Платформа Беговая. Книга I. Алеша – путь к мечте

ПРОЛОГ

Москва. Осень, начало 90-х.

Работали по трое, так принято, и с этим никто не спорил. Двое могут сговориться между собой, когда трое, это уже сложнее…

Ефим закурил, оставаясь сидеть в вишневой девятке и дожидаясь, пока Назар и Олег заберут лаве.

Назар шел первым, за ним Олег. Днем в этом полуподвальном помещении было тихо и пустынно. Проститутки спали после ночной работы, а основной персонал приходил сюда под вечер, тогда все здесь оживало. Игорный бизнес процветал, девочки работали, механизм поступления денег функционировал четко и слаженно.

Это казино и публичный дом держал под своим контролем Варлам. Сегодня был конец месяца, а это значит, что нужно снять дань.

Назар чуть замедлил шаг в середине одного из многочисленных узких коридоров полуподвального борделя. Внутреннее чутье его никогда не подводило. То, что тут что-то нечисто, он почувствовал сразу. Затем уловил движение сбоку от себя, но сзади раздался голос Олега:

— Назар.

Он знал, что не нужно оборачиваться… но это был Олег, он был свой… и Назар обернулся.

А дальше боль в голове и темень…

— Где я? — не узнавая своего голоса, хрипло прошептал Назар.

Смутно различимая тень вся в белом приблизилась к нему.

Назар решил, что он в раю. Хрупкая фигурка девушки с огромными серыми глазищами рассматривала его, а потом он услышал ее ангельский голос:

— Очнулся… в больнице, а где же еще… вторые сутки в себя не приходил… приходите, — поправив себя, сказал ангельский голос. — Попить дать?

Назар кивнул, хотя скорее всего лишь моргнул, так как свое тело он вообще не чувствовал. Только ощутив на губах влагу, он понял, как же он хочет пить.

Ангел в белом что-то еще говорила, а потом растворилась в сумерках вечера, которые просочились сквозь окно.

Назару было жалко, что рай оказался таким странным… он-то думал, что он другой. Мысли опять стали исчезать, и он заснул, ощущая себя уже живым, но еще не совсем вернувшимся с небес на землю.

— Ваше имя, фамилия, отчество, год рождения, где родились, где прописаны?

Назар перевел взгляд с белого потолка на того, кто так жестоко разрушал его рай. На стуле напротив него сидел милиционер с блокнотом. Наверное, этот вопрос тот повторил уже в десятый раз, судя по его раздраженному голосу.

Видя погоны лейтенанта и лицо молодого служителя закона, еще идейного и фанатичного в своем порыве в борьбе с преступностью, Назар окончательно осознал, что он не в раю, и то, что он жив.

Молоденький лейтенант целый час пытал его своими расспросами. На вопрос о себе: имени, фамилии, дате рождения, учебе, прописке и так далее, конечно, Назар ответил со всей честностью, но как только наивный лейтенант, обнадеженный его сговорчивостью, приступил к выяснению того, что делал Назар в этом подвале, вот тут у него пропадали память и интеллект. Назар по десять раз переспрашивал лейтенанта о чем речь, искренне пытался восстановить в памяти, что было до его травмы, но так и не смог ничего вспомнить.

И лейтенант ему поверил…

А как тут не поверить, ведь у больного сотрясение, а это бесследно не проходит для функций мозга.

Дав расписаться в протоколе допроса, молоденький милиционер ушел.

Назар устало прикрыл глаза, прокручивая в памяти все последние события. Он четко, до мельчайших подробностей, помнил все. И последнее, что он запомнил, это голос Олега, на который он обернулся…

ГЛАВА 1

Москва. Осень 1993 года.

Начало осени радовало теплом и хорошей погодой, в воздухе ощущалось щемящее чувство, когда лето закончилось, а впереди тепло сменится на холодные дни и промозглые ветра. Почему мы чувствуем осень? Именно чувствуем завершение одного и начало другого. Оно витает в воздухе и наполняет нас странной грустью по прошедшему лету, теплу, солнцу и предстоящему увяданию природы. Когда она сначала нас порадует всем буйством красок от ослепительно золотого до огненно-красного, а потом все это превратится в жухлые серо-коричневые листья под нашими ногами…

Конь неспешно шел по кругу плаца. Его всадница неуверенно держалась в седле, покачиваясь из стороны в сторону, и бросала тревожные взгляды на тренера. Раиса Петровна, полная невысокая женщина лет сорока, стояла в центре плаца и с безразлично-усталым лицом созерцала движущихся по стенке друг за другом смену всадников на лошадях. Сегодня это уже второй час по счету, когда она вот так стояла и вроде как отвечала за тренировочный процесс тех, кто пришел к ней постигать основы верховой езды. День был солнечный и теплый, начало осени радовало отсутствием дождей и такой ясной погодой, когда так хотелось быть на улице.

"Вот прокат и прет поэтому", — устало подумала она про себя, зная, что как только похолодает и зарядят дожди, количество желающих обучаться ездить верхом резко упадет.

Под неуверенной в себе всадницей был конь по кличке Василий, вернее звали его мудрено — Вернисаж, но это раньше, когда он был в спорте, а когда его оттуда списали в прокат, к нему прилипла кличка Василий за его мудрость и спокойный нрав. Но это только без всадника он был спокойный, а вот под всадником он действительно проявлял свою умудренность жизнью. Василий точно знал, как нужно ссадить с себя начинающего обучаться ездить верхом, чтобы напугать его и отбить всякое желание на него опять залезть, и тогда он спокойно пойдет к себе в денник, жевать там сено, а не будет ходить целый час по кругу в смене, катая на себе человека.

Такие вещи мудрый Василий проделывал только с неопытными всадниками. Под теми, кто уверенно держался на нем, он не делал ничего противозаконного, а наоборот, был внимателен и чуток к любым командам ездока. Так как, благодаря своему большому жизненному опыту, знал, что умеющий всадник за плохое поведение и навалять может. Хотя, конечно, удары хлыстом по его толстой, откормленной попе Василий и не чувствовал, а вот заставить его активно двигаться весь час, да еще исполнять всевозможные элементы, всадник мог. И тогда Василий знал, что с него сойдет семь потов до того момента, пока его законный час работы не окончится. Поэтому он сразу, как только человек подходил к нему и садился в седло, оценивал ездока и точно знал, что он будет делать — выполнять все требования человека, если тот достаточно опытен в верховой езде, или попытаться его сбросить на землю. Вот и сейчас Василий знал, что всадник на нем совсем слабенький. Это он чувствовал, как тот сидит в седле, по тому, как он качается на каждый его шаг. А еще он чувствовал его страх, а это самый верный показатель, что человек его боится. Василий уже на втором кругу по плацу все понял и разработал для себя план действий.

Дойдя до угла плаца, он изобразил испуг, это ему всегда удавалось очень хорошо. Он резко остановился, чуть присел на задние ноги, попятился назад, наслаждаясь моментом того, что девчушка на нем судорожно хватается за его гриву, не зная, что делать. А затем резко развернулся и помчался от угла плаца, как будто там были монстры, которые еще и погнались за ним. При этом он бежал не просто быстро, а очень быстро и еще отбивался задними ногами от преследующих его вроде как монстров. Василий активно взбрыкивал и ускорял свой бег, слыша писк девочки, которая от ужаса происходящего давно потеряла стремена, да и повод бесполезными веревками болтался в ее руках. Понятно, что своего ездока Василий потерял уже на втором пинке. Девочка просто полетела вбок и смачно шмякнулась на песок.

Василий для убедительности сделал пять кругов по плацу на достаточно большой скорости, чтобы уверить всех, что за ним действительно гнались эти невидимые никому монстры. Причем его эффектное спасение поддержало еще три коня, которые решили на всякий случай побежать за ним, а то мало ли что. Их седоки тоже в процессе этого бега попадали на песок. Воцарился хаос, и только звучный голос Раисы Петровны прекратил всю эту вакханалию.

Василий сразу остановился и принял вид невинной овцы, которая вообще не понимала, что произошло и почему его всадник не на нем, а, всхлипывая, идет к бегущим к ней родителям, которые все это время стояли за ограждением и все это с ужасом наблюдали.

Раиса Петровна ловко поймала одного из пробегающих мимо нее коней, остальные сами сдались прибежавшим на помощь тренеру девчонкам с конюшни. Попадавшие всадники решили вернуться в седло, кроме девочки, сидевшей на Василии. Тренер это уже поняла и решила не настаивать на этом, видя, что девчушка утирает слезы и ее всю трясет от испуга. Как видно, ее увлечение конным спортом на этом и закончится.

— Алексей где? — спросила Раиса Петровна у одной из девчонок с конюшни, которая помогала упавшему всаднику вернуться в седло.

Та, не отвечая, обернулась и заорала во всю мощь своих легких:

— Леха. Иди сюда. Тебя Раиса Петровна зовет.

— Тише ты, всех коней распугаешь, — шикнула на нее Раиса Петровна и увидела Алексея, который быстро подлез под ограждения плаца и уже знал, для чего его позвала тренер.

— Бери Васю и отработай его, чтобы не дурил более. На вечер у него еще прокат.

Леша понимающе кивнул. Подошел к тихо стоящему в углу плаца Василию, как раз в том самом углу, где и предположительно прятались те самые монстры, но теперь, без всадника сверху, монстры были уже не актуальны, и поэтому Василий спокойно созерцал осеннюю природу именно в этом месте. Он видел, как к нему идет Леша, и понял свою судьбу. Хотя нет, он был рад, что его отдали на воспитание именно Алексею. Это лучше, чем эти девчонки, которые курили, матерились и могли, если не видит тренер, решить полихачить на нем. А вот Леша никогда не курил, не матерился и не повышал на него голос, и никогда не заставлял его делать сверх того, что ему не позволяло его уже пошатнувшееся после спорта здоровье.

— Вась, ну что же ты шалишь, — тихо сказал Алеша, беря его за повод и ведя с плаца, — девочку напугал, а ведь она могла упасть и что-нибудь себе сломать. Зачем ты так с ней?

Василий лишь вздохнул и послушно шел за Алексеем, осознавая всю правоту слов того, но зная, что ничего не может с собой поделать и опять поступит точно так же со следующим желающим на нем покататься. А сейчас, с видом послушного ишачка, он брел за Лехой, который, выведя его с плаца, быстро запрыгнул в седло и направил его на скаковой круг. Василий знал, что сейчас они, выйдя на этот круг, сделают по нему хороший резвый галоп, так сказать, чтобы он "выпустил пар" и уже потом конь не шалил под слабыми всадниками.

Леша чувствовал на себе взгляды девчонок, сидящих на лошадях, и той заплаканной девочки, ведь в глазах их он был героем, после того, как смело сел на такую строптивую, по их мнению, лошадь. Ему было приятно чувствовать на себе эти взгляды. Видеть, как девушки восхищенно смотрят на него и потом смущенно прячут глаза, когда он смотрел на них с седла присмиревшего Василия. Да он и сам смущенно опускал глаза. Он вообще смотрел всегда на девушек робко, и как только они чувствовали на себе его взгляд, он сразу отворачивался, смущаясь и не зная, как дальше поступить. В свои шестнадцать лет он вдруг осознал, что как-то по-другому стал воспринимать девчонок. Раньше он на них и внимания не обращал, да и какой нормальный парень будет водиться с девчонкой? Вот другое дело его друг Генка и их компания, как говорит его бабушка — оболтусов. С ними ему было интересно, и он и предположить не мог, что когда-нибудь так будет хотеть внимания к себе какой-то девчонки. Хотя он и не понимал, зачем? Но ему было приятно, когда они вот так восхищенно на него смотрят.

Проехав по асфальту до скакового круга и слушая цоканье копыт коня под собой, он отвлекся от мыслей о девушках и странного чувства внутри себя, возникающего при этих мыслях, и переключил свое внимание на Василия.

— Вась, мож у тебя что болит? — Леша нежно повел рукой по его шее. — Ты скажи, если так… я тогда гнать не буду, поговорю с Раисой… она тебя поставит на пару дней передохнуть, с работы снимет.

Василий опять вздохнул, понимая, что ему ответить нечего, а вот увидев перед собой ровное пространство уходящего вперед скакового круга, он захотел почувствовать свободу полета и стал нервно приплясывать на месте ногами. Этим он давал подсказку своему всаднику, что ничегошеньки у него не болит, просто он очень хочет бежать вперед, вдыхая в легкие этот свежий осенний воздух.

— Ох, Василий, — Леша чувствовал под собой нетерпение коня, — ну, ты сам напросился…

Алексей привстал на стременах, сделав упор в колено, и отдал повод ровно настолько, чтобы конь ощутил, что можно… и Василий, поняв это, с места рванул вперед. Они понеслись, и только песок вылетал из-под копыт, а солнце слепило своими бликами глаза и этот воздух пьянящей свободы. Они дышали ими вместе, всадник и конь, и они были счастливы, летя над землей, обретая крылья…

Потом, уже шагая, Василий старался восстановить дыхание после такой скачки и слушал, что ему говорит Леша. Он знал, что Алеша любит с ним поговорить, и он всегда его внимательно слушал, ему было интересно все, что тот рассказывает. Василий водил ушами и изредка фыркал, как бы говоря, чтобы Леха продолжал, что он его слушает.

— Знаешь, Вась, я завтра на соревнования еду. На Тохе прыгать буду. Там сначала маршрут метр, а потом метр двадцать. Петрович дал добро, и я два маршрута поеду, главное не облажаться, — Алексей задумчиво погладил шею коня.

Василий вздохнул, понимая его тревоги. Он и сам раньше прыгал и не только метр, он и сто шестьдесят прыгал, да вот только тогда он безотказный был, а те, кто на него садился, хотели побед, и он приносил им медали, а потом его ноги стали отекать и болеть… И вот тогда врачи пришли к выводу, что чрезмерная нагрузка на суставы привела к необратимым последствиям и его списали в прокат. Хорошо, что не на колбасу… он ведь знал судьбу тех, кто не мог больше быть в спорте… Ему повезло, и вот он теперь катает на своей спине начинающих и иногда шалит, вспоминая свое прошлое и то, что раньше он был чемпионом, и им все восхищались, а сейчас он лишь прокатская кляча, как сказал о нем Петрович. Наверное, только Леха со своей светлой душой так по-доброму к нему относится. Вот за это он его и любит, и он никогда не позволял себе взбрыкнуть под ним или повести себя с ним плохо. Он ведь знал, что сейчас, придя на конюшню, Лешка, несмотря на то, что ему нужно бежать домой делать уроки, будет заниматься им. Расседлает, отведет в мойку, смоет с него грязь, потом разотрет его больные ноги разными пахучими мазями и забинтует на мягкие ватники с бинтами. И только потом поставит в денник и еще проверит, чтобы у него было там сено, да и морковкой угостит, стащив ее из кормовой для него.

После такого активного дня, проведенного сначала в школе, а потом на конюшне, Лешка дремал в электричке, которая ехала в сторону его родной станции Рабочий Поселок. С Беговой до его дома ему было ехать минут двадцать с небольшим. Обычно он это время тратил на выполнение домашнего задания, но сейчас его клонило в сон. В электричке народу было мало, только те несчастные бедолаги, которые припозднились, и теперь, сонные, сидели на обшарпанных лавках, между которых валялся мусор и бутылки. Очередная шумная компания прошла насквозь их вагона, ища тех, к кому можно придраться с целью выпросить сигареты или просто развлечься перебранкой, чувствуя свою силу в стае, так как их было человек восемь.

Проходя мимо спящего Алексея, они бросили на него взгляд, но все же прошли мимо. Они часто видели этого странного паренька, вечно сидящего с учебниками, и уже привыкли к нему. Да и вид этого щуплого бедно одетого мальчишки наталкивал на мысли о том, что и отобрать-то у него нечего, кроме пары тетрадок, в которых он всегда что-то писал, а вот сейчас спал, и тетрадка, так трогательно и беззащитно раскрывшись, лежала на его коленях.

Алексей чуть было не проспал свою станцию и в последний момент спрыгнул на платформу, где в это время было безлюдно, и только ветерок гнал по асфальту рассыпавшийся из перевернутой кем-то урны мусор. Хорошо, его дом был недалеко от железнодорожной станции.

На улице в это время уже не было прохожих. В их неблагополучном районе граждане старались раньше попасть в свои жилища и уже так поздно не выходить из дома, во избежание разных неприятных ситуаций. Но Леша был мыслями в завтрашних соревнованиях, и поэтому не видел ничего. Он шел по темной, слабоосвещенной улице, думая о Тохе и о маршруте на соревнованиях, по которому он будет проходить, преодолевая препятствия. И то, как он заведет коня на очередной барьер и, подведя по центру, сожмет шенкелем, давая ему подсказку, что пора прыгать… и Тоха, почувствовав ноги Алеши, сжимающие его бока, оторвется от земли и прыгнет через препятствие…

Алеша открыл скрипучую дверь своего подъезда, в нос сразу ударил резкий запах мочи котов и затхлости помещения. Дом был старым, типовая четырехэтажка, и пах он весь старостью и котами, но это был запах его дома, который он помнил еще с детства и который стал для него родным. Так пах его дом, в котором он жил. Пройдя практически на ощупь до своего третьего этажа, так как лампочка на все этажи была только одна, да и то тусклая, а остальные вечно разбивали или пьющие соседи со второго этажа выкручивали их и продавали, пополняя тем самым свой бюджет. Наконец, добравшись до своей двери, он нащупал ключ от квартиры в кармане куртки и обрадовался, что с первого раза попал им в замок, при том, что ничегошеньки не было видно. Тихо провернул ключ и попытался так же тихо открыть дверь, но она предательски заскрипела…

Домой он пришел уже в первом часу ночи. Бабушка как всегда не спала, дожидаясь его возвращения.

— Леша, ну почему так поздно? — Варвара Петровна, сурово взглянув на него, пошла на кухню разогревать ему борщ и второе, — все это твои лошади… из-за них ты торчишь на этой конюшне.

— Бабуль, не ругайся. Я завтра на соревнования еду. Мне Тоху… Бадминтона дали. Представляешь, я на нем прыгать буду, — Алеша торопливо мыл руки, вдыхая ноздрями запах разогреваемого борща. За весь день он поел лишь в школе скудный школьный завтрак, и на конюшне толстая Машка поделилась с ним сваренными макаронами, и то, поскольку он пришел поздно, то макарон осталось буквально на дне кастрюли.

— Аккуратней ты с этими конями… переживаю я за тебя…

— Не переживай, — Леша обнял бабушку, зная, что хоть она и говорит все это строгим голосом, но действительно сильно за него переживает. Ведь после того, как его мама уехала со своим финном заграницу, они остались одни. Совсем одни…

— Ешь не спеша и жуй, — пробурчала Варвара Петровна, видя, как ее внук набросился на еду. — И когда ты уже свои лохмы отстрижешь?

Варвара Петровна смотрела, как Лешка жадно заглатывает горячий борщ и убирает спадающие ему на лицо и мешающие есть прямые светло-русые пряди волос, которые он постоянно убирал за уши. А сейчас, после того, как он снял шапку, они в беспорядочном хаосе лежали на его голове. После трех месяцев лета он так и не подстриг их.

— Бабуль, да я же их в хвост резинкой затягиваю и под кепку прячу, кому они мешают?

— Это на своей конюшне ты так ходишь, а в школе? Неужели учителя ничего не говорят?

— Говорят… — Алексей вспомнил очередной выговор от классной руководительницы за его, как она выразилась, непотребный вид. — Мне так удобнее, не хочу я их стричь, а то каждый раз на парикмахера деньги тратить придется…

Заглатывая очередную ложку борща и ощущая его обжигающий, но такой неземной вкус, ответил Леша, опять убрав выпавшую из-за уха прядь волос.

— Да уж, мать твоя совсем там со своим финном забыла про нас… эх Лизка, беспутная… такого сына бросила… а у меня только пенсия и подработка… и то не очень денежная. Хоть бы она денег прислала…

— Бабуль, не ругайся на нее. Она же говорила, что у нее муж строгий, каждую копейку считает. Вот поэтому она и не может нам помогать, — Леша знал, что там, в далекой загранице, его ма…