня ударить? Или вообще избить? Мне кажется, что один его удар – и я разлечусь на кусочки. Он меня пока не тронул, если, конечно, не считать его тягу к связыванию, но мало ли, – давай выкладывай всё. Убеди меня и, может, я тебе дам отсрочку.

– Я правда сбежала, – выдавливаю я, – не могу рассказать, почему. И не видела отца и мать пять лет. Есть на это свои причины, личные! Аборт я не делаю по тем же причинам! У меня принципы. Забеременей я от любого другого человека – и все равно не сделала бы аборт.

Закончив, я с шумом выдыхаю, глядя в лицо напротив. Садаев смотрит на меня с плохо скрываемым отвращением, словно я сделала что-то мерзкое и противное. Не уверена, что он мне поверил.

Он неожиданно затягивает узел на перекладине шведской стенки, оставив меня снова стоять на цыпочках, а потом я чувствую его ладони на груди. Не успеваю я удивиться, как слышу треск ткани и взвизгиваю. Он рвет на мне футболку.

– Не надо!

– Что ты визжишь, как девственница? Мы с тобой вроде уже трахались, – интересуется Садаев, отбрасывая куски ткани в сторону, а я покрываюсь мурашками. То ли от холода, то ли от страха. Но мне кажется, будто в помещении стало мертвецки холодно. Его шершавая и грубая ладонь ощупывает мне спину, а потом я чувствую, как он хватает меня за застежку лифчика. Что-то промычав невнятное от ужаса, я пинаю его прямо между ног.

Жаль только, что он успевает среагировать быстрее. Он блокирует мою коленку и тут же хватает за горло, чуть сжав.

– Еще раз такое отмочишь – сделаю больно. Ясно?

– Ясно, – хриплю я, – не надо меня насиловать.

– Нахер ты мне нужна…

– Зачем тогда трогаете?!

– Не визжи, – он смотрит меня тяжелым взглядом, – прослушку ищу. Не дергайся.

“Но у меня нет прослушки” – проносится мысль в голове, а я униженно чувствую, как он продолжает меня раздевать. Как его горячие, по сравнению с моей кожей, руки продолжают сдирать грубо с меня одежду, перетряхивая ее и ощупывая мое тело. Я зажмуриваюсь. Честно говоря, я готова терпеть многое. Только бы не возвращаться домой.

Хотя, я очень боюсь, что его заведет вид моего голого тела, и он что-нибудь со мной сделает. Несмотря на то, что ощупывает он меня достаточно меланхолично, раздевая, не задерживаясь ни на одной части тела. И впрямь проводит обыск. В конце концов на мне не остается ровно никакой одежды. Становится сильно прохладно.

Больше его руки ко мне не прикасаются, а спустя несколько минут, пока я так и стою, замерев, я слышу щелчок металлической крышки от бутылки и тихое “пшш”. Растерянно открыв глаза, я замечаю Садаева, который сидит на стуле с бутылкой минералки и рассматривает мое голое тело. В его взгляде темнеет что-то жуткое. Мне казалось, мужчина должен смотреть на голую девушку с каким-то восторгом и трепетом, но этих эмоций в глазах Садаева нет. Ни капли. Мне даже становится страшно от его взгляда.

***

– Вы не насмотрелись в ту ночь? – вырывается у меня, – оденьте меня. Убедились, что у меня нет никаких жучков?

Он усмехается. Откидывает немного голову и снова скользит по мне взглядом. Я вижу, как он прикасается задумчиво кончиком языка к зубам. А у меня начинают болеть руки. Мышцы мерзко сводит, и я едва сдерживаю стон, когда по ним прокатываются волны боли. Хотя, может быть следовало бы вообще расплакаться – вдруг мои слезы растрогали бы этого монстра?

Да нет, вряд ли. Мне кажется, что я не ошиблась, подумав, что Садаев ест людей. На меня он смотрит так, будто сейчас готов уже сожрать.

– Не насмотрелся, – разрывает тишину его голос, и я вздрагиваю, словно меня ударили под дых, – я твою рожу практически не помню.

– Что? – выдыхаю я, а он хмыкает.

– Ты реально думаешь, что я просто забыл у тебя оружие? Я совсем идиот, типа? Нихрена тебя не помню. Секс с тобой не помню, честно говоря. Помню только как выцепил тебя возле выхода, и всё. Остальное кусками. Смотрела ты на меня так, будто бы сейчас прямо запрыгнешь на мой член. С разбега. Решил дать тебе шанс. Ты не в моем вкусе, – он останавливается взглядом на груди, – может, задница еще ничего, но в сиськах у тебя пустота. В принципе, мне тогда было плевать. Тот урод-бармен сыпанул трети клуба в напитки какую-то дрянь, которая просто снесла всем голову.

– А… – я настолько поражена его оценкой, что у меня даже перехватывает дыхание от возмущения. Не приходится выталкивать из себя каждое слово. Лицо горит от стыда, пока я смотрю на губы Садаева, искривленные в усмешке, и я перехожу случайно на “ты”, – ты знаешь, мне на это плевать. Жаль только, что я не помню совершенно ничего. Может, я бы тоже могла сказать, что в штанах у тебя пустота. К примеру. Или ты пыхтишь при сексе, как паравоз. Или заканчиваешь за пару секунд.

Я перечисляю все, что слышала из рассказов подруг, глядя, как приподнимает бровь Рустам. То, что меня занесло, я слишком поздно понимаю. Когда понимаю – то затыкаюсь, прикусив язык. Почему-то он всегда быстрее, чем мои мысли. Вот только за эти слова огребет не только он.

Мне обидно. Мало того, что я лишилась девственности с тем, кто абсолютно этого не оценил, так еще и забеременела, и выслушала, как этот человек унизительно отзывается о моей внешности, и вообще – он заставил стоять меня голой перед ним. Голой и связанной.

Он неожиданно стремительно поднимется со стула. Подходит ко мне вплотную. Его лицо совершенно спокойно. Я все равно инстинктивно сжимаюсь, чувствуя, что огребу. Однако, Рустам внезапно поднимает бутылку с водой на уровень моего плеча, и спустя секунду холодная шипучая водичка выплескивается на меня.

Я не сдерживаю вскрик. Холодные струйки будто царапают кожу, скатываясь по груди, животу и ниже, между бедер, отчего я сжимаю ноги. И шокированно смотрю на Садаева, а потом внезапно чувствую, как между ног оказываются его пальцы. Мокрые и горячие.

– Повтори, – приказывает он, а у меня получается выдавить только неопределенное мычание. В следующий момент эти пальцы грубым толчком проникают в меня, а я открываю рот в беззвучном вскрике от странного распирающего чувства. Хватаю в шоке воздух, который почему-то не принимают мои легкие и не могу перестать смотреть в холодные, темные глаза напротив.

Мне кажется, что я там смогу увидеть ответы. Зачем он это делает. Почему внизу живота словно разрывается тепловая бомба, и обостряет все ощущения. То, что делает Рустам абсолютно грязно и неправильно. Но его пальцы внутри… черт, он что, знает какую-то особую точку для удовольствия там?

– П…п..прекрати, – выдавливаю я дрожащими губами, а Садаев с тем же холодным выражением лица заставляет пальцы выскользнуть с влажным звуком и тут же резко возвращает обратно. Кажется, еще глубже, чем было до этого. Я зажмуриваюсь и подаюсь вперед, пытаясь избавиться от них, но получается, что утыкаюсь лбом в плечо этого садиста. Самое паршивое – его запах. Его запах я запомнила еще с той ночи. Он вызывает странные мурашки во мне, и чувство, словно у меня между ног разливается какой-то теплый источник удовольствия. По венам. По всему телу.

– Повтори, я сказал. У меня в штанах пустота, вроде это ты говорила? – его голос раздается прямо над моим ухом, но я не в силах даже пошевелиться. Он просто впечатывает в меня руку, проникая пальцами так глубоко, что я чувствую себя нанизанной, – если я тебя сейчас трахну этой пустотой – ты будешь тут визжать, принцесска. Несмотря на то, что уже течешь. Ты реально узкая, как девственница. Уверена, что я с тобой спал?

Я уже ни в чем не уверена. Это всего лишь пальцы, а мне кажется, будто в меня дубину загнали. Член, наверное, толще пальцев. Господи ,как вообще это происходило? Я обкусываю губы до металлического привкуса во рту, а потом неожиданно чувствую острую, жалящую вспышку боли и вскрикиваю. Вскидываю голову, глядя в глаза моего садиста и умоляя мысленно его прекратить. Он убирает руку. Пальцы выскальзывают из меня с тихим и пошлым влажным звуком, а мои щеки от этого вспыхивают еще больше.

– В тебе не утонешь, факт, – с усмешкой произносит он, отстраняется, а потом льет оставшуюся воду из бутылки себе на руку. На ту руку, которую засунул в меня, – пищишь от боли, даже когда пальцы в тебе пытаешься развести.

– Я ни с кем больше не спала, – на выдохе произношу я, пытаясь успокоить бьющееся от шока сердечко. Он что, просто ради интереса засунул в меня пальцы, чтобы понять, мог ли он во мне побывать до этого?! – если ты намекаешь на то, что я забеременела от кого-то другого…

Он приподнимает брови. Отшвыривает в сторону бутылку, и пока та с тихим стуком катится по полу, снимает с себя водолазку, а я холодею. Нет. Нет, он же не собирается переспать со мной прямо сейчас? Я не готова. Теперь-то уж точно.

– Я сомневаюсь в твоих словах. Приличные девочки-девственницы по таким блядушникам не ходят. И не пьют там.

– Я поссорилась тогда с парнем и решила…

Он хмыкает. Я замолкаю, понимая, как глупо это звучит. Спустя секунду Садаев неожиданно отвязывает меня и я падаю на мокрый пол, как мешок с картошкой. Странно, но ноги неприятно слабые и не могут меня удержать.

На голову мне падает та самая водолазка, и я срываю ее, сминая в руках.

– Оденься, – бросает мне Рустам, – жить будешь пока тут. До того дня, когда я решу, как с тобой поступить: сдать папаше, который заставить тебя сделать аборт, потому что иначе я покажу всему миру записи из клуба с его дочкой-шлюхой, или разобраться самому. Сбежать даже не пытайся. Поймаю и выебу.

Он уходит, громко хлопнув дверью, а я еще некоторое время сижу, пораженно глядя в пустоту.