Алеша – путь к мечте

ГЛАВА 5

Начало ноября радовало теплым и солнечным днем. Алексей возвращался из школы в приподнятом настроении. Да и что грустить, наконец, жизнь налаживалась. Сегодня он получил пятерку по литературе и четверку по немецкому. Но даже не это его так радовало, а то, что, наконец, бабушку выписали из больницы, и она была дома. Как же он был счастлив видеть ее опять дома и знать, что больше не придется ночевать одному в пустой квартире.

Правда после этой травмы она еще никак до конца не восстановилась, но Лешка надеялся, что все будет нормально. Просто нужно время. Теперь бабушка ходила с палочкой, еще чувствуя слабость, и поэтому всю работу по дому он взял на себя. Он продолжал готовить им еду из того скудного набора продуктов, который удалось достать на чудом полученную пенсию. Но и это было не главное. Сегодня наконец он должен был поехать на ипподром в конюшню к лошадям. Все это время Алеша стоически держался и не был там, понимая, что есть более важные вещи и нужно уметь терпеть и ждать. И вот он дождался — сегодня бабуля сказала, что справится сама, и он может съездить к этим своим лошадям.

Так он и сделал. Придя после школы и покормив бабушку обедом, Алеша, быстро переодевшись, понесся на электричку.

За его отсутствие на конюшне особо ничего не изменилось. Девчонки встретили его с радостью. Толстая Маха даже сжала его в своих богатырских объятиях, а вот Петрович сначала обрадовался ему, а потом побледнел, смотря на него.

— Ты чего не подстригся-то?

И тут Алексей вспомни… За все это время он о стрижке совсем забыл. Да и когда помнить о таком… и деньги те он потратил на лекарства, а сейчас они ели выживали на скудную пенсию бабушки при учете того, что теперь она не сможет подрабатывать уборкой у Изабеллы.

— Петрович, машина с сеном пришла. Разгружать нужно, — прокричала Маха из дверей конюшни.

— Можно, я помогу с разгрузкой? — Леша так хотел побыть здесь, он так соскучился по лошадям и, наверное, просто бы умер, если бы его сейчас из-за какой-то глупости в виде его волос выгнал Петрович.

Петрович помялся, но потом махнул рукой. Все равно разгружать машину было нужно, а лишние руки, перехватывающие по цепочке тюк сена, не повредят. Да и кому разгружать это сено, когда одни девчонки. И потом — это Назар с его наездами. Он все это время не приезжал, может и сегодня пронесет…

Машина с сеном не могла подъехать ближе и поэтому сено, спрессованное в тюки, сначала выкидывали из кузова машины забравшиеся туда девчонки. То, что было выкинуто из кузова, погрузив по два тюка на хлипкую, еще не совсем развалившуюся тачку, везли внутрь конюшни и там складывали в свободный денник. А то, что не поместится в денник, нужно было перевезти и заскладировать под уличным навесом. Тюки были по восемнадцать-двадцать килограмм. Перевязывающая их сенная веревка резала руки, но разве это было важно? Ведь Алеша знал, что это сено, которое так тяжело достать. Нужно было его найти в продаже, обзванивая колхозы, договориться, чтобы его привезли к ним на конюшню, набрать денег с проката, чтобы оплатить такую машину, а ведь сено — это основная еда у лошадей. И поэтому он таскал эти тюки, слыша, как ржут лошади в денниках, вдыхая ноздрями запах высушенной травы и призывно фыркают, привлекая к себе внимание, как бы прося у человека дать им этого вкусного сена. Леша знал, что бывает, когда с сеном перебой и тогда приходилось давать лошадям совсем мало этого сена, растягивая скудные запасы на несколько дней. И такое бывало. Но вот сейчас сена привезли много, и пока лошади будут сыты. От осознания всего этого он не жалел себя и таскал тяжелые тюки весь вечер.

Когда часы показали девять вечера, Алексей понял, что нужно возвращаться домой. Он не мог надолго оставить бабушку одну. Как бы ему сегодня еще не хотелось побыть здесь, но он пересилил себя и подошел к Петровичу сказать, что ему пора домой.

— А я думал, ты еще своего Тоху подвигаешь, — Петрович растерянно смотрел на стоящего перед ним парня, — я без тебя его особо никому не давал. Да и кому его давать… опять кого сбросит с себя.

— Не могу я сегодня… домой мне нужно…

— Завтра придешь?

— Да. Теперь я каждый день как раньше приходить буду… вот только допоздна не могу быть… бабушка у меня болеет.

Петрович вздохнул, пожал ему руку и пошел в сторону еще не перетасканных тюков сена, горой лежащих сбоку от входа.

Алеше было очень обидно, что сегодня он так и не поездил верхом. Тем более, тренер оставил под него Тоху. Да и не удивительно, Бадминтон был вредным и часто очень плохо вел себя под всадником, вот с него и падали. Но Леха был цепкий как клещ и всегда сидел до последнего. Он даже и вспомнить сейчас не мог, когда падал с лошади в последней раз, давно это видно было.

Леша опять вздохну, но бабушка была важнее его желания поездить на Тохе, и поэтому он быстро стал переодеваться, снимая с себя затасканные конюшенные вещи и надевая вроде как цивильные, но такие же застиранные вещи, только от которых не пахло конским потом. Этот запах обычно сильно распугивал вокруг него людей, сидящих в электричке, когда он не успевал переодеться и ехал домой в вещах, в которых ходил на конюшне.

Переодеваясь, он думал о том, что все равно хорошо, что сегодня попал на выгрузку сена. Ведь тренировался он у Петровича бесплатно, вернее, это была обычная договоренность между такими юными мальчишками и девчонками, стремящимися к конному спорту, но не имеющими денег на это. И тогда они за тренировки и возможность ездить на лошадях помогали по конюшне: вычищали денники от навоза, меняя там подстилку, чистили и седлали лошадей для проката, а потом расседлывали их, и приводили в порядок и конечно разгружали машины с сеном, овсом, отрубями и опилками. Ну и делали еще мелкие работы по промазке амуниции, уборке в конюшне, и еще массу всего, что требовалось для содержания в чистоте всего этого хозяйства. Так что, с чувством выполненного долга, Леша вышел из конюшни и по плохо освещенной дорожке пошел в сторону проходной.

Ему навстречу, слепя фарами, ехало несколько машин.

Прежде, чем поехать к Петровичу, вся бригада заехала на рынок к Армэну, который выслушал их пожелания о празднике жизни, и буквально через пять минут багажники их машин были затарены пакетами и коробками с едой и выпивкой.

Заехав на территорию ипподрома в приподнятом настроении, братва увидела идущего им навстречу щуплого парня, который на ходу натянул на голову шапку.

— Слыш, Назар, — сидящей впереди пацан обернулся к уже пьющему из горла бутылки водку Назару, — это тот пидорок… ну, который подстричься должен. Может, посмотрим на его причесон?

— Тормози, — пьяно выговорил Назар, смутно вспоминая о ком вообще идет речь.

Но когда он вышел из машины и в свете фар увидел его, его разум сразу протрезвел. Он четко понимал, кто перед ним.

— Шапку сними, — холодно произнес Назар.

— Зачем? — услышал он в ответ и пристально посмотрел в глаза стоящего перед ним паренька. Его голос и то, как он ответил, в нем не было страха. Хотя его и окружили все братки, вышедшие из машин.

— Слыш, ты, мудила, — к парню протянул руку стоящий рядом братан, — ты чего борзый такой, шапку снял.

Пацан продолжал стоять и без тени испуга смотреть в глаза Назара.

Поскольку повисла пауза и Назар молчал, то инициативу взял на себя уже другой браток.

— Шапку сними, — он потянул к нему руки и сразу получил по ним в ответ, — братва, а ну, держи его.

И здесь началось. Несколько ребят бросились к Алексею. Он ощутил удар пот дых и еще несколько по ребрам. Ему очень больно заломили руки и стянули с головы вязаную шапку.

В свете фар Назар видел, как светлые волны волос завораживающе рассыпаются и мерцают в темноте. Он молча стоял и смотрел на это и как со стороны слышал, а потом и наблюдал все происходящее.

— Ты смотри, педрила не подстригся.

Леша ощутил, как его грубо схватили за подбородок и подняли его лицо.

— Точно петушок, добегался. Ну, кто его опускать будет?

— Тихо, — Назар услышал голос Ефима, продолжая пребывать в странном вакууме, — ты почему не подстригся? Мы тебе денег из общака дали. Должен был сделать, что сказали, — голос Ефима звучал угрожающе хрипло, но в то же время спокойно.

— Да пошли вы, — Алеша дернулся и сразу получил несколько ударов по ребрам, а потом еще и по лицу.

— Тихо, — опять прозвучал голос Ефима, — оставьте пацана, — он подошел к Леше и поднял его подбородок, заглядывая в глаза. — Подстригись. Ты меня понял? — затем перевел взгляд на братков, — отпустили парня.

Братки сразу выполнили эту команду. Хотя Ефим и не повышал голос, но говорил он с таким могильным холодом в словах, что никто не посмел ему перечить. Да и вообще Ефиму старались не переходить дорогу. Он здесь был самый старший, ему уже тридцать два стукнуло, и сидел он не единожды, да и убивал он без всякого сожаления, вот все это и вызывало у пацанов уважение и боязнь его.

Алексея отпустили, он подобрал шапку и прихрамывая, стирая с носа кровь, пошел в сторону выхода с ипподрома.

— Ты чего застыл, — тихо сказал Ефим, встав перед Назаром и закрывая от него удаляющуюся фигуру Алексея, — в машину садись, — почему-то еще тише произнес он.

Назар молча сел в машину ощущая, что так погано ему еще никогда не было. До этого момента все в его жизни было четко и ясно, он всегда знал, когда прав, а когда нет. Он всегда знал, как поступить или не поступить. Он всегда знал в любой ситуации, как должен себя вести и никогда не мог упрекнуть себя за трусость, слабохарактерность или страх.

Так почему сейчас весь алкоголь испарился за считанные секунды, и он оказался в таком кристально ярком пространстве, где был он и этот Алеша. И он, Назар, не знал, что делать. Да, он не знал, что ему делать, наблюдая перед собой все происходящее. Вернее он знал, что все, что говорили и делали его братки с этим волосатым Лешей, все правильно, но почему тогда он чувствует себя так погано? Как будто он предал кого-то, как будто струсил, спрятался, испугался. Неужели он смог так поступить? Он, который никогда не прятался и смело смотрел в глаза смерит там, в Афгане. И здесь все эти пять лет он ни разу не испугался и не преступил свои принципы и правила. И сейчас он их не преступил, тогда что с ним? Почему так мерзко внутри, почему он до сих пор физически ощущает боль от ударов этого хлипкого тела, когда парня били его кореша, как будто они били его, а не этого Алешу. Почему ему так стыдно за все произошедшее? Почему же так мерзко…

— Назар, пошли, — Ефим стоял у открытой двери и ждал, когда он выйдет из машины.

Он вылез с заднего сиденья и столкнулся с глазами Ефима, который пристально смотрел на него. Назар замер, потом отвел глаза и быстро пошел внутрь конюшни. Он знал, что сегодня ему нужно напиться до беспамятства, Только так он сможет уйти от того, что так и не смог себе объяснить.

Леша шел быстрым шагом к платформе. Кровь из носа уже перестала идти. Тело болело в местах побоев, но это было неважно. Вся эта физическая боль была ничем по сравнению с той болью внутри него, которая наполняла его душу и заставляла сердце сжиматься, а глаза наполнять слезами. Он же видел Назара, все это время он видел, как тот просто стоит и смотрит и ничего не говорит. Алеша знал, что Назару все подчиняются и было достаточно лишь его слова и все бы прекратилось, но Назар молчал и смотрел. И вот от этого понимания и было больно, так больно, что в электричке он стоял в тамбуре и отвернувшись к окну тихо всхлипывал и давился слезами, которые уже не мог сдержать. Он не знал, что с ним, он не знал, почему он это чувствует внутри и не знал, что он хотел от Назара. Но только он знал, что все это неправильно и Назар, он должен был вмешаться. Но почему? Леша опять до боли сжал зубы, чтобы никто не услышал его судорожные всхлипы. Впервые в жизни с ним происходило то, что он не понимал, и он не знал, как ему жить дальше…

Одно он точно решил для себя, что назло всем не пойдет стричься. Ни за что, никогда.

Ефим уже третий час сидел в джипе широком, как он любовно называл свою машину, и ждал появление Наташки. То, что той нет дома — он убедился, долго звоня ей в квартиру, а потом услышал скип открываемой соседней двери. И это была удача, так как наши соседи самые лучшие доносчики на ближнего своего. В дверях появилось объемное тело в халате, который с трудом обхватывал эти формы, и зло изрекло:

— Нет ее дома, что растрезвонился. Уехала она со своим, с этим бизнесменом. Обычно раньше дести домой не является, а иногда и позже.

— С этим бизнесменом является? — спросил Ефим, очень стараясь сделать голос наивным и добрым.

— И с этим является, а иногда с бандитом своим, но с ним редко, чаще с бизнесменом. Да и вообще она мне сказала — любовь у них с ним, поженятся скоро и в Америку улетят.

— С кем пожениться?

— С бизнесменом конечно, а с кем еще. Да ты вообще кто такой? — женское тело грозно застыло в проеме двери, полностью заполонив его собой.

— Я ей брат, троюродный. Переживаю за нее, как здесь она одна живет…

— Да ты не переживай, она девка шустрая. Знаешь, сколько она этих бизнесменов уже переводила к себе? Короче, я пошла, некогда мне здесь с тобой лясы точить.

Обширная женская фигура неопределенного, но далеко не юного возраста отступила вглубь квартиры и захлопнула за собой дверь.

Ефим, нисколько не удивленный услышанной информацией, быстро пошел к своей машине, решив дождаться счастливых влюбленных.

То, что Назарова Наташка еще та блядь, он знал с самого начала, только увидев ее. Его жизненный опыт, прожженность в таких вопросах, наметанный глаз и то, что он старше Назара на семь лет, давали о себе знать. Вот только не стал он это говорить Назару, видя его искренние чувства к этой крашеной лярве. Но когда Назар при всей братве заявил, что женится на ней, вот здесь Ефим понял, что пришла его очередь вмешаться.

Он не осуждал Назара за его наивный взгляд на свою пассию, и он таким был в его годы. Правда, потом его жизнь хорошо пообломала и он знал, как это больно и знал, через что предстоит пройти Назару, если тот соединит свою жизнь с такой. Поэтому он решил, что не хочет такого для своего друга. Не заслуживает Назар всего этого и такую паскуду, как Наташку, не заслужил. И не хотел он, чтобы Назар, пройдя через боль и разочарования, очерствел душой и стал таким, как он.

За эти пять лет они стали друзьями. Ведь сначала приход в их бригаду молодого и шального Назара он воспринял агрессивно, а потом, видя, как тот не прячется за спины братвы, как на стрелках и разборках впереди всех всегда, как не боится ничего, вот за это он и проникся к нему уважением, хотя и держался отстранено от него. И только после того, как Назар вступился за него, когда его подставил Олег, вот после этого Ефим поменял свое отношение к Назару.

Ефим помнил тот день, когда его уже практически полуживого отстегнули от батареи и потащили в маленький чулан. Прежде чем запереть дверь, один из братков пояснил, что Назар слово за него молвил и деньги обещал найти и вернуть Варламу. Поэтому Ефим и жив еще.

Что значит "молвить слово" за одного из членов банды перед всей братвой, Ефим знал, это означало, что теперь или Назар найдет эти деньги, или им двоим конец. Почему Назар так поступил. Ефим знал. Молодой, хоть и безбашенный, но душой еще не очерствел, несправедливость увидел и вступился. Да, такие поступки свойственны молодости, потом это проходит и остается лишь холодный расчет. Такой, который сразу возник в мозгу Ефима, который давно хотел сместить власть жадного Варлама в их банде, да только сам он не тянул эту власть на себя взять, а вот Назр — он лидер, и это его. И уже тогда, лежа в маленьком пыльном чулане, провонявшем его же мочой и испражнениями, он знал, что если они выживут, он станет рядом с Назаром и они вдвоем пробьются к той власти, которая нужна им обои. То, что Назар хочет власти, Ефим это видел. Назар не был тупым боевиком и тем более шестеркой. Он прирожденный лидер, это даже Варлам почуял и теперь, наверное, с радостью ждет, когда пристрелит Назара и его, убрав из банды слишком умных.

Сколько тогда прошло дней его заточения в чулане, Ефим не помнил. В темноте все слилось в один поток времени, а потом дверь открылась.

Ефим с трудом различил Назара. Он видел, что тот даже не морщится и не брезгует, помогает подняться ему с пола и, перекинув его руку через свое плечо, ведет до машины.

— Куда тебя отвезти? — уже в машине спросил его Назар.

Ефим продиктовал адрес, затем хрипло попросил:

— Закурить дай.

Полдороги они молча курили. Первым спросил Ефим.

— Ты нашел его?

— Да. Уже паспорт себе сделал чтобы за бугор слинять. Но там пожар произошел в дачном товариществе, в домике, где он этот паспорт ждал.

— Такое бывает…

— Да, потом в газете писали, проводка не выдержала, заискрила…

Уже в квартире Ефима, после того, как тот отмылся в ванной после своего заточения и стал выглядеть и пахнуть, как человек, они сидели на кухне за ужином, который за это время приготовил Назар и разговаривали.

На столе в тарелках перед ними лежали пельмени, как лучшее средство для сытного и быстрого перекуса, а так же стояла открытая банка огурцов и начатая бутылка водки.

Тогда впервые Ефим сам заговорил о плане убрать Варлама и вместо него поставить Назара. Назар долго молчал, обдумывая эти слова. В тот вечер ответ он так и не дал. Вот за это его Ефим и уважал, осторожный он, лишнего не ляпнет. Сто раз подумает, прежде чем говорить. Но при всем этом та грань недоверия между ними рухнула. Теперь их дружба стала той истинной, настоящей, проверенной не пустыми словами, а конкретными делами.

Ефим жил в спальном районе Ясенево в отдельной двушке. После плотного ужина и принятого алкоголя, естественно, ехать куда-либо было уже глупо, и Назар остался переночевать у Ефима, тем более тот жил один и Назар занял свободную комнату. Потом, впоследствии, он часто приезжал к Ефиму перекантоваться на несколько дней, или просто на ночь, если на утро у них был назначен ранний сходняк с братвой.

Не дав ответа в тот вечер, сама судьба Назара дала за него ответ, когда в очередной перестрелке серьезно ранило Варлама и он сам отстранился от дел, уехав лечиться в Израиль, где, впоследствии, и остался. Правда, на свое место Варлам назначил своего брата, но тот долго не прожил, сгинув в неизвестном направлении, и тогда их банду под себя взял Назар.

Несмотря на то, что Ефим был мудрее, старше и опытней Назара, он признал его власть и стал ему подчиняться, став его замом. Ефим видел, что Назар и есть тот идеальный лидер для их братвы: смелый, бесстрашный, тот, который может и речь толкнуть, вскочив на стол или капот машины, да так, что братва за него насмерть шла. Вот это истинный лидер, вожак и Ефим давал себе отчет в том, что он таким никогда не станет. Не только это привлекло его в Назаре. За всей этой безшабашеностью видел он ум и расчетливость, и то, что Назар непрост, как кажется, и то, как он движется к своей цели. Ефим знал к какой — к власти и деньгам, а эти цели были и его, и поэтому он встал рядом с ним зная, что вдвоем они сила, что братки это хорошо, но это толпа, а вот два друга, готовые умереть друг за друга, выживут в этой стае и достигнут всего.

Поэтому Ефиму и не была безразлична судьба Назара и тем более его личная жизнь, которая сейчас могла вылиться в трагедию по его неопытности и молодости.

К подъезду подъехал мерседес. Немолодой уже мужчина лет сорока встал с водительского сиденья и, обойдя машину, открыл дверцу. Наташка гордо вылезла из машины с огромным букетом белых роз и чуть присев, поскольку она была на голову выше невысокого лысеющего бизнесмена, поцеловала того в губы, а затем вертлявой походкой поселковой модели сельского подиума направилась к подъезду. Бизнесмен дождался, когда за ней захлопнется дверь подъезда и, сев в машину, быстро уехал.

Ефим не спеша вышел из своего джипа и направился к подъезду.

Услышав звонок, Наташка накинула халатик на свое идеальное модельное тело и, добежав до двери, защебетала:

— Андрюша, ну что же ты такой настырный, мы ведь назавтра с тобой договорились…

На этих словах она открыла дверь и сразу получила нехилый удар в лицо. Отлетев к противоположной стене коридора, она, сквозь зайчики в глазах и боль, пульсирующую в носу, видела входящего в ее квартиру Ефима.

Тот закрыл за собой дверь, заперев ее, медленно подошел к ней, так и сидящей на полу.

— Здравствуй, Наташа. Извини, что без приглашения, но вот решил зайти поздравить, ты вроде как за Назара замуж собралась. Так я рад, как говорят — совет вам и любовь. Вот и хотел поздравить тебя с этим…

Наташа с ужасом слушала этот хриплый могильный голос и чувствовала, что она попала. В ее голове совсем не было ни мыслей, ни тем более плана, как спастись. А то что, нужно спасаться, она чувствовала каждой клеточкой своего тела. И тогда, находясь на грани отчаяния, она решила сделать то, что всегда срабатывало.

— Ефимушка… — проблеяла она, оторвавшись от стены и встав на колени, а потом так же на коленях приблизилась к стоящему напротив нее Ефиму, — давай отсосу, — не колеблясь предложила она.

Ефим видел лицо Наташки с потекшей тушью и красно-синим носом напротив ширинки своих брюк и потом ее руки, которые профессиональными отточенными движениями стали расстегивать его ширинку.

Его замутило. Не то, что он не любил минет. Еще как любил, но сейчас было другое. Он видел перед собой женщину, которую его друг готов был взять в жены…

Подавив приступ тошноты и почувствовав привкус желчи во рту, Ефим оттолкнул от себя Наташу и, отступив назад, заправил член обратно в брюки, застегнул ширинку.

— Наташ, ты, наверное, не поняла. Я ведь поговорить пришел, а ты хочешь, чтобы у тебя рот был занят. Так не пойдет. Ну, рассказывай, как у тебя с Назаром. Когда свадьба?

Наташа, прибывая в шоке от того, что в первый раз в ее жизни мужик, член которого она уже практически была готова взять в рот, отказался от ее услуг, поэтому зло зашипела:

— Не будет никакой свадьбы. Нахрена он мне сдался, псих этот. И какая жизнь с ним будет, он только и может, что стрелять и морды бить. А я умного мужа хочу.

— Такого, как твой лысый папик?

— Да, такого. Что ты еще от меня хочешь? Не люблю я Назара, не-лю-блю.

Наташка уже была на грани истерики, и в таком состоянии ей даже Ефим был нестрашен.

— Так скажи это Назару, — Ефим видел ее истеричное состояние, когда страх перерос в агрессию.

— Ты за этим пришел?

— Да.

Наташа помолчала, затем оправила на себе распахнувшийся халатик и гордо выпрямившись, ответила:

— С удовольствием. Если это все, и ты больше ничего от меня не хочешь, то уходи.

Ефим брезгливо смотрел на ее виднеющиеся в запах халата полные груди, и фигуру куклы Барби, затем, отвернувшись, вышел из квартиры.

Идя к машине, он хотел вымыть руки, хотя понимал, что такое мерзкое ощущение после этого разговора мытьем рук не смыть.

Петрович стоял у конкурного препятствия и смотрел, как Алексей уже третий раз заводит на него коня. Сегодняшней тренировкой он был доволен. Алеша делал успехи и в душе он гордился своим учеником, но все равно сохранял суровое выражение лица и грозный голос.

— Считать не забывай, — закричал он видя, что Алексей направил коня на барьер, — Сиди в седле. Корпусом не лезь. Шенкель, еще, еще. За повод не дергай.

Мимо стоящего Петровича промчался Леша на коне. Перед препятствием конь сгруппировался, поджал передние ноги, толкнувшись, прыгнул вперед и вверх. Хотя и была серьезная высота, где-то метр тридцать пять, но конь прошел чисто, не задев ногами препятствия, и приземлился позади него.

— Молодец, — не сдержался Петрович, затем опять придал голосу суровость, стал давать указания, — это препятствие убери с плаца, когда Бадминтона поставишь в денник, а вот там чухонец поставь, — он показал правее от себя, — у меня в пять прокат придет, прыгать будет. Ты к пяти Быстрого поседлай мне под прокат.

Алексей шагал вокруг Петровича сидя на коне и слушал его распоряжения. Тоха после таких прыжков вытянул шею на всю длину и удовлетворенно пофыркивал, восстанавливая на шагу дыхание.

Петрович бросил взгляд на довольное лицо Алеши.

— Ты чего не подстригся-то?

— Да невидно же, я в шапки все равно хожу, — Леша неопределенно пожал плечами, показывая на шапку на голове.

— Подстригись… правда, Назар в последнее время редко ездит со своими, но лучше его не злить.

— Петрович, — они обернулись к бежавшей к ним толстой Машке в еще более толстой болоньевой куртке и сапогах луноходах-дутышах с надписью "Аляска", — Машина с опилками приехала. Водитель ждет, когда оплатишь.

Петрович сразу переключился на проблемы конюшни и пошел за Машей, которая продолжала тараторить, как всегда о всем сразу.

Хотя с того памятного момента, когда Лешу пинали братки Назара, и прошло уже достаточно времени, но он все это четко помнил и все это время ждал, когда они опять приедут. Конечно, он понимал, что ведет себя глупо, но стричься так и не стал. И какой смысл в этом, уже зима и все равно он теперь постоянно в шапке ходил, а в школе, зная его бедственное положение и болезнь бабушки, учителя старались не наседать на него, жалели как могли. Вот и ходил Леша все так же с уже сильно отросшими после лета волосами, пряча их под шапкой и дожидаясь, что из этого всего выйдет.

Хотя, кроме этого, дел у него было предостаточно, чтобы не успевать думать о грустном. Бабушка больше не работала, и жили они исключительно на ее пенсию. Правда, она начала вязать в связи с появившемся свободным временем и даже изредка продавать вязаные вещи. Это была хоть небольшая прибавка к их скудному бюджету. Леша учился и ездил на конюшню.

Петрович возобновил с ним тренировки в свободное от проката время. Бадминтон восстановился после травмы, и Лешка постепенно его ввел в работу, с каждым днем все увеличивая нагрузки. Конечно, сначала, после той травмы, Тоха долго стоял и только шагал, а вот энергия в нем несмотря на болезнь накапливалась и накапливалась и когда пришел день брать его под седло, все девчонки с конюшни столпились у бортика плаца наблюдать что будет.

И Бадминтон оправдал их надежды. Как только Алеша сел на него, Тоша, почуяв свободу, стал козликом подпрыгивать вверх, затем пару раз взбрыкнул и резво припустил по плацу, нарезая круги и увеличивая скорость.

Все это Леша и предполагал получить от Бадминтона, застоявшегося после болезни. Ему удалось усидеть в седле пока конь козлил и взбрыкивал, а когда, закусив трензель, понес его по плацу, он даже не стал его тормозить, зная, что это бесполезно. Это все равно, что пытаться остановить локомотив. Тоха был мастером закусить трензель так, что сколько не тяни за повод, казалось, что он к забору привязан, не перетянуть. Вот поэтому Леша и сидел на носящемся Бадминтоне и ждал, когда тот выпустит пар.

Надолго Тохи не хватило, да и какой интерес так бегать? Вот если бы всадник кричал, цеплялся за повод, тянул бы его или вис сбоку седла, сползая с него, вот это было интересно, а тут сидит себе, а я катай его. Так, поразмыслив о происходящем, Тоха перешел в рысь, а потом и в шаг. Леша почувствовал момент, когда пора брать инициативу в свои руки и, не дав коню шагать, опять поднял его в галоп, но теперь уже заставляя его скакать по своей собственной воле. Утвердив свою власть над буйным Тохой, он перевел его в шаг и, отдав повод, стал отшагивать, зная, что на сегодня Бадминтону достаточно.

Правда, на следующей день все это опять повторилось, но не так уже активно. Тоха взбрыкивал да и побежал, правда, не так быстро, а вот через три дня Бадминтон пришел в норму. Хотя его веселый нрав мог проявиться в любой момент, вот поэтому Петрович и не давал этого коня под других, зная, что посыпятся с него эти горе-ездуны, только Алеша мог усидеть на нем, да и в целом нашел он с конем контакт и взаимопонимание.

Выполнив все распоряжения тренера, Леша пошел помогать девчонкам перекидывать опилки. Машина с опилками обычно сгружала их рядом с навесом. В былые времена приезжал трактор и лопатой задвигал их вглубь навеса, чтобы они не промокли от снега и дождя. Но сейчас эти времена прошли, трактора не было, да и лишних денег на его оплату тоже. Поэтому два раза в месяц все помогальные по конюшне брали лопаты в руки и перекидывали эту кучу опилок с улицы под навес.

Алексея такая работа не пугала, он молча кидал опилки, слыша непрекращающуюся болтовню Насти и Сони и их постоянное подкалывание его. Но он не обижался, беззлобно отвечал на их шутки и кидал пыльные опилки, морщась и чихая от мелкой въедливой пыли.

— Завтра овес придет, — сообщила толстая Маха, закуривая и смотря на их труд, — Лех, ты завтра будешь? А то как мы без тебя овес перетаскаем.

— Буду, — Алексей утвердительно кивнул головой зная, что тридцатипяти килограммовые мешки овса таскать на полуразвалившейся тачке не так-то легко. Тем более, нужно сначала выкинуть эти мешки с борта газели, а потом, погрузив на тачку по одному мешку, провезти его в овсяник в конце конюшни и там заскладировать на стеллаже. Хорошо, что овса обычно привозили не более сорока мешков, это часа три работы, если девчонки тоже помогать будут. Значит, он еще успеет отработать Тоху.

Кроме всего этого у него на попечении было теперь еще два коня. Постепенно на их конюшне стали появляться частные кони, владельцы которых сами к ним редко приезжали, а вот уход и работу эти кони требовали ежедневную. И тогда Петрович поручал это кому-либо из помогальных по конюшне. Двух новых коней он закрепил за Алексеем. Одного ярко рыжего коня звали Ампер, наверное, раньше он бы в серьезном спорте. Многое знал под седлом и умел выполнять элементы большой выездки и много даже цирковых команд. Но здоровье коня сильно подорвали, скорее всего, именно чрезмерными спортивными нагрузками и теперь он часто хромал, причем на все четыре ноги, и в целом его вид оставлял желать лучшего. Говорили, что владелец Ампера выкупил его из жалости, так как тому грозило быть сданным на мясо. Поэтому на Ампере и ездить-то особо никто не ездил. Его владелец приезжал к своему коню раз в неделю, привозя ему яблоки и морковку, а в Лешины обязанности входило регулярно шагать Ампера или в руках или под седлом. Просто выпускать погулять в леваду Ампера было нельзя, там он забывал о своих больных ногах и начинал носиться, делая этим себе еще хуже. Поэтому владелец был рад, что есть у Петровича сильный всадник, который не побоится садиться на энергичную лошадь и по тридцать минут в день шагать его под седлом, сдерживая порыв коня и не давая ему перейти в рысь и уж тем более в галоп.

К коню прилагалась куча баночек с мазями и растирками для его ног и мешок бинтов с тряпочками, которыми нужно было забинтовывать после работы ноги Ампера. Алеше нравилось возиться с ним. Он жалел этого коня и прощал ему все его не очень хорошие порывы под ним в попытке сунуть скинуть? его. Ведь он понимал, что Ампер делает это не со зла, он просто очень хотел бегать и не понимал, почему люди ему это не позволяют.

Вторя лошадь, которую дал Петрович Алексею, была кобыла по кличке Вена. Она была красивая и высокая, гнедой масти, а на солнце на ее крутых боках можно было увидеть проступающие яблоки. Вена, как истинная женщина, была себе на уме и со своими заскоками. Возможно, именно из-за ее нестабильного поведения ее и продали частницам, двум богатым девчушкам, мечтающим стать великими конкуристками. Их лошадь действительно хорошо прыгала, но было в ней одно но. То она прыгала, а то напрочь отказывалась идти на препятствие, при этом проявляя агрессию по отношению к всаднику, который на ней сидел. Вена могла вставать на дыбы, пятиться, или, подпрыгнув, выбивать поясницей сидящего на ней из седла. Даже Леша не смог усидеть на ней и смачно приземлился на уже мерзлый грунт плаца.

Петрович видел, как Алексей быстро поднялся и несмотря на то, что немного прихрамывал, поймал отбежавшую от него лошадь, сам залез в седло. Тогда Петрович решил, что они договорятся. Так все и произошло. Постепенно Вена прониклась к Леше уважение и начала прыгать под ним, а вот когда приезжали ее хозяйки на конкурную тренировку к Петровичу, Вену как подменяли, она становилась опять такой же стервой. Но ее хозяйки любили свою лошадь и настойчиво продолжали на ней тренироваться, хотя и ездили в неделю два-три раза, не более.

Алексей был счастлив, что теперь у него есть уже две прыгающие лошади, и он может регулярно на них заниматься под контролем Петровича.

Петровича тоже все устраивало, так как деньги за работу двух частных лошадей владельцы коней платили ему, он немного из них платил Алеше, а остальное брал на содержание конюшни, ну и немного на себя, жить-то нужно было на что-то. Вот так они и жили.