Академия льда и пламени

Глава 18. Высота одиночества

Ален

Этот день напоминал игру в прятки, в которой я был единственным участником, желающим проиграть и исчезнуть.

Я стал мастером уклонения. Научился чувствовать приближение Элеоноры за три коридора — по цокоту её каблуков и удушливому запаху жасмина. Как только этот запах касался моих ноздрей, я растворялся: нырял в боковые проходы, прятался за гобеленами, внезапно вспоминал о несуществующих консультациях у профессоров.

— Ален! Ален, милый, ты где? — её капризный голос, усиленный эхом каменных сводов, преследовал меня как проклятие.

Но хуже Элеоноры были только мои друзья.

Дориан и Маркус нашли меня в пустой аудитории, где я пытался переждать "опасный период" между обедом и ужином. Я сидел в полумраке, глядя на пылинки в луче света, и надеялся, что они пройдут мимо.

— Вот ты где! — радостно воскликнул Дориан, распахивая дверь и впуская шум коридора. — А мы тебя обыскались. Элеонора хочет покататься на лодках по озеру. Ты должен быть рулевым.

— У меня аллергия на сырость, — буркнул я, не поворачивая головы.

Там, внизу, по двору сновали студенты. Разноцветные мантии, смех, суета. Я жадно вглядывался в каждое лицо, ища одно-единственное. Серебристые волосы. Упрямый вздернутый подбородок. Походку, в которой не было ни капли грации леди, зато была грация хищника.

Но Лианы нигде не было. Она словно испарилась.

— Какая аллергия? Ты же маг огня! — хохотнул Маркус, усаживаясь на край стола и болтая ногой в дорогом сапоге. — Брось, Ален. Твоя невеста — это не просто чудо, это... явление самой богини! Ты видел, как она держится? Как королева. А эта кожа? Фарфор! Настоящий, дорогой фарфор. Я слышал, она пользуется кремами из жемчужной пыли.

— И какой вкус! — подхватил Дориан, закатывая глаза в притворном экстазе. — Она сегодня рассказывала о балах в летней резиденции Валь Грэйсов. Представляешь, у них там фонтаны с вином! С вином, Ален! И она играет на арфе так, что хочется плакать от умиления. Тебе достался настоящий бриллиант. Чистейшей воды. Никаких изъянов, никаких трещин. Она идеальна.

Я слушал их и чувствовал, как к горлу подступает тошнота. Бриллиант. Холодный, твердый камень, которым можно резать стекло и человеческие судьбы. И абсолютно мертвый.

— Да, повезло, — выдавил я, чувствуя, как сводит скулы от фальши. — Просто сказка.

— Именно! — Маркус щелкнул пальцами. — Особенно на контрасте с местным... сбродом. Ты слышал про нашу «Садовницу»?

Дориан скривился, словно укусил гнилое яблоко, и брезгливо отряхнул невидимую пылинку с рукава.

— О, не напоминай. Эта Вуд — позор академии. Я видел её сегодня утром. Она тащила какой-то мешок, вся в земле, волосы торчат, как у пугала. От неё несло удобрениями за версту. Честное слово, Ален, как её вообще пускают в один коридор с такими леди, как Элеонора? Это же оскорбление эстетического вкуса! Рядом с твоей невестой она выглядит как... как навозный жук рядом с бабочкой.

— Элеонора сказала, что Вуд напоминает ей дворовую собаку, которую забыли помыть, — хохотнул Маркус. — И знаешь, она права. Ни манер, ни грации. Дикарка. Говорят, она сегодня перекопала пол оранжереи с такой яростью, что даже хищные цветы попрятались. Бешеная. Ей бы плуг таскать, а не магию изучать.

— Надеюсь, её скоро вышвырнут, — кивнул Дориан. — Элеонора намекнула, что поговорит с отцом. Таким, как Вуд, место в хлеву, со свиньями, а не в элитном заведении. Воздух чище станет. А то ходит тут, портит вид своим нищенским тряпьем...

Я медленно повернул голову к другу. В моих пальцах, спрятанных под столом, сама собой начала плавиться деревянная столешница, оставляя черные обугленные следы.

Их слова падали в меня, как капли яда. Они говорили о девушке, которая с горящими глазами чертила схемы, смеялась ветру в лицо и спасала меня от падения. О девушке, которая была живее и чище их всех, вместе взятых, несмотря на грязь на руках.

— Дориан, — сказал я тихо, и мой голос прозвучал как треск сухого дерева в костре. — Закрой рот.

Он осекся, увидев мой взгляд. Улыбка сползла с его лица.

— Эй, полегче. Я же просто...

— Я сказал: закрой. Рот. И проваливайте отсюда оба. Скажите Элеоноре, что я занят. Умер. Улетел на луну. Мне плевать.

— Да что с тобой в последнее время…

— Выход там! — перебил я Маркуса, отворачиваясь.

Когда они ушли, обиженно перешептываясь и оглядываясь, я остался один. Но тишина не принесла облегчения. Их смех все еще звенел в ушах.

Весь день я искал её. Прошел мимо библиотеки — Лианы там не было. Заглянул в столовую — её место у окна пустовало. Даже к оранжерее подошел, но дверь была заперта.

Где она? Неужели сломалась? Неужели слова Элеоноры в саду (о которых уже шепталась вся академия) и это коллективное презрение все-таки добили её?

Эта мысль жгла внутренности похлеще любого огня.

Ночью, когда небо затянули тяжелые, свинцовые тучи, скрывшие луну и звезды, я не выдержал. Мне нужен был воздух. Мне нужно было сбежать из этой золотой клетки, провонявшей лицемерием.

Вернулся в комнату, схватил свой борд — тот самый, черный, с вплавленными медными трубками, которые мы делали вместе с ней, и распахнул балконную дверь.

Ветер ударил в лицо, холодный и влажный. Он пах приближающимся штормом. Идеально. Я встал на доску и сорвался вниз.

Полет всегда был моим спасением. Но сегодня даже скорость не помогала. Ветер свистел в ушах, но не мог заглушить голос совести. Доска под ногами гудела, отзываясь на малейшее движение, и это напоминало мне о ней. О том вечере в пыльной башне. О её грязных руках, которые творили магию с металлом. О тепле её ладони.

Я летел бесцельно, нарезая круги над спящей академией. Выше, еще выше, в самые тучи, где влага оседала на лице каплями конденсата.

И вдруг я понял, куда лечу.

Снизился, направляя борд к Северной стене. Туда, где стояла Башня Ветров — общежитие для стипендиатов. Старая, продуваемая всеми ветрами башня.

Я знал, где её комната. Самый верхний этаж. То самое окно, раму которого она выбила в первый день.

Завис в воздухе напротив её окна, скрытый темнотой и густыми тучами. Расстояние было метров десять. Достаточно далеко, чтобы меня не заметили, но достаточно близко, чтобы увидеть мне.

В её комнате горел свет. Теплый, желтый свет магического светильника.

Она была там.

Лиана сидела на подоконнике, поджав ноги и укутавшись в старый плед. Окно было приоткрыто, впуская ночную прохладу.

Я замер, боясь дышать. Мое сердце пропустило удар, а потом забилось глухо и больно.

Она что-то читала. Толстую книгу в потрепанном переплете, и хмурилась, покусывая кончик карандаша, делала пометки.

Я ждал увидеть слезы. Ждал увидеть раздавленную, униженную девчонку, которой сегодня днем моя невеста сказала, что она грязь, а мои друзья желали ей места в хлеву. Но Лиана вдруг откинула голову назад и рассмеялась.

Я не слышал звука из-за ветра, но видел это. Она смеялась искренне, светло, свободно. Потом она что-то сказала и снова уткнулась в страницы, болтая ногой в шерстяном носке.

Она была такой живой и настоящей.

Лиана сидела в своей убогой конуре, без денег, без титула, без будущего, которое мне пророчили с пеленок. И она была счастливее меня.

Я висел в холодной пустоте ночи, сжав руки в кулаки, и смотрел на этот квадрат желтого света, как путник в пустыне смотрит на мираж.

— Лиана, — одними губами прошептал я.

Ветер подхватил мое слово и унес прочь.

Она не видела меня. Для неё я был частью той тьмы, что окружала её маленький, уютный мир. Мир, в который мне теперь вход заказан.

Разъедающая пустота внутри стала почти физической. У меня было все: золото, власть, родословная длиной в тысячу лет. И у меня не было ничего.

Я хотел подлететь ближе. Постучать в стекло. Увидеть, как расширятся от удивления её синие глаза. Сказать ей... что? «Прости, что я трус»? «Прости, что позволил этой стерве унижать тебя»?

Нет. Я не имел права. Я сделал свой выбор на той аллее.

Она перевернула страницу, поправила выбившуюся прядь волос — тот самый жест, который я запомнил в оранжерее — и улыбнулась чему-то своему.

Я смотрел на неё, словно завороженный, не в силах оторваться. Запоминал этот момент: её профиль, свет лампы в серебристых волосах, спокойствие на привлекательном лице.

— Летай высоко, Вуд, — прошептал я, чувствуя, как к горлу подступает ком. — Не позволяй нам сбить тебя.

Резко развернул доску, заставляя её заложить крутой вираж, и рванул прочь, в темноту, подальше от света, которого я не заслуживал.