Подметя конюшню, Алексей, быстро переодевшись, поспешил домой. Хорошо, в конюшню пришла Маха, и она взяла на себя Ампера и присмотр за ним. Алеше нужно было срочно домой, проверить бабушку, ведь она была одна всю ночь, и он сильно волновался за нее. А потом еще нужно было не опоздать в школу, так как в преддверии предстоящих новогодних праздников и зимних каникул их сильно загружали учебным материалом.
Все это его отвлекало от произошедшего, у него просто физически не было времени задуматься о случившемся этой ночью.
После школы он, придя домой и пообедав с бабушкой, опять помчался на конюшню. Вот так все и закрутилось.
Но только все равно, как бы он ни хотел не думать об этом, он думал. Но самое страшное было даже не мысли, снедающие его изнутри, а его тело, которое как будто ожило и стало ему неподвластно. Теперь влажные сны с испачканными под утро простыней и пододеяльником от непроизвольного семяизвержения, были у него постоянно. Во сне он видел "его", чувствовал его руки на себе, его губы, его язык, его дыхание. Все это было так реально, что каждый раз он со стоном просыпался, понимая, что это опять с ним случилось.
Как прекратить это безумие, Леша не знал.
В середине декабря здоровье бабушки ухудшилось. Она уже не могла вязать, а только сидела в своем кресле, и если и передвигалась по дому, то неспешно, придерживаясь за мебель и стены. После очередного осмотра, врач прописал новые лекарства, на которые опять ушли практически все их деньги.
Хорошо, что Петрович теперь немного доплачивал ему за работу двух частных коней и еще давал проценты с проката, когда он занимался с начинающими всадниками. Это были сущие копейки, но даже они радовали Алешу.
Кроме занятий с прокатом, когда ему давали слабого всадника, которого он обучал основам езды на лошади, Петрович разрешил им с Махой водить лошадей в город катать. Так это называлось, когда под вечер они седлали одного из учебных коней и выходили с ним за пределы ипподрома, вставая невдалеке от ночного ресторана или казино. Они дожидались богатых подвыпивших посетителей, которые платили за то, чтобы залезть на лошадь и пошагать на ней. Обычно рядом всегда шагал Алексей, ведя коня за повод и присматривая, чтобы клиент не упал. С этой работы они с Машкой получали свои проценты, принося основные деньги Петровичу. Такая подработка была в основном к концу недели, когда люди чаще посещали злачные места.
Сегодня, вернувшись с конем в конюшню и промерзнув буквально до костей, хотя они и были на улице всего два часа, они с Машей быстро привели коня в порядок, расседлав и поставив его в денник, и Леша, переодевшись, пошел домой. Маха знала, что у того дома больная бабушка, и поэтому задерживаться долго он не может. Она сказала, что сама все доделает с амуницией и сама раздаст лошадям сено, а он может идти.
Алеша кивнул ей в благодарность за это и быстро вышел с конюшни. Не успев отойти и несколько метров от здания, он увидел приближающиеся к нему три машины.
Леша, как кролик ослепленный светом фар, замер и не двигался с места. Окно первой машины приоткрылось.
— О, спортсмен, — услышал он голос. — А ну, стой.
Алексей и так стоял и не двигался. Из первой машины, старенького линкольна, вышли три человека и окружили Алексея.
— Ну, покажи свою прическу, хотим посмотреть и убедиться, что ты человеком стал, — один из братков потянул к нему руку.
Алексей резко отпрыгнул и почувствовал, как его хватают двое других. Он яростно забился в их руках.
— Держи его. Держи.
— Шапку сними с него.
— Вот блин, кусается.
Алексей слышал голоса и чувствовал, как с его головы стащили вязаную шапку, которую он всегда натягивал практически до глаз. Его светлые волосы, поблескивая в свете фар, рассыпались в разные стороны и закрыли его лицо. Он зло стряхнул их с глаз и обвел всех затравленным взглядом.
— Ты что, педрило, не понял? Тебе что, по-русски объяснить нужно? Тебе же сказали подстричься.
— Назар, что с лохматым делать-то будем?
Окно в стоящем рядом джипе приоткрылось, и Алексей услышал голос Назара.
— В машину его. Отъехать нужно отсюда. А там решим.
Леша и пикнуть не успел, как его затолкали на заднее сиденье линкольна, в ноги сидевших там братков, и грубо прижали лицом к полу.
Ехали совсем недолго, и когда его вытащили из машины, он увидел железнодорожные пути и недалеко платформу. Значит, они рядом с ипподромом.
Вытащив из машины, его поволокли по снегу и попытались поставить на колени. Он начал яростно сопротивляться. Сейчас в нем открылись какие-то внутренние силы, о наличии которых он и не подозревал. Алексей отбивался руками, пытался наносить удары, царапался, брыкался ногами и кусался.
— Ты смотри какой, — удивленно воскликнул стоящий рядом с Назаром и Ефимом браток, наблюдающий со стороны эту картину.
— Только вот драться не умеет, — Назар сразу увидел то, что парень хоть и отчаянно сопротивлялся, но драться он не умел.
— Зато отчаянный, — добавил Ефим, тоже созерцая все происходящее.
Наконец, держащим его браткам надоело это сопротивление, да и удары они получили от брыкающегося парня ощутимые, и это привело к тому, что Алексей получил несколько сильных ударов в живот, потом по лицу. А когда он упал, его стали пинать ногами, и он только и мог, что закрывать руками свое лицо. Хорошо, что на нем была демисезонная синтепоновая куртка и два свитера. Все это смягчало удары.
— Хватит, — хрипло сказал Ефим, видя, что Назар продолжает молча наблюдать эту картину. — Вы чего, парня совсем забьете.
— Да он же сам нарвался.
— Хватит, я сказал.
— Ты чего, Ефим. Ты хочешь, чтобы мы его простили? За такое полечить его нужно, чтобы понял на будущее.
— Вот именно, полечить, а не калечить. Там ножницы в багажнике, принеси.
Когда принесли ножницы, по взгляду Ефима ребята сразу поняли, что он решил. Алексея быстро подняли с земли и, поставив на колени, схватили за волосы. Он попытался дернуться, но получил еще несколько ударов в живот и затих, а дальше только слышал скрип ножниц у своей головы и видел, как сыпятся с него волосы, падая на снег. Ножницы были тупые, Леше иногда казалось, что его не стригут, а выдирают ему волосы вместе с кожей головы.
Вокруг него раздавались постоянные возгласы и комментарии, но он этого не слышал. В ушах все шумело, с носа капала кровь, а перед глазами расплывалась картинка происходящего.
Потом он почувствовал, как его подтащили под руки вперед и больно задрали голову.
— Смотри, Назар, полюбуйся. На человека стал похож.
Назар, который как завороженный все это время смотрел на происходящее, сейчас видел перед собой лицо парня с разбитым носом, окровавленными губами и клоками оставшихся волос на голове. Он вскользь окинул его взглядом и быстро отвел глаза, понимая, что не может сейчас столкнуться с глазами мальчишки.
— Бросьте его. Поехали, — заговорил Ефим, — нас Петрович ждет. И так на этого столько времени потеряли.
— Слышь, а мы ведь ему деньги на стрижку давали, — любуясь Лешиной прической, проговорил один из братков, — нехорошо как-то вышло. Он, значит, деньги наши общаковые потратил, а возвращать кто будет? Нет, ты пойми нас правильно, — он больно задрал Лешин подбородок, — если бы ты подстригся, базару нет. А так — нехорошо вышло…
— На счетчик тебя поставим. Завтра за деньгами приедем. Вернешь то, что мы тебе дали, а если не вернешь, то послезавтра счетчик затикает, и к концу недели к той сумме нолик прибавь. Ты понял?
Алексей молчал. Опять заговорил Ефим.
— Поехали. Завтра приедем и узнаем, понял он или нет.
Лешка почувствовал, что его отпустили, и он осел на снег. Он видел, как три машины развернулись по очереди и поехали в сторону выезда с пустыря. Он так и продолжал сидеть, слыша шум приближающейся электрички и гул в ушах от стука своего сердца после всего пережитого.
Сейчас ему стало страшно. Так страшно, что, наверное, никогда и не было в его жизни. Он поднял глаза к небу и заплакал, кусая разбитые губы и давясь слезами.
Когда почувствовал, что промерз окончательно, Алеша протер лицо снегом, хотя это ему и далось с трудом, так как пальцы рук заиндевели так, что еле его слушались. Попытался встать, это ему удалось не с первого раза. Оглянулся, ища глазами свою шапку. Она лежала там, где его стригли. Прихрамывая, он медленно дошел до нее. Фонари от железной дороги достаточно хорошо освещали безлюдный пустырь, поэтому он очень четко увидел на снегу капли своей крови и поблескивающие тусклым золотом пряди волос.
Алеша стоял и смотрел на них, наверное, так стоят над теми, кого хоронят, прощаясь в душе с тем, чего уже не вернуть. И он стоял и навсегда хоронил свое окончившееся детство, где была вера в добро, справедливость, мечты о счастье и будущем в иллюзорном, созданном им самим мире.
Впервые в своей жизни он столкнулся с реальной жизнью во всей ее неприглядности и омерзительности. Ему было больно, что сказка закончилась, и он осознал, что все это время сам себя обманывал. Вот она, настоящая жизнь, та, в которой теперь ему придется жить.
Шапка, надвинутая на глаза, и шарф скрывали в электричке от посторонних взглядов его разбитое лицо и заплаканные глаза.
Дома ему тоже удалось не привлечь к себе внимание бабушки таким видом. В квартире было темно, на свет он старался не поворачиваться и постоянно держался в тени, бабушка без очков плохо видела, да и чувствовала себя опять плохо. Поэтому, покормив ее ужином, он помог ей лечь спать, радуясь, что она так ничего и не заметила.
Сегодня ему еще нужно было приготовить еду для нее на завтра и еще были уроки, но он понимал, что на них силу у него не хватит. Хорошо, что у него есть Генка, тот, естественно, сам никогда не делал домашнюю работу, но всегда находил возможность ее списать у девчонок из их класса. Уболтать любую он мог всегда, это был его дар, и девчонки слушали его и велись на его льстивые речи. Поэтому, понадеявшись на друга с решением проблемы домашнего задания, Алеша пошел на кухню.
Из скудных запасов еды на обед он решил сварить суп из тушенки, добавив туда почищенной картошки, морковку и лук. А на второе нужно было обжарить котлеты и сварить гречку. Все это отвлекало от происходящего и давало возможность держаться, но когда, окончив готовить, он зашел в ванную и снял с головы кепку, которую надел сразу, как пошел домой, чтобы бабушка ничего не заподозрила, вот тут последние силы его покинули.
Он смотрел на свое отражение в зеркале и плакал, растирая слезы по впалым щекам. Оттуда, из глубины зеркала, на него смотрел испуганный взгляд покрасневших и опухших от слез глаз. Худое лицо с неестественно большим опухшим носом, с сине-красной скулой и болячкой запекшейся крови на губах. Но даже не это его окончательно выбило из хрупкого душевного равновесия. Он видел свои волосы, то, что от них осталось. На голове торчали неровные кустики светлых волосенок, местами с запекшейся кровью от порезов ножницами. Леша не узнал себя, он никогда коротко не стригся, а сейчас это была стрижка практически под ноль, только неаккуратная, и поэтому смотрелся он жалко и убого. Он нашел в себе силы и, взяв ножницы, сам достриг те неровные кустики волос, которые возвышались над общей картиной. Хоть как-то сгладив все это, он, раздевшись, залез в ванну и включил душ. Кран душа был старый и проржавевший. Свисая над ванной, он постоянно капал, и поэтому на уже давно не белой эмали ванны остались навсегда въевшиеся следы красно-бурых подтеков ржавчины.
Стоять было холодно, он опустился в ванну и, обхватив коленки руками, уткнулся в них, чувствуя, как слезы смешиваются со струйками воды. Чтобы окончательно не замерзнуть, он заставил себя вымыться и проскользнул в свою комнату. Там, забравшись в постель и свернувшись калачиком, быстро заснул. Впервые после того случая ему не снился этот сон, где были такие ласковые руки и было так хорошо. Сегодня ему ничего не снилось, он просто провалился в пустоту и проснулся, вынырнув из нее на звук будильника.
Вечер у Петровича не заладился. Назар пробовал пить, но не пошло. Впервые здесь, на конюшне, он почувствовал себя неуютно, как будто не в своей тарелке. Естественно, о том, что они сделали с Лешей, никто не стал говорить Петровичу еще и потому, что все забыли об этом, переключившись на отдых. А вот Назар чувствовал, как будто он скрывает нехороший поступок, и поэтому ощущал себя погано. Водка не шла, разговоры нервировали, а пойти посмотреть в глаза коня он не мог. Хотя какая глупость. Почему не мог? Что он сделал неправильно. Ведь все правильно. Пацана предупредили, дали денег, дали время. Не выполнил их распоряжение и получил. Ничего, только крепче станет, а то даже драться не умеет, хотя отчаянный, бесстрашный. Другой бы умолял, сопли бы распустил. Перед его ребятами взрослые мужики на коленях не раз ползали, в штаны накладывали от страха, а этот только зверенком смотрел, даже не просил пощады. Тогда что не так? Почему это паскудное чувство внутри, как будто он совершил подлость? И вообще, почему он думает обо всем этом?
— Ты чего не пьешь? — Назар вздрогнул от голоса Ефима.
— В баню хочу.
— Свободу отметить? Ведь, расставшись с Наташкой, ты теперь свободный человек.
— Я и раньше был свободный, но вот это дело нужно хорошо отметить, — Назар резко встал из-за стола. — Братва. Поехали в баню.
Ребята с радостью поддержали эту идею. Идя по проходу, Назар подозвал одного из ребят:
— В ту баню поедем, где в последний раз были. Позвони, предупреди, чтобы ждали и подготовили все по высшему разряду. И чтобы телок лучших прислал, а то в прошлый раз таких страшных привезли, что даже после водки на них не вставало.
Браток кивнул и стал выполнять распоряжение.
В этой бане Назар решил оторваться по полной. Сначала пили, и он смотрел, как полуголые девки вытанцовывали на столе, и потом как их имели его братки по кругу. Затем он сам, дойдя до стадии звериной похоти, взял троих и ушел с ними в парилку, где те долго обслуживали его ртом. Попарившись там, они переместились в бассейн, а уже затем в комнату, которую полностью занимала лишь кровать, и вот на этом траходроме он трахал этих троих с каким-то бешеным остервенением. Так, что потом с утра, проснувшись от рвотных спазмов, он увидел простыню в крови и сперме.
Выблевав здесь же, на эти простыни, все содержимое желудка, он доплелся до туалета, где продолжал блевать и где его и нашел Ефим, принеся туда же его одежду.
— Ты не узнавал, что с девчонками, которые со мной были? А то простынь в крови… — Назар пытался одеться, хотя руки его тряслись и всего его самого колотило от отходняка.
— Я все уладил. Неустойку выплатил, — видя вопрос в глазах Назара, Ефим пояснил, — ты там одну вчера в жопу трахал, порвал немного. Жить будет, не переживай.
Всю дорогу до дома Ефима Назар молча смотрел в окно, понимая, что, выблевав все из себя, он так и не смог освободиться от этого чувства тошноты, которое было в нем. Он не мог понять, что же он сделал не так, что теперь все ему не в радость, и самое плохое, что его еще и чувство вины постоянно преследует, хотя вроде и не за что… Он поднял глаза к небу, оно было светлое, голубое… в душе опять стало муторно.
Вечером, когда он, отоспавшись, сидел на кухне Ефима и пил крепко заваренный чай, приходя в себя от вчерашнего загула, к Ефиму заехали ребята. Поговорив о делах, один, уже уходя, вспомнил:
— Мы, кстати, на ипподром заезжали. К этому стриженному спортсмену. Баблос он не отдал. Так что ставим его на счетчик.
Назар угрюмо кивнул головой. Братки, обменявшись с ним рукопожатием, ушли, оставив Назара с его мыслями один на один.
В школе Лешкину прическу все восприняли на ура. Конечно, учителя поругали его из-за разбитого лица, сказав, что драться нехорошо, но они были очень рады, что теперь он стал как все.
Ребята из его класса даже зауважали, видя побои Алешки, а стрижку под короткий ежик восприняли как бандитский стиль. Это совсем не вязалось с его худыми ручонками, тонкой шейкой и костлявой фигурой подростка недокормыша, но все равно выглядеть, как бандит, сейчас считалось круто. Девчонки тоже стали проявлять к нему больший интерес, скорее даже они наконец заметили его, ведь раньше он был как невидимка для них, а теперь это разбитое лицо и ежик волос. Наверное, этот образ для них тоже ассоциировался с образом крутого пацана.
Алексей смиренно выслушивал все это в свой адрес и, после окончания уроков, как всегда, сначала забежал домой проверить и покормить бабушку, а потом помчался на конюшню.
В этот день у него были две новости: хорошая и плохая. Плохая — это приезд этих людей, которые его вчера стригли. Но сегодня они лишь уточнили, принес ли он деньги или нет. Когда увидели, что он отрицательно мотнул головой, просто молча уехали. Как вернуть им деньги, Алеша не знал. Самое страшное, что он даже не знал, сколько там вообще было денег, хотя какая разница. У него лежал в кармане список лекарств для бабушки, и сегодня, опять заработав немного денег с поката, он пойдет в аптеку докупать то, что еще не купил.
Из хороших новостей была та, что в следующие выходные он ехал на соревнования. Там он должен был прыгать на Бадминтоне и на Вене. Это известие разом стерло все невзгоды из его сознания. Большего счастья он и не хотел в своей жизни. У него было еще время на подготовку. Соревнования должны были проходить в Битце, в манеже. Конечно, когда тренируешься на плацу на снегу, а потом выступаешь в помещении на песке, это сложно. Но что же делать, если здесь нет манежа, вот и приходится тренироваться, как позволяют возможности.
В связи с предстоящими стартами, Петрович активно взялся за Алексея, зная, что тот его не подведет и выиграет. Теперь Петрович каждый день стоял с ним на плацу и тренировал его то на одной, то на другой лошади. Нагрузка была серьезная, но Леша был счастлив. Так счастлив, что даже забыл вообще обо всем. Обо всем, кроме бабушки, а все остальное исчезло и растворилось. И когда к концу недели приехали эти ребята и спросили о деньгах в очередной раз, которые он должен вернуть, Алеша вообще долго вспоминал, о чем это они говорят, поскольку он только что отпрыгал чисто всю тренировку. Петрович его похвалил и ушел в конюшню, а счастливый Леша шагал коня и мечтал о предстоящих стартах. Братки недобро посмотрели на него и, ничего не сказав, уехали.
Банк Сарычева располагался в одном из переулков, недалеко от Тверской улицы. Сюда братва наведывалась уже не первый раз. Неудивительно, что Сарычев вел себя самоуверенно и вызывающе. По тому количеству охраны вокруг него и в его банке, к нему и на пушечный выстрел нельзя было подойти. Но Назар все-таки проник к нему в кабинет, причем совершенно официально, под видом очень состоятельно клиента.
Когда работники банка не смогли грамотно ответить Назару на его вопросы о переводе своего заграничного немалого капитала на счета этого банка, тогда Назару назначил встречу сам руководитель, то есть Сарычев. В банковских делах Назар разбирался хорошо, по математике в школе у него была твердая пятерка, да и весь банковский бизнес ему был интересен и понятен. Поэтому он свободно владел всей банковской терминологией и хорошо разбирался в этой сфере. Его разговорам поверили, повелись на них. Он грамотно развел всех замов Сарычева и, пройдя все ступени бюрократии, попал к нему на прием.
Владимир Леонидович сидел в кресле за столом. Он быстро окинул взглядом Назара, который ради этого оделся в дорогой костюм, рубашку и галстук, на его руке виднелись очень дорогие часы Ролекс. Сарычев показал ему рукой на стул напротив себя. Заговорил он первым.
— Я представлял вас намного старше. У меня сын — ваш ровесник. Его Гавром зовут, — задумчиво произнес он, затем, отбросив воспоминания, продолжил. — Я приятно удивлен в ваших познаниях в банковской сфере, и теперь мне придется уволить часть сотрудников, которые оказались так некомпетентны, что не смогли ответить на вопросы клиента банка.
— Вам придется еще и уволить вашу охрану, которая оказалась так некомпетентна, что пропустила в ваш кабинет того, кто никогда не будет являться вашим клиентом.
Глаза Назара блеснули желтыми искрами, Сарычев уже понял, кто перед ним. Он не стал вызывать охрану, зная, что этот высокий, с правильными мужественными чертами лица молодой человек не пришел его убивать. Он пришел к нему с предложением. Тогда стоит его выслушать.
Выслушать, чтобы отказать ему в этом.
Сарычев предполагал услышать от сидящего перед ним бандита в образе бизнесмена оскорбления, угрозы, предупреждения. Но, видно, он в нем ошибся. Выдержка у этого молодого человека была прекрасная, вел он себя так, как будто действительно крутился в банковской сфере, а не в мире криминала. Ничто не нарушало его образа, свою роль он отыграл до конца.
Попрощавшись с Сарычевым, он вышел.
Владимир Леонидович ослабил узел галстука, сейчас все то напряжение, которое он держал в себе, вырвалось наружу. Тот, кто ушел из его кабинета, был страшен, действительно страшен. Этот человек не остановится ни перед чем в своей цели, он расчетлив, талантлив и бездушен…
Сарычев нажал на пульт, приглашая к себе начальника безопасности, зная, что с этого момента ему объявлена война, так как он не принял предложение переписать контрольный пакет акций и поставить в свой клуб их управляющего. Владимир Леонидович знал, что ему уже подписан смертный приговор. Он прекрасно понимал, что в этой схеме он уже лишний. И теперь он не знал, как спасти свою жену и сына.
"Нужно сегодня же позвонить сыну и сказать, чтобы ни при каких событиях не возвращался. Только время, возможно, все решит. Нужно переждать. Такие, как этот бандит, тоже не вечны".
Поэтому он скажет сыну ждать, и в течение пяти лет, как минимум, не возвращаться сюда. Здесь будет ад. Таких, как этот бандит, много и сколько еще народу поляжет в этой войне… Но его сын должен жить и вернуться сюда, когда многие сами перебьют друг друга, и тогда можно будет занять их места и взять то, что принадлежало им.
Сарычев плеснул в бокал виски и залпом выпил.
"Но и меня со счетов списывать тоже еще рано. Мы еще повоюем. Как ты сказал тебя зовут? Назар… интересное имя, кажется, это обозначает пристальный взгляд".
Он вспомнил волчий взгляд Назара с желтыми искорками и понял, что Назара ему не одолеть.
Выйдя от Сарычева, Назар сел в джип, дверь которого ему открыл тоже одетый в костюм один из братков. Внутри сидел Ефим, который молчал, дожидаясь, когда Назар сам станет рассказывать.
— Он не пойдет на ниши условия, как я и предполагал, — Назар ослабил узел галстука и закурил.
— Почему ты так думаешь? Он ведь понимает, что у него нет выбора. Ты ведь дал ему время все обдумать и ответить. Может, он решит сдаться.
— Этот человек не привык уступать. Он всю жизнь был при власти и никогда не прогибался ни перед кем, он всегда прогибал других. Поэтому мы не будем ждать. Пусть он думает, что у него есть время, которое я ему дал на ответ. Но я передумал, и мы опередим его, — Назар повернулся к Ефиму, — по его жене все проработали?
— Да. Ребята ее ведут, там есть слабые места в их охране. Как дашь команду, мы ее возьмем.
— Звони. Пусть берут и везут в условленное место. Не будем терять время.
Назар затянулся сигаретой и, отвернувшись к окну, выпустил струйку дыма, смотря, как она растворяется в воздухе.
Ефим взял лежащий рядом с ним телефон Моторола и, выдвинув антенну, набрал номер.
В этот вечер Назар опять предложил всем поехать в баню, где сразу, взяв двух проституток, увел их в отдельную комнату и опять с остервенением трахал их. Никак по-другому это было назвать нельзя.
В последнее время с ним творилось что-то необъяснимое для него. Вроде все было как прежде, даже лучше, чем прежде. Дела их шли успешно, деньги прибывали. Даже ситуация с несговорчивым Сарычевым его не напрягала, и при всем этом мнимом благоденствии он был сам не свой. И еще его постоянно раздражало напоминание об этом Леше, так как братки, съездив к нему и спрашивая о деньгах, отчитывались перед Назаром о том, что парень денег не отдает.
Вот и сегодня, после того, как Назар вышел от девок, опять один из его людей поднял тему долга стриженного, который тот и не собирается возвращать.
— Назар, давай съездим к нему на хату. Припугнем. Борзый он. Сам вспомни, когда его стригли, как себя вел. И сейчас. Мы приезжаем, типа, баблосик забрать, а он и глазом не ведет, как будто ему пофиг.
Ребята возмущенно зашумели, поддержав решение поучить того, кто их не уважает. Все были уже достаточно навеселе, и поэтому желание на ком-то оторваться не пропадало, а только усилилось.
— Хорошо. Съездим. Ты знаешь, где он живет? — возможно, Назар и надеялся этим вопросом прекратить эту тему на сегодня.
— Да. Я давно его адрес у Петровича узнал. В Кунцево он живет, недалеко от платформы Рабочий Поселок.
— Поехали.
Назар зло встал и стал быстро одеваться. Его бесил этот Леша и то, что из-за него он теперь не может спокойно жить. Возможно, если ребята стрясут с него денег, все успокоится, и о нем забудут.
Всю дорогу в машине Назар курил и, не докурив сигарету, бросал ее в приоткрытое окно джипа. Ефим молчал и только странно на него посматривал.